— А это зачем? — сумрачно спросил Римо, указывая на ящик размером с малолитражный автомобиль.
   — Это наша супружеская постель. — Пу удивленно захлопала ресницами. — Мы же не можем начать медовый месяц без нее, правда, милый?
   К тому времени, как Римо наконец прибыл в Идру, он был готов убить кого бы то ни было без особых на то причин. По случаю хмурого утра, жары или дурного настроения. Подошел бы любой повод.
   Пу он оставил в дружественном Иерусалиме, пообещав на обратном пути из Идры забрать ее. Та скрепя сердце смирилась с необходимостью, взяв с него слово, что он вернется.
   Пу Каянг, дочь пекаря из корейской рыбацкой деревни, получила номер в отеле «Царь Давид». Когда-то в нем останавливались Анвар Садат, Генри Киссинджер и президент Никсон. Номер вполне удовлетворил Пу — при условии, что ей предоставят еще один для багажа и туалетов. А поскольку платил за все Госдепартамент США — Смиту удалось устроить это, — Римо велел администрации удовлетворять все просьбы жены.
   Старший портье нервно проглотил слюну.
   Вечером Римо был уже в Каире, где пересел на лайнер, вылетавший в Рабат, а оттуда рейсом марокканской компании вылетел в Идру.
   Республика Идра уже трижды подписывала с Марокко договор о политическом объединении и раза три объявляла Марокко войну как предателю интересов арабского мира. Остальные страны, от Йемена до Ирака, генерал Мумас почитал лояльными. Это распространялось и на Палестину — точнее, за отсутствием оной, на Организацию ее освобождения.
   В данный момент Марокко считалась союзником Идры в рамках пан-арабского договора, и потому марокканские самолеты могли беспрепятственно садиться в столице республики. Однако еще в Израиле Римо предупредили, что в Идре его могут ждать неприятности, причиной которых станет его американский паспорт.
   На что Римо ответил:
   — Посмотрим.
   И когда таможенник в идрийском аэропорту, хмуро глянув на Римо, потребовал паспорт, Римо убил таможенника.
   Даже самых хладнокровных людей брак способен довести до белого каления. Отфутболив голову таможенника к дверям, Римо вышел из здания аэропорта в толчею столицы республики Идра — маяка революции, стража ислама и неутомимого борца с сионистской экспансией.
   Паспорт Римо почему-то никого больше не заинтересовал.
   Большая часть великой идрийской армии отбыла в победоносный поход на Израиль, и поэтому резиденцию генерала Мумаса охраняли всего несколько человек. Сидя в караульном помещении, стражи в сотый раз слушали по радио репортаж о захвате идрийской армией авианосца «Джеймс К. Поук».
   Сообщение это каждый час передавалось по радиостанциям всего арабского мира. Великая победа — мужество и хитрость против превосходящих сил неприятеля. Идрийские солдаты проявили такое дерзновение и храбрость, что теперь их уважали даже враги. И хвалебные эпитеты в их адрес можно было увидеть уже не только в левых изданиях и листовках неонацистов.
   А люди... На улицах не было возбужденных толп, никто не стрелял в воздух в порыве радости. Новое чувство захлестнуло сердца людей — уверенность, подобной которой арабский мир не помнил с древних времен.
   Чтобы не устраивать шума, Римо просто прошел вслед за охранником, направлявшимся к дворцу, и вскоре уже входил в массивные двери отделанного мрамором помещения, известного под названием «Ставка командования революционного народа».
   Генерал Мумас, в белом кителе с таким количеством медалей, что их хватило бы на все войны за последние полтораста лет, сидел у радиоприемника, слегка кивая в такт заявлениям комментаторов, называвших его «солнцем исламского мира» и «величайшим арабским лидером всех времен».
   Римо вцепился в копну курчавых черных волос генерала и энергично встряхнул его. Несколько медалей со звоном упали на пол.
   — Ты — один из его людей? — спросил генерал. — Вы пришли все-таки за моей жизнью...
   — Я пришел за нашим кораблем.
   — У меня его нет, — развел руками генерал.
   Большим и указательным пальцем свободной руки Римо сдавил на генеральской шее тонкую жилку нерва.
   Генерал закричал.
   — Я... я больше не властен над ними! Клянусь... они не подчиняются мне!
   — А ты постарайся. Уж связаться-то с ними ты можешь, я думаю.
   — Я... я связывался... но они не желают слушать меня.
   — Так попробуй еще, — предложил Римо.
