Мэтьюз Патриция. Блаженство страсти

   Дверь открылась, и появилась мать девушки, бледная, в одной ночной сорочке; она несла сумку Джессики с медицинскими принадлежностями.
   – Звонили из Красного Креста, – сказала Анна Мэннинг, тяжело дыша. – В Айбор-Сити страшный пожар, много пострадавших. Ты нужна там, Джессика. Но прошу тебя, будь осторожна.
   Жар от огня был очень силен, и Рамон намочил носовой платок в ведре с водой, которое нес, и приложил его к лицу, пытаясь защититься от невыносимого горячего дыхания пожара, сжигавшего легкие.
   Огонь быстро перекидывался с фабрики на окружающие здания, среди которых были частные дома, и ночь наполнилась криками о помощи, стонами раненых и потерявших свои дома людей; но все заглушали рев и треск пламени.
   Передавая полное ведро соседу по цепочке, Рамон заметил стройную женскую фигурку в светлом платке на голове. Женщина изо всех сил пыталась поднять тяжелую балку, один конец которой был охвачен пламенем.
   Сначала Рамон удивился: зачем она это делает, а потом услышал плач и увидел, что под балкой, которую пытается поднять женщина, лежит маленький ребенок.
   Рамон мигом оставил свое место в цепочке и бросился на помощь. Уже слегка развиднелось, и Рамон увидел, что ребенок – мальчик лет шести – лежит на спине среди обугленных обломков дерева. Толстая балка лежала поперек его бедер, прижимая ребенка к земле. Мальчик плакал, и эти звуки, исполненные боли и страха, еще больше усиливали, как показалось Рамону, ужас и страдание этой ночи.
   – Ну-ка, – сказал он, коснувшись плеча молодой женщины, – дайте я вам помогу.
   Она обратила к нему свое бледное лицо, испачканное сажей, и Рамон увидел, что она совсем еще девочка. Ее лицо показалось ему знакомым, но в эту минуту не было времени для размышлений и воспоминаний.
   Оглядевшись, он нашел необгоревшую доску и подсунул ее под балку в качестве рычага. Молодая женщина следила за ним тревожными глазами. Рамон сказал:
   – Я подниму ее, а вы тащите малыша.
   Она кивнула, и Рамон поднатужился, пытаясь сдвинуть балку. Как только она слегка приподнялась, женщина наклонилась и как можно осторожнее вытащила маленькое тельце мальчика из-под гнета. Он вскрикнул, когда она потянула его, а потом крик перешел в жалобный непрерывный плач.
   Как только мальчика высвободили, Рамон опустил бревно; он увидел, что женщина открывает черную санитарную сумку и достает оттуда пачку бинтов и пузырьки с лекарствами. Только тогда он догадался, что ее белый головной платок и платье – форма сестры милосердия из Красного Креста.
   Опустившись на колени рядом с ней, чтобы рассмотреть, в каком состоянии находится мальчик, Рамон спросил, отводя со лба ребенка спутанные волосы:
   – Как он?
   Молодая женщина ответила, не глядя на Рамона, но продолжая свою работу:
   – Думаю, что кости целы. Ножки поранены и в ушибах, и на шее ранка, но, судя по всему, это наружные повреждения. Хорошо, что он не пострадал от огня. Я перевяжу раны, а потом, если вы поможете мне отнести его во временный госпиталь...
   – Конечно.
   Он смотрел, как ее тонкие, гибкие пальцы ловко обрабатывают и перевязывают раны. Мальчик уже немного затих, успокоенный ее заботами, и только время от времени звал маму и бросал вокруг себя испуганные взгляды.
   – Интересно, где его мать? – тихо спросила молодая женщина.
   – Они могли потерять друг друга среди общего смятения. Может быть, сейчас она его ищет.
   – Наверное, вы правы. Ну вот. Перевязка сделана. Возьмите его, пожалуйста.
   Рамон поднял ребенка, оказавшегося на удивление легким, на руки и вместе с молодой женщиной направился к зданию, где расположился пункт первой помощи. И только уложив мальчика на одеяло, Рамон вспомнил, где он видел эту женщину. Когда они выходили на улицу, и свет поднимавшегося над горизонтом солнца ясно очертил ее лицо, Рамон понял, что это та самая хорошенькая гринга, которую он видел как-то рядом с Марией в ночь бала в отеле «Залив Тампа».
