Мерфи Уоррен. Последний бой

   Послание и было от Нуича. Он выражал преданность Ким Ир Сену и народу Корейской Народно-Демократической Республики.
   Письмо было подписано так: «Нуич, Мастер Синанджу».

Глава девятая

   — Леди, я хочу снять со счета миллион долларов. Не пересчитывайте, давайте просто на вес.
   Линетт Бардвел подняла голову и улыбнулась Римо.
   — Привет, — сказала она. — Вспоминала о вас прошлой ночью.
   — Вас-то как раз мне и не хватало прошлой ночью, — сказал Римо. — Но ведь всегда есть следующая ночь... Ваш рабочий день уже кончился?
   Линетт взглянула на часы, висевшие прямо над головой Римо.
   — Осталось десять минут.
   — Пообедаем? Ваш муж не будет против?
   — Думаю, что нет, — ответила Линетт. — От него нет ни ответа, ни привета. Наверное, уехал куда-то.
   Римо ждал у входа в банк. Линетт вышла из здания ровно через десять минут.
   — Поедем на моей машине? — спросила она.
   Римо не возражал. В машине на автостоянке она коснулась губами его щеки, случайно облокотившись на больное правое плечо. Лицо Римо исказила гримаса боли.
   — Что случилось? Вы ушибли плечо?
   Римо кивнул.
   — Хотите — верьте, хотите — нет, я споткнулся об ящик с баскетбольными мячами.
   — Не верю.
   — Ну и ладно.
   Линетт вела машину, и на этот раз Римо сам выбрал ресторан — еще более невзрачный, чем накануне вечером, но в нем, судя по внешнему виду, вроде бы подавали настоящий рис. Ожидания оправдались, и Римо вместе с Линетт принялся за еду.
   — Вы видели Уэтерби? — спросила она.
   — Да. Но он ничем не смог помочь.
   — Помочь в чем? Мне ведь, между прочим, так и неизвестно, что вас интересует.
   — Я пишу книгу о восточных единоборствах. Ваш муж, Уэтерби — все они прошли специальный курс обучения, нечто особенное. Я достаточно знаю о боевых единоборствах, чтобы в этом разобраться. Но все помалкивают. Кажется, я натолкнулся на какой-то секрет, новшество в системе подготовки, и я добьюсь своего.
   — Хотела бы помочь вам, — сказала она, поддевая на вилку кусочек мяса лангуста, — но это не мое дело.
   — А ваше какое?
   Лангуст бесследно исчез у нее во рту.
   — Мое дело любовь, а не борьба.
   За бренди Линетт призналась, что ее муж никогда раньше не проводил ночей вне дома.
   — Не вы ли его так напугали, а?
   — Разве я такой страшный?
   Римо медленно ел рис, сначала правой рукой, а потом и левой. Боль в плечах все росла, и каждый раз, поднося вилку с рисом ко рту, он чувствовал такое жжение, что почти терял сознание. Если бы только Чиун был в Штатах, а не в Синанджу, то сумел бы ему помочь. Он бы обязательно придумал, как заставить руки Римо снова действовать, снял бы боль и помог справиться со слабостью.
   А ведь это лишь два первых удара. Теперь Римо был уверен, что его преследует Нуич, племянник Чиуна, домогающийся титула Мастера Синанджу, который поклялся убить Римо. Руки Римо уже были бесполезны. Что же дальше?
   В конце концов еда не стоила таких страданий, и Римо уронил вилку на стол. Он заметил, что машинально кивает головой в ответ на слова Линетт, не вслушиваясь в то, что она говорит. Вскоре они ехали к ней домой, и он услышал, как она предлагает ему отдохнуть в комнате для гостей наверху.
   Он чувствовал себя так плохо, что больше не спрашивал, не будет ли ее муж возражать. Муж, дьявол его забери, был мертв, он повредил Римо руку, и чем скорее он сгниет, тем лучше.