   Пока слуги тянули из соседней комнаты отделанный золотом телефонный аппарат, Римо задумчиво полировал физиономией генерала мраморную столешницу.
   Не будь этот тип в данный момент так ему нужен, Римо не задумываясь покончил бы с ним. Он чувствовал, что ненавидит даже эти мраморные стены. Но если бы его разум целиком захватила эта жаркая волна ненависти, действия Мастера Синанджу стали бы опасны прежде всего для него самого, а допускать подобное Римо не собирался.
   Именно холодный разум давал силу Мастеру.
   Наконец телефон подтянули к мраморному столу, и генерал, всхлипывая от боли, вышел на связь с бортом «Джеймса К. Поука». Он сразу узнал голос в трубке — это был полковник Хамид Хайди.
   — О брат мой, мы повелеваем тебе побеседовать с нашим гостем...
   — Я занят, — последовал резкий ответ.
   — Чем же можешь ты быть...
   — Приведением боеголовок в полную готовность. Мы на траверсе Иерусалима и накроем их систему Пво первым залпом.
   Генерал, покрывшись испариной, накрыл рукой трубку:
   — Может... попытаться остановить их?
   — Погоди. — Римо нахмурился. — Это дело нужно хорошенько обдумать...


Глава шестая


   — Их нужно остановить, — кивнул Римо после секундной паузы.
   Мысль об Иерусалиме, исчезающем в ядерном вихре... Священный город трех мировых религий, родной дом для одной из них. И потом, за драгоценную Пу он тоже несет ответственность: в деревне Синанджу все знают, что ей нечего бояться, раз она под защитой Мастера.
   И если с ней что-нибудь случится, Чиун никогда не простит его.
   Что же, спасать священный город, столицу давнего союзника Америки, только из-за того, что он боится гнева Чиуна? Неужели Синанджу настолько вытеснила из его памяти уроки сестер-монахинь из приюта для сирот в Ньюарке, что он не подумал даже о том, что этот город — родина христианства? Неужели он дошел до этого?
   Дошел, хмыкнул про себя Римо, и довольно давно.
   — Скажи ему, что высылаешь им на помощь своего эмиссара.
   — Вы действительно поможете им?
   — По-моему, в этом они меньше всего нуждаются.
   — Но что вы сможете сделать в одиночку?
   — Пробрался же я сюда, — кивнул Римо на тело охранника, лежавшее у раскрытых дверей.
   — Может быть, нам удастся договориться?
   — Никоим образом.
   — Вы могли бы устроить так, чтобы ни один из моих людей на этом корабле не сошел бы на берег? Если да, то сколько вы просите?
   Римо давно разгадал ход мыслей генерала, но решил на всякий случай прикрыться маской непонимания.
   — Вы хотите уничтожить их? — спросил он, изобразив изумление.
   — Видите ли, у меня возникли трудности, суть которых, возможно, вам непонятна. Разумеется, я был и остаюсь борцом против империализма, сионизма, капитализма и угнетения. Я — за исламский образ жизни. — Генерал задумчиво отхлебнул из бокала виски с содовой — продукт столь же запретный для мусульманина, как свинина. — Но чтобы остаться во главе этой борьбы, нельзя мириться с существованием конкурентов. Или позволить, чтобы кто-то обошел меня в этом поединке со злом. Вы понимаете?
   — Не очень.
   — Предположим, они уничтожат гнездо сионистов, оккупирующих палестинские территории.
   — То-то вы будете рады.
   — Конечно. Это будет великая победа над нашим общим врагом, но победа не моя, а этого выскочки. Сначала он и его приспешники возьмут Иерусалим, а потом... кто знает? Дамаск? Эр-Рияд? Каир? Кто остановит их?
   — К чему ты клонишь, приятель?
   — От имени борцов с сионизмом, независимых арабских и исламских государств, мечтающих восстановить нашу законную власть над Иерусалимом и борющихся за это во имя Аллаха и нашего будущего, я предлагаю любую цену за то, чтобы ни один из находящихся на борту «Джеймса К. Поука» героических борцов за дело арабского мира не сошел с корабля на берег — ни сейчас, ни когда-либо впоследствии.
   — То есть я должен убить их?
   — Любую цену! И я гарантирую вам поддержку своего и любого другого правительства. Вы, должно быть, знаете — мы не бедняки.
   — Тогда для начала, генерал, вот что...
   И Римо перечислил все пришедшие ему на память сокровища, украденные некогда из деревни Синанджу, пока он, ученик Мастера, выполнял очередное задание КЮРЕ.
