Мерфи Уоррен. Небо падает

   — Вы уверены?
   — Уверены мы будем, когда потрогаем ее своими руками. Но следы привели нашего человека в Сан-Гауту, а теперь ведут в Ханой.
   — Значит, она у коммунистов. Почему они все так скрывают?
   — Не могу понять, сэр.
   — Больше всего на свете я хотел бы оказаться в Кремле и выяснить, что, черт подери, происходит. А старика нельзя использовать? Этого, азиата?
   — Он в некоторого рода отпуске.
   — Сейчас? — взвизгнул президент.
   — Ему нельзя приказывать, как простому офицеру. Их традиции более давние, чем наши, или даже европейские, сэр.
   — Так, а что насчет конца света? С этим как? Вы ему объяснили?
   — Думаю, он и раньше об этом слышал, сэр.
   — Замечательно. И каковы ваши предложения?
   — Если бы я был на вашем месте? — спросил Смит.
   — Да.
   — Пожалуй, главная проблема в том, что русские не верят, что мы ничего не знаем о флюорокарбоновом оружии, если, конечно, это оружие.
   — Но если оно в Ханое, значит, оно у них есть.
   — Может быть, есть, а может быть, и нет. Если есть, я полагаю, что они еще могут одуматься. Давайте на это надеяться. Мой человек идет по лучшему следу, который у нас имеется, и, честно говоря, господин президент, я рад, что на это у нас есть он. Лучшего нам во всем мире не найти.
   — Согласен. Продолжайте.
   — Я бы предложил то, о чем думаю уже довольно давно. Дайте им что-то, что покажет, что мы заинтересованы в их доверии. Что покажет, что мы не меньше, чем они, заинтересованы в том, чтобы найти флюорокарбоновую установку. Нам нужно выдать им какой-нибудь важный секрет. Он-то и послужит доказательством нашего доверия.
   — У вас есть что-то на примете?
   — Какое-нибудь изобретение. Наверняка есть что-то, в чем они заинтересованы. Только надо, чтобы они не думали, что мы думаем, что они уже об этом знают. Здесь нам надо быть предельно честными. У нас нет другого выбора, сэр. То есть придется раскрыть карты.
   — Меня это пугает, Смит.
   — Боюсь, сейчас не самая мирная погода.
   — Не знаю, как посмотрит на это мой кабинет. И что скажут старейшины.
   — У вас нет выбора, сэр. Вы должны отдавать приказы.
   — Знаете, Смит, здесь не осел уперся. Здесь весь мир замер.
   — Удачи вам, сэр, — сказал Смит.
   — И вам удачи.

* * *

   Человеку, которого выбрали для передачи Москве секрета, было чуть больше шестидесяти, он был миллиардером, близким другом президента и среди прочего, владельцем корпорации, занимающейся новыми технологиями.
   Когда он узнал, с чем его посылают, то едва не обвинил президента в предательстве. Это была подробно составленная, даже частично переведенная на русский сводка об оборонительных ракетных укреплениях США.
   — Я этого не сделаю, — сказал Макдональд Пиз, у которого была по-военному короткая стрижка, гнусавый техасский выговор и докторская степень по ядерной физике.
   Потом он услышал о строительстве новых ракетных баз и немного смягчился. Потом услышал о новом изобретении, которое, возможно, и вызывало у русских тревогу, и смягчился окончательно.
   — Конечно, я поеду. Мы же все можем спечься, как пирожок в пустыне. Какие безумные псы играют с нашим маленьким озоновым слоем? Ведь на Земле может и тараканов не остаться. Отдайте русским все. Давайте вернем мир к безудержному великодушию. Силы небесные, что же такое происходит?
   — Твой самолет ждет, Хэл, — сказал президент. Это была кличка. С таким именем кличка становится необходимостью.
   Одним таким ходом президент не только раскрывал главный американский секрет, он шел на заключение самой хитроумной в мире сделки. Президент знал, что Пизу все это понадобится. Но он не подозревал, что Макдональд “Хэл” Пиз не только упустит возможность, но своей честностью еще все и испортит.

