Страница:
Словом, сектор обстрела нам сократили ровно наполовину - он теперь составлял 180 градусов, и мы готовились обрушить всю огневую мощь на батареи и укрепления Карельского перешейка. Наши орудия теперь постоянно смотрели на север.
С очищением восточной части залива ото льда началось оживленное движение наших кораблей. Неприятельские батареи не замедлили проявить активность. И тут же получили сокрушительный отпор со стороны артиллеристов Красной Горки.
Стреляли мы в ту пору часто. Разными способами.
И уже сам по себе этот факт помогал нам вести работу по поддержанию у людей хорошего боевого настроения, ощущения того, что ратный их труд не второстепенен, а существен и необходим.
С фронтов шли добрые вести. Большую радость вызвало сообщение о боях на подступах к Севастополю. Я писал, с каким горьким чувством восприняли мы в свое время оставление нашими войсками столицы Черноморского флота. А теперь приближался час ее освобождения. Для нас, моряков, это было чем-то большим, чем просто взятие крупного города. Не столько умом, сколько сердцем мы воспринимали это как новое свидетельство прочности и значимости побед, которыми ознаменовалась начало 1944 года.
В те дни батарейцы работали с особым воодушевлением. Помню, как в ночь на Первое мая заняли мы места по боевой тревоге. Из Кронштадта на запад выходил большой, конвой. Судя по всему, для противника это не было неожиданностью. Прильнув к визиру, я видел, как на северном берегу то в одном, то в другом месте вспыхивали прожекторы и водная поверхность в их лучах искрилась рыбьей чешуей. Но вот в районе Вахнола мелькнула красноватая вспышка залпа. Дальномерный пост сержанта Седова сразу же засек ее, и на батарею были переданы точные координаты цели. Я подал команды на установку прицела и целика.
А залив тем временем выстилался серыми клубящимися полосами - начали работать катера-дымзавесчики. Лезвия прожекторных лучей вязли в этих полосах, не в силах пробить их насквозь. Несмотря на всю привычность этой картины, нельзя было не заметить ее сказочной, феерической красоты. Но все связанное с эмоциям я и с красотой оставалось где-то в подсознании. Глаза искали то, что должно было вот-вот появиться. И они появились - высокие столбы белой, вспененной воды. Их, понятно, увидел не только я. Краснофлотцы Голиков и Паршенко, стоявшие за дальномером, моментально перевели увиденное в единицы количественных измерений. Голиков доложил:
- Всплеск снарядов левее двадцать тысячных от головного корабля!
Как раз в этот момент загорелись лампочки, докладывая о готовности башен к залпу.
- Залп!
После третьего нашего залпа противник не подавал больше признаков жизни. Корабли, не получившие ни одного попадания, продолжали двигаться на запад. Вскоре полыхнули зарницы выстрелов в районе Алипумолла. Но и на этот раз дальше пристрелки дело у противника не пошло. Через две минуты после первой вспышки наши снаряды уже буравили воздух над заливом. Замолчала и эта батарея.
В 1 час 4 минуты заговорила дальняя батарея в районе Сейвисте. Она пыталась поразить корабли, уже начавшие входить в Батарейную бухту. Чтобы привести неприятеля к молчанию, нам понадобилось четыре дальнобойных снаряда. За ночь эта батарея оживала дважды, открывая огонь по бухте. И оба раза мы заставляли ее умолкать.
На рассвете враг предпринял акт мести за свои неудачи - на форт совершили налет три бомбардировщика. Но как и во всех предыдущих случаях, никакого ущерба нам этот налет не причинил.
Находились мы в готовности и 2 мая. На этот раз для обеспечения перехода конвоя было решено предварительно подавить батареи в районе Ино. Прилетел самолет-корректировщик. Установив с ним связь, мы произвели первый выстрел. Летчик сообщил величину отклонения падения снаряда. Последовала корректировка и, сделав еще два выстрела, мы произвели огневой налет. Все артиллеристы действовали отлично, выше любых похвал. Всего 18 фугасных снарядов было израсходовано для подавления неприятельских батарей.
Два дня у нас было "выходных". А с 5 по 8 мая форт ежедневно вел огонь по батареям на Карельском перешейке. Утро 9 мая тоже началось боевой стрельбой мы вновь обеспечивали переход большого конвоя. На рассвете по конвою ударили орудия из района Вахнола. Наша флагманская ответила немедленно. Заговорили вражеские пушки из другого места. На них обрушились снаряды 312-й батареи. И снова мы не дали противнику повредить ни одного нашего корабля.
В этот день до нас и донеслось радостное известие о взятии Севастополя. На Красной Горке был настоящий праздник. Неизгладимое впечатление на всех производило сравнение: наши держали город 250 дней, а фашисты не продержались и недели после начала штурма.
Форт продолжал жить напряженной боевой жизнью. Таким образом, наши прогнозы относительно того, что окончательная ликвидация блокады может размагнитить людей, к счастью, не оправдались. Красногорцам скучать не приходилось. Северный берег, нависший над заливом, почти ежедневно напоминал о себе.
27 мая многие из нас ходили встречать Николая Новицкого, прибывшего на Красную Горку со своей батареей. Ходил и я. Ведь Коля Новицкий был моим старым однополчанином. Если помнит читатель, мы были с ним в одном дивизионе Выборгского сектора - он командовал батареей на Тиуринсари. После оставления нами Бьёркского архипелага он вместе со всем своим личным составом был направлен на укомплектование 343-й 130-миллиметровой батареи, установленной на Лисьем Носу.
На долю этой батареи, прикрывавшей Кронштадт с тыла и обеспечивавшей перевозки в восточной части Финского залива, выпала славная боевая судьба. Мы часто слышали о ней, читали о ее делах в газетах. За время своего нахождения на Лисьем Носу батарея провела 621 стрельбу, выпустив 7867 снарядов. Она обеспечила переход более чем 130 конвоев из Кронштадта и Ораниенбаума до Ленинграда и обратно. В 369 случаях от ее ударов замолкали и выходили из строя неприятельские батареи.
Враг не оставлял 343-ю батарею в покое. Много раз на нее налетали бомбардировщики. Вражеские артиллеристы выпустили по ней свыше двух с половиной тысяч снарядов. Но батарея жила и сражалась! Это был настоящий боевой подвиг, за который после снятия Ленинградской блокады ее удостоили ордена Красного Знамени. Больше половины бойцов и командиров батареи были награждены орденами и медалями.
