травой. А на траве, как раз под ладонью, на задних лапках рыженькая белочка
стояла. В передних лапках белочка держала кедровую шишку. Мордашка рыжая то
к шишке опускалась, то задиралась вверх, и круглые блестящие глазенки
белочки смотрели на лицо Анастасии. Анастасия улыбалась, глядя на зверька,
не шевелясь, и руку на весу по-прежнему держала. И белочка в траву вдруг
шишку положила, захлопотала как-то вся над ней и лапками передними, своими
коготками лущила шишку, маленький орешек из нее достала. И снова встав на
лапки задние, подняв свою мордашку, словно протягивала тот орешек для
Анастасии, как будто бы просила его принять из ее лапок. Но и здесь, не
шевелясь, сидела на траве Анастасия. И белочка, склонив головку, быстро
надкусила скорлупу орешка и лапками своими, коготками очистила зерно от
скорлупы и положила на листок травы зерно ореха. Потом зверек все новые
орехи из кедровой шишки стал доставать, надкусывал скорлупки и ядрышки на
листик складывал. Анастасия опустила руку и положила на траву ладонью вверх.
И белочка все ядра чистые в ладонь с листа переложила торопливо. Анастасия
второй своей рукой слегка погладила пушистого зверька, и белочка вдруг
замерла. Потом поближе к Анастасии подбежала и встала, как-то радостно пред
нею трепеща, заглядывая ей в лицо.
-- Спасибо! -- в адрес белочки произнесла Анастасия, -- ты
сегодня хороша, как никогда, красавица. Иди, иди же, хлопотушка. Найди
избранника, красавица, достойного себе. И руку протянула в сторону ствола
развесистого кедра. Вокруг Анастасии вприпрыжку белочка два раза обежала и
бросилась стремглав по направлению, указанному ей рукою человека, вскочив на
ствол, исчезла в кроне кедра. А на ладони, протянутой ко мне, лежали ядра
чистые кедрового ореха. "Действительно! Вот это механизм -- подумал я.
-- Сама продукт срывает, сама его приносит, еще и чистит от скорлупы,
ухода за собой не требует зверек, ремонта, электроэнергию не потребляет".
Попробовав орешков, я спросил:
-- А полководцы Македонский, Цезарь, правители, что войны затевали,
Гитлер тоже, что ли, чувства первоистоков те искали?
-- Конечно. Чувствовать себя они хотели правителями всей земли.
Считали подсознательно, что ощущение такое сродни тому, что все интуитивно
ищут. Но ошибались в том они.
-- Считаешь, ошибались. Почему ты так считаешь? Ведь никто еще весь
мир завоевать не смог.
-- Но завоевывали города и страны. За город шло сраженье, победы
достигали, но скоротечное удовлетворенье завоеватели от той победы получали.
И к большему завоеванию они стремились, войны продолжали. Завоевав страну, и
не одну, не радость, а заботы получали. И страх все потерять, и вновь
пытались удовлетворение искать путем воинственных свершений. Их ум,
погрязший в суете, уже не мог их привести к мечте Божественных великих
ощущений. Печален был конец у всех воинственных правителей земных. И
обозримая, известная сегодня всем история о том гласит. Но только, к
сожаленью, суета, метанья, догматов меркантильных череда не позволяют тем,
кто в дне сегодняшнем живет, определить где, в чем их ощущение Божественное
ждет.
ТА ЖНЫЙ ОБЕД
Каждый раз, когда я бывал в тайге, у Анастасии на ее полянке, всегда
брал с собой чего-нибудь поесть. Брал с собой консервы, печенье герметично
запечатанное в целлофан, рыбу, нарезанную ломтиками в вакуумной упаковке. И
каждый раз, возвращаясь от Анастасии, я обнаруживал свои запасы
неиспользованными. И каждый раз она еще подкладывала мне от себя гостинцев.
В основном это были орешки, ягоды свежие, завернутые в листья, сушеные
грибы.
Мы привыкли есть грибы хорошо проваренные, прожаренные, маринованные
или соленые. Анастасия ест их сушеными, без всякой обработки. Я сначала
боялся их даже пробовать, потом попробовал -- ничего. Кусочек гриба во
рту от слюны размягчается, его можно сосать, как конфету, можно глотать.
Потом я даже привык к ним. Однажды ехал из Москвы в Геленджик на
читательскую конференцию. И целый день питался грибами, что дала Анастасия.
И Солнцев -- директор Московского центра, машину вел и тоже ел эти
грибы. А когда я выступал на конференции, предложил их попробовать сидящим в
зале, и люди не испугались. Кому хватило -- взяли по грибочку, тут же
съели, и ни с кем ничего плохого не приключилось.
Вообще, находясь в гостях у Анастасии, я не помню случая, чтобы мы
специально садились поесть. Пробовал на ходу то, что Анастасия предлагала, и
чувство голода ни разу не пришло. Но в этот раз...
Наверное, я долго размышлял над смыслом произнесенной Анастасией
молитвы, потому и не заметил, как она успела накрыть, если можно так
назвать, большой стол.
На траве, на разных больших и маленьких листиках, лежали яства. Они
занимали площадь больше квадратного метра. И все очень красиво уложено,
украшено. Клюква, брусника, морошка, малина, смородина черная и красная,
земляника сушенная, грибы сушенные, какая-то кашица желтоватая, три
маленьких огурчика и два небольших красных помидора. Множество пучков разной
травы, украшенных лепестками цветов. Какая-то белая жидкость, похожая на
молоко, стояла в деревянном маленьком корытце. Лепешки, не понятно из чего
сделанные. Мед в сотах, посыпанный разноцветными крупинками цветочной
пыльцы.
-- Присаживайся, Владимир, попробуй хлеба насущного, что Бог
послал, -- предложила Анастасия, хитро улыбаясь.
-- Вот это да! -- не сдержался я от восторга. -- Это ж
надо, как красиво ты все сервировала. Прямо как хорошая хозяйка в праздник.
Анастасия обрадовалась похвале, как ребенок, засмеялась, сама не
отрываясь, глядя на свою сервировку, вдруг всплеснула руками и воскликнула:
-- Ой-ой, тоже мне, хорошая хозяйка, а специи забыла. Ты же любишь
специи острые, разные. Любишь, да?
-- Люблю.
-- А хорошая хозяйка о них и позабыла. Сейчас я быстро. Я
исправлюсь.
Она посмотрела вокруг себя, чуть отбежала в сторону, чего-то сорвала в
траве. Потом в другом месте, потом среди кустов сорвала и вскоре положила
между огурцами и помидорами маленький пучок, составленный как букетик из
разных по виду травинок, сказала:
-- Это специи. Они острые. Если захочешь, попробуй. Теперь все
есть. Ты отведай всего понемножку, Владимир.
