А еще она была игривой, как девчонка. Шаловливая улыбка приподнимала уголки ее розового ротика, при этом белые усы задирались вверх, как сигнальные флажки. Ее ярко-зеленые глаза светились таким умом, что бродившие по городку туристы частенько останавливались полюбоваться на удивительную кошку; их привлекали грациозная посадка ее головы и испытующий пристальный взгляд.
Дульси принадлежала — насколько вообще кошка может принадлежать — Вильме Гетц, одинокой старой деве. Прежде та была инспектором по надзору за условно осужденными, а после отставки пошла работать в городскую библиотеку Молена-Пойнт. Вильму всегда поражали воровские наклонности Дульси. Иногда, проснувшись пораньше, чтобы прогуляться вдоль скалистого берега или по пляжу, Вильма, стоя у окна и прихлебывая кофе, видела, как Дульси пересекает двор, таща за собой розовый лифчик или черную кружевную ночнушку. Киска со всей решительностью волокла вещичку по влажным от росы цветам. Через мгновение Дульси со своей добычей уже пролезала сквозь кошачью дверку.
В кухне она роняла свое приобретение, терлась о вещицу носом и с довольным видом улыбалась Вильме.
Ну и как, скажите, можно было ее ругать?
Обычно Вильме, извлекшей очередной галстук или верх от купальника-бикини либо из-под тахты, либо из-под ванны на уродливых ножках, удавалось вернуть похищенное владельцам. К Дульси старая дева относилась гораздо снисходительнее, чем прежде к своим подопечным. Никому и никогда из условно осужденных или освобожденных под подписку не прощалась кража.
Вильма Гетц была высокой худощавой женщиной, длинные седые волосы она собирала на затылке в хвост. Ее коллекция серебряных и золотых заколок для волос вызывала живейший интерес Дульси; шкатулка с украшениями была для кошки предметом страстного и восторженного изучения. Вильма проработала в службе федерального надзора до пятидесяти пяти лет, а потом ей пришлось уйти в отставку — работа была слишком рискованной. Среди своих «клиентов» она слыла теткой упертой, с которой лучше было не связываться.
Теперь, когда Вильма вела более спокойную жизнь, без подопечных, требующих постоянного присмотра, она могла вволю потакать своим сентиментальным наклонностям. Могла быть гораздо более терпимой и снисходительной к объекту своей единственной опекунской обязанности, к своей ненаглядной маленькой кошке-воришке.
И у кого бы повернулся язык ругать невинную киску за ее порочные замашки? Дульси была так взволнована, так увлечена каждым своим новым приобретением, с таким удовольствием терлась о него и каталась по мягкой и яркой ткани! Что ж тут плохого? У нее никогда не было дурного умысла — причиной всех ее краж было чистое наслаждение похищенным предметом.
На заднем крыльце Вильма держала большой деревянный ящик, куда и складывала принесенные Дульси трофеи, так что соседи в любое время могли их забрать. Крыльцо Вильмы было известно в округе как склад всевозможных вещичек «кошачьего» размера.
Крутой склон холма поднимался сразу за домом Вильмы, поэтому коттедж был построен так, что и черный ход, и парадное крыльцо выходили на улицу. Добраться до заветного ящика было несложно; нужно было только пересечь южную сторону двора по петляющей каменной дорожке, шагнуть под широкий навес, и вот вы уже у сундука с кошкиными сокровищами.
Дульси любила этот ящик. Ей нравилось свернуться клубочком среди шелка и атласа, иногда попадалась и бархатная вещица. Здесь, развалившись среди всей этой незаконно добытой роскоши, она могла обозревать окрестности, видеть все, что происходит вокруг: собачьи драки, играющих с мячом детей, всех людей, приходящих в ее мир и уходящих из него. Казалось, она не возражала, когда соседи заглядывали, чтобы покопаться в ее имуществе. Дульси довольно мурлыкала, пока соседка старательно перебирала похищенные свитеры и ночные рубашки; обычно ей доставалась изрядная порция ласки и почесывания за ушами, прежде чем дама уходила, забрав свое сокровище. А вскоре кошка приносила какой-нибудь новый предмет взамен отобранного.
Дульси знала способ пробраться в любой из соседних домов. Она могла когтями открыть окно или раздвижную заднюю дверь; могла, подпрыгнув, ухватиться за ручку двери и повернуть ее. Молена-Пойнт — спокойное, хорошо охраняемое полицией место, поэтому в дневное время коттеджи часто оставались незапертыми.
Как только Дульси удавалось проникнуть в выбранный дом, она прямиком направлялась в спальню. Здесь она могла прихватить симпатичную кофточку, висящую на стуле, мягкий шлепанец или пинетку — что угодно могло увлечь ее. Она была способна аккуратно стянуть нежной лапкой с лески в ванной шелковый чулок, вывешенный сушиться, осторожно унести его домой и спрятать под кроватью, а потом лежать там и мурлыкать, зарывшись в шелковую дымку. У одной из юных соседок были черные атласные домашние шлепанцы, — к ним Дульси питала особое пристрастие. Кошка уносила их, а Вильма возвращала хозяйке, и хотя этих возвратов было никак не меньше дюжины, на гладкой ткани не осталось ни единой отметины от кошачьих зубов. Однажды Дульси забралась в дом к Джеймисонам во время обеда и стянула льняную салфетку с коленок пятилетней Джулии; кошка летела из дома, размахивая салфеткой, как флагом, а пятеро детей Джеймисонов, вопя от восторга, гнались за ней.
Украв розовый кашемировый свитерок, который десятилетняя Нэнси Коулман купила на старательно сэкономленные карманные деньги, Дульси и не догадывалась, какие страдания доставила девочке. Дульси была кошкой и не имела ни малейшего представления о финансовой стороне жизни.
Впрочем, в глубине души она чувствовала, что брать чужое нехорошо. Каждый котенок быстро уясняет, что такое территория, получив хорошую трепку от старших и более сильных сородичей. Чужую территорию нужно уважать. И Дульси знала, что вещи — это тоже территория, но все равно воровала — с тем же проказливым восторгом, с которым она влезла бы и в чужую постель.
Кража была игрой. Дульси воровала, улыбаясь во весь свой розовый ротик, ее зеленые глаза сияли, а полосатый хвост подрагивал от удовольствия. Однажды она притащила домой фирменную, украшенную дорогим шитьем пижамку.
Вильма вернула ее. Пижамка была влажной по краям — Дульси долго ее облизывала.
