Страница:
– Любовь не имеет ничего общего с желанием, чтобы твои дети не подвергались дискриминации. И Недра, и Кейт не были бы так счастливы, живи они не в районе Залива Сан-Франциско. Залив – это отнюдь не реальный мир.
– Но быть геем – это не вопрос выбора. Эй, он может оказаться бисексуалом. Как-то я об этом не думала. Что, если он бисексуал?
– Потрясающая идея. Давай на это надеяться, – говорит Уильям, покидая мою комнату.
После его ухода я захожу на Фейсбук и проверяю новости.
Шонде Перкинс
Нравится P90X[7].
2 минуты назад
Тита Деларейес
ИКККЕЕЕЕААААА!!!! Черт – кто-то наехал тележкой мне на ногу!
5 минут назад
Тита Деларейес
ИКККЕЕЕЕААААА!!!! Боже – шведские мясные шарики с брусникой за $ 3.99.
11 минут назад
Уильям Бакл
Падать, падаю…
Около часа назад
Стоп! Что это? Уильям написал новый статус, и он не цитирует Уинстона Черчилля или далай-ламу? Бедняжка Уильям – один из тех пользователей Фейсбука, кому трудно выдумать что-то оригинальное. Фейсбук вызывает у него что-то вроде страха сцены. Но этот статус, бесспорно, звучит зловеще. Может быть, вот о чем он хотел со мной поговорить? Я должна пойти и спросить, что он имел в виду, но сначала мне нужно написать собственный статус.
Элис Бакл занимается самообразованием.
удалить
Элис Бакл прилипла к пластырю[8].
удалить
Элис Бакл обвиняет своих цыплят.
опубликовать
Неожиданно мое окошко чата оживает.
Фил Арчер: Что натворили бедные цыплята?
Это мой отец.
Элис, дорогая. Ты тут?
Привет, па. Мне некогда. Надо найти У., пока он не ушел на работу. Поговорим завтра?
У меня сегодня свидание.
У тебя свидание?! С кем?
Если будет второе свидание, то расскажу с кем.
Ох. ОК. Ну, приятно тебе провести время!
Ты за меня не волнуешься? Рост ЗППП[9] у людей старше 70 сост. 80 %.
Па, не хочу обсужд. твою секс. жизнь.
А КТО ТУТ ОБСУЖДАЕТ СЕКС. ЖИЗНЬ?
Заглавные буквы обозначают восклицание.
ЛАДНО, ЗНАЮ. Спасибо за деньги. В этом месяце рано. Оч кстати. Не заплатил вовремя за дом. Не уходи. Поговори со мной.
В след. месяце пришлю больше $. В этом туго. Зои потеряла свои съемные брекеты. Опять! Ты поменял лампочки на энергосбер., как я тебе сказала?
Сегодня поменяю. Обещаю. Что у тебя нов?
Питер м. б. гей.
Не новость.
Зои меня стесняется.
Тоже не новость.
Бесконечный список дел. Ничего не успеваю.
Па?
Па?
В один прекрас. день ты оглянешься и поймешь, что это самое лучшее в жизни. Вперед, вперед, вперед. Всегда что-то делать. Чтобы кто-то ждал, что ты войдешь.
Ох, па. Ты прав. Прости.
:)
Позвоню завтра. Береги себя.
Люблю
И я.
В мою комнату вплывает запах тостов. Я захлопываю компьютер и иду на кухню в надежде застать Уильяма, но все уже ушли. Единственный след моего семейства – кипа грязной посуды в раковине. С “падать, падаю” придется подождать.
10
11
12
13
14
– Но быть геем – это не вопрос выбора. Эй, он может оказаться бисексуалом. Как-то я об этом не думала. Что, если он бисексуал?
– Потрясающая идея. Давай на это надеяться, – говорит Уильям, покидая мою комнату.
После его ухода я захожу на Фейсбук и проверяю новости.
Шонде Перкинс
Нравится P90X[7].
2 минуты назад
Тита Деларейес
ИКККЕЕЕЕААААА!!!! Черт – кто-то наехал тележкой мне на ногу!
5 минут назад
Тита Деларейес
ИКККЕЕЕЕААААА!!!! Боже – шведские мясные шарики с брусникой за $ 3.99.
11 минут назад
Уильям Бакл
Падать, падаю…
Около часа назад
Стоп! Что это? Уильям написал новый статус, и он не цитирует Уинстона Черчилля или далай-ламу? Бедняжка Уильям – один из тех пользователей Фейсбука, кому трудно выдумать что-то оригинальное. Фейсбук вызывает у него что-то вроде страха сцены. Но этот статус, бесспорно, звучит зловеще. Может быть, вот о чем он хотел со мной поговорить? Я должна пойти и спросить, что он имел в виду, но сначала мне нужно написать собственный статус.
Элис Бакл занимается самообразованием.
удалить
Элис Бакл прилипла к пластырю[8].
удалить
Элис Бакл обвиняет своих цыплят.
опубликовать
Неожиданно мое окошко чата оживает.
Фил Арчер: Что натворили бедные цыплята?
Это мой отец.
Элис, дорогая. Ты тут?
Привет, па. Мне некогда. Надо найти У., пока он не ушел на работу. Поговорим завтра?
У меня сегодня свидание.
У тебя свидание?! С кем?
Если будет второе свидание, то расскажу с кем.
Ох. ОК. Ну, приятно тебе провести время!
Ты за меня не волнуешься? Рост ЗППП[9] у людей старше 70 сост. 80 %.
Па, не хочу обсужд. твою секс. жизнь.
А КТО ТУТ ОБСУЖДАЕТ СЕКС. ЖИЗНЬ?
Заглавные буквы обозначают восклицание.
ЛАДНО, ЗНАЮ. Спасибо за деньги. В этом месяце рано. Оч кстати. Не заплатил вовремя за дом. Не уходи. Поговори со мной.
В след. месяце пришлю больше $. В этом туго. Зои потеряла свои съемные брекеты. Опять! Ты поменял лампочки на энергосбер., как я тебе сказала?
Сегодня поменяю. Обещаю. Что у тебя нов?
Питер м. б. гей.
Не новость.
Зои меня стесняется.
Тоже не новость.
Бесконечный список дел. Ничего не успеваю.
Па?
Па?
В один прекрас. день ты оглянешься и поймешь, что это самое лучшее в жизни. Вперед, вперед, вперед. Всегда что-то делать. Чтобы кто-то ждал, что ты войдешь.
