– Он ест. Ест все подряд. На этот раз шлемы не усиливали мыслей. Все молча, сцепив зубы, ждали. Правда, иногда появлялись отрывочные подобия мыслей, но уловить их смысл было трудно – все они были об одном и том же: как поступить с Шариком и, главное, как выяснить, что с ним случилось?
Последнее было особенно важным. Ведь если Шарик заболел неизвестной болезнью, которую можно назвать болезнью гигантизма, то можно ожидать, что и все остальные космонавты тоже могут заболеть такой же болезнью. Тогда они тоже сразу начнут есть огромными порциями, пить ведрами и расти не по дням, а по часам, как герои самых древних сказок.
Могло произойти и нечто еще более опасное: корабль попал в какие-то необыкновенные Районы Вселенной, материя или лучи которых неожиданно повлияли на рост живых существ. Если это так, то следовало немедленно приступить к изучению этой необыкновенной материи, сразу же передавая результаты изучения и на свою Землю, и на записи запоминающим роботам. Если этого не сделать, то следующие за ними корабли могут попасть в такое же нелепое положение.
А положение и в самом деле может оказаться невероятным.
Конечно, каждому мальчишке и девчонке очень хочется вырасти как можно скорее и стать сильным и умным. Но что произойдет, если рост будет продолжаться так же неудержимо, как у Шарика? Ведь можно разрастись до такого состояния, что корабль окажется тесным. Что тогда? Ведь если можно изме-. нять очертания и назначения помещений в самом корабле, то ведь весь корабль не резиновый. Он имеет свои, раз и навсегда определенные размеры, габариты. Если их изменить, то нужно изменять и двигатели, и астронави-гационные приборы, и все такое прочее.
Нет, как ни говорите, а такой неудержимый рост, без границ, без остановок, – дело очень опасное. Прямо-таки страшное…
И пока космонавты думали, что делать. Шарик ел, мычал и сопел. Сколько это продолжалось, сказать было трудно. Время словно остановилось. Оно было как бы связано с Шариком и его едой, словно зависело от него.
Наконец он наелся, облизнулся, вздохнул и улегся. Его одолела дремота.
– Нельзя давать ему спать. Если он заснет, пройдет слишком много времени, и мы опять ничего не узнаем.
– Тормоши его. Зет, – решил Квач.
– Да…тормоши… Если и так еле-еле ноги двигаются…
Все было правильно – перегрузки космического разгона тяжким грузом лежали на плечах всех, и особенно у Зета: ведь он не лежал в кресле-кровати, а выполнял работу. Но он сам вышел из положения.
– Я подключу ему электровозбудитель. Голубые космонавты переглянулись, а потом решили:
– Валяй! Зет присоединил к загривку Шарика две тоненькие проволочки. Шарик вздрогнул и вскочил на ноги:
– Что такое? Что меня подтрясывает? И тут вмешался Миро:
– Не волнуйся, Шарик. Тебя подтрясывает электровозбудитель.
– Зачем он мне нужен? Я спать хочу. Очень хочу спать.
– Ты не уснешь, пока не расскажешь, что с тобой…
Некоторое время шлемы молчали. Наконец Шарик ответил:
– Если бы я знал, что со мной произошло… Если бы я знал!
Шлемы не передавали окраски голоса, и поэтому неясно было, с гордостью или, наоборот, с печалью подумал это Шарик. Но на помощь пришли громкоговорители. Они и разнесли по кораблю горестный и тяжкий вздох собаки. Сразу можно было понять, как грустно Шарику, как он искренне сожалеет о случившемся.
– Тогда давай разберемся вместе. Они честно пытались разобраться, но те отрывочные ответы, которые давал Шарик, не помогали общему делу, и Квач рассердился:
– Все-таки он очень… несообразительный. И ненаблюдательный.
Юрий жалел собаку и в то же время злился на нее – она могла испортить так хорошо начавшееся дело. И все-таки он должен был заступиться за нее. И он в сердцах подумал:
– Тебе хорошо так говорить! Тебе уже четырнадцать лет. А ему всего лишь два года. Идет третий. Ты в его возрасте был более сообразительный и наблюдательный?
– Неужели ему только два года? – удивился Тэн.
– Всего два года? – донеслась мысль Зета.
– Раз это так, ребята, значит, с ним нужно обращаться совсем по-иному. На него даже сердиться нельзя, – решил мудрый Миро.
– Не сердитесь на меня, ребята, – подумал и сейчас же завыл Шарик. – Честное собачье слово, я сам ничего не понимаю. Мне очень плохо. Очень. Вы помогите…
И он начал так скулить, что динамики на корабле задребезжали, а мудрый Миро мысленно приказал:
– Замолчи! Успокойся. Сосредоточься и отвечай на вопросы. Что произошло, когда ты пришел на корабль? Чего тебе больше всего хотелось?
– Есть! И пить.
– Но ты же поел за общим столом.
– Я стеснялся есть много, – ответил Шарик, и все видели, как виновато закрутился его обрубок хвоста. – Мне и сейчас очень стыдно. Но что я могу поделать?
– М-да… Положение… Что же ты сделал?
– Когда все заснули, я пошел на кухню.
– А как ты узнал, где у нас кухня?
– По запаху. Я же очень хорошо знаю запахи. Лучше, чем вы.
– Это верно! – подтвердил Юрий.
– Точно-точно. Есть по-вашему я тогда еще не умел, и поэтому я только напился… чего-то горького… и противного.
– Что и где ты пил? – вдруг сурово подумал Миро и даже подался вперед. Похоже, его осенила какая-то очень важная мысль. – Сейчас же покажи, что именно и откуда ты пил.
На экране было видно, как Шарик поднялся и попробовал повернуться, но это ему удалось не сразу – даже расширенная кухня была ему тесновата. Но он все-таки повернулся, загородив собой всю кухню.
И тогда послышался крик Зета:
– Товарищи, он выпил полколбы биостимулятора!
Все, кроме Юрия, так и обмерли. Шлемы работали на полную мощность, но они ничего не усиливали, потому что у голубых космонавтов не было мыслей. Они были не то в ужасе, не то в оцепенении. Но так или иначе, они все-таки кое-что поняли, а Шарик еще ничего не понял. И от этого ему стало страшнее.
– Я же очень хотел пить… а ничего жидкого… не было… И я тогда не знал, как нужно открывать кран… – отрывисто думал Шарик и скулил на весь корабль противным, прерывающимся басом. – Я же ведь тогда не знал, что уже умею разговаривать по-человечески. Простите меня… – Тут ему, наверное, стало очень страшно, и он заголосил навзрыд: – Спасите меня! Помогите мне! Я не хочу больше расти. У меня все косточки ломит. Помогите! Вы же люди! Вы все знаете! А я же простая собака. Да еще и маленькая. Это я только с виду большая собака. А на самом деле я маленькая. Мне всего-то третий годик.