В другой раз кошка стащила вязаную куклу в красных леггинсах. У нее до сих пор хранилась эта кукла — Дульси спрятала ее в темном углу кладовки. Она любила мурлыкать, обняв куклу лапами.
Дульси лихо запрыгивала в окно автомобиля, если обнаруживала там предмет, достойный ее внимания. А привлечь ее могло что угодно: аудиокассета, детская погремушка, автомобильные перчатки. Она делала это так незаметно, что соседи редко видели сам момент кражи. Хотя Вильма, любившая вставать рано, иногда наблюдала, как кошка тащит через росистую лужайку очередную находку — например, серебряную ложечку, забытую после пикника на складном столике в саду.
Один раз трофеем стала изящная фарфоровая чашечка с яркими цветами; Дульси донесла ее до дома в целости и сохранности и спрятала под ванной. Из этого же тайника Вильма извлекла часы, потерю которых она оплакивала целый год, — ив этот раз, против обыкновения, Дульси здорово досталось.
Вильма не могла долго сердиться на свою любимицу. Ведь киска так чистосердечно радовалась своим приобретениям, была так счастлива и игрива, словно маленький эльф. Когда ее ругали, она склоняла голову набок и улыбалась. Вильма иногда делала ей подарки — мешочек для сушеной лаванды, кружевной платочек, словом, то, что доставит Дульси удовольствие.
Когда кошка узнавала о подарке, она садилась на задние лапы, поднимала и протягивала передние, и ее розовый рот растягивался в довольной улыбке. Зеленые глаза при этом светились таким умом, что Вильма часто задавала себе вопрос: может быть, Дульси совсем не такая, как другие кошки?
Связь между ними была глубокой, нежной и несомненной. Вильма думала: «Если бы я была богатой, я подарила бы ей бриллианты. Да, моя Дульси носила бы драгоценности!»
В ближайших шести кварталах, которые Дульси считала своей территорией, над кошечкой посмеивались, но ее любили; и уж, конечно, никто не помышлял причинить ей какой-либо вред.
За холмом, у подножия которого среди дубов и других коттеджей приютился домик Вильмы, простиралось необжитое пространство — крутой скалистый берег, свысока взирающий на океан. С точки зрения людей, это была открытая, продуваемая всеми ветрами пустошь. Но для местных кошек то были настоящие джунгли: высокая густая трава скрывала их с головой. В травяных зарослях в изобилии водились полевые мыши, кроты, кузнечики и маленькие змейки.
Здесь были охотничьи угодья Дульси. А иногда она просто сидела, скрытая продуваемой ветром травой, и глядела на океан, слушая рокот этой величественной и загадочной воды. Ритмичные удары прибоя представлялись Дульси громким мурлыканьем или ритмичным биением сердца, и она снова чувствовала себя котенком, уютно примостившимся возле матери под успокоительный рокот материнского мурлыканья. Дульси считала океан могущественным и мудрым.
Вот там-то, сидя в укрытии среди высокой ржи и впитывая послеобеденное солнечное тепло, Дульси и поняла, что за ней наблюдают.
Какой-то мужчина следил за ней. Ветер доносил его запах, резкий и странно нервозный, хищный запах зверя на охоте. Дульси медленно приподнялась и выглянула из травы, подрагивая от нехорошего предчувствия.
Он смотрел на нее сверху, стоя на утесе у самого обрыва, там, где кончалась тропинка: худощавый, бледный, с длинными спутанными волосами. Пристальный взгляд мутноватых глаз был холодным и плотоядным. Мужчина следил за ней сосредоточенно, словно обезумевший пес. А еще в его глазах она мельком уловила какую-то наглую фамильярность. Она чувствовала, что этот странный человек видит ее насквозь, видит всю ее скрытую сущность. Кошка прижалась к земле и застыла, почти не дыша.
Дульси никто и никогда не причинял зла — она жила у Вильмы с тех пор, как рассталась со своей матерью. Никто и никогда не обижал ее, но она знала, что в мире существуют жестокость и боль. Ей случалось наблюдать грубое обращение с соседскими животными. Однажды на ее глазах мальчишки избили собаку. Она видела, как несколько каких-то пришлых детей убили кошку. Сейчас она чувствовала тот же самый запах, ощущала испепеляющую ярость этого человека, и никаких сомнений в его злодейских намерениях у нее не было.
Половина ее существа требовала немедленно бежать, другая половина умоляла застыть неподвижно, съежиться, припасть к земле, как делают детеныши зверей, чтобы не быть обнаруженными.
Пока Дульси пряталась, распластавшись в густой траве, она не могла видеть мужчину. Ветер и прибой поглощали любые звуки, никаких шагов слышно не было.
И все же Дульси почувствовала его приближение. Ее сердце колотилось о ребра, проваливаясь в бездну от каждого шороха.
Когда тревожное напряжение стало невыносимым, кошка снова приподнялась на задние лапы и выглянула из травы.
Мужчина успел подойти почти вплотную. В стремительном рывке он попытался схватить Дульси. Она извернулась и бросилась бежать. Мужчина погнался за ней. Было слышно, как трава хлещет по его штанинам, как под его ногами сотрясается земля. Дульси мчалась вдоль отвесного скалистого берега, боясь, что если он и не схватит ее, то запросто может столкнуть с обрыва. Задыхаясь от непривычно быстрого бега, она глянула вниз — в пятнадцатиметровую пропасть, показавшуюся ей бездонной. От ужаса у Дульси потемнело в глазах. Каждый судорожный вдох обжигал легкие…
Глава 4
Дульси принадлежала — насколько вообще кошка может принадлежать — Вильме Гетц, одинокой старой деве. Прежде та была инспектором по надзору за условно осужденными, а после отставки пошла работать в городскую библиотеку Молена-Пойнт. Вильму всегда поражали воровские наклонности Дульси. Иногда, проснувшись пораньше, чтобы прогуляться вдоль скалистого берега или по пляжу, Вильма, стоя у окна и прихлебывая кофе, видела, как Дульси пересекает двор, таща за собой розовый лифчик или черную кружевную ночнушку. Киска со всей решительностью волокла вещичку по влажным от росы цветам. Через мгновение Дульси со своей добычей уже пролезала сквозь кошачью дверку.
В кухне она роняла свое приобретение, терлась о вещицу носом и с довольным видом улыбалась Вильме.
Ну и как, скажите, можно было ее ругать?
Обычно Вильме, извлекшей очередной галстук или верх от купальника-бикини либо из-под тахты, либо из-под ванны на уродливых ножках, удавалось вернуть похищенное владельцам. К Дульси старая дева относилась гораздо снисходительнее, чем прежде к своим подопечным. Никому и никогда из условно осужденных или освобожденных под подписку не прощалась кража.