Под руководством старшего лейтенанта Новицкого на форт к нам были переправлены все три находившиеся в его распоряжении орудия. Одно из них до этого стояло на временном деревянном основании. Два других были на ПТБАР. Вот об этом-то, мне думается, надо сказать особо.
ПТБАР - это труднопроизносимое сочетание букв, расшифровывалось как полевой транспортер береговой артиллерии. Представлял он собой подвижную платформу с установленным на ней орудием, которая при помощи трактора-тягача могла передвигаться по дорогам от одной огневой позиции к другой. На позиции передний и задний мосты платформы выкатывались, а основание с пушкой опускалось в специально отрытый котлован. На все это, включая рытье котлована, требовалось 5 - 6 часов. После этого орудие могло открывать огонь и вести круговой обстрел.
Первые ПТБАР были созданы в Ленинграде, в 1943 году. В них была вложена смелая и перспективная идея. Полевой транспортер, сохраняя все достоинства берегового орудия, обладал подвижностью, маневренностью, во много раз превосходящими железнодорожную установку, жестко связанную с рельсовой колеей. А это значит, что, имея такие транспортеры, береговая артиллерия могла активнее осуществлять непосредственное огневое содействие войскам, наступающим вдоль приморского фланга, в то же время прикрывая их от ударов кораблей противника с моря. Но полевых транспортеров в то время было еще очень мало.
Впрочем, и позже они не без труда пробивали себе дорогу. Как и все новое, полевые транспортеры встречали сопротивление, наталкиваясь на освященные традицией взгляды, привычные представления и даже на эстетические соображения.
Забегая вперед, скажу, что однажды генерал-майор артиллерии Владимир Тимофеевич Румянцев пригласил меня на испытания береговой батареи на механической тяге. Испытания прошли успешно. Но на совещании комиссии некоторые старые артиллеристы, даже вопреки очевидным фактам, высказывали сомнение в целесообразности принятия батареи на вооружение. Они считали, что транспортеры не обеспечивают достаточной устойчивости орудий, а стало быть, и меткости стрельбы по кораблям (хотя именно у этих транспортеров устойчивость не уступала стационарным пушкам), что батарея недостаточно живуча (будто высокая маневренность не обеспечивала живучести!). К счастью, все эти сомнения, ввиду их явной несостоятельности, не были приняты во внимание.
А у нас весной 1944 года новые транспортеры вызвали большое любопытство, и мы остались высокого мнения о них.
Перевод 343-й батареи на Красную Горку, как мы понимали, был очевидным свидетельством того, что готовится новая крупная операция. Тем более что одной этой батареей дело не ограничилось. Вслед за ней Ижорский сектор пополнился 407-м гвардейским железнодорожным дивизионом под командованием подполковника Г. И. Барбакадзе. Затем прибыли еще две отдельные трехорудийные железнодорожные батареи, одна из которых имела 180-миллиметровые пушки, а вторая - 356-миллиметровые. Первенство в калибре у нас в секторе перешло теперь к ним.
А тем временем вступал в свои права июнь с его белыми ночами - самое прекрасное время года под Ленинградом. Буйно выбивалась из земли трава и даже иссеченные осколками деревья покрылись яркой зеленью. В лесах, где еще в прошлом году гремели взрывы, заглушая все иные звуки, теперь нарушало тишину лишь пение птиц. Тонкий голос жаворонка зазвенел над полями.
В эти дни командирам дивизионов и батарей сообщили, что Ставкой принято решение провести операцию, в ходе которой войскам 21-й армии при поддержке сил Краснознаменного Балтийского флота предписывалось взломать долговременную оборону противника на Карельском перешейке и, развивая наступление на приморском фланге в направлении Выборга, разгромить вражескую группировку.
Началась подготовка к операции, которая получила название Выборгской. Времени в нашем распоряжении было в обрез - чуть больше недели.
Задача перед морскими артиллеристами ставилась сложная. Войскам Ленинградского фронта на пути к Выборгу предстояло прорвать семь оборонительных полос, промежуточные и отсечные позиции, состоящие из мощных дотов и дзотов, преодолеть сопротивление сильных артиллерийских группировок. Все в целом это составляло "новую линию Маннергейма". И флотские артиллеристы должны были разрушить эти сооружения, считавшиеся противником неприступными, подавить вражеские батареи. Все цели находились от нас на значительном удалений. А это требовало исключительной точности корректировки огня, безукоризненной работы связи, высокой четкости и слаженности в работе всех артиллерийских расчетов.
Из 240 орудий калибром от 120 до 406 миллиметров, предназначенных для разрушения долговременных железобетонных укреплений, 175 выделялось из состава береговой и корабельной артиллерии. Вся флотская артиллерия, как и перед операцией по окончательному снятию Ленинградской блокады, для удобства управления была разделена на группы. Всего их было создано четыре. Ижорский сектор вошел во вторую группу в качестве южной ее подгруппы. Для удара по наземным целям на Карельском перешейке наша подгруппа могла использовать 32 орудия калибром от 130 до 356 миллиметров.
Подготовка к операции в общих своих чертах была такой же, что и перед январским наступлением. Так же выверялась техника и отшлифовывалось мастерство людей, отрабатывались действия наблюдательно-корректировочных групп, велась усиленная политико-воспитательная работа.
Поскольку все это представляло собой как бы повторение пройденного, можно было опасаться, что кое-кто из артиллеристов отнесется к подготовке беспечно, с известной дозой самоуверенности: "Мы, мол, только что немцев разгромили в пух и прах, какая ж нам еще особая подготовка нужна?" Но благодаря дружным усилиям и командиров, и политработников таким настроениям не дали возможности проявиться. И подготовка к операции шла интенсивно и споро. Все работали с большим воодушевлением.
К началу операции по фронту Ижорского сектора от Толбухина маяка до деревни Долгово было развернуто 35 наблюдательных постов. В результате каждый дивизион получил группу сопряженного наблюдения из 3 постов, а каждая батарея - из двух. Авиаторы произвели аэрофотосъемку огневых позиций противника в районах Лайвасала - Ино, Вахнола, Райвола и Сейвисте. Для маскировки боевых порядков своей артиллерии в 5 пунктах у нас были оборудованы ложные батареи. С началом стрельбы управляющий огнем мог синхронно со своими выстрелами подрывать мины на одной из ложных батарей. Это должно было затруднить противнику определение по вспышкам истинного места стреляющей батареи.