Шарик скулил и плакал огромными слезами. Эти слезы видел только Зет, потому что он был зажат огромной тушей Шарика на кухне. Именно Зет и прикрикнул на собаку:
– Перестань реветь! Нужно экономить даже воду. А ты ревешь вон какими слезищами! Уже на целый обед наплакал.
Шарик покорно перестал плакать, но еще тихонько, басом скулил.
– Итак, все ясно, – наконец подумал Миро. – Что же будем делать? Как ты думаешь, Юра? Ведь это прежде всего твой друг.
– Да. Это мой друг. И мне кажется, что если есть биостимулятор, то ведь, наверное, есть… и какой-нибудь другой, который действует наоборот.
– Почему – наоборот? – не сразу понял Квач. – Ведь биостимулятор способствует росту.
– Правильно. Способствует. Но ведь есть, наверное, и такой, который задерживает рост. Или даже заставляет расти… Ну, вниз, что ли. Вон бабушка у меня всегда говорит: «Стара стала, расти вниз начала». Вы такого не знаете?
Космонавты переглянулись, и Миро неуверенно подумал:
– Нет… такого антибиостимулятора мы не знаем.
– Это вы не'знаете. А может, роботы знают? Как их зовут – запоминающие или информирующие? Давайте запросим.
Но запрос ничего не дал. Вещества, которое заставляло бы живой организм уменьшаться, на корабле не было. Не было его, наверное, и на Розовой земле. До сих пор оно не требовалось. Поэтому, что нужно было делать, как поступать с Шариком, никто не знал. А он скулил и молил о помощи. Ему не хотелось расти. Он хотел быть маленьким.
И во всем этом не было ничего удивительного.
На каждой Земле все люди всегда хотели быть больше, умнее и сильнее, чем до сих пор. Того же они хотели от животных, от растений, от рыб. Ведь чем больше корова, тем больше она даст молока и мяса. Чем крупнее растение, тем больше оно принесет зерна, корнеплодов или волокна. А чем больше рыба – и говорить нечего: икра будет крупнее и вкуснее и балыки сочнее. Но ни на одной Земле не думали как сделать картошку или яблоко помельче, корову величиной с кошку, а всю рыбу превратить в мальков для аквариумов. Вот люди и не придумывали таких веществ, которые бы замедляли рост.
Шарик нарушил правила, посамовольничал и вот теперь плачется. И помочь ему трудно. Пока будет действовать проглоченный стимулятор его роста, он будет расти и, значит, очень хотеть есть и пить. Потому что без еды и питья никакого роста быть не может. И наблюдающие роботы корабля будут с тревогой извещать:
«Запасы белков на грани катастрофы. Экипажу грозит голод».
«Воды не остается ни грамма. Экипажу грозит смерть от жажды».
Да, здорово придумали люди Розовой земли – изобрели такой могучий стимулятор роста, который прямо-таки на глазах может превратить обыкновенную маленькую дворняжку в слона. Наверное, с таким стимулятором очень просто выращивать мясо и молоко и на Розовой земле, и на любой иной планете. Но голубые люди никогда не думали, что может произойти, если этого стимулятора выпить слишком много.
Что ж делать?..
Люди на двух планетах – Голубой и Розовой – оказались одинаковы еще в одном: они не думали, что хорошее может породить плохое. А вот тут получилось именно такое положение. И как из него выходить, еще никто не знал.
– Зет, сними с него электровозбудитель. Пусть спит. Мы пока ничего придумать не можем.
Шарик вскоре захрапел, а Зет вернулся в уменьшившийся командный отсек и лег в свое кресло отдыхать.
Ребята сняли шлемы и теперь думали в одй ночку. Но пока что никто ничего путного при думать не мог.
Роботы молчали: они тоже не сталкивали^ с подобным положением. Ведь сами роботы мыслить по-новому не могли. Они могли думать только о том, что уже было и что можно приспособить к случившемуся. Такого еще не случалось, и они растерялись. Такое мо] ли решить только люди. Мыслящие существа Способные изобретать.
А эти люди – четыре голубых и один белый – лежали и думали.
А роботы – противные и сейчас бесполезные – бесстрастно сообщали, что положение с питанием на корабле катастрофическое. Такое, что продолжать полет просто опасно.
Последнее было особенно важным. Ведь если Шарик заболел неизвестной болезнью, которую можно назвать болезнью гигантизма, то можно ожидать, что и все остальные космонавты тоже могут заболеть такой же болезнью. Тогда они тоже сразу начнут есть огромными порциями, пить ведрами и расти не по дням, а по часам, как герои самых древних сказок.
Могло произойти и нечто еще более опасное: корабль попал в какие-то необыкновенные Районы Вселенной, материя или лучи которых неожиданно повлияли на рост живых существ. Если это так, то следовало немедленно приступить к изучению этой необыкновенной материи, сразу же передавая результаты изучения и на свою Землю, и на записи запоминающим роботам. Если этого не сделать, то следующие за ними корабли могут попасть в такое же нелепое положение.
А положение и в самом деле может оказаться невероятным.
Конечно, каждому мальчишке и девчонке очень хочется вырасти как можно скорее и стать сильным и умным. Но что произойдет, если рост будет продолжаться так же неудержимо, как у Шарика? Ведь можно разрастись до такого состояния, что корабль окажется тесным. Что тогда? Ведь если можно изме-. нять очертания и назначения помещений в самом корабле, то ведь весь корабль не резиновый. Он имеет свои, раз и навсегда определенные размеры, габариты. Если их изменить, то нужно изменять и двигатели, и астронави-гационные приборы, и все такое прочее.
Нет, как ни говорите, а такой неудержимый рост, без границ, без остановок, – дело очень опасное. Прямо-таки страшное…
И пока космонавты думали, что делать. Шарик ел, мычал и сопел. Сколько это продолжалось, сказать было трудно. Время словно остановилось. Оно было как бы связано с Шариком и его едой, словно зависело от него.
Наконец он наелся, облизнулся, вздохнул и улегся. Его одолела дремота.
– Нельзя давать ему спать. Если он заснет, пройдет слишком много времени, и мы опять ничего не узнаем.
– Тормоши его. Зет, – решил Квач.
