— Хулители и завистники на вашем прогнившем Западе сделали все, чтобы опорочить его светлое имя. Он был великодушный и милосерднейший государь.
— Да неужто?
— Он платил всегда вовремя — и золотом высшей пробы. Никто в Синанджу не голодал в те времена, ибо не было случая, чтобы Иван Справедливейший задерживал выплаты ассасинам.
— В Синанджу вообще никто никогда не голодал. И золотом этим вы никогда не пользовались. А сваливали его в несуразном сарае на холме. И все это — только предлог, чтобы эта свалка увеличивалась.
— И это ты говоришь о сокровищах Синанджу?!
Чиун издал приглушенный горестный вопль, который по идее должен был расколоть небо над миром греха. Белый Мастер Синанджу, его ученик, называет священные сокровища, которые четыре тысячелетия собирали мастера, не иначе как свалкой!
— А потом, — изрек Чиун, несколько успокоившись, — сокровища все равно украли.
— Да брось ты. С тех пор Америка утроила ежегодный гонорар, только бы вам восстановить эти ваши запасы.
— Сокровища дома Синанджу не могут быть восстановлены. Между прочим, пока ты шляешься неизвестно где, спасая, по твоему выражению, мир — мир, который для тебя ничего до сих пор не сделал, — я вынужден в одиночку радеть о пополнении наших запасов.
— Где бы был сейчас Дом Синанджу, если бы я не спас мир, папочка?
— Мир сам спасает себя. Каждый раз он подходит на волосок к краю гибели, но как-то умудряется избежать ее, — вздохнул Чиун.
— И Синанджу так же?
— Да, ибо мы мудро следуем естественному порядку. И почитаем наши сокровища. А их украли. Золотые монеты и алмазы, подаренные Александром, — хоть и белым, но, без сомнения, одним из величайших людей. Статуи из прекрасного фарфора, такой тонкой работы, что миньские императоры дарили их только своим сыновьям, ну и, разумеется, нам, Синанджу, их ассасинам. Жемчужины от великих фараонов, каждая стоимостью в целый континент... Сокровища тысячелетий. Все, все украли.
— А как же американское золото, которым платят, между прочим, и за мои услуги?
— Вот! Золото. Вот все, что Америка может предложить нам. Все больше золота, но «больше» вовсе не означает «лучше», Римо. Масса золота, но ни капли вкуса, того, что делает неповторимой любую цивилизацию!
— Благодаря Америке я стал Синанджу, — пожал плечами Римо.
— Это благодаря мне ты стал Синанджу.
И здесь Чиун был в принципе прав. Вернее, благодаря им обоим Римо стал Синанджу, но доказать это старому корейцу не представлялось никакой возможности. Поэтому Римо, пропустив мимо ушей последнее замечание, отправился вниз за рисом, а вернувшись, обнаружил, что Чиун ожидает его уже в компании доктора Харолда У Смита.
Римо обеспокоенно взглянул на него:
— Я готов поклясться, что там, на Кубе, сделал все правильно...
— Да, там все в порядке, — кивнул Смит.
Пока Римо готовил в маленькой открытой кухне рис, Смит неподвижно сидел на низеньком диване в гостиной. Входная дверь в дом была закрыта, но Римо знал, что в портфеле у Смита вполне достаточно всякой новомодной электроники, чтобы не сходя с места определить, не подслушивает ли кто-нибудь снаружи. Римо был уверен, что Смит засек бы и того, кто еще только собирался подслушивать. Чиун все так же восседал на циновке в позе лотоса выпрямившись, настолько погруженный в себя, что казался в этой светлой, хорошо проветренной комнате не более живым, чем находившаяся в ней мебель.
— Корейцы, — изрек он, не открывая глаз, — большие мастера в электронике. Я лично тренировал его.
На эту реплику Римо тоже решил не реагировать.
— Проблема в том, что в Оклахоме происходит нечто странное, — раздался позади Римо бесцветный голос Смита. — Банда индейцев оджупа встала на тропу войны.
— Их же небось раз-два и обчелся, — удивился Римо. — А у вас армия.
— Армия! — фыркнул Чиун. — Армия — это человеческая глупость, возведенная в абсолют и многократно умноженная.
— Армия в такой ситуации бесполезна, — пояснил Смит.
— Вот-вот, — закивал Чиун. — Если бы часть вашей мудрости вложить в глупую голову Римо...
— Президент не хочет, чтобы американцы стреляли в американцев.
— Нью-Йорк он, как видно, давно не посещал.
Чиун по-корейски выразил одобрение замечанию своего питомца, одновременно напомнив Римо, чтобы он не откровенничал с Императором — каковым титулом он упорно продолжал именовать Смита, несмотря на периодические возражения со стороны последнего.
Ибо в восемнадцатом свитке Свода правил Мастера, записанных Старшим Мастером Ги (с комментариями Мастера Ги Младшего), говорилось:
«Доверие ассасина императору подобно мечу, который держишь не за рукоять, а за лезвие. Оно способно лишь повредить самому ассасину».
Римо ответил по-корейски, что отлично помнит этот пассаж, а доверие Смиту лишь облегчает им обоим работу, а вовсе не осложняет ее.
На что Чиун, опять же по-корейски, философски заметил, что кажущееся облегчением в начале может обернуться препятствием в самом конце.
Смит по-прежнему сидел на низеньком диване, положив на колени свой «дипломат», и с интересом прислушивался к странному бормотанию, которым обменивались Чиун и Римо. Когда собеседники перешли на повышенные тона, Смит понял, что они о чем-то заспорили.
Попытка Смита вмешаться натолкнулась на единодушную просьбу извинить их еще на пару минут. Когда наконец Римо и Чиун с видимым отвращением отвернулись друг от друга, Смит не выдержал:
— Так я повторяю — у нас проблема. Эта самая горстка индейцев сначала рассеяла людей шерифа, затем роту местной полиции, а сейчас одержала победу над национальной гвардией Оклахомы!
— Национальная гвардия Оклахомы — это часть федеральной армии, папочка, — объяснил Римо Чиуну.
— Что можно ожидать от армии, кроме поражений в боях? — вопросил Чиун. — И я думал, что машины из железа не терпят поражений.
— Если только они не корейского производства, — огрызнулся Римо.
— Римо, не спорь с Императором, — снова перешел на корейский Чиун.
— Я и не спорю, — ответил Римо по-английски.
— По-моему, вы как раз этим и занимаетесь, — удивленно заметил Смит.
— Если мне понадобится ваше мнение, Смитти, я обращусь за ним к вам. Извините, это у нас с Чиуном личное.