Глава двенадцатая

   Макдональд Пиз прибыл в Москву спецсамолетом, на посадку которого на свободной полосе советское правительство дало особое разрешение.
   На нем была стетсоновская шляпа и костюм за четыре тысячи долларов. Пронзительный осенний ветер готов был содрать с его лица кожу, но ему было все равно. Он ненавидел этих людей. Они только и умели, что воровать технологии и отравлять умы простых людей.
   Больше того. Он чувствовал, что это — самые закоренелые лгуны во всем мире.
   Пиз считал, что приверженность русских и всех остальных марксистов к неприкрытой лжи исходила от их отношения к миру. Монотеистические религии исповедовали веру в то, что мир призван нести правду. Это не значило, что христиане, иудеи и мусульмане всегда говорили правду, но — должны были.
   По марксистско-ленинской идеологии слова были всего лишь орудием. Агитацией и пропагандой. Так было в самом начале, и сейчас все оставалось по-прежнему. Так что, даже несмотря на то, что мир стоял на грани краха, Макдональда “Хэла” Пиза всего переворачивало от того, что для достижения взаимного доверия он должен был передать русским американские оборонительные планы.
   Доверие? Кто знал, что они подразумевают под этим словом? Возможно, у них оно имело особый смысл, как и слово “мир”, которое значило для них затишье между войнами, безоговорочно ведшими к их господству над всей планетой.
   Русский предложил мистеру Пизу свое пальто.
   — Нет, — сказал Пиз.
   Он не желал укрываться от ветра. Кроме того, они подогнали машины прямо к самолету. Он пересчитал своих людей перед посадкой в машины, а потом — когда прибыли в Кремль. Оба раза их было двенадцать.
   У Генерального секретаря было типично русское лицо, рыхлое и мясистое. И толстые неуклюжие руки. Он был осторожно оптимистичен по поводу того, что Америка решила поделиться своими секретами.
   Они были в каком-то большом зале. Позади Генерального сидело двенадцать офицеров в плетеных креслах. Было еще два переводчика, а на стене висело огромное зеркало.
   — Я нахожусь здесь, — заговорил Хэл Пиз, и его гнусавый голос почти дрожал от боли, — потому что мы стоим перед лицом общей опасности. Я понимаю, что вы нам не доверяете, но я здесь, чтобы убедить вас — мы с вами по одну сторону баррикад, и, так же, как и вы, мы хотим спасти мир.
   Генеральный кивнул. У русских шеи, как у бугаев, подумал Пиз. Из них бы вышли отличные футболисты.
   — Мы знаем, что вы сейчас строите множество новых ракетных установок, которые, по-видимому, недостаточно оснащены защитными системами. Впервые за всю историю атомного оружия ваша страна не приняла всех мер предосторожности.
   Пиз слышал, как переводят то, что он говорит. Он увидел, как голова на бычьей шее повернулась. Генеральный секретарь что-то ответил, и переводчик повторил по-английски:
   — Не мы первыми применили атомное оружие. Как и все остальные народы, мы стали жертвами атомного оружия, которое использовали вы. Теперь вы говорите, что мы не соблюдаем мер предосторожности. Это ложь. Мы — миролюбивый народ, и всегда им были. Мы не стали бы ставить себя и весь мир под такую угрозу.
   — Да полно вам, — сказал Пиз. — Мы знаем, что у вас есть такие ракеты. И вы это знаете. Но сейчас, черт подери, мы прибыли, чтобы передать вам нечто, что может свидетельствовать о наших добрых намерениях. Так что, парень, оставь свою ложь при себе.
   Генеральный и переводчик обменялись несколькими фразами. Хэлу Пизу перевод был не нужен. Он понял, что его послали к черту.
   — Ну хорошо. Смотрите. Мы хотим передать вам планы наших систем ракетной защиты. Мы хотим, чтобы вы поняли, что мы не имеем никакого отношения к безответственной попытке прорвать озоновый щит. И просим мы только об одном — приостановить безумные шаги, которые могут привести к гибели планеты.
   Переводчик начал говорить о борьбе за мир, но Хэл Пиз сказал, что его это не интересует. Его наизнанку выворачивало, когда он увидел, как русские офицеры набросились на планы американских оборонительных баз. Он заметил, как некоторые из них кивнули. Они поняли, что перед ними настоящие планы. Один из офицеров минут на пять вышел, потом вернулся. Он лишь подал знак Генеральному. Генеральный вышел, но отсутствовал совсем недолго.
   Переводчик был уже не нужен. По тому, как Генеральный сложил руки, Пиз понял, что его инициатива отвергнута.
   Переводчик начал говорить о том, что оружия без систем безопасности у них нет, но Пиз резко его оборвал.
   — Слушайте, вы что, спятили? Мы же только что перед вами все кишки вывернули. Чего вы еще хотите? Войны? И что вы собираетесь выиграть? Можете вы мне ответить? Может, вы сходите к своему боссу и скажете, что он сошел с ума? Вы затеваете игру, в которой победителей не будет, а ведь если мы все сейчас не взорвемся, то запросто можем поджариться, как бобы на сковородке.
   Ему ответили той же дикой ложью о мирных намерениях русских.
   — Послушайте, то, что происходит с озоновым слоем, пугает нас не меньше, чем вас. И мы хотели доказать это, показав вам свои оборонительные планы. Вот они перед вами, а вы уперлись, как бараны. Нам нужна ваша помощь, чтобы понять, откуда исходит опасность. Черт возьми, мы же знаем, что они попадали на вашу территорию. И знаем, что и вы должны об этом знать. Мы хотим вместе с вами бороться за спасение этой треклятой планеты. Что вы выиграете, если она станет горсточкой пепла?
   Генеральный подумал минуту, потом вышел, вернулся снова.
   — Если вы хотите правды, — передал Генеральный через переводчика, — то знайте, что вы, американцы, величайшие обманщики во всем мире.
   Хэл Пиз чуть было не вцепился в его жирную глотку, прямо здесь, в Кремле. Дрожа от злости, он сдержался. Он мог не беспокоиться. Выцарапай он Генеральному глаза, он бы не принес вреда больше, чем ему уже удалось.

