Прохожий — а вернее, констебль Ее Величества Блейк, — охотно ответил на вопросы пришельца.
— Здесь имеется одна старая дорога, она использовалась в День "Д" при высадке союзников. Вы ее имеете в виду, сэр?
Незнакомец — согласно данным в паспорте, мистер Римо Уильямс — отрицательно покачал головой:
— Нет, не эта. Еще старше, совсем древняя. Имеется еще дорога времен нормандского завоевания.
Констебль уже с подозрением глядел на пришельца.
— А еще старше? Сколько у вас тут дорог?
— Да вообще-то порядочно.
— А какая самая старая?
— Извините, не могу сказать вам точно, сэр.
После чего объект, он же Римо Уильямс, продолжал движение в северном направлении, обследуя по пути все попадавшиеся дороги. У нескольких прохожих он также интересовался, какой длины может быть стадия, пока не получил от девятилетней школьницы искомый ответ.
Эта же школьница, как оказалось, знала и местонахождение старой римской дороги. Она указала Римо на каменные столбики у обочины — около фута высотой — и пояснила:
— Это древнеримские верстовые столбы. Они расставляли их по всем дорогам империи. Это должен знать каждый школьник, сэр!
— Я американец, — виновато пожал плечами Римо.
В это время притаившиеся за кустами агенты Скотланд-Ярда приготовились спасать невинное дитя от опасности, хотя сделать это было бы нелегко, учитывая странные способности незнакомца.
— Ой, простите. Тогда просто идите по этим столбикам. Считать-то вы умеете?
— Считать умею. Я просто не знал, где проходит эта римская дорога. Премного благодарен вам, мисс.
— Что вы, не за что. Конечно, откуда бы вам знать все эти вещи. В общем, идите по этим столбикам.
— Ни за что бы не догадался, что это древнеримские верстовые столбы.
— Многие бы не догадались. Если снова потеряетесь, спросите дорогу у полисмена.
— Не потеряюсь, — успокоил девочку Римо, который уже давно пересчитал по головам засевших в кустах скотланд-ярдовцев и даже чувствовал радиоволны их «уокитоки», посылавшие в штаб операции данные о передвижениях загадочного лица.
— Я тоже так думаю. — Маленькая англичанка показала в улыбке белые зубки и поудобнее подхватила портфель, набитый книжками, лентами, тетрадками, конфетами и прочими необходимыми атрибутами милой британской школьницы девяти с половиной лет. — Только не идите посередине дороги Эти машины такие страшные!
— Машины не страшные. — Римо, приосанившись, откашлялся, дабы придать надлежащую твердость голосу — Это я страшный.
— О, вы, разумеется, страшный. Вы просто ужасный человек! — в карих глазах девочки прыгали искорки смеха. — Но все же прошу вас, не ходите по середине проезжей части.
Заскрипев тормозами, рядом с ними остановился полицейский фургон. На крыше фургона была установлена телекамера.
Сделав два шага, Римо подошел к фургону и, протянув руку к передней фаре, выдрал ее. Снял колеса, извлек шофера, вырвал рулевую консоль, со скрежетом отодрал крышу вместе с камерой.
— Я опасен, — подмигнул он школьнице.
— Вы просто-таки Разрушитель, — покачала она головой.
Из лишенного крыши фургона гурьбой высыпали скотланд-ярдовские молодчики.
— Стойте где стоите, — предупредил их Римо. — Самое большее через час я достану вам вашего премьера. Только не ходите за мной.
— Вы лучше делайте, как он говорит. — Маленькая собеседница безоговорочно его поддержала. — Он, конечно, иногда может переборщить, но вообще он довольно симпатичный, вы не находите?
— Я не симпатичный. — Римо нахмурился. — Я опасный убийца. И убил уже очень много людей.
— В таком случае, должно быть, эти люди были не очень хорошие, но тем не менее прошу вас, идите только по обочине и не садитесь в случайные автомобили. Всего вам доброго, сэр!
Римо угрожающе посмотрел на замерших на обочине полицейских. Он слышал, как один из них сказал в рацию:
— Объект определил себя как опасного убийцу.
Сорвав в малиннике две ягоды, Римо бросил одну из них в полицейских, другую кинул девочке и зашагал по дороге вдоль каменных верстовых столбов.
Он чувствовал, что древняя мостовая лежит под его ногами глубоко в земле. Так было всегда — поверх старых дорог строили новые, а потом и их заново заливали асфальтом. Или забывали о них, и они зарастали травой. То же происходило и с городами: строили новый город на развалинах старого.
Дойдя до нужного, по его расчетам, камня, Римо остановился и огляделся вокруг. Справа простиралось ржаное поле. Слева блеяли овечьи стада. Дорогу окружали руины каменных стен, и где-то неподалеку курился дым над крышей крестьянского дома.
Никаких развалин дворца видно не было. Ни следа — ни камешка, ни колонны. Попросту совсем ничего. Юг Англии.
— Он остановился именно там, где они оставили после похищения автомобиль премьера, — сопровождал Римо неугомонный голос по рации. — Осматривается. — Говоривший явно рассчитывал, что Римо его не слышит. — Теперь повернулся, смотрит назад... приложил к губам палец. Господи Иисусе... этот парень явно слышит меня, хотя я от него в полумиле, не меньше!
Если Римо не мог создать вокруг себя тишину, то, по крайней мере, он способен был сам стать ею. Где-то вдалеке взревел автомобильный мотор, над полем пронесся порыв ветра, зашелестела рожь, крикнула птица в небесах. Римо растворился в звуках и запахах, слушая, вбирая в себя аромат земли, кислый запах влаги, вонь бензина, и вскоре ничто: ни единое движение, ни один звук — не выдавали его присутствия. Он слился со звуками, шорохами, ароматом полей, стал частью этого огромного и странного мира.
Подошвы его ног чувствовали жесткий щебень дорожного покрытия, а глубоко под землей — гладкий и твердый камень. А неподалеку виднелся покрытый травою холмик.
Римо вспомнил, как однажды в Иудее Чиун показал ему очень древнее здание. И объяснил, что в старину дома строили на отшибе, как этот, а когда они становились не нужны, их бросали. Брошенное здание постепенно зарастало травой, ветер приносил к стенам семена и землю. И если оно стояло вот так, заброшенным, несколько веков, мертвая трава, земля и ветер сооружали холм вокруг здания. Археологи только недавно начали раскапывать эти холмы, под многими из которых скрывались древние дворцы, города.
