Меррил Лиана. Мои красные туфли

   — Привет, — коротко ответил звукорежиссер. Язык тела красноречиво пояснил, что объятия неуместны.
   Карли незаметно принюхалась к самой себе. Может быть, она пахла Эваном, и этот запах бил в нос мужчинам и напрочь их отпугивал?
   — Как поживает Мексика? — поинтересовался Деке, уменьшив звук соревнований по пляжному волейболу.
   — Хорошо, — ответила Карли как можно нейтральнее. Прыгать от восторга сейчас не время.
   — Да уж, несомненно. — Он сделал вид, что возится со своим пультом, избегая встречаться с ней взглядом.
   Карли села на диван. Такой поворот событий вовсе не входил в ее планы. Не то чтобы она вообще что-нибудь планировала, но если бы вдруг подобное случилось, то меньше всего хотелось бы обидеть Декса и задеть его чувства. Разве честно, когда обстоятельство, которое делает счастливым одного человека, приносит другому боль? Неужели количество счастья в мире ограничено, и если один получает больше, то другому достается кусок поменьше?
   — Не сходи с ума, Деке, — попросила Карли, решив действовать открыто.
   — Да я вроде не сумасшедший, — ответил он чуть мягче. — Наверное, просто разочарован.
   Разочарован. Боже, как она ненавидит это слово! Его так часто произносила мама. Если бы Джудит сделала себе татуировку, то скорее всего написала бы именно это: «Разочарована».
   — Прости, — попросила Карли.
   — За что? — удивился Деке. — Ты же не сделала ничего плохого.
   — Не знаю, — вздохнула она. — А что-нибудь хорошее я разве сделала?
   — Все, что ты делаешь, солнышко, хорошо и правильно. — Деке присел рядом и обнял приятельницу за плечи. Потом нежно поцеловал в макушку. — Разочарован я потому, что ты выбрала не меня. Но не переживай из-за этого. Жизнь — это пляж, помнишь?
   — Да, но в таком случае дело кончается смертью.
   — Вовсе нет. В таком случае дело кончается тем, что ты сидишь и смотришь, как почти голые девушки играют в волейбол.
   — Понятно, — заключила Карли и быстро обняла друга.
   — Итак, ты собираешься за него замуж? — неожиданно спросил Деке.
   — Да, разумеется. — Карли рассмеялась. Эван поставил палатку на уик-энд, а Деке уже решил, что речь идет о бетонном фундаменте. Оказывается, он вовсе не так уверенно ориентируется в запахах, как поначалу показалось Карли.
   Деке внимательно взглянул на нее и снова углубился в созерцание прыгающих вокруг мячика потных особ в бикини. На губах его застыла отрешенная полуулыбка.
   Если Эван и удивился, застав на диване парочку, сосредоточенно наблюдающую за происходящим на экране, то виду не подал. Просто кивнул, словно генерал, разрешающий подчиненным расслабиться. От проницательной Карли не ускользнул тот моментальный взгляд, которым обменялись мужчины. Она поняла, что сейчас на ее глазах заключено своеобразное мирное соглашение. Этот мужской язык казался сверхъестественным, а потому жутковатым: невысказанные предположения, косвенные намеки, снисходительность и гордость. А иногда одно дерьмо, и ничего больше. Но черт возьми, неожиданно подумала Карли, глядя, как любитель серфинга и плейбой от киномира вместе колдуют над пультом, разве эти люди не достойны любви?

Глава 18

   — Педро да Сильва, сын итальянца и мексиканки, родился в самом сердце мексиканской винодельческой провинции, на побережье Баия. Родители видели его виноделом — в отца — и истинным католиком — в мать. Он же выбрал путь музыканта, саксофониста.
   На мониторе в это время проходила целая серия фотографий: вот Пит, босоногий мальчик, стоит в винограднике; вот он, уже стеснительным подростком, позирует с саксофоном в руках; а вот уже красивый молодой человек играет на сцене, перед публикой. Рассказ перешел к самому Питу Силверу: срывающимся от волнения голосом он делится воспоминаниями о первой встрече с Арлин Барлоу. На экране в это время появляется фотография молодой пары в одном из ночных клубов.