   Линетт помогла ему подняться наверх в большую спальню, и он позволил ей раздеть его. Она делала это медленно, проводя пальцами по телу, и уложила его в постель голым. Она действовала умело и осторожно, и Римо удивился: сегодня, даже после выпивки, она контролировала себя куда лучше, чем накануне вечером.
   «Забавно, забавно, забавно, — думал Римо. — А посмотрите, какой забавный, забавный, забавный Римо».
   Острая боль парализовала верхнюю часть его тела: она распространялась волнами от плеч по рукам до самых кончиков пальцев, пронизывала ребра, а малейший поворот головы приносил невыносимые страдания.
   «Искалеченный, изуродованный Римо. Все смотрите на искалеченного Римо».
   У него начались галлюцинации. Ему давно не приходилось испытывать боль, настоящую боль. Для обычного человека боль является предупреждением: происходит что-то неладное и потому следует принять какие-то меры. Но Римо и его тело были одним целым, единой сущностью, и ему не нужно было напоминать, что с телом что-то не в порядке, то есть и боль была не нужна. Он уже почти не помнил, что такое боль. Да, он испытал настоящую боль на электрическом стуле. Им не удалось зажарить его, только чуть подрумянить. И это было больно. Как и сейчас. А за последние десять лет он почти не вспоминал о боли.
   «Посмотрите, посмотрите, посмотрите, какой забавный Римо». Он терял контроль над собой.
   "Смотри, смотри, Римо, на прекрасную леди в дверях. Смотри на ее прозрачный нейлоновый пеньюар.
   Посмотри на высокую колышащуюся белую грудь, на округлые очертания тела в свете, падающем из холла. Посмотри на длинные загорелые ноги. Посмотри, как она улыбается тебе, Римо.
   Ты нравишься прелестной леди, Римо. Она поможет тебе. Римо нужна помощь".
   Он улыбнулся.
   Линетт склонилась над ним.
   — Я помогу вам, — сказала она.
   Римо все улыбался, боль мешала ему остановиться.
   — Помогите мне. Болят руки.
   — Где они болят, Римо? — спросила Линетт. — Здесь? — Она дотронулась до размозженных мышц левого плеча.
   Римо застонал.
   — Или здесь?
   Она коснулась его правого плеча и тоже нажала. Римо вскрикнул.
   — Больно! Больно, — прохрипел он.
   — Тихо, тихо. Линетт поможет вам.
   Римо приоткрыл глаза. Высокая белокурая женщина, которую он сделал вдовой, стояла возле него, она плавным привычным движением сняла через голову прозрачный пеньюар.
   Держа его кончиками пальцев на вытянутых руках и не сводя с Римо глаз, она уронила легкий, словно облако, нейлон на пол.
   Она придвинулась ближе к Римо, коснулась пальцами его щеки и шеи, а затем стянула одеяло с его голого тела.
   «Нет, — хотел сказать он. — Нет, никакого секса. Мне плохо. Никакого секса».
   Но когда пальцы Линетт Бардвел запорхали по его телу, ему пришло в голову, что если сосредоточить мысли на чем-то другом, а не на плечах, то боль, может быть, перестанет быть столь невыносимой. И он стал думать о той же части своего тела, что и Линетт, и не заставил себя ждать. Линетт улыбнулась, забралась на него и поглотила его.
   Она стояла над ним на коленях, с улыбкой, обнажившей зубы, которые, похоже, были готовы укусить, в ее глазах появился хищный блеск, и она начала ритмично двигаться, и это помогло, стало легче, особенно если самому тоже помогать ей, и он забыл о плечах и думал о себе и Линетт и о том, чем они занимались в данный момент.
   Он хотел протянуть к ней руки, дотронуться до нее, но не смог. Его руки были прижаты ее коленями к постели, но он все же мог слегка шевелить пальцами и поглаживать внутреннюю сторону ее бедер в особенно чувствительных местах.
   Это заставило ее шире открыть глаза, и она задвигалась быстрее и резче, а ему стало лучше и отвлекло от боли в плечах. Боль причинили те двое, что пытались искалечить его перед тем, как убить, и следующий удар будет нанесен в ногу, но сейчас это не важно.