Я взял огурец, посмотрел на разнообразие таежной пищи и сказал:
-- Жалко, хлеба нет.
-- Есть хлеб, -- ответила Анастасия, -- вот смотри. --
И подает мне какой-то клубень. -- Это корень лопуха, я его так
приготовила, что он тебе вкусный хлеб, и картофель, и морковку заменит.
-- Не слышал, чтобы лопух в пищу употребляли.
-- Ты попробуй. Не беспокойся, из него раньше очень много вкусных и
полезных блюд готовили. Ты сначала попробуй, я его в молоке держала.
Размягчила...
Я хотел спросить, где она молоко взяла, но, откусив огурец... Я не стал
ничего говорить, пока не съел этот огурец и без хлеба. Клубень, заменяющий
хлеб, я взял у Анастасии, но так и не попробовал, так и держал его в руке,
пока не съел этот огурец.
Понимаете, этот обыкновенный на вид огурец на самом деле сильно
отличался вкусовыми качествами от тех, что раньше ел. Таежный огурец обладал
приятным, ни на что не похожим ароматом. Вы, наверное, знаете, как
отличаются по вкусовым качествам и аромату огурцы, выращенные в теплицах, от
растущих на грядках в открытом грунте? В открытом грунте растущие намного
лучше по вкусу и аромату. Огурец Анастасии также, а может, и сильнее,
отличался в лучшую сторону от тех, что я ел раньше с грядки. Я быстро взял
помидор, попробовал и тут же съел его весь. И его вкус был необыкновенно
приятным. Он тоже превосходил по вкусу все помидоры, что раньше доводилось
есть. Ни огурец, ни помидор не требовали соли, сметаны или масла. Они были
вкусны сами по себе. Как малина, яблоко или апельсин. Никто же не будет
сластить или солить яблоко грушу.
-- Ты где взяла эти овощи, Анастасия? В деревню бегала? Что это за
сорт?
-- Я их сама вырастила. Понравились тебе, да? -- спросила она.
-- Понравились! Я такие в первый раз ем. А у тебя,
значит, огород есть, теплица? Ты чем грядки вскапываешь, где удобрения
берешь, в деревне?
-- В деревне я только семена у одной знакомой женщины взяла. Место
им подобрала среди травы, и они выросли. Помидоры осенью посадила, потом под
снегом прятала, а с весной они и стали вырастать. Огурчики весной посадила,
и они, маленькие, успели созреть.
-- Но почему они такие вкусные, сорт, что ли, новый?
-- Обыкновенный сорт. Они отличаются от огородных потому, что,
когда росли, получили все необходимое. В условиях огорода, когда растения
стараются оградить от соприкосновения с другими видами, когда их рост
удобрениями ускоряют, они не могут вобрать в себя все необходимое и стать
самодостаточными, чтобы понравиться человеку.
-- А молоко откуда у тебя, лепешки из чего? Я думал ты животную
пищу вообще не употребляешь, а тут молоко...
-- Это молоко не от животных, Владимир. Молоко, перед тобой
стоящее, дал кедр.
-- Как кедр? Разве дерево способно молоко давать?
-- Способно. Только далеко не каждое. Кедр, например, способен.
Попробуй, в напитке этом многое заключено. Не только плоть может питать,
стоящее перед тобою молоко от кедра. Не пей сразу всего, два или три глотка
попробуй, иначе не захочешь больше есть ты ничего, насытившись одним.
Я выпил три глотка. Молоко было густым, с приятным, слегка сладковатым
вкусом. Еще от него исходило тепло, но не такое, как от подогретого
коровьего молока. Непонятное, нежное тепло согревало все внутри и, казалось,
меняло настроение.
-- Вкусное это кедровое молоко, Анастасия. Очень вкусное! А как
нужно "доить" кедр, чтоб получилось такое?
-- Не доить. Ядрышки молочные палочкой специальной в ступке
деревянной нужно спокойно, вдумчиво, с хорошим настроением растирать,
растирать. И воды живой, родниковой добавлять понемножку, так и получится
молоко.
-- А что, никто из людей об этом никогда не знал?
-- Раньше многие люди знали, но и сейчас в деревеньках таежных
иногда пьют кедровое молоко. В городах совсем другую пищу предпочитают, не
столько полезную, сколько удобную для хранения, транспортировки,
приготовления.
-- Все правильно ты говоришь, в городах надо все быстро делать. Но
это молоко... надо же, какое дерево этот кедр! Один кедр может давать и
орехи, и масло, и муку для лепешек, и молоко.
И еще многое необычное может давать кедр.
-- А что необычного, например?
-- Прекраснейшие духи из его эфирного масла можно сделать.
Самодостаточные и целебные духи. Никакие искусственные их аромат не смогут
превзойти. Эфиры кедра собою дух Вселенной представляют, лечить способны
плоть, преградою служить недоброму для человека эфиры кедра.
-- Ты сможешь рассказать, как получить духи такие с кедра?
-- Смогу, конечно, но ты, Владимир, еще немножечко покушай.
Я потянулся, чтобы взять помидор, но Анастасия остановила меня:
-- Подожди, Владимир, не ешь так,
-- Как?
-- Я приготовила всего разного для тебя, чтобы ты всего сначала
попробовал, чтобы он полечил тебя.
-- Кто он?
-- Твой организм. Когда ты все перепробуешь, он отберет сам себе
необходимое. Ты захочешь поесть отобранного больше. Твой организм сам
определит, чего ему не хватает.
"Надо же, -- подумал я, -- в первый раз она изменила своим
принципам".
Дело в том, что Анастасия два раза лечила меня, какие-то болячки
внутри. Точно не знаю какие, но я их ощущал сильными болями в желудке,
печени или почках. А может, во всем сразу. Боли были сильными, и таблетки
обезболивающие не всегда помогали. Но я знал: приеду к Анастасии, она
вылечит, у нее это быстро получается. Но на третий раз она лечить меня
отказалась. Даже боль полностью своим взглядом не сняла, заявила, что раз я
не меняю образ жизни и не убираю то, что способствует заболеванию, то и
лечить меня нельзя, так как лечение в таком случае только вредит. Я тогда на
нее сильно обиделся и не повторял больше просьбу о лечении.
Вернувшись, все же стал чуть меньше курить и в спиртном ограничиваться.
Даже поголодал несколько дней. Лучше стало. И подумал тогда, что не
обязательно нам каждый раз к врачу или целителю обращаться, можно и самому
себя в руки взять, когда прижмет болями. Лучше, конечно, чтоб не прижимало.
До конца я сам вылечиться не смог, но и помощи у Анастасии решил не просить,
а она сама, значит, согласилась.