Вильма Гетц была высокой худощавой женщиной, длинные седые волосы она собирала на затылке в хвост. Ее коллекция серебряных и золотых заколок для волос вызывала живейший интерес Дульси; шкатулка с украшениями была для кошки предметом страстного и восторженного изучения. Вильма проработала в службе федерального надзора до пятидесяти пяти лет, а потом ей пришлось уйти в отставку — работа была слишком рискованной. Среди своих «клиентов» она слыла теткой упертой, с которой лучше было не связываться.
Теперь, когда Вильма вела более спокойную жизнь, без подопечных, требующих постоянного присмотра, она могла вволю потакать своим сентиментальным наклонностям. Могла быть гораздо более терпимой и снисходительной к объекту своей единственной опекунской обязанности, к своей ненаглядной маленькой кошке-воришке.
И у кого бы повернулся язык ругать невинную киску за ее порочные замашки? Дульси была так взволнована, так увлечена каждым своим новым приобретением, с таким удовольствием терлась о него и каталась по мягкой и яркой ткани! Что ж тут плохого? У нее никогда не было дурного умысла — причиной всех ее краж было чистое наслаждение похищенным предметом.
На заднем крыльце Вильма держала большой деревянный ящик, куда и складывала принесенные Дульси трофеи, так что соседи в любое время могли их забрать. Крыльцо Вильмы было известно в округе как склад всевозможных вещичек «кошачьего» размера.
Крутой склон холма поднимался сразу за домом Вильмы, поэтому коттедж был построен так, что и черный ход, и парадное крыльцо выходили на улицу. Добраться до заветного ящика было несложно; нужно было только пересечь южную сторону двора по петляющей каменной дорожке, шагнуть под широкий навес, и вот вы уже у сундука с кошкиными сокровищами.
Дульси любила этот ящик. Ей нравилось свернуться клубочком среди шелка и атласа, иногда попадалась и бархатная вещица. Здесь, развалившись среди всей этой незаконно добытой роскоши, она могла обозревать окрестности, видеть все, что происходит вокруг: собачьи драки, играющих с мячом детей, всех людей, приходящих в ее мир и уходящих из него. Казалось, она не возражала, когда соседи заглядывали, чтобы покопаться в ее имуществе. Дульси довольно мурлыкала, пока соседка старательно перебирала похищенные свитеры и ночные рубашки; обычно ей доставалась изрядная порция ласки и почесывания за ушами, прежде чем дама уходила, забрав свое сокровище. А вскоре кошка приносила какой-нибудь новый предмет взамен отобранного.
Дульси знала способ пробраться в любой из соседних домов. Она могла когтями открыть окно или раздвижную заднюю дверь; могла, подпрыгнув, ухватиться за ручку двери и повернуть ее. Молена-Пойнт — спокойное, хорошо охраняемое полицией место, поэтому в дневное время коттеджи часто оставались незапертыми.
Как только Дульси удавалось проникнуть в выбранный дом, она прямиком направлялась в спальню. Здесь она могла прихватить симпатичную кофточку, висящую на стуле, мягкий шлепанец или пинетку — что угодно могло увлечь ее. Она была способна аккуратно стянуть нежной лапкой с лески в ванной шелковый чулок, вывешенный сушиться, осторожно унести его домой и спрятать под кроватью, а потом лежать там и мурлыкать, зарывшись в шелковую дымку. У одной из юных соседок были черные атласные домашние шлепанцы, — к ним Дульси питала особое пристрастие. Кошка уносила их, а Вильма возвращала хозяйке, и хотя этих возвратов было никак не меньше дюжины, на гладкой ткани не осталось ни единой отметины от кошачьих зубов. Однажды Дульси забралась в дом к Джеймисонам во время обеда и стянула льняную салфетку с коленок пятилетней Джулии; кошка летела из дома, размахивая салфеткой, как флагом, а пятеро детей Джеймисонов, вопя от восторга, гнались за ней.
Украв розовый кашемировый свитерок, который десятилетняя Нэнси Коулман купила на старательно сэкономленные карманные деньги, Дульси и не догадывалась, какие страдания доставила девочке. Дульси была кошкой и не имела ни малейшего представления о финансовой стороне жизни.
Впрочем, в глубине души она чувствовала, что брать чужое нехорошо. Каждый котенок быстро уясняет, что такое территория, получив хорошую трепку от старших и более сильных сородичей. Чужую территорию нужно уважать. И Дульси знала, что вещи — это тоже территория, но все равно воровала — с тем же проказливым восторгом, с которым она влезла бы и в чужую постель.
Кража была игрой. Дульси воровала, улыбаясь во весь свой розовый ротик, ее зеленые глаза сияли, а полосатый хвост подрагивал от удовольствия. Однажды она притащила домой фирменную, украшенную дорогим шитьем пижамку.
Вильма вернула ее. Пижамка была влажной по краям — Дульси долго ее облизывала.
В другой раз кошка стащила вязаную куклу в красных леггинсах. У нее до сих пор хранилась эта кукла — Дульси спрятала ее в темном углу кладовки. Она любила мурлыкать, обняв куклу лапами.
Дульси лихо запрыгивала в окно автомобиля, если обнаруживала там предмет, достойный ее внимания. А привлечь ее могло что угодно: аудиокассета, детская погремушка, автомобильные перчатки. Она делала это так незаметно, что соседи редко видели сам момент кражи. Хотя Вильма, любившая вставать рано, иногда наблюдала, как кошка тащит через росистую лужайку очередную находку — например, серебряную ложечку, забытую после пикника на складном столике в саду.
Один раз трофеем стала изящная фарфоровая чашечка с яркими цветами; Дульси донесла ее до дома в целости и сохранности и спрятала под ванной. Из этого же тайника Вильма извлекла часы, потерю которых она оплакивала целый год, — ив этот раз, против обыкновения, Дульси здорово досталось.
Вильма не могла долго сердиться на свою любимицу. Ведь киска так чистосердечно радовалась своим приобретениям, была так счастлива и игрива, словно маленький эльф. Когда ее ругали, она склоняла голову набок и улыбалась. Вильма иногда делала ей подарки — мешочек для сушеной лаванды, кружевной платочек, словом, то, что доставит Дульси удовольствие.
Когда кошка узнавала о подарке, она садилась на задние лапы, поднимала и протягивала передние, и ее розовый рот растягивался в довольной улыбке. Зеленые глаза при этом светились таким умом, что Вильма часто задавала себе вопрос: может быть, Дульси совсем не такая, как другие кошки?