За оставшееся до начала операции время мы постарались практически отработать стрельбы с помощью самолетов-корректировщиков Ил-2. Для этого нам была выделена 23-я корректировочная авиаэскадрилья. Летчики и штурманы лейтенанты Л. Т. Семечкин, Н, Ф. Королев, П. Д. Кириченко побывали у нас на батареях, ознакомились с организацией ведения огня. Под руководством начальника артиллерии сектора подполковника Анатолия Ивановича Берга прошло совместное тренировочное занятие летчиков-корректировщиков и командиров батарей, на котором мы старались освоить навыки совместной работы.
На форт пришла плановая таблица огня. По выпискам из нее за каждой батареей, участвующей в операции, закреплялись определенные цели.
4 июня Владимир Тимофеевич Румянцев провел военную игру на тему "Артиллерийское содействие войскам 21-й армии, наступающей на Карельском участке фронта". Участвовали в ней все командиры дивизионов и батарей, которым предстояло вести боевые стрельбы по перешейку. На игре присутствовал начальник береговой обороны Краснознаменного Балтийского флота генерал-майор артиллерии Н. В. Арсеньев. После подведения итогов игры он выступил перед нами, отметив имеющие для нас значение особенности операции. Между прочим, генерал рассказал нам о том, что когда в марте нынешнего года комфлота был на приеме у Верховного Главнокомандующего, тот особенно интересовался батареями фортов Красная Горка и Обручев, спрашивал, смогут ли они наносить удары по укреплениям противника на Карельском перешейке. Это придало нам гордости - еще бы, сам Сталин помнит о нас! И конечно, обострило чувство обеспокоенности за успех грядущего дела.
Эту озабоченность, стремление не упустить из внимания ни одной мелочи, высокий душевный настрой - словом, весь сложный комплекс состояния ума и духа, который вмещается в слова "чувство ответственности", всемерно старались развить у каждого бойца. По намеченному политотделом плану проходили партийные и комсомольские собрания. Получали инструктаж агитаторы. Готовились выпуски стенных газет и боевых листков. Политотдел выпустил листовки, посвященные лучшим людям батарей. Некоторые из листовок были весьма обстоятельны, пытались не просто охарактеризовать добрыми словами передовиков, но и на примерах из жизни показать их опыт. Листовки несли достаточное количество полезной информации о приемах работы передовика, да и воспитательное значение их трудно было переоценить. Не один боец, прочтя такое, задумывался: "Вот если б обо мне так написали! А что ж, если постараюсь, может и напишут".
5 июня нас, командиров батарей, вызвал на совещание Григорий Васильевич Коптев, надевший уже погоны подполковника. Мы собрались у него на командном пункте. Командир форта поставил перед батареями боевые задачи. Особенно подчеркнул:
- Огневыми ударами по штабам, командным пунктам, узлам связи и складам мы должны, товарищи, нарушать управление и дезорганизовывать работу вражеского тыла. Очень важно суметь в кратчайший срок разрушить железнодорожные станции Териоки, Райвола и узел дорог у Терисевя, подавить активные батареи противника в полосе особого внимания и надежно прикрыть морские коммуникации Кронштадт Лавенсари,
С командного пункта мы вышли поздно. Стоял тихий, безветренный вечер, и только с залива слегка тянуло влагой. Настроение у всех было приподнятое. Приближался день полного разгрома врага на берегах Финского залива. А в глубине души у меня шевельнулось немного грустное чувство: "Наступают для форта последние боевые дни. Видно, придется расставаться с ним, как со старым кораблем, отвоевавшим и отплававшим свое".
В тот вечер мы долго рассуждали с Кирпичевым о том, что конец войны не за горами и что мы, наверное, не сразу привыкнем к укладу мирной жизни, будут тут и свои трудности. Но что может быть долгожданнее этих "трудностей" - скорей бы они наступали! Федор Васильевич доказывал, что война должна закончиться уже в нынешнем году. Я спорил: противник еще не обессилел, и чем ближе за его спиной окажется собственная земля, тем ожесточеннее будет он драться. К тому же воюем мы, по существу, одни...
Но через сутки этот мой последний довод отпал: стало известно о высадке союзных войск в Нормандии. Наконец-то открылся второй фронт - настоящий, не какой-нибудь там африканский или итальянский, а в самом что ни на есть тылу фашистского рейха! Восприняли мы эту весть радостно, но в общем-то спокойнее, чем можно было ожидать. Дорого яичко к христову дню, говорят в народе. Если б все это произошло, когда немцы прорвались к Волге! А сейчас мы справлялись без посторонней помощи, и вроде бы неплохо.
Последние удары
В 6 часов утра я вышел из бетонного массива. Солнце еще невысоко поднялось над горизонтом, но его по-летнему яркие лучи слепили глаза. Слабый ветер лениво шевелил листья на верхушках деревьев. На севере серебрилась безмятежная гладь залива, отороченная черной полоской земли. По этой земле сегодня нам и предстояло открыть огонь.
Так начиналось утро 9 июня.
Вышел из блока и мой сосед - Иван Бердников, командир 312-й батареи. Нам и на этот раз предстояло действовать рука об руку. Поговорив на свежем воздухе, полюбовавшись сочными красками пропитанной солнцем зелени, мы двинулись в холод массива, в царство электрического света.
На командном пункте я еще раз убедился в полной готовности приборов, обеспечивающих управление огнем, и стал ждать дальнейшего развития событий. В 7 часов раздался телефонный звонок. Передали короткое сообщение:
- "Коршун" ноль восемь ноль пять.
- Есть "Коршун" ноль восемь ноль пять!-подтвердил я прием телефонограммы.
Она означала, что в 8 часов 5 минут должен быть открыт огонь на разрушение намеченных объектов противника.
В 7 часов 33 минуты снова звонок. Голос Коптева:
- Уточняю боевую задачу для вашей батареи. Первое - разрушить железнодорожную станцию Териоки. Второе - находиться в немедленной готовности прикрыть переход наших кораблей по Красногорскому рейду.