   — Даже для начала это многовато.
   — От вас требуется только сказать, где это находится, а и уж сделаю остальное.
   Обещание вкупе с заверениями в великой и неувядающей любви было дано немедленно. Возможно, американец и выполнит задуманное, но, безусловно, погибнет при этом и сам. И тогда генералу Мумасу не придется разыскивать весь этот умопомрачительный список.
   Но янки, однако, не дурак — знает, какой гонорар потребовать...
   Когда чертов американец уже находился на борту генеральского самолета, вылетевшего в район дислокации «Джеймса К. Поука», ныне переименованного в «Джихад», генерал связался с захваченным кораблем и попросил полковника Хайди к аппарату.
   Теперь он разыграет другую карту, и тогда выяснится, кто действительно сможет возглавить этот поход.
   — Дорогой полковник, — генерал постарался придать голосу некоторую задушевность, — мне показалось, что моей армии нужен новый командующий.
   — Нет, — коротко ответил полковник.
   — Что «нет»?
   — Нет никакого повода начинать со мной этот разговор, генерал. Я солдат, а не охотник за званиями. Я — один из победивших в честном бою. И если мне суждено носить генеральское звание, я получу его только на поле боя, поле чести.
   — Но и я говорю о чести — о чести получить звание фельдмаршала...
   — Вы хотите, чтобы я предал своего командира, генерал. Но я не стану этого делать. Я встречусь лицом к лицу с любым врагом, а умру я или вернусь с победой — это будет зависеть лишь от моего мужества и военного опыта. Но — больше никаких заговоров. Больше не будет убитых детей, автомобилей, начиненных взрывчаткой. Я собираюсь сражаться и умереть как солдат, как мужчина, как арабский воин.
   — Твои слова, о брат мой, проливают свет в мою душу. Твои честность и мужество будят во мне чувство стыда. Разреши же поздравить тебя с назначением первым заместителем командующего армией Идры!
   Генерал подозвал к аппарату другого полковника и, когда тот подошел, зашептал в трубку:
   — Этот Хайди определенно сошел с ума. Он замышляет убить всех вас, полковник. Приказываю вам немедленно арестовать его и принять у него командование. Вас я назначаю генералом. Действуйте, генерал.
   — Я не нанесу своему собрату по оружию удар в спину, — последовал ответ. — И если я заслужу генеральское звание, то убивая врагов, а не братьев-арабов.
   — Как верно! Как это верно, — с придыханием повторил генерал, после чего поинтересовался, есть ли поблизости другие полковники.
   За двадцать минут он предложил пост главнокомандующего дюжине кандидатов, но все они отвергли его предложение. При этом говорили они не нормальным, обычным, языком, а какими-то странными фразами, изъясняясь весьма напыщенно и цветисто.
   Последней попыткой генерала был разговор с полковником, из-за которого, собственно, все и началось. Бывшего полковника, а ныне генерала Эрисона очень заинтересовало известие о том, что скуластый американец с темными глазами вылетел на истребителе в сторону «Джеймса К. Поука», рассчитывая приземлиться прямо на палубе авианосца.
   — Он замышлял убить вас — и я спросил себя, не мой ли долг защитить величайшую из наших побед, предупредив вас о его появлении? Но вы в безопасности, генерал: я дал ему самолет, лишенный оружия. А поскольку за штурвалом не русский, а идрийский пилот, он, возможно, даже не дотянет до авианосца.
   — А что должен сделать в свою очередь я?
   — О, ровно ничего, лишь отложить атаку на Иерусалим и встретиться с другими арабскими лидерами. Вы будете назначены командующим победоносной армии всего арабского мира. Вы можете стать его единоличным правителем!
   На другом конце провода раздался громкий хохот:
   — Ах, генерал, да вы, верно, не поняли. Я ведь уже получил то, чего добивался. Мне не нужен весь мир — мне нужна война — милая старомодная война, Мумас!
   — О, конечно, конечно, борьба исцеляет душу. Но... ведь у всякой воины, генерал, должна быть цель...
   — Война сама по себе и есть цель, приятель! — снова рассмеялся Эрисон, и в трубке раздались гудки.
   Сев в самолет, Римо сразу понял, почему боевой потенциал идрийских ВВС, оснащенных самыми современными самолетами, какие можно купить за деньги, полностью игнорировался Мумасом, предпочитавшим похищать гражданские авиалайнеры, громить кошерные рестораны и взрывать дискотеки поблизости от американских военных баз.