   Карли не могла оторваться от экрана. Она уже видела некоторые из фотографий и присутствовала на интервью, однако новая работа — с музыкой и собственным голосом за кадром — оказалась потрясающе интересной. Как нередко бывает в успешных творческих проектах, целое по своей значительности и масштабу превзошло простую сумму отдельных составляющих. Даже Деке, который, казалось, потерял к фильму всякий интерес, с энтузиазмом воспринял новый вариант.
   — Я старался обращаться с пленками как можно бережнее. Записи просто поразительные. На них Арлин поет, а Пит играет на саксофоне — и все. Многие часы записей, которые они делали вместе на протяжении долгих лет.
   — И ты собираешься все их переписать? — поинтересовался Деке.
   — Так мы договорились с Питом. Он позволил мне использовать все, что я считаю нужным и интересным, с тем условием, что ему достанутся современные копии всех пленок. А это нелегкий труд. Некоторые из пленок в неважном состоянии.
   — Если нужна моя помощь, то я готов, — благородно предложил Деке.
   — Большое спасибо, — поблагодарил Эван, — но дело в том, что бюджет у нас очень скуп.
   — Что-нибудь придумаем, — заверил Деке. — Не могу же я упустить возможность услышать, как Арлин Барлоу поет то, что еще никто и никогда не слышал.
   Эван явно хотел отказаться, но, на мгновение задумавшись, согласно кивнул.
   Карли сидела тихо, слушая, как мужчины вырабатывают оптимальную тактику работы с пленками. По мере того как росло их возбуждение, росла и ее меланхолия. Осталось совсем чуть-чуть, и порученная ей часть работы над фильмом подойдет к концу. Дальше жизнь покатится мимо. А окончательный вариант она увидит лишь на просмотре, вместе с сотней совершенно посторонних людей. Роль червячка Эллы в «Компостной куче» убрали, а это повлекло за собой потерю работы и соответственно заработка. Уход из фильма об Арлин Барлоу не грозил никакими финансовыми ограничениями, однако в душе Карли от одной лишь мысли о конце рождалась такая пустота, которую вряд ли можно будет чем-нибудь заполнить. Здесь даже и туфли не помогут.
   По дороге из студии за машиной Карли неотступно следовала синяя «тойота». Несмотря на соперничество, на сей раз мужчины поладили куда лучше, чем на прежних сессиях. Сегодня Карли, а вовсе не один из них чувствовала себя третьей лишней.
   — Лошадь входит в бар, — заговорил Эван, пока Карли открывала дверь кухни. Едва войдя, он заключил ее в объятия. Нежным поцелуем разгладил тревожные морщинки на лбу, коснулся губами опущенных уголков ее губ. — Бармен взглянул на лошадь и спрашивает…
   — Почему у вас такое длинное лицо? — подсказала Карли, заканчивая каламбур.
   Эван поцеловал ее еще раз.
   — Так почему же у вас такое длинное лицо? Девушка неопределенно пожала плечами.
   — Послеродовая депрессия по поводу окончания работы? — Поцелуй в кончик носа. — Лекарство от этого недуга мне известно.
   — Не сомневаюсь, — согласилась Карли и, взяв его за руку, повела в спальню. Сегодня здесь, а завтра исчезнет. Карли была согласна даже на один час, одну ночь любви. Если бы пришлось выбирать между ничем и чем-то, пусть даже не слишком щедрым, она без колебаний выбрала бы «что-то», тем более что это «что-то» дарило совершенно невероятные ощущения. Ему хотелось быть рядом с ней, пусть даже короткое время, и она понимала и принимала такое желание. Приходится довольствоваться малым.