-- Ты же говорила, не будешь больше лечить и даже боль снимать.
-- Боль твою больше не буду снимать. Боль -- это разговор Бога
с человеком. Но так, как сейчас, -- можно, я ведь пищу тебе предлагаю,
это не противоречит естеству, а им противоречит.
-- Кому им?
-- Тому, кто программу вредоносную для человека создает.
-- Какую программу вредоносную? Ты о чем?
-- О том, что ты, Владимир, как и большинство людей, по
установленной программе питаешься. Очень вредной программе.
-- Может, кто-то и питается по программе. Много их, разных для
похудения, для пополнения. Но я питаюсь, как сам хочу. Я даже не читал ни
одной программы. Прихожу в магазин и выбираю сам, что понравится.
-- Это так, ты выбираешь, придя в магазин, но выбираешь строго из
предлагаемого магазином.
-- Ну да... В магазине все сейчас удобно расфасовано, упаковано.
Конкуренция потому что большая, все стараются покупателю угодить, все для
удобства покупателя делают.
-- Считаешь, для удобства покупателя все сделано?
-- Да, а для кого же еще?
-- Все системы технократического способа существования всегда
работают только на себя, Владимир. Разве это тебе удобно получать
перемороженные, законсервированные продукты, наполовину убитую воду? Разве
твой организм определил ассортимент находящихся в магазине продуктов?
Система технократического мира взяла на себя функцию обеспечивать тебя
жизненно необходимым. Ты с этим согласился, доверился ей полностью, и даже
задумываться перестал, все ли необходимое тебе предоставлено.
-- Но живем же мы, не умираем от этих магазинов.
-- Конечно, ты еще живешь. Но боль! Откуда боль твоя? Подумай,
откуда боль у множества людей? Болезни, боль противоестественны для
человека, они есть следствие порочного пути. Сейчас ты в этом убедишься сам.
Перед тобой лишь небольшая часть лежит для человека, сотворенного
Божественной природой. Всего попробуй по чуть-чуть, понравившееся заберешь с
собой. Три дня достаточно, чтоб победить твои болячки травинкам маленьким,
которые ты сам и отберешь.
Я понемногу пробовал всего, пока Анастасия говорила. Некоторые пучки из
трав безвкусны были, другие напротив, еще хотелось есть. Потом Анастасия,
перед моим уходом, понравившееся за обедом в сумку мою положила. Их ел три
дня. И боль прошла совсем.
мир менять?
-- Почему-то так получается, Анастасия, что, когда ты говоришь о
своих прародителях, всегда больше рассказываешь о матерях, о женщинах. О
мужчинах, своих отцах, -- почти ничего. Как будто твои отцы не значимы
все в вашем роду были. Или ты, твой генетический код или луч тебе не
позволяет видеть, чувствовать своих прародителей по отцовской линии? Даже
обидно за мужчин, отцов твоих.
-- Деяния отцов своих, как мамочек, что в прошлом жили, я также
могу чувствовать и видеть, коль захочу. Но далеко не все деяния своих отцов
понять способна. Определить значенье их для дней сегодняшних, для всех людей
и для себя.
-- Ты расскажи мне хоть об одном своем отце, чьи действия понять не
можешь до конца. Ты женщина, тебе труднее понимать мужчин. Мне будет легче,
я мужчина. Если пойму -- тебе смогу помочь понять.
-- Да, да, конечно, я расскажу тебе о том своем отце, что смог
познать, производить субстанции живые, по силе большие, чем все оружие
сегодняшнего дня и будущие. Пред ними рукотворное ничто не может устоять,
они способны мир менять земной, уничтожать галактики иль создавать миры
иные.
-- Вот это да! А где эта штуковина сейчас?
-- Ее способен каждый человек земной произвести, если поймет,
почувствует... Египетским жрецам часть тайны передал отец. Вот и сейчас,
сегодня правители земные в государствах правят по схеме, механизму тех
жрецов. Все меньше смысл и механизм правленья понимают. Не совершенствовался
он, а деградировал с веками.
-- Постои, постой, по-твоему, выходит, что сегодняшние президенты
управляют странами по схеме или по указке древних жрецов Египта?
-- С тех пор существенного ничего в схему правления не привносил
никто. Осмысленности механизма правления сообществом людей сегодня нет у
государств земных.
-- Так просто в этом убедиться трудно, ты по порядку все попробуй
расскажи.
Попробую все по порядку рассказать, а ты понять попробуй.
Десятки тысяч лет назад, когда мир не познал еще величие Египта, когда
еще такого государства не существовало, людское общество на множество
разделено было племен. Отдельно от людского общества по своим законам семья
жила, мой праотец, прамамочка моя. Все, как в первоистоках, как в раю, на их
полянке окружало. Два солнца было у красавицы прамамочки моей. Одно то, что
светило, всем лучом восхода пробуждая к жизни, второе -- ее избранник.
Всегда вставала первою она, в реке купалась, согревалась светом
восходящим, свет радости сама всему дарила и ждала. Ждала, когда проснется
он, ее любимый. Он просыпался, первый взгляд его она ловила. Когда
встречались взгляды их, все окружающее замирало. Любовь и трепет, негу и
восторг пространство с восхищением в себя вбирало.
В заботах радостных день проходил. Задумчиво смотрел отец всегда, как
солнце опускалось пред закатом, потом он пел.
Она с восторгом затаенным пению внимала. Еще тогда не понимала
промамочка моя, как в песнь вплетенные слова формировали образ новый,
необычный. О нем все чаще ей хотелось слушать, и, словно чувствуя желание
прамамочки, отец пел всякий раз, черты все ярче необычные рисуя. Незримо
образ стал меж ними жить.
Однажды, утром пробудившись, мой праотец не встретил, как обычно,
взгляд любви, не удивился он. Спокойно встал и по лесу пошел. В укромном
месте увидел он притихшую прамамочку мою.
Она одна стояла, прислонившись к кедру. Притихшую, за плечи взял ее
отец. Она взгляд повлажневший на него не подняла. Он прикоснулся пальцами
слегка к слезинке, по щеке из глаз сбегавшей, и нежно ей сказал:
-- Я знаю. Ты думаешь о нем, любимая моя. Ты думаешь о нем, в том
не твоя вина. Незрим мной сотворенный образ. Незрим, но более любим тобой,
чем я. В том не твоя вина, любимая моя. Я ухожу. Теперь я к людям ухожу. Я
смог познать, как образы прекрасные творятся. О том я людям расскажу. Что
знаю я, познать другие смогут. И образы прекрасные в сад первозданный
приведут людей. Субстанций образов живых нет ничего сильнее во Вселенной.
Даже любовь твою ко мне смог образ, сотворенный мною, победить. Теперь я
образы великие смогу творить. И будут людям образы служить.