   Конечно, теперь она выглядела совсем иначе: волосы были откинуты назад и спрятаны под платок, лицо побледнело и было выпачкано сажей; но все равно она оставалась привлекательной, а на бледном, усталом лице с высокими скулами большие зеленые глаза казались еще выразительнее.
   Она, в свою очередь, тоже узнала его, и глаза ее широко распахнулись.
   – О! – воскликнула она. – Я вас знаю, вы брат той молодой женщины, Марии, которая служит в отеле. Рамон Мендес!
   Рамон кивнул:
   – Да. А вы мисс Мэннинг. Это так?
   – Да. Джессика Мэннинг.
   Она обратила лицо к горящему зданию фабрики.
   – Огонь, кажется, стихает. Я очень надеюсь, что пожар кончается. Это была ужасная ночь.
   Рамон понимал, что не сводит с нее глаз, но ничего не мог с собой поделать. У нее был такой чистый профиль, такой нежный, что в нем проснулся инстинкт защитника, и ему стало не по себе. Девушка красива, но ведь она не для него – она не принадлежит к его народу, – и если он позволит себе ею увлечься, это не доведет до добра.
   – Действительно ужасная ночь, – проговорил он довольно угрюмо, думая о Хулио и о вероятной причине пожара. Множество людей пострадало, некоторые погибли, уничтожено имущество и дома. Если в пожаре виноват Хулио, не ляжет ли часть вины на их клуб, на самого Рамона?
   Пока они стояли у входа в медпункт, где-то неподалеку раздался тревожный крик, и обезумевшая лошадь, сорвавшаяся с привязи, появилась позади цепочки людей с ведрами. Глаза у животного были дикими, копыта гулко стучали по булыжной мостовой.
   Прежде чем Рамон и Джессика успели сообразить, лошадь бросилась в их сторону. Рамон быстро стал перед девушкой, закрывая ее собой, когда лошадь помчалась прямо на них и сбила обоих с ног. Рамон почувствовал, как копыто со страшной силой ударило его по ноге, а Джессика вскрикнула и вдруг замолкла.
   В следующее мгновение взбесившаяся лошадь исчезла вдали, а Рамон приподнялся на локте и повернулся, чтобы взглянуть на Джессику, лежащую подле него.
   На лбу у нее был большой синяк, быстро превращавшийся в шишку; глаза девушки были закрыты. Попытки Рамона привести ее в чувство не увенчались успехом, и он прижал пальцы к запястью девушки, ища пульс, который был слабым, но постоянным.
   Он облегченно вздохнул, с трудом встал и осторожно поднял Джессику на руки. Ногу, ушибленную лошадью, свело и болезненно дергало, но ему удалось повернуться со своей ношей и направиться обратно к медпункту. Войдя в здание, молодой человек огляделся, ища, куда бы уложить Джессику, чтобы ей оказали помощь.
   Медпункт напоминал сумасшедший дом. Свободного места Рамон не нашел, а все сестры милосердия были, очевидно, заняты, перегруженные работой. Он подошел к одной из них, все еще держа Джессику на руках.
   – Она ударилась, – сказал он, кивнув на безжизненное тело, – это одна из ваших медсестер из Красного Креста. Займитесь ею поскорее.
   – О Боже! – Женщина по-матерински глянула на Джессику и изумилась. – Так ведь это Джессика Мэннинг! Давайте положим ее... – Она оглядела переполненное помещение. – О Господи, здесь и места нет, вынесем ее наружу.
   Снаружи Рамон нашел свободное место и положил неподвижную Джессику у стены. Женщина из Красного Креста, догнав его с сумкой медицинских принадлежностей, принялась осматривать девушку.
   – Как ее дела? – обеспокоенно спросил Рамон. – Она сильно ушиблась?
   Женщина ответила серьезно:
   – У нее сильный ушиб и, может быть, сотрясение мозга, но, думаю, что это все. – Она промыла опухоль на лбу Джессики, и та, застонав, приоткрыла глаза.
   – Слава Богу, – проговорила женщина, сидевшая на корточках подле раненой. – Вы можете присмотреть за ней, молодой человек? У меня очень много дел.
   Рамон кивнул:
   – Да, я присмотрю за ней.
   Женщина поднялась.
   – Хорошо. Но лучше бы ее обследовал врач.
   – Я позабочусь о ней. Спасибо вам за помощь.