   — Кто-нибудь уже говорил тебе, — чувственным голосом начал Эван, когда они, полностью раздетые, обнявшись, лежали под одеялом, — что у тебя самая великолепная, неповторимая, поразительная, убийственно-прекрасная…
   — Да? — в ожидании невероятного комплимента произнесла Карли.
   — …кровать в мире? — закончил он и тут же получил удар по голове дорогой пуховой подушкой.
   Эван рассмеялся и крепко прижал девушку к себе, покрывая быстрыми жаркими поцелуями.
   — Не расстраивайся, ты тоже ничего.
   Карли оттолкнула насмешника и натянула одеяло чуть ли не до ушей.
   — Я очень люблю свою кровать.
   — И я тоже, — серьезно согласился Эван. — Она действительно замечательная. Совсем не маленькая и не хлипкая, как это часто бывает. Кровать очень приличного размера.
   — Калифорнийская королевская кровать, — громко произнесла Карли.
   Эван закинул руку за голову и постучал по спинке.
   — Прочная. Чтобы сломать, придется изрядно попотеть. Карли представила себе тот процесс, который имел в виду Эван, и откашлялась.
   — Честно говоря, даже никогда не думала о такой возможности, — призналась она.
   — А я сразу именно об этом и подумал — еще в самый первый раз, когда притащил тебя сюда от Даны.
   — Правда? — Об этом первом разе она могла думать лишь с ужасом. Стоило только представить собственную внешность: неопрятная, взъерошенная, с размазанной тушью. И скорее всего не переставая несла какую-нибудь несусветную чушь.
   Эван откинул одеяло и посмотрел на обнаженную подругу.
   — Тогда я подумал, что ты просто неотразима: такая красивая на этих красивых простынях.
   — Но на мне же был халат, — возразила Карли и натянула одеяло.
   — Халат появился позже, — пояснил Эван. Он схватил одеяло и сбросил его на пол. Под внимательным оценивающим взглядом Карли даже поежилась. — Зачем ты это делаешь? — спросил он.
   — Что?
   — Нервничаешь, когда я на тебя смотрю.
   — Вовсе и не нервничаю. — Девушка упорно разглядывала висевший под потолком кондиционер. Его давно пора протереть — совсем пыльный.
   — А что ты видишь, — почти шепотом спросил Эван, нежно проводя пальцем длинную изогнутую линию по всему телу подруги — от макушки по шее, груди, животу, бедрам и ногам, — что видишь ты, когда смотришь в зеркало?
   Карли повернулась к нему спиной.
   — Тебе вовсе незачем это знать.
   — Могу поспорить, что ты видишь совсем не то, что вижу я. — Эван обнял ее и крепко прижал к себе, как всегда делал в минуты близости. — Хочешь знать, что вижу я?
   Карли вздохнула.
   Он сжал ее в объятиях еще крепче и нежно зашептал в самое ухо:
   — Вижу добрую, смешную, теплую. — Он нежно погладил ее по волосам. — Вижу обворожительную улыбку, прекрасные карие глаза, губы, которые так и просят поцелуя, и женщину, которая в постели просто-напросто сводит меня с ума.
   Карли вспомнила ту глупую игру, в которую они с Даной играли со своим счастливым печеньем.
   «Тебя ожидают прекрасные мгновения», — пророчила найденная записка. «В постели!» — одновременно закричали тогда подруги. Сейчас, когда предсказание начало неожиданно сбываться, Карли пожалела, что ограничила пророчество такими узкими рамками.
   Эван встал очень рано — как и в день их первого путешествия в Мексику. Работа не ждет. Надо идти.
   Он ушел, а Карли вытянулась в кровати, стараясь ощутить рельеф матраса. Внезапно ей пришло в голову, что тот след, который оставляет в постели любимый, точно повторяет рельеф его тела. Этот след дарит самое счастливое и в то же время самое печальное ощущение обладания и потери.
   Не одеваясь, Эван прошлепал в кухню и начал варить кофе. Но в спальню, словно смена караула, явился Один. Он запрыгнул на кровать, возмущенно обнюхал подушку соперника, потоптался на ней и наконец улегся.