Дрожали плечи у прамамочки моей, и голос задрожавший прошептал:
-- Зачем? Ты, мой любимый, сотворил любимый мною образ. Он незрим.
А зримый ты уходишь от меня. Наше дитя уже шевелится во мне. Что расскажу
ему я об отце?
-- Мир будут образы прекрасные прекрасным сотворять. Образ отца
взрослеющий наш сын себе представит. Если достойным образа, представленного
сыном, я стать смогу, то сын меня узнает. Коль недостойным буду
представления его, останусь в стороне, чтоб не мешать стремлению к
прекрасному, к мечте.
Непонятый прамамочкой, он уходил, мой праотец. Шел к людям. Шел с
открытием великим. Шел для всех будущих сынов своих и дочерей, в стремленьи
мир для всех прекрасным сотворить.
В те времена между собою враждовали племена живущих на земле людей. И в
каждом племени стремились побольше воинов взрастить. И среди воинов
невзрачными считались те, кто к земледелию, к поэзии стремился. И были в
каждом племени жрецы. Они людей пугать стремились. Но цели ясной не имели,
испуг других им утешением служил. И тешил каждый самолюбие свое тем, будто
большее, чем все, от Бога получил чего-то.
Из нескольких племен мой праотец поэтов смог собрать, жрецов. Всего их
было девятнадцать человек, одиннадцать певцов-поэтов, семь жрецов, мой
праотец. В уединенном и пустынном месте собрались они.
Группа певцов сидела скромно, напыщенно жрецы отдельно восседали. Мой
праотец им говорил:
"Вражду и войны можно прекратить племен. В едином станут государстве
жить народы. В нем справедливым будет вождь, и каждая семья от бед войны
избавится. Друг другу люди станут помогать. Сообщество людское свою дорогу в
первозданный сад найдет".
Но над отцом жрецы вначале посмеялись, говоря ему:
"Кто же захочет власть свою отдать другому добровольно? Чтобы в единое
все племена собрать, сильнейшим кто-то должен стать и победить других, а ты
ведь хочешь, чтобы не было войны. Наивна речь твоя. Зачем призвал нас,
несмышленый странник?". И собрались жрецы уйти. Отец остановил словами их
такими:
-- Вы -- мудрецы, и мудрость ваша нужна, чтобы законы для
людского общества создать. Я силу могу дать такую каждому из вас, что ни
одно оружие, рукою сотворенное людской, ему противостать не сможет. Когда
использовать во благо будете его, всем к цели, к истине, к счастливому
восходу оно прийти поможет. Когда владеющий им возжелает в неблагостном
намереньи с людьми сразиться, погибнет сам.
О необычной силе весть жрецов остановила. Старейший жрец и предложил
отцу:
-- Коль ты знаком с какой-то силой необычной, нам скажи о ней. И
если действенна она, способна государства строить, останешься средь нас в
том государстве жить. Совместно будем мы творить законы общества людского.
-- Затем к вам и пришел, чтоб рассказать о силе необычной, --
всем отец ответил, -- но перед этим вас прошу назвать правителя из всех
известных вам. Правителя, который добр, не алчен, в любви живет с семьей
своей и о войне не помышляет.
Ответил старый жрец отцу, что есть один правитель, который всех
сражений избегает. Но племя малочисленно его, в нем не стремятся воинов
прославить, и потому немногие в нем воинами стать стремятся. А чтоб сражений
избежать им, часто стан приходится менять и кочевать, другим места пригодные
для жизни оставлять, на неудобицах самим селиться. Егип вождя того зовут.
-- Египтом то государство будет зваться, -- сказал отец. --
Три песни вам спою. Певцы-поэты, в разных племенах запойте песни эти людям.
И вы, жрецы, среди людей Египта поселитесь. Из разных мест к вам будут семьи
приходить, их встретьте добрыми законами своими.
Отец три песни спел собравшимся. В одной он образ справедливого
правителя создал, назвав его Египтом. Другой был образ сообщества
счастливого людей, живущих вместе. А в третьей -- образ любящей семьи,
детей счастливых в ней, отцов и матерей, живущих в необычном государстве.
Обычные, всем ранее знакомые слова в трех песнях были. Но из них фразы
строились такими, что слушающие с затаенными дыханьями внимали им. Еще
мелодия звучала голосом отца. Она звала, манила, увлекала и создавала образы
живые.
Еще Египетского государства не существовало наяву, еще не воздвигались
его храмы, но знал отец, все явится следствием того, к чему мысль человека и
мечта, в единое сливаясь, призывали. И вдохновенно пел отец, познавший силу
необычную, что подарил для каждого великий наш Творец. И пел отец, владевший
силой той, что человека отличает от всего, что власть ему дает над всем, что
позволяет человеку назваться сыном Бога и творцом.
Певцы-поэты, вдохновением пылая, три песни пели в разных племенах.
Людей собою образы прекрасные влекли, и люди шли из разных мест в Египта
племя.
Через пять лет всего из небольшого племени Египетское государство
возродилось. Все остальные племена, что некогда значимее других считались,
попросту распались. И ничего правители воинственные сделать не могли против
распада. Их власть слабела, исчезала, их что-то побеждало, но не было войны.
Привыкшие в материи сражаться они не ведали, как образы над всем
сильны, те образы, которые душе людской по нраву, те образы, которые влекут
сердца.
Пред образом, даже одним, но искренним, незамутненным постулатом
меркантильным, бесполезны войска земные, копьем вооруженные или любым иным
оружием смертоносным, повержены окажутся войска. Пред образом войска
бессильны.
Египетское крепло государство, разрасталось. Его правителя жрецы
назвали фараоном. Жрецы, уединившись в храмах от людской суеты, законы
создавали, им следовать правитель фараон обязан был. И каждый житель рядовой
их исполнял с желаньем. И каждый жизнь свою равнять по образу стремился.
И в главном храме, средь жрецов верховных, отец мой жил. И девятнадцать
лет жрецы ему внимали. Науку высшую из всех наук стремились познавать, как
образы великие творятся. Отец все искренне стремился рассказать, благим
намереньем пылая. Познали всю науку или часть ее жрецы -- теперь неясно,
да и смысла не имеет уточнять.
Однажды, через девятнадцать лет, верховный жрец собрал к себе
приближенных жрецов. Они входили чинно в главный храм, в который доступа
даже для фараона не было.
Верховный жрец на троне восседал, все остальные ниже сели. Улыбчивый
отец среди жрецов сидел. В задумчивости весь в себя ушел, очередную песню
создавая, рисуя образ новый в ней, иль может, старый укрепляя.