   – Для этого я здесь и нахожусь, – дружески отозвалась женщина из Красного Креста.
   Теперь Джессика уже совсем открыла глаза, но, судя по всему, еще не полностью пришла в себя и не осознавала, где она.
   Рамон огляделся, высматривая какой-нибудь экипаж, который он мог бы одолжить, чтобы отвезти Джессику домой, но ничего подходящего не увидел.
   Огонь догорал, хотя суматоха и продолжалась, а многие люди в оцепенении просто бродили вокруг пожарищ. Джессике Мэннинг в таком состоянии здесь не место, подумал Рамон, ее нужно отвезти куда-то, где будет поспокойнее и где ее сможет осмотреть врач.
   Неожиданно он заметил неподалеку Карлоса и Марию. Те о чем-то говорили, лица и одежда их были черны от копоти. Рамон окликнул их, радуясь, что нашел тех, кто ему поможет.
   Опустившись на колени, Мария прикоснулась к лицу Джессики.
   – Что с ней случилось?
   – Это лошадь. Испугалась огня. Мы стояли рядом, и животное сшибло нас с ног. Мисс Мэннинг ударилась головой.
   – Как вы себя чувствуете, мисс Мэннинг? – спросила Мария.
   – Голова, – слабо проговорила Джессика. – Я, кажется, не могу...
   – Ш-ш-ш, все в порядке, – сказала Мария. – Мы о вас позаботимся.
   Карлос присел на корточки рядом с Марией.
   – Кто она?
   – Джессика Мэннинг. Дочь известного в Тампе банкира. Она доброволец из общества Красного Креста.
   Карлос покачал головой.
   – Мне кажется, что не она должна оказывать помощь: ей самой нужен врач.
   – Она спасла жизнь мальчику, – сказал Рамон. – Я помогал ей, вот почему мы оказались вместе.
   Мария проницательно посмотрела на брата.
   – Не к чему объяснять, как ты оказался в ее обществе, Рамон. Но ее нужно унести отсюда. Почему она не в медпункте?
   Рамон пожал плечами.
   – Там нет места. Я думал доставить ее к ней домой, но никаких экипажей здесь нет.
   – Тогда мы отнесем ее к нам, – решительно проговорила Мария. – Это единственный разумный вариант. Это недалеко, вы с Карлосом ее отнесете. А потом мы сообщим ее родителям, и они приедут за ней.
   – Мой отец... – пробормотала Джессика неразборчиво.
   – Да, – мягко сказала Мария. – Мы дадим знать вашему отцу, мисс Мэннинг.
   Они не могли понять: Джессика пыталась объяснить им, что на пожар ее привез отец в своей коляске и что он должен быть где-то поблизости.
   Пожар почти кончился. Только отдельные язычки пламени еще поднимались кое-где, но их тут же гасили усталые борцы с огнем, одним из которых был Уингейт Мэннинг.
   Наконец, когда все было кончено, он выпрямился и огляделся, ища Джессику. Ее нигде не было видно, и он стал обыскивать пожарище. Он высадил дочь у временного госпиталя Красного Креста, и сам отправился помогать тушить пожар.
   А теперь он нигде не мог отыскать дочь. Пункт первой помощи уже свернули, и те немногие, кто еще оставался там, ничего не могли ответить на расспросы Мэннинга. За последний час Джессику не видел никто. Куда она могла подеваться? Может, кто-то оказался настолько любезен, что отвез ее домой, после того как ее работа была окончена, а найти его Джессика не смогла? Этот вывод показался ему вполне логичным.
   Он вернулся туда, где была привязана его лошадь, впряженная в коляску, и устало уселся на место возницы. Чмокнув губами, он пустился домой, размышляя о том, что дочь, которая почти не подавала ему поводов для беспокойства за все эти годы, внезапно стала источником беспокойства и постоянной тревоги.
   Конечно, она выросла, как ни неприятна эта мысль. Но дело не только в этом. Взять, к примеру, этого молодого офицера, наедине с которым Джессика провела целую ночь. Этот человек кажется ему вполне порядочным, но ведь они оба молоды, а в молодости кровь у людей горяча.
   Ему очень хотелось задать дочери один вопрос, но он не делал этого, и знал почему – он боялся услышать ее возможный ответ.
   Охваченный грустными мыслями, Уингейт Мэннинг стегнул лошадь поводьями и продолжил свой путь.