   На высоте двух тысяч футов пилот идриец, сидевший за штурвалом самого мощного русского истребителя, повернулся к Римо и спросил его, как дела. Спросил он это по-русски. Римо помнил еще кое-что из русского времен средневековья, усвоенного им при изучении свитков Синанджу, в которых рассказывалось о службе ассасинов русским царям.
   — Кажется, все путем, — вспомнить странный язык было нелегко, но фраза все-таки получилась.
   — Хотите взять управление на себя? — спросил пилот.
   Он был одним из обладателей звания Героя Идры, в кителе, сплошь увешанном медалями за нанесение потерь врагу. В газетах сообщалось, что он успел сбить пятьдесят израильских, десять английских и двадцать американских боевых самолетов. В бытность свою на дипломатической службе он застрелил английского полицейского из окна идрийского посольства в Лондоне, а когда за это был выслан из Англии, то по прибытии на родину получил из рук президента награду за боевые действия против британских вооруженных сил.
   — Да нет, спасибо, — ответил Римо. — У вас прекрасно все получается.
   Глядя в бездонное голубое небо над головой, Римо ощущал себя его частью — птицей, облаком... Да, об этих новых истребителях говорили правду. Не машина — висящее за плечом оружие. Сам он оружия не любил, больше доверяя собственному телу, но для обычного двуногого такая машина могла сделать немало: он становился сильнее, быстрее, увертливее. Бам, трах — и ты уже в небе. Здорово!
   — Вам понравился мой взлет? — спросил летчик.
   — Замечательно.
   — Может быть, разбег надо было увеличить?
   — Может.
   — Сопротивление было слишком большим. Я потому и спрашиваю.
   — Я не знаю, — признался Римо.
   — Вам, значит, разбег не показался коротким?
   — Какой разбег?
   — Разве вы не русский инструктор?
   — Нет. Я пассажир.
   — Что?! — возопил пилот. — А кто же будет сажать эту штуку?!
   — А вы что, сами не можете?
   — Могу. Я делал это уже несколько раз на тренажере, но рядом со мной всегда сидел русский офицер...
   — Можете — значит, можете, — пожал плечами Римо.
   — Но на авианосец!..
   — И на него сможете.
   — Для этого нужно специальное обучение!
   — Я вас научу, — пообещал Римо.
   — Как же вы меня научите, если не умеете сами?
   — Я не говорил, что не умею. Я не умею только водить самолет.
   — Но это же чепуха какая-то! — вскричал насмерть перепуганный идриец.
   — Не волнуйтесь, — успокоил его Римо. — Все будет хорошо. Давайте, заходите на авианосец.
   Для этого им пришлось пролететь над всем Шестым флотом. Уже несколько минут их «пасли» американские истребители, пролетая в угрожающей близости.
   — Вы не думайте о них. Пусть они вам не мешают.
   — Как же мне о них не думать, спрашивается?
   — Я вас этому научу. И как сажать самолет — тоже.
   — Но вы же сами сказали, что не умеете.
   — Нет, — согласился Римо.
   — Мне кажется, вы сумасшедший.
   — Нет — просто еще живой и надеюсь таким же и оставаться. Итак, первое, на что вам нужно обратить внимание, — это небо.
   — Оно все забито американскими самолетами. И эти пилоты считаются лучшими в мире... хотя нет, лучшие, пожалуй, израильские. Мы, наверное, прокляты, нам все время попадается сильный противник.
   — Вы не следуете моим указаниям. Всмотритесь в небо. Думайте о нем, слушайте его, чувствуйте. Облака, воздух, влагу, простор... станьте частью всего этого.
   — Мне кажется, у меня почти получилось...
   — Теперь дышите. И думайте о своем дыхании. Думайте о вдохе, о выдохе, снова о вдохе...
   — Думаю... о, мне кажется, я чувствую себя лучше...
   — Разумеется. А теперь вспомните о самолетах — и забудьте о них.
   — Я и не вспоминал...
   — Конечно.
   — Но как вы это делаете?
   — Очень просто: если я велю вам не думать о желтом слоне, вы только о нем думать и будете. Но когда вы начинаете думать о дыхании, то автоматически отключаетесь от всего, что вокруг вас.
   — Да, это верно...
   — Ваше дыхание — самое важное, — продолжал Римо. — Растворитесь в нем.