Ох, па. Ты прав. Прости.
:)
Позвоню завтра. Береги себя.
Люблю
И я.
В мою комнату вплывает запах тостов. Я захлопываю компьютер и иду на кухню в надежде застать Уильяма, но все уже ушли. Единственный след моего семейства – кипа грязной посуды в раковине. С “падать, падаю” придется подождать.
10
Звонит мобильник. Мне не нужно отвечать, чтобы понять, что это Недра. У нас с ней телефонная телепатия. Стоит мне подумать о Недре, и она звонит.
– Я только что постриглась, – говорит Недра. – И Кейт сказала, что я выгляжу как Флоренс Хендерсон. А когда я спросила, кто такая, черт возьми, эта Флоренс Хендерсон, она сказала, что я выгляжу как Ширли Джонс[10]. Пакистанская Ширли Джонс!
– Так и сказала? – переспрашиваю я, старясь удержаться от смеха.
– Так и сказала! – обиженно фыркает Недра.
– Это чудовищно. Ты из Индии, а не из Пакистана.
Я восхищаюсь Кейт. Тринадцать лет назад, познакомившись с ней, я уже через пять минут была уверена, что она идеально подходит Недре. И хотя я ненавижу этот подход “ Ты меня дополняешь”, но в случае Кейт это правда. Она – недостающая половинка Недры. Серьезная, прямая девушка из Бруклина, социальный работник “скажу-все-начистоту”. Недра доверяет Кейт, потому что та никогда ничего не приукрашивает. Каждому из нас в жизни необходим такой человек. Моя беда в том, что у меня таких людей слишком много.
– Дорогая, – говорю я. – Тебе что, сделали “рваную” стрижку?
– Нет, не “рваную”. Это каскад. У меня теперь такая длинная шея. – Недра на мгновение замолкает. – О черт, – говорит она. – Это “рваная” стрижка, и я выгляжу, как ощипанная индейка. А еще теперь кажется, будто я отрастила этот бугор на загривке, как у Джулии Чайлд[11]. Что дальше? Тройной подбородок, как у индюка? Как это могло случиться? Не знаю, как я позволила этой сучке Лайзе меня уговорить.
Лайза, наша общая парикмахерша, вовсе не сучка, хотя время от времени у нее случаются заскоки. То злосчастное помешательство на бордовой хне. То пунктик насчет челок: “женщины с густыми волосами не должны носить челки”. Теперь у меня волосы до плеч, каскадом обрамляющие лицо. В удачные дни мне говорят, что я выгляжу как старшая сестра Энн Хэтэуэй[12]. В неудачные – как ее мать. “Просто сделай, как в прошлый раз” – такую инструкцию я даю Лайзе. По-моему, эта философия хорошо работает во многих ситуациях: в сексе, в заказе соевого латте в “Старбаксе” и помощи Питеру / Педро с домашним заданием по алгебре. Но, увы, не всегда.
– Я кое-что натворила. И продолжаю. То, чего не следовало делать, – признаюсь я.
– Есть документальные свидетельства? – деловито осведомляется Недра.
– Нет. Да. Электронные письма считаются?
– Конечно, считаются.
– Я участвую в опросе. В анонимном опросе. О браке в двадцать первом веке, – шепчу я в трубку.
– Не существует такой вещи, как анонимность. Тем более в двадцать первом веке, тем более онлайн. Зачем, ради всего святого, ты в это ввязалась?
– Не знаю. Наверное, смеха ради.
– Я серьезно, Элис.
– Ну хорошо, ладно, о’кей. Скажем так, я чувствую, что настало время для критической переоценки.
– Переоценки чего?
– Э-э… моей жизни. Моей и Уильяма.
– Что, у тебя что-то вроде кризиса среднего возраста?
– Почему все кому не лень задают мне этот вопрос?
– Отвечай.
Я вздыхаю.
– Ну, может быть.
– Элис, это ведет лишь к одному – к горькому разочарованию.
– Послушай, неужели ты никогда не задумываешься, все ли в твоей жизни хорошо? В смысле, хорошо не на поверхности, а по-настоящему глубоко?
– Нет.
– В самом деле?
– В самом деле, Элис. Я знаю, что все хорошо. А ты не чувствуешь того же про себя и Уильяма?
– Мы как-то отдалились. У меня чувство, будто мы вместе для галочки, будто мы просто пункты в списках дел друг у друга. Это ужасно, что я так говорю?
– А это правда?
– Иногда.
– Ну же, Элис. Есть что-то еще. Ты чего-то не договариваешь. Что тебя подтолкнуло?
Я колеблюсь, не рассказать ли Недре о своем переломном годе, но, честно говоря, несмотря на всю нашу близость, она не теряла родителей и она не поймет. Мы с ней почти никогда не говорим о моей матери. Я оставляю это для “Жужелиц” – группы взаимоподдержки людей, потерявших близких, членом которой являюсь вот уже пятнадцать лет. Я давно там не появлялась, но все они у меня в друзьях на Фейсбуке: Шонда, Тита и Пэт. Да, знаю, “Жужелицы” звучит смешно. Мы начали с того, что назвали себя “Пчелиными матками”, потом стали “Шмелями”, после чего каким-то образом превратились в “Жужелиц”.
– Иногда я задумываюсь, сможем ли мы прожить вместе еще сорок лет. Сорок лет – это очень много. Тебе не кажется, что это стоит проанализировать теперь, когда мы вместе уже почти двадцать?
– Оливия Ньютон-Джон[13]! – кричит где-то на заднем плане Кейт. – Вот кого я имела в виду, когда говорила, что ты похожа на певицу! Альбом “Физикал”!
– Мой опыт подсказывает, что хорошую жизнь не анализируют, – говорит Недра. – Когда человек просто хочет жить долго и счастливо – со своим партнером. Дорогая, я должна пойти и посмотреть, смогу ли я сделать что-то с этой отвратительной “рваной” головой. Кейт идет на меня с заколками для волос.
Мне слышно, как Кейт, жутко фальшивя, напевает I Honestly Love You – хит Оливии Ньютон-Джон.
– Можешь кое-что пообещать? – спрашивает Недра. – Когда увидишь меня, не говори, что я похожа на Рейчел из “Друзей”. И тогда мы поговорим о браке в девятнадцатом веке, обещаю.
– В двадцать первом.
– На самом деле никакой разницы нет. Целую.
– Я только что постриглась, – говорит Недра. – И Кейт сказала, что я выгляжу как Флоренс Хендерсон. А когда я спросила, кто такая, черт возьми, эта Флоренс Хендерсон, она сказала, что я выгляжу как Ширли Джонс[10]. Пакистанская Ширли Джонс!
– Так и сказала? – переспрашиваю я, старясь удержаться от смеха.
– Так и сказала! – обиженно фыркает Недра.
– Это чудовищно. Ты из Индии, а не из Пакистана.
Я восхищаюсь Кейт. Тринадцать лет назад, познакомившись с ней, я уже через пять минут была уверена, что она идеально подходит Недре. И хотя я ненавижу этот подход “ Ты меня дополняешь”, но в случае Кейт это правда. Она – недостающая половинка Недры. Серьезная, прямая девушка из Бруклина, социальный работник “скажу-все-начистоту”. Недра доверяет Кейт, потому что та никогда ничего не приукрашивает. Каждому из нас в жизни необходим такой человек. Моя беда в том, что у меня таких людей слишком много.
– Дорогая, – говорю я. – Тебе что, сделали “рваную” стрижку?
– Нет, не “рваную”. Это каскад. У меня теперь такая длинная шея. – Недра на мгновение замолкает. – О черт, – говорит она. – Это “рваная” стрижка, и я выгляжу, как ощипанная индейка. А еще теперь кажется, будто я отрастила этот бугор на загривке, как у Джулии Чайлд[11]. Что дальше? Тройной подбородок, как у индюка? Как это могло случиться? Не знаю, как я позволила этой сучке Лайзе меня уговорить.
Лайза, наша общая парикмахерша, вовсе не сучка, хотя время от времени у нее случаются заскоки. То злосчастное помешательство на бордовой хне. То пунктик насчет челок: “женщины с густыми волосами не должны носить челки”. Теперь у меня волосы до плеч, каскадом обрамляющие лицо. В удачные дни мне говорят, что я выгляжу как старшая сестра Энн Хэтэуэй[12]. В неудачные – как ее мать. “Просто сделай, как в прошлый раз” – такую инструкцию я даю Лайзе. По-моему, эта философия хорошо работает во многих ситуациях: в сексе, в заказе соевого латте в “Старбаксе” и помощи Питеру / Педро с домашним заданием по алгебре. Но, увы, не всегда.
– Я кое-что натворила. И продолжаю. То, чего не следовало делать, – признаюсь я.
– Есть документальные свидетельства? – деловито осведомляется Недра.
– Нет. Да. Электронные письма считаются?
– Конечно, считаются.
– Я участвую в опросе. В анонимном опросе. О браке в двадцать первом веке, – шепчу я в трубку.
– Не существует такой вещи, как анонимность. Тем более в двадцать первом веке, тем более онлайн. Зачем, ради всего святого, ты в это ввязалась?
– Не знаю. Наверное, смеха ради.
– Я серьезно, Элис.
– Ну хорошо, ладно, о’кей. Скажем так, я чувствую, что настало время для критической переоценки.
– Переоценки чего?
– Э-э… моей жизни. Моей и Уильяма.
– Что, у тебя что-то вроде кризиса среднего возраста?
– Почему все кому не лень задают мне этот вопрос?
– Отвечай.
Я вздыхаю.
– Ну, может быть.
– Элис, это ведет лишь к одному – к горькому разочарованию.
– Послушай, неужели ты никогда не задумываешься, все ли в твоей жизни хорошо? В смысле, хорошо не на поверхности, а по-настоящему глубоко?
– Нет.
– В самом деле?
– В самом деле, Элис. Я знаю, что все хорошо. А ты не чувствуешь того же про себя и Уильяма?
– Мы как-то отдалились. У меня чувство, будто мы вместе для галочки, будто мы просто пункты в списках дел друг у друга. Это ужасно, что я так говорю?
– А это правда?
– Иногда.
– Ну же, Элис. Есть что-то еще. Ты чего-то не договариваешь. Что тебя подтолкнуло?
Я колеблюсь, не рассказать ли Недре о своем переломном годе, но, честно говоря, несмотря на всю нашу близость, она не теряла родителей и она не поймет. Мы с ней почти никогда не говорим о моей матери. Я оставляю это для “Жужелиц” – группы взаимоподдержки людей, потерявших близких, членом которой являюсь вот уже пятнадцать лет. Я давно там не появлялась, но все они у меня в друзьях на Фейсбуке: Шонда, Тита и Пэт. Да, знаю, “Жужелицы” звучит смешно. Мы начали с того, что назвали себя “Пчелиными матками”, потом стали “Шмелями”, после чего каким-то образом превратились в “Жужелиц”.
– Иногда я задумываюсь, сможем ли мы прожить вместе еще сорок лет. Сорок лет – это очень много. Тебе не кажется, что это стоит проанализировать теперь, когда мы вместе уже почти двадцать?
– Оливия Ньютон-Джон[13]! – кричит где-то на заднем плане Кейт. – Вот кого я имела в виду, когда говорила, что ты похожа на певицу! Альбом “Физикал”!
– Мой опыт подсказывает, что хорошую жизнь не анализируют, – говорит Недра. – Когда человек просто хочет жить долго и счастливо – со своим партнером. Дорогая, я должна пойти и посмотреть, смогу ли я сделать что-то с этой отвратительной “рваной” головой. Кейт идет на меня с заколками для волос.
Мне слышно, как Кейт, жутко фальшивя, напевает I Honestly Love You – хит Оливии Ньютон-Джон.
– Можешь кое-что пообещать? – спрашивает Недра. – Когда увидишь меня, не говори, что я похожа на Рейчел из “Друзей”. И тогда мы поговорим о браке в девятнадцатом веке, обещаю.
– В двадцать первом.
– На самом деле никакой разницы нет. Целую.
11
21. Не верила, пока не посмотрела этот фильм о телескопе Хаббл[14] в Imax 3D.
22. Шея.
23. Руки.
24. Длинный. Так бы я тогда его описала. Его ноги с трудом помещались под столом. Это было задолго до того, как изобрели повседневно-деловой стиль одежды, и все одевались на работу как на парад. Я носила юбку-карандаш и высокие каблуки. На нем был костюм в тонкую полоску и желтый галстук. Он был белокожим, но с темными, почти черными волосами, которые то и дело падали ему на глаза. Он был похож на молодого Сэма Шепарда[15] – такой же напряженный и задумчивый.
Я совершенно растерялась и очень старалась это скрыть. Почему Генри (Генри – мой кузен, который организовал интервью; они с Уильямом играли в одной футбольной команде) не предупредил, что этот парень так неотразим? Я хотела, чтобы он разглядел меня, я имею в виду, настоящую меня, и, да, я понимала, что он опасен, т. е. недоступен, т. е. закрыт, т. е.
ЗАНЯТ – на столе стояла фотография, где он был снят с какой-то сногсшибательной блондинкой.
Я пыталась как-то объяснить ему, почему студентка театрального факультета по специальности “драматургия” хочет работу автора рекламных текстов. Это требовало очень искусного лавирования вокруг да около правды (потому что это дневная работа, а драматургией денег не заработаешь, поэтому мне надо заниматься чем-то еще, чтобы содержать себя, пока я учусь, и это вполне может быть написание бессмысленных рекламных текстов о средствах для мытья посуды), но он меня перебил.
– Генри сказал, что вас приняли в Браун[16], но, я смотрю, вы пошли в Университет Массачусетса?
Черт бы побрал этого Генри. Я попыталась объяснить. Пустила в ход свою старую легенду “Университет Массачусетса – семейная традиция”, что было ложью, а правда состояла в том, что универ Массачусетса давал мне полную стипендию, в то время как Браун – только половину, а мой отец ни при каких обстоятельствах не мог оплатить даже половину стоимости обучения в Брауне. Но Уильям не дал мне договорить, жестом показав, чтобы я остановилась, и я почувствовала себя пристыженной. Как будто я его разочаровала.
Он вернул мне мое резюме, которое я разорвала в клочья, как только вышла на улицу, уверенная, что провалила собеседование. Но на следующий день на автоответчике появилось сообщение: “Приступаешь в понедельник. Браун”.
22. Шея.
23. Руки.
24. Длинный. Так бы я тогда его описала. Его ноги с трудом помещались под столом. Это было задолго до того, как изобрели повседневно-деловой стиль одежды, и все одевались на работу как на парад. Я носила юбку-карандаш и высокие каблуки. На нем был костюм в тонкую полоску и желтый галстук. Он был белокожим, но с темными, почти черными волосами, которые то и дело падали ему на глаза. Он был похож на молодого Сэма Шепарда[15] – такой же напряженный и задумчивый.
Я совершенно растерялась и очень старалась это скрыть. Почему Генри (Генри – мой кузен, который организовал интервью; они с Уильямом играли в одной футбольной команде) не предупредил, что этот парень так неотразим? Я хотела, чтобы он разглядел меня, я имею в виду, настоящую меня, и, да, я понимала, что он опасен, т. е. недоступен, т. е. закрыт, т. е.
ЗАНЯТ – на столе стояла фотография, где он был снят с какой-то сногсшибательной блондинкой.
Я пыталась как-то объяснить ему, почему студентка театрального факультета по специальности “драматургия” хочет работу автора рекламных текстов. Это требовало очень искусного лавирования вокруг да около правды (потому что это дневная работа, а драматургией денег не заработаешь, поэтому мне надо заниматься чем-то еще, чтобы содержать себя, пока я учусь, и это вполне может быть написание бессмысленных рекламных текстов о средствах для мытья посуды), но он меня перебил.
– Генри сказал, что вас приняли в Браун[16], но, я смотрю, вы пошли в Университет Массачусетса?
Черт бы побрал этого Генри. Я попыталась объяснить. Пустила в ход свою старую легенду “Университет Массачусетса – семейная традиция”, что было ложью, а правда состояла в том, что универ Массачусетса давал мне полную стипендию, в то время как Браун – только половину, а мой отец ни при каких обстоятельствах не мог оплатить даже половину стоимости обучения в Брауне. Но Уильям не дал мне договорить, жестом показав, чтобы я остановилась, и я почувствовала себя пристыженной. Как будто я его разочаровала.
Он вернул мне мое резюме, которое я разорвала в клочья, как только вышла на улицу, уверенная, что провалила собеседование. Но на следующий день на автоответчике появилось сообщение: “Приступаешь в понедельник. Браун”.
12
От: Жена-22 <Wife22@netherfieldcenter.org>
Тема: Ответы
Дата: 10 мая, 5:50
Кому: Исследователь-101 <researcher101@netherfieldcenter.org>
Исследователь-101,
надеюсь, я все делаю правильно. Меня беспокоит, что некоторые из моих ответов, возможно, более развернутые, чем вам бы хотелось, и, может быть, вы предпочли бы работать с респондентом, который жестко придерживается темы и отвечает “да”, “нет”, “иногда” и “может быть”. Но дело вот в чем. До сих пор никто никогда не задавал мне таких вопросов. Такого рода вопросов. Каждый день мне задают вопросы, обычные для женщины моего возраста. Например, сегодня я пыталась записаться на прием к дерматологу. Первый вопрос, который задала мне регистраторша: есть ли у меня подозрительные родинки. Потом она сообщила, что самое раннее, когда я могу попасть на прием, – это через шесть месяцев, и спросила дату моего рождения. Когда я сказала ей год, она спросила, захочу ли я поговорить с доктором насчет инъекций, когда он проверит мои родинки. И если да, то доктор может принять меня на следующей неделе, и устроит ли меня четверг. Вот такого рода вопросы мне в основном задают, но я бы предпочла, чтобы мне их не задавали.
В общем, я пытаюсь сказать, что получаю удовольствие от участия в вашем исследовании.
Всего наилучшего,
Жена-22
От: Исследователь-101 <researcher101@netherfieldcenter.org>
Тема: Ответы
Дата: 10 мая, 9:46
Кому: Жена-22 <Wife22@netherfieldcenter.org>
Жена-22,
полагаю, вы имели в виду вопрос #24, раз вас беспокоит, что вы даете чересчур длинные ответы. Читать его было все равно что читать маленькую пьесу, со всеми этими диалогами. Вы это сделали преднамеренно?
Искренне ваш,
Исследователь-101
От: Жена-22 <Wife22@netherfieldcenter.org>
Тема: Ответы
Дата: 10 мая, 10:45
Кому: Исследователь-101 <researcher101@netherfieldcenter.org>
Исследователь-101,
вряд ли это было преднамеренно, скорее по привычке. Я когда-то сочиняла пьесы. Боюсь, я до сих пор мыслю сценами. Надеюсь, это не плохо.
Жена-22
От: Исследователь-101 <researcher101@netherfieldcenter.org>
Тема: Ответы
Дата: 10 мая, 11:01
Кому: Жена-22 <Wife22@netherfieldcenter.org>
Жена-22,
нельзя “хорошо” или “плохо” отвечать на вопросы. Главное, чтобы вы отвечали правдиво. Честно говоря, я нахожу ваш ответ на вопрос #24 весьма занимательным.
С наилучшими пожеланиями,
Исследователь-101
Тема: Ответы
Дата: 10 мая, 5:50
Кому: Исследователь-101 <researcher101@netherfieldcenter.org>
Исследователь-101,
надеюсь, я все делаю правильно. Меня беспокоит, что некоторые из моих ответов, возможно, более развернутые, чем вам бы хотелось, и, может быть, вы предпочли бы работать с респондентом, который жестко придерживается темы и отвечает “да”, “нет”, “иногда” и “может быть”. Но дело вот в чем. До сих пор никто никогда не задавал мне таких вопросов. Такого рода вопросов. Каждый день мне задают вопросы, обычные для женщины моего возраста. Например, сегодня я пыталась записаться на прием к дерматологу. Первый вопрос, который задала мне регистраторша: есть ли у меня подозрительные родинки. Потом она сообщила, что самое раннее, когда я могу попасть на прием, – это через шесть месяцев, и спросила дату моего рождения. Когда я сказала ей год, она спросила, захочу ли я поговорить с доктором насчет инъекций, когда он проверит мои родинки. И если да, то доктор может принять меня на следующей неделе, и устроит ли меня четверг. Вот такого рода вопросы мне в основном задают, но я бы предпочла, чтобы мне их не задавали.
В общем, я пытаюсь сказать, что получаю удовольствие от участия в вашем исследовании.
Всего наилучшего,
Жена-22
От: Исследователь-101 <researcher101@netherfieldcenter.org>
Тема: Ответы
Дата: 10 мая, 9:46
Кому: Жена-22 <Wife22@netherfieldcenter.org>
Жена-22,
полагаю, вы имели в виду вопрос #24, раз вас беспокоит, что вы даете чересчур длинные ответы. Читать его было все равно что читать маленькую пьесу, со всеми этими диалогами. Вы это сделали преднамеренно?
Искренне ваш,
Исследователь-101
От: Жена-22 <Wife22@netherfieldcenter.org>
Тема: Ответы
Дата: 10 мая, 10:45
Кому: Исследователь-101 <researcher101@netherfieldcenter.org>
Исследователь-101,
вряд ли это было преднамеренно, скорее по привычке. Я когда-то сочиняла пьесы. Боюсь, я до сих пор мыслю сценами. Надеюсь, это не плохо.
Жена-22
От: Исследователь-101 <researcher101@netherfieldcenter.org>
Тема: Ответы
Дата: 10 мая, 11:01
Кому: Жена-22 <Wife22@netherfieldcenter.org>
Жена-22,
нельзя “хорошо” или “плохо” отвечать на вопросы. Главное, чтобы вы отвечали правдиво. Честно говоря, я нахожу ваш ответ на вопрос #24 весьма занимательным.
С наилучшими пожеланиями,
Исследователь-101
13
Джули Стаггс
Марси – кровать для большой девочки.
32 минуты назад
Пэт Делагвардиа
Провожу день с отцом. Ред Сокс[17]. Ухххх
46 минут назад
Уильям Бакл
Упал.
Около часа назад
Упал? Теперь я уже всерьез обеспокоена. Я собираюсь послать Уильяму сообщение, когда слышу пулеметную очередь мотоцикла, которую ни с чем не спутать. Я быстро выхожу из Фейсбука. Дети еще в школе, у Уильяма обед с клиентом, поэтому я делаю очевидное заключение.
– Нас грабят! – шепчу я Недре по телефону. – Кто-то пытается угнать наш мотоцикл!
Недра вздыхает.
– Ты уверена?
– Да, уверена.
– Насколько?
Увы, это не первый раз, когда я надоедаю Недре подобного рода звонками.
Однажды, когда я загружала в подвале стиральную машину, открытая входная дверь под порывом ветра хлопнула о стену. В моем убежище это прозвучало как выстрел. Я была уверена, что меня грабят, пока я раздумываю, нужно ли добавлять кондиционер для белья при стирке белого. В нашей округе ограбления не редкость. Это реальность, в которой живут оклендцы, такая же, как землетрясения и органические помидоры по пять долларов за фунт.
Запаниковав, я как дура заорала:
– Я звоню своему адвокату! – Никто не отозвался, и я добавила: – И у меня здесь есть нунчаки!
(Незадолго до этого я купила пару для Питера, который записался на курсы таэквондо. Мне было неведомо, что через две недели он их бросит, потому что, оказывается, он не думал, что это контактный спорт. А для чего, интересно, он считал, нужны нунчаки? А-а – наверное, он имел в виду тайцзи, а не таэквондо. Что ж, не его вина, что столько названий боевых искусств начинается на “та”).
Ответа снова не последовало.
– Нунчаки – это две палки, соединенные цепью, которые используют, чтобы наносить удары. Вращая их вокруг себя. Очень быстро, – выкрикнула я.
Сверху не донеслось ни звука. Ни шагов, ни даже скрипа паркета. Я что, выдумала звук выстрела? Позвонив Недре по мобильнику, я заставила ее висеть на трубке в течение получаса, пока ветер не захлопнул входную дверь и я не осознала, какая же я идиотка.
– Клянусь тебе. На сей раз это не ложная тревога, – говорю я ей.
Недра – как врач скорой помощи. Чем ужаснее ситуация, тем она спокойнее и хладнокровнее.
– Ты в безопасности?
– Я внутри дома. Двери заперты.
– Где грабитель?
– На гаражной дорожке.
– Тогда почему ты говоришь со мной? Звони 911!
– Это Окленд. Копы появятся не раньше, чем через 45 минут.
Недра ненадолго задумывается.
– Они приедут быстрее, если ты скажешь, что в кого-то стреляли.
– Ты не можешь предлагать это всерьез.
– Поверь мне, они будут у тебя через пять минут.
– Откуда ты знаешь?
– Мне не просто так платят 425 долларов в час.