Не успел я опустить трубку, как прозвучал сигнал тревоги. Крутые трапы привели меня в боевую рубку. Усевшись за визир, начал привычным движением плавно разворачивать его, осматривая морской сектор. В окуляpax
поплыло северное побережье. Вот промелькнул мыс Йно. На нем виднеются одиночные домики. Сразу за мысом - полоса приморской дороги, за ней - зеленая поляна. Дальше - стена леса. Там - враг.
Начали поступать доклады. Капитан Макаров: первая башня к бою готова! Старший лейтенант Мельник: вторая башня к бою готова! Лейтенант Овсейчик: взвод управления к бою готов!
Доложил и я командиру форта: "Триста одиннадцатая береговая батарея готова к выполнению поставленной боевой задачи!" Затем по громкоговорящей связи обратился ко всем нашим бойцам и офицерам:
- Товарищи! Сегодня береговая и корабельная артилерия совместно с авиацией наносит удары для предварительного разрушения наиболее прочных оборонительных сооружений врага на Карельском перешейке. Нам выпала честь принять участие в этой операции. Призываю весь личный состав доблестно выполнить свои боевые обязанности, не посрамить ратной славы красногорцев!
Ровно в 8 часов 5 минут мы дали первый выстрел. После третьего выстрела с самолета-корректировщика сообщили:
- Цель пристреляна, в районе станции сильный взрыв. Солдаты мечутся в панике. Переходите на поражение!
Начался залповый огонь. Обе башни заработали на полную скорострельность.
Потом мне рассказыбали, какая жара стояла в башнях. Солнце раскалило броню. Горячий воздух вырывался из камор, когда открывались замки. Артиллеристы, хотя и остались в одних тельняшках, обливались потом.
На орудии сержанта Попова произошла неполадка: краснофлотец Яблоков доложил, что не закрывается в электрическую замок. Сержант тотчас же произвел его переключение и приказал работать вручную. Яблоков, вставив в гнездо розмах, принялся закрывать и открывать тяжеленную махину замка, стараясь не снизить скорострельности.
- Молодец, Яблоков! - подбадривал командир орудия замкового, тельняшка на котором промокла насквозь. - От наших снарядов фашистам еще жарче!
И комендор выдержал огромную физическую нагрузку, обеспечив полную скорострельность орудия. Передовой расчет не посрамил своего доброго имени.
В этот день отличились многие. В зарядном погребе подносчику полузарядов комсомольцу Ефимову пришлось одному работать за двоих. Когда в перерыве между стрельбами его спросили: "Справишься ли и дальше с такой работой?" - он ответил: "До тех пор, пока не упаду, погрузку полузарядов обеспечу. Уверен, что задержек из-за меня не будет". Ефимов действительно не подкачал: подача полузарядов шла непрерывно.
Вместе с нами вели огонь 312-я и 343-я батареи. На долю подчиненных Николая Новицкого выпал особенно тяжелый труд - стрелять им пришлось больше всех. И Краснознаменная батарея вела бой так, как это подобает орденоносному подразделению.
Десять часов не прекращали красногорцы методического огня, перемежаемого огневыми налетами. Над батареями висело голубоватое облако дыма. Орудийные залпы сливались в сплошной неутихающий гром. Воздух, прокаленный солнцем и сгоревшим порохом, дрожал, колебался над фортом. И сквозь это зыбкое марево я видел в визир, как на вражеском берегу поднимались то густо-черные, то серо-желтые гигантские фонтаны взрывов.
На воздух взлетали склады и эшелоны с боеприпасами, рушились укрепления, выходили из строя батареи врага. В результате артиллерийского огня и двух массированных налетов авиации за этот день было разгромлено 176 неприятельских объектов из 189, намеченных к уничтожению. Был также подавлен огонь 25 вражеских батарей. Всего за 9 июня береговая и корабельная артиллерия провела 156 боевых стрельб, израсходовав 4671 снаряд калибром от 130 до 406 миллиметров.
Но, понятно, все эти цифры стали мне известны значительно позже. А тогда, вечером, командование сообщило нам об итогах дня в более общей и эмоциональной форме: укрепления врага обращены в прах! Те самые укрепления, которые, как писал противник, "не пробьет ни один, ни тысяча русских снарядов. Еще не создали москали снаряд такой пробивной силы, который смог бы сокрушить наши узлы".
О событиях доследующих дней у меня сохранились дневниковые записи. Вот они:
"10 июня. В 2 часа 14 минут получен сигнал "Орел" плюс один час". Это значит, начало артподготовки в шесть плюс один, т. е, в 7 часов. В 2 часа 42 минуты "плюс один час" к сигналу "Орел" отменили. Значит, открывать огонь будем в шесть ноль-ноль.
На этот день нашей и 312-й двенадцатидюймовой батарее поставлена задача: огневыми ударами по районному центру Райвола, цели No Г-215 и Г-216 нарушить управление и воспрепятствовать подходу резервов противника.
В 5 часов 3 минуты батарее объявлена боевая тревога.
В 5 часов 58 минут установили связь с самолетом-корректировщиком. Через 15 минут самолет доложил о готовности корректировать огонь нашей батареи.
В 6 часов 15 минут батарея открыла огонь по цели No Г-215, дистанция 198 кабельтовых, азимут 04-32 и по цели No Г-216, дистанция 195 кабельтовых, азимут 04-24.
В 6 часов 22 минуты батарея стрельбу прекратила, выпустив по врагу 11775 килограммов металла.
Одновременно с нами по Райволе вела огонь 312-я батарея, которая выпустила примерно столько же ме-талла.
Самолет-корректировщик сообщал: "В районе цели наблюдаю до шести очагов пожаров и большой силы взрыв". Значит, попали хорошо, куда надо!
В 9 часов получили информацию, что в 6 часов утра проводился пятиминутный удар всей войсковой, береговой и корабельной артиллерией (мы, выходит, в нем не участвовали), а затем в течение 2 часов 15 минут велся методический огонь по запланированным целям, чередовавшийся с массированными артиллерийскими ударами. В 8 часов 20 минут пехота и танки 21-й армии, поддержанные мощным огнем орудий и ударами авиации, перешли в наступление.
Вечером стало известно, что войска 21-й армии прорвали первую оборонительную полосу Карельского укрепленного района на фронте в 20 километров и продвинулись на глубину до 12 километров, форсировав при этом реку Сестру.