   Он увидел, как опали судорожно поднятые плечи летчика, — тот явно расслабился. Теперь даже имеющийся у него малый опыт должен сработать. Римо помог ему снизиться, пройти сквозь облака, и когда внизу показался крохотный, словно поплавок, силуэт авианосца, всячески — отвлекал пилота от разговоров о посадке, заставляя его в то же время думать о палубе как о ровном, широком поле, а не как об обрыве или крае пропасти.
   Один из самых сложных маневров в авиации — посадка на зыбкую палубу военного корабля, но прежде чем пилот успел это осознать, истребитель уже заруливал на посадочную площадку. В этом и была хитрость — если бы пилот хоть на секунду вырвался из-под власти уверенного голоса сидевшего рядом с ним человека с широкими запястьями и понял, что все-таки сажает самолет, то неизбежно запаниковал бы.
   Самолет немедленно окружили идрийские солдаты, сплошь увешанные оружием, но они не держали автоматы наизготовку, как охранники в президентском дворце Эти люди вели себя совсем по-другому. Однако любому, осмелившемуся нарушить их обманчивое спокойствие, явно не поздоровилось бы.
   Именно так, вспомнилось Римо, вели себя и оджупа у Литл Биг Хорн. Здесь чувствовалась рука Эрисона, Римо не сомневался в этом.
   Правда, авианосец выгодно отличался от дакотской степи — песчаных бурь здесь не было. А значит, у мистера Эрисона не будет и возможности исчезнуть в песчаном смерче.
   Римо, выбравшись на палубу, повернулся к солдатам:
   — Эрисон. Не слыхали про такого? Я ищу его.
   — Это наш генерал.
   — И где он?
   — Везде, где ему заблагорассудится. Он не докладывает нам, — усмехнулся высокий малый с карабином.
   Поскольку Римо прилетел на идрийском самолете, солдаты приняли его за русского инструктора. Никто из них все равно не поверил бы, что их брат-идриец самостоятельно посадил самолет. Они наперебой рассказывали ему как замечательно генерал Эрисон научил их сражаться. Теперь они могли побеждать без помощи машин, лишь собственной храбростью.
   В сопровождении идрийского солдата Римо обошел ангары под верхней палубой. В кабине одного из истребителей сидел пленный американский летчик. У морских пехотинцев лишь отобрали оружие, но обращались с ними хорошо и даже кормили. В кают-компании держали под стражей матросов и офицерский состав. Но Эрисона нигде видно не было.
   В конце концов, тронув своего провожатого за плечо. Римо виновато произнес:
   — Вообще-то у меня для вас неважные новости. Я, видите ли, американец.
   — Тогда ты умрешь, — немедленно среагировал араб, вскидывая тупоносый «узи».
   Ствол смотрел Римо прямо в солнечное сплетение. Араб в долю секунды нажал на спуск — обычный солдат никогда не сумел бы так быстро сделать это.
   Но он был хоть и необычный, но все же солдат, и Римо размазал его по железной двери.
   — Корабль надо вернуть, — обратился он к морским пехотинцам, наблюдавшим за динамичной сценой из своего узилища.
   — Эти ребята задали нам перцу, — заметил один из них.
   — Теперь наша очередь.
   — Вот это верно!
   Подобным же способом Римо освободил запертых внизу моряков, затем — пилотов в ангарах. Там и началось сражение, постепенно приближаясь к капитанской рубке. Внутренние проходы в мгновение ока оказались завалены трупами. От стен и балок, высекая искры и сея смерть, рикошетировали автоматные пули. Бой шел с полудня и до полуночи, когда последний из идрийцев, зажав в руке нож, кинулся на моряка, вооруженного ручной гранатой. Победила, как и ожидалось, техника.
   И тогда из громкоговорителей раздался голос:
   — Вот это мне нравится. Таких ребят я люблю! Честь и слава вам, доблестные воины!
   Это был Эрисон.
   По палубе трудно было ходить — она стала скользкой от пролитой крови. Оставшиеся в живых с трудом держались на ногах. Римо, глубоко дыша, прислонился к залитой кровью лестнице. Иначе не назовешь — мясорубка. Не зря Чиун так часто сравнивал войну с бойней. Сражавшиеся в первые же минуты потеряли контроль над собой и дрались не с врагом, а скорее с собственным страхом. А теперь...
   Чикагские бойни и то лучше выглядят.
   Эрисона Римо нашел в рубке штурмана. Тот смеялся:
   — Да, вот это война!
   Глядя на него, можно было подумать, что он принимает парад по случаю праздника.