— Как ты можешь беседовать с этим безнадежно глупым Императором? — спросил Чиун по-корейски. — А сам ты — еще больший глупец. Что на уме, то и на языке — и с этим ничего уже не поделаешь.
— Мы называем это честностью, папочка, — произнес Римо по-английски.
— Возможность слышать реплики только одной стороны, — сухо заметил Смит, — несколько затрудняет дело.
— И затрудняет нашу недостойную жизнь, ибо мы причиняем неудобство вам, о всемилостивейший из императоров!
— Да-да... благодарю вас. Безусловно, я не имею ни малейшего желания вмешиваться в ваши личные споры, но, повторяю еще раз, существует проблема, нуждающаяся в решении. Дело в том, что эта банда индейцев превратилась в хорошо вооруженную часть. Эта часть преодолела маршем все расстояние до Дакоты и сейчас встала лагерем у Литл Биг Хорн, где индейцы некогда одержали победу над армией Джорджа Армстронга Кастера.
— А, вы о той резне.
— Армия и резня — вещи неразделимые. У них ведь нет ассасинов, — заметил Чиун, кутаясь в кимоно.
— Именно, — кивнул Смит. — Поэтому наш план состоит в том, чтобы лишить индейскую армию боевой мощи путем устранения их лидера, который, как видно, эту самую мощь и олицетворяет. Говорю вам — это самая настоящая армия, возникшая неизвестно откуда, прекрасно организованная и с таким боевым пылом, какой редко увидишь где-либо в наши дни.
— Ваше решение, как всегда, исполнено мудрости, о Император. Ибо государь, имеющий на службе ассасина, нуждается лишь в очень небольшой армии, но государь, которому служит Мастер, не нуждается в ней совсем!
После чего Чиун перешел непосредственно к предложениям, суть которых состояла в том, что новый способ оплаты услуг Синанджу должен быть основан на процентных отчислениях из оборонного бюджета США. Он вот слышал, что это примерно триллион в год — в то время как за какие-нибудь четыре миллиарда Смит может поставить на поистине широкую ногу подготовку ассасинов в этой стране, хотя, безусловно, ему все равно не найти таких гениальных Мастеров, которые состоят на службе у Императора в настоящее время.
— Боюсь, Император не согласится выцарапать для нас четыре миллиарда, папочка. И кроме того, что ты собираешься с ними делать?
— Вновь наполнить опустевшую сокровищницу Синанджу, источник вечного позора для меня, последнего Мастера. Ибо ни один из Мастеров никогда не терял ничего дороже медной монеты — я же, воспитавший нерадивого ученика, позволивший белому войти в Дом Синанджу, брошен нищим на произвол судьбы, и горе мое не поддается утешению.
— При чем тут белые, папочка? Сокровища-то сперла северокорейская разведка, которая сначала хотела заставить тебя работать на них, а когда не вышло, опустошила вашу сокровищницу, пытаясь представить дело так, будто они ищут вора. Я ведь в курсе. Украли их вовсе не какие-то белые, а корейцы.
— О, только один из них... Глупец, поддавшийся улещениям. Гнилой плод не портит всю ветвь...
— Ага, и еще припомни, что, припрятав украденное, он покончил с собой, так что теперь найти ваше барахло вряд ли кто сподобится. А гнилой он плод или не гнилой — тебе виднее.
Разговор шел по-прежнему на корейском, и Смит, окончательно потеряв терпение, едко осведомился, не мешает ли он. После чего слуха его достигли несколько английских фраз, из которых явствовало, что Чиун обещает разметать индейскую армию по равнинам Дакоты, дабы восславить доблестное имя Императора, а Римо клянется убрать их лидера в самый кратчайший срок.
Именно это доктор Смит и желал услышать.
Шеренги грузовиков и самоходных орудий, протянувшиеся на многие мили вокруг Литл Биг Хорн, ждали сигнала к атаке. Только на этот раз американская армия окружила индейцев — а не наоборот, как было столетие назад, — и генерал Уильям Текумсе Бьюэл с нетерпением ждал приказа из Вашингтона.
Ирония судьбы, подумал генерал, в этот раз в битве у Литл Биг Хорн не будет ни одной лошади. Его отец тоже был кавалеристом — правда, тогда слово «кавалерия» уже служило названием для танковых частей: и дед, и даже прадед. А первый из Бьюэлов, надевший голубую форму кавалерии Соединенных Штатов, был убит как раз здесь, у Литл Биг Хорн. И когда на пресс-конференции генерал Бьюэл заявлял, что не допустит кровопролития, в висок стучала предательская мысль — «теперь мы расквитаемся».
Батареи тяжелой артиллерии расположились за армейскими грузовиками, спрятавшимися за танковым кольцом. Танки пойдут первыми, за ними — пехота. Ну а если эти оджупа пожелают сопротивляться — что ж, тут поделать он ничего не мог. Пусть дерутся. И дохнут, как мухи. Он специально оставил в стальном кольце два узких прохода — на случай, если воины окрестных племен, все еще бредившие победой над армией белых, пожелают ночью присоединиться к бунтовщикам.
В лагере окруженных всю ночь слышались бой барабанов и пение. Ходили слухи, что на стороне восставших — неизвестные силы, что великие духи вернулись к ним и вместе они сокрушат господство белых людей раз и навсегда.
— Стыд и позор, что эти люди, американские граждане; чувствуют себя настолько отторгнутыми нашим обществом, что верят в подобную нелепость, — заявил генерал на пресс-конференции.
Лично он считал абсолютно необходимым размазать этих самых «граждан» гусеницами танков по осенней дакотской грязи.
Атаку он начнет на рассвете — пятью колоннами, и там, где произойдет встреча сторон, умрет последний на этой земле индеец. Его генерал Бьюэл прикончит сам. Может, выстрелит в брюхо и посмотрит, как тот будет корчиться, — так, наверное, бился в смертных судорогах предок генерала.
Затем он составит списки рекомендуемых к награждению и закатит великолепную речь об ужасах этой битвы. В конце можно добавить, что случившееся должно научить человечество жить всегда в согласии и мире.
Этой ночью генерал Бьюэл не спал. Перед самым рассветом, когда должен был вот-вот прозвучать сигнал о готовности, на связь с генералом вышел сам президент.
— Билл, — сказал президент, — у меня для вас новости.
— Какие же? — устало поинтересовался Бьюэл.
— Думаю, мы действительно сможем обойтись без кровопролития.
— Прекрасно. — Голос генерала дрогнул на миг. — А каким образом?