   Линетт резко выпрямила спину, откинула голову назад и расхохоталась, а потом взглянула на него, и Римо впервые встретился с ее взглядом и понял, что он означает. И тут она рухнула на него, ударив кулаками в плечи Римо.
   Боль пронзила все тело, и Римо закричал. Она еще раз с силой надавила кулаками на сгустки боли в плечах Римо, снова расхохоталась и приблизила к нему свое лицо.
   Римо почувствовал слезы на своем лице. Слезы? Она плакала? Нет, это он плакал от боли.
   — Ты убил моего мужа, — сказала она.
   И это не был вопрос.
   — И ты убил Уэтерби, — сказала она и снова надавила на плечи.
   «Больно, больно. Как прекратить боль?»
   — Но и они покалечили тебя. А я продолжу. То, что останется, получит Нуич. В мешке!
   Нуич? Она знала. Линетт и была третьим камикадзе. Третий удар принадлежал ей. Догадывалась ли она, что Нуич посылал и ее на смерть? Что Римо должен убить и ее? Но не мог, не мог даже пошевелиться.
   — Ты знаешь Нуича? — выдохнул он.
   — Я служу ему, — уточнила она. — Холи был просто дурак, а Уэтерби — животное. Но Нуич — настоящий мужчина. Он любит меня. Он сказал, что тогда, в Шотландии, мой удар был лучшим. Я была лучше всех.
   Она продолжала движение нижней части тела, используя Римо как инструмент, приносящий ей удовольствие, а ему — боль. Единственное, что ему оставалось, — ласкать пальцами ее бедра.
   — Мистер Нуич — настоящий мужчина, — произнесла она.
   Он заметил, как смягчился ее голос, а мышцы ритмично напрягались и расслаблялись помимо ее воли.
   — Таким мог бы стать и ты. О-о-о!
   Она запрыгала на Римо, точно ковбой на спине норовистой лошади. Он был обездвижен, обессилен, испытывал страшную боль в плечах. Она судорожно вскрикнула от удовлетворения:
   — О, Нуич, Нуич! — А потом добавила: — Ты тоже мог бы стать настоящим мужчиной, если бы остался жить.
   Ее смуглое влажное тело приподнялось, и он почувствовал огромное облегчение, когда ее маленькие кулаки перестали давить на его горящие плечи, и он смог открыть глаза. Она стояла у него в ногах на постели, гладя на него сверху вниз. Затем она поджала левую ногу, точно фламинго, быстро подтянула к ней правую и с силой бросила тело вниз, нацелив удар на пучок мышц на передней части его правого бедра. Еще до удара Римо понял, какая боль его ожидала. Последовал удар. Ему казалось, что все происходит в замедленном темпе. Сначала было легкое прикосновение, потом — давление, потом — боль, когда тяжесть ее тела и умелый удар разорвали мышечные волокна его правого бедра.
   — Сначала ты, — выкрикнула она, — а после тебя старик!
   Чисто рефлекторно, подчиняясь инстинкту, зная, что это уже не поможет, так как он умирает, Римо развернул левую ногу коленом наружу, собрал последние силы и ударил коленом Линетт Бардвел, сидевшую верхом на его правой ноге с сияющим торжеством лицом. Громко хрустнула ее височная кость.
   Улыбка сменилась гримасой боли, и Римо понял: до нее дошло, что Нуич, который, как она считала, любит ее, не рассчитывал, что ей удастся выжить. А дальше ей уже стало все равно, так как осколки височной кости вонзились ей в мозг. И улыбка, и гримаса боли погасли на ее лице, как на кинопленке, ускоренно воссоздающей рождение, жизнь и увядание цветка. Линетт упала на грудь Римо и умерла.
   Он чувствовал, как теплая липкая жидкость стекает ему на грудь. Она была теплой-теплой. Хорошо. Он хотел согреться, чтобы его не бил озноб. Боль в плечах и правом бедре терзала его. Он закрыл глаза. Хорошо бы уснуть...
   И умереть — тоже неплохо, потому что тогда наступит вечное тепло. И исчезнет боль.

