— У меня не было никаких причин скрывать от вас что-либо. Во всяком случае, вы бы сами об этом узнали. А это сэкономит время, особенно если вам удастся поймать виновника убийства.
   — Кстати, что касается убийства. Два последних вопроса в одном, мэтр. Думаете ли вы, что Тома действительно покончил жизнь самоубийством, а Бернар умер естественной смертью?
   Нотариус открыл дверь.
   — То, что я об этом думаю, не имеет никакого значения, инспектор. Нужны доказательства для ответа на такие вопросы.
   Мишель согласно кивнул и вышел.
   Он не спеша дошел до машины, наслаждаясь очарованием улиц старого города. Он был доволен. Картина следствия обогатилась несколькими дополнительными деталями.

Глава 17

   Сгорая от нетерпения увидеть Мюрьель, Мишель быстро вернулся в Лазаль. Увидев ее на диване, он подумал, что грезит. У нее снова была прежняя улыбка и спокойное лицо. Только темные круги под глазами свидетельствовали о том, что ей пришлось пережить.
   — Это невероятно! — воскликнул он, обнимая ее. — Я оставил тебя еле живой от холода, а теперь ты снова свеженькая, как всегда!
   — Что ты хочешь? Стало быть, я стойкая и духи не имеют надо мной большой власти! В любом случае спасибо. Я тебе крайне обязана. Заметь, я почти довольна, что со мной это приключилось. По крайней мере ты предстал передо мной в другом свете, скажем… не только грубым мужчиной!
   Мишель посмотрел на нее, не понимая.
   — Да, — сказала она, — представь себе, когда я лежала без всяких признаков жизни, я частично слышала, что ты говорил…
   Мишель покраснел. Не зная, что ответить, он порадовался появлению Жерома в гостиной.
   — Хорошо, что ты здесь, — сказал друг Мишелю. — Вечером я должен уехать, мне не хотелось оставлять Мюрьель одну.
   — Романтическое свидание?
   — Не совсем…
   Когда он вышел, Мюрьель встала.
   — Подожди меня несколько минут, — попросила она Мишеля. — Мне надо переодеться и позвонить Эндрю. Потом мы обо всем поговорим. Хорошо?
   В ожидании Мюрьель Мишель сделал несколько заплывов в бассейне. Нагретая солнцем за день, вода была еще теплая. После суматохи нескольких часов ему хотелось расслабиться, и он пытался думать только о приятном.
   Инспектор как раз выходил из воды, когда появилась Мюрьель в чудесном сиреневом платье.
   — А я и не знал, что мы идем на танцы! — сказал он, вытираясь.
   — Я стараюсь хорошо выглядеть после недомогания. Это помогает мне почувствовать себя более сильной.
   — Не думаю, что это так необходимо…
   — Почему?
   — Ты уже доказала, что сломить тебя невозможно.
   Мюрьель улыбнулась, ничего не ответив.
   Они сели за стол и налили себе апельсинового напитка.
   — Ну, — пошутил Мишель, — расскажи, как ты умудрилась чуть не умереть от холода в такую жару?
   По мере того как она рассказывала ему в мельчайших подробностях о том, что сделала и обнаружила, Мишель все больше удивлялся.
   — Ты понимаешь, что все это просто невероятно! — вскричал он, когда Мюрьель закончила.
   — Да, если смотреть на факты глазами неверующего. И вполне объяснимо, если предположить, что это колдовство.
   — И как ты это объясняешь?
   — У меня нет объяснений. Прежде чем дать ответ, я должна заглянуть в базу данных в лаборатории.
   Она прошла в гостиную, где был установлен компьютер. Мишель проследовал за ней и сел на диван, откуда мог наблюдать за ее работой.
   В профиль лицо Мюрьель казалось ему более строгим, чем анфас. Властный подбородок свидетельствовал о ее уверенности в себе и упорстве. Мишель, несомненно, находил ее очаровательной…
   От Мюрьель не ускользнуло то, что Мишель на нее смотрит, и это ее забавляло. Его всегда равнодушный взгляд, который, казалось, скользил по лицам людей, стал ласковым и добрым. Вероятно, инспектор начинал воспринимать ее всерьез. Во всяком случае, его отношение к ней изменилось…
   Через несколько минут Мюрьель прервала работу и воскликнула:
   — Это именно то, о чем я подумала! Текст на листке бумаги, который лежал в спичечной коробке, был магическим заклинанием. Он взят из книги заклинаний под названием «Колдовская книга папы Гонориуса и сборник самых редких таинств».