Связь между ними была глубокой, нежной и несомненной. Вильма думала: «Если бы я была богатой, я подарила бы ей бриллианты. Да, моя Дульси носила бы драгоценности!»
В ближайших шести кварталах, которые Дульси считала своей территорией, над кошечкой посмеивались, но ее любили; и уж, конечно, никто не помышлял причинить ей какой-либо вред.
За холмом, у подножия которого среди дубов и других коттеджей приютился домик Вильмы, простиралось необжитое пространство — крутой скалистый берег, свысока взирающий на океан. С точки зрения людей, это была открытая, продуваемая всеми ветрами пустошь. Но для местных кошек то были настоящие джунгли: высокая густая трава скрывала их с головой. В травяных зарослях в изобилии водились полевые мыши, кроты, кузнечики и маленькие змейки.
Здесь были охотничьи угодья Дульси. А иногда она просто сидела, скрытая продуваемой ветром травой, и глядела на океан, слушая рокот этой величественной и загадочной воды. Ритмичные удары прибоя представлялись Дульси громким мурлыканьем или ритмичным биением сердца, и она снова чувствовала себя котенком, уютно примостившимся возле матери под успокоительный рокот материнского мурлыканья. Дульси считала океан могущественным и мудрым.
Вот там-то, сидя в укрытии среди высокой ржи и впитывая послеобеденное солнечное тепло, Дульси и поняла, что за ней наблюдают.
Какой-то мужчина следил за ней. Ветер доносил его запах, резкий и странно нервозный, хищный запах зверя на охоте. Дульси медленно приподнялась и выглянула из травы, подрагивая от нехорошего предчувствия.
Он смотрел на нее сверху, стоя на утесе у самого обрыва, там, где кончалась тропинка: худощавый, бледный, с длинными спутанными волосами. Пристальный взгляд мутноватых глаз был холодным и плотоядным. Мужчина следил за ней сосредоточенно, словно обезумевший пес. А еще в его глазах она мельком уловила какую-то наглую фамильярность. Она чувствовала, что этот странный человек видит ее насквозь, видит всю ее скрытую сущность. Кошка прижалась к земле и застыла, почти не дыша.
Дульси никто и никогда не причинял зла — она жила у Вильмы с тех пор, как рассталась со своей матерью. Никто и никогда не обижал ее, но она знала, что в мире существуют жестокость и боль. Ей случалось наблюдать грубое обращение с соседскими животными. Однажды на ее глазах мальчишки избили собаку. Она видела, как несколько каких-то пришлых детей убили кошку. Сейчас она чувствовала тот же самый запах, ощущала испепеляющую ярость этого человека, и никаких сомнений в его злодейских намерениях у нее не было.
Половина ее существа требовала немедленно бежать, другая половина умоляла застыть неподвижно, съежиться, припасть к земле, как делают детеныши зверей, чтобы не быть обнаруженными.
Пока Дульси пряталась, распластавшись в густой траве, она не могла видеть мужчину. Ветер и прибой поглощали любые звуки, никаких шагов слышно не было.
И все же Дульси почувствовала его приближение. Ее сердце колотилось о ребра, проваливаясь в бездну от каждого шороха.
Когда тревожное напряжение стало невыносимым, кошка снова приподнялась на задние лапы и выглянула из травы.
Мужчина успел подойти почти вплотную. В стремительном рывке он попытался схватить Дульси. Она извернулась и бросилась бежать. Мужчина погнался за ней. Было слышно, как трава хлещет по его штанинам, как под его ногами сотрясается земля. Дульси мчалась вдоль отвесного скалистого берега, боясь, что если он и не схватит ее, то запросто может столкнуть с обрыва. Задыхаясь от непривычно быстрого бега, она глянула вниз — в пятнадцатиметровую пропасть, показавшуюся ей бездонной. От ужаса у Дульси потемнело в глазах. Каждый судорожный вдох обжигал легкие…
Глава 4
Джо рысцой бежал через поросшие лесом холмы, между беспорядочно разбросанными домами, через пышно разросшиеся сады, по полям с высокой дикой травой. Он не думал, что его преследуют, но все же ни разу не остановился, пока не оказался на одной из вершин холмистой гряды среди зарослей ракитника и рододендрона. Здесь, среди их тонких спутанных стволов, Джо решил, что находится в безопасности. В этом месте его уж точно никто не найдет.
Из тенистых кустов склоны просматривались до самого берега. Внизу, за верхушками деревьев и крышами, поблескивал океан. Сверкающий прилив плевался белой пеной.
Джо поднялся на длинный зеленый косогор, взметнувшийся над широкой долиной к югу от городка. Серый кот направлялся к малонаселенным верхним склонам, где изредка попадались новые дома и богатые виллы с обширными угодьями. Еще выше, там, где кончались последние постройки, поднимались дикие безжизненные вершины калифорнийского прибрежного хребта. Высоко над головой Джо по ярко-синему небу резво катились облака, их тени проносились мимо по ниспадающим изумрудным холмам.
Он снова двинулся вверх, навстречу бегущим по земле теням облаков.
Но страх бежал вместе с ним, не отставая ни на шаг. Опасаясь преследования, Джо то и дело останавливался и смотрел вниз, на склон, ища глазами худощавую сутулую фигуру.
Кроме того, он уже начал скучать по дому.
Захваченный врасплох приступом не свойственной ему ностальгии, Джо заполз в заросли и лег там, уронив голову на лапы. Тяжелая депрессия навалилась на серого кота. Это было совсем на него не похоже.
Одиночество казалось невыносимым; Джо мерещилось, что он полностью отрезан от остального мира.
Его вынудили покинуть теплый уютный дом, привычную территорию, бросить свою свиту из пылких и любящих подружек. Вынудили оставить все, что придавало его жизни смысл. Джо лишился утешительной заботы Клайда, его грубоватого добродушного поддразнивания, лишился небольшого круга четвероногих домочадцев: туповатых, но верных псов, других живущих в доме кошек, которые, испугавшись новых талантов Джо, беспрекословно подчинялись его желаниям. Теперь они покорно и почтительно отступали, когда Джо забирал лучшие кусочки из их мисок. Они с радостью были готовы обойтись сном на крошечном пятачке, позволяя серому коту вздремнуть на их месте, вытянувшись во всю длину лежанки. Джо был не просто главным, он был необыкновенным и непостижимым котом. Отказываться от такого удовольствия досадно и стыдно.
Но серый кот уже и не был одним из них.
От собратьев его отделяла бездонная пропасть. Джо был не просто вырван из своего дома и семьи, он был настоящим чужаком в кошачьем мире.