* * *

   Алексей Земятин наблюдал за происходившем сквозь зеркало. Он видел и слышал, как американец заявил, что руководит всем кто-то еще, и что этот человек должен понять, что конец света — конец и для русских, и для американцев.
   Видя, как страстен этот человек, Земятин почти готов был ему доверять. Но Алексей Земятин знал, чего добивается этот человек, а своим эмоциям он давно отвык доверять. От него зависело слишком много людей, поэтому он не мог полагаться на такую непроверенную штуку, как инстинкт. Иногда он мог оказаться верным, но фактов он заменить не мог.
   Поиски фактов погубили слишком много людей, так что Земятин не желал опираться на то, что было квинтэссенцией эгоизма — на предчувствие.
   Так что он лишь ощущал, что этот человек говорит правду. Но это не было и вполовину столь важно, как то, о чем Земятин узнал полчаса назад.
   Не успел самолет с Макдональдом Пизом взлететь, как американцы опять провели испытание нового оружия. Не было сомнении, что это дело рук американского правительства, а не какой-то мелкой компании, которая не докладывала правительству о своих опытах. Земятин понимал, как далеко может зайти частное предпринимательство. Он отлично знал, как процветает черный рынок в России, где черного рынка не должно быть по определению. Не должно быть вообще никакого рынка, кроме государства, которое замечательно заботится о нуждах своих граждан.
   Но за правду уже была заплачена немалая цена. Доклад, составленный по сообщениям из многих источников (некоторые из них уже оказались в американских тюрьмах, потому что их секретность была раскрыта), был по иронии судьбы представлен в тот самый момент, когда мистер Пиз начал свою речь. Алексей слушал его вполуха. От того, что он прочитал, у него кровь застыла в жилах. Это было похоже на то, как германские войска стягивались к русской границе перед началом войны. Поезда, артиллерия, обмундирование, продовольствие. Нужно позаботиться обо всем. Американцы были хитрее, гораздо хитрее, чем он предполагал.
   За день до этого американцы решили, что могут превратить все оружие в Европе и в Азии в груду металла. Они могли оставить матушку — Россию с одной пехотой и с танками, не способными передвигаться.
   Америка готовилась уничтожать оставшихся без техники русских солдат в количествах, которые смутили бы даже фашистов. Готовилось вторжение в пределы России. И это могло получиться даже без поддержки НАТО. Готовился удар в самое сердце России, и сопротивление было бесполезно. Сначала ракеты, потом бронетехника — и из России вынут душу. Сомневаться в этом не приходилось.
   Пока американцы и русские военные инженеры рассматривали карты укреплений, которые, как видели русские, были самыми что ни на есть настоящими, Земятин требовал всех подробностей. Именно в подробностях можно было разглядеть правду.
   Офицеры бегали в кабинет фельдмаршала с новыми и новыми бумагами.
   Американцы действительно провели испытание. Это было обнаружено сразу же, потому что мониторы русских работали постоянно. Ему сказали, что англичане тоже случайно его засекли. Несмотря на тяжелые потери, британская система все еще функционировала.
   — Американцы не предупредили англичан о наших действиях. Но они знали. По моим сведениям они должны были знать.
   — Они знали, товарищ фельдмаршал, но у нас нет сообщений о том, что они предупредили об этом своих предполагаемых союзников.
   — Не удосужились предупредить, — сказал Земятин. Ему вдруг захотелось выпить глоток воды.
   — Вам плохо, товарищ Земятин?
   — Если вы участвуете в соревнованиях по рыбной ловле, а ваш соперник поймал пескаря, будете ли вы этого пескаря стараться отобрать?
   — Американцы охотятся за рыбой покрупнее?
   — Американцы гораздо хитрее, чем мы предполагали. Если бы они знали, что сейчас у меня есть нечто, что я считаю большим преимуществом, стали бы они меня его лишать? Продолжайте.
   — На сей раз длительность работы луча стала меньше. Прицел был точнее.
   — Чем больше точность, тем выше класс, — заметил Земятин.
   — Очевидно, товарищ фельдмаршал.
   — Так что, если бы они направили луч на нас, это могло бы быть столь быстро, что не принесло бы вреда остальной части планеты.
   Земятин понял главное — новое изобретение было оружием. К тому времени русские накопили столько ядерного оружия, что, по словам ученых, оно могло уничтожить не только противников, но и их самих. Парадокс был в том, что когда изобреталось оружие более совершенное, это значило не что оно более гуманно, а что оно более удобно для ведения войны.
   Американцы сделали из своего изобретения с флюорокарбонами оружие.
   — Могу добавить, товарищ фельдмаршал, — сказал офицер, — что для обнаружения источника мы раскинули сеть наблюдения по всему американскому континенту.
   — И напрасно?
   — Никак нет. Рискуя людьми, мы обнаружили источник лучей. Американцы рассекретили человек пятнадцать наших. Но успех был нам важнее безопасности.
   — Так. Хорошо.
   — Как только установка сработала, наши люди на машинах передавали информацию от одного к другому.
   — Но это могло привлечь внимание.
   — Поэтому мы и потеряли столько людей. Но это позволило нам установить, что генератор расположен к северу от Бостона, в районе скопления предприятий высоких технологий.
   Земятин знал этот район. В случае атомной войны для России это была цель номер два. Целью номер один были ракеты, затем шли базы, где они создавались. Собственно армия непосредственной угрозы не представляла.
   Сам предпочитающий переоценить противника, Земятин предупреждал советский генералитет постараться не слишком полагаться на некомпетентность американцев. Достаточно было вспомнить Вторую мировую, когда американцев никто поначалу не принимал всерьез, а они выиграли войну на двух океанах, разбив противников, которые готовились к войне долгие годы.
   Считалось, что американские наземные силы большой угрозы не представляют. Теперь, если бы не русское оружие, они бы заняли главенствующие позиции.
   В эксперименте было задействовано пятьдесят новых дорогих автомобилей того качества, до которого русским было далеко.
   — За пять секунд все эти машины, товарищ фельдмаршал, были приведены в негодность.
   — Каким образом?
   — Вышла из строя вся электроника.
   — Больше ничего не повреждено?
   — Ни царапины. Но, самое главное, агент, подучивший эту информацию, был схвачен американцами. Они допрашивали его, пытаясь узнать, что ему известно, как будто он был в этом задействован.
   — Неплохое прикрытие.
   — И это еще не все. Как вы знаете, Америка — страна коммерции. Мы узнали, кто владеет землей, кто купил машины, кто заплатил людям, пытавшимся их завести.
   — Так.
   — Это были не военные.
   — Конечно, нет, — сказал Земятин.
   — Подставные компании. Мы подсчитали, что прикрытие эксперимента обошлось в три раза дороже, чем его проведение.
   — ЦРУ, — сказал Земятин.
   — Конечно, — согласился офицер. — Фиктивные компании, море денег. Это наши старые друзья.
   Земятин застонал. А потом, чувствуя себя беспомощным мальчишкой, сказал младшему офицеру:
   — Вот видите? Я тысячу раз об этом говорил. Вы все смеетесь над американскими военными. Считаете, что вторжение в Гренаду было бездарной операцией. Вы были так в себе уверены. А теперь — смотрите. Смотрите, что они сделали.
   — Но у нас есть наши ракеты, товарищ фельдмаршал, — сказал молодой офицер.
   — Да, конечно, пока что они у нас есть, — сказал Земятин, отсылая его — через зеркало он заметил, что Генеральный поднялся из-за стола.
   Если бы молодой офицер узнал, что их ракетную базу вывели из строя, его скорее всего пришлось бы убить, как и тех, кто рассказал бы ему об этом.
   Вошел Генеральный.
   — Офицеры считают, что эти планы подлинные. Полагаю, нам нужно сообщить им все, что мы знаем об этом оружии. В конце концов, фельдмаршал, какой смысл жить в мире, непригодном для жизни? Американский миллионер правильно сказал.
   — Если бы он принес свои лук и стрелы, ты бы что, снял штаны, наклонился и подставил задницу?
   — Кажется, я пока твой генсек.
   — Они отдают тебе свои планы, потому что они им больше не нужны. В следующей войне они не пригодятся. Единственное, что сейчас имеет значение, так это то, что они пока не знают, что могут сделать с нашими ракетами, вот и все.
   И он рассказал, что американцы сделали с машинами.
   — Если они могут привести в негодность электронику в “порше”, “кадиллаках”, “ситроенах” и во всей японской дребедени, неужели ты думаешь, что тупой русский танк будет представлять для них сложность? Ты действительно так думаешь?
   — Они нам лгали, — сказал Генеральный.
   — А ты думал, что они открыли всю душу? Наши танки будут бесполезной грудой металла. Пехота — бессмысленна. Она просто ляжет кровавым ковром на дороге, по которой они пойдут на Москву. И на Ленинград. И в Сибирь. На сей раз отступать нам некуда. Мы хотим только одного, чтобы они отдали нам это оружие. Чтобы признали, что оно у них есть, и передали нам.
   — Они лгуны. Невероятные лгуны.
   — Посмотри за зеркало, Генеральный, — сказал Земятин, кивком указывая на ждущего американца. Американцы и русские о чем-то говорили с максимальной, на которую способны инженеры, обсуждающие научную проблему, вежливостью. — То, что они передали нам планы оборонительных сооружений, окончательно убедило меня в том, что у них есть кое-что получше, оружие, раскрывающее небо и приводящее в негодность всю технику.
   Земятин наблюдал за тем, как Генеральный вернулся в зал и назвал американца лжецом. Он увидел, что американец пришел в ярость. Он даже поверил бы этому американцу, не знай он, что тот лжет.
   Уже на обратном пути в Америку мистеру Макдональду Пизу сообщили, что сотрудничество возможно только в том случае, если будет передана информация об оружии, в поисках которого Америка якобы рассчитывала на помощь русских.
   Ему сказали, что если американцы еще не знают об этом, то искать его следует к северу от Бостона. Пиз немедленно телеграфировал об этом в Америку.
   Ему ответили, что Америке об этом известно. И поиски оружия продолжаются.