Глава десятая

   Римо проснулся.
   Он уснул, чтобы забыться, но все вернулось — боль в плечах и руках.
   И еще что-то произошло с его ногами.
   Их придавила какая-то тяжесть. Он посмотрел вниз, но ничего не увидел. Прямо перед его лицом с широко раскрытыми глазами и открытым ртом лежала окровавленная голова Линетт Бардвел.
   Римо все вспомнил.
   — Привет, малышка, — сказал он. — Все изучаешь каратэ?
   Римо осторожно высвободил свою левую ногу из-под тела и толкнул его. Тело соскользнуло на пол с глухим стуком.
   Римо повернулся, спустил ноги с кровати, встал и... рухнул на серый твидовый коврик, так как правая нога отказалась ему служить.
   Боль тут же вернулась, как бывает с зубом, успокаивающимся ночью, но начинающим ныть, как только наступает утро.
   Римо дополз до стены и с трудом поднялся, цепляясь за нее. Стараясь не беспокоить правую ногу, он дохромал в ванную и, кое-как орудуя беспомощными руками, сумел включить душ.
   Он вполз под струю и долго стоял, не в состоянии даже намылиться, ожидая, пока вода смоет засохшую кровь Линетт Бардвел.
   Теплая вода чуть смягчила боль, и Римо смог собраться с мыслями. Его преследовал Нуич. Следующее нападение — и четвертый удар будет смертельным.
   Он вылез из-под душа, оставив воду включенной. Встал перед зеркалом в ванной и посмотрел на себя.
   — Ты еще слишком молод, парень, чтобы умирать, — сказал он своему отражению.
   На лице не видно было страха, только недоумение, будто его хозяин пытался что-то вспомнить. Лицо в зеркале было похоже на лицо незнакомца, чем-то озадаченного. Что-то крутилось у него в мозгу, и он никак не мог вспомнить, что именно. Что же?
   Римо натянул брюки и поздравил себя, сумев надеть рубашку, так как, по крайней мере, смог просунуть руки в рукава. О том, чтобы надеть пуловер, не было и речи.
   Что же это?
   Что-то, о чем упомянула Линетт...
   Что?
   Что?
   « Сначала ты, потом...»
   Сначала Римо, а потом? Что потом?
   «Сначала ты, потом...»
   И он вспомнил, слова вновь прозвучали у него в ушах: «...потом старик».
   Чиун!
   Римо заковылял к телефону. Ему удалось зажать трубку между ухом и плечом, и, благодаря Бога за кнопочный набор, он набрал нужный код и номер бесплатной линии.
   — Да? — послышался кислый голос.
   — Это Римо. Который час?
   — Два двенадцать, неурочное время для вас. Вы не помните, что...
   — Мне нужна помощь, я ранен.
   В санатории Фолкрофт Смит дернулся в кресле. За десять лет он не слышал от Римо таких слов.
   — Ранен? Насколько серьезно?
   — Порваны мышцы. Я не могу вести машину. Пришлите за мной кого-нибудь.
   — Где вы находитесь?
   — В доме Линетт Бардвел. Город Тенафлай, штат Нью-Джерси. Вы легко отличите меня от хозяйки: я пока что жив.
   — Есть опасность утечки информации? — спросил Смит.
   — Точно, Смитти. Молодец, соображаете. Побеспокойтесь о секретности.
   — Хорошо, — ответил Смит ровным голосом. — В чем состоит опасность?
   — Не знаю. — Римо вздохнул. Ему было больно говорить, а теперь еще и телефон давил на плечо. — Если секретность операции зависит от меня, ищите себе другую работу.
   — Оставайтесь на месте, Римо. Помощь придет.
   Смит вслушался — в голосе Римо не было ни намека на шутку или розыгрыш, когда он сказал:
   — Поторопитесь.