Он даже не мог поделиться своим страданием с кем-нибудь, кто был таким же, как он.
Другого такого не было.
В глубоком унынии Джо съежился среди стеблей травы и застыл. Его белые лапы вжимались в землю, глаза были закрыты — маленький комочек бессильного отчаяния.
Никогда еще Джо не чувствовал себя таким абсолютно одиноким.
А уж когда он был котенком, ему вообще было на это наплевать. С чего ему страдать от одиночества? Проклиная человеческое общество, Джо унес ноги из той дешевой квартиры, где ему сломали хвост. Да к черту любое общество, не только человеческое! Все, чего он хотел, — это убраться оттуда подальше. Джо вознамерился бросить вызов миру — салажонок, неразумный и неопытный, но чертовски храбрый.
Теперь он был совсем другим. Тот отважный малец исчез. Джо уже не был дерзким и самоуверенным забиякой, его трясло от страха, а неопределенность сводила с ума. Это было совсем не в его духе.
Вскоре какой-то внутренний голос привел его в чувство. Джо охватило глубокое отвращение к собственной трусости.
Он сел — уши назад, глаза горят.
«Что за бред? Что со мной такое? Побежден? Растерян? Черта с два!»
Единственная неприятность — это то, что он голоден. Последней его едой была мышь, пойманная прошлым вечером. Малодушный страх мигом улетучится, как только Джо удастся подзаправиться.
Сытный обед, да еще наслаждение самим ритуалом охоты — вот что ему сейчас нужно.
Джо приподнялся на задних лапах, осматривая заросшие склоны холма.
Повсюду на склонах кипела жизнь: маленькие, почти невидимые существа прыгали и порхали туда-сюда. Сосредоточившись на воробье, который, ничего не подозревая, резвился в высокой траве, Джо припал к земле и начал осторожно подкрадываться, прижав уши, приоткрыв пасть и пощелкивая зубами.
В несколько секунд с беспечной птичкой было покончено. Джо с жадностью слопал ее, выплюнув клюв, перья и лапки. А поймав еще и черного дрозда, он почувствовал себя гораздо лучше.
Когда наконец серый кот досыта наелся свежего нежного птичьего мяса, он снова стал самим собой, в его жилах вновь забилась горячая кровь хищного зверя. Кошачья сущность Джо вернулась в прежнее состояние. Он напился из лужи, оглядел окружающий его яркий мир, поднял уши торчком, задрал куцый хвост и припустил вверх по холму.
На гребне холма раскидистый дуб возвышался над видавшим виды коттеджем. Джо внимательно осмотрел ветки — нет ли там других котов. Никого не обнаружив, он счел место вполне для себя подходящим. Вскарабкавшись по стволу, Джо забрался на первую толстую ветку. Она была великолепной — ровной и широкой.
Джо редко укладывался вздремнуть на открытой земле. Это было неразумно в тех местах, где его могли застать врасплох собаки.
Внизу во дворе валялся сломанный трехколесный велосипед, ржавея среди помятых маргариток. Из дома доносился детский смех.
С высоты дерева коту были видны уходящие вниз склоны холмов Молена-Пойнт, решетка полускрытых зеленью улиц, башенка суда, магазины под тенью дубов и эвкалиптов. А дальше, за городской чертой, волны накатывались на утесы длинными лентами бурунов, разбивались и снова всасывались океаном, и этот ритм был размеренным, как собственное мурлыканье Джо.
Здесь, наверху, он был повелителем всего, что попадало в поле его зрения. Он мог бы жить тут, глядя с высоты, как бог, на лежавший внизу городок, вволю наедаясь птичками и белками, бесчисленными бурундуками и упитанными мышами. Если уж ему суждено жить в одиночестве, так здесь — самое подходящее место. Здесь он мог позволить себе быть сколь угодно странным и не похожим на других, и никому не будет до этого дела. Здесь, в этом роскошном и плодородном Эдеме, он сам будет себе хозяином.
Джо хорошо видел ведущую от пляжа в глубь побережья главную улицу городка с зеленой и тенистой аллеей посредине, вдоль которой выстроились в два ряда золотолистные эвкалипты. Слева от главной улицы жались друг к другу крыши домов. Ему не удавалось разглядеть среди них крышу собственного дома, но он мог видеть свою улицу. Все было знакомым и домашним.
Здесь, наверху, он оказался на тонкой грани, балансируя между двумя мирами. Пригород и холмы были настоящим кошачьим раем. Но сзади от него, к востоку, где вздымались к небу горы прибрежного хребта, лежал чужой мир. Эти неприступные скалистые утесы были царством гораздо более жестоким и кровожадным. Джо совсем не улыбалось стать закуской для койотов и пум, которые охотились в этих горах. Что ж, по крайней мере ему хватает здравого смысла понять разницу. Зевнув, Джо вытянулся вдоль ветки, сытый и довольный. И заснул.
* * *
Его разбудил шорох сухой травы. Первой мелькнула мысль о крадущейся пуме. Что-то тяжелое двигалось внизу, у подножия дуба. Стряхнув с себя остатки сна, Джо вгляделся сквозь листву.
Псы. Всего лишь псы. Мерзкие и свирепые, но просто псы. Учуяв его запах, пять глупых собак кружили под деревом, прочесывая высокую траву, принюхиваясь и фыркая. Две из них — здоровенные коричневые косматые зверюги. Одна — боксер-переросток. Еще была черная сука с острой, как у ласки, мордой. Самый маленький, пятнистый терьер, взглянул наверх, увидел его и затявкал.
Боксер задрал голову и издал рык, от которого у Джо заложило уши.
Через секунду уже все пятеро лаяли и царапали когтями ствол. Джо с отвращением наблюдал за ними, размышляя, не спикировать ли прямо на их нежные, уязвимые носы.
Однако он был не настолько глуп, чтобы драться сразу с пятью собаками, четыре из которых были размером с небольших пони. Кот на минуту задумался, глядя в сторону коттеджа.
За окнами не видно никакого движения. Убедившись, что из дома за ним не следят, Джо проскользнул по ветке почти до самого конца. Собаки внизу бесновались, рыча и подпрыгивая.
У самого конца ветки Джо остановился. Псы выли и скакали, как сумасшедшие. Он расплылся в широкой ухмылке.
— А ну, домой! — заорал он. — Убирайтесь к черту!
Эффект был впечатляющим. Собаки дернулись и навострили уши, озираясь в поисках источника человеческого голоса.
— Пошли вон! Валите домой!