   Карли прислушивалась к шуму воды в душе и раздумывала, не присоединиться ли к процедуре. Может быть, это немного оттянет разлуку. Но Эван так торопился, что выскочил раньше, чем она успела принять окончательное решение.
   — Ну вот, — разочарованно протянула Карли, сожалея об упущенной возможности.
   Эван вошел в спальню в том же виде, как и вышел из нее, то есть совершенно голый. В каждой руке он нес по чашке кофе. На левом бедре красовалась симпатичная родинка в форме полумесяца.
   — Что ты сказала?
   — Да так, просто разговаривала с Одином.
   Эван пробормотал что-то невнятное и поставил чашки на столик возле кровати. Натянул плавки и джинсы. Надел рубашку, однако застегиваться не стал. После этого сел на край кровати и взял свою чашку.
   Карли села и протянула руку, чтобы дотронуться до него. Провела ладонью по груди, поцеловала в шею и начала застегивать рубашку.
   Эван сжал ее руку и поцеловал.
   — Ты это видишь?
   — Да.
   Эван смотрел, чего-то ожидая.
   Карли грустно улыбнулась и пальцами прикоснулась к его щеке.
   — А что я еще вижу, ты не хочешь знать. Эван понимающе кивнул:
   — Наверное, ты права.
   — Все будет прекрасно. — Она застегнула последнюю пуговицу.
 
   Карли отмеряла нужное количество ванилина, и в этот момент зазвонил телефон.
   — Чем занимаешься? — спросил Эван без всякого вступления.
   От этого голоса сердце выскочило из груди и закружилось по комнате.
   — Пеку печенье.
   — Сейчас приеду, — коротко констатировал он и повесил трубку.
   Пятнадцать минут спустя Карли выкладывала печенье на противень, а Эван в это время стоял за спиной и целовал ее в шею.
   — Сколько они будут печься? — поинтересовался он. Рука скользнула под фартук и расстегнула пуговки на груди.
   — Двенадцать минут. — Его ладонь гладила ее кожу, и Карли вздохнула. — А через пятнадцать ты уже сможешь их съесть.
   — Не могу ждать, — промурлыкал он в самое ухо.
   — Сейчас начнется отсчет. — Карли освободилась из объятий, поставила противень в духовку и завела таймер.
   — Двенадцать минут, — напомнил Эван и, развязав фартук, аккуратно его снял. Еще через тридцать секунд Карли уже оказалась прижатой к стене, а ее шорты и трусики полетели через плечо мужчины.
   В кухне появился Один.
   — Мяу? — тихо спросил он.
   — Не сейчас, милый, — выдохнула Карли. — Почему бы тебе не пойти поиграть?
   — Я и так играю, — ответил вместо кота Эван, склоняясь к ее груди.
   Карли наконец расстегнула пуговицы на рубашке Эвана и стянула ее с плеч. А он скользнул по телу Карли вниз.
   — Восемь минут, — провозгласил он и дотронулся губами до интимного места. Потом закинул ее ногу себе на плечо и погрузился в глубокий поцелуй.
   Восемь минут — это время, в течение которого солнечные лучи преодолевают космическое пространство и касаются поверхности Земли. Такая уйма времени оставалась у Карли до того, как ей предстояло стать сверхновой звездой.
   — Пять минут, — сообщил Эван. Он встал, спустил джинсы и плавки и надел кондом.
   — Всего пять минут! — жалобно воскликнула Карли. Она могла заниматься этим часами. Почему, ну почему она не затеяла печь огромный пирог?
   Эван легко поднял девушку, чтобы она могла обвить его ногами, и стремительно вошел в нее, словно не имел в запасе ни единой свободной секунды. Собственно, так оно и было.
   Кухня наполнилась ароматами масла, ванилина, шоколада и звуками желания, страсти и безумного секса.
   — Три минуты, — слегка задыхаясь, заметил Эван, взглянув на часы.