Я не звоню в полицию: я очень плохо вру, особенно если приходится говорить, что кто-то из моих любимых истекает кровью. Вместо этого я на четвереньках ползу к окну и, не выпуская из рук телефона, слегка раздвигаю шторы. Мой план – сфотографировать вора и послать его фото в полицию Окленда. Но вор оказывается моим мужем, который исчезает из виду, прежде чем я успеваю вскочить.
Он возвращается только в десять вечера – входит, покачиваясь, через парадную дверь. Очевидно, что он изрядно навеселе.
– Меня понизили, – говорит он, падая на диван. – Хочешь знать, как называется моя новая должность?
Я думаю о его последних статусах в Фейсбуке: “Падать, падаю, упал…” Он чувствовал, что это грядет, и ничего мне не сказал.
– Идеатор.
Уильям без выражения глядит на меня.
– Идеатор? Что это? Есть такое слово? Может, они поменяли названия всех должностей? Может, “идеатор” значит “креативный директор”?
Он берет в руки пульт и включает телевизор.
– Нет. Это значит “идиот, который приносит идеи креативному директору”.
– Уильям, выключи телевизор! Ты уверен? Тогда почему ты не настолько расстроен? Может, ты ошибся…
Уильям выключает звук.
– Новый креативный директор до вчерашнего дня работал моим идеатором. Да, я уверен. И что толку расстраиваться?
– Но вдруг еще можно что-то сделать!
– Уже ничего нельзя сделать. Все решено. Дело сделано. У нас есть виски? Только хороший. Односолодовый? – Уильям совершенно непроницаем, в его взгляде читается безучастность.
– Не могу поверить! Как они могли так с тобой поступить? После стольких лет?
– Реклама лейкопластыря. Конфликт интересов. Я верю в свежий воздух, неоспорин и засохшие корочки, а не в заклеивание ранок пластырем.
– И ты им об этом сказал?
Он закатывает глаза.
– Да, Элис, именно это я им и сказал. Зарплату тоже урезали. – Уильям криво ухмыляется. – Весьма существенно урезали.
Я начинаю паниковать, но стараюсь, чтобы это не отразилось на моем лице. Мне нужно поддержать его, укрепить его дух.
– Такое со всеми случается, любимый, – говорю я.
– Портвейн у нас есть?
– Со всеми в нашем возрасте.
– Это очень утешает, Элис. Водка? “Грей Гуз”?
– Сколько лет новому креативному директору?
– Понятия не имею. Двадцать девять? Тридцать?
Я вздыхаю.
– Он тебе что-нибудь сказал?
– Она. Келли Чо. Она сказала, что будет счастлива со мной работать.
– Келли?!
– Не удивляйся. Она очень хороший специалист. Блестящий, если честно. Марихуана? Косячок? Неужели наши дети еще не покуривают? Боже, да у них какое-то позднее развитие.
– Господи, Уильям, мне так жаль, – говорю я. – Это чудовищная несправедливость. – Я тянусь, чтобы обнять его.
Он выставляет вперед ладони.
– Не надо, – говорит он. – Просто оставь меня в покое. Я не хочу, чтобы меня сейчас трогали.
Я отодвигаюсь, стараясь не обижаться. В этом весь Уильям. Когда ему тяжело, он становится еще более отстраненным; ведет себя как Робинзон, скрываясь от всех на острове. У меня же все ровно наоборот. Если мне больно, я хочу, чтобы те, кого я люблю, были со мной на этом острове, сидели вокруг костра, пьянели от кокосового молока и громко обсуждали план спасения.
– Боже, Элис, не смотри на меня так. Я сейчас не в состоянии тебя утешать. Мне своих переживаний хватает.
– Никто не запрещает тебе переживать. – Я встаю. – Знаешь, я слышала, как ты возился в гараже. Заводил мотоцикл. Решила, что нас грабят.
Я замечаю в своем голосе обвиняющие нотки и сама себя ненавижу. Так всегда и бывает. Отчужденность Уильяма заставляет меня отчаянно пытаться восстановить связующую нас нить, в результате чего я говорю всякие отчаянные вещи, в результате чего он только еще сильнее отчуждается.
– Я иду спать, – говорю я, стараясь, чтобы в голосе не звучала обида.
На лице Уильяма проступает облегчение.
– Я тоже скоро поднимусь, – говорит он и прикрывает глаза, тем самым отгораживаясь от меня.
Марси – кровать для большой девочки.
32 минуты назад
Пэт Делагвардиа
Провожу день с отцом. Ред Сокс[17]. Ухххх
46 минут назад
Уильям Бакл
Упал.
Около часа назад
Упал? Теперь я уже всерьез обеспокоена. Я собираюсь послать Уильяму сообщение, когда слышу пулеметную очередь мотоцикла, которую ни с чем не спутать. Я быстро выхожу из Фейсбука. Дети еще в школе, у Уильяма обед с клиентом, поэтому я делаю очевидное заключение.
– Нас грабят! – шепчу я Недре по телефону. – Кто-то пытается угнать наш мотоцикл!
Недра вздыхает.
– Ты уверена?
– Да, уверена.
– Насколько?
Увы, это не первый раз, когда я надоедаю Недре подобного рода звонками.
Однажды, когда я загружала в подвале стиральную машину, открытая входная дверь под порывом ветра хлопнула о стену. В моем убежище это прозвучало как выстрел. Я была уверена, что меня грабят, пока я раздумываю, нужно ли добавлять кондиционер для белья при стирке белого. В нашей округе ограбления не редкость. Это реальность, в которой живут оклендцы, такая же, как землетрясения и органические помидоры по пять долларов за фунт.
Запаниковав, я как дура заорала:
– Я звоню своему адвокату! – Никто не отозвался, и я добавила: – И у меня здесь есть нунчаки!
(Незадолго до этого я купила пару для Питера, который записался на курсы таэквондо. Мне было неведомо, что через две недели он их бросит, потому что, оказывается, он не думал, что это контактный спорт. А для чего, интересно, он считал, нужны нунчаки? А-а – наверное, он имел в виду тайцзи, а не таэквондо. Что ж, не его вина, что столько названий боевых искусств начинается на “та”).
Ответа снова не последовало.
– Нунчаки – это две палки, соединенные цепью, которые используют, чтобы наносить удары. Вращая их вокруг себя. Очень быстро, – выкрикнула я.
Сверху не донеслось ни звука. Ни шагов, ни даже скрипа паркета. Я что, выдумала звук выстрела? Позвонив Недре по мобильнику, я заставила ее висеть на трубке в течение получаса, пока ветер не захлопнул входную дверь и я не осознала, какая же я идиотка.