* * *

   Харолд В. Смит снова говорил с президентом, в голосе которого проскальзывали нотки сомнения.
   — Оружие не в Ханое. Оно здесь. Где-то к северу от Бостона, — сказал президент. — Я передал его поиск в руки разведки.
   — Хорошо, — сказал Смит.
   Его честолюбие не страдало от того, что проект, с которым он работал, передан кому-то еще. Благодаря этому качеству он и получил когда-то свою работу.
   — Вы представляете, какой урон делу принесла бы наша слепая уверенность в том, что оружие в Ханое? Они нам не верят, и, черт возьми, Смит, на их месте я поступил бы так же. Отправьте своих людей в район Бостона, когда и если мы его найдем, мы с ними скооперируемся.
   — Не могу этого сделать.
   — Почему?
   — Один из них на пути в Ханой.
   — А другой?
   — Он не поддерживает с нами связи, сэр.
   — Я хочу, чтобы вы запомнили, Смит, что, когда человечество полагалось на вас, вы его предали.
   — Знаю, сэр.
   — Сообщите мне, как только вы выйдете хотя бы на одного из них. Даже не верится. Вы! Последняя надежда Америки!
   — Да, сэр, — сказал Смит.
   Ему нужно было получить как можно больше информации об этой женщине до того, как Римо снова с ним свяжется. Неужели Римо влюбился?
   Харолд В. Смит ничего не мог сказать. Раньше он думал, что не понимает только Чиуна.