— Прикажите пока не открывать огонь. И ждите распоряжений. Мне кажется, я сам справлюсь с ситуацией.
— Могу я поинтересоваться как, сэр? — спросил Бьюэл.
— Нет.
— Как скажете, сэр. Но должен заметить — эти индейцы настроены крайне воинственно. И мне бы не хотелось оказаться в роли обороняющейся стороны.
— Я гарантирую вам, что обо всем позаботятся.
— А если нет? — поинтересовался Бьюэл.
— Исключено. Подобных случаев еще не было.
— Моя помощь не потребуется?
— Никакая помощь не потребуется.
— Прекрасно, — снова повторил генерал и, повесив трубку, расхохотался. Он-то знал, что последнюю разведгруппу, которая решила проникнуть в индейский бивуак, в полном составе привязали к деревьям и сняли с них скальпы. Этим умникам из Белого дома он даст время до полудня, а затем откроет огонь. Битва в полдень — это красиво.
На холмах Дакоты разверзнется подлинный ад. Солнце — прямо над головой, а солдата после битвы больше всего мучит жажда. Но он отгонит этих краснокожих подальше от реки и на несколько часов оставит их на солнцепеке — он слышал, что его пращур много лет назад любил проделывать то же самое.
— Да неужто?
— Он платил всегда вовремя — и золотом высшей пробы. Никто в Синанджу не голодал в те времена, ибо не было случая, чтобы Иван Справедливейший задерживал выплаты ассасинам.
— В Синанджу вообще никто никогда не голодал. И золотом этим вы никогда не пользовались. А сваливали его в несуразном сарае на холме. И все это — только предлог, чтобы эта свалка увеличивалась.
— И это ты говоришь о сокровищах Синанджу?!
Чиун издал приглушенный горестный вопль, который по идее должен был расколоть небо над миром греха. Белый Мастер Синанджу, его ученик, называет священные сокровища, которые четыре тысячелетия собирали мастера, не иначе как свалкой!
— А потом, — изрек Чиун, несколько успокоившись, — сокровища все равно украли.
— Да брось ты. С тех пор Америка утроила ежегодный гонорар, только бы вам восстановить эти ваши запасы.
— Сокровища дома Синанджу не могут быть восстановлены. Между прочим, пока ты шляешься неизвестно где, спасая, по твоему выражению, мир — мир, который для тебя ничего до сих пор не сделал, — я вынужден в одиночку радеть о пополнении наших запасов.
— Где бы был сейчас Дом Синанджу, если бы я не спас мир, папочка?
— Мир сам спасает себя. Каждый раз он подходит на волосок к краю гибели, но как-то умудряется избежать ее, — вздохнул Чиун.
— И Синанджу так же?
— Да, ибо мы мудро следуем естественному порядку. И почитаем наши сокровища. А их украли. Золотые монеты и алмазы, подаренные Александром, — хоть и белым, но, без сомнения, одним из величайших людей. Статуи из прекрасного фарфора, такой тонкой работы, что миньские императоры дарили их только своим сыновьям, ну и, разумеется, нам, Синанджу, их ассасинам. Жемчужины от великих фараонов, каждая стоимостью в целый континент... Сокровища тысячелетий. Все, все украли.
— А как же американское золото, которым платят, между прочим, и за мои услуги?
— Вот! Золото. Вот все, что Америка может предложить нам. Все больше золота, но «больше» вовсе не означает «лучше», Римо. Масса золота, но ни капли вкуса, того, что делает неповторимой любую цивилизацию!
— Благодаря Америке я стал Синанджу, — пожал плечами Римо.
— Это благодаря мне ты стал Синанджу.
И здесь Чиун был в принципе прав. Вернее, благодаря им обоим Римо стал Синанджу, но доказать это старому корейцу не представлялось никакой возможности. Поэтому Римо, пропустив мимо ушей последнее замечание, отправился вниз за рисом, а вернувшись, обнаружил, что Чиун ожидает его уже в компании доктора Харолда У Смита.
Римо обеспокоенно взглянул на него:
— Я готов поклясться, что там, на Кубе, сделал все правильно...
— Да, там все в порядке, — кивнул Смит.
Пока Римо готовил в маленькой открытой кухне рис, Смит неподвижно сидел на низеньком диване в гостиной. Входная дверь в дом была закрыта, но Римо знал, что в портфеле у Смита вполне достаточно всякой новомодной электроники, чтобы не сходя с места определить, не подслушивает ли кто-нибудь снаружи. Римо был уверен, что Смит засек бы и того, кто еще только собирался подслушивать. Чиун все так же восседал на циновке в позе лотоса выпрямившись, настолько погруженный в себя, что казался в этой светлой, хорошо проветренной комнате не более живым, чем находившаяся в ней мебель.
— Корейцы, — изрек он, не открывая глаз, — большие мастера в электронике. Я лично тренировал его.
На эту реплику Римо тоже решил не реагировать.
— Проблема в том, что в Оклахоме происходит нечто странное, — раздался позади Римо бесцветный голос Смита. — Банда индейцев оджупа встала на тропу войны.
— Их же небось раз-два и обчелся, — удивился Римо. — А у вас армия.
— Армия! — фыркнул Чиун. — Армия — это человеческая глупость, возведенная в абсолют и многократно умноженная.
— Армия в такой ситуации бесполезна, — пояснил Смит.
— Вот-вот, — закивал Чиун. — Если бы часть вашей мудрости вложить в глупую голову Римо...
— Президент не хочет, чтобы американцы стреляли в американцев.
— Нью-Йорк он, как видно, давно не посещал.
Чиун по-корейски выразил одобрение замечанию своего питомца, одновременно напомнив Римо, чтобы он не откровенничал с Императором — каковым титулом он упорно продолжал именовать Смита, несмотря на периодические возражения со стороны последнего.
Ибо в восемнадцатом свитке Свода правил Мастера, записанных Старшим Мастером Ги (с комментариями Мастера Ги Младшего), говорилось:
«Доверие ассасина императору подобно мечу, который держишь не за рукоять, а за лезвие. Оно способно лишь повредить самому ассасину».
Римо ответил по-корейски, что отлично помнит этот пассаж, а доверие Смиту лишь облегчает им обоим работу, а вовсе не осложняет ее.
На что Чиун, опять же по-корейски, философски заметил, что кажущееся облегчением в начале может обернуться препятствием в самом конце.
Смит по-прежнему сидел на низеньком диване, положив на колени свой «дипломат», и с интересом прислушивался к странному бормотанию, которым обменивались Чиун и Римо. Когда собеседники перешли на повышенные тона, Смит понял, что они о чем-то заспорили.