– Клянусь тебе. На сей раз это не ложная тревога, – говорю я ей.
Недра – как врач скорой помощи. Чем ужаснее ситуация, тем она спокойнее и хладнокровнее.
– Ты в безопасности?
– Я внутри дома. Двери заперты.
– Где грабитель?
– На гаражной дорожке.
– Тогда почему ты говоришь со мной? Звони 911!
– Это Окленд. Копы появятся не раньше, чем через 45 минут.
Недра ненадолго задумывается.
– Они приедут быстрее, если ты скажешь, что в кого-то стреляли.
– Ты не можешь предлагать это всерьез.
– Поверь мне, они будут у тебя через пять минут.
– Откуда ты знаешь?
– Мне не просто так платят 425 долларов в час.
Я не звоню в полицию: я очень плохо вру, особенно если приходится говорить, что кто-то из моих любимых истекает кровью. Вместо этого я на четвереньках ползу к окну и, не выпуская из рук телефона, слегка раздвигаю шторы. Мой план – сфотографировать вора и послать его фото в полицию Окленда. Но вор оказывается моим мужем, который исчезает из виду, прежде чем я успеваю вскочить.
Он возвращается только в десять вечера – входит, покачиваясь, через парадную дверь. Очевидно, что он изрядно навеселе.
– Меня понизили, – говорит он, падая на диван. – Хочешь знать, как называется моя новая должность?
Я думаю о его последних статусах в Фейсбуке: “Падать, падаю, упал…” Он чувствовал, что это грядет, и ничего мне не сказал.
– Идеатор.
Уильям без выражения глядит на меня.
– Идеатор? Что это? Есть такое слово? Может, они поменяли названия всех должностей? Может, “идеатор” значит “креативный директор”?
Он берет в руки пульт и включает телевизор.
– Нет. Это значит “идиот, который приносит идеи креативному директору”.
– Уильям, выключи телевизор! Ты уверен? Тогда почему ты не настолько расстроен? Может, ты ошибся…
Уильям выключает звук.
– Новый креативный директор до вчерашнего дня работал моим идеатором. Да, я уверен. И что толку расстраиваться?
– Но вдруг еще можно что-то сделать!
– Уже ничего нельзя сделать. Все решено. Дело сделано. У нас есть виски? Только хороший. Односолодовый? – Уильям совершенно непроницаем, в его взгляде читается безучастность.
– Не могу поверить! Как они могли так с тобой поступить? После стольких лет?
– Реклама лейкопластыря. Конфликт интересов. Я верю в свежий воздух, неоспорин и засохшие корочки, а не в заклеивание ранок пластырем.
– И ты им об этом сказал?
Он закатывает глаза.
– Да, Элис, именно это я им и сказал. Зарплату тоже урезали. – Уильям криво ухмыляется. – Весьма существенно урезали.
Я начинаю паниковать, но стараюсь, чтобы это не отразилось на моем лице. Мне нужно поддержать его, укрепить его дух.
– Такое со всеми случается, любимый, – говорю я.
– Портвейн у нас есть?
– Со всеми в нашем возрасте.
– Это очень утешает, Элис. Водка? “Грей Гуз”?
– Сколько лет новому креативному директору?
– Понятия не имею. Двадцать девять? Тридцать?
Я вздыхаю.
– Он тебе что-нибудь сказал?
– Она. Келли Чо. Она сказала, что будет счастлива со мной работать.
– Келли?!
– Не удивляйся. Она очень хороший специалист. Блестящий, если честно. Марихуана? Косячок? Неужели наши дети еще не покуривают? Боже, да у них какое-то позднее развитие.
– Господи, Уильям, мне так жаль, – говорю я. – Это чудовищная несправедливость. – Я тянусь, чтобы обнять его.
Он выставляет вперед ладони.
– Не надо, – говорит он. – Просто оставь меня в покое. Я не хочу, чтобы меня сейчас трогали.
Я отодвигаюсь, стараясь не обижаться. В этом весь Уильям. Когда ему тяжело, он становится еще более отстраненным; ведет себя как Робинзон, скрываясь от всех на острове. У меня же все ровно наоборот. Если мне больно, я хочу, чтобы те, кого я люблю, были со мной на этом острове, сидели вокруг костра, пьянели от кокосового молока и громко обсуждали план спасения.
– Боже, Элис, не смотри на меня так. Я сейчас не в состоянии тебя утешать. Мне своих переживаний хватает.
– Никто не запрещает тебе переживать. – Я встаю. – Знаешь, я слышала, как ты возился в гараже. Заводил мотоцикл. Решила, что нас грабят.
Я замечаю в своем голосе обвиняющие нотки и сама себя ненавижу. Так всегда и бывает. Отчужденность Уильяма заставляет меня отчаянно пытаться восстановить связующую нас нить, в результате чего я говорю всякие отчаянные вещи, в результате чего он только еще сильнее отчуждается.
– Я иду спать, – говорю я, стараясь, чтобы в голосе не звучала обида.
На лице Уильяма проступает облегчение.
– Я тоже скоро поднимусь, – говорит он и прикрывает глаза, тем самым отгораживаясь от меня.
14
Я не могу гордиться тем, что сделала на следующий день, но нужно принять во внимание, что это был поступок женщины, страдающей ОКР[18], которая рассчитала бюджет на много месяцев вперед и обнаружила, что в течение одног о года (при урезанной зарплате Уильяма и том скромном вкладе, который дает моя работа) мы неминуемо залезем в свои сбережения и деньги, отложенные на колледж для детей. Через два года наши шансы иметь пенсию и шансы детей на обучение будут равны нулю. Придется вернуться в Броктон и жить вместе с моим отцом.
Я не вижу другого выхода, кроме как позвонить Келли Чо и попросить вернуть Уильяму его работу.
– Келли, привет, это Элис Бакл. Как поживаешь? – нараспев произношу я своим самым довольным, самым спокойным и доброжелательным голосом учителя драмы.
– Элис, – растерянно говорит Келли, произнося мое имя по слогам: Э-лис. Она явно шокирована моим звонком. – Я в порядке, а ты как?
– Я тоже, все хорошо, – пищу я, мой хорошо поставленный голос срывается. О господи.
– Чем я могу тебе помочь? Тебе нужен Уильям? Кажется, он ушел на ланч.