   — Что это за штука?
   — Старая книга по колдовству.
   — И что, папа на самом деле является ее автором?
   — Нет. Вернее, вначале ее действительно приписывали папе Гонориусу Третьему, но сейчас есть основания полагать, что это скорее произведение Кадалуса, который в тысяча шестьдесят первом году прославился антипапскими настроениями и чья жизнь была отнюдь не образцом добродетели. В свое время он совершал нападки на папу Александра Второго при поддержке немецкого императора Генриха Четвертого, но не сумел тем не менее его победить. Предполагается, Кадалус написал эту книгу, чтобы отомстить папству.
   — Любопытно. Но Боже мой! Какое отношение это имеет к нашему делу?
   — Эта книга была широко известна и в течение длительного времени использовалась колдунами. Возможно, и Эмиль не обошел ее своим вниманием. И поверь мне, так или иначе этой книге не суждено творить добро. Ну-ка иди сюда! Посмотри на обложку.
   Вдохнув нежный запах духов Мюрьель, Мишель внимательно посмотрел на репродукцию.
   — Видишь, — продолжала она, — здесь, под названием, нарисован крест, увенчанный петлей, с двумя поперечными перекладинами. Это символ двоичности, образ всепобеждающего зла.
   Потом она разъяснила значение других знаков, изображенных на рисунке. Повернутая к Изиде Луна, расположенная в центре треугольной пирамиды, утверждала, что зло распространяется повсюду. На левой стороне два соприкасающихся треугольника символизировали главенство человеческого разума над природой. На правой — жертвенный нож, нарисованный над двоичным числом, говорил о необходимости принести все в жертву во имя зла. Внизу было написано имя Бога и начертаны два перевернутых креста — это означало, что не существует ни Бога, ни искупления.
   — А что гласит надпись вокруг рисунка? — спросил Мишель. — Мне не удается ее прочитать.
   — «Подчиняйтесь вышестоящим и слушайтесь их, ибо они стоят на страже».
   — И в чем смысл этого высказывания?
   — Речь идет о предупреждении тем, кто мог бы раскрыть тайны этой книги.
   Мишель вновь опустился на диван.
   — Но как эта книга попала в руки к Эмилю?
   — Это не важно! В течение нескольких веков огромное количество колдовских книг появлялось в деревнях самыми разными путями… Напротив, что мне кажется важным, так это другой текст, написанный на листке бумаги, который я сожгла; Я его отыскала практически in extensor11.
   Мюрьель стала набирать текст на клавиатуре, и он появился на экране: «Я обращаюсь ко всем тем, кто составил молитвенник Авеля. Мерзавец, что дурного мы тебе сделали, что ты ищешь нас повсюду: на море, на суше, всегда и везде, без времени и без роздыху?»
   Прочитав напечатанное громким голосом, Мюрьель продолжила:
   — На этот раз заклинание предназначено не для того, чтобы творить зло, но чтобы от него защититься. Я думаю, Эмиль хотел нейтрализовать колдовские силы, которые другой колдун насылал на него. Велика также вероятность того, что прядь волос и медальон в коробке принадлежат одному и тому же человеку.
   — В таком случае, если мы найдем их обладателя, узнаем, от кого Эмиль хотел защититься.
   — Хорошая мысль! А ты представляешь, как это сделать?
   — Нет, — признался Мишель, — но, может быть, узнаю, когда поговорю с Мюзелье, старым журналистом на пенсии, о котором мне говорил Грапелли.
   — Почему именно с ним?
   — В то время именно он освещал в газете события, связанные с похоронами Бернара Дюваля и Натали. По словам Грапелли, он также занимался расследованием деятельности колдунов в этой местности.
   — Когда ты с ним встречаешься?
   — В двадцать сорок пять.
   — Я хотела бы поехать с тобой.
   — Ни в коем случае. После всех потрясений тебе надо отдохнуть.
   Раздосадованная Мюрьель вышла на террасу. Поскольку стало холоднее, она надела свитер, а потом устроилась в шезлонге.
   Мишель был не прав. Она рисковала жизнью, чтобы продвинуть следствие, отработать новые версии, но как только зашла речь о ее непосредственном участии в деле, он встал на дыбы. То же происходило и в Соединенных Штатах при ее сотрудничестве с агентами ФБР. Когда надо было выдвигать предложения, делать выводы, ее боготворили. Но как только доходило до практических действий, ее отодвигали в сторону под предлогом, что это опасно, такая работа не для женщины, и приводили массу других доводов.