– Да…тормоши… Если и так еле-еле ноги двигаются…
Все было правильно – перегрузки космического разгона тяжким грузом лежали на плечах всех, и особенно у Зета: ведь он не лежал в кресле-кровати, а выполнял работу. Но он сам вышел из положения.
– Я подключу ему электровозбудитель. Голубые космонавты переглянулись, а потом решили:
– Валяй! Зет присоединил к загривку Шарика две тоненькие проволочки. Шарик вздрогнул и вскочил на ноги:
– Что такое? Что меня подтрясывает? И тут вмешался Миро:
– Не волнуйся, Шарик. Тебя подтрясывает электровозбудитель.
– Зачем он мне нужен? Я спать хочу. Очень хочу спать.
– Ты не уснешь, пока не расскажешь, что с тобой…
Некоторое время шлемы молчали. Наконец Шарик ответил:
– Если бы я знал, что со мной произошло… Если бы я знал!
Шлемы не передавали окраски голоса, и поэтому неясно было, с гордостью или, наоборот, с печалью подумал это Шарик. Но на помощь пришли громкоговорители. Они и разнесли по кораблю горестный и тяжкий вздох собаки. Сразу можно было понять, как грустно Шарику, как он искренне сожалеет о случившемся.
– Тогда давай разберемся вместе. Они честно пытались разобраться, но те отрывочные ответы, которые давал Шарик, не помогали общему делу, и Квач рассердился:
– Все-таки он очень… несообразительный. И ненаблюдательный.
Юрий жалел собаку и в то же время злился на нее – она могла испортить так хорошо начавшееся дело. И все-таки он должен был заступиться за нее. И он в сердцах подумал:
– Тебе хорошо так говорить! Тебе уже четырнадцать лет. А ему всего лишь два года. Идет третий. Ты в его возрасте был более сообразительный и наблюдательный?
– Неужели ему только два года? – удивился Тэн.
– Всего два года? – донеслась мысль Зета.
– Раз это так, ребята, значит, с ним нужно обращаться совсем по-иному. На него даже сердиться нельзя, – решил мудрый Миро.
– Не сердитесь на меня, ребята, – подумал и сейчас же завыл Шарик. – Честное собачье слово, я сам ничего не понимаю. Мне очень плохо. Очень. Вы помогите…
И он начал так скулить, что динамики на корабле задребезжали, а мудрый Миро мысленно приказал:
– Замолчи! Успокойся. Сосредоточься и отвечай на вопросы. Что произошло, когда ты пришел на корабль? Чего тебе больше всего хотелось?
– Есть! И пить.
– Но ты же поел за общим столом.
– Я стеснялся есть много, – ответил Шарик, и все видели, как виновато закрутился его обрубок хвоста. – Мне и сейчас очень стыдно. Но что я могу поделать?
– М-да… Положение… Что же ты сделал?
– Когда все заснули, я пошел на кухню.
– А как ты узнал, где у нас кухня?
– По запаху. Я же очень хорошо знаю запахи. Лучше, чем вы.
– Это верно! – подтвердил Юрий.
– Точно-точно. Есть по-вашему я тогда еще не умел, и поэтому я только напился… чего-то горького… и противного.
– Что и где ты пил? – вдруг сурово подумал Миро и даже подался вперед. Похоже, его осенила какая-то очень важная мысль. – Сейчас же покажи, что именно и откуда ты пил.
На экране было видно, как Шарик поднялся и попробовал повернуться, но это ему удалось не сразу – даже расширенная кухня была ему тесновата. Но он все-таки повернулся, загородив собой всю кухню.
И тогда послышался крик Зета:
– Товарищи, он выпил полколбы биостимулятора!
Все, кроме Юрия, так и обмерли. Шлемы работали на полную мощность, но они ничего не усиливали, потому что у голубых космонавтов не было мыслей. Они были не то в ужасе, не то в оцепенении. Но так или иначе, они все-таки кое-что поняли, а Шарик еще ничего не понял. И от этого ему стало страшнее.
– Я же очень хотел пить… а ничего жидкого… не было… И я тогда не знал, как нужно открывать кран… – отрывисто думал Шарик и скулил на весь корабль противным, прерывающимся басом. – Я же ведь тогда не знал, что уже умею разговаривать по-человечески. Простите меня… – Тут ему, наверное, стало очень страшно, и он заголосил навзрыд: – Спасите меня! Помогите мне! Я не хочу больше расти. У меня все косточки ломит. Помогите! Вы же люди! Вы все знаете! А я же простая собака. Да еще и маленькая. Это я только с виду большая собака. А на самом деле я маленькая. Мне всего-то третий годик.
Шарик скулил и плакал огромными слезами. Эти слезы видел только Зет, потому что он был зажат огромной тушей Шарика на кухне. Именно Зет и прикрикнул на собаку:
– Перестань реветь! Нужно экономить даже воду. А ты ревешь вон какими слезищами! Уже на целый обед наплакал.
Шарик покорно перестал плакать, но еще тихонько, басом скулил.
– Итак, все ясно, – наконец подумал Миро. – Что же будем делать? Как ты думаешь, Юра? Ведь это прежде всего твой друг.
– Да. Это мой друг. И мне кажется, что если есть биостимулятор, то ведь, наверное, есть… и какой-нибудь другой, который действует наоборот.
– Почему – наоборот? – не сразу понял Квач. – Ведь биостимулятор способствует росту.
– Правильно. Способствует. Но ведь есть, наверное, и такой, который задерживает рост. Или даже заставляет расти… Ну, вниз, что ли. Вон бабушка у меня всегда говорит: «Стара стала, расти вниз начала». Вы такого не знаете?
Космонавты переглянулись, и Миро неуверенно подумал:
– Нет… такого антибиостимулятора мы не знаем.
– Это вы не'знаете. А может, роботы знают? Как их зовут – запоминающие или информирующие? Давайте запросим.
Но запрос ничего не дал. Вещества, которое заставляло бы живой организм уменьшаться, на корабле не было. Не было его, наверное, и на Розовой земле. До сих пор оно не требовалось. Поэтому, что нужно было делать, как поступать с Шариком, никто не знал. А он скулил и молил о помощи. Ему не хотелось расти. Он хотел быть маленьким.
И во всем этом не было ничего удивительного.
На каждой Земле все люди всегда хотели быть больше, умнее и сильнее, чем до сих пор. Того же они хотели от животных, от растений, от рыб. Ведь чем больше корова, тем больше она даст молока и мяса. Чем крупнее растение, тем больше оно принесет зерна, корнеплодов или волокна. А чем больше рыба – и говорить нечего: икра будет крупнее и вкуснее и балыки сочнее. Но ни на одной Земле не думали как сделать картошку или яблоко помельче, корову величиной с кошку, а всю рыбу превратить в мальков для аквариумов. Вот люди и не придумывали таких веществ, которые бы замедляли рост.