Глава 11

   Было одиннадцать часов вечера, и в военном лагере царил хаос. Люди суетились, крики солдат и ржание лошадей наполнили ночь режущей ухо какофонией.
   На Нейла, поспешно укладывавшего в походный мешок одежду и прочие вещи, все это действовало тем сильнее, что он только наполовину был занят сборами, а другая половина его мыслей была занята Джессикой Мэннинг и событиями предыдущей ночи.
   – Чертов приказ! – возмутился Прайс, швырнув свой мешок на койку. – Они что, считают, что я смогу запихнуть все свои шмотки в этот клятый мешок? Я, значит, должен бросить свои бутылки, книги о Диком Западе и вообще все любимые вещи?
   Кейдж отозвался на эту вспышку раздражения смехом, похожим на ржание, но на этот раз его смех не вызвал у Нейла раздражения. Он понимал, что оба его соседа находятся во взвинченном состоянии.
   Он кончил собирать мешок, когда, откинув завесу, заменявшую дверь, появился Том Фэррел с удрученным лицом.
   Прайс обернулся к нему:
   – Привет, Фэррел! Жаль, что ты не попал в число отбывающих. Вот не повезло-то!
   Тот уныло кивнул:
   – Угу. Я зашел пожелать вам всего наилучшего, ребята. Разделайтесь за меня с парочкой испанцев, ладно?
   – Разумеется, compadre, – отозвался Прайс, жестом изобразив, что отражает удар и делает смертоносный выпад штыком.
   Фэррел подошел к Нейлу.
   – Хочу проститься, Нейл.
   Тот кивнул и несколько смутился, заметив растерянность в глазах Тома.
   – Понимаю, что ты чувствуешь, и представляю, что чувствовал бы я, если мне пришлось остаться.
   И в то же время Нейл понимал, что лжет. Всего несколько дней тому назад ему страстно хотелось отправиться на Кубу, но теперь все изменилось. Теперь, окажись он перед выбором, он счастлив был бы никуда не ехать и остаться подле Джессики. Однако он понимал, что не должен распространяться на эту тему – товарищи посмотрели бы на него с подозрением, а про себя решили бы, что он трус.
   Фэррел пожал плечами, уныло улыбнувшись.
   – Я в полной форме, – он указал на свой мундир, – а пойти некуда.
   Нейл хлопнул Тома по плечу.
   – Мне будет не хватать тебя, Том. Ты славный человек. Я был бы счастлив, если бы мне довелось сражаться рядом с тобой.
   Фэррел посмотрел на свои сапоги. – Ну, если мы не встретимся на Кубе, Нейл, давай не терять друг друга из виду. У тебя есть мой нью-йоркский адрес. Когда война закончится, может, мы с тобой сойдемся поближе. Нейл улыбнулся: – Я бы с радостью, Том. А ты будь осторожен.
   Фэррел помахал рукой и вышел.
   Нейл, повернувшись спиной к своему мешку, размышлял, встретится ли он с Томом после войны? Будет ли он, Нейл, в живых, а если и будет, то не станет ли калекой?
   При мысли о том, что его могут изувечить, может быть, отнять ногу или руку, Нейл болезненно сглотнул. Если случится что-то подобное, как отнесется к этому Джессика? Будет ли он по-прежнему ей желанен, захочет ли она выйти за него замуж?
   «Боже милостивый, – подумал Нейл, – я должен оставить эти черные мысли. Надо поторапливаться со сборами, думать только о том, что требуется делать в данную минуту».
   В палатку просунул голову капитан Тэннер. – Побыстрей, ребята! Пошевеливайтесь! Нейл взял свои вещи и вместе с Прайсом и Кейджем отправился на место сбора, где они должны были ждать поезда для отправки в порт. Там их погрузят на пароход и отправят на Кубу.
   В полночь Нейл среди других «Лихих ковбоев», готовых к отплытию, все еще стоял у железнодорожных путей в ожидании поезда.
   Теперь, когда возбуждение улеглось, большинство принялось ворчать и жаловаться. Некоторые, вскрыв колоды карт, составили импровизированные партии; несколько офицеров, собравшись небольшой группой, пытались с чувством петь старинные песни.
   Нейл сидел на своем походном мешке, пребывая в состоянии дремотной скуки. Куда, к чертям, подевался поезд? Может, он хочет чересчур многого, но хорошо бы хоть что-нибудь произошло и поезд прибыл как можно скорее.