Псы уставились на него, а затем отступили, раболепно припав к земле, подобрав хвосты, прижав уши и испуганно скалясь.
— Прочь, вы, паршивые тупые сосунки! Убирайтесь домой!
Они дружно, как один, развернулись и дунули вниз по склону, прижимаясь от страха друг к другу, оступаясь и оскальзываясь. Через мгновение их и след простыл.
Джо усмехнулся, пригладил усы и потянулся. Откуда бы ни взялся его необычайный дар, сработал он превосходно. Позевывая, Джо облизал лапу, свернулся калачиком и снова уснул.
Когда на рассвете он проснулся, все вокруг плавало в море тумана. Пропали холмы, совсем исчез и Молена-Пойнт. Джо взглянул поверх белой пелены: там и тут виднелись лишь верхушки деревьев, торчавшие из темных косматых островков.
Джо был голоден. Все тело затекло. Ветка дерева, хоть и обеспечивала его безопасность от угроз с земли, была далеко не так удобна, как двуспальная кровать с чистыми простынями и мягкими одеялами, да еще и с теплым Клайдом под боком.
Клайд, наверное, уже проснулся. Он пошарит по кровати, ища Джо. Потом позовет. Когда он поймет, что кота рядом нет, что его не было всю ночь, он, пошатываясь спросонок, выйдет на крыльцо и начнет звать его, оглашая своими криками сонные окрестности, как он наверняка делал несколько раз за эту ночь.
Не дождавшись появления кота, Клайд выругается, натянет на себя какие-нибудь шмотки, хлебнет кофе и, не умывшись, не побрившись, отправится его искать.
Джо дважды просыпался этой ночью. Первый раз потому, что чуть не свалился с ветки. Он стал поворачиваться на другой бок, и только сучок, на который он наткнулся плечом, заставил его встрепенуться. Когда он проснулся во второй раз, кругом клубился туман, застилая звезды. Джо не мог вспомнить, что ему приснилось, помнил только, как чьи-то глаза следили за ним.
Он отряхнул усы, вымыл морду и уши и осмотрел когти. Вылизав свой короткий хвост, Джо спустился с дерева и отправился охотиться. Во время охоты на него и нашло озарение: он сообразил, как уберечь Клайда от беспокойства.
Обследуя покрытые пеленой тумана кусты, Джо высмотрел рыжую портовую крысу. Но, хотя он был осторожен, ему не удалось напасть неожиданно. Крыса была наготове. Привстав, она злобно сверкала маленькими красными глазками. Не успел Джо взглянуть на нее, как крыса бросилась ему навстречу.
Они подскочили и уже в воздухе вцепились друг в друга. Прежде чем коту удалось когтями оторвать от себя крысу, она его основательно покусала и исцарапала. Крыса разодрала ему щеки и нос, чудом не задев глаза. Джо отдирал ее от себя зубами и когтями и, наконец добравшись до горла, добил мерзкое создание.
Он съел крысу и облизал кровь вокруг царапин, кривясь от горьковатого крысиного привкуса, оставшегося во рту. Крысы никогда не бывают такими нежными, как птицы или мыши. Джо смочил дезинфицирующей кошачьей слюной лапы, стер кровь с морды, а потом вылизал раны, нанесенные этой мелкой злобной тварью. И с вожделением подумал о консервированном тунце, о сказочном наслаждении, которое доставляет специально приготовленный тунец, поданный на его личной тарелке, на его персональном стуле, стоящем у кухонного стола рядом со стулом Клайда.
«Надо же, что-то я расчувствовался».
Однако, следует признать, ему очень не хватало маленьких удовольствий уютной домашней жизни.
Возможно, тоска была такой острой, потому что Джо пришлось покинуть дом против своей воли. Если бы он просто ушел погулять на несколько дней, ситуация выглядела бы совсем иначе. Все дело в возможности выбора. Все дело в свободе. Свободе уходить и возвращаться, когда заблагорассудится.
Внезапно Джо остро захотелось вернуться на свой стул у окна, стул, который за четыре года он превратил в обжитое, уютное гнездышко, покрытое вылезшими из набивки перьями и чудесной патиной его собственной серо-белой шерсти. А еще захотелось почувствовать умиротворяющие запахи дома: аромат утреннего кофе Клайда, жареного гамбургера, вездесущий запах собак, лука и пива. Он соскучился даже по запаху хозяйских ног.
Сейчас, в эти минуты, Клайда, скорее всего, нет дома. Скорее всего, он ищет Джо, ворча: «Чертов котяра! Проклятый никчемный зверь!» Наверняка Клайд бродит по округе, выкрикивая его имя и расспрашивая соседей.
Не найдя Джо, Клайд, вероятно, позвонит в приют для потерянных и брошенных животных или пойдет туда. Именно так он и сделал, когда потерялся белый котенок, и именно там Клайд и нашел его запертым в клетке. Клайд принес котенка домой, сюсюкая с ним, как с ребеночком, и целую неделю кормил чистым мясом.
Серому коту было неловко, что он заставлял Клайда беспокоиться. Джо ценил Клайда. Можно даже сказать, они были приятелями. Джо был единственным котом в доме, кому хозяин разрешал забираться в свою постель. Джо был единственным, кто обедал на стуле рядом со стулом Клайда. Да, они с Клайдом друзья. Джо знал, как развеселить Клайда, а тот знал, как вызвать улыбку у кота. Джо совсем не хотел волновать Клайда — тот всегда очень беспокоился за своих животных. Другой семьи, кроме них, у Клайда не было.
Из тенистых кустов склоны просматривались до самого берега. Внизу, за верхушками деревьев и крышами, поблескивал океан. Сверкающий прилив плевался белой пеной.
Джо поднялся на длинный зеленый косогор, взметнувшийся над широкой долиной к югу от городка. Серый кот направлялся к малонаселенным верхним склонам, где изредка попадались новые дома и богатые виллы с обширными угодьями. Еще выше, там, где кончались последние постройки, поднимались дикие безжизненные вершины калифорнийского прибрежного хребта. Высоко над головой Джо по ярко-синему небу резво катились облака, их тени проносились мимо по ниспадающим изумрудным холмам.
Он снова двинулся вверх, навстречу бегущим по земле теням облаков.
Но страх бежал вместе с ним, не отставая ни на шаг. Опасаясь преследования, Джо то и дело останавливался и смотрел вниз, на склон, ища глазами худощавую сутулую фигуру.
Кроме того, он уже начал скучать по дому.
Захваченный врасплох приступом не свойственной ему ностальгии, Джо заполз в заросли и лег там, уронив голову на лапы. Тяжелая депрессия навалилась на серого кота. Это было совсем на него не похоже.