Попытка Смита вмешаться натолкнулась на единодушную просьбу извинить их еще на пару минут. Когда наконец Римо и Чиун с видимым отвращением отвернулись друг от друга, Смит не выдержал:
— Так я повторяю — у нас проблема. Эта самая горстка индейцев сначала рассеяла людей шерифа, затем роту местной полиции, а сейчас одержала победу над национальной гвардией Оклахомы!
— Национальная гвардия Оклахомы — это часть федеральной армии, папочка, — объяснил Римо Чиуну.
— Что можно ожидать от армии, кроме поражений в боях? — вопросил Чиун. — И я думал, что машины из железа не терпят поражений.
— Если только они не корейского производства, — огрызнулся Римо.
— Римо, не спорь с Императором, — снова перешел на корейский Чиун.
— Я и не спорю, — ответил Римо по-английски.
— По-моему, вы как раз этим и занимаетесь, — удивленно заметил Смит.
— Если мне понадобится ваше мнение, Смитти, я обращусь за ним к вам. Извините, это у нас с Чиуном личное.
— Как ты можешь беседовать с этим безнадежно глупым Императором? — спросил Чиун по-корейски. — А сам ты — еще больший глупец. Что на уме, то и на языке — и с этим ничего уже не поделаешь.
— Мы называем это честностью, папочка, — произнес Римо по-английски.
— Возможность слышать реплики только одной стороны, — сухо заметил Смит, — несколько затрудняет дело.
— И затрудняет нашу недостойную жизнь, ибо мы причиняем неудобство вам, о всемилостивейший из императоров!
— Да-да... благодарю вас. Безусловно, я не имею ни малейшего желания вмешиваться в ваши личные споры, но, повторяю еще раз, существует проблема, нуждающаяся в решении. Дело в том, что эта банда индейцев превратилась в хорошо вооруженную часть. Эта часть преодолела маршем все расстояние до Дакоты и сейчас встала лагерем у Литл Биг Хорн, где индейцы некогда одержали победу над армией Джорджа Армстронга Кастера.
— А, вы о той резне.
— Армия и резня — вещи неразделимые. У них ведь нет ассасинов, — заметил Чиун, кутаясь в кимоно.
— Именно, — кивнул Смит. — Поэтому наш план состоит в том, чтобы лишить индейскую армию боевой мощи путем устранения их лидера, который, как видно, эту самую мощь и олицетворяет. Говорю вам — это самая настоящая армия, возникшая неизвестно откуда, прекрасно организованная и с таким боевым пылом, какой редко увидишь где-либо в наши дни.
— Ваше решение, как всегда, исполнено мудрости, о Император. Ибо государь, имеющий на службе ассасина, нуждается лишь в очень небольшой армии, но государь, которому служит Мастер, не нуждается в ней совсем!
После чего Чиун перешел непосредственно к предложениям, суть которых состояла в том, что новый способ оплаты услуг Синанджу должен быть основан на процентных отчислениях из оборонного бюджета США. Он вот слышал, что это примерно триллион в год — в то время как за какие-нибудь четыре миллиарда Смит может поставить на поистине широкую ногу подготовку ассасинов в этой стране, хотя, безусловно, ему все равно не найти таких гениальных Мастеров, которые состоят на службе у Императора в настоящее время.
— Боюсь, Император не согласится выцарапать для нас четыре миллиарда, папочка. И кроме того, что ты собираешься с ними делать?
— Вновь наполнить опустевшую сокровищницу Синанджу, источник вечного позора для меня, последнего Мастера. Ибо ни один из Мастеров никогда не терял ничего дороже медной монеты — я же, воспитавший нерадивого ученика, позволивший белому войти в Дом Синанджу, брошен нищим на произвол судьбы, и горе мое не поддается утешению.
— При чем тут белые, папочка? Сокровища-то сперла северокорейская разведка, которая сначала хотела заставить тебя работать на них, а когда не вышло, опустошила вашу сокровищницу, пытаясь представить дело так, будто они ищут вора. Я ведь в курсе. Украли их вовсе не какие-то белые, а корейцы.
— О, только один из них... Глупец, поддавшийся улещениям. Гнилой плод не портит всю ветвь...
— Ага, и еще припомни, что, припрятав украденное, он покончил с собой, так что теперь найти ваше барахло вряд ли кто сподобится. А гнилой он плод или не гнилой — тебе виднее.
Разговор шел по-прежнему на корейском, и Смит, окончательно потеряв терпение, едко осведомился, не мешает ли он. После чего слуха его достигли несколько английских фраз, из которых явствовало, что Чиун обещает разметать индейскую армию по равнинам Дакоты, дабы восславить доблестное имя Императора, а Римо клянется убрать их лидера в самый кратчайший срок.
Именно это доктор Смит и желал услышать.
Шеренги грузовиков и самоходных орудий, протянувшиеся на многие мили вокруг Литл Биг Хорн, ждали сигнала к атаке. Только на этот раз американская армия окружила индейцев — а не наоборот, как было столетие назад, — и генерал Уильям Текумсе Бьюэл с нетерпением ждал приказа из Вашингтона.
Ирония судьбы, подумал генерал, в этот раз в битве у Литл Биг Хорн не будет ни одной лошади. Его отец тоже был кавалеристом — правда, тогда слово «кавалерия» уже служило названием для танковых частей: и дед, и даже прадед. А первый из Бьюэлов, надевший голубую форму кавалерии Соединенных Штатов, был убит как раз здесь, у Литл Биг Хорн. И когда на пресс-конференции генерал Бьюэл заявлял, что не допустит кровопролития, в висок стучала предательская мысль — «теперь мы расквитаемся».
Батареи тяжелой артиллерии расположились за армейскими грузовиками, спрятавшимися за танковым кольцом. Танки пойдут первыми, за ними — пехота. Ну а если эти оджупа пожелают сопротивляться — что ж, тут поделать он ничего не мог. Пусть дерутся. И дохнут, как мухи. Он специально оставил в стальном кольце два узких прохода — на случай, если воины окрестных племен, все еще бредившие победой над армией белых, пожелают ночью присоединиться к бунтовщикам.
В лагере окруженных всю ночь слышались бой барабанов и пение. Ходили слухи, что на стороне восставших — неизвестные силы, что великие духи вернулись к ним и вместе они сокрушат господство белых людей раз и навсегда.
— Стыд и позор, что эти люди, американские граждане; чувствуют себя настолько отторгнутыми нашим обществом, что верят в подобную нелепость, — заявил генерал на пресс-конференции.
Лично он считал абсолютно необходимым размазать этих самых «граждан» гусеницами танков по осенней дакотской грязи.
Атаку он начнет на рассвете — пятью колоннами, и там, где произойдет встреча сторон, умрет последний на этой земле индеец. Его генерал Бьюэл прикончит сам. Может, выстрелит в брюхо и посмотрит, как тот будет корчиться, — так, наверное, бился в смертных судорогах предок генерала.
Затем он составит списки рекомендуемых к награждению и закатит великолепную речь об ужасах этой битвы. В конце можно добавить, что случившееся должно научить человечество жить всегда в согласии и мире.
Этой ночью генерал Бьюэл не спал. Перед самым рассветом, когда должен был вот-вот прозвучать сигнал о готовности, на связь с генералом вышел сам президент.
— Билл, — сказал президент, — у меня для вас новости.
— Какие же? — устало поинтересовался Бьюэл.
— Думаю, мы действительно сможем обойтись без кровопролития.
— Прекрасно. — Голос генерала дрогнул на миг. — А каким образом?
— Прикажите пока не открывать огонь. И ждите распоряжений. Мне кажется, я сам справлюсь с ситуацией.
— Могу я поинтересоваться как, сэр? — спросил Бьюэл.
— Нет.
— Как скажете, сэр. Но должен заметить — эти индейцы настроены крайне воинственно. И мне бы не хотелось оказаться в роли обороняющейся стороны.
— Я гарантирую вам, что обо всем позаботятся.
— А если нет? — поинтересовался Бьюэл.
— Исключено. Подобных случаев еще не было.
— Моя помощь не потребуется?
— Никакая помощь не потребуется.
— Прекрасно, — снова повторил генерал и, повесив трубку, расхохотался. Он-то знал, что последнюю разведгруппу, которая решила проникнуть в индейский бивуак, в полном составе привязали к деревьям и сняли с них скальпы. Этим умникам из Белого дома он даст время до полудня, а затем откроет огонь. Битва в полдень — это красиво.
На холмах Дакоты разверзнется подлинный ад. Солнце — прямо над головой, а солдата после битвы больше всего мучит жажда. Но он отгонит этих краснокожих подальше от реки и на несколько часов оставит их на солнцепеке — он слышал, что его пращур много лет назад любил проделывать то же самое.
Глава третья
Из степей Оклахомы до дакотских холмов путь неблизкий, однако незнакомец и тут нашел, что сказать своей армии:
— Путь от раба до воина совсем нелегок, ребята.
У него всегда находились нужные слова — именно в тот момент, когда в очередной раз раздавались призывы повернуть обратно. Да и понятно: разве сможет горстка индейцев одолеть армию правительства, да еще сейчас, когда положение дел во много раз хуже, чем во времена их воинственных предков? Но незнакомец лишь отвечал посмеиваясь, что положение никогда не бывает благоприятным до победы, а только после нее.
Студент технического колледжа из Айовы более всех был уверен в полнейшей бессмысленности их намерении. Молоденький индеец с равнин, он готов был пожертвовать своей учебой для того, чтобы сражаться бок о бок с братьями, но не для того, чтобы участвовать в авантюре.
— Да вы сами подумайте. Вон там, милях в десяти — самая настоящая армия Соединенных Штатов. У них одних танков пять рядов, а за ними еще пехота, а за ней артиллерия. Это не мы их поймали в ловушку, как сто лет назад. Это они нас окружили — и вряд ли выпустят.
— Сто лет назад мы их победили.
— Ну да, задавили числом. На каждого солдата Кастера тогда приходилось пятеро наших. А сейчас положение прямо обратное.
И у многих молодых воинов, ожидавших впереди путь побед и славы, мысли приняли тогда иное направление.
— Мне казалось, что их всегда было больше. А мы побеждали, потому что были хитрее, храбрее... бились на своей земле. Но в конце концов их все-таки стало раз и навсегда больше.
— Нет, у Литл Биг Хорн больше было наших. Кастер, говорят, бился с небывалой храбростью — какая бывает у дураков и загнанных в угол. Потому-то он и умер, а мы живем.
Тем не менее откровения юного студента грозили посеять панику в рядах индейской армии. Но незнакомец и здесь сумел разогнать тревогу.
Он напомнил, что, например, израильтяне неизменно побеждали своих врагов, хотя тех всегда было во много раз больше. Студент, правда, возразил, что израильская армия была хорошо обучена, а какое обучение прошли они, люди оджупа?
— Опыт ваших отцов — вот ваше обучение. Праведность вашего дела. Пусть другие теряют время на то, чтобы забавляться на плацу с ружьями — индейский народ и так потерял его уже слишком много. Если бы вы не ждали столько, то не сидели бы сейчас в резервациях. У вас есть что терять? Что — виски, которым вас поят белые и от которого вы теряете разум? Их грузовики, на которых вы ездите и которые давят вас? Ведь у вас ничего нет, парни, — ничего, кроме унижения.
Этот малый в костюме говорил дело — даже лучше, чем тогда, в Эниде; с этим согласились и Бегущий Олень, и Маленький Лось. Он мог заставить любого бежать прямо на пулемет — да еще и вопить при этом от счастья.
Между собой они давно решили, кто он такой, — один из индейских духов, сошедший к ним, чтобы помочь в правом деле. Ведь он возник прямо из священного огня, который потух, как только он появился. Его вызвало неведомо откуда пение колдуна. В нем жили удивительные, странные силы. Он никогда не уставал и откуда-то знал имена всех до одного воинов...
Весь вопрос был в другом — какой это дух? Лучше всею, конечно, было бы спросить об этом шамана. Но незнакомец откуда-то прознал об их сомнениях — и в час, когда солнце поднималось над холмами и день великой битвы с федеральными войсками должен был вот-вот наступить, отвел их обоих в сторону от лагеря.
— Ребята. — Он глядел на них, лучезарно улыбаясь. — Ну что вы понапрасну волнуетесь? Какая вам разница, кто я такой? Если вы будете это знать — что, это вам поможет? У меня есть свои заботы, привязанности, как у всех. Я почти такой же, как вы, и с вами я нашел то, что искал многие годы. Что бы там ни было, вы должны знать твердо: мы заодно.
— Но имя-то — хоть какое — у тебя есть? — спросил Маленький Лось.
В правой руке доблестный воин оджупа держал рацию. В его обязанности входило пропустить первую колонну танков в центр лагеря, чтобы потом, проведя своих людей по близлежащему шоссе, обойти танки сзади. Сам незнакомец признал, что это блестящий план. Да разве не он говорил Маленькому Лосю, что в нем спал до поры до времени гений военачальника? Если бы в войнах не погибало столько людей, Маленький Лось с удовольствием выигрывал бы по одной в неделю.
— А какое тебе больше нравится?
— Ты иметь не один — много имена? — Бегущий Олень очень удивился.
— Конечно. А в последнее время жил и вообще без имени. И думаю, что вам, ребята, нужно придумать какое-нибудь для меня. Хорошее имя. Индейское.
— Мы спросили тебя про твое собственное, — посмурнел Маленький Лось. — И не шутим.
Всего за несколько недель прежний тихий увалень превратился в вождя восставших индейцев, и этот вождь не желал терять времени. Потеряешь время — потеряешь жизнь. Это особенно верно сейчас, когда решающий бой так близок.
— Эрисон, — пожал плечами незнакомец. — Зовите меня мистер Эрисон. А вообще люди знают меня, ведь я — старый друг оджупа.
— И людям оджупа ты нужен именно сейчас, — кивнул Маленький Лось, направляясь к своему командному пункту, к недавно назначенным взводным, с нетерпением ожидавшим распоряжений начальника, к воинам, смотревшим только на него в этот час — час, когда решалась судьба оджупа.
И Маленькому Лосю все это очень нравилось.
С самого утра Чиун вел себя хуже некуда. От слов он перешел к делу. Раньше Римо не приходилось быть свидетелем нападений на мебель и технику, но в этот раз Чиун превзошел самого себя. Укладывая багаж, он вдребезги разнес посудомоечную машину, заявив, что живая посудомойка для него предпочтительнее. С треском расколол о стену кондиционер. Телевизор раз пять летал из угла в угол, пока, удовлетворившись, разрушитель не выкинул обломки в канал, мирно протекавший под окнами.
Для транспортировки сундуков Чиуна к такси понадобилось полтора десятка носильщиков. К тому же портье куда-то сунул их счет и попросил Чиуна подождать немного.
Чиун вышел, не обратив внимания на его слова. Портье последовал за ним — и был без лишних церемоний приобщен к каравану.
— Ты не можешь вот так распоряжаться людьми, — втолковывал по дороге Римо. — Это называется обращением в рабство. Твои сундуки я и сам бы мог понести.
— Я не для того учил тебя Синанджу, чтобы и ты становился рабом. — Чиун обиженно фыркнул и отвернулся.
— А портье тебе придется отпустить. Он не твой. Это и воровство к тому же.
— Он мой Они сами послали его.
— Да в чем дело, папочка?
— Если бы ты читал историю Синанджу и справился о положении звезд, то узнал бы, в чем дело, и без моей подсказки.
— Да, со звездами я оплошал.
— Тогда прочти еще раз наши свитки, пока их еще не успели украсть по твоей милости.
В аэропорту Южной Дакоты Чиун совсем распоясался. Он отказывался покидать автостоянку, не давал машинам проезжать мимо него и вообще был готов к войне со всем миром.
— Вот. Даже в этой, самой отсталой части Америки они оскверняют автостоянки нечестивыми изображениями. Ваша культура умирает. И умрет в самом скором времени.
Длинный ноготь Чиуна почти коснулся стены с белым изображением инвалидной коляски — знак предупреждал, что это место для стоянки машин с ручным управлением.
— А что, собственно, тебе не нравится? — спросил Римо.
При заходе на посадку он видел внизу протянувшуюся на несколько миль змею из танков, орудий и прочей техники, направлявшуюся к Литл Биг Хорн. Эту войну нужно было предотвратить. А поскольку он всерьез собирался выполнить это, времени, чтобы терять его на автостоянках, не было.
— Самые лучшие места. Самые близкие, самые удобные. Вы их всегда оставляете для увечных. А они должны быть отданы лучшим из лучших — атлетам, воинам или ассасинам.
— Инвалиды — это не худшие люди, папочка. А просто те, кто почему-либо лишен некоторых физических возможностей, и наша страна — в отличие, кстати, от некоторых восточных — всячески заботится о них. Мне, например, это очень нравится. По-моему, это самая разумная вещь из всех, что мы делали когда-либо.
— Это распад, — молвил Чиун, глядя в стену.
— Почему?
— А ты не понимаешь?
— Нет. Уж будь добр, объясни.
— Ваша страна обречена. Готовьтесь!
— Это ты говорил уже два миллиона раз. Ладно, пора двигаться.
— Тебя, значит, это не беспокоит? — ядовито улыбаясь, Чиун покачивал головой.
— Нет. Я тебе столько же раз отвечал. Поехали.
— Хорошо, я объясню тебе. — Чиун явно желал продолжить разговор. — Многие из тех, кто ездит в этих колясках, получили свои травмы лишь потому, что в момент опасности разум их был рассеян. Может, они думали неизвестно о чем, когда вели машину, и поэтому не смогли избежать аварии. А вы поощряете их за это. И ваши люди привыкают к тому, что жизненные блага легче всего получить за невнимательность.
— Чиун, сотни людей пострадали в авариях, случившихся не по их вине, а многие уже родились с отклонениями. Так что поехали.
— Никаких аварий на самом деле не существует. Есть лишь рассеянность и недостаток самообладания — вот и все.
— Чиун, да в чем дело, в конце концов?
— Читай свитки.
— Когда вернемся — прочту, обещаю. Поехали.
— Ты обещаешь, потому что тебе не терпится ввязаться в очередную дурацкую историю.
— Что же в ней дурацкого?
— Армия. Армии я ненавижу.
— Вроде в Коста-Рике задание тебе нравилось...
— Мне нравилось все, что могло вырвать нас из той гнусной дыры.
— Зря, классный был курорт. Ну, поехали.
— Армии, — сердито пожевал губами Чиун, — вырывают у ассасина изо рта хлеб насущный. Армии...
— Да я знаю, папочка. Я читал свитки.
И чтобы заставить Чиуна наконец замолчать, Римо перечислил все остальное: армии терроризируют население, поощряют некомпетентность, создают нестабильность, лишают страну национальных богатств и — самое главное — могут внушить монарху мысль о том, что услуги ассасинов для него необязательны. И многие из них думают, что, наняв сотню тысяч головорезов за сущие гроши, он вполне обойдется без ассасина, который запрашивает целое состояние. История Синанджу содержит множество примеров того, как ассасину, прежде чем наняться на службу к императору, приходилось доказывать последнему бесполезность его огромного войска.
И пока Римо вел взятый напрокат автомобиль к заповеднику Литл Биг Хорн, Чиун без устали перечислял эти примеры — с подробным указанием гонораров — и непременно упоминал о том, что в отсутствие Римо бесценные сокровища были украдены и теперь Чиуну крайне трудно напасть на след вора.
— Никогда мы не найдем эти твои сокровища, так что кончай убиваться о том, чего нет, и сосредоточься на задании, папочка.
— С заданием я справлюсь, — кивнул Чиун.
— Отлично. Свистни, если помощь понадобится.
— Твоя помощь не нужна никому.
— И что ты собираешься делать?
— Напомнить тебе об этом.
Чиун затряс подбородком от удовольствия.
Вся территория заповедника была оцеплена военной полицией. Полностью исключался вход без пропусков. Гражданских не подпускали и близко к зоне.
— Все штатские должны находиться в зоне безопасности, сэр. — Полицейский в начищенных ботинках, убрав правую руку с кобуры, прикоснулся пальцами к блестящей белой каске.
— Благодарю, — кивнул Римо, нажимая на газ.
Невольно проводив глазами медленно удаляющуюся машину со странной парой — высоким брюнетом в черной майке и темно-серых штанах и неодобрительно взиравшим на блюстителя порядка азиатом в сером кимоно с кистями, — полицейский, опомнившись, выхватил из кобуры пистолет.
— Путь от раба до воина совсем нелегок, ребята.
У него всегда находились нужные слова — именно в тот момент, когда в очередной раз раздавались призывы повернуть обратно. Да и понятно: разве сможет горстка индейцев одолеть армию правительства, да еще сейчас, когда положение дел во много раз хуже, чем во времена их воинственных предков? Но незнакомец лишь отвечал посмеиваясь, что положение никогда не бывает благоприятным до победы, а только после нее.
Студент технического колледжа из Айовы более всех был уверен в полнейшей бессмысленности их намерении. Молоденький индеец с равнин, он готов был пожертвовать своей учебой для того, чтобы сражаться бок о бок с братьями, но не для того, чтобы участвовать в авантюре.
— Да вы сами подумайте. Вон там, милях в десяти — самая настоящая армия Соединенных Штатов. У них одних танков пять рядов, а за ними еще пехота, а за ней артиллерия. Это не мы их поймали в ловушку, как сто лет назад. Это они нас окружили — и вряд ли выпустят.
— Сто лет назад мы их победили.
— Ну да, задавили числом. На каждого солдата Кастера тогда приходилось пятеро наших. А сейчас положение прямо обратное.
И у многих молодых воинов, ожидавших впереди путь побед и славы, мысли приняли тогда иное направление.
— Мне казалось, что их всегда было больше. А мы побеждали, потому что были хитрее, храбрее... бились на своей земле. Но в конце концов их все-таки стало раз и навсегда больше.
— Нет, у Литл Биг Хорн больше было наших. Кастер, говорят, бился с небывалой храбростью — какая бывает у дураков и загнанных в угол. Потому-то он и умер, а мы живем.
Тем не менее откровения юного студента грозили посеять панику в рядах индейской армии. Но незнакомец и здесь сумел разогнать тревогу.
Он напомнил, что, например, израильтяне неизменно побеждали своих врагов, хотя тех всегда было во много раз больше. Студент, правда, возразил, что израильская армия была хорошо обучена, а какое обучение прошли они, люди оджупа?
— Опыт ваших отцов — вот ваше обучение. Праведность вашего дела. Пусть другие теряют время на то, чтобы забавляться на плацу с ружьями — индейский народ и так потерял его уже слишком много. Если бы вы не ждали столько, то не сидели бы сейчас в резервациях. У вас есть что терять? Что — виски, которым вас поят белые и от которого вы теряете разум? Их грузовики, на которых вы ездите и которые давят вас? Ведь у вас ничего нет, парни, — ничего, кроме унижения.
Этот малый в костюме говорил дело — даже лучше, чем тогда, в Эниде; с этим согласились и Бегущий Олень, и Маленький Лось. Он мог заставить любого бежать прямо на пулемет — да еще и вопить при этом от счастья.
Между собой они давно решили, кто он такой, — один из индейских духов, сошедший к ним, чтобы помочь в правом деле. Ведь он возник прямо из священного огня, который потух, как только он появился. Его вызвало неведомо откуда пение колдуна. В нем жили удивительные, странные силы. Он никогда не уставал и откуда-то знал имена всех до одного воинов...
Весь вопрос был в другом — какой это дух? Лучше всею, конечно, было бы спросить об этом шамана. Но незнакомец откуда-то прознал об их сомнениях — и в час, когда солнце поднималось над холмами и день великой битвы с федеральными войсками должен был вот-вот наступить, отвел их обоих в сторону от лагеря.
— Ребята. — Он глядел на них, лучезарно улыбаясь. — Ну что вы понапрасну волнуетесь? Какая вам разница, кто я такой? Если вы будете это знать — что, это вам поможет? У меня есть свои заботы, привязанности, как у всех. Я почти такой же, как вы, и с вами я нашел то, что искал многие годы. Что бы там ни было, вы должны знать твердо: мы заодно.
— Но имя-то — хоть какое — у тебя есть? — спросил Маленький Лось.
В правой руке доблестный воин оджупа держал рацию. В его обязанности входило пропустить первую колонну танков в центр лагеря, чтобы потом, проведя своих людей по близлежащему шоссе, обойти танки сзади. Сам незнакомец признал, что это блестящий план. Да разве не он говорил Маленькому Лосю, что в нем спал до поры до времени гений военачальника? Если бы в войнах не погибало столько людей, Маленький Лось с удовольствием выигрывал бы по одной в неделю.
— А какое тебе больше нравится?
— Ты иметь не один — много имена? — Бегущий Олень очень удивился.
— Конечно. А в последнее время жил и вообще без имени. И думаю, что вам, ребята, нужно придумать какое-нибудь для меня. Хорошее имя. Индейское.
— Мы спросили тебя про твое собственное, — посмурнел Маленький Лось. — И не шутим.
Всего за несколько недель прежний тихий увалень превратился в вождя восставших индейцев, и этот вождь не желал терять времени. Потеряешь время — потеряешь жизнь. Это особенно верно сейчас, когда решающий бой так близок.
— Эрисон, — пожал плечами незнакомец. — Зовите меня мистер Эрисон. А вообще люди знают меня, ведь я — старый друг оджупа.
— И людям оджупа ты нужен именно сейчас, — кивнул Маленький Лось, направляясь к своему командному пункту, к недавно назначенным взводным, с нетерпением ожидавшим распоряжений начальника, к воинам, смотревшим только на него в этот час — час, когда решалась судьба оджупа.