   Смит встал, аккуратно застегнул пиджак и вышел из кабинета. Сказал секретарше, что его не будет до конца дня — чем ее сильно изумил. За последние десять лет доктор Смит уезжал среди дня только по пятницам, когда приходил очень рано и работал без перерыва на ленч, так что набегало как раз восемь часов, когда ему надо было ехать в гольф-клуб. И как однажды выяснила секретарша, в гольф он играл сам с собой.
   На вертолете, принадлежавшем санаторию, он долетел до аэропорта Тетерборо в Нью-Джерси, взял на прокат «форд-мустанг», хотя «фольксваген» обошелся бы гораздо дешевле и освобождался примерно через час, а Смит любил эту машину за экономичность.
   Прибегнув к помощи телефонной книги и шофера почтового грузовика, он наконец отыскал дом Бардвелов. Смит остановил машину рядом с коричневым «фордом» и пошел к заднему входу, который вел на кухню. На стук никто не ответил. Дверь была открыта.
   Он вошел в кухню, где повсюду были пластмассовые часы цвета пережаренной яичницы, керамические подставки для ложек, похожие на улыбающихся младенцев, для кофе, сахара и муки, напоминавшие переросшие жестянки из-под «колы». А затем направился в комнату, в которой все вещи тоже что-то напоминали.
   Смит не склонен был философствовать и потому не задумывался, отчего в жизненном укладе Америки многие вещи представляли собой имитацию чего-то еще, и это было странно, так как лучше бы предметам первой необходимости выглядеть привлекательно и без ненужных выкрутас.
   Худощавый человек в сером костюме тихо прошел по первому этажу, внимательно осматривая комнаты, кухню, столовую, ванную, гостиную с телевизором, увешанную наградами и дипломами за участие в соревнованиях по каратэ.
   Он нашел Римо на втором этаже на полу спальни, около кровати. Рядом лежало тело обнаженной блондинки, лицо и голова которой были покрыты коркой запекшейся крови.
   Смит быстро наклонился над Римо и сунул ему руку под рубашку. Тот скривился от боли. Смит смотрел на часы. Пятнадцать секунд он считал удары сердца. Их было двенадцать. Он умножил число на четыре. Значит, пульс Римо равняется сорока восьми ударам в минуту.
   Если бы такой пульс был у самого Смита, он бегом бросился бы к кардиологу. Но он читал медицинские отчеты о состоянии здоровья сотрудников КЮРЕ, как финансист читает сводки с биржи, и знал, что для Римо такой пульс был нормальным.
   — Римо, — произнес он.
   Тот медленно открыл глаза.
   — Вы можете идти? — спросил Смит. — Надо выбираться отсюда.
   — Привет, Смитти, Следите за вашими скрепками для бумаг. Стоит вам отвернуться, как их тут же разворуют.
   — Римо, постарайтесь встать.
   — Встать. Да, надо встать. Нечего валяться, будучи на службе у государства.
   Он опять закрыл глаза.
   Смит, осторожно обхватив Римо руками, поднял его, удивившись, какой он был легкий. Когда его десять лет назад взяли на службу, он весил двести фунтов, и Смит знал, что потом он сбавил фунтов сорок, но так как это происходило постепенно, то было незаметно.
   Отклоняясь назад, чтобы не потерять равновесие и не уронить Римо, он спустился на первый этаж. Каждый его шаг вызывал у Римо боль, от которой веки его закрытых глаз вздрагивали.
   В кухне Смит посадил Римо на кресло у стола, вышел на улицу, чтобы завести мотор, и подъехал как можно ближе к двери кухни.
   Он оставил дверь в машине открытой и вернулся в кухню. Римо открыл глаза.
   — Привет, Смитти. Вы долго добирались сюда.
   — Да.
   — Кажется, я звонил вам много часов назад, и вот вы здесь и совсем не торопитесь, а я чувствую себя паршиво.
   — Да, — сказал Смит.
   — Как я попал на кухню? — спросил Римо.
   — Наверное, спустились по лестнице, — сказал Смит. — Точно так же, как сейчас сами доберетесь до машины.
   — Я не могу идти, Смитти.
   — Тогда ползите. Думаете, я поволоку вас?