Шарик нарушил правила, посамовольничал и вот теперь плачется. И помочь ему трудно. Пока будет действовать проглоченный стимулятор его роста, он будет расти и, значит, очень хотеть есть и пить. Потому что без еды и питья никакого роста быть не может. И наблюдающие роботы корабля будут с тревогой извещать:
«Запасы белков на грани катастрофы. Экипажу грозит голод».
«Воды не остается ни грамма. Экипажу грозит смерть от жажды».
Да, здорово придумали люди Розовой земли – изобрели такой могучий стимулятор роста, который прямо-таки на глазах может превратить обыкновенную маленькую дворняжку в слона. Наверное, с таким стимулятором очень просто выращивать мясо и молоко и на Розовой земле, и на любой иной планете. Но голубые люди никогда не думали, что может произойти, если этого стимулятора выпить слишком много.
Что ж делать?..
Люди на двух планетах – Голубой и Розовой – оказались одинаковы еще в одном: они не думали, что хорошее может породить плохое. А вот тут получилось именно такое положение. И как из него выходить, еще никто не знал.
– Зет, сними с него электровозбудитель. Пусть спит. Мы пока ничего придумать не можем.
Шарик вскоре захрапел, а Зет вернулся в уменьшившийся командный отсек и лег в свое кресло отдыхать.
Ребята сняли шлемы и теперь думали в одй ночку. Но пока что никто ничего путного при думать не мог.
Роботы молчали: они тоже не сталкивали^ с подобным положением. Ведь сами роботы мыслить по-новому не могли. Они могли думать только о том, что уже было и что можно приспособить к случившемуся. Такого еще не случалось, и они растерялись. Такое мо] ли решить только люди. Мыслящие существа Способные изобретать.
А эти люди – четыре голубых и один белый – лежали и думали.
А роботы – противные и сейчас бесполезные – бесстрастно сообщали, что положение с питанием на корабле катастрофическое. Такое, что продолжать полет просто опасно.
Глава девятнадцатая
Жизнь требует решений
Да, жизнь требовала решений.
И когда – после обеда или ужина, все рав но, – ведь время на корабле шло по другим космическим законам – ребята опять стал думать, Квач почему-то печально сказал:
– Все равно… Все равно его не съешь.
– Кого? – тревожно спросил Зет.
– Н-ну… его… Шарика…
– Ты что? Заболел? – приподнялся Зет. – Ты думаешь, что говоришь?
– Ладно тебе. Я же сказал, его не съешь. Юрий прислушивался к этому разговору, и сердце у него сжималось. Но когда он как следует обдумал слова Квача, то решил, что ничего противоестественного с точки зрения науки в них нет.
Ведь если все на свете состоит из атомов и молекул, а живые существа состоят еще и из особых, очень сложных белковых молекул, то, значит, из них же состоит и Шарик. И если Шарик, потребляя в химической кухне эти самые молекулы, так невероятно растет, то стоит заложить его самого в химическую машину, как они извлекут из него те же самые белковые молекулы. И порядок. Лети и ешь до отвала эти самые молекулы, в каких хочешь сочетаниях. Химическая кухня по твоему заказу сделает из них все, что угодно, хоть землянику.
Все было так просто и так правильно, что у Юрия пробежали мурашки по спине.
Шарик – молекулы животного белка! Шарик – атомы всяческих металлов и металлоидов, без которых не приготовишь котлет на химической кухне! Страдающий и взывающий о помощи Шарик – причина срыва космической экспедиции и, может быть, причина их гибели в черных глубинах космоса!
Все поперепуталось, перемешалось, и разбираться во всем этом Юрию было страшно: ведь так можно додуматься до того, что правы людоеды – они тоже только и делают, что потребляют эти самые чертовы молекулы и атомы, которые накопили их сородичи. Ужас до чего можно додуматься! И Юрий закричал:
– Братцы! На вашей Земле понапридумали столько умнейших вещей. Даже химическую кухню. Неужели на этой Земле не могут придумать что-нибудь такое, что может спасти нашего… ну, пусть не товарища, но все-таки…
Голубые космонавты молчали, и Юрию начинало казаться, что они в душе уже решили, что Шарика нужно пропустить через химические анализаторы и разложить на удобные для приготовления пищи составные части. Все протестовало в Юрии, но в то же время он понимал и другое.
Допустим, на Розовой земле ученые найдут антибиостимулятор. Выдумают. Синтезируют. Но как они пришлют его на корабль? Допустим, они пошлют вдогонку ракету. Но ей нужно догонять корабль несколько лет. За это время от всех путешественников не останется и косточек…
Есть другой вариант – вернуться на Розовую землю. Но и на это потребуется опять-таки несколько лет. Значит, результат тот же. Как ни думай, куда ни кинь – везде клин. Везде одно и то же: погибнуть должны либо космонавты, либо Шарик.
Это было неотвратимо и так логично, что Юрий даже не возмущался молчанием друзей. Он, как подсудимый, ждал их приговора.
Ждал и дождался.
– Юрий прав! – сурово сказал Тэн. – Нужно немедленно телеграфировать на Землю о создавшемся положении. Высший ученый совет нашей планеты что-нибудь придумает.
– А если он запоздает? – спросил Миро и почему-то улыбнулся. – Что тогда?
– Но нельзя же ничего не делать! – возмутился Зет. – Сидеть, думать и ждать, пока либо мы погибнем от голода, либо нам действительно придется пустить на молекулы… ну, не то чтобы товарища, но все-таки…
– Не нужно прикидываться. Зет. Именно товарища. Шарик летит с нами. Он с нашей помощью научился, может быть… Ну, пусть еще не мыслить по-настоящему, но, во всяком случае, выражать некоторые свои мысли. Он почти мыслящее существо. А если учесть, что по сравнению с нами он очень молод, то можно представить, что с ним будет, когда он вырастет в нашей среде, когда он вместе с нами будет обучаться. Ведь такого случая в нашей истории науки еще не было. Как же мы можем лишиться нашего младшего и потому беспомощного товарища, который, в сущности, по нашему недосмотру попал в беду и просит нашей помощи.
Зет кивнул и мрачно буркнул:
– Ты прав, Миро… Нам должно быть стыдно, что в голову могли прийти такие мысли.
– А чего ж тут стыдиться? – спросил Тэн. – Положение на самом деле отчаянное, и нам нужно сообща найти выход. Первым выход нашел Юрий. Нужно сообщить на Розовую землю. Второй подсказывает Зет – нельзя сидеть сложа руки и только ждать. Нужно делать еще что-то…
– Что именно – вот вопрос, – усмехнулся Квач.