И Маленькому Лосю все это очень нравилось.
С самого утра Чиун вел себя хуже некуда. От слов он перешел к делу. Раньше Римо не приходилось быть свидетелем нападений на мебель и технику, но в этот раз Чиун превзошел самого себя. Укладывая багаж, он вдребезги разнес посудомоечную машину, заявив, что живая посудомойка для него предпочтительнее. С треском расколол о стену кондиционер. Телевизор раз пять летал из угла в угол, пока, удовлетворившись, разрушитель не выкинул обломки в канал, мирно протекавший под окнами.
Для транспортировки сундуков Чиуна к такси понадобилось полтора десятка носильщиков. К тому же портье куда-то сунул их счет и попросил Чиуна подождать немного.
Чиун вышел, не обратив внимания на его слова. Портье последовал за ним — и был без лишних церемоний приобщен к каравану.
— Ты не можешь вот так распоряжаться людьми, — втолковывал по дороге Римо. — Это называется обращением в рабство. Твои сундуки я и сам бы мог понести.
— Я не для того учил тебя Синанджу, чтобы и ты становился рабом. — Чиун обиженно фыркнул и отвернулся.
— А портье тебе придется отпустить. Он не твой. Это и воровство к тому же.
— Он мой Они сами послали его.
— Да в чем дело, папочка?
— Если бы ты читал историю Синанджу и справился о положении звезд, то узнал бы, в чем дело, и без моей подсказки.
— Да, со звездами я оплошал.
— Тогда прочти еще раз наши свитки, пока их еще не успели украсть по твоей милости.
В аэропорту Южной Дакоты Чиун совсем распоясался. Он отказывался покидать автостоянку, не давал машинам проезжать мимо него и вообще был готов к войне со всем миром.
— Вот. Даже в этой, самой отсталой части Америки они оскверняют автостоянки нечестивыми изображениями. Ваша культура умирает. И умрет в самом скором времени.
Длинный ноготь Чиуна почти коснулся стены с белым изображением инвалидной коляски — знак предупреждал, что это место для стоянки машин с ручным управлением.
— А что, собственно, тебе не нравится? — спросил Римо.
При заходе на посадку он видел внизу протянувшуюся на несколько миль змею из танков, орудий и прочей техники, направлявшуюся к Литл Биг Хорн. Эту войну нужно было предотвратить. А поскольку он всерьез собирался выполнить это, времени, чтобы терять его на автостоянках, не было.
— Самые лучшие места. Самые близкие, самые удобные. Вы их всегда оставляете для увечных. А они должны быть отданы лучшим из лучших — атлетам, воинам или ассасинам.
— Инвалиды — это не худшие люди, папочка. А просто те, кто почему-либо лишен некоторых физических возможностей, и наша страна — в отличие, кстати, от некоторых восточных — всячески заботится о них. Мне, например, это очень нравится. По-моему, это самая разумная вещь из всех, что мы делали когда-либо.
— Это распад, — молвил Чиун, глядя в стену.
— Почему?
— А ты не понимаешь?
— Нет. Уж будь добр, объясни.
— Ваша страна обречена. Готовьтесь!
— Это ты говорил уже два миллиона раз. Ладно, пора двигаться.
— Тебя, значит, это не беспокоит? — ядовито улыбаясь, Чиун покачивал головой.
— Нет. Я тебе столько же раз отвечал. Поехали.
— Хорошо, я объясню тебе. — Чиун явно желал продолжить разговор. — Многие из тех, кто ездит в этих колясках, получили свои травмы лишь потому, что в момент опасности разум их был рассеян. Может, они думали неизвестно о чем, когда вели машину, и поэтому не смогли избежать аварии. А вы поощряете их за это. И ваши люди привыкают к тому, что жизненные блага легче всего получить за невнимательность.
— Чиун, сотни людей пострадали в авариях, случившихся не по их вине, а многие уже родились с отклонениями. Так что поехали.
— Никаких аварий на самом деле не существует. Есть лишь рассеянность и недостаток самообладания — вот и все.
— Чиун, да в чем дело, в конце концов?
— Читай свитки.
— Когда вернемся — прочту, обещаю. Поехали.
— Ты обещаешь, потому что тебе не терпится ввязаться в очередную дурацкую историю.
— Что же в ней дурацкого?
— Армия. Армии я ненавижу.
— Вроде в Коста-Рике задание тебе нравилось...
— Мне нравилось все, что могло вырвать нас из той гнусной дыры.
— Зря, классный был курорт. Ну, поехали.
— Армии, — сердито пожевал губами Чиун, — вырывают у ассасина изо рта хлеб насущный. Армии...
— Да я знаю, папочка. Я читал свитки.
И чтобы заставить Чиуна наконец замолчать, Римо перечислил все остальное: армии терроризируют население, поощряют некомпетентность, создают нестабильность, лишают страну национальных богатств и — самое главное — могут внушить монарху мысль о том, что услуги ассасинов для него необязательны. И многие из них думают, что, наняв сотню тысяч головорезов за сущие гроши, он вполне обойдется без ассасина, который запрашивает целое состояние. История Синанджу содержит множество примеров того, как ассасину, прежде чем наняться на службу к императору, приходилось доказывать последнему бесполезность его огромного войска.
И пока Римо вел взятый напрокат автомобиль к заповеднику Литл Биг Хорн, Чиун без устали перечислял эти примеры — с подробным указанием гонораров — и непременно упоминал о том, что в отсутствие Римо бесценные сокровища были украдены и теперь Чиуну крайне трудно напасть на след вора.
— Никогда мы не найдем эти твои сокровища, так что кончай убиваться о том, чего нет, и сосредоточься на задании, папочка.
— С заданием я справлюсь, — кивнул Чиун.
— Отлично. Свистни, если помощь понадобится.
— Твоя помощь не нужна никому.
— И что ты собираешься делать?
— Напомнить тебе об этом.
Чиун затряс подбородком от удовольствия.
Вся территория заповедника была оцеплена военной полицией. Полностью исключался вход без пропусков. Гражданских не подпускали и близко к зоне.
— Все штатские должны находиться в зоне безопасности, сэр. — Полицейский в начищенных ботинках, убрав правую руку с кобуры, прикоснулся пальцами к блестящей белой каске.
— Благодарю, — кивнул Римо, нажимая на газ.
Невольно проводив глазами медленно удаляющуюся машину со странной парой — высоким брюнетом в черной майке и темно-серых штанах и неодобрительно взиравшим на блюстителя порядка азиатом в сером кимоно с кистями, — полицейский, опомнившись, выхватил из кобуры пистолет.