   — Конечно, нет, Смитти. Это неквалифицированный труд. Вы ходили на специальные курсы, чтобы стать таким снобом?
   — Я подожду в машине, пока вы перестанете себя жалеть, — холодно сказал Смит. — Советую поторопиться.
   Смит ждал в машине, испытывая непривычное чувство тревоги. Ему хотелось сказать Римо, что он беспокоится за него, но он не знал, как это сделать. Сказались годы подготовки, годы службы и работы в этом странном подпольном мире государственной власти, когда человек, годами бывший твоим другом, однажды исчезал, испарялся, и никто больше не вспоминал о нем, будто его и не существовало.
   Слишком долго привыкал он к этому и сейчас не мог преодолеть себя.
   Он видел, как Римо вышел на маленькое кухонное крыльцо. Сначала он попытался опереться правой рукой о перила крыльца, но скривился от боли. Тогда, привалившись правым бедром к перилам, он спрыгнул на левой ноге на ступеньку вниз. Выровнялся и приготовился к следующему «шагу».
   Римо допрыгал до автомобиля и ввалился внутрь. Смит закрыл дверцу и осторожно выехал задним ходом на дорогу. Он поехал на предельной скорости, дозволенной по законам штата Нью-Джерси, к магистрали номер четыре, направляясь к мосту Джорджа Вашингтона.
   Только когда они уже выехали на шоссе, он спросил Римо, что случилось.
   — Там, наверху в спальне, была девушка...
   — Я видел ее.
   — Да. Она изувечила мне правую ногу.
   — А руки?
   — Плечи, Смитти. Это сделали двое парней.
   — Но как? — спросил Смит. — Я всегда считал, что вы в состоянии обезопасить себя от подобных инцидентов.
   — Это нападения самоубийц, — сказал Римо. — Кстати, мне кое-что нужно.
   — Да, Врач.
   — Нет, подводная лодка.
   — Что?
   — Подлодка. Я отправляюсь в Синанджу.
   — Зачем? Не забывайте, вам поручено выяснить причину смерти одного из наших программистов.
   — Помните удары, нанесенные ему?
   — Да.
   — Я получил уже три таких удара. Четвертый ждет меня в Синанджу.
   — Не понимаю, — сказал Смит.
   И поскольку Римо сам толком не понимал, что к чему, да и не сумел бы объяснить, он ответил:
   — Вам и не нужно. Но Чиун в опасности. И мне необходимо быть в Синанджу.
   — Какая от вас польза? Вы не можете даже ходить.
   — Что-нибудь придумаю. Лучше быть с ним рядом.
   Смит вел автомобиль, как робот, и нельзя было понять, хороший он шофер или нет.
   Через несколько минут он сказал:
   — Извините, Римо, но вы не поедете. Я не могу позволить этого.
   — Я оплачу дорогу, Смитти.
   — Чиун — не вы, — пояснил Смит. — Он кореец, а не американец. Если правительство Северной Кореи захватит вас, будет международный скандал. Не говоря уже о том, что возникнет угроза ликвидации нашей организации.
   — А что вы предпримете, если «Нью-Йорк таймс» завтра опубликует документы, где будут указаны адреса, места, даты, сообщения об убийствах и роли правительства в этом? Помните то дело в Майами? А заваруху с профсоюзами? Что тогда?
   — Это шантаж, — мрачно произнес Смит.
   — Типичная для КЮРЕ вещь.
   — Вымогательство!
   — Ваше любимое дело.
   — Неприкрытая угроза!
   — В том-то и дело, дорогуша.
   Смит свернул с шоссе к мотелю, стоявшему на окраине Уайт-плейнз, и, достав ключ, открыл дверь номера, который организация арендовала круглый год. Он помог Римо добраться до номера, находившегося в задней части здания, невидимой с улицы, уложил его в постель и только тогда ушел. Через двадцать пять минут он вернулся в сопровождении человека в темном костюме с саквояжем в руке.
   Доктор внимательно осмотрел Римо.
   Однако Римо не желал иметь с ним дело.