Верховный жрец собравшимся сказал:
-- Великую науку мы познали. Всем миром позволяет управлять она, но
стояла. В передних лапках белочка держала кедровую шишку. Мордашка рыжая то
к шишке опускалась, то задиралась вверх, и круглые блестящие глазенки
белочки смотрели на лицо Анастасии. Анастасия улыбалась, глядя на зверька,
не шевелясь, и руку на весу по-прежнему держала. И белочка в траву вдруг
шишку положила, захлопотала как-то вся над ней и лапками передними, своими
коготками лущила шишку, маленький орешек из нее достала. И снова встав на
лапки задние, подняв свою мордашку, словно протягивала тот орешек для
Анастасии, как будто бы просила его принять из ее лапок. Но и здесь, не
шевелясь, сидела на траве Анастасия. И белочка, склонив головку, быстро
надкусила скорлупу орешка и лапками своими, коготками очистила зерно от
скорлупы и положила на листок травы зерно ореха. Потом зверек все новые
орехи из кедровой шишки стал доставать, надкусывал скорлупки и ядрышки на
листик складывал. Анастасия опустила руку и положила на траву ладонью вверх.
И белочка все ядра чистые в ладонь с листа переложила торопливо. Анастасия
второй своей рукой слегка погладила пушистого зверька, и белочка вдруг
замерла. Потом поближе к Анастасии подбежала и встала, как-то радостно пред
нею трепеща, заглядывая ей в лицо.
-- Спасибо! -- в адрес белочки произнесла Анастасия, -- ты
сегодня хороша, как никогда, красавица. Иди, иди же, хлопотушка. Найди
избранника, красавица, достойного себе. И руку протянула в сторону ствола
развесистого кедра. Вокруг Анастасии вприпрыжку белочка два раза обежала и
бросилась стремглав по направлению, указанному ей рукою человека, вскочив на
ствол, исчезла в кроне кедра. А на ладони, протянутой ко мне, лежали ядра
чистые кедрового ореха. "Действительно! Вот это механизм -- подумал я.
-- Сама продукт срывает, сама его приносит, еще и чистит от скорлупы,
ухода за собой не требует зверек, ремонта, электроэнергию не потребляет".
Попробовав орешков, я спросил:
-- А полководцы Македонский, Цезарь, правители, что войны затевали,
Гитлер тоже, что ли, чувства первоистоков те искали?
-- Конечно. Чувствовать себя они хотели правителями всей земли.
Считали подсознательно, что ощущение такое сродни тому, что все интуитивно
ищут. Но ошибались в том они.
-- Считаешь, ошибались. Почему ты так считаешь? Ведь никто еще весь
мир завоевать не смог.
-- Но завоевывали города и страны. За город шло сраженье, победы
достигали, но скоротечное удовлетворенье завоеватели от той победы получали.
И к большему завоеванию они стремились, войны продолжали. Завоевав страну, и
не одну, не радость, а заботы получали. И страх все потерять, и вновь
пытались удовлетворение искать путем воинственных свершений. Их ум,
погрязший в суете, уже не мог их привести к мечте Божественных великих
ощущений. Печален был конец у всех воинственных правителей земных. И
обозримая, известная сегодня всем история о том гласит. Но только, к
сожаленью, суета, метанья, догматов меркантильных череда не позволяют тем,
кто в дне сегодняшнем живет, определить где, в чем их ощущение Божественное
ждет.
ТА ЖНЫЙ ОБЕД
Каждый раз, когда я бывал в тайге, у Анастасии на ее полянке, всегда
брал с собой чего-нибудь поесть. Брал с собой консервы, печенье герметично
запечатанное в целлофан, рыбу, нарезанную ломтиками в вакуумной упаковке. И
каждый раз, возвращаясь от Анастасии, я обнаруживал свои запасы
неиспользованными. И каждый раз она еще подкладывала мне от себя гостинцев.
В основном это были орешки, ягоды свежие, завернутые в листья, сушеные
грибы.
Мы привыкли есть грибы хорошо проваренные, прожаренные, маринованные
или соленые. Анастасия ест их сушеными, без всякой обработки. Я сначала
боялся их даже пробовать, потом попробовал -- ничего. Кусочек гриба во
рту от слюны размягчается, его можно сосать, как конфету, можно глотать.
Потом я даже привык к ним. Однажды ехал из Москвы в Геленджик на
читательскую конференцию. И целый день питался грибами, что дала Анастасия.
И Солнцев -- директор Московского центра, машину вел и тоже ел эти
грибы. А когда я выступал на конференции, предложил их попробовать сидящим в
зале, и люди не испугались. Кому хватило -- взяли по грибочку, тут же
съели, и ни с кем ничего плохого не приключилось.
Вообще, находясь в гостях у Анастасии, я не помню случая, чтобы мы
специально садились поесть. Пробовал на ходу то, что Анастасия предлагала, и
чувство голода ни разу не пришло. Но в этот раз...
Наверное, я долго размышлял над смыслом произнесенной Анастасией
молитвы, потому и не заметил, как она успела накрыть, если можно так
назвать, большой стол.
На траве, на разных больших и маленьких листиках, лежали яства. Они
занимали площадь больше квадратного метра. И все очень красиво уложено,
украшено. Клюква, брусника, морошка, малина, смородина черная и красная,
земляника сушенная, грибы сушенные, какая-то кашица желтоватая, три
маленьких огурчика и два небольших красных помидора. Множество пучков разной
травы, украшенных лепестками цветов. Какая-то белая жидкость, похожая на
молоко, стояла в деревянном маленьком корытце. Лепешки, не понятно из чего
сделанные. Мед в сотах, посыпанный разноцветными крупинками цветочной
пыльцы.
-- Присаживайся, Владимир, попробуй хлеба насущного, что Бог
послал, -- предложила Анастасия, хитро улыбаясь.
-- Вот это да! -- не сдержался я от восторга. -- Это ж
надо, как красиво ты все сервировала. Прямо как хорошая хозяйка в праздник.
Анастасия обрадовалась похвале, как ребенок, засмеялась, сама не
отрываясь, глядя на свою сервировку, вдруг всплеснула руками и воскликнула:
-- Ой-ой, тоже мне, хорошая хозяйка, а специи забыла. Ты же любишь
специи острые, разные. Любишь, да?
-- Люблю.
-- А хорошая хозяйка о них и позабыла. Сейчас я быстро. Я
исправлюсь.
Она посмотрела вокруг себя, чуть отбежала в сторону, чего-то сорвала в
траве. Потом в другом месте, потом среди кустов сорвала и вскоре положила
между огурцами и помидорами маленький пучок, составленный как букетик из
разных по виду травинок, сказала:
-- Это специи. Они острые. Если захочешь, попробуй. Теперь все
есть. Ты отведай всего понемножку, Владимир.
Я взял огурец, посмотрел на разнообразие таежной пищи и сказал:
-- Жалко, хлеба нет.
-- Есть хлеб, -- ответила Анастасия, -- вот смотри. --
И подает мне какой-то клубень. -- Это корень лопуха, я его так
приготовила, что он тебе вкусный хлеб, и картофель, и морковку заменит.
-- Не слышал, чтобы лопух в пищу употребляли.
-- Ты попробуй. Не беспокойся, из него раньше очень много вкусных и
полезных блюд готовили. Ты сначала попробуй, я его в молоке держала.
Размягчила...
Я хотел спросить, где она молоко взяла, но, откусив огурец... Я не стал
ничего говорить, пока не съел этот огурец и без хлеба. Клубень, заменяющий
хлеб, я взял у Анастасии, но так и не попробовал, так и держал его в руке,
пока не съел этот огурец.
Понимаете, этот обыкновенный на вид огурец на самом деле сильно
отличался вкусовыми качествами от тех, что раньше ел. Таежный огурец обладал
приятным, ни на что не похожим ароматом. Вы, наверное, знаете, как
отличаются по вкусовым качествам и аромату огурцы, выращенные в теплицах, от
растущих на грядках в открытом грунте? В открытом грунте растущие намного
лучше по вкусу и аромату. Огурец Анастасии также, а может, и сильнее,
отличался в лучшую сторону от тех, что я ел раньше с грядки. Я быстро взял
помидор, попробовал и тут же съел его весь. И его вкус был необыкновенно
приятным. Он тоже превосходил по вкусу все помидоры, что раньше доводилось
есть. Ни огурец, ни помидор не требовали соли, сметаны или масла. Они были
вкусны сами по себе. Как малина, яблоко или апельсин. Никто же не будет
сластить или солить яблоко грушу.
-- Ты где взяла эти овощи, Анастасия? В деревню бегала? Что это за
сорт?
-- Я их сама вырастила. Понравились тебе, да? -- спросила она.
-- Понравились! Я такие в первый раз ем. А у тебя,
значит, огород есть, теплица? Ты чем грядки вскапываешь, где удобрения
берешь, в деревне?
-- В деревне я только семена у одной знакомой женщины взяла. Место
им подобрала среди травы, и они выросли. Помидоры осенью посадила, потом под
снегом прятала, а с весной они и стали вырастать. Огурчики весной посадила,
и они, маленькие, успели созреть.
-- Но почему они такие вкусные, сорт, что ли, новый?
-- Обыкновенный сорт. Они отличаются от огородных потому, что,
когда росли, получили все необходимое. В условиях огорода, когда растения
стараются оградить от соприкосновения с другими видами, когда их рост
удобрениями ускоряют, они не могут вобрать в себя все необходимое и стать
самодостаточными, чтобы понравиться человеку.
-- А молоко откуда у тебя, лепешки из чего? Я думал ты животную
пищу вообще не употребляешь, а тут молоко...
-- Это молоко не от животных, Владимир. Молоко, перед тобой
стоящее, дал кедр.
-- Как кедр? Разве дерево способно молоко давать?
-- Способно. Только далеко не каждое. Кедр, например, способен.
Попробуй, в напитке этом многое заключено. Не только плоть может питать,
стоящее перед тобою молоко от кедра. Не пей сразу всего, два или три глотка
попробуй, иначе не захочешь больше есть ты ничего, насытившись одним.
Я выпил три глотка. Молоко было густым, с приятным, слегка сладковатым
вкусом. Еще от него исходило тепло, но не такое, как от подогретого
коровьего молока. Непонятное, нежное тепло согревало все внутри и, казалось,
меняло настроение.
-- Вкусное это кедровое молоко, Анастасия. Очень вкусное! А как
нужно "доить" кедр, чтоб получилось такое?
-- Не доить. Ядрышки молочные палочкой специальной в ступке
деревянной нужно спокойно, вдумчиво, с хорошим настроением растирать,
растирать. И воды живой, родниковой добавлять понемножку, так и получится
молоко.
-- А что, никто из людей об этом никогда не знал?
-- Раньше многие люди знали, но и сейчас в деревеньках таежных
иногда пьют кедровое молоко. В городах совсем другую пищу предпочитают, не
столько полезную, сколько удобную для хранения, транспортировки,
приготовления.
-- Все правильно ты говоришь, в городах надо все быстро делать. Но
это молоко... надо же, какое дерево этот кедр! Один кедр может давать и
орехи, и масло, и муку для лепешек, и молоко.
И еще многое необычное может давать кедр.
-- А что необычного, например?
-- Прекраснейшие духи из его эфирного масла можно сделать.
Самодостаточные и целебные духи. Никакие искусственные их аромат не смогут
превзойти. Эфиры кедра собою дух Вселенной представляют, лечить способны
плоть, преградою служить недоброму для человека эфиры кедра.
-- Ты сможешь рассказать, как получить духи такие с кедра?
-- Смогу, конечно, но ты, Владимир, еще немножечко покушай.
Я потянулся, чтобы взять помидор, но Анастасия остановила меня:
-- Подожди, Владимир, не ешь так,
-- Как?
-- Я приготовила всего разного для тебя, чтобы ты всего сначала
попробовал, чтобы он полечил тебя.
-- Кто он?
-- Твой организм. Когда ты все перепробуешь, он отберет сам себе
необходимое. Ты захочешь поесть отобранного больше. Твой организм сам
определит, чего ему не хватает.
"Надо же, -- подумал я, -- в первый раз она изменила своим
принципам".
Дело в том, что Анастасия два раза лечила меня, какие-то болячки
внутри. Точно не знаю какие, но я их ощущал сильными болями в желудке,
печени или почках. А может, во всем сразу. Боли были сильными, и таблетки
обезболивающие не всегда помогали. Но я знал: приеду к Анастасии, она
вылечит, у нее это быстро получается. Но на третий раз она лечить меня
отказалась. Даже боль полностью своим взглядом не сняла, заявила, что раз я
не меняю образ жизни и не убираю то, что способствует заболеванию, то и
лечить меня нельзя, так как лечение в таком случае только вредит. Я тогда на
нее сильно обиделся и не повторял больше просьбу о лечении.
Вернувшись, все же стал чуть меньше курить и в спиртном ограничиваться.
Даже поголодал несколько дней. Лучше стало. И подумал тогда, что не
обязательно нам каждый раз к врачу или целителю обращаться, можно и самому
себя в руки взять, когда прижмет болями. Лучше, конечно, чтоб не прижимало.
До конца я сам вылечиться не смог, но и помощи у Анастасии решил не просить,
а она сама, значит, согласилась.
-- Ты же говорила, не будешь больше лечить и даже боль снимать.