11 июня. С северного берега ветер доносит глухой нeсмолкающий рокот. Там идет напряженный бой. Наши артиллеристы переживают так, словно сами идут вместе с наступающими частями.
С очищением восточной части залива ото льда началось оживленное движение наших кораблей. Неприятельские батареи не замедлили проявить активность. И тут же получили сокрушительный отпор со стороны артиллеристов Красной Горки.
Стреляли мы в ту пору часто. Разными способами.
И уже сам по себе этот факт помогал нам вести работу по поддержанию у людей хорошего боевого настроения, ощущения того, что ратный их труд не второстепенен, а существен и необходим.
С фронтов шли добрые вести. Большую радость вызвало сообщение о боях на подступах к Севастополю. Я писал, с каким горьким чувством восприняли мы в свое время оставление нашими войсками столицы Черноморского флота. А теперь приближался час ее освобождения. Для нас, моряков, это было чем-то большим, чем просто взятие крупного города. Не столько умом, сколько сердцем мы воспринимали это как новое свидетельство прочности и значимости побед, которыми ознаменовалась начало 1944 года.
В те дни батарейцы работали с особым воодушевлением. Помню, как в ночь на Первое мая заняли мы места по боевой тревоге. Из Кронштадта на запад выходил большой, конвой. Судя по всему, для противника это не было неожиданностью. Прильнув к визиру, я видел, как на северном берегу то в одном, то в другом месте вспыхивали прожекторы и водная поверхность в их лучах искрилась рыбьей чешуей. Но вот в районе Вахнола мелькнула красноватая вспышка залпа. Дальномерный пост сержанта Седова сразу же засек ее, и на батарею были переданы точные координаты цели. Я подал команды на установку прицела и целика.
А залив тем временем выстилался серыми клубящимися полосами - начали работать катера-дымзавесчики. Лезвия прожекторных лучей вязли в этих полосах, не в силах пробить их насквозь. Несмотря на всю привычность этой картины, нельзя было не заметить ее сказочной, феерической красоты. Но все связанное с эмоциям я и с красотой оставалось где-то в подсознании. Глаза искали то, что должно было вот-вот появиться. И они появились - высокие столбы белой, вспененной воды. Их, понятно, увидел не только я. Краснофлотцы Голиков и Паршенко, стоявшие за дальномером, моментально перевели увиденное в единицы количественных измерений. Голиков доложил:
- Всплеск снарядов левее двадцать тысячных от головного корабля!
Как раз в этот момент загорелись лампочки, докладывая о готовности башен к залпу.
- Залп!
После третьего нашего залпа противник не подавал больше признаков жизни. Корабли, не получившие ни одного попадания, продолжали двигаться на запад. Вскоре полыхнули зарницы выстрелов в районе Алипумолла. Но и на этот раз дальше пристрелки дело у противника не пошло. Через две минуты после первой вспышки наши снаряды уже буравили воздух над заливом. Замолчала и эта батарея.
В 1 час 4 минуты заговорила дальняя батарея в районе Сейвисте. Она пыталась поразить корабли, уже начавшие входить в Батарейную бухту. Чтобы привести неприятеля к молчанию, нам понадобилось четыре дальнобойных снаряда. За ночь эта батарея оживала дважды, открывая огонь по бухте. И оба раза мы заставляли ее умолкать.
На рассвете враг предпринял акт мести за свои неудачи - на форт совершили налет три бомбардировщика. Но как и во всех предыдущих случаях, никакого ущерба нам этот налет не причинил.
Находились мы в готовности и 2 мая. На этот раз для обеспечения перехода конвоя было решено предварительно подавить батареи в районе Ино. Прилетел самолет-корректировщик. Установив с ним связь, мы произвели первый выстрел. Летчик сообщил величину отклонения падения снаряда. Последовала корректировка и, сделав еще два выстрела, мы произвели огневой налет. Все артиллеристы действовали отлично, выше любых похвал. Всего 18 фугасных снарядов было израсходовано для подавления неприятельских батарей.
Два дня у нас было "выходных". А с 5 по 8 мая форт ежедневно вел огонь по батареям на Карельском перешейке. Утро 9 мая тоже началось боевой стрельбой мы вновь обеспечивали переход большого конвоя. На рассвете по конвою ударили орудия из района Вахнола. Наша флагманская ответила немедленно. Заговорили вражеские пушки из другого места. На них обрушились снаряды 312-й батареи. И снова мы не дали противнику повредить ни одного нашего корабля.
В этот день до нас и донеслось радостное известие о взятии Севастополя. На Красной Горке был настоящий праздник. Неизгладимое впечатление на всех производило сравнение: наши держали город 250 дней, а фашисты не продержались и недели после начала штурма.
Форт продолжал жить напряженной боевой жизнью. Таким образом, наши прогнозы относительно того, что окончательная ликвидация блокады может размагнитить людей, к счастью, не оправдались. Красногорцам скучать не приходилось. Северный берег, нависший над заливом, почти ежедневно напоминал о себе.
27 мая многие из нас ходили встречать Николая Новицкого, прибывшего на Красную Горку со своей батареей. Ходил и я. Ведь Коля Новицкий был моим старым однополчанином. Если помнит читатель, мы были с ним в одном дивизионе Выборгского сектора - он командовал батареей на Тиуринсари. После оставления нами Бьёркского архипелага он вместе со всем своим личным составом был направлен на укомплектование 343-й 130-миллиметровой батареи, установленной на Лисьем Носу.
На долю этой батареи, прикрывавшей Кронштадт с тыла и обеспечивавшей перевозки в восточной части Финского залива, выпала славная боевая судьба. Мы часто слышали о ней, читали о ее делах в газетах. За время своего нахождения на Лисьем Носу батарея провела 621 стрельбу, выпустив 7867 снарядов. Она обеспечила переход более чем 130 конвоев из Кронштадта и Ораниенбаума до Ленинграда и обратно. В 369 случаях от ее ударов замолкали и выходили из строя неприятельские батареи.
Враг не оставлял 343-ю батарею в покое. Много раз на нее налетали бомбардировщики. Вражеские артиллеристы выпустили по ней свыше двух с половиной тысяч снарядов. Но батарея жила и сражалась! Это был настоящий боевой подвиг, за который после снятия Ленинградской блокады ее удостоили ордена Красного Знамени. Больше половины бойцов и командиров батареи были награждены орденами и медалями.
Под руководством старшего лейтенанта Новицкого на форт к нам были переправлены все три находившиеся в его распоряжении орудия. Одно из них до этого стояло на временном деревянном основании. Два других были на ПТБАР. Вот об этом-то, мне думается, надо сказать особо.
ПТБАР - это труднопроизносимое сочетание букв, расшифровывалось как полевой транспортер береговой артиллерии. Представлял он собой подвижную платформу с установленным на ней орудием, которая при помощи трактора-тягача могла передвигаться по дорогам от одной огневой позиции к другой. На позиции передний и задний мосты платформы выкатывались, а основание с пушкой опускалось в специально отрытый котлован. На все это, включая рытье котлована, требовалось 5 - 6 часов. После этого орудие могло открывать огонь и вести круговой обстрел.
Первые ПТБАР были созданы в Ленинграде, в 1943 году. В них была вложена смелая и перспективная идея. Полевой транспортер, сохраняя все достоинства берегового орудия, обладал подвижностью, маневренностью, во много раз превосходящими железнодорожную установку, жестко связанную с рельсовой колеей. А это значит, что, имея такие транспортеры, береговая артиллерия могла активнее осуществлять непосредственное огневое содействие войскам, наступающим вдоль приморского фланга, в то же время прикрывая их от ударов кораблей противника с моря. Но полевых транспортеров в то время было еще очень мало.
Впрочем, и позже они не без труда пробивали себе дорогу. Как и все новое, полевые транспортеры встречали сопротивление, наталкиваясь на освященные традицией взгляды, привычные представления и даже на эстетические соображения.
Забегая вперед, скажу, что однажды генерал-майор артиллерии Владимир Тимофеевич Румянцев пригласил меня на испытания береговой батареи на механической тяге. Испытания прошли успешно. Но на совещании комиссии некоторые старые артиллеристы, даже вопреки очевидным фактам, высказывали сомнение в целесообразности принятия батареи на вооружение. Они считали, что транспортеры не обеспечивают достаточной устойчивости орудий, а стало быть, и меткости стрельбы по кораблям (хотя именно у этих транспортеров устойчивость не уступала стационарным пушкам), что батарея недостаточно живуча (будто высокая маневренность не обеспечивала живучести!). К счастью, все эти сомнения, ввиду их явной несостоятельности, не были приняты во внимание.
А у нас весной 1944 года новые транспортеры вызвали большое любопытство, и мы остались высокого мнения о них.
Перевод 343-й батареи на Красную Горку, как мы понимали, был очевидным свидетельством того, что готовится новая крупная операция. Тем более что одной этой батареей дело не ограничилось. Вслед за ней Ижорский сектор пополнился 407-м гвардейским железнодорожным дивизионом под командованием подполковника Г. И. Барбакадзе. Затем прибыли еще две отдельные трехорудийные железнодорожные батареи, одна из которых имела 180-миллиметровые пушки, а вторая - 356-миллиметровые. Первенство в калибре у нас в секторе перешло теперь к ним.
А тем временем вступал в свои права июнь с его белыми ночами - самое прекрасное время года под Ленинградом. Буйно выбивалась из земли трава и даже иссеченные осколками деревья покрылись яркой зеленью. В лесах, где еще в прошлом году гремели взрывы, заглушая все иные звуки, теперь нарушало тишину лишь пение птиц. Тонкий голос жаворонка зазвенел над полями.
В эти дни командирам дивизионов и батарей сообщили, что Ставкой принято решение провести операцию, в ходе которой войскам 21-й армии при поддержке сил Краснознаменного Балтийского флота предписывалось взломать долговременную оборону противника на Карельском перешейке и, развивая наступление на приморском фланге в направлении Выборга, разгромить вражескую группировку.
Началась подготовка к операции, которая получила название Выборгской. Времени в нашем распоряжении было в обрез - чуть больше недели.
Задача перед морскими артиллеристами ставилась сложная. Войскам Ленинградского фронта на пути к Выборгу предстояло прорвать семь оборонительных полос, промежуточные и отсечные позиции, состоящие из мощных дотов и дзотов, преодолеть сопротивление сильных артиллерийских группировок. Все в целом это составляло "новую линию Маннергейма". И флотские артиллеристы должны были разрушить эти сооружения, считавшиеся противником неприступными, подавить вражеские батареи. Все цели находились от нас на значительном удалений. А это требовало исключительной точности корректировки огня, безукоризненной работы связи, высокой четкости и слаженности в работе всех артиллерийских расчетов.
Из 240 орудий калибром от 120 до 406 миллиметров, предназначенных для разрушения долговременных железобетонных укреплений, 175 выделялось из состава береговой и корабельной артиллерии. Вся флотская артиллерия, как и перед операцией по окончательному снятию Ленинградской блокады, для удобства управления была разделена на группы. Всего их было создано четыре. Ижорский сектор вошел во вторую группу в качестве южной ее подгруппы. Для удара по наземным целям на Карельском перешейке наша подгруппа могла использовать 32 орудия калибром от 130 до 356 миллиметров.
Подготовка к операции в общих своих чертах была такой же, что и перед январским наступлением. Так же выверялась техника и отшлифовывалось мастерство людей, отрабатывались действия наблюдательно-корректировочных групп, велась усиленная политико-воспитательная работа.
Поскольку все это представляло собой как бы повторение пройденного, можно было опасаться, что кое-кто из артиллеристов отнесется к подготовке беспечно, с известной дозой самоуверенности: "Мы, мол, только что немцев разгромили в пух и прах, какая ж нам еще особая подготовка нужна?" Но благодаря дружным усилиям и командиров, и политработников таким настроениям не дали возможности проявиться. И подготовка к операции шла интенсивно и споро. Все работали с большим воодушевлением.
К началу операции по фронту Ижорского сектора от Толбухина маяка до деревни Долгово было развернуто 35 наблюдательных постов. В результате каждый дивизион получил группу сопряженного наблюдения из 3 постов, а каждая батарея - из двух. Авиаторы произвели аэрофотосъемку огневых позиций противника в районах Лайвасала - Ино, Вахнола, Райвола и Сейвисте. Для маскировки боевых порядков своей артиллерии в 5 пунктах у нас были оборудованы ложные батареи. С началом стрельбы управляющий огнем мог синхронно со своими выстрелами подрывать мины на одной из ложных батарей. Это должно было затруднить противнику определение по вспышкам истинного места стреляющей батареи.
За оставшееся до начала операции время мы постарались практически отработать стрельбы с помощью самолетов-корректировщиков Ил-2. Для этого нам была выделена 23-я корректировочная авиаэскадрилья. Летчики и штурманы лейтенанты Л. Т. Семечкин, Н, Ф. Королев, П. Д. Кириченко побывали у нас на батареях, ознакомились с организацией ведения огня. Под руководством начальника артиллерии сектора подполковника Анатолия Ивановича Берга прошло совместное тренировочное занятие летчиков-корректировщиков и командиров батарей, на котором мы старались освоить навыки совместной работы.
На форт пришла плановая таблица огня. По выпискам из нее за каждой батареей, участвующей в операции, закреплялись определенные цели.
4 июня Владимир Тимофеевич Румянцев провел военную игру на тему "Артиллерийское содействие войскам 21-й армии, наступающей на Карельском участке фронта". Участвовали в ней все командиры дивизионов и батарей, которым предстояло вести боевые стрельбы по перешейку. На игре присутствовал начальник береговой обороны Краснознаменного Балтийского флота генерал-майор артиллерии Н. В. Арсеньев. После подведения итогов игры он выступил перед нами, отметив имеющие для нас значение особенности операции. Между прочим, генерал рассказал нам о том, что когда в марте нынешнего года комфлота был на приеме у Верховного Главнокомандующего, тот особенно интересовался батареями фортов Красная Горка и Обручев, спрашивал, смогут ли они наносить удары по укреплениям противника на Карельском перешейке. Это придало нам гордости - еще бы, сам Сталин помнит о нас! И конечно, обострило чувство обеспокоенности за успех грядущего дела.
Эту озабоченность, стремление не упустить из внимания ни одной мелочи, высокий душевный настрой - словом, весь сложный комплекс состояния ума и духа, который вмещается в слова "чувство ответственности", всемерно старались развить у каждого бойца. По намеченному политотделом плану проходили партийные и комсомольские собрания. Получали инструктаж агитаторы. Готовились выпуски стенных газет и боевых листков. Политотдел выпустил листовки, посвященные лучшим людям батарей. Некоторые из листовок были весьма обстоятельны, пытались не просто охарактеризовать добрыми словами передовиков, но и на примерах из жизни показать их опыт. Листовки несли достаточное количество полезной информации о приемах работы передовика, да и воспитательное значение их трудно было переоценить. Не один боец, прочтя такое, задумывался: "Вот если б обо мне так написали! А что ж, если постараюсь, может и напишут".
5 июня нас, командиров батарей, вызвал на совещание Григорий Васильевич Коптев, надевший уже погоны подполковника. Мы собрались у него на командном пункте. Командир форта поставил перед батареями боевые задачи. Особенно подчеркнул:
- Огневыми ударами по штабам, командным пунктам, узлам связи и складам мы должны, товарищи, нарушать управление и дезорганизовывать работу вражеского тыла. Очень важно суметь в кратчайший срок разрушить железнодорожные станции Териоки, Райвола и узел дорог у Терисевя, подавить активные батареи противника в полосе особого внимания и надежно прикрыть морские коммуникации Кронштадт Лавенсари,
С командного пункта мы вышли поздно. Стоял тихий, безветренный вечер, и только с залива слегка тянуло влагой. Настроение у всех было приподнятое. Приближался день полного разгрома врага на берегах Финского залива. А в глубине души у меня шевельнулось немного грустное чувство: "Наступают для форта последние боевые дни. Видно, придется расставаться с ним, как со старым кораблем, отвоевавшим и отплававшим свое".
В тот вечер мы долго рассуждали с Кирпичевым о том, что конец войны не за горами и что мы, наверное, не сразу привыкнем к укладу мирной жизни, будут тут и свои трудности. Но что может быть долгожданнее этих "трудностей" - скорей бы они наступали! Федор Васильевич доказывал, что война должна закончиться уже в нынешнем году. Я спорил: противник еще не обессилел, и чем ближе за его спиной окажется собственная земля, тем ожесточеннее будет он драться. К тому же воюем мы, по существу, одни...
Но через сутки этот мой последний довод отпал: стало известно о высадке союзных войск в Нормандии. Наконец-то открылся второй фронт - настоящий, не какой-нибудь там африканский или итальянский, а в самом что ни на есть тылу фашистского рейха! Восприняли мы эту весть радостно, но в общем-то спокойнее, чем можно было ожидать. Дорого яичко к христову дню, говорят в народе. Если б все это произошло, когда немцы прорвались к Волге! А сейчас мы справлялись без посторонней помощи, и вроде бы неплохо.
Последние удары
В 6 часов утра я вышел из бетонного массива. Солнце еще невысоко поднялось над горизонтом, но его по-летнему яркие лучи слепили глаза. Слабый ветер лениво шевелил листья на верхушках деревьев. На севере серебрилась безмятежная гладь залива, отороченная черной полоской земли. По этой земле сегодня нам и предстояло открыть огонь.
Так начиналось утро 9 июня.
Вышел из блока и мой сосед - Иван Бердников, командир 312-й батареи. Нам и на этот раз предстояло действовать рука об руку. Поговорив на свежем воздухе, полюбовавшись сочными красками пропитанной солнцем зелени, мы двинулись в холод массива, в царство электрического света.
На командном пункте я еще раз убедился в полной готовности приборов, обеспечивающих управление огнем, и стал ждать дальнейшего развития событий. В 7 часов раздался телефонный звонок. Передали короткое сообщение:
- "Коршун" ноль восемь ноль пять.
- Есть "Коршун" ноль восемь ноль пять!-подтвердил я прием телефонограммы.
Она означала, что в 8 часов 5 минут должен быть открыт огонь на разрушение намеченных объектов противника.
В 7 часов 33 минуты снова звонок. Голос Коптева:
- Уточняю боевую задачу для вашей батареи. Первое - разрушить железнодорожную станцию Териоки. Второе - находиться в немедленной готовности прикрыть переход наших кораблей по Красногорскому рейду.
Не успел я опустить трубку, как прозвучал сигнал тревоги. Крутые трапы привели меня в боевую рубку. Усевшись за визир, начал привычным движением плавно разворачивать его, осматривая морской сектор. В окуляpax
поплыло северное побережье. Вот промелькнул мыс Йно. На нем виднеются одиночные домики. Сразу за мысом - полоса приморской дороги, за ней - зеленая поляна. Дальше - стена леса. Там - враг.