– Вообще-то мне нужна ты. Я надеялась, мы сможем откровенно поговорить о том, что случилось. О понижении Уильяма.
– О… О’кей. Но разве он тебе не рассказал?
– Да, он рассказал, но, как тебе объяснить – я надеялась, что мы найдем какой-то способ все исправить. Нет, не аннулировать твое повышение, я не об этом говорю. Разумеется, нет, это было бы несправедливо. Но, может, есть какой-то способ не понижать Уильяма, а сделать это как-то более горизонтально.
– Я ничего об этом не знаю.
– Но вдруг ты могла бы замолвить за него словечко. Поспрашивать?
– Кого?
– Послушай, Уильям проработал в “ККМ” больше десяти лет.
– Я знаю. Это действительно тяжело. Для меня тоже, но я не думаю…
– Я тебя умоляю, Келли, это всего лишь лейкопластырь.
– Лейкопластырь?
– Реклама лейкопластыря?
Какое-то время Келли молчит.
– Элис, это был не лейкопластырь. Это был сиалис.
– Сиалис. Средство против эректильной дисфункции?
Келли деликатно покашливает.
– Он самый.
– Ну хорошо, и что произошло?
– Спроси у него.
– Я спрашиваю у тебя. Пожалуйста, Келли.
– Я не могу.
– Пожалуйста.
– Я не вправе…
– Келли. Не заставляй меня снова просить.
Она тяжело вздыхает.
– Он сорвался.
– Сорвался?
– Во время заседания фокус-группы. Элис, я уже давно подозревала, что, может, у вас дома что-то неладно, потому что, честно говоря, в последнее время он сам не свой. Ну, ты сама видела. Как странно он вел себя на презентации “ФиГ”. Последние пару месяцев он все время где-то витает. Беспокойный. Вспыльчивый. Рассеянный. Как будто работа – то место, где ему меньше всего хотелось бы находиться. Все это заметили, не только я. С ним говорили. Его предупреждали. А потом этот срыв на фокус-группе. Это есть на видео, Элис. Вся контора это видела. Фрэнк Поттер это видел.
– Но Уильям же в креативной группе, а не в стратегическом планировании. Почему же он вел заседание?
– Потому что он на этом настоял. Он хотел участвовать в исследованиях.
– Не понимаю.
– Может, это и хорошо.
– Пришли мне видео, – говорю я.
– Это плохая идея.
– Келли, я тебя очень прошу.
– О боже. Подожди секунду. Дай мне подумать.
Келли молчит. Досчитав до двадцати, я говорю:
– Еще думаешь?
– Ладно, Элис, – сдается Келли. – Но ты должна поклясться, что никому не скажешь, что я тебе его послала. Послушай, мне действительно очень жаль. Я уважаю Уильяма. Он меня многому научил. Я его не подсиживала и ужасно себя чувствую из-за того, что произошло. Ты мне веришь? Пожалуйста, верь.
Я не вижу другого выхода, кроме как позвонить Келли Чо и попросить вернуть Уильяму его работу.
– Келли, привет, это Элис Бакл. Как поживаешь? – нараспев произношу я своим самым довольным, самым спокойным и доброжелательным голосом учителя драмы.
– Элис, – растерянно говорит Келли, произнося мое имя по слогам: Э-лис. Она явно шокирована моим звонком. – Я в порядке, а ты как?
– Я тоже, все хорошо, – пищу я, мой хорошо поставленный голос срывается. О господи.
– Чем я могу тебе помочь? Тебе нужен Уильям? Кажется, он ушел на ланч.
– Вообще-то мне нужна ты. Я надеялась, мы сможем откровенно поговорить о том, что случилось. О понижении Уильяма.
– О… О’кей. Но разве он тебе не рассказал?
– Да, он рассказал, но, как тебе объяснить – я надеялась, что мы найдем какой-то способ все исправить. Нет, не аннулировать твое повышение, я не об этом говорю. Разумеется, нет, это было бы несправедливо. Но, может, есть какой-то способ не понижать Уильяма, а сделать это как-то более горизонтально.
– Я ничего об этом не знаю.
– Но вдруг ты могла бы замолвить за него словечко. Поспрашивать?
– Кого?
– Послушай, Уильям проработал в “ККМ” больше десяти лет.
– Я знаю. Это действительно тяжело. Для меня тоже, но я не думаю…
– Я тебя умоляю, Келли, это всего лишь лейкопластырь.
– Лейкопластырь?
– Реклама лейкопластыря?
Какое-то время Келли молчит.
– Элис, это был не лейкопластырь. Это был сиалис.
– Сиалис. Средство против эректильной дисфункции?
Келли деликатно покашливает.
– Он самый.
– Ну хорошо, и что произошло?
– Спроси у него.
– Я спрашиваю у тебя. Пожалуйста, Келли.
– Я не могу.
– Пожалуйста.
– Я не вправе…
– Келли. Не заставляй меня снова просить.
Она тяжело вздыхает.
– Он сорвался.
– Сорвался?
– Во время заседания фокус-группы. Элис, я уже давно подозревала, что, может, у вас дома что-то неладно, потому что, честно говоря, в последнее время он сам не свой. Ну, ты сама видела. Как странно он вел себя на презентации “ФиГ”. Последние пару месяцев он все время где-то витает. Беспокойный. Вспыльчивый. Рассеянный. Как будто работа – то место, где ему меньше всего хотелось бы находиться. Все это заметили, не только я. С ним говорили. Его предупреждали. А потом этот срыв на фокус-группе. Это есть на видео, Элис. Вся контора это видела. Фрэнк Поттер это видел.
– Но Уильям же в креативной группе, а не в стратегическом планировании. Почему же он вел заседание?
– Потому что он на этом настоял. Он хотел участвовать в исследованиях.
– Не понимаю.
– Может, это и хорошо.
– Пришли мне видео, – говорю я.
– Это плохая идея.
– Келли, я тебя очень прошу.
– О боже. Подожди секунду. Дай мне подумать.
Келли молчит. Досчитав до двадцати, я говорю:
– Еще думаешь?
– Ладно, Элис, – сдается Келли. – Но ты должна поклясться, что никому не скажешь, что я тебе его послала. Послушай, мне действительно очень жаль. Я уважаю Уильяма. Он меня многому научил. Я его не подсиживала и ужасно себя чувствую из-за того, что произошло. Ты мне веришь? Пожалуйста, верь.