-- Боль твою больше не буду снимать. Боль -- это разговор Бога
с человеком. Но так, как сейчас, -- можно, я ведь пищу тебе предлагаю,
это не противоречит естеству, а им противоречит.
-- Кому им?
-- Тому, кто программу вредоносную для человека создает.
-- Какую программу вредоносную? Ты о чем?
-- О том, что ты, Владимир, как и большинство людей, по
установленной программе питаешься. Очень вредной программе.
-- Может, кто-то и питается по программе. Много их, разных для
похудения, для пополнения. Но я питаюсь, как сам хочу. Я даже не читал ни
одной программы. Прихожу в магазин и выбираю сам, что понравится.
-- Это так, ты выбираешь, придя в магазин, но выбираешь строго из
предлагаемого магазином.
-- Ну да... В магазине все сейчас удобно расфасовано, упаковано.
Конкуренция потому что большая, все стараются покупателю угодить, все для
удобства покупателя делают.
-- Считаешь, для удобства покупателя все сделано?
-- Да, а для кого же еще?
-- Все системы технократического способа существования всегда
работают только на себя, Владимир. Разве это тебе удобно получать
перемороженные, законсервированные продукты, наполовину убитую воду? Разве
твой организм определил ассортимент находящихся в магазине продуктов?
Система технократического мира взяла на себя функцию обеспечивать тебя
жизненно необходимым. Ты с этим согласился, доверился ей полностью, и даже
задумываться перестал, все ли необходимое тебе предоставлено.
-- Но живем же мы, не умираем от этих магазинов.
-- Конечно, ты еще живешь. Но боль! Откуда боль твоя? Подумай,
откуда боль у множества людей? Болезни, боль противоестественны для
человека, они есть следствие порочного пути. Сейчас ты в этом убедишься сам.
Перед тобой лишь небольшая часть лежит для человека, сотворенного
Божественной природой. Всего попробуй по чуть-чуть, понравившееся заберешь с
собой. Три дня достаточно, чтоб победить твои болячки травинкам маленьким,
которые ты сам и отберешь.
Я понемногу пробовал всего, пока Анастасия говорила. Некоторые пучки из
трав безвкусны были, другие напротив, еще хотелось есть. Потом Анастасия,
перед моим уходом, понравившееся за обедом в сумку мою положила. Их ел три
дня. И боль прошла совсем.
мир менять?
-- Почему-то так получается, Анастасия, что, когда ты говоришь о
своих прародителях, всегда больше рассказываешь о матерях, о женщинах. О
мужчинах, своих отцах, -- почти ничего. Как будто твои отцы не значимы
все в вашем роду были. Или ты, твой генетический код или луч тебе не
позволяет видеть, чувствовать своих прародителей по отцовской линии? Даже
обидно за мужчин, отцов твоих.
-- Деяния отцов своих, как мамочек, что в прошлом жили, я также
могу чувствовать и видеть, коль захочу. Но далеко не все деяния своих отцов
понять способна. Определить значенье их для дней сегодняшних, для всех людей
и для себя.
-- Ты расскажи мне хоть об одном своем отце, чьи действия понять не
можешь до конца. Ты женщина, тебе труднее понимать мужчин. Мне будет легче,
я мужчина. Если пойму -- тебе смогу помочь понять.
-- Да, да, конечно, я расскажу тебе о том своем отце, что смог
познать, производить субстанции живые, по силе большие, чем все оружие
сегодняшнего дня и будущие. Пред ними рукотворное ничто не может устоять,
они способны мир менять земной, уничтожать галактики иль создавать миры
иные.
-- Вот это да! А где эта штуковина сейчас?
-- Ее способен каждый человек земной произвести, если поймет,
почувствует... Египетским жрецам часть тайны передал отец. Вот и сейчас,
сегодня правители земные в государствах правят по схеме, механизму тех
жрецов. Все меньше смысл и механизм правленья понимают. Не совершенствовался
он, а деградировал с веками.
-- Постои, постой, по-твоему, выходит, что сегодняшние президенты
управляют странами по схеме или по указке древних жрецов Египта?
-- С тех пор существенного ничего в схему правления не привносил
никто. Осмысленности механизма правления сообществом людей сегодня нет у
государств земных.
-- Так просто в этом убедиться трудно, ты по порядку все попробуй
расскажи.
Попробую все по порядку рассказать, а ты понять попробуй.
Десятки тысяч лет назад, когда мир не познал еще величие Египта, когда
еще такого государства не существовало, людское общество на множество
разделено было племен. Отдельно от людского общества по своим законам семья
жила, мой праотец, прамамочка моя. Все, как в первоистоках, как в раю, на их
полянке окружало. Два солнца было у красавицы прамамочки моей. Одно то, что
светило, всем лучом восхода пробуждая к жизни, второе -- ее избранник.
Всегда вставала первою она, в реке купалась, согревалась светом
восходящим, свет радости сама всему дарила и ждала. Ждала, когда проснется
он, ее любимый. Он просыпался, первый взгляд его она ловила. Когда
встречались взгляды их, все окружающее замирало. Любовь и трепет, негу и
восторг пространство с восхищением в себя вбирало.
В заботах радостных день проходил. Задумчиво смотрел отец всегда, как
солнце опускалось пред закатом, потом он пел.
Она с восторгом затаенным пению внимала. Еще тогда не понимала
промамочка моя, как в песнь вплетенные слова формировали образ новый,
необычный. О нем все чаще ей хотелось слушать, и, словно чувствуя желание
прамамочки, отец пел всякий раз, черты все ярче необычные рисуя. Незримо
образ стал меж ними жить.
Однажды, утром пробудившись, мой праотец не встретил, как обычно,
взгляд любви, не удивился он. Спокойно встал и по лесу пошел. В укромном
месте увидел он притихшую прамамочку мою.
Она одна стояла, прислонившись к кедру. Притихшую, за плечи взял ее
отец. Она взгляд повлажневший на него не подняла. Он прикоснулся пальцами
слегка к слезинке, по щеке из глаз сбегавшей, и нежно ей сказал:
-- Я знаю. Ты думаешь о нем, любимая моя. Ты думаешь о нем, в том
не твоя вина. Незрим мной сотворенный образ. Незрим, но более любим тобой,
чем я. В том не твоя вина, любимая моя. Я ухожу. Теперь я к людям ухожу. Я
смог познать, как образы прекрасные творятся. О том я людям расскажу. Что
знаю я, познать другие смогут. И образы прекрасные в сад первозданный
приведут людей. Субстанций образов живых нет ничего сильнее во Вселенной.
Даже любовь твою ко мне смог образ, сотворенный мною, победить. Теперь я
образы великие смогу творить. И будут людям образы служить.