Римо направился вдоль каменной стены по краю золотого ржаного поля к зеленому холмику. Он уже знал, что внутри скрывается каменное здание. Обойдя холм его по периметру, он увидел в одном месте на земле свежие слезы. Обычно когда снимают дерн, так или иначе повреждают траву, но здесь в земле была прорезана едва заметная щель чем-то узким и острым, наподобие лезвия. Щель образовывала прямоугольник размером со средний гроб Дерн снят совсем недавно — трава только-только расправилась.
Сунув в щель кисти обеих рук, Римо поднял ровный пласт дерна. Он слышал, как констебль по рации докладывал начальнику, что странный пришелец явно что-то нашел. Внизу была черная земля, в тонких обрывках корней, примятая. Кто-то рыл здесь совсем недавно — и пройти по его следу не составляло большого труда. Римо понадобилось всего несколько минут, чтобы дорыть до каменной кладки внешней стены некогда великолепного дворца Максимуса Граника, оставившего сей бренный мир по воле Дома Синанджу.
Хейзл Терстон устала угрожать своим похитителям — мол, это никак не сойдет им с рук. Кроме того, она и сама больше в это не верила.
По всему было видно, что выигрыш на их стороне Похитив ее в центре самого британского из всех округа Эйвон, близ курортного городка Бат, они сделали это так, что комар не подточил носа. Им даже не понадобилось вывозить ее из страны — она была надежно упрятана в этой странной комнате под землей.
В заключении они провели уже три дня. Их поили тухлой водой, кормили жестким хлебом. Воздух в помещении становился все более спертым.
— Как вы думаете, мы можем здесь задохнуться? — спросила она советника.
— Помещение, видно, немаленькое, раз мы живы до сих пор.
— Похоже, мы проиграли, а?
— Боюсь, что вы правы.
— А вы говорили, что можно нейтрализовать охрану.
— Можно, разумеется. А потом? Куда бежать? Где мы — и то не знаем.
— А если прорыть подкоп?
— Откуда нам знать, сколько земли они навалили сверху?
— Я ведь треп-то ваш слышу, — заметил охранник, поудобнее устраивая на коленях ручной пулемет.
— Тогда должны уж понять, что ничего от меня не добьетесь.
— Мне от тебя, Хейзл Терстон, ничего не надо, — ответил охранник. — Ты старая грязная британская сука — так вот и знай.
— В поражении или в победе — вы во всех случаях так же гнусны, как и в тот день, когда ваши матери ощенились вами, — заметила премьер-министр Великобритании.
Советник бросил на нее предупреждающий взгляд.
— А чего вы боитесь? Что мы вдруг ему не понравимся? — кивнула Хейзл Терстон на часового.
— Если ты мне не понравишься, сучья дочь, я вышибу тебе зенки!
— Уверена, что такие, как он, и составят то самое правительство, которое эти ослы хотят привести к власти. А сами потом удивляются, почему, мол, новое правительство вместо хлеба с маслом натравливает на них полицию. Сами хотели того, засранцы.
Грудь храброй женщины тяжело вздымалась. В комнате становилось трудно дышать. Из кармана у охранника торчала пластиковая трубка, к которой он каждые десять минут прикладывался. Ясно — кислород.
— Если мне суждено здесь сдохнуть, — Хейзл Терстон повернулась к охраннику, — хочу кое-что сказать вам. Пригласите сюда своего главаря, мне нужно побеседовать с ним напоследок.
— Можешь сказать это все и мне.
— Тебе я бы и свои грязные трусы стирать не позволила. Зови, остолоп!
В кармане у мистера Эрисона, появившегося через две минуты после того, как охранник отправился за ним, трубки с кислородом не было. Казалось, он вообще не нуждался в воздухе и был свеж, как сорванный с грядки огурец.
— Вы хотели видеть меня? Произнести, так сказать, последнее слово?
— Именно. Видно, умереть мне придется все-таки здесь, и притом очень скоро. Так вот, я желаю, чтобы вы знали, о чем я в последнюю минуту думала.
— Обожаю последние слова, — заметил мистер Эрисон. — Люблю, когда их выбивают на памятниках, вышивают на знаменах, а уж статуя с героическим последним словом на пьедестале способна заставить меня всхлипнуть от умиления.
— Боже, храни Англию, народ английский и королеву, — медленно произнесла Хейзл Терстон — и тьма, подступившая к глазам, обрушилась на нее.
Открыв глаза, она обнаружила, что обрушилась не тьма. С грохотом, напоминавшим пушечный выстрел, осыпалась одна из стен комнаты, и в пролом вместе с потоком свежего воздуха влетела солидных размеров каменная глыба.
А потом в проломе стены возник человек — высокий, худой, с широкими запястьями. Габаритов он был явно меньших, чем охранник с ручным пулеметом, уже вскочивший к тому времени на ноги и готовый к активным действиям. Действовать, однако, ему не пришлось. Пришелец сделал едва заметное движение — и ручной пулемет с лязгом полетел на пол, а в черепе часового образовалось отверстие величиною с кулак.
Советник заикал.
— Клянусь, я никогда такого не видел. Это... уверяю вас, это не человек. Я знаю, что говорю. Я знаю.
— О, это мой друг... наследник очень, очень старинного Дома, — промолвил мистер Эрисон, все это время неподвижно стоявший на месте.
— И я пришел за тобой, — Римо кивнул в его сторону.
— К вашим услугам, — раскланялся мистер Эрисон. — Я, собственно, тоже тебя давно дожидаюсь. И вот — дождался-таки. Ты, конечно, получил послание?
— Но не понял сути.
— Она проста: не стой у меня на пути.
— Ты же сам притащил меня сюда, а теперь я у тебя на пути?
— Вы всегда у меня на пути — вы, ты, другие двуногие. Я всего-то хочу слегка поразвлечься, а вы мешаете мне. И больше всех всегда мне мешал Дом Синанджу. Вот, гляди — это остатки дворца старины Граника; он всегда относился ко мне с уважением, чего о вас, мерзавцах, не скажешь Так ваши зарезали его прежде, чем он успел начать славную гражданскую войну. Ну куда это годится, я тебя спрашиваю?
— Кто вы? — спросила Хейзл Терстон.
— Я тот, кто не любит, чтобы у него под ногами путались, — мистер Эрисон галантно улыбнулся даме.
— Я — ваш спаситель, — почти одновременно с Эрисоном ответил Римо, затем спросил: — А вы кого, собственно, спрашиваете — его или меня?
— Обоих. Оба — выйдите отсюда, пожалуйста.