   — Но для вас она кончена, — заметил Римо.
   Он не стал применять какой-то особой тактики, ждать, пока Эрисон соберется, — просто с такой силой нанес ему два удара в солнечное сплетение и в голову, что услышал, как что-то лязгнуло о бронированную стену рубки. Оба удара попали в цель — испариться в песчаном столбе у мистера Эрисона просто не было времени.
   В следующую секунду Римо с изумлением осознал, что на один из его кулаков надет золоченый шлем с перьями, на другой — пробитая в самой середине золотая кираса.
   В Иерусалиме профессор археологии после недолгого изучения сообщил Римо, что такие доспехи носили арабские воины за много веков до рождества Христова. Профессора крайне изумило то, что выглядели древние трофеи совсем как новые.
   — То есть совершенно! Смотрите, вот клеймо мастера. И вот, видите — в насечке остался воск. Но уверяю вас, этот способ изготовления воска утерян в третьем столетии!
   — Да, я заметил.
   — Это, несомненно, подделка, но... но это невозможно, ибо все приемы, при помощи которых сделаны эти доспехи, забыты века назад! Как вам удалось изготовить их? Умоляю, признайтесь!
   — Да что вы, я не умею этого.
   — Где же тогда вы их взяли?
   — Сувенир на память. Друг подарил.
   — Чем, вы думаете, могло быть проделано это отверстие? — профессор указал на обширную дыру в золоченой дамасской стали.
   Подумав, Римо со вздохом произнес:
   — Кулаком, профессор.
   В отеле «Царь Давид» его встретила драгоценная Пу, освоившая за это время два новых английских слова.
   — Кондоминиум! «Блумингдейл»! — с триумфом изрекла она.
   За время, пока его не было, Пу успела познакомиться с очаровательной леди из Нью-Йорка. Леди очень жалела Пу, потому что та не одевалась по-западному. Вместе с новой знакомой они прошлись по иерусалимским магазинам, чтобы обновить ее гардероб. Там на столике пустяковый счет — каких-то восемнадцать тысяч долларов.
   — Как ты ухитрилась потратить восемнадцать тысяч в стране, которая производит в основном автоматы?
   — Но у меня же совсем ничего не было! — Пу надулась. — И даже мужа в первую брачную ночь тоже не было.
   — Тогда уж лучше трать сколько влезет.
   — Деньги не могут заменить любовь.
   — Да? Почему это?
   — Потому что я хочу кондоминиум и счет в «Блумингдейл».
   Внизу в вестибюле Римо ждало письмо. На конверте стоял штемпель Белфаста. В письме говорилось: «Я жду тебя».
   Из американского посольства Римо связался со Смитом, и вскоре подводная лодка уже несла его к берегам Корейского залива — к милым сердцу берегам Синанджу, родины наставника белого Мастера.
   — Это ты послал мне из Ирландии письмо, папочка? Мне его передали в вестибюле «Царя Давида».
   — Царь Давид, — Чиун досадливо поморщился, — был ужасным властителем. Евреи правильно сделали, что избавились от него. Он устраивал бесконечные войны. Для того чтобы похитить царицу Савскую, было достаточно нанять ассасина — так нет, он устроил настоящее побоище. В котором, кстати, погиб муж этой девицы. А кем он кончил? Персонажем этой... Библии. Вот что бывает, если вместо честной сделки с ассасином устроить войну.
   — Иными словами, это было не твое послание.
   — Каждая секунда, в течение которой ты не занят поисками сокровища, пропадает зря. Почему, скажи, должен я тратить на тебя свое время?
   — Вопросов больше нет. Благодарю, папочка.
   — Что, Пу уже понесла?
   — Нет, если только не совратила там кого-нибудь из местных хасидов.
   — Свое обещание ты не выполнил, — помрачнел Чиун.
   — Я сказал, что сделаю это, но не сказал, когда именно.
   В Белфасте, по улицам которого сновали английские броневики, не давая протестантам и католикам возможности окончательно истребить друг друга, а в тюрьмах томились сторонники этого самого истребления, питая тщетную надежду на призрачный уход англичан, который позволит им раз и навсегда разрешить противостояние двух конфессий одной религии, не затихавшее в течение многих столетий, в паб под названием «Боров и арфа» вошел невысокий, крепкого сложения человек в сером пиджаке и поношенной вельветовой кепке. Заказав для всех присутствующих пива, он поднял в воздух свой бокал с «Гиннесом» и с улыбкой произнес: