Мерфи Уоррен. Сатанинский взгляд

   — Брось, сестренка, — отмахнулся тот. — Ты крутила шуры-муры с доброй половиной из этих ребят. Они вас пропустят.
   — Тогда идите вперед и попытайтесь им это втолковать, — сказал Римо.
   Когда офицер ушел, Римо успокоил Анну, объяснив, что не успеет она и глазом моргнуть, как путь будет свободен.
   — Тебе придется лишь чуточку подождать. Сейчас я все улажу.
   — Что ты собираешься делать?
   — Я покажу тебе чудо в духе Синанджу.
   — Я думала, что Синанджу не чудо, а мастерство, шлифовавшееся на протяжении тысячелетий.
   — Как сказать. Однажды я попробовал сразиться с призраком, и моя рука попала прямо в центр смеющейся Вселенной, — сказал Римо. — Разве это не чудо?
   — Ты нарочно дразнишь меня.
   Римо улыбнулся и, откинувшись на сиденье машины, приник к губам Анны в долгом нежном поцелуе.
   — И опять ты дразнишь меня, — шепнула Анна.
   Римо ничего не ответил, но почувствовал, как в нем вспыхивает желание.
   На посту охраны, естественно, не поверили, что Римо — брат офицера КГБ, хотя последний и клялся в этом. Судя по описаниям, Римо был тем самым мужчиной, вместе с которым нелегально проникла в страну Анна Чутесова.
   Римо приказали поднять руки вверх и в сопровождении конвоя вернуться к машине. В соответствии с приказом он и товарищ Чутесова должны быть доставлены в Москву.
   Римо поднял руки, умудрившись при этом схватить за горло двоих конвоиров. Одно стремительное движение — и их позвоночники хрустнули. Третьего конвоира Римо легонько ударил в грудину, превратив его сердечную мышцу в гуляш. Офицер КГБ сказал своему «брату», что теперь им обоим крышка. Римо попытался его успокоить.
   — Хоть ты и мой брат, я обязан тебя задержать, — заявил тот, потянувшись за пистолетом, но тут же замотал головой: — Нет, не могу! Я не могу этого сделать. Честное слово, не могу. И это при том, что я всю жизнь тебя ненавидел и мечтал сгноить в тюрьме.
   Римо помахал Анне, давая понять, что путь свободен.
   — Это было потрясающе! — воскликнула она. — Непостижимо, как тебе это удалось?
   — Чему ты радуешься? Мне предстоит встреча с моим учителем. С ним мне не совладать.

Глава шестнадцатая

   Она чувствовала на себе его взгляд. Он парализовал ее волю, и она была готова упасть к его ногам. Тысячи, миллионы мужчин, увидев ее на экране, сходили с ума от любви к ней. Каждую неделю она получала сотни восторженных писем от поклонников и поклонниц, но ни одно из них не тронуло ее сердца.
   И вот только что, приехав на этот званый вечер в самом фешенебельном районе Нью-Йорка, она встретила мужчину своей мечты. Он был невысокого роста, с печальными карими глазами и говорил с невероятным акцентом, от которого захватывало дух так же, как и от исходящего от него запаха лука. Все говорили о нем как о самом могущественном человеке в Америке, хотя и не могли толком объяснить причины его могущества. Зато он знал абсолютно все и обо всех. Актрисе Берелл Ник посоветовали держаться от него подальше.
   Берелл обладала романтической внешностью и всегда играла романтические роли. Режиссеры не жалели экранного времени на молчаливые сцены, когда камера подолгу задерживалась на ее лучистых глазах, чувственных сочных губах и развевающихся на ветру очаровательных белокурых локонах.
   Но при этом Берелл Ник была расчетлива, как калькулятор. С пяти лет привыкшая появляться перед публикой, она испытывала оргазм только тогда, когда рисовала в своем воображении, как ее насилует золотой Оскар под восторженные вопли кинокритиков, прославляющих ее актерское мастерство. Мужчины никогда не привлекали ее. Равно как и женщины. Даже к своим поклонникам она была равнодушна. Она предпочитала, чтобы ею громко восхищались, но издалека.
   Единственным, что согревало ее душу, была слава. Встретив на званом вечере человека с печальными карими глазами, она с легкостью простила ему и нелепые манеры, и луковый запах, и чересчур громкий смех, потому что он принадлежал к числу влиятельных людей. Она решила уделить ему целых пятнадцать секунд своего благосклонного внимания, чтобы затем переключить его на других не менее влиятельных особ. Ни на одной вечеринке она не встречала столько знаменитостей. Это было что-то особенное. Не просто званый вечер, которые даются раз в год и даже в десятилетие, а настоящий Вечер с большой буквы.
   Здесь были все, кто хоть что-то собой представлял. Те, кого сюда не пригласили, до конца дней будут чувствовать себя обделенными. Среди гостей были члены правительства, а с минуты на минуту ожидали прибытия президента Соединенных Штатов. Берелл заметила в толпе пятерых крупнейших голливудских продюсеров, а также с полдюжины известных ученых. Если сама Берелл Ник узнала их, можно было не сомневаться, что это действительно известные ученые, ибо она знала лишь немногих, хотя ее знали все, ибо фотографии звезды украшали множество научных журналов.
   В числе приглашенных были промышленные магнаты, которых Берелл опять-таки узнала, что, безусловно, делало им честь, ибо знаменитая актриса удостаивала своим вниманием отнюдь не всех промышленников, хотя ее очаровательная мордашка мелькала на обложках почти всех деловых журналов.
   Зал гудел от гула голосов. Все вокруг говорили о всемогущем человеке, который знает все и вся. Берелл услышала потрясающую историю о том, что этот человек может запросто определить, кто пятнадцать лет назад обманул налоговую инспекцию, или сказать, какая почва на твоем земельном участке в Коннектикуте. Он знал о людях всю подноготную. Атмосфера в зале постепенно накалялась.
   Чем больше одни влиятельные лица общались с другими влиятельными лицами, тем сильнее они ощущали собственное и чужое могущество.
   Кто-то из гостей заговорил о приглашениях на этот вечер.
   — Я получил его, когда был на своей зимней вилле, о которой знали лишь я и моя жена, но она умерла уже пять лет назад, — сказал знаменитый изобретатель, создатель нового поколения компьютерных технологий.
   — А мне приглашение поступило на мой собственный компьютерный терминал, о существовании которого никто не знал, — заметил его собеседник.
   — Что касается меня, то я получил приглашение от моего банкира, который посоветовал мне непременно быть на этом вечере, — признался известный продюсер из Голливуда.
   Идея этого вечера для сильных мира сего принадлежала человеку куда более могущественному, чем все они вместе взятые. Гомон в зале нарастал по мере того, как люди, способные самостоятельно принимать решения, встречали себе подобных и, пользуясь случаем, принимали совместные решения, от которых зависели судьбы мира.
   Посреди всеобщего возбуждения Берелл Ник попыталась улизнуть от коротышки с печальными глазами, с чудовищным акцентом и неистребимым запахом лука, хотя и знала, что этот вечер устроен им.
   И вдруг ни с того ни с сего она почувствовала, что ее неодолимо влечет к нему. Он возбуждал ее сильнее, чем Вильям Шекспир, провозгласивший ее величайшей актрисой всех времен (однажды она видела такой сон, и это был самый эротический из ее снов). Она жаждала его любви больше, чем шумного успеха на Бродвее. За одну его ласку она отдала бы трех своих Оскаров, которые стояли у нее в ванной, подогревая греховные фантазии.
   Берелл уединилась с ним в комнате наверху, где медленно и сладострастно расстегнула блузку и обнажила свою прекрасную грудь, которую никогда не показывали на экране из опасения разрушить ее романтический образ, хотя она не раздумывая снялась бы голой верхом на жирафе, если бы это способствовало ее кинематографической карьере. Сгорая от нетерпения, Берелл бросилась в объятия великолепного Василия Рабиновича. Все в нем возбуждало ее, даже запах лука.
   — Ну, хватит уже этих нежностей. Пора переходить к делу. У нас не так много времени, — отчеканил Василий, и страсть, сквозящая в его голосе, повергла Берелл в сладостную дрожь. — Я вижу, ты совсем обезумела от любви ко мне, — заметил он, чувствуя на себе ее изумительное розовое тело. — Так, скорее. Оп-па! Ну вот и все. Ладно, а теперь иди и расскажи всему свету, а особенно рыженькой красотке внизу, какой я потрясающий сексуальный партнер.
   — Это было великолепно! — простонала Берелл Ник.
   — Ты должна рассказать об этом всем в Голливуде. Мой телефонный номер узнаешь у Смита. Это мой помощник. Если он спросит тебя о ком-то или о чем-то, сообщи ему все подробности. Ты увидишь его в холле — это такой мрачный изможденный тип.
   — После тебя, дорогой, все покажутся мрачными и изможденными, — произнесла Берелл Ник, утирая слезы.
   Впервые в жизни она плакала по-настоящему: столь сильным оказалось пережитое ею любовное потрясение.
   — И не забудь застегнуть молнию.
   Василий растянулся на мягкой кушетке и принялся листать журнал при мягком свете позолоченных светильников.
   — Что? — не поняла Берелл.
   — Я говорю о ширинке. Ты расстегнула ее перед тем, как наброситься на меня. Теперь нужно ее застегнуть.
   — А-а, ну конечно, дорогой. Разумеется, — проворковала кинодива, запечатлев на губах Василия поцелуй.
   Осторожным и одновременно чувственным движением, на которое была способна только Берелл Ник, она стала застегивать молнию на брюках лучшего любовника в мире.
   — Ну что ты копаешься, честное слово? Можно подумать, что здесь снимают кино. Застегивай и выметайся!
   Когда она выплыла из комнаты, Василий вздохнул с облегчением. Наконец-то он остался один. Никто не посмеет нарушить его покой — покой человека, собравшего в своих роскошных двухэтажных апартаментах на Пятой авеню самых могущественных людей Америки. Скоро сюда пожалует президент, которого он превратит в своего верного слугу, и тогда Василий будет делать все, что ему заблагорассудится.
   Итак, он станет хозяином Америки. А что потом? Потом можно будет заняться Россией. Он устроит грандиозную встречу на высшем уровне и добьется полной лояльности российского руководства. А дальше что? Китай? А на черта ему сдался Китай! Рабинович с ужасом подумал, что идея мирового господства стала его утомлять.
   Василий Рабинович чувствовал себя так же, как, должно быть, чувствовали себя римляне, покорив мир и создав свою империю. Нечто подобное испытывает каждый человек, достигнув цели своей жизни.
   Все, чего бы Василий ни пожелал, тотчас же исполнялось. Жизнь, свободная от борьбы за существование, теряла смысл. Он понял, почему его земляки никогда не покидали Дульска и уговаривали Василия остаться.
   «Ты будешь несчастлив, Василий, — говорили они. — Уехав отсюда, никто из нас не может быть счастлив. Здесь мы трудимся. Мы вынуждены трудиться, и это великое благо. Мы живем в ладу со всеми. Зимы у нас суровые, но тем приятнее ожидание весны. Как сказал святой старец, без зимы и весна не радость, а сплошное томление духа».
   Вспомнив эти слова, Василий подумал, как важно, чтобы женщина иногда говорила «нет» — тем отраднее будет услышать от нее «да». Как важно иметь возле себя настоящего друга, а не людей, ставших твоими приятелями поневоле. Как важно трудиться в поте лица, чтобы потом наслаждаться отдыхом. Даже смерть, подумал он, необходима, чтобы ощутить всю прелесть жизни.
   Вот так, борясь с охватившей его тоской, Василий понял: чтобы сделать свою жизнь мало-мальски сносной, надо поставить мир на грань уничтожения. Для человека, способного загипнотизировать кого угодно, это было единственной возможностью внести в свою жизнь хоть какое-то разнообразие.
   Поначалу ему хотелось только одного — чтобы его оставили в покое. Но это было давно, когда он сбежал из России. Теперь ему требовался некий допинг, и таким допингом была атомная война. Ничто другое не поможет справиться с прострацией.
   Он вызвал Смита. Рабинович был высокого мнения о его умственных способностях, вернее, о том, что от них осталось. Смит тотчас же явился на зов, аккуратно причесанный и улыбающийся, как когда-то в начальной школе в Путни.
   Рабинович находил трогательным то, как этот гений, способный проникнуть в секреты любой правительственной организации, прилежно поднимал руку и спрашивал его разрешения, прежде чем выйти в туалет.
   — Смит, я всерьез подумываю об атомной войне. Что ты скажешь по этому поводу?
   — Она разрушит земной шар, мисс Эшфорд. Вы действительно этого хотите, мэм?
   — Нет. Я не хочу разрушать земной шар. Я всего лишь хочу вплотную подойти к этому. Понимаешь? Сколько ракет потребуется, чтобы поставить мир на грань ядерной катастрофы? Одна? Три? Пятнадцать? Десять ракет, нацеленных на Москву? Сколько?
   — Можно ответить, мисс Эшфорд?
   — Давай.
   — Я думаю, три ракеты — оптимальный вариант. В крайнем случае — две. Одной ракеты будет маловато, хотя люди, не разбирающиеся в ядерной стратегии, могут сказать, что этого вполне достаточно.
   — Да, запуск одной ракеты будет воспринят всего лишь как предупреждение.
   — Нет, предупреждение — это две ракеты. Запуск одной ракеты будет расценен как случайность.
   — Вот как? Я всегда полагал, что одна ракета — это уже предупреждение.
   — Нет, мисс Эшфорд. Чтобы нанести упреждающий удар, нужно запустить две ракеты. Одна ракета — это случайность. В секретном соглашении, подписанном много лет назад советским премьером и американским президентом, говорится, что случайный запуск ядерной ракеты одной из сторон не должен восприниматься как повод к полномасштабной атомной войне. Насколько я помню, советский лидер заявил: «Мы не намерены рисковать коммунистической партией из-за гибели нескольких сотен тысяч людей».
   — А что ответил на это американский президент?
   — Президент ответил, что хотя разрушение пусть даже одного американского города будет колоссальным ударом для Америки, он, возможно, сумеет объяснить охваченному ужасом народу, что это случилось по чистому недоразумению.
   — Интересно. А я-то считал, что их можно припугнуть всего одной ракетой, — сказал Василий, вспомнив о своих похождениях в Омахе: оказывается, для этого нужны, по крайней мере, две ракеты.
   — Если же, — продолжал Смит, — направить три ракеты на ядерные объекты противника, это будет уже не предупреждение, а война.
   — А если запустить их на три небольших населенных пункта? — спросил Василий.
   — По моей оценке, это будет означать ядерный конфликт.
   — Я хотел бы использовать подводные лодки.
   — Среди ваших гостей, мисс Эшфорд, находится адмирал, однако вы должны иметь в виду, что запустить американские ядерные ракеты не так-то просто. Существует целая система ядерной защиты.
   — Так займись этим, Харолд.
   — Можно мне сначала выйти в туалет? — спросил Смит прежде чем бросить всю мощь компьютеров КЮРЕ на разрушение американской системы ядерной защиты.
   Никогда еще электрическая сеть не работала с такой нагрузкой, как в тот вечер. Первым делом Смит попытался разобраться в системе сигналов, используемых Стратегическим авиационным командованием и ВМС США, и выяснил, что существуют особые коды для приведения в боевую готовность ядерных арсеналов. Разумеется, запуск ракет осуществляется конкретными людьми, однако Харолд Смит, мальчик не только прилежный, но и смышленый, догадался, что эти конкретные люди подчиняются все тем же кодам.
   Всякий раз, когда компьютер Смита натыкался на код, его работа блокировалась. Однако Смит с его рационалистическим умом понимал: для того, чтобы решить какую-то проблему, совсем необязательно разбивать стенку лбом. Препятствия на то и существуют, чтобы их обходить. Когда на пути его поисков возникало препятствие в виде кода, он ставил на его месте особый значок и шел дальше. Через двадцать пять минут на экране его компьютера высвечивалась целая гирлянда таких значков, дающая полное представление о том, как действует американская система ядерной защиты.
   Более того, Смиту удалось определить, что существует не один, а два кода, необходимых для запуска ядерных ракет. Проследив всю цепочку, Смит понял, что одна линия ведет к президенту, а другая — к военному руководству. Это означало, что решение о нанесении ядерного удара принимается ими совместно.
   Итак, сигнал к запуску ракет должен одновременно поступить от высшего военного командования и от президента. Единственное, что требовалось Смиту, это найти оба кода. А потом уже все пойдет как по маслу. Бах! — и земной шарик взлетит на воздух.
   Смит поспешил сообщить весть мисс Эшфорд.
   — Харолд, — ответила она. — Не думай, что хвастаться своими успехами дурно. Наоборот, это одно из лучших твоих качеств. Благодаря ему теперь я знаю, что к чему. Ты замечательно поработал. Но у нас нет никакой необходимости ломать голову над этими кодами. В зале на первом этаже находится нужный нам адмирал, а президент будет здесь с минуты на минуту.
   Василий махнул рукой, давая сияющему Смиту понять, что он может идти, и на прощание добавил:
   — Не беспокойся, я, конечно же, поставлю тебе пятерку. Даже пять с плюсом. Кстати, ты не можешь сделать так, чтобы одна из ракет была нацелена не на Россию, а, скажем, на Париж? Атомное облако над Эйфелевой башней выглядело бы весьма эффектно. Только смотри, чтобы Дульск не пострадал. Запомни: в радиусе ста километров от него не должно быть никаких взрывов! А теперь пришли ко мне адмирала. Я хочу с ним немного потолковать.
   В ходе беседы, продолжавшейся ровно пятьдесят две секунды, адмирал сообщил Рабиновичу код, которого никогда в жизни не открыл бы даже родному отцу. Если кто-то и узнал бы от него это слово, то только его непосредственный подчиненный, да и то лишь в случае ядерной войны.
   Отослав адмирала к остальным гостям, Рабинович позвонил Смиту и сказал, что все в порядке.
   — Теперь осталось получить только код президента, — ответил Смит по телефону из своего кабинета, помещавшегося в квартире Рабиновича.
   Эта квартира занимала два этажа здания на Пятой авеню, расположенного неподалеку от клиники, в которой Василий когда-то избавлял своих пациентов от избыточного веса, пристрастия к курению и сексуальных проблем.
   — Это дело нескольких минут, — успокоил его Василий.
   — Простите, мисс Эшфорд, можно мне отлучиться в туалет?
   — Ты только что туда ходил, — суровым тоном напомнил ему Василий.
   Если он самый могущественный человек в мире, то из этого вовсе не следует, что он должен быть добреньким. Старикан совсем распоясался! Впредь он будет выпускать его в туалет один раз в день — и точка!
   Рабинович подошел к окну. Снизу доносился грохот музыки. Вечер выдался куда как шумный, но соседи не такие важные шишки, чтобы жаловаться на него. Он посмотрел на раскинувшийся внизу Центральный парк. Вполне возможно, что к утру все здесь будет погребено под толстым слоем радиоактивного пепла. Опасность приятно щекотала ему нервы, наполняла жизнь новыми красками.
   К дому в сопровождении кортежа мотоциклистов подъехал длинный черный лимузин. В нем сидел президент Соединенных Штатов. Интересно, подумал Рабинович, если плюнуть из окна, попадет ли его плевок в президента? Впрочем, он тут же отказался от этой затеи: президентская охрана наверняка поднимет панику. Внизу было полно агентов Секретной службы, но Василий знал, что они не смогут защитить президента от него.
   Сквозь ряды агентов и телохранителей с изяществом балетного танцовщика пробирался какой-то человек. Никто не мог его остановить. Он добрался до президента и указал пальцем на освещенные окна квартиры Рабиновича. Президент посмотрел вверх. Разговаривавший с ним человек тоже, и тут Василий узнал его. Это был Римо, первый и единственный друг Василия в Америке, спасший его от русских диверсантов.
   Президент кивнул и, подталкивая свою прелестную жену, вернулся к лимузину, который тут же умчался прочь вместе с кортежем мотоциклистов, оглашая улицу воем сирен и увозя с собой код.
   — Чиун, Чиун! — заорал Василий. — Скорее сюда!
   Чиун явился с такой быстротой, словно только и ждал, когда Василий его позовет.
   — Немедленно верни президента и доставь его ко мне Он мне нужен сию минуту!
   — Неужели наконец мы освободим президентское кресло для Смита, о Великий Ван?!
   — Доставь сюда президента, тебе говорят. А если увидишь Римо, убей его! Его необходимо убрать, и сделать это должен ты. Он встал у меня на пути. Слишком далеко зашел он в своей дружбе.
   Тут случилось нечто невообразимое. Старый кореец затрясся, из горла у него вырвалось сдавленное «нет!», но рассудок повелевал ему подчиниться приказу. В нем происходила такая внутренняя борьба, что с потолка посыпалась штукатурка.
   — Ну ладно, ладно, хватит уже устраивать сцены, — одернул его Василий. — Положим, это совсем не Римо, а твой заклятый враг. Это тебя устраивает? Или я снова должен вправлять тебе мозги, как в Сорнике? Ну все, спокойно. Я — добрый старина Ван. Парень, который как две капли воды похож на Римо, на самом деле твой злейший враг. Ты должен его убить. Иначе он убьет тебя.
   С души Чиуна словно камень свалился. Он не понимал, что именно принесло ему такое облегчение, но жизнь снова стала прекрасна. Ужасного противоречия, из-за которого сердце его только что разрывалось на части, больше не существовало.
   — Приведи своего заклятого врага сюда. Я хочу посмотреть на ваш поединок. Он должен был состояться еще в Сорнике, если бы этот тип не удрал оттуда. Но имей в виду, это должен быть настоящий поединок. Ты способен доставить мне такое удовольствие?
   — Великий Ван, это будет поединок во славу вашего имени и Дома Синанджу. Это будет...
   — Ну ладно, ладно, — оборвал Чиуна Василий Рабинович в образе Великого Вана. — Поединок устроишь после того, как доставишь сюда президента.
   Однако все случилось намного раньше, чем планировал Рабинович. Выходя из лифта, Чиун лицом к лицу столкнулся со своим заклятым врагом.
   У него было лицо Римо. Он говорил, как Римо, и это делало его еще более опасным. Изо рта у Чиуна вырвалось зловещее шипение. Все его тело напряглось, готовясь к смертельной схватке. Собрав в кулак всю свою энергию и сосредоточившись, он описал руками широкую дугу, вызывая противника на бой.
   Анна Чутесова вскрикнула и прижалась спиной к стене кабины. Лампочки мигнули и погасли от колоссальной энергии, исходящей от Мастера Синанджу.
   — Папочка, не надо сражаться со мной. Это я, Римо, — сказал Римо, хотя и не знал наверняка, кто перед ним: Чиун или Василий Рабинович.
   И то, и другое было одинаково возможно, Римо был готов к этому и не раз прокручивал в мыслях, как против своей воли вступит в единоборство с Чиуном. Другого выхода у него не было. Но он почувствовал, что не может себя переломить, не может поднять руку на своего учителя.
   Чиун выбросил вперед руку, готовясь нанести Римо тот самый удар, в чистоте которого никто не мог с ним сравниться. Римо знал силу этого удара, который папочка отрабатывал с ним долгие годы. В ходе тренировок ему ни разу не удалось отразить этот удар; в последнюю минуту Чиун сам останавливал свою руку. Но на сей раз он не собирался останавливаться до тех пор, пока не сокрушит противника, призвав на помощь все свое мастерство, оттачивавшееся на протяжении многих десятилетий.
   Римо сосредоточился и приготовился к обороне. Каждый мускул его натренированного тела помнил уроки Чиуна. И когда Чиун обрушил на него свой удар, Римо сумел отразить его с таким проворством и силой, которых прежде в себе не подозревал.
   Римо одолел Чиуна! Впервые в жизни он превзошел своего учителя. Нанося ему ответный удар, призванный обезопасить Чиуна, но ни в коем случае не повредить ему. Римо понял, почему это произошло. Он вспомнил слова Великого Вана: «Сейчас ты находишься на вершине своего мастерства».
   Когда-то Ван сказал то же самое Чиуну. Но таков уж закон природы, что за вершиной следует спад. Все эти годы силы Чиуна постепенно убывали, Римо же день ото дня наращивал свою мощь, пока не превзошел учителя.
   Со смешанным чувством печали и облегчения Римо перенес поверженного Чиуна в дальний угол кабины.
   Лампочки загорелись снова.
   — Что произошло? — спросила Анна. — Почему Чиун лежит на полу?
   — Это был величайший поединок в моей жизни, — проговорил Римо.
   — Но он продолжался всего лишь мгновение!
   — А ты хотела, чтобы мы надели боксерские перчатки и дубасили друг друга пятнадцать раундов?
   — Я бы хотела хоть что-нибудь увидеть.
   — Даже если бы свет не погас, ты все равно не смогла бы ничего разглядеть. Обычному человеческому глазу не угнаться за нашими движениями.
   — Это — настоящий Чиун, — констатировала Анна. — К сожалению, где-то здесь тебя подстерегает еще один Чиун, под маской которого скрывается Василий Рабинович. Удачи тебе, Римо.
   — Спасибо. Когда Чиун очнется, не говори ему, что он проиграл поединок, ладно?
   — Но он и так все вспомнит.
   — Не знаю уж, что он вспомнит, — сказал Римо и поднялся на этаж, где званый вечер был в самом разгаре.
   Пробираясь в толпе гостей, он попытался выяснить, где находится Василий Рабинович. Все знали это имя. Да и как не знать такую знаменитость! Зал был набит людьми, преисполненными ощущения собственной значимости, которое только усиливалось от их общения между собой.
   Здесь были банкиры, издатели и владельцы телевизионных компаний. Здесь были известные хирурги и ученые, промышленные магнаты и политики. Здесь были министры и советники президента. Здесь собралась вся американская элита, но эти люди нисколько не интересовали Римо. Единственный человек, которым он по-настоящему дорожил, лежал без сознания в лифте. Еще один человек, который был ему небезразличен, фактически превратился в зомби. Не исключено, что такая же участь ожидала и самого Римо.