— Минуточку, — извинился Римо. — Сначала я попытаюсь покончить с этим молодчиком.
— Извольте. В таком случае первой выйду я.
Шагнув в пролом, она увидела наверху по краям дыры встревоженные лица сотрудников Скотланд-Ярда. И кивнула им, чтобы не беспокоились.
Римо поднял с каменного пола солидную известняковую глыбу — весом в тонну, а может быть, чуть поболее. Вернее, он лишь слегка тронул ее рукою, и через миг она уже плавно летела прямо в голову мистера Эрисона. Римо не отставал от нее — он боялся, что Эрисон сумеет увернуться. Но тот и не собирался уворачиваться. Пройдя сквозь летящий каменный снаряд, он — плечом вперед — вошел в стену.
Осколки глыбы разлетелись в стороны, разбившись о стену. Один из них слегка поцарапал запястье премьер-министра. Но она успела заметить, что худощавый незнакомец обставил свое исчезновение чуть менее таинственным образом. Если мистер Эрисон ушел сквозь стену, то неизвестный спаситель просочился сквозь плотный строй скотланд-ярдовцев и полиции.
Дорожные патрули потеряли его из вида еще на дороге в Бат, но чуть позже премьер-министру передали секретную телефонограмму президента Соединенных Штатов Америки, из которой она узнала, что незнакомец был американцем и президент послал его специально для ее, мисс Терстон, спасения.
— Он как-то странно двигается, — заметила премьерминистр в разговоре с президентом Соединенных Штатов Америки. — Но кто этот Эрисон и какую террористическую организацию он представляет?
— Этого мы не знаем, — вздохнул президент.
— Как бы то ни было, действует он более эффективно, чем все эти дилетанты вместе взятые.
— Это-то нас и беспокоит, — снова вздохнул президент.
Он не стал говорить даже своей давней союзнице, что доктору Харолду У. Смиту пришлось использовать для обработки сведений о таинственном противнике целый вычислительный центр. Было выяснено, что противник использует самые современные методы и под его руководством даже самые неорганизованные группы террористов обретают эффективность и способность к мгновенным действиям. И главное — желание сражаться, подобного которому еще не было, пожалуй, зафиксировано во всей истории этой безумной планеты.
Римо же вернулся обратно в Синанджу вместе с Пу — и нерешенной проблемой, тяготившей его с каждым днем все более. Утешался он тем, что, хотя ничего пока не смог сделать с Эрисоном, относительно Пу у него родились кое-какие планы. Для начала он забрал ее жить в большой дом на холме, как и подобало жене Мастера. После чего вызвал Чиуна на серьезный разговор.
— Как американец, я требую участия моей жены в нашем деле.
— Что так же глупо, как и все, придуманное американцами.
— У Пу есть кое-какие идеи насчет финансовой части, папочка.
— Вот как? — ядовито поинтересовался Чиун.
Сунув пальцы рук в рукава, он вопросительно уставился на Римо.
— В частности, она предлагает впредь записывать: кто что сделал при выполнении текущего задания. И что кому за это полагается, соответственно. Мы ведь таких записей не вели. Потому и получали все скопом. По-моему, тебе стоит поговорить с ней на этот предмет.
Всю эту тираду Римо выдал единым духом, не мигая глядя в глаза наставнику. Чиун, так же внимательно глядя Римо в глаза, ответил, что будет рад побеседовать с Пу.
Когда вошла Пу, он пригласил ее сесть перед ним на циновку. Пу, как и подобает воспитанной невестке, вначале подала чай — причем Чиуну досталась чашка с неким подобием чуть теплой воды, ей — с черным, словно смола, отваром. Римо, невинно улыбаясь, устроился между ними. Вроде все развивалось в соответствии с задуманным.
Пу выдала положенную порцию славословий в адрес Мастеров Синанджу, после чего перешла к восхвалению достоинств их жен. Попутно она пересказывала их биографии. Римо заинтересованно внимал: таких подробностей он раньше не слышал.
Пу знала мельчайшие детали жизнеописания супруги каждого из Мастеров — в особенности размеры полученных ею подарков. Чиун лишь кивал, подтверждая сказанное. Закончила она уже заполночь. Волны Корейского залива за окном стали черными, как траурная одежда.
— Свои требования ты тоже изложила? — поинтересовался Чиун.
— О да, возлюбленный отец моего дражайшего супруга!
— Тогда советую тебе серьезно поговорить с Римо, поскольку именно он должен удовлетворить их. Ведь тебе, как его жене, причитается часть его доли, но не моей, разумеется. Между собой, спешу сообщить тебе, мы уже давно все решили.
— А какую долю получает Римо?
— Какую бы я ни назвал — он получает ее немедленно. Таков обычай Синанджу.
Римо наблюдал, как обычно румяные щеки Пу стремительно теряют окраску.
— Видишь ли, милая, — начал он мягко, — если ты начинаешь чувствовать, что этот брак невыгоден для тебя, самое время покончить с этим.
— Не-ет, — захныкала Пу. — Никто из Мастеров Синанджу не требовал развода!
Чиун, улыбаясь, встал с циновки, дабы оставить Римо наедине с Пу, полной решимости вытащить из супруга подробный отчет о собственности. Но, уже перешагнув порог, обернулся к Римо:
— Если мистер Эрисон объявится снова — а он непременно объявится, — я поеду с тобой, сын мой. И уж тогда я, Мастер Синанджу, покажу тебе, как с ним совладать.
— Здесь имеется одна старая дорога, она использовалась в День "Д" при высадке союзников. Вы ее имеете в виду, сэр?
Незнакомец — согласно данным в паспорте, мистер Римо Уильямс — отрицательно покачал головой:
— Нет, не эта. Еще старше, совсем древняя. Имеется еще дорога времен нормандского завоевания.
Констебль уже с подозрением глядел на пришельца.
— А еще старше? Сколько у вас тут дорог?
— Да вообще-то порядочно.
— А какая самая старая?
— Извините, не могу сказать вам точно, сэр.
После чего объект, он же Римо Уильямс, продолжал движение в северном направлении, обследуя по пути все попадавшиеся дороги. У нескольких прохожих он также интересовался, какой длины может быть стадия, пока не получил от девятилетней школьницы искомый ответ.
Эта же школьница, как оказалось, знала и местонахождение старой римской дороги. Она указала Римо на каменные столбики у обочины — около фута высотой — и пояснила:
— Это древнеримские верстовые столбы. Они расставляли их по всем дорогам империи. Это должен знать каждый школьник, сэр!