   Сидевший рядом с ним Прайс ворчал:
   – То пошевеливайтесь, то ждите! То пошевеливайтесь, то ждите! Вот из чего состоит история чертовой армии под командованием этого человека!
   Кейдж, тоже сидевший поблизости, поедал большую плитку ирисок, при виде которой у Нейла вдруг проснулся аппетит. Ужинал ли он сегодня? Он не мог вспомнить. Проклятие, мозги у него совсем размягчились.
   Опустив голову на скрещенные руки, он постарался отгородиться от шума вокруг и принялся размышлять о Джессике. Чем она занята сейчас? Думает ли она о прошлой ночи? Боже, прошлая ночь! Какое чудо! И вот сейчас – опять ночь: ожидание на железнодорожных путях с толпой усталых и сердитых людей; они ждут поезда, который, кажется, никогда не придет.
   Прошел уже битый час, а поезда все не было. Потом наконец раздался приказ перейти на другой путь, неподалеку от первого.
   Воспрянув духом от возможности наконец-то уехать, все подхватили свои мешки и промаршировали на другой путь, но и там не было никакого поезда, и опять они безропотно уселись и стали ждать.
   Нейл, совсем засыпая, свернулся клубочком на траве возле насыпи и положил голову на вещмешок. Проснулся он час спустя от шума возмущенных голосов. Поезда не было.
   Уже почти светало, когда наконец показался, пыхтя, паровоз состава. Солдаты закричали «ура!», которое тут же перешло в общий разочарованный вздох – они поняли, что это не их поезд, а всего лишь паровоз с вереницей угольных платформ.
   Нейл поднялся со своего «ложа» и, покачивая головой от возмущения, стал наблюдать за происходящим. Что за комедия ошибок! Если боеспособность этой армии такая же, как ее организованность, их ждало веселое времечко.
   А потом он услышал отрывистый голос полковника Рузвельта, перекрывший все другие голоса, и увидел самого полковника, высовывавшегося из кабины машиниста.
   Спустя мгновение он уже вышел из кабины, остановился на ступеньках паровоза и поднял руки, требуя внимания.
   – Лихие ковбои! – закричал он. – Я реквизировал этот состав. Он грязный, но он послужит нашему делу. На погрузку – марш!
   «Лихие ковбои» яростно вскричали «ура!» и с энтузиазмом принялись грузиться.
   Нейл бросил вещмешок на одну из черных от угля платформ и перелез через борт. При этом он потерял равновесие, и когда ему наконец удалось встать, он с ног до головы был покрыт угольной пылью.
   Как ни странно, он оказался рядом с Билли Мак-Джинти, плотным низкорослым уроженцем юго-запада.
   Из-за множества людей, забравшихся на платформу, Нейл оказался притиснут вплотную к Мак-Джинти, и коротышка ухмыльнулся, увидев его.
   – Хэлло, лейтенант. Надо же, где встретились!
   Нейл ответил ему такой же ухмылкой и потряс головой.
   – Тут что-то с вагонами, Билли, – они как будто нарочно сталкивают нас.
   Тот загоготал.
   – Вроде того! Хотя я не уверен, что этот ящик для угля можно назвать вагоном. – Придвинувшись к Нейлу, Билли показал рукой, что хочет сказать ему кое-что на ухо, и Нейлу пришлось наклонить голову. – Я не хочу говорить ничего такого громко, чтобы не огорчать ребят, но вы случайно не заметили, лейтенант, что этот так называемый поезд вслед за паровозом пойдет вовсе не туда, куда надо? И как, по-вашему, Тэдди с этим управится?
   Нейл, которого уже тошнило от усталости и раздражения, разразился не то смехом, не то мычанием, и стоявшие рядом с ним изумленно глянули на него и отодвинулись.
   – Боже мой! Вы правы! – сказал он, разинув рот от удивления.
   В этот момент поезд тронулся, и Мак-Джинти сразу получил ответ на свой вопрос – паровоз дал задний ход, вместо того чтобы двинуться вперед.
   – Всемогущий Боже! – закричал Мак-Джинти. – Вот Тедди-то учудил! Заставил машиниста пройти весь путь Тампы задним ходом.