   — О Господи, Эван, заткнись! — завопила Карли, как можно крепче, почти отчаянно, цепляясь за него руками и ногами. Она почти умирает, а он занимается арифметикой. Карли, Эван и печенье дошли до кондиции почти одновременно, с разницей всего в несколько секунд. Глядя, как обворожительный полуголый Эван вытаскивает противень из духовки, Карли поймала себя на мысли, что отныне звонок кухонного таймера навсегда останется для нее символом высшего наслаждения и будет вызывать соответствующую реакцию. Довольно щепетильная ситуация.
   Они с удовольствием принялись поедать вкусное печенье, запивая его холодным молоком. Карли жевала с каким-то горьковато-сладким удовлетворением. Свежее печенье наполнилось особым смыслом. Ведь эти двенадцать минут она могла провести в полном одиночестве.
   — Хочешь, пойдем в «Боул»? — неожиданно предложил Эван.
   — У меня после него всегда болит рука, — отказалась Карли.
   — Не в боулинг, — медленно объяснил Эван, — а в «Холливуд Боул»^[2]. Сегодня среда, а по средам там играют танго Пьяццолы. Можно устроить пикник.
   Карли взглянула с подозрением. Неужели он предлагает сидеть под звездами, потягивать вино и слушать музыку?
   — Ты что, приглашаешь меня на свидание?
   — Похоже, что так. — Судя по всему, самого Эвана эта мысль тоже удивила.
   — Пойдем, — согласилась Карли, счастливо улыбаясь и засовывая в рот любимому очередное печенье. Может быть, все-таки ей не придется больше печь печенье в полном одиночестве?
   На следующее утро, после того как посуда уже была вымыта и расставлена по местам, а Эван сидел за столом и разгадывал кроссворд, Карли наконец отважилась высказать свое предложение.
   — Я вот думала о фильме.
   Эван одобрительно кивнул, словно именно так и следовало поступать.
   — У меня есть кое-какие сбережения…
   — Нет, — тут же отрезал он. Карли присела рядом.
   — Но ведь ты даже меня не выслушал.
   — А мне вовсе незачем тебя слушать. Твои деньги я все равно не возьму. Найду какой-нибудь другой выход.
   Карли наклонилась поближе.
   — Но ты и не будешь брать деньги. Я дам их тебе в долг. Эван покачал головой:
   — Нет.
   Карли попыталась еще раз:
   — Беспроцентный заем?
   — Нет.
   — Ну почему ты отказываешься? Тебе нужны деньги, а я их предлагаю. Так в чем же проблема? Пленки Пита — огромная удача, но ведь ты сам сказал, что бюджет слишком скромен. Даже с помощью Декса тебе будет очень трудно скопировать весь аудиоматериал и одновременно закончить фильм. Все равно придется где-то искать деньги. Так почему бы не взять их у меня?
   Эван пристально посмотрел прямо в глаза Карли.
   — И что же ты хочешь взамен своих денег?
   — Хочу помочь тебе закончить фильм, — ответила она, полагая, что говорит о вполне очевидном.
   — И все? — Эван нетерпеливо постучал ручкой по газете.
   — Конечно. — Она посмотрела на красноречиво пляшущую ручку. — Что же еще?
   Заметив взгляд, Эван перестал стучать.
   — А как насчет части фильма? Или даже части меня? Разве банк Карли действует не на таких условиях?
   — О чем ты говоришь, Эван? Он откинулся на спинку стула.
   — Дана рассказала мне о твоих беспроцентных «займах» брату и сестре.
   — Разве моя помощь Джулиану и Стейси в оплате колледжа имеет какое-нибудь отношение к фильму? — расстроенная подобной реакцией, спросила Карли.
   — У тебя много общего с могущественным Биллом Мак-лишем, — презрительно заключил Эван. — Закон стар как мир: тот, кто платит, диктует собственные правила. Но тебе не удастся купить ни меня, ни мой фильм. Видишь ли, ни то, ни другое не продается.