— Я американец, — виновато пожал плечами Римо.
В это время притаившиеся за кустами агенты Скотланд-Ярда приготовились спасать невинное дитя от опасности, хотя сделать это было бы нелегко, учитывая странные способности незнакомца.
— Ой, простите. Тогда просто идите по этим столбикам. Считать-то вы умеете?
— Считать умею. Я просто не знал, где проходит эта римская дорога. Премного благодарен вам, мисс.
— Что вы, не за что. Конечно, откуда бы вам знать все эти вещи. В общем, идите по этим столбикам.
— Ни за что бы не догадался, что это древнеримские верстовые столбы.
— Многие бы не догадались. Если снова потеряетесь, спросите дорогу у полисмена.
— Не потеряюсь, — успокоил девочку Римо, который уже давно пересчитал по головам засевших в кустах скотланд-ярдовцев и даже чувствовал радиоволны их «уокитоки», посылавшие в штаб операции данные о передвижениях загадочного лица.
— Я тоже так думаю. — Маленькая англичанка показала в улыбке белые зубки и поудобнее подхватила портфель, набитый книжками, лентами, тетрадками, конфетами и прочими необходимыми атрибутами милой британской школьницы девяти с половиной лет. — Только не идите посередине дороги Эти машины такие страшные!
— Машины не страшные. — Римо, приосанившись, откашлялся, дабы придать надлежащую твердость голосу — Это я страшный.
— О, вы, разумеется, страшный. Вы просто ужасный человек! — в карих глазах девочки прыгали искорки смеха. — Но все же прошу вас, не ходите по середине проезжей части.
Заскрипев тормозами, рядом с ними остановился полицейский фургон. На крыше фургона была установлена телекамера.
Сделав два шага, Римо подошел к фургону и, протянув руку к передней фаре, выдрал ее. Снял колеса, извлек шофера, вырвал рулевую консоль, со скрежетом отодрал крышу вместе с камерой.
— Я опасен, — подмигнул он школьнице.
— Вы просто-таки Разрушитель, — покачала она головой.
Из лишенного крыши фургона гурьбой высыпали скотланд-ярдовские молодчики.
— Стойте где стоите, — предупредил их Римо. — Самое большее через час я достану вам вашего премьера. Только не ходите за мной.
— Вы лучше делайте, как он говорит. — Маленькая собеседница безоговорочно его поддержала. — Он, конечно, иногда может переборщить, но вообще он довольно симпатичный, вы не находите?
— Я не симпатичный. — Римо нахмурился. — Я опасный убийца. И убил уже очень много людей.
— В таком случае, должно быть, эти люди были не очень хорошие, но тем не менее прошу вас, идите только по обочине и не садитесь в случайные автомобили. Всего вам доброго, сэр!
Римо угрожающе посмотрел на замерших на обочине полицейских. Он слышал, как один из них сказал в рацию:
— Объект определил себя как опасного убийцу.
Сорвав в малиннике две ягоды, Римо бросил одну из них в полицейских, другую кинул девочке и зашагал по дороге вдоль каменных верстовых столбов.
Он чувствовал, что древняя мостовая лежит под его ногами глубоко в земле. Так было всегда — поверх старых дорог строили новые, а потом и их заново заливали асфальтом. Или забывали о них, и они зарастали травой. То же происходило и с городами: строили новый город на развалинах старого.
Дойдя до нужного, по его расчетам, камня, Римо остановился и огляделся вокруг. Справа простиралось ржаное поле. Слева блеяли овечьи стада. Дорогу окружали руины каменных стен, и где-то неподалеку курился дым над крышей крестьянского дома.
Никаких развалин дворца видно не было. Ни следа — ни камешка, ни колонны. Попросту совсем ничего. Юг Англии.
— Он остановился именно там, где они оставили после похищения автомобиль премьера, — сопровождал Римо неугомонный голос по рации. — Осматривается. — Говоривший явно рассчитывал, что Римо его не слышит. — Теперь повернулся, смотрит назад... приложил к губам палец. Господи Иисусе... этот парень явно слышит меня, хотя я от него в полумиле, не меньше!
Если Римо не мог создать вокруг себя тишину, то, по крайней мере, он способен был сам стать ею. Где-то вдалеке взревел автомобильный мотор, над полем пронесся порыв ветра, зашелестела рожь, крикнула птица в небесах. Римо растворился в звуках и запахах, слушая, вбирая в себя аромат земли, кислый запах влаги, вонь бензина, и вскоре ничто: ни единое движение, ни один звук — не выдавали его присутствия. Он слился со звуками, шорохами, ароматом полей, стал частью этого огромного и странного мира.
Подошвы его ног чувствовали жесткий щебень дорожного покрытия, а глубоко под землей — гладкий и твердый камень. А неподалеку виднелся покрытый травою холмик.
Римо вспомнил, как однажды в Иудее Чиун показал ему очень древнее здание. И объяснил, что в старину дома строили на отшибе, как этот, а когда они становились не нужны, их бросали. Брошенное здание постепенно зарастало травой, ветер приносил к стенам семена и землю. И если оно стояло вот так, заброшенным, несколько веков, мертвая трава, земля и ветер сооружали холм вокруг здания. Археологи только недавно начали раскапывать эти холмы, под многими из которых скрывались древние дворцы, города.
Римо направился вдоль каменной стены по краю золотого ржаного поля к зеленому холмику. Он уже знал, что внутри скрывается каменное здание. Обойдя холм его по периметру, он увидел в одном месте на земле свежие слезы. Обычно когда снимают дерн, так или иначе повреждают траву, но здесь в земле была прорезана едва заметная щель чем-то узким и острым, наподобие лезвия. Щель образовывала прямоугольник размером со средний гроб Дерн снят совсем недавно — трава только-только расправилась.
Сунув в щель кисти обеих рук, Римо поднял ровный пласт дерна. Он слышал, как констебль по рации докладывал начальнику, что странный пришелец явно что-то нашел. Внизу была черная земля, в тонких обрывках корней, примятая. Кто-то рыл здесь совсем недавно — и пройти по его следу не составляло большого труда. Римо понадобилось всего несколько минут, чтобы дорыть до каменной кладки внешней стены некогда великолепного дворца Максимуса Граника, оставившего сей бренный мир по воле Дома Синанджу.
Хейзл Терстон устала угрожать своим похитителям — мол, это никак не сойдет им с рук. Кроме того, она и сама больше в это не верила.