   — Я не нуждаюсь и его помощи, — прошипел он Смиту. — Только Чиун поставит меня на ноги.
   Доктор отозвал Смита в сторону.
   — Этого человека необходимо госпитализировать, — тихо сказал он. — Плечевые связки разорваны. Мышцы правого бедра превращены в лохмотья. Он должен страшно мучиться. Откровенно говоря, вы совершенно напрасно привезли его сюда. Вы должны были вызвать машину «скорой помощи» прямо на место аварии.
   Смит согласно кивал.
   — Подлатайте его, пожалуйста, как сможете, пока я буду уговаривать его лечь в больницу.
   Доктор кивнул.
   Невзирая на явное неодобрение Римо, врач наложил ему на плечи повязку, что ограничивало движения, но гарантировало, что разорванные мышцы срастутся правильно. Он также туго перевязал ему правое бедро и, наконец, извлек из саквояжа шприц.
   — Я сделаю вам обезболивающий укол.
   Римо мотнул головой:
   — Нет.
   — Но ведь у вас невыносимая боль. А это облегчит ее.
   — Никаких уколов, — повторил Римо. — Вспомните, Смитти, тот гамбургер, из-за которого я попал в больницу. Никаких уколов и никаких лекарств.
   Смит посмотрел на врача и покачал головой.
   — Он справится с болью, доктор. Не надо уколов.
   Смит проводил доктора до двери, поблагодарив за помощь.
   — Не стоит, — ответил тот. Он приехал сюда весьма неохотно и лишь потому, что его шеф намекнул, что в случае отказа в один прекрасный день могут возникнуть трудности с получением лицензии на частную практику. Шефу, в свою очередь, намекнули, что у него не будет проблем с заинтересовавшейся им налоговой инспекцией, если он пришлет доктора в мотель ровно через три минуты.
   Когда Смит вернулся, Римо сидел на постели.
   — О'кей, Смитти, где она?
   — Что?
   — Моя подводная лодка.
   — Не все сразу.
   — Любому, кто может вызвать врача на дом, не составит труда отправить меня на подлодке в Северную Корею.
   И с этими словами Римо закрыл глаза.
   Скоро он отправится в Синанджу. Он сделал все, что мог. Теперь надо предупредить Чиуна о покушении, которое готовит Нуич. И лишь во сне он позволил себе вспомнить, что это ему нанесли три первых удара камикадзе Нуича и что, согласно древнему обычаю Синанджу, четвертый удар будет смертельным.
   А потом наступит очередь Чиуна.

Глава одиннадцатая

   Капитану подлодки «Дартер» Ли Энрайту Лихи все представлялось очень забавным. Тайком заплыть во вражеские воды, высадить старика, ровесника Конфуция, и скрытно убраться восвояси. И что за тип был этот старикан! Хотел, видите ли, смотреть «мыльные оперы» и сердился, что на подлодке нет телевизора, показывающего «Пока Земля вертится».
   Капитану Лихи все это представлялось забавным, настолько забавным, что он решил поделиться с приятелями в баре офицерского клуба в Минданао, где находилась небольшая военно-морская база США, предназначенная для дозаправки подводных лодок.
   Но не успел он дойти до самого интересного — до «мыльных опер», когда его тронул за плечо младший офицер.
   — Сэр.
   — В чем дело? — сердито спросил Лихи.
   — Вас к телефону, сэр.
   — Скажите, что я подойду через минуту.
   — Это из Вашингтона, сэр.
   Офицер говорил настойчиво.
   Момент был упущен — офицеры, до этого внимательно слушавшие, отвлеклись, возобновив свои разговоры. «Черт возьми», — подумал Лихи. Вслух же он сказал, что опять небось придется везти какого-нибудь деда, помешанного на «мыльных операх». Но реплика не произвела ожидаемого эффекта, и капитан Лихи отправился к телефону.
   Официальный представитель военно-морского ведомства сообщил, что ему вменяется в обязанность взять на борт пассажира с секретными инструкциями. Лихи должен будет выполнять эти инструкции и хранить все в строжайшей тайне.