* * *

   А русские в Москве начали понимать многое. Молодой полковник, ответственный за отряд головорезов, получал сообщения о местонахождении американского агента-одиночки и рыжей женщины. Они были в Сан-Гауте. Были в аэропорту. Теперь он направлялся в Ханой.
   — Думаю, товарищ фельдмаршал, что Ханой подходящее место для того, чтобы его обезвредить, — сказал полковник Иван Иванович.
   Он учился в советской школе. Его отец был тоже из КГБ и служил с Земятиным во время Великой Отечественной. Так что молодого полковника учили не молиться никогда. Но на сей раз, говоря с человеком, который наводил на него ужас, он впервые молил Всемогущего о помощи.
   — Да, — сказал Земятин. — Но я сам разработаю детали.
   — Так точно, товарищ фельдмаршал, — сказал полковник Иван Иванович страшному зверю, который до смерти напугал его на самой площади Дзержинского. Тогда старый колдун нарочно убил ни в чем не повинного офицера.
   Не будь в сердце молодого полковника этого безотчетного страха, он нашел бы множество причин не предпринимать некоторых действий.
   Но самым странным было то, что Земятин не был жестоким человеком. Никогда не был. Он никогда не убивал людей, если на то не было причины. Он был беспощаден, но другого выбора у него не было. Обстоятельства вынуждали его действовать так, а не иначе. Единственное, чего действительно хотел когда-то Алексей Земятин, так это быть хорошим дворецким.
   И потому, что фельдмаршал Алексей Земятин, “Великий Алексей”, был когда-то дворецким, ничто из того, что мог сказать американец или старшие по чину, не могло заставить его отказаться от задуманного плана. Слишком горьким был полученный много лет назад урок, урок, научивший его никогда никому не доверять.

Глава тринадцатая

   — Алексей, Алексей, — послышался голос матери, — граф зовет!
   Алексей Земятин был в буфетной, где следил за тем, как на французский манер чистили серебро. Жаль, конечно, что оно не сияло по-русски. Граф, как большинство русских аристократов, предпочитал все французское. Поэтому он перед войной брал Алексея с собой во Францию. В ежедневном обиходе было столько серебра, что на него можно было бы целый год кормить человек двести крестьян, но в то время Алексей Земятин об этом не задумывался.
   Серебро принадлежало графу, а при мысли о двухстах голодных крестьянах Алексей прежде всего радовался, что не принадлежит к их числу. И он готов был посвятить свою жизнь тому, чтобы так было и впредь.
   У юного Алексея были довольно приятные черты лица, немного напоминавшие черты лица самого графа, что давало повод для сплетен о том, что в жилах Алексея течет благородная кровь. Он не пытался этого отрицать, хоть мать и говорила, что отцом его был один купец, который как-то раз переночевал в усадьбе, сказал ей пару нежных слов и наградил Алексеем, ставшим ее единственной радостью в жизни.
   Алексей, когда граф позвал, не кинулся бегом из буфетной. Он пересчитал серебро и оставил все под надзором старого дворецкого. Он давно понял, что, хоть люди и должны быть честными, на деле так бывает далеко не всегда.
   Алексей не доверял ни одному из них. Доверял он только своей матери и графу, который был человеком исключительным.
   Граф Горбатов владел огромным поместьем, которое тянулось на сотню миль, и было у него где-то от сорока до восьмидесяти тысяч душ. Точного количества никто не знал. В те времена жнецов на поле не считали, как не считали и тех, кто рождался и умирал в крестьянских лачугах.
   Крестьяне свято верили, что граф Горбатов выше лжи. Алексей привык считать, что, если бы у поместья не было хозяина, поля бы так хорошо не родили. Многие считали, что жизнь им дадена Господом Богом да господином графом.
   — Алексей, поторопись, — сказала мать. Она была горничной одного из этажей, а это была весьма важная должность. Быть горничной, а не крестьянкой значило лишних десять, а то и двадцать лет жизни. Так просто и так ценно. — Спеши, спеши, он зовет, — повторила мать.
   Она всегда боялась, вдруг Алексей будет недостаточно расторопен, и его пошлют работать в поле.
   Он ответил ей улыбкой — он прекрасно знал, как она гордится сыном в мундире с позолотой и напудренном парике, походившим на слугу в королевских покоях Франции восемнадцатого века. Одни башмаки на нем стоили столько, сколько крестьянин зарабатывал за год.