– Что происходит на нашей планете, когда нужно поесть?
– Как – что? Идут в столовую или пользуются доставкой на дом. Или сами делают то, что им нравится.
– А что делаем мы, когда нам нечего есть? – все так же сурово допытывался Миро, и между его светлых бровей залегли тоже суровые складки.
– Да, но здесь космос! – искренне возмутился Тэн.
– Да, но у нас космический корабль, начиненный самой современной техникой.
И все опять замолчали. Зет вздохнул и, как всегда, мягко протянул:
– Миро прав. Снова прав. Для того чтобы нам добыть пищу и, значит, продолжить полет, нам нужно…
– Понятно! – перебил Квач. – Но куда высаживаться – вот вопрос.
– Вот это уже деловой вопрос, – улыбнулся Миро и опять стал суровым. – Значит, есть два предложения: немедленно послать телеграмму на Розовую землю. И в ней ничего не скрывать. И честно просить помощи. И второе. Немедленно пошевелить электронно-навигационную память нашего корабля и установить ближайшую к нашему курсу планету, на которой может быть жизнь.
– И что тогда? – спросил Тэн.
– А тогда мы высадимся на этой планете и пополним запасы молекул животных белков, жиров и… ну, чего именно, нам подскажут роботы. Предлагаю: полчаса на размышления, и тогда решаем. Но предварительно – кто за телеграмму на Розовую землю?
Все четверо по очереди легонько стукнули по подлокотникам своих кресел-кроватей. И это можно было понять – когда на тебя навалилась гравитация, руки поднимать трудно: они как свинцовые. А звук при гравитации распространяется так же, как без нее. Стукнул – и проголосовал.
– Кто за то, чтобы немедленно дать задания роботам?
– Какие задания? – уточнил Зет.
– Розыск подходящей планеты. Кстати, Юра, ты что, против первого предложения?
– Нет, почему же… – смутился Юра. – Но я думал… Я как бы гость…
Космонавты переглянулись, и Зет, вздохнув, махнул рукой.
– Э-эх…
Миро укоризненно посмотрел на него и покачал головой.
Как ни растерян был Юрка, но он вдруг почувствовал, что в эту минуту Миро на корабле самый главный. Наверное, не только потому, что самый умный: Тэн, например, никак не глупее Миро. И не потому, что он самый смелый и решительный. Самым смелым и решительным, только, может быть, более грубоватым, чем нужно, хотя, кстати, именно это начинало нравиться Юрию, – настоящий мужчина все-таки должен быть чуточку грубоватым в своей смелости и решительности, – на корабле был, конечно, Квач. Миро казался самым старшим и самым умным, и не потому, что он был самым заботливым и самым добрым. Таким был, безусловно, Зет.
И все-таки, хотя у Миро, кажется, и не было каких-то особых достоинств, именно он в эту минуту был капитаном корабля. Тем настоящим капитаном, слово которого было законом. Да что там слово! Жест, взгляд, намек – все могло быть законом, потому что он понимал всех и все понимали его.
Но почему он понимал всех – это было неясно. Ведь все были разные, и среди этих разных Миро был тоже разным, но равным. А вот поди ж ты, в эти минуты он был капитаном. Хотелось даже встать со своего кресла-кровати, вытянуться и отдать салют. А потом решительно произнести: «Есть!»
Но Юра, конечно, не сделал этого. Он только покраснел. А Миро начал говорить – медленно и задумчиво, как будто обращаясь не к Юре, а ко всему экипажу, и так, словно взглядом искал его одобрения и поддержки. И удивительно, ведь если он просил поддержки и одобрения, значит, он был как бы слабым, он как бы не решался безо всех что-нибудь сказать или сделать. Все это Юрий отлично видел и вместе с тем понимал: даже проявляя, кажется, настоящую слабость. Миро при этом становился еще более умным и сильным капитаном. Как это получалось, Юрий не понимал. Но получалось именно так.
– Понимаешь, Юра, все, что ты рассказывал о своей Земле, заставляет меня думать, что ты какой-то отсталый. Ты только не сердись – я ведь не сказал, что я так думаю. Я только сказал, что меня заставляет так думать. Почему? А вот почему. Ведь ты рассказывал, что в той стране, в которой ты живешь, люди решают свои дела коллективно, сообща. А ты стоишь в стороне. Не то как наблюдатель, не то…
– Да нет же! – перебил Юра. – Честное слово, нет! Я просто…
– Нет, это не просто. Сейчас мы решаем самое главное, что только можно решать: сможем ли мы жить и, значит, выполнять свое задание' или не сможем. Вот в чем вопрос. А ты чувствуешь себя гостем. Что же получается? Ты милостиво предоставляешь нам ломать головы, принимать решения, рисковать, а сам сидишь и гадаешь, что у нас получится. И если не получится, то ты не будешь виноват – ты-то вместе с нами решений не принимал. Ты хороший. Значит, ты не несешь ответственности за неудачи. Но если у нас все получится, ты наравне со всеми будешь пользоваться этой Удачей – ведь ты же гость. С тобой обязаны обходиться как можно лучше. Так ведь получается?
– Да нет же, нет… – простонал Юрка. Он был в отчаянии оттого, что его не поняли как следует.
– Мы верим, что ты так не думаешь. Но ты так делаешь.
– Но я же не знал… Мне же было просто неудобно… Я думал, скажут: вот, ничего еще не знает, а туда же… лезет.
Кажется, еще два слова – и Юрка заревел бы. Космонавты опять понимающе переглянулись, и Тэн отметил:
– Он прав.
– Да. Так вот, Юра, – продолжал Миро. – Давай договоримся сразу – ты полноправный член экипажа. И ты не обращай внимания, что сегодня я вдруг как бы старший. Это произошло, наверное, потому, что, пока ты приспосабливался к обстановке, переживал за Шарика, Зет и Тэн дежурили, а Квач еще не отдохнул от посадки на вашу Голубую землю, я ничего этого не делал. Я просто спал и отдыхал. Вот, наверное, поэтому мозг у меня сегодня работает лучше, чем у других, и сегодня я как бы старший. А перед посадкой на вашу Землю таким старшим был Квач. Но заметь, Юра, раз и навсегда: в любой момент, а особенно вот в таких. отчаянных случаях у нас решает не тот, кто в эту минуту как бы самый главный, а обязательно все. Таков закон космонавтов. Конечно, большинство может принудить меньшинство. Говорят, что раньше так и делали. Больше того, на Земле так и нужно делать. А в космосе – нельзя. И ты знаешь, почему?