Начали поступать доклады. Капитан Макаров: первая башня к бою готова! Старший лейтенант Мельник: вторая башня к бою готова! Лейтенант Овсейчик: взвод управления к бою готов!
Доложил и я командиру форта: "Триста одиннадцатая береговая батарея готова к выполнению поставленной боевой задачи!" Затем по громкоговорящей связи обратился ко всем нашим бойцам и офицерам:
- Товарищи! Сегодня береговая и корабельная артилерия совместно с авиацией наносит удары для предварительного разрушения наиболее прочных оборонительных сооружений врага на Карельском перешейке. Нам выпала честь принять участие в этой операции. Призываю весь личный состав доблестно выполнить свои боевые обязанности, не посрамить ратной славы красногорцев!
Ровно в 8 часов 5 минут мы дали первый выстрел. После третьего выстрела с самолета-корректировщика сообщили:
- Цель пристреляна, в районе станции сильный взрыв. Солдаты мечутся в панике. Переходите на поражение!
Начался залповый огонь. Обе башни заработали на полную скорострельность.
Потом мне рассказыбали, какая жара стояла в башнях. Солнце раскалило броню. Горячий воздух вырывался из камор, когда открывались замки. Артиллеристы, хотя и остались в одних тельняшках, обливались потом.
На орудии сержанта Попова произошла неполадка: краснофлотец Яблоков доложил, что не закрывается в электрическую замок. Сержант тотчас же произвел его переключение и приказал работать вручную. Яблоков, вставив в гнездо розмах, принялся закрывать и открывать тяжеленную махину замка, стараясь не снизить скорострельности.
- Молодец, Яблоков! - подбадривал командир орудия замкового, тельняшка на котором промокла насквозь. - От наших снарядов фашистам еще жарче!
И комендор выдержал огромную физическую нагрузку, обеспечив полную скорострельность орудия. Передовой расчет не посрамил своего доброго имени.
В этот день отличились многие. В зарядном погребе подносчику полузарядов комсомольцу Ефимову пришлось одному работать за двоих. Когда в перерыве между стрельбами его спросили: "Справишься ли и дальше с такой работой?" - он ответил: "До тех пор, пока не упаду, погрузку полузарядов обеспечу. Уверен, что задержек из-за меня не будет". Ефимов действительно не подкачал: подача полузарядов шла непрерывно.
Вместе с нами вели огонь 312-я и 343-я батареи. На долю подчиненных Николая Новицкого выпал особенно тяжелый труд - стрелять им пришлось больше всех. И Краснознаменная батарея вела бой так, как это подобает орденоносному подразделению.
Десять часов не прекращали красногорцы методического огня, перемежаемого огневыми налетами. Над батареями висело голубоватое облако дыма. Орудийные залпы сливались в сплошной неутихающий гром. Воздух, прокаленный солнцем и сгоревшим порохом, дрожал, колебался над фортом. И сквозь это зыбкое марево я видел в визир, как на вражеском берегу поднимались то густо-черные, то серо-желтые гигантские фонтаны взрывов.
На воздух взлетали склады и эшелоны с боеприпасами, рушились укрепления, выходили из строя батареи врага. В результате артиллерийского огня и двух массированных налетов авиации за этот день было разгромлено 176 неприятельских объектов из 189, намеченных к уничтожению. Был также подавлен огонь 25 вражеских батарей. Всего за 9 июня береговая и корабельная артиллерия провела 156 боевых стрельб, израсходовав 4671 снаряд калибром от 130 до 406 миллиметров.
Но, понятно, все эти цифры стали мне известны значительно позже. А тогда, вечером, командование сообщило нам об итогах дня в более общей и эмоциональной форме: укрепления врага обращены в прах! Те самые укрепления, которые, как писал противник, "не пробьет ни один, ни тысяча русских снарядов. Еще не создали москали снаряд такой пробивной силы, который смог бы сокрушить наши узлы".
О событиях доследующих дней у меня сохранились дневниковые записи. Вот они:
"10 июня. В 2 часа 14 минут получен сигнал "Орел" плюс один час". Это значит, начало артподготовки в шесть плюс один, т. е, в 7 часов. В 2 часа 42 минуты "плюс один час" к сигналу "Орел" отменили. Значит, открывать огонь будем в шесть ноль-ноль.
На этот день нашей и 312-й двенадцатидюймовой батарее поставлена задача: огневыми ударами по районному центру Райвола, цели No Г-215 и Г-216 нарушить управление и воспрепятствовать подходу резервов противника.
В 5 часов 3 минуты батарее объявлена боевая тревога.
В 5 часов 58 минут установили связь с самолетом-корректировщиком. Через 15 минут самолет доложил о готовности корректировать огонь нашей батареи.
В 6 часов 15 минут батарея открыла огонь по цели No Г-215, дистанция 198 кабельтовых, азимут 04-32 и по цели No Г-216, дистанция 195 кабельтовых, азимут 04-24.
В 6 часов 22 минуты батарея стрельбу прекратила, выпустив по врагу 11775 килограммов металла.
Одновременно с нами по Райволе вела огонь 312-я батарея, которая выпустила примерно столько же ме-талла.
Самолет-корректировщик сообщал: "В районе цели наблюдаю до шести очагов пожаров и большой силы взрыв". Значит, попали хорошо, куда надо!
В 9 часов получили информацию, что в 6 часов утра проводился пятиминутный удар всей войсковой, береговой и корабельной артиллерией (мы, выходит, в нем не участвовали), а затем в течение 2 часов 15 минут велся методический огонь по запланированным целям, чередовавшийся с массированными артиллерийскими ударами. В 8 часов 20 минут пехота и танки 21-й армии, поддержанные мощным огнем орудий и ударами авиации, перешли в наступление.
Вечером стало известно, что войска 21-й армии прорвали первую оборонительную полосу Карельского укрепленного района на фронте в 20 километров и продвинулись на глубину до 12 километров, форсировав при этом реку Сестру.
11 июня. С северного берега ветер доносит глухой нeсмолкающий рокот. Там идет напряженный бой. Наши артиллеристы переживают так, словно сами идут вместе с наступающими частями.