   Мишель сел рядом с ней в другой шезлонг.
   — Не надо сердиться. Пойми меня! Ты только что выдержала серьезное испытание. Ты могла умереть. Я думаю, нет необходимости…
   — Я уже достаточно взрослая, чтобы определить, что я могу, а что нет! Если я попросила взять меня с собой, так это потому, что чувствую себя достаточно сильной. Кроме того, это, быть может, шанс углубить мои познания в колдовстве.
   Мишель рассмеялся:
   — В первый раз вижу, как ты сердишься!
   — Я не сержусь, я — в ярости! Это большая разница!
   — Ладно, — согласился он в конце концов. — Поедем вместе. — Потом он сменил тему: — Мне бы хотелось понять, как дом Эмиля превратился в настоящий холодильник, когда там находилась ты…
   — Можно рассмотреть несколько гипотез. Такие явления изучаются гиперфизикой. Любой колдун заряжает свои талисманы энергией, которая может проявляться по-разному. В данном случае Эмиль зарядил предметы негативной энергией, предназначенной творить зло против того, от кого он хотел защититься.
   — Но почему ты? Тебя это не касалось…
   — Верно. Но я нарушила порядок расположения предметов и их ауру. Таким образом я оказалась в поле действия заклятия. Я поняла это, когда двери захлопнулись и стало холодать. К счастью, спичечный коробок был наполовину опустошен… Вот что меня спасло — проклятие сработало не до конца. Иначе я бы превратилась в ледышку!
   — Не верю ни одному слову из того, что ты рассказываешь.
   — Знаю, ты считаешь это бредом. Но если бы тебе пришлось побывать в подобных ситуациях, ты бы понял, что не все можно объяснить. Иногда нужно смириться и признать: некоторые люди обладают удивительными способностями…
   — Это все фокусники. И только!
   — Не только. По неизвестным причинам некоторые мужчины и женщины способны улавливать энергию, контролировать и использовать ее. Некоторые это делают во благо, а некоторые — во вред другим. Вот и вся разница.
   — Не могу поверить, что Эмиль носил в себе зло.
   — Я тоже. Но он, вероятно, противостоял другому колдуну, у которого было иное понятие о нравственности. Чтобы защититься, Эмиль был вынужден использовать его же оружие.
   — Возможно, речь идет о ком-то, кого он сам научил колдовству?
   — И чьи инициалы «эм» и «ша»…
   — Да, если судить по надписи на медальоне! Но это не помогает нам узнать имя.
   — Ты прав.
   Поскольку у них еще оставалось немного времени до визита к Мюзелье, они приготовили салат и сели за стол.
   Мишель рассказал о посещении Ноэми и Вероники, об их исчезновении и о том, что увидел в их доме множество предметов оккультного характера.
   — Невероятно! — воскликнула Мюрьель. — Никогда бы не подумала, что Ноэми лгала…
   — Да и… — Внезапно Мишель вскочил со стула. — Черт побери! Из-за всех этих дел я забыл показать тебе погребальную урну, которую обнаружил в комнате Ноэми.
   Инспектор пошел в прихожую, где висел его пиджак. Но напрасно он выворачивал карманы — урны там не было! Вспомнив, что оставлял пиджак на сиденье водителя, до того как обнаружил Мюрьель в бессознательном состоянии, он устремился к машине. Вероятно, урна выскользнула из кармана на пол.
   Все поиски оказались тщетными. Вещь, представлявшая огромную ценность для расследования, бесследно исчезла!
   Раздосадованный на себя за небрежность, он вернулся к Мюрьель.
   — Ее там нет! — объявил он, опускаясь на стул.
   — Не могла же она улетучиться!
   — Нет! Но к машине подходило столько людей, что любой мог ее взять! Это совершенно нетрудно, тем более что я никогда не закрываю дверцы на ключ. Черт! У меня действительно нет головы на плечах!
   — Зато есть смягчающие обстоятельства в связи с тем, что произошло…
   — Нет! Я плохо сделал свою работу!
   — Это не так важно. Попробуй описать мне урну…
   — Шкатулка кубической формы, приблизительно десять сантиметров в высоту, сделана из дорогого дерева типа канадской березы. На ней был выгравирован крест…
   — На ней что-нибудь написано? Имя, инициалы, эпитафия?
   — Нет! Не могу этого утверждать. В доме царил такой беспорядок, что я не успел все как следует рассмотреть.