   В душе Карли ярким пламенем разгорелся гнев. Она не смогла сдержать обиды:
   — Как ты смеешь сравнивать меня со своим отцом! Я вовсе не требую оплаты ни за любовь, ни за проведенное вместе время! Впрочем, ты прав: это мои деньги, и распоряжаюсь я ими сама. А потому могу отдать их тому, кому посчитаю нужным, — просто потому, что мне так хочется. Неужели тебе ни разу не приходило в голову, что человек может руководствоваться в своих поступках не только жадностью?
   — Если честно, — признался Эван скучным бесстрастным голосом, — ни разу.
   Его ледяной тон моментально заморозил в душе Карли остатки гнева.
   — Я вовсе не пытаюсь купить фильм или отобрать его у тебя, поверь, Эван, — почти взмолилась она. — Напротив, я стараюсь сделать его твоим.
   Ответ оказался столь же холоден, как и выражение лица Эвана.
   — С какой стати я должен тебе верить?
   — Ну вот, вернулись к тому, с чего начинали. Ты отказываешься мне доверять, и я не в силах тебя переубедить. Искренне хочу помочь, но ты отвергаешь любую помощь. Стремишься контролировать все и вся. Знаешь что? Это невозможно. Вот ты считаешь, что я стремлюсь испортить твой фильм. Так позволь, я кое-что тебе скажу. — Карли по-детски ткнула в грудь Эвана пальцем. — Если кто и портит фильм, так это именно ты! Только ты со своей необузданной гордостью!
   Еще не кончилось утро, а так много суливший день уже взорвался и разлетелся на мелкие кусочки. Она, как полная дурочка, расслабилась и перестала во всем искать подвохи и ловушки. И не поняла, что свет, показавшийся в конце тоннеля, исходил от фар стремительно летящего навстречу поезда.
   — До свидания, Карли. — Эван встал и притронулся к ее щеке. На лице его ясно читались разочарование и сожаление.
   Вот и все. Сначала он играл ее сердцем, как мячиком, а теперь вот упаковал его и спокойно отправился домой. Ничтожество. Ее любимое ничтожество.
   — Прежде чем ты уйдешь, — заговорила Карли, едва сдерживая слезы, — хочу, чтобы ты знал…
   — Не надо, — резко прервал Эван и быстро покачал головой.
   — Не надо говорить, что я люблю тебя? — В уголках губ родилась едва заметная обреченная улыбка. — Или не надо тебя любить?
   — И то и другое, — резко ответил Эван. — Ничего не надо.
   — Может быть, твое сердце и делает то, что приказывает ему голова, но мое отказывается подчиняться, — печально возразила Карли. Она уже и раньше разбивалась и горела на этой дороге. Но на пути к разбитому сердцу не осталось никаких следов, ничего, что могло бы показать, что ранимая, чуткая душа сомневалась, колебалась и даже с силой жала на тормоза, прежде чем слететь с шоссе в кювет небытия. — Как бы там ни было, нравятся тебе мои слова или нет, а я тебя люблю. Понимаю, что затея пустая и, возможно, даже смертельная. И все-таки люблю всем своим глупым сердцем.
   Эван взял Карли за подбородок и взглянул ей в глаза:
   — Ради чего такие страдания? Лучше люби кота, детка, так будет спокойнее и толку больше. А все остальное ни к чему. Ты и сама этого не хочешь.
   — Тебе не дано знать, чего я хочу, а чего нет, — горячо возразила девушка. — Больше того, ты даже не знаешь, кто я такая. Прошло столько времени, а ты понимаешь меня ничуть не лучше, чем во время самой первой встречи.
   — Неправда.
   — Тогда поверь мне! — Это был последний глоток воздуха, который еще мог спасти жизнь зарождающейся любви.
   Однако непреклонный Эван лишь медленно покачал головой.
   Решительный отказ сломил выдержку Карли. По щекам покатились серебряные капли дистиллированной сердечной боли.