По всему было видно, что выигрыш на их стороне Похитив ее в центре самого британского из всех округа Эйвон, близ курортного городка Бат, они сделали это так, что комар не подточил носа. Им даже не понадобилось вывозить ее из страны — она была надежно упрятана в этой странной комнате под землей.
В заключении они провели уже три дня. Их поили тухлой водой, кормили жестким хлебом. Воздух в помещении становился все более спертым.
— Как вы думаете, мы можем здесь задохнуться? — спросила она советника.
— Помещение, видно, немаленькое, раз мы живы до сих пор.
— Похоже, мы проиграли, а?
— Боюсь, что вы правы.
— А вы говорили, что можно нейтрализовать охрану.
— Можно, разумеется. А потом? Куда бежать? Где мы — и то не знаем.
— А если прорыть подкоп?
— Откуда нам знать, сколько земли они навалили сверху?
— Я ведь треп-то ваш слышу, — заметил охранник, поудобнее устраивая на коленях ручной пулемет.
— Тогда должны уж понять, что ничего от меня не добьетесь.
— Мне от тебя, Хейзл Терстон, ничего не надо, — ответил охранник. — Ты старая грязная британская сука — так вот и знай.
— В поражении или в победе — вы во всех случаях так же гнусны, как и в тот день, когда ваши матери ощенились вами, — заметила премьер-министр Великобритании.
Советник бросил на нее предупреждающий взгляд.
— А чего вы боитесь? Что мы вдруг ему не понравимся? — кивнула Хейзл Терстон на часового.
— Если ты мне не понравишься, сучья дочь, я вышибу тебе зенки!
— Уверена, что такие, как он, и составят то самое правительство, которое эти ослы хотят привести к власти. А сами потом удивляются, почему, мол, новое правительство вместо хлеба с маслом натравливает на них полицию. Сами хотели того, засранцы.
Грудь храброй женщины тяжело вздымалась. В комнате становилось трудно дышать. Из кармана у охранника торчала пластиковая трубка, к которой он каждые десять минут прикладывался. Ясно — кислород.
— Если мне суждено здесь сдохнуть, — Хейзл Терстон повернулась к охраннику, — хочу кое-что сказать вам. Пригласите сюда своего главаря, мне нужно побеседовать с ним напоследок.
— Можешь сказать это все и мне.
— Тебе я бы и свои грязные трусы стирать не позволила. Зови, остолоп!
В кармане у мистера Эрисона, появившегося через две минуты после того, как охранник отправился за ним, трубки с кислородом не было. Казалось, он вообще не нуждался в воздухе и был свеж, как сорванный с грядки огурец.
— Вы хотели видеть меня? Произнести, так сказать, последнее слово?
— Именно. Видно, умереть мне придется все-таки здесь, и притом очень скоро. Так вот, я желаю, чтобы вы знали, о чем я в последнюю минуту думала.
— Обожаю последние слова, — заметил мистер Эрисон. — Люблю, когда их выбивают на памятниках, вышивают на знаменах, а уж статуя с героическим последним словом на пьедестале способна заставить меня всхлипнуть от умиления.
— Боже, храни Англию, народ английский и королеву, — медленно произнесла Хейзл Терстон — и тьма, подступившая к глазам, обрушилась на нее.
Открыв глаза, она обнаружила, что обрушилась не тьма. С грохотом, напоминавшим пушечный выстрел, осыпалась одна из стен комнаты, и в пролом вместе с потоком свежего воздуха влетела солидных размеров каменная глыба.
А потом в проломе стены возник человек — высокий, худой, с широкими запястьями. Габаритов он был явно меньших, чем охранник с ручным пулеметом, уже вскочивший к тому времени на ноги и готовый к активным действиям. Действовать, однако, ему не пришлось. Пришелец сделал едва заметное движение — и ручной пулемет с лязгом полетел на пол, а в черепе часового образовалось отверстие величиною с кулак.
Советник заикал.
— Клянусь, я никогда такого не видел. Это... уверяю вас, это не человек. Я знаю, что говорю. Я знаю.
— О, это мой друг... наследник очень, очень старинного Дома, — промолвил мистер Эрисон, все это время неподвижно стоявший на месте.
— И я пришел за тобой, — Римо кивнул в его сторону.
— К вашим услугам, — раскланялся мистер Эрисон. — Я, собственно, тоже тебя давно дожидаюсь. И вот — дождался-таки. Ты, конечно, получил послание?
— Но не понял сути.
— Она проста: не стой у меня на пути.
— Ты же сам притащил меня сюда, а теперь я у тебя на пути?
— Вы всегда у меня на пути — вы, ты, другие двуногие. Я всего-то хочу слегка поразвлечься, а вы мешаете мне. И больше всех всегда мне мешал Дом Синанджу. Вот, гляди — это остатки дворца старины Граника; он всегда относился ко мне с уважением, чего о вас, мерзавцах, не скажешь Так ваши зарезали его прежде, чем он успел начать славную гражданскую войну. Ну куда это годится, я тебя спрашиваю?
— Кто вы? — спросила Хейзл Терстон.
— Я тот, кто не любит, чтобы у него под ногами путались, — мистер Эрисон галантно улыбнулся даме.
— Я — ваш спаситель, — почти одновременно с Эрисоном ответил Римо, затем спросил: — А вы кого, собственно, спрашиваете — его или меня?
— Обоих. Оба — выйдите отсюда, пожалуйста.
— Минуточку, — извинился Римо. — Сначала я попытаюсь покончить с этим молодчиком.
— Извольте. В таком случае первой выйду я.
Шагнув в пролом, она увидела наверху по краям дыры встревоженные лица сотрудников Скотланд-Ярда. И кивнула им, чтобы не беспокоились.
Римо поднял с каменного пола солидную известняковую глыбу — весом в тонну, а может быть, чуть поболее. Вернее, он лишь слегка тронул ее рукою, и через миг она уже плавно летела прямо в голову мистера Эрисона. Римо не отставал от нее — он боялся, что Эрисон сумеет увернуться. Но тот и не собирался уворачиваться. Пройдя сквозь летящий каменный снаряд, он — плечом вперед — вошел в стену.
Осколки глыбы разлетелись в стороны, разбившись о стену. Один из них слегка поцарапал запястье премьер-министра. Но она успела заметить, что худощавый незнакомец обставил свое исчезновение чуть менее таинственным образом. Если мистер Эрисон ушел сквозь стену, то неизвестный спаситель просочился сквозь плотный строй скотланд-ярдовцев и полиции.
Дорожные патрули потеряли его из вида еще на дороге в Бат, но чуть позже премьер-министру передали секретную телефонограмму президента Соединенных Штатов Америки, из которой она узнала, что незнакомец был американцем и президент послал его специально для ее, мисс Терстон, спасения.
— Он как-то странно двигается, — заметила премьерминистр в разговоре с президентом Соединенных Штатов Америки. — Но кто этот Эрисон и какую террористическую организацию он представляет?
— Этого мы не знаем, — вздохнул президент.
— Как бы то ни было, действует он более эффективно, чем все эти дилетанты вместе взятые.
— Это-то нас и беспокоит, — снова вздохнул президент.
Он не стал говорить даже своей давней союзнице, что доктору Харолду У. Смиту пришлось использовать для обработки сведений о таинственном противнике целый вычислительный центр. Было выяснено, что противник использует самые современные методы и под его руководством даже самые неорганизованные группы террористов обретают эффективность и способность к мгновенным действиям. И главное — желание сражаться, подобного которому еще не было, пожалуй, зафиксировано во всей истории этой безумной планеты.
Римо же вернулся обратно в Синанджу вместе с Пу — и нерешенной проблемой, тяготившей его с каждым днем все более. Утешался он тем, что, хотя ничего пока не смог сделать с Эрисоном, относительно Пу у него родились кое-какие планы. Для начала он забрал ее жить в большой дом на холме, как и подобало жене Мастера. После чего вызвал Чиуна на серьезный разговор.
— Как американец, я требую участия моей жены в нашем деле.
— Что так же глупо, как и все, придуманное американцами.
— У Пу есть кое-какие идеи насчет финансовой части, папочка.
— Вот как? — ядовито поинтересовался Чиун.
Сунув пальцы рук в рукава, он вопросительно уставился на Римо.
— В частности, она предлагает впредь записывать: кто что сделал при выполнении текущего задания. И что кому за это полагается, соответственно. Мы ведь таких записей не вели. Потому и получали все скопом. По-моему, тебе стоит поговорить с ней на этот предмет.
Всю эту тираду Римо выдал единым духом, не мигая глядя в глаза наставнику. Чиун, так же внимательно глядя Римо в глаза, ответил, что будет рад побеседовать с Пу.
Когда вошла Пу, он пригласил ее сесть перед ним на циновку. Пу, как и подобает воспитанной невестке, вначале подала чай — причем Чиуну досталась чашка с неким подобием чуть теплой воды, ей — с черным, словно смола, отваром. Римо, невинно улыбаясь, устроился между ними. Вроде все развивалось в соответствии с задуманным.
Пу выдала положенную порцию славословий в адрес Мастеров Синанджу, после чего перешла к восхвалению достоинств их жен. Попутно она пересказывала их биографии. Римо заинтересованно внимал: таких подробностей он раньше не слышал.
Пу знала мельчайшие детали жизнеописания супруги каждого из Мастеров — в особенности размеры полученных ею подарков. Чиун лишь кивал, подтверждая сказанное. Закончила она уже заполночь. Волны Корейского залива за окном стали черными, как траурная одежда.
— Свои требования ты тоже изложила? — поинтересовался Чиун.
— О да, возлюбленный отец моего дражайшего супруга!
— Тогда советую тебе серьезно поговорить с Римо, поскольку именно он должен удовлетворить их. Ведь тебе, как его жене, причитается часть его доли, но не моей, разумеется. Между собой, спешу сообщить тебе, мы уже давно все решили.
— А какую долю получает Римо?
— Какую бы я ни назвал — он получает ее немедленно. Таков обычай Синанджу.
Римо наблюдал, как обычно румяные щеки Пу стремительно теряют окраску.
— Видишь ли, милая, — начал он мягко, — если ты начинаешь чувствовать, что этот брак невыгоден для тебя, самое время покончить с этим.
— Не-ет, — захныкала Пу. — Никто из Мастеров Синанджу не требовал развода!
Чиун, улыбаясь, встал с циновки, дабы оставить Римо наедине с Пу, полной решимости вытащить из супруга подробный отчет о собственности. Но, уже перешагнув порог, обернулся к Римо:
— Если мистер Эрисон объявится снова — а он непременно объявится, — я поеду с тобой, сын мой. И уж тогда я, Мастер Синанджу, покажу тебе, как с ним совладать.
Глава девятая
— Стало быть, Чиун знает его?
— Думаю, да, — сказал в трубку Римо.
Он в очередной раз беседовал со Смитом по телефону, установленному в доме пекаря. Супруга пекаря, мать драгоценной Пу, только что получила по почте заказанное ей платье от «Харродс». В данный момент дражайшая теща занималась приготовлением ужина и, снуя между кухней и жилой комнатой и проходя мимо Римо, не упускала случая в сопровождении насмешливой улыбки произвести рукой жест, означающий оценку его мужских способностей, — согнутый палец, стыдливо направленный в пол. Иногда палец указывал сначала на миску только что промытой лапши, а затем, поднявшись вверх, — на Римо, нетрудно было догадаться, что и этот жест имел то же значение. Иногда же она указывала на приходящего за окном старика, намекая, что и от Римо можно ожидать примерно такого же отношения к священным обязанностям супруга.
Римо всеми силами старался не обращать на нее внимания. Нигде, ни в одной части света с ним, Мастером Синанджу, не обращались с таким вопиющим неуважением как в этой забытой Богом деревне. В принципе, конечно, это отношение можно было изменить, но это значило бы капитуляцию перед женушкой. А заняться любовью с Пу — такого Римо не мог себе даже и представить. Лучше уж нырнуть с головой в котел с теплым отваром печенки с луком. Или сидеть в голом виде в кадке с заливной рыбой. Или забраться на гору мороженого мармелада — и уже оттуда не слезать.
О драгоценной Пу Римо думал неоднократно, и чем чаще он думал о ней, тем несостоятельнее казалась ему идея соития. Может, когда-нибудь, но не сейчас, увольте. А лучше... лучше вообще никогда.
И дело не в том, что Пу, например, была толстухой. Часто полнота делает женщину лишь привлекательней. Но до самой глубины души — если кто-нибудь когда-нибудь мог до нее добраться — Пу Каянг являла собой средоточие всех неприятных черт, которыми только может обладать женщина, а это куда хуже физических недостатков.
В первые же три минуты, проведенные в отеле «Царь Давид», Пу умудрилась усвоить замашки и интонации обвешанных бриллиантами морщинистых матрон с Лонг-Айленда или с нефтяных скважин Техаса.