Одиночество казалось невыносимым; Джо мерещилось, что он полностью отрезан от остального мира.
Его вынудили покинуть теплый уютный дом, привычную территорию, бросить свою свиту из пылких и любящих подружек. Вынудили оставить все, что придавало его жизни смысл. Джо лишился утешительной заботы Клайда, его грубоватого добродушного поддразнивания, лишился небольшого круга четвероногих домочадцев: туповатых, но верных псов, других живущих в доме кошек, которые, испугавшись новых талантов Джо, беспрекословно подчинялись его желаниям. Теперь они покорно и почтительно отступали, когда Джо забирал лучшие кусочки из их мисок. Они с радостью были готовы обойтись сном на крошечном пятачке, позволяя серому коту вздремнуть на их месте, вытянувшись во всю длину лежанки. Джо был не просто главным, он был необыкновенным и непостижимым котом. Отказываться от такого удовольствия досадно и стыдно.
Но серый кот уже и не был одним из них.
От собратьев его отделяла бездонная пропасть. Джо был не просто вырван из своего дома и семьи, он был настоящим чужаком в кошачьем мире.
Он даже не мог поделиться своим страданием с кем-нибудь, кто был таким же, как он.
Другого такого не было.
В глубоком унынии Джо съежился среди стеблей травы и застыл. Его белые лапы вжимались в землю, глаза были закрыты — маленький комочек бессильного отчаяния.
Никогда еще Джо не чувствовал себя таким абсолютно одиноким.
А уж когда он был котенком, ему вообще было на это наплевать. С чего ему страдать от одиночества? Проклиная человеческое общество, Джо унес ноги из той дешевой квартиры, где ему сломали хвост. Да к черту любое общество, не только человеческое! Все, чего он хотел, — это убраться оттуда подальше. Джо вознамерился бросить вызов миру — салажонок, неразумный и неопытный, но чертовски храбрый.
Теперь он был совсем другим. Тот отважный малец исчез. Джо уже не был дерзким и самоуверенным забиякой, его трясло от страха, а неопределенность сводила с ума. Это было совсем не в его духе.
Вскоре какой-то внутренний голос привел его в чувство. Джо охватило глубокое отвращение к собственной трусости.
Он сел — уши назад, глаза горят.
«Что за бред? Что со мной такое? Побежден? Растерян? Черта с два!»
Единственная неприятность — это то, что он голоден. Последней его едой была мышь, пойманная прошлым вечером. Малодушный страх мигом улетучится, как только Джо удастся подзаправиться.
Сытный обед, да еще наслаждение самим ритуалом охоты — вот что ему сейчас нужно.
Джо приподнялся на задних лапах, осматривая заросшие склоны холма.
Повсюду на склонах кипела жизнь: маленькие, почти невидимые существа прыгали и порхали туда-сюда. Сосредоточившись на воробье, который, ничего не подозревая, резвился в высокой траве, Джо припал к земле и начал осторожно подкрадываться, прижав уши, приоткрыв пасть и пощелкивая зубами.
В несколько секунд с беспечной птичкой было покончено. Джо с жадностью слопал ее, выплюнув клюв, перья и лапки. А поймав еще и черного дрозда, он почувствовал себя гораздо лучше.
Когда наконец серый кот досыта наелся свежего нежного птичьего мяса, он снова стал самим собой, в его жилах вновь забилась горячая кровь хищного зверя. Кошачья сущность Джо вернулась в прежнее состояние. Он напился из лужи, оглядел окружающий его яркий мир, поднял уши торчком, задрал куцый хвост и припустил вверх по холму.
На гребне холма раскидистый дуб возвышался над видавшим виды коттеджем. Джо внимательно осмотрел ветки — нет ли там других котов. Никого не обнаружив, он счел место вполне для себя подходящим. Вскарабкавшись по стволу, Джо забрался на первую толстую ветку. Она была великолепной — ровной и широкой.
Джо редко укладывался вздремнуть на открытой земле. Это было неразумно в тех местах, где его могли застать врасплох собаки.
Внизу во дворе валялся сломанный трехколесный велосипед, ржавея среди помятых маргариток. Из дома доносился детский смех.
С высоты дерева коту были видны уходящие вниз склоны холмов Молена-Пойнт, решетка полускрытых зеленью улиц, башенка суда, магазины под тенью дубов и эвкалиптов. А дальше, за городской чертой, волны накатывались на утесы длинными лентами бурунов, разбивались и снова всасывались океаном, и этот ритм был размеренным, как собственное мурлыканье Джо.
Здесь, наверху, он был повелителем всего, что попадало в поле его зрения. Он мог бы жить тут, глядя с высоты, как бог, на лежавший внизу городок, вволю наедаясь птичками и белками, бесчисленными бурундуками и упитанными мышами. Если уж ему суждено жить в одиночестве, так здесь — самое подходящее место. Здесь он мог позволить себе быть сколь угодно странным и не похожим на других, и никому не будет до этого дела. Здесь, в этом роскошном и плодородном Эдеме, он сам будет себе хозяином.
Джо хорошо видел ведущую от пляжа в глубь побережья главную улицу городка с зеленой и тенистой аллеей посредине, вдоль которой выстроились в два ряда золотолистные эвкалипты. Слева от главной улицы жались друг к другу крыши домов. Ему не удавалось разглядеть среди них крышу собственного дома, но он мог видеть свою улицу. Все было знакомым и домашним.
Здесь, наверху, он оказался на тонкой грани, балансируя между двумя мирами. Пригород и холмы были настоящим кошачьим раем. Но сзади от него, к востоку, где вздымались к небу горы прибрежного хребта, лежал чужой мир. Эти неприступные скалистые утесы были царством гораздо более жестоким и кровожадным. Джо совсем не улыбалось стать закуской для койотов и пум, которые охотились в этих горах. Что ж, по крайней мере ему хватает здравого смысла понять разницу. Зевнув, Джо вытянулся вдоль ветки, сытый и довольный. И заснул.
* * *
Его разбудил шорох сухой травы. Первой мелькнула мысль о крадущейся пуме. Что-то тяжелое двигалось внизу, у подножия дуба. Стряхнув с себя остатки сна, Джо вгляделся сквозь листву.
Псы. Всего лишь псы. Мерзкие и свирепые, но просто псы. Учуяв его запах, пять глупых собак кружили под деревом, прочесывая высокую траву, принюхиваясь и фыркая. Две из них — здоровенные коричневые косматые зверюги. Одна — боксер-переросток. Еще была черная сука с острой, как у ласки, мордой. Самый маленький, пятнистый терьер, взглянул наверх, увидел его и затявкал.