   — Не мучь себя, — попросил Эван, сжимая ее руки. — Я вовсе не тот человек, который тебе нужен. В мире миллион мужчин, которые на коленях готовы добиваться благосклонности такой женщины, как ты. Так выбери же одного из них.
   — В мире кино молодого талантливого режиссера ожидают громадные деньги. Значит ли это, что ты готов сменить жанр, в котором работаешь?
   — Нет.
   — Не беспокойся, — горько заметила Карли, вытирая слезы, на месте которых тут же появились новые. — Не беспокойся, я с собой справлюсь.
   — Карли… — Эван сочувственно положил руку ей на плечо.
   — Уходи скорее, Эван, — почти приказала она, резко освобождаясь. — И спасибо за то, что удержал меня от действительно невыгодного инвестирования. Я просто-напросто вернусь к своим мультфильмам и рекламным роликам — там денег куда больше. А благотворительной работы уже достаточно на целый год вперед.
   Эван ушел, а она внимательно прислушивалась к его шагам. Вот вдруг они стихли на пороге — мгновенное сомнение, — но он тут же справился с ним и решительно захлопнул за собой дверь. Карли омывала слезами кроссворд в «Нью-Йорк тайме», а Эван в это время в последний раз уезжал прочь из ее дома.
   Если бы жизнь имела звуковую дорожку, то еще задолго до звонка в дверь зазвучала бы воинственная песня «Идут плохие парни». Тогда Карли смогла бы немедленно вооружиться и опустить забрало. Но случилось так, что она открыла дверь совершенно безоружной, не подозревая об опасности.
   На пороге стояла Джудит Энгстром, высокая блондинка, к тому же очень раздраженная. С годами многочисленные разочарования лишили глаза дамы былой голубизны, и теперь они смотрели тускло и серо, словно шляпки гвоздей.
   — Мама. — Карли едва не зажмурилась от ослепительного сияния трех очень светлых голов. Прищурившись, продолжила приветствие: — Джулиан, Стейси, рада вас видеть.
   — Привет, — в унисон произнесли братик и сестричка.
   — Необходимо поговорить, — заявила Джудит, нетерпеливо топнув ногой.
   — Как дела? — поинтересовалась Карли, не обращая внимания на воинственный клич.
   — Хорошо. Нормально, — ответили младшенькие, одновременно кивнув.
   — А ты не впустишь нас в дом? — поинтересовалась Джудит.
   Этот уик-энд оказался для Карли бесконечно грустным; единственными друзьями она могла бы назвать печаль, сожаление и одиночество. Ни кулинарная терапия, ни счастливые туфли не могли снять с сердца камень тоски и разочарования. Оставалось одно — попробовать доверить физической работе ту роль, с которой не справлялась душа. А потому Карли устроила генеральную уборку, чтобы стереть все следы пребывания Эвана в ее уютном и любимом доме.
   — Конечно, проходите, — пригласила она, чувствуя себя такой же издерганной и вывернутой наизнанку, как половая тряпка, которую она держала в руках. — Устраивайтесь. Вообще-то регистрация начинается только в три, но ради вас придется сделать исключение.
   Джудит прошествовала, словно утка во главе выводка.
   — У тебя все и всегда превращается в шутку, так ведь?
   Стоило гостям войти, как Один соскочил с дивана и удалился. Сморщившись, Джудит напряженно уселась на диван между своими подопечными. Карли устроилась в кресле-качалке.
   Джулиан и Стейси часто бывали у Карли, но матушка навестила ее лишь во второй раз. Несколько лет назад, в первый День благодарения в новом доме, Карли приготовила праздничный ужин и пригласила родственников. Джудит, не доверяя кулинарным способностям старшей дочери, принесла еду с собой. Состоялась кулинарная дуэль — классическая индейка Джудит против фантазии Карли. В итоге Джулиан и Стейси до отказа наполнили желудки — так им хотелось угодить обеим хозяйкам.