– Откуда же…
– А потому, что в космосе каждый должен быть уверен, что поступить по-другому не мог ни тот, кто почему бы то ни было стал старшим, ни сам космонавт. Каждый из нас должен быть до конца уверенным: то, что решили сделать, – единственно правильное решение. Без этого не будет настоящего сознательного отношения к делу. Без этого в каждом может появиться червячок сомнений. «А может, и не нужно так делать? А может, по-моему будет лучше?» И в самую трудную минуту, когда на него надеются все остальные, такой космонавт может упустить мгновение, подвести и погубить всех. Нет! Один из законов космоса прост: один за всех, все за одного! Предлагает один, а решают все. Без настоящей, сознательной дисциплины в космосе делать нечего.
– Ну а вдруг я еще не все понимаю… Вдруг окажется, что я проголосую со всеми… за компанию, а в душе я все еще не уверен.
– Тогда ты бесчестный человек! – жестко и презрительно сказал Миро. – Значит, голосуя, принимая решения, от которых зависит и твоя жизнь, и жизнь твоих товарищей, и все дело, которое поручено всем, ты кривишь душой. Скрываешься. В космосе это нетерпимо. У нас есть все, чтобы принять правильное, единственно правильное решение. Нужно только думать. Но если ты сомневаешься, сомневайся до конца! До тех пор, пока сам не поймешь: твои сомнения ничего не стоят. Вот расчеты, которые их опровергают. Или докажи другим, что твои сомнения правильны. Ты все понял, Юра?
– Да, – твердо ответил Юра. – Ведь закон космоса и есть закон моей Земли. Только… Только мы не всегда его умеем выполнять.
– А здесь мы будем выполнять его точно. Нерушимо. Значит, ты голосуешь за первое предложение?
– Ну ясно. Я ж его и предложил.
– А как насчет второго предложения? Кто «за»?
Все стукнули по подлокотникам, и только Юра воздержался. И все опять с недоумением и неодобрением посмотрели на него.
– Я просто прослушал второе предложение, – сказал он.
– Дать задание роботам…
– Вспомнил, – перебил Юра, – подобрать планету. Я – «за».
Он тоже стукнул по креслу, но ему уже не хотелось, как несколько минут тому назад, вскинуть ее в салюте и сказать: «Есть!» Теперь он знал, что Миро – как все. И если он сейчас капитан, то в другое время капитаном может стать каждый. Для этого нужно только одно – быть как все.
Но даже в самых гордых своих мечтах, промелькнувших в эти секунды, у Юрия не было самой сокровенной: придет время – и я тоже стану капитаном. Юра уже понимал, что ему вначале нужно стать как все. А эти все ушли от него очень далеко – они больше знали. Но знания – дело наживное. А поэтому, хотя мечта даже не мелькнула, она все-таки жила в Юрии.
– Полчаса на размышления, – сказал Миро и смежил глаза.
Дежурный Тэн пошел отправлять телеграмму и давать задание роботам.
На корабль нахлынула тишина. Такая полная, такая раздумчивая, что даже гул двигателей и тот уже не слышался, как в ночной степи не слышится звон кузнечиков – он становится частью огромной торжественной тишины.
Наконец, как показалось Юрию, смущенно откликнулись запоминающие роботы – астронавигаторы. В их бездонной электронной памяти, конечно, нашлись планеты, на которых были жизнь и даже цивилизация. В свое время их открыли космические путешественники Розовой земли и вложили в электронную память роботов. Но вся беда в том, что все эти планеты были на расстоянии десятков, а то и сотен световых лет пути от курса корабля. Ничего подходящего поблизости роботы не знали.
– М-да, – покачал головой Квач, – поло-женьице.
– Подождем, что скажут следящие и анализирующие астророботы, – решил Миро.
Эта группа роботов сработала быстро. Они доложили, что в сфере их наблюдения нет ни одной планеты, на которой возможна цивилизация, – на это указывают беспрерывно производящиеся радио – и спектральные анализы. Нет также и планет, на которых существовала бы простейшая или сложная жизнь доцивили-зационного периода.
Пока они докладывали свои неутешительные данные, ребята молчали, и Юрий, грешным делом, опять подумал о Шарике – неужели его все-таки придется превратить в молекулы? Он даже вздрогнул от этой мысли и заставил себя думать о чем-нибудь другом.
И когда – после обеда или ужина, все рав но, – ведь время на корабле шло по другим космическим законам – ребята опять стал думать, Квач почему-то печально сказал:
– Все равно… Все равно его не съешь.
– Кого? – тревожно спросил Зет.
– Н-ну… его… Шарика…
– Ты что? Заболел? – приподнялся Зет. – Ты думаешь, что говоришь?
– Ладно тебе. Я же сказал, его не съешь. Юрий прислушивался к этому разговору, и сердце у него сжималось. Но когда он как следует обдумал слова Квача, то решил, что ничего противоестественного с точки зрения науки в них нет.
Ведь если все на свете состоит из атомов и молекул, а живые существа состоят еще и из особых, очень сложных белковых молекул, то, значит, из них же состоит и Шарик. И если Шарик, потребляя в химической кухне эти самые молекулы, так невероятно растет, то стоит заложить его самого в химическую машину, как они извлекут из него те же самые белковые молекулы. И порядок. Лети и ешь до отвала эти самые молекулы, в каких хочешь сочетаниях. Химическая кухня по твоему заказу сделает из них все, что угодно, хоть землянику.
Все было так просто и так правильно, что у Юрия пробежали мурашки по спине.
Шарик – молекулы животного белка! Шарик – атомы всяческих металлов и металлоидов, без которых не приготовишь котлет на химической кухне! Страдающий и взывающий о помощи Шарик – причина срыва космической экспедиции и, может быть, причина их гибели в черных глубинах космоса!
Все поперепуталось, перемешалось, и разбираться во всем этом Юрию было страшно: ведь так можно додуматься до того, что правы людоеды – они тоже только и делают, что потребляют эти самые чертовы молекулы и атомы, которые накопили их сородичи. Ужас до чего можно додуматься! И Юрий закричал:
– Братцы! На вашей Земле понапридумали столько умнейших вещей. Даже химическую кухню. Неужели на этой Земле не могут придумать что-нибудь такое, что может спасти нашего… ну, пусть не товарища, но все-таки…
Голубые космонавты молчали, и Юрию начинало казаться, что они в душе уже решили, что Шарика нужно пропустить через химические анализаторы и разложить на удобные для приготовления пищи составные части. Все протестовало в Юрии, но в то же время он понимал и другое.