Из Лондона Пу вернулась, переняв худшие черты британской аристократии, — высокомерие, снобизм и стремление к всеобщему обожанию.
А теперь она еще набивалась к нему в партнеры.
А ее матушка? Пу пользовалась ею, как собственным и весьма тяжелым мини-тараном. Римо все чаще становилось жаль забитого и вымотанного пекаря. В доме, где правят женщины, ему оставалось положение раба — и не больше.
Вообще Римо давно заметил, даже самые обаятельные дамы в Синанджу относились к мужчине как к некоему орудию, которому природа дала функции производителя и кормильца. Например, от Чиуна он ни разу не слышал доброго слова в адрес его покойной жены, хотя вместе они прожили без малого лет сорок. Правда, Мастеров обычно мало интересовали женщины — у них было искусство Синанджу. Это было их единственной и главной привязанностью — большей, чем невеста, любовница или жена. Дом Синанджу да пребудет в веках! Все остальное неважно.
И поэтому Римо, американского гражданина и уроженца города Ньюарка, объединяло с наследниками древнего корейского рода чувство, далеко превосходившее все известные виды человеческих взаимоотношений. Это было совместное знание, совместная принадлежность к Синанджу. И даже когда они с Чиуном полностью расходились во взглядах, привычках, они оставались ближе друг другу, чем однояйцевые близнецы. И потому в данный момент Римо пытался объяснить ситуацию Смиту — и не мог сделать этого.
— Он сразу узнал Эрисона. В самом начале. Еще у Литл Биг Хорн, в Дакоте — помните?
— Помню. И кто же он?
— Этого-то он мне сказать пока и не может.
— Это почему? Послушайте, вы, по-моему, до сих пор не поняли, с чем имеете дело. Этот человек — вещь, субстанция, не знаю что, — остановить которого нет возможности.
— Я же остановил его.
— Нет, не остановили, Римо, — ответил Смит.
И снова начал задавать бесконечные вопросы, выспрашивая мельчайшие детали всех трех столкновений с Эрисоном. И чем больше подробностей припоминал Римо, тем мрачнее делался доктор Смит.
— Повторяю вам, Римо, — и теперь я уяснил это четко — перед нами человек, или робот, или что-то еще, чему нет возможности противодействовать. Все детали ваших с ним встреч показывают, что он оставлял начатое исключительно по собственной воле, а не по причине принятых вами мер.
— Физически — да, я еще не могу с ним справиться. Но в свитках Синанджу наверняка есть ответ и на это.
— Не знаю, какой ответ вы надеетесь найти. Знаете, что по-настоящему беспокоит меня и, соответственно, президента?
Отвернувшись от жены пекаря, Римо вперил взгляд в мутное слюдяное окно. Стоял полдень, жаркое солнце словно пыталось высушить холодные свинцовые волны залива. В небе носились и кричали чайки, словно хлопья снега, падая на воду, на камни, на рыбацкие суда.
— Понимаете, за всеми его действиями нет видимой мотивации. Он — как ракета, выпущенная наобум. Своими акциями он не преследует никакой цели. Вначале он помогает индейцам встать на тропу войны, затем собирает идрийцев для захвата американского авианосца, а вслед за тем организует банду ирландских уголовников и превращает их в одно из лучших боевых подразделений во всей Европе! А потом исчезает, все им созданное разваливается, но он появляется и начинает все снова. Для чего ему это? Где логика?
— У него вроде бы какие-то старые счеты с Домом Синанджу. Недаром Чиун сразу узнал его.
— Ну хорошо. Вы знаете Синанджу, Римо. Много ли у Дома Синанджу врагов?
— Да нету их! В этом-то и загвоздка. Нигде в свитках ни о каких врагах ни слова не сказано. Но... не волнуйтесь, Смитти.
— Вы серьезно мне это предлагаете?
— Вполне серьезно. Потому что Чиун обещал научить меня, как с ним справиться.
— Надеюсь только на это. Потому что сегодня утром кто-то выкрал в Ватикане папу римского. Итальянская полиция, которой доступа в Ватикан нет, сообщает, что впервые за многие столетия папская гвардия приведена в боевую готовность.
— Отлично. Явно работа Эрисона. Вот теперь Чиун пускай мне все и покажет.
Для поездки в Рим Чиун выбрал черное кимоно с серебряной вышивкой — дар, полученный Домом Синанджу несколько столетий назад от одного знатного итальянского рода.
На угольно-черных складках среди прихотливого орнамента была вышита надпись:
«Дому, снискавшему наше безграничное уважение, дар рода Борджиа, отныне и впредь верных и преданнейших друзей».
— Это кимоно ни разу не надевали с тех пор, как получивший его Мастер вернулся из Италии, — объяснял Чиун, пока узенькая долбленка везла их к стоявшему в двух милях от берега авианосцу, с которого военный самолет Тихоокеанской флотилии должен был доставить их в Рим. — Симпатичная была семья — эти Борджиа. Только слишком любили все делать сами. А умели делать не все. Лукреция Борджиа, например, пользовалась ядами, но поскольку считала, что главное в работе ассасина — акт умерщвления врага, вся семья до сих пор пользуется дурной славой. Как часто благополучное царствование рушится из-за излишней самонадеянности владык! Они думают, что сумеют все сделать сами — ведь в наших руках все так просто выглядит.
— Так что ты собираешься делать с Эрисоном? — прервал рефлексии наставника Римо.
— Думаю, да, — сказал в трубку Римо.
Он в очередной раз беседовал со Смитом по телефону, установленному в доме пекаря. Супруга пекаря, мать драгоценной Пу, только что получила по почте заказанное ей платье от «Харродс». В данный момент дражайшая теща занималась приготовлением ужина и, снуя между кухней и жилой комнатой и проходя мимо Римо, не упускала случая в сопровождении насмешливой улыбки произвести рукой жест, означающий оценку его мужских способностей, — согнутый палец, стыдливо направленный в пол. Иногда палец указывал сначала на миску только что промытой лапши, а затем, поднявшись вверх, — на Римо, нетрудно было догадаться, что и этот жест имел то же значение. Иногда же она указывала на приходящего за окном старика, намекая, что и от Римо можно ожидать примерно такого же отношения к священным обязанностям супруга.