   — Если речь идет о погребальной урне, то она могла содержать останки усопшего человека, близкого Ноэми.
   — Вероятно… А поскольку шкатулка хранилась на камине, то, вероятно, это был очень близкий ей, даже родной человек.
   Они ужинали молча, затем Мишель рассказал о том, что узнал от нотариуса.
   — Эти сведения важны для тебя? — спросила Мюрьель, когда он закончил.
   — Возможно, — ответил он в раздумье.
   Сен-Боннэ находился всего в нескольких километрах, и они выехали из дома в полдевятого вечера.
   Надвигалась ночь. Было тепло. Мюрьель опустила стекло, закрыла глаза и с наслаждением подставила лицо свежему ветерку. Так было легче вспомнить о том, что она сейчас в отпуске.
   Мишель ехал молча, погруженный в размышления о событиях последних часов. Возможное похищение Ноэми и Вероники… Странное происшествие с Мюрьель… Исчезновение погребальной урны… Последнее злоключение раздражало его больше всего. Напрасно он рылся в памяти, пытаясь восстановить шаг за шагом последовательность своих действий после ухода из дома Ноэми. Мишель не мог определить, в какой момент урна пропала, хотя не сомневался: он не мог потерять ее. Оставалось одно, но ужасное объяснение: ее взял Жером перед отъездом из Лазаля…
   По прибытии в Сен-Боннэ они полюбовались донжоном12 замка XI века, потом поставили машину у дома Мюзелье в центре деревни.
   Пройдя через небольшой сад, Мишель и Мюрьель позвонили в дверь. Им открыла немолодая женщина и пригласила войти.
   — Он сейчас будет, — предупредила она, проводив их в небольшую комнату, вероятно, рабочий кабинет журналиста.
   Здесь царил милый беспорядок: полки этажерок прогибались под тяжестью книг, а стол был завален невообразимым количеством бумаг и папок.
   Мишель и Мюрьель молча сели, обменялись улыбками. Через несколько минут появился Мюзелье в инвалидной коляске с ручным управлением. Это был крупный и сильный мужчина с грубоватыми чертами лица. Он приветливо улыбался.
   После рукопожатий Мюзелье с завидной ловкостью устроился у стола.
   — Извините за этот кавардак! Но я никогда не убираю, и никто не имеет права к чему-либо здесь прикоснуться.
   — Уверена, здесь хранятся сокровища, — любезно предположила Мюрьель.
   — Это дело всей моей жизни ассенизатора.
   — Журналиста, — поправил его Мишель. Мюзелье с горечью тряхнул головой.
   — Это слово кажется мне неуместным, если учесть то, что я сделал в своей жизни. Вы знаете, я не собирался посвятить себя этой профессии. Я плохо учился и вряд ли добился бы чего-нибудь, если бы не был любопытен и не повстречал людей, которые мне помогли.
   — Так можно сделать карьеру без диплома…
   — Да. И это определенное преимущество нашей профессии. Слова больше не вводят вас в заблуждение… Ну хватит! Вы здесь не для того, чтобы слушать старого ворчуна, говорящего всякий вздор о своей карьере. Мне позвонил Грапелли и попросил помочь вам. Благодаря информации, которую он мне сообщил, я смог опознать человека на фотографии. Это Шарль Массар.
   — «Эм» и «ша»! — одновременно воскликнули Мишель и Мюрьель.
   — В первый раз мои слова вызвали такой энтузиазм, — удивился Мюзелье.
   — И этому есть объяснение! — сказал Мишель. — Мы ведем следствие по делу убийства Эмиля Массара.
   — Это отец Шарля…
   — Невероятно! Вы не знаете, где мы можем его найти?
   — Не имею понятия. Но если вам интересно, могу кое-что рассказать о нем.
   — Пожалуйста.
   — В восьмидесятых годах я предпринял попытку изучить все, что так или иначе касалось колдовства в нашей округе. Я хотел встретиться с целителями, колдунами и ясновидящими, задать им вопросы и ознакомить с их ответами наших читателей. Но я не сказал об этом начальству, поскольку рассчитывал проверить, насколько это хорошая мысль. Я начал работать в одиночку, в своем углу, и работал так до того дня, когда мне удалось разыскать небезызвестного Шарля Массара, о котором я не раз слышал. Он согласился на интервью и назначил мне встречу в кафе Лазаля.
   — У Антонена?