Допустим, на Розовой земле ученые найдут антибиостимулятор. Выдумают. Синтезируют. Но как они пришлют его на корабль? Допустим, они пошлют вдогонку ракету. Но ей нужно догонять корабль несколько лет. За это время от всех путешественников не останется и косточек…
Есть другой вариант – вернуться на Розовую землю. Но и на это потребуется опять-таки несколько лет. Значит, результат тот же. Как ни думай, куда ни кинь – везде клин. Везде одно и то же: погибнуть должны либо космонавты, либо Шарик.
Это было неотвратимо и так логично, что Юрий даже не возмущался молчанием друзей. Он, как подсудимый, ждал их приговора.
Ждал и дождался.
– Юрий прав! – сурово сказал Тэн. – Нужно немедленно телеграфировать на Землю о создавшемся положении. Высший ученый совет нашей планеты что-нибудь придумает.
– А если он запоздает? – спросил Миро и почему-то улыбнулся. – Что тогда?
– Но нельзя же ничего не делать! – возмутился Зет. – Сидеть, думать и ждать, пока либо мы погибнем от голода, либо нам действительно придется пустить на молекулы… ну, не то чтобы товарища, но все-таки…
– Не нужно прикидываться. Зет. Именно товарища. Шарик летит с нами. Он с нашей помощью научился, может быть… Ну, пусть еще не мыслить по-настоящему, но, во всяком случае, выражать некоторые свои мысли. Он почти мыслящее существо. А если учесть, что по сравнению с нами он очень молод, то можно представить, что с ним будет, когда он вырастет в нашей среде, когда он вместе с нами будет обучаться. Ведь такого случая в нашей истории науки еще не было. Как же мы можем лишиться нашего младшего и потому беспомощного товарища, который, в сущности, по нашему недосмотру попал в беду и просит нашей помощи.
Зет кивнул и мрачно буркнул:
– Ты прав, Миро… Нам должно быть стыдно, что в голову могли прийти такие мысли.
– А чего ж тут стыдиться? – спросил Тэн. – Положение на самом деле отчаянное, и нам нужно сообща найти выход. Первым выход нашел Юрий. Нужно сообщить на Розовую землю. Второй подсказывает Зет – нельзя сидеть сложа руки и только ждать. Нужно делать еще что-то…
– Что именно – вот вопрос, – усмехнулся Квач.
– Что происходит на нашей планете, когда нужно поесть?
– Как – что? Идут в столовую или пользуются доставкой на дом. Или сами делают то, что им нравится.
– А что делаем мы, когда нам нечего есть? – все так же сурово допытывался Миро, и между его светлых бровей залегли тоже суровые складки.
– Да, но здесь космос! – искренне возмутился Тэн.
– Да, но у нас космический корабль, начиненный самой современной техникой.
И все опять замолчали. Зет вздохнул и, как всегда, мягко протянул:
– Миро прав. Снова прав. Для того чтобы нам добыть пищу и, значит, продолжить полет, нам нужно…
– Понятно! – перебил Квач. – Но куда высаживаться – вот вопрос.
– Вот это уже деловой вопрос, – улыбнулся Миро и опять стал суровым. – Значит, есть два предложения: немедленно послать телеграмму на Розовую землю. И в ней ничего не скрывать. И честно просить помощи. И второе. Немедленно пошевелить электронно-навигационную память нашего корабля и установить ближайшую к нашему курсу планету, на которой может быть жизнь.
– И что тогда? – спросил Тэн.
– А тогда мы высадимся на этой планете и пополним запасы молекул животных белков, жиров и… ну, чего именно, нам подскажут роботы. Предлагаю: полчаса на размышления, и тогда решаем. Но предварительно – кто за телеграмму на Розовую землю?
Все четверо по очереди легонько стукнули по подлокотникам своих кресел-кроватей. И это можно было понять – когда на тебя навалилась гравитация, руки поднимать трудно: они как свинцовые. А звук при гравитации распространяется так же, как без нее. Стукнул – и проголосовал.
– Кто за то, чтобы немедленно дать задания роботам?
– Какие задания? – уточнил Зет.
– Розыск подходящей планеты. Кстати, Юра, ты что, против первого предложения?
– Нет, почему же… – смутился Юра. – Но я думал… Я как бы гость…
Космонавты переглянулись, и Зет, вздохнув, махнул рукой.
– Э-эх…
Миро укоризненно посмотрел на него и покачал головой.
Как ни растерян был Юрка, но он вдруг почувствовал, что в эту минуту Миро на корабле самый главный. Наверное, не только потому, что самый умный: Тэн, например, никак не глупее Миро. И не потому, что он самый смелый и решительный. Самым смелым и решительным, только, может быть, более грубоватым, чем нужно, хотя, кстати, именно это начинало нравиться Юрию, – настоящий мужчина все-таки должен быть чуточку грубоватым в своей смелости и решительности, – на корабле был, конечно, Квач. Миро казался самым старшим и самым умным, и не потому, что он был самым заботливым и самым добрым. Таким был, безусловно, Зет.
И все-таки, хотя у Миро, кажется, и не было каких-то особых достоинств, именно он в эту минуту был капитаном корабля. Тем настоящим капитаном, слово которого было законом. Да что там слово! Жест, взгляд, намек – все могло быть законом, потому что он понимал всех и все понимали его.
Но почему он понимал всех – это было неясно. Ведь все были разные, и среди этих разных Миро был тоже разным, но равным. А вот поди ж ты, в эти минуты он был капитаном. Хотелось даже встать со своего кресла-кровати, вытянуться и отдать салют. А потом решительно произнести: «Есть!»
Но Юра, конечно, не сделал этого. Он только покраснел. А Миро начал говорить – медленно и задумчиво, как будто обращаясь не к Юре, а ко всему экипажу, и так, словно взглядом искал его одобрения и поддержки. И удивительно, ведь если он просил поддержки и одобрения, значит, он был как бы слабым, он как бы не решался безо всех что-нибудь сказать или сделать. Все это Юрий отлично видел и вместе с тем понимал: даже проявляя, кажется, настоящую слабость. Миро при этом становился еще более умным и сильным капитаном. Как это получалось, Юрий не понимал. Но получалось именно так.