Боксер задрал голову и издал рык, от которого у Джо заложило уши.
Через секунду уже все пятеро лаяли и царапали когтями ствол. Джо с отвращением наблюдал за ними, размышляя, не спикировать ли прямо на их нежные, уязвимые носы.
Однако он был не настолько глуп, чтобы драться сразу с пятью собаками, четыре из которых были размером с небольших пони. Кот на минуту задумался, глядя в сторону коттеджа.
За окнами не видно никакого движения. Убедившись, что из дома за ним не следят, Джо проскользнул по ветке почти до самого конца. Собаки внизу бесновались, рыча и подпрыгивая.
У самого конца ветки Джо остановился. Псы выли и скакали, как сумасшедшие. Он расплылся в широкой ухмылке.
— А ну, домой! — заорал он. — Убирайтесь к черту!
Эффект был впечатляющим. Собаки дернулись и навострили уши, озираясь в поисках источника человеческого голоса.
— Пошли вон! Валите домой!
Псы уставились на него, а затем отступили, раболепно припав к земле, подобрав хвосты, прижав уши и испуганно скалясь.
— Прочь, вы, паршивые тупые сосунки! Убирайтесь домой!
Они дружно, как один, развернулись и дунули вниз по склону, прижимаясь от страха друг к другу, оступаясь и оскальзываясь. Через мгновение их и след простыл.
Джо усмехнулся, пригладил усы и потянулся. Откуда бы ни взялся его необычайный дар, сработал он превосходно. Позевывая, Джо облизал лапу, свернулся калачиком и снова уснул.
Когда на рассвете он проснулся, все вокруг плавало в море тумана. Пропали холмы, совсем исчез и Молена-Пойнт. Джо взглянул поверх белой пелены: там и тут виднелись лишь верхушки деревьев, торчавшие из темных косматых островков.
Джо был голоден. Все тело затекло. Ветка дерева, хоть и обеспечивала его безопасность от угроз с земли, была далеко не так удобна, как двуспальная кровать с чистыми простынями и мягкими одеялами, да еще и с теплым Клайдом под боком.
Клайд, наверное, уже проснулся. Он пошарит по кровати, ища Джо. Потом позовет. Когда он поймет, что кота рядом нет, что его не было всю ночь, он, пошатываясь спросонок, выйдет на крыльцо и начнет звать его, оглашая своими криками сонные окрестности, как он наверняка делал несколько раз за эту ночь.
Не дождавшись появления кота, Клайд выругается, натянет на себя какие-нибудь шмотки, хлебнет кофе и, не умывшись, не побрившись, отправится его искать.
Джо дважды просыпался этой ночью. Первый раз потому, что чуть не свалился с ветки. Он стал поворачиваться на другой бок, и только сучок, на который он наткнулся плечом, заставил его встрепенуться. Когда он проснулся во второй раз, кругом клубился туман, застилая звезды. Джо не мог вспомнить, что ему приснилось, помнил только, как чьи-то глаза следили за ним.
Он отряхнул усы, вымыл морду и уши и осмотрел когти. Вылизав свой короткий хвост, Джо спустился с дерева и отправился охотиться. Во время охоты на него и нашло озарение: он сообразил, как уберечь Клайда от беспокойства.
Обследуя покрытые пеленой тумана кусты, Джо высмотрел рыжую портовую крысу. Но, хотя он был осторожен, ему не удалось напасть неожиданно. Крыса была наготове. Привстав, она злобно сверкала маленькими красными глазками. Не успел Джо взглянуть на нее, как крыса бросилась ему навстречу.
Они подскочили и уже в воздухе вцепились друг в друга. Прежде чем коту удалось когтями оторвать от себя крысу, она его основательно покусала и исцарапала. Крыса разодрала ему щеки и нос, чудом не задев глаза. Джо отдирал ее от себя зубами и когтями и, наконец добравшись до горла, добил мерзкое создание.
Он съел крысу и облизал кровь вокруг царапин, кривясь от горьковатого крысиного привкуса, оставшегося во рту. Крысы никогда не бывают такими нежными, как птицы или мыши. Джо смочил дезинфицирующей кошачьей слюной лапы, стер кровь с морды, а потом вылизал раны, нанесенные этой мелкой злобной тварью. И с вожделением подумал о консервированном тунце, о сказочном наслаждении, которое доставляет специально приготовленный тунец, поданный на его личной тарелке, на его персональном стуле, стоящем у кухонного стола рядом со стулом Клайда.
«Надо же, что-то я расчувствовался».
Однако, следует признать, ему очень не хватало маленьких удовольствий уютной домашней жизни.
Возможно, тоска была такой острой, потому что Джо пришлось покинуть дом против своей воли. Если бы он просто ушел погулять на несколько дней, ситуация выглядела бы совсем иначе. Все дело в возможности выбора. Все дело в свободе. Свободе уходить и возвращаться, когда заблагорассудится.
Внезапно Джо остро захотелось вернуться на свой стул у окна, стул, который за четыре года он превратил в обжитое, уютное гнездышко, покрытое вылезшими из набивки перьями и чудесной патиной его собственной серо-белой шерсти. А еще захотелось почувствовать умиротворяющие запахи дома: аромат утреннего кофе Клайда, жареного гамбургера, вездесущий запах собак, лука и пива. Он соскучился даже по запаху хозяйских ног.
Сейчас, в эти минуты, Клайда, скорее всего, нет дома. Скорее всего, он ищет Джо, ворча: «Чертов котяра! Проклятый никчемный зверь!» Наверняка Клайд бродит по округе, выкрикивая его имя и расспрашивая соседей.
Не найдя Джо, Клайд, вероятно, позвонит в приют для потерянных и брошенных животных или пойдет туда. Именно так он и сделал, когда потерялся белый котенок, и именно там Клайд и нашел его запертым в клетке. Клайд принес котенка домой, сюсюкая с ним, как с ребеночком, и целую неделю кормил чистым мясом.
Серому коту было неловко, что он заставлял Клайда беспокоиться. Джо ценил Клайда. Можно даже сказать, они были приятелями. Джо был единственным котом в доме, кому хозяин разрешал забираться в свою постель. Джо был единственным, кто обедал на стуле рядом со стулом Клайда. Да, они с Клайдом друзья. Джо знал, как развеселить Клайда, а тот знал, как вызвать улыбку у кота. Джо совсем не хотел волновать Клайда — тот всегда очень беспокоился за своих животных. Другой семьи, кроме них, у Клайда не было.