   — Я не помню ни имени хозяина, ни как он выглядел. Шарль Массар стер это из моей памяти. Надо заметить, он казался необыкновенным человеком — отчасти из-за внешности, а также и из-за своего взгляда. Мне никогда этого не забыть! Когда он смотрел на вас, создавалось впечатление, будто он проникал в душу и читал мысли как открытую книгу.
   — Вам удалось задать ему свои вопросы?
   — В сущности, нет. Он позвал меня только для того, чтобы я вообще не упоминал о нем. Шарль отказался быть в компании с другими колдунами, с которыми я уже встречался. Он считал их шарлатанами. По его словам, он был единственным, кто обладал настоящей властью. Власть! Признаюсь, тогда я посчитал это хвастовством и манией величия. В то же время меня потрясли его слова. Он был непохож на других. В первый раз, когда я его увидел, мне стало страшно. Этот парень правда походил на дьявола! — Мюзелье заговорил быстрее, как будто прежний страх вернулся к нему.
   — Он вам угрожал?
   — В этом не было необходимости. Угроза просматривалась в его взгляде и жестах. Когда он говорил, что может войти в контакт с кем-либо вопреки расстоянию или говорить с умершими, это вызывало доверие. Помню, я попробовал выведать у него некоторые секреты, но натолкнулся на стену молчания. Он сказал мне примерно следующее: «Если вы решили постичь сущность настоящих таинств, надо идти до конца и отречься от этого мира». Тогда я понял, что в завуалированном виде он хотел приобщить меня к колдовству.
   — Вы отказались?
   — Да!
   — Почему?
   — Думаю, я струсил.
   — А вы не видели его на похоронах Тома Дюваля и его отца? — спросил Мишель. — Грапелли утверждал, что именно вы освещали эти события.
   — Да, конечно! Но у меня уже не было ни причин, ни желания интересоваться его персоной.
   — А что произошло потом?
   — Я хотел продолжать свои изыскания без него. Только мне не удалось далеко продвинуться. Однажды Пьер Дюваль, который взял на себя руководство журналом после смерти отца, пригласил меня в кабинет и запретил заниматься этим делом, угрожая увольнением.
   — На каком основании?
   — По его словам, кое-кому из тех, с кем я встречался, не понравилась моя инициатива.
   — Он вам сказал, кому именно?
   — Нет.
   — Может, это был Массар?
   — Вполне возможно.
   — И на этом ваша работа над темой колдовства закончилась?
   — Да. Я никогда больше не слышал об этом человеке. В моем возрасте нельзя было терять место, иначе я столкнулся бы с безработицей, а дело того не стоило…
   — Вы сохранили архивы? — поинтересовался Мишель.
   — Я считал, что да. Перед вашим приходом я искал их, но не нашел. Наверное, они в коробке на чердаке. Или я их потерял.
   При этих словах Мишель встал и поблагодарил журналиста. Удивленная такой поспешностью, Мюрьель последовала его примеру.
 
   Как только они очутились на улице, Мишель ускорил шаг и увлек свою спутницу к машине.
   — Куда ты так спешишь?
   — Мы едем в мэрию Лазаля.
   — А ты знаешь, который час? Она закрыта!
   — Не волнуйся! Нам откроют.
   Удовлетворенный, почти счастливый, Мишель начал насвистывать какую-то популярную мелодию. Появление Шарля Массара придавало смысл всему расследованию. Не было больше ни темных пятен, ни неясностей. Наконец-то связи между свидетелями начали проявляться… Теперь осталось лишь проверить некоторые детали и сделать выводы.
   — Зачем мы едем в мэрию? — спросила Мюрьель.
   — Хочу убедиться, что Шарль действительно сын Эмиля.
   — А что дальше?
   Он повернулся к ней.
   — Мы вернемся домой и расскажем друг другу, что могло происходить в семье Дюваль на протяжении последних двадцати лет…
   — Думаешь, у нас есть для этого все необходимое?
   — Да. И завтра утром мы арестуем всех виновных.
   — Даже Шарля?
   — Вероятно. По моим расчетам, он где-то рядом.
   — Ты можешь мне все объяснить?
   — Позже. У нас вся ночь впереди.
   Они ехали молча, пока не добрались до Лазаля.
   — Каким образом ты надеешься войти в мэрию? — обеспокоенно спросила Мюрьель.
   — Очень просто. Нам откроет дверь секретарь.
   Перрен жил в пристройке на краю деревни. Света в окнах не было.
   Едва они вошли во двор Перрена, залаяла собака, потом на первом этаже зажегся свет.