– Понимаешь, Юра, все, что ты рассказывал о своей Земле, заставляет меня думать, что ты какой-то отсталый. Ты только не сердись – я ведь не сказал, что я так думаю. Я только сказал, что меня заставляет так думать. Почему? А вот почему. Ведь ты рассказывал, что в той стране, в которой ты живешь, люди решают свои дела коллективно, сообща. А ты стоишь в стороне. Не то как наблюдатель, не то…
– Да нет же! – перебил Юра. – Честное слово, нет! Я просто…
– Нет, это не просто. Сейчас мы решаем самое главное, что только можно решать: сможем ли мы жить и, значит, выполнять свое задание' или не сможем. Вот в чем вопрос. А ты чувствуешь себя гостем. Что же получается? Ты милостиво предоставляешь нам ломать головы, принимать решения, рисковать, а сам сидишь и гадаешь, что у нас получится. И если не получится, то ты не будешь виноват – ты-то вместе с нами решений не принимал. Ты хороший. Значит, ты не несешь ответственности за неудачи. Но если у нас все получится, ты наравне со всеми будешь пользоваться этой Удачей – ведь ты же гость. С тобой обязаны обходиться как можно лучше. Так ведь получается?
– Да нет же, нет… – простонал Юрка. Он был в отчаянии оттого, что его не поняли как следует.
– Мы верим, что ты так не думаешь. Но ты так делаешь.
– Но я же не знал… Мне же было просто неудобно… Я думал, скажут: вот, ничего еще не знает, а туда же… лезет.
Кажется, еще два слова – и Юрка заревел бы. Космонавты опять понимающе переглянулись, и Тэн отметил:
– Он прав.
– Да. Так вот, Юра, – продолжал Миро. – Давай договоримся сразу – ты полноправный член экипажа. И ты не обращай внимания, что сегодня я вдруг как бы старший. Это произошло, наверное, потому, что, пока ты приспосабливался к обстановке, переживал за Шарика, Зет и Тэн дежурили, а Квач еще не отдохнул от посадки на вашу Голубую землю, я ничего этого не делал. Я просто спал и отдыхал. Вот, наверное, поэтому мозг у меня сегодня работает лучше, чем у других, и сегодня я как бы старший. А перед посадкой на вашу Землю таким старшим был Квач. Но заметь, Юра, раз и навсегда: в любой момент, а особенно вот в таких. отчаянных случаях у нас решает не тот, кто в эту минуту как бы самый главный, а обязательно все. Таков закон космонавтов. Конечно, большинство может принудить меньшинство. Говорят, что раньше так и делали. Больше того, на Земле так и нужно делать. А в космосе – нельзя. И ты знаешь, почему?
– Откуда же…
– А потому, что в космосе каждый должен быть уверен, что поступить по-другому не мог ни тот, кто почему бы то ни было стал старшим, ни сам космонавт. Каждый из нас должен быть до конца уверенным: то, что решили сделать, – единственно правильное решение. Без этого не будет настоящего сознательного отношения к делу. Без этого в каждом может появиться червячок сомнений. «А может, и не нужно так делать? А может, по-моему будет лучше?» И в самую трудную минуту, когда на него надеются все остальные, такой космонавт может упустить мгновение, подвести и погубить всех. Нет! Один из законов космоса прост: один за всех, все за одного! Предлагает один, а решают все. Без настоящей, сознательной дисциплины в космосе делать нечего.
– Ну а вдруг я еще не все понимаю… Вдруг окажется, что я проголосую со всеми… за компанию, а в душе я все еще не уверен.
– Тогда ты бесчестный человек! – жестко и презрительно сказал Миро. – Значит, голосуя, принимая решения, от которых зависит и твоя жизнь, и жизнь твоих товарищей, и все дело, которое поручено всем, ты кривишь душой. Скрываешься. В космосе это нетерпимо. У нас есть все, чтобы принять правильное, единственно правильное решение. Нужно только думать. Но если ты сомневаешься, сомневайся до конца! До тех пор, пока сам не поймешь: твои сомнения ничего не стоят. Вот расчеты, которые их опровергают. Или докажи другим, что твои сомнения правильны. Ты все понял, Юра?
– Да, – твердо ответил Юра. – Ведь закон космоса и есть закон моей Земли. Только… Только мы не всегда его умеем выполнять.
– А здесь мы будем выполнять его точно. Нерушимо. Значит, ты голосуешь за первое предложение?
– Ну ясно. Я ж его и предложил.
– А как насчет второго предложения? Кто «за»?
Все стукнули по подлокотникам, и только Юра воздержался. И все опять с недоумением и неодобрением посмотрели на него.
– Я просто прослушал второе предложение, – сказал он.
– Дать задание роботам…
– Вспомнил, – перебил Юра, – подобрать планету. Я – «за».
Он тоже стукнул по креслу, но ему уже не хотелось, как несколько минут тому назад, вскинуть ее в салюте и сказать: «Есть!» Теперь он знал, что Миро – как все. И если он сейчас капитан, то в другое время капитаном может стать каждый. Для этого нужно только одно – быть как все.
Но даже в самых гордых своих мечтах, промелькнувших в эти секунды, у Юрия не было самой сокровенной: придет время – и я тоже стану капитаном. Юра уже понимал, что ему вначале нужно стать как все. А эти все ушли от него очень далеко – они больше знали. Но знания – дело наживное. А поэтому, хотя мечта даже не мелькнула, она все-таки жила в Юрии.
– Полчаса на размышления, – сказал Миро и смежил глаза.
Дежурный Тэн пошел отправлять телеграмму и давать задание роботам.
На корабль нахлынула тишина. Такая полная, такая раздумчивая, что даже гул двигателей и тот уже не слышался, как в ночной степи не слышится звон кузнечиков – он становится частью огромной торжественной тишины.
Наконец, как показалось Юрию, смущенно откликнулись запоминающие роботы – астронавигаторы. В их бездонной электронной памяти, конечно, нашлись планеты, на которых были жизнь и даже цивилизация. В свое время их открыли космические путешественники Розовой земли и вложили в электронную память роботов. Но вся беда в том, что все эти планеты были на расстоянии десятков, а то и сотен световых лет пути от курса корабля. Ничего подходящего поблизости роботы не знали.
– М-да, – покачал головой Квач, – поло-женьице.
– Подождем, что скажут следящие и анализирующие астророботы, – решил Миро.
Эта группа роботов сработала быстро. Они доложили, что в сфере их наблюдения нет ни одной планеты, на которой возможна цивилизация, – на это указывают беспрерывно производящиеся радио – и спектральные анализы. Нет также и планет, на которых существовала бы простейшая или сложная жизнь доцивили-зационного периода.
Пока они докладывали свои неутешительные данные, ребята молчали, и Юрий, грешным делом, опять подумал о Шарике – неужели его все-таки придется превратить в молекулы? Он даже вздрогнул от этой мысли и заставил себя думать о чем-нибудь другом.