Римо всеми силами старался не обращать на нее внимания. Нигде, ни в одной части света с ним, Мастером Синанджу, не обращались с таким вопиющим неуважением как в этой забытой Богом деревне. В принципе, конечно, это отношение можно было изменить, но это значило бы капитуляцию перед женушкой. А заняться любовью с Пу — такого Римо не мог себе даже и представить. Лучше уж нырнуть с головой в котел с теплым отваром печенки с луком. Или сидеть в голом виде в кадке с заливной рыбой. Или забраться на гору мороженого мармелада — и уже оттуда не слезать.
О драгоценной Пу Римо думал неоднократно, и чем чаще он думал о ней, тем несостоятельнее казалась ему идея соития. Может, когда-нибудь, но не сейчас, увольте. А лучше... лучше вообще никогда.
И дело не в том, что Пу, например, была толстухой. Часто полнота делает женщину лишь привлекательней. Но до самой глубины души — если кто-нибудь когда-нибудь мог до нее добраться — Пу Каянг являла собой средоточие всех неприятных черт, которыми только может обладать женщина, а это куда хуже физических недостатков.
В первые же три минуты, проведенные в отеле «Царь Давид», Пу умудрилась усвоить замашки и интонации обвешанных бриллиантами морщинистых матрон с Лонг-Айленда или с нефтяных скважин Техаса.
Из Лондона Пу вернулась, переняв худшие черты британской аристократии, — высокомерие, снобизм и стремление к всеобщему обожанию.
А теперь она еще набивалась к нему в партнеры.
А ее матушка? Пу пользовалась ею, как собственным и весьма тяжелым мини-тараном. Римо все чаще становилось жаль забитого и вымотанного пекаря. В доме, где правят женщины, ему оставалось положение раба — и не больше.
Вообще Римо давно заметил, даже самые обаятельные дамы в Синанджу относились к мужчине как к некоему орудию, которому природа дала функции производителя и кормильца. Например, от Чиуна он ни разу не слышал доброго слова в адрес его покойной жены, хотя вместе они прожили без малого лет сорок. Правда, Мастеров обычно мало интересовали женщины — у них было искусство Синанджу. Это было их единственной и главной привязанностью — большей, чем невеста, любовница или жена. Дом Синанджу да пребудет в веках! Все остальное неважно.
И поэтому Римо, американского гражданина и уроженца города Ньюарка, объединяло с наследниками древнего корейского рода чувство, далеко превосходившее все известные виды человеческих взаимоотношений. Это было совместное знание, совместная принадлежность к Синанджу. И даже когда они с Чиуном полностью расходились во взглядах, привычках, они оставались ближе друг другу, чем однояйцевые близнецы. И потому в данный момент Римо пытался объяснить ситуацию Смиту — и не мог сделать этого.
— Он сразу узнал Эрисона. В самом начале. Еще у Литл Биг Хорн, в Дакоте — помните?
— Помню. И кто же он?
— Этого-то он мне сказать пока и не может.
— Это почему? Послушайте, вы, по-моему, до сих пор не поняли, с чем имеете дело. Этот человек — вещь, субстанция, не знаю что, — остановить которого нет возможности.
— Я же остановил его.
— Нет, не остановили, Римо, — ответил Смит.
И снова начал задавать бесконечные вопросы, выспрашивая мельчайшие детали всех трех столкновений с Эрисоном. И чем больше подробностей припоминал Римо, тем мрачнее делался доктор Смит.
— Повторяю вам, Римо, — и теперь я уяснил это четко — перед нами человек, или робот, или что-то еще, чему нет возможности противодействовать. Все детали ваших с ним встреч показывают, что он оставлял начатое исключительно по собственной воле, а не по причине принятых вами мер.
— Физически — да, я еще не могу с ним справиться. Но в свитках Синанджу наверняка есть ответ и на это.
— Не знаю, какой ответ вы надеетесь найти. Знаете, что по-настоящему беспокоит меня и, соответственно, президента?
Отвернувшись от жены пекаря, Римо вперил взгляд в мутное слюдяное окно. Стоял полдень, жаркое солнце словно пыталось высушить холодные свинцовые волны залива. В небе носились и кричали чайки, словно хлопья снега, падая на воду, на камни, на рыбацкие суда.
— Понимаете, за всеми его действиями нет видимой мотивации. Он — как ракета, выпущенная наобум. Своими акциями он не преследует никакой цели. Вначале он помогает индейцам встать на тропу войны, затем собирает идрийцев для захвата американского авианосца, а вслед за тем организует банду ирландских уголовников и превращает их в одно из лучших боевых подразделений во всей Европе! А потом исчезает, все им созданное разваливается, но он появляется и начинает все снова. Для чего ему это? Где логика?
— У него вроде бы какие-то старые счеты с Домом Синанджу. Недаром Чиун сразу узнал его.
— Ну хорошо. Вы знаете Синанджу, Римо. Много ли у Дома Синанджу врагов?
— Да нету их! В этом-то и загвоздка. Нигде в свитках ни о каких врагах ни слова не сказано. Но... не волнуйтесь, Смитти.
— Вы серьезно мне это предлагаете?
— Вполне серьезно. Потому что Чиун обещал научить меня, как с ним справиться.
— Надеюсь только на это. Потому что сегодня утром кто-то выкрал в Ватикане папу римского. Итальянская полиция, которой доступа в Ватикан нет, сообщает, что впервые за многие столетия папская гвардия приведена в боевую готовность.
— Отлично. Явно работа Эрисона. Вот теперь Чиун пускай мне все и покажет.
Для поездки в Рим Чиун выбрал черное кимоно с серебряной вышивкой — дар, полученный Домом Синанджу несколько столетий назад от одного знатного итальянского рода.
На угольно-черных складках среди прихотливого орнамента была вышита надпись:
«Дому, снискавшему наше безграничное уважение, дар рода Борджиа, отныне и впредь верных и преданнейших друзей».
— Это кимоно ни разу не надевали с тех пор, как получивший его Мастер вернулся из Италии, — объяснял Чиун, пока узенькая долбленка везла их к стоявшему в двух милях от берега авианосцу, с которого военный самолет Тихоокеанской флотилии должен был доставить их в Рим. — Симпатичная была семья — эти Борджиа. Только слишком любили все делать сами. А умели делать не все. Лукреция Борджиа, например, пользовалась ядами, но поскольку считала, что главное в работе ассасина — акт умерщвления врага, вся семья до сих пор пользуется дурной славой. Как часто благополучное царствование рушится из-за излишней самонадеянности владык! Они думают, что сумеют все сделать сами — ведь в наших руках все так просто выглядит.
— Так что ты собираешься делать с Эрисоном? — прервал рефлексии наставника Римо.