   Они позвонили. Через несколько минут послышались шаркающие шаги, и Перрен, одетый в пижаму, открыл им. По его опухшим глазам и всклоченным волосам было видно, что он еще не вполне проснулся.
   — Вы? А что случилось?
   — Извините за столь позднее вторжение, — сказал Мишель, — но нам нужно просмотреть журналы, регистрирующие акты гражданского состояния в коммуне.
   — В такой час?
   — Да, это чрезвычайно важно.
   Перрен вздохнул:
   — Хорошо! Подождите здесь. Я сейчас вернусь.
   Через некоторое время он вышел из дома в мятом костюме и сел в машину.
   — Но что же случилось такого срочного, что вам пришлось меня будить?
   — Мне нужно проверить, был ли у Эмиля сын, — объяснил Мишель.
   — Сын? Это невозможно! У него никогда не было детей!
   — А вот это как раз и нужно выяснить…
   Когда они подъехали к мэрии, Перрен открыл дверь и повел их в комнату на втором этаже.
   Он скрылся за рядами полок и навел справки по журналу. Поиски были недолгими. Эмиль на самом деле заявлял о рождении сына по имени Шарль в 1933 году.
   Перрен сделал ксерокопию страницы.
   — Поверить не могу… Кто бы мог подумать…
   — Откуда вам было знать? — пожал плечами Мишель. — Если все забыли…
   Получив ксерокопию, Мишель и Мюрьель подвезли Перрена и вернулись домой, возбужденные тем, что им наконец представилась возможность разгадать эту головоломку.

Глава 18

   Приготовив крепкий кофе, Мюрьель и Мишель расположились на диване в гостиной.
   — Хочу рассказать тебе одну историю, — начал он.
   Она закурила, перелистывая досье.
   — Давай! Обожаю всякие истории! Надеюсь, твоя по крайней мере красивая…
   Он состроил гримасу.
   — Уф! Я бы не сказал… А вообще-то здесь переплетаются несколько историй, вот почему нам так трудно было разобраться. Возьмем дело Тома Дюваля. Начало тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. В это время братья Тома и Пьер имели много общего. Оба встречались с девушками. Пьер — с Матильдой, а Тома с другой…
   — Ты не хочешь назвать ее имя?
   — Нет, почему же, у меня есть все основания думать, что это Ноэми.
   — Что?! Ноэми?
   — Да. Меня с самого начала удивили некоторые мелочи в ее поведении и высказываниях. Особенно ярко это проявлялось, когда речь заходила о Тома. Каждый раз Ноэми казалась взволнованной, хотя для этого не было причин. И мое предположение полностью подтвердилось во время нашей последней встречи. Один раз она произнесла имя Тома так, будто он был ей очень близок, но потом поправилась. Контраст был слишком велик, поскольку раньше она говорила «этот Тома».
   — Но это еще не доказательство.
   — Да, ты права, — согласился Мишель, вынимая фотографию Тома и протягивая ее Мюрьель. — Ну! Посмотри-ка! Ты помнишь, когда я увидел Веронику в первый раз, я сказал тебе, что она на кого-то похожа, но не понимаю на кого. Сегодня я могу дать определенный ответ: Вероника похожа на Тома…
   Мюрьель посмотрела на снимок.
   — Да, вероятно, но это тоже не доказательство…
   — О'кей! Но пока моей первостепенной задачей остается поиск всевозможных связей между действующими лицами, которые могли бы пролить свет на произошедшие события.
   — Хорошо! Но это звучит слишком эмоционально для полицейского.
   — Допускаю. Разреши мне продолжить… В последний раз, когда я был в доме Ноэми, то обнаружил погребальную урну. Я задался вопросом, кого она почитала настолько, чтобы хранить его останки у себя? Я подумал о возможном временном совпадении. Ноэми тридцать семь лет, именно столько было бы Тома сегодня. Нет ничего невозможного в предположении, что они могли встречаться…
   — И иметь общую дочь. Например, Веронику?
   — Верно! И это многое объясняет. Прежде всего Ноэми вместе с дочерью регулярно поднимаются на гору Монвайан, то есть на место гибели Тома. Нечто вроде паломничества. Затем в Веронику вселяется дух отца, и она говорит его голосом.
   — Это тем более правдоподобно, что вселение духа в Веронику происходит в годовщину смерти Тома. Я только не понимаю, почему данное событие произошло через пятнадцать, а не через четырнадцать или шестнадцать лет после его гибели.
   — Это не твоя проблема. Если бы я проводил поиски вместе с тобой, это означало бы, что я верю в существование духов.