Дрожали плечи у прамамочки моей, и голос задрожавший прошептал:
-- Зачем? Ты, мой любимый, сотворил любимый мною образ. Он незрим.
А зримый ты уходишь от меня. Наше дитя уже шевелится во мне. Что расскажу
ему я об отце?
-- Мир будут образы прекрасные прекрасным сотворять. Образ отца
взрослеющий наш сын себе представит. Если достойным образа, представленного
сыном, я стать смогу, то сын меня узнает. Коль недостойным буду
представления его, останусь в стороне, чтоб не мешать стремлению к
прекрасному, к мечте.
Непонятый прамамочкой, он уходил, мой праотец. Шел к людям. Шел с
открытием великим. Шел для всех будущих сынов своих и дочерей, в стремленьи
мир для всех прекрасным сотворить.
В те времена между собою враждовали племена живущих на земле людей. И в
каждом племени стремились побольше воинов взрастить. И среди воинов
невзрачными считались те, кто к земледелию, к поэзии стремился. И были в
каждом племени жрецы. Они людей пугать стремились. Но цели ясной не имели,
испуг других им утешением служил. И тешил каждый самолюбие свое тем, будто
большее, чем все, от Бога получил чего-то.
Из нескольких племен мой праотец поэтов смог собрать, жрецов. Всего их
было девятнадцать человек, одиннадцать певцов-поэтов, семь жрецов, мой
праотец. В уединенном и пустынном месте собрались они.
Группа певцов сидела скромно, напыщенно жрецы отдельно восседали. Мой
праотец им говорил:
"Вражду и войны можно прекратить племен. В едином станут государстве
жить народы. В нем справедливым будет вождь, и каждая семья от бед войны
избавится. Друг другу люди станут помогать. Сообщество людское свою дорогу в
первозданный сад найдет".
Но над отцом жрецы вначале посмеялись, говоря ему:
"Кто же захочет власть свою отдать другому добровольно? Чтобы в единое
все племена собрать, сильнейшим кто-то должен стать и победить других, а ты
ведь хочешь, чтобы не было войны. Наивна речь твоя. Зачем призвал нас,
несмышленый странник?". И собрались жрецы уйти. Отец остановил словами их
такими:
-- Вы -- мудрецы, и мудрость ваша нужна, чтобы законы для
людского общества создать. Я силу могу дать такую каждому из вас, что ни
одно оружие, рукою сотворенное людской, ему противостать не сможет. Когда
использовать во благо будете его, всем к цели, к истине, к счастливому
восходу оно прийти поможет. Когда владеющий им возжелает в неблагостном
намереньи с людьми сразиться, погибнет сам.
О необычной силе весть жрецов остановила. Старейший жрец и предложил
отцу:
-- Коль ты знаком с какой-то силой необычной, нам скажи о ней. И
если действенна она, способна государства строить, останешься средь нас в
том государстве жить. Совместно будем мы творить законы общества людского.
-- Затем к вам и пришел, чтоб рассказать о силе необычной, --
всем отец ответил, -- но перед этим вас прошу назвать правителя из всех
известных вам. Правителя, который добр, не алчен, в любви живет с семьей
своей и о войне не помышляет.
Ответил старый жрец отцу, что есть один правитель, который всех
сражений избегает. Но племя малочисленно его, в нем не стремятся воинов
прославить, и потому немногие в нем воинами стать стремятся. А чтоб сражений
избежать им, часто стан приходится менять и кочевать, другим места пригодные
для жизни оставлять, на неудобицах самим селиться. Егип вождя того зовут.
-- Египтом то государство будет зваться, -- сказал отец. --
Три песни вам спою. Певцы-поэты, в разных племенах запойте песни эти людям.
И вы, жрецы, среди людей Египта поселитесь. Из разных мест к вам будут семьи
приходить, их встретьте добрыми законами своими.
Отец три песни спел собравшимся. В одной он образ справедливого
правителя создал, назвав его Египтом. Другой был образ сообщества
счастливого людей, живущих вместе. А в третьей -- образ любящей семьи,
детей счастливых в ней, отцов и матерей, живущих в необычном государстве.
Обычные, всем ранее знакомые слова в трех песнях были. Но из них фразы
строились такими, что слушающие с затаенными дыханьями внимали им. Еще
мелодия звучала голосом отца. Она звала, манила, увлекала и создавала образы
живые.
Еще Египетского государства не существовало наяву, еще не воздвигались
его храмы, но знал отец, все явится следствием того, к чему мысль человека и
мечта, в единое сливаясь, призывали. И вдохновенно пел отец, познавший силу
необычную, что подарил для каждого великий наш Творец. И пел отец, владевший
силой той, что человека отличает от всего, что власть ему дает над всем, что
позволяет человеку назваться сыном Бога и творцом.
Певцы-поэты, вдохновением пылая, три песни пели в разных племенах.
Людей собою образы прекрасные влекли, и люди шли из разных мест в Египта
племя.
Через пять лет всего из небольшого племени Египетское государство
возродилось. Все остальные племена, что некогда значимее других считались,
попросту распались. И ничего правители воинственные сделать не могли против
распада. Их власть слабела, исчезала, их что-то побеждало, но не было войны.
Привыкшие в материи сражаться они не ведали, как образы над всем
сильны, те образы, которые душе людской по нраву, те образы, которые влекут
сердца.
Пред образом, даже одним, но искренним, незамутненным постулатом
меркантильным, бесполезны войска земные, копьем вооруженные или любым иным
оружием смертоносным, повержены окажутся войска. Пред образом войска
бессильны.
Египетское крепло государство, разрасталось. Его правителя жрецы
назвали фараоном. Жрецы, уединившись в храмах от людской суеты, законы
создавали, им следовать правитель фараон обязан был. И каждый житель рядовой
их исполнял с желаньем. И каждый жизнь свою равнять по образу стремился.
И в главном храме, средь жрецов верховных, отец мой жил. И девятнадцать
лет жрецы ему внимали. Науку высшую из всех наук стремились познавать, как
образы великие творятся. Отец все искренне стремился рассказать, благим
намереньем пылая. Познали всю науку или часть ее жрецы -- теперь неясно,
да и смысла не имеет уточнять.
Однажды, через девятнадцать лет, верховный жрец собрал к себе
приближенных жрецов. Они входили чинно в главный храм, в который доступа
даже для фараона не было.
Верховный жрец на троне восседал, все остальные ниже сели. Улыбчивый
отец среди жрецов сидел. В задумчивости весь в себя ушел, очередную песню
создавая, рисуя образ новый в ней, иль может, старый укрепляя.
Верховный жрец собравшимся сказал:
-- Великую науку мы познали. Всем миром позволяет управлять она, но