   Именно так и поступил Рузвельт. Паровоз медленно толкал вереницу угольных платформ к Тампе, и наконец, проделав девять миль, «Лихие ковбои», черные от угля, но исполненные отваги, прибыли в порт.
   Пристань уже была переполнена солдатами, ожидающими посадки на пароходы, и через каждые несколько минут прибывали новые части, пока настил пристани не начал стонать под их общей тяжестью.
   Нейл насчитал тридцать транспортных пароходов, занятых погрузкой продуктов и снаряжения, но насколько он мог судить по разговорам, никто не знал, на какой именно пароход будет грузиться то или иное подразделение.
   Нейл оглядел людей, стоящих вокруг. Вид у них был весьма комичный. Угольная пыль покрывала их лица, руки и одежду, и от этого они казались негритянской актерской труппой, изображавшей солдат. Но Нейлу было не до смеха: он слишком устал и был сердит. Во всем происходившем было что-то от фарса. Неужели вся война будет такой же?
   Невдалеке, среди толпы, он заметил Прайса и Кейджа и с трудом пробрался к ним.
   Прайс горестно покачал головой:
   – Боже, мы еще ни на йоту не приблизились к Кубе, а я уже вымотался!
   Нейл про себя улыбнулся. Наверное, так оно и есть, потому что на этот раз Прайс отказался от своей ужасной манеры подражать в разговоре выходцам с Запада.
   – Все это смешно, – проворчал Кейдж. – Почему, черт возьми, мы стоим здесь? Почему не можем сесть на борт?
   Прайс прорычал:
   – Потому что не знаем, на какой именно пароход садиться! Они, как всегда, здорово напортачили. Насколько я понимаю, здесь никто ничего не знает.
   В этот момент Нейл с высоты своего роста разглядел, что на краю пристани стоят Вуди и Рузвельт и о чем-то разговаривают. Потом они разошлись в разные стороны.
   – Вот пожалуйста вам, – сказал Нейл. – Я только что видел полковников Вуди и Рузвельта, они совещались. Теперь они разошлись в разные стороны. Может быть, сейчас все наладится.
   – Очень надеюсь на это, – брюзгливо сказал Прайс. – Я хочу есть, я устал и зол как черт. Я вступил в армию этого человека, чтобы воевать, а не плясать на какой-то треклятой пристани.
   Прошел еще один томительный час; к уже переполненной пристани прибывали все новые и новые солдаты; и тут наконец Нейл, который оказался уже у самого края причала, увидел, как полковник Вуди прыгнул в моторную лодку. Лодка, взревев, умчалась по направлению к большому пароходу, как раз в это время входившему в гавань. Нейл рассмотрел его название – «Юкатан», – написанное на борту, и задался вопросом, что намеревается сделать полковник Вуди.
   И тут он услышал знакомый голос полковника Рузвельта:
   – «Лихие ковбои»! Слушай мою команду! Разберись по подразделениям! Быстрее, ребята!
   Быстро, насколько позволяла переполненная пристань, «Лихие ковбои» выполнили приказ. Наконец, когда они были в полной готовности, полковник Рузвельт строем подвел их к краю пристани. Оказавшиеся у самого края с трудом удерживались, чтобы не упасть в воду.
   Нейл, чья усталость совершенно прошла под воздействием всеобщего напряженного ожидания, следил за тяжеловесным «Юкатаном», входящим в порт. Пароход причалил, спустили трап, и полковник Рузвельт приказал своим «ковбоям» грузиться. Нейл с товарищами поспешил выполнить приказание. Когда все оказались на борту, Рузвельт велел поднять трап.
   Нейла удивила эта поспешность, но он скоро получил ответ на этот вопрос: на причал ворвался какой-то офицер и закричал Рузвельту:
   – Сэр, вы ошиблись! Этот пароход предназначен для Второго регулярного пехотного полка и Семьдесят второго полка нью-йоркских добровольцев.
   Нейл видел, как Рузвельт ухмыльнулся и на лице его появилось победоносное выражение.
   – Я страшно извиняюсь, старина, – прокричал он в ответ, – но ведь мы вроде как захватили его, не так ли?
   Офицер на пристани в бессильной ярости потрясал кулаками, лицо его побагровело. Но очень скоро ему пришлось ретироваться вместе со своими солдатами, на которых градом посыпался уголь: «Лихие ковбои» брали его из бункеров «Юкатана».
   Полковник Рузвельт повернулся к своим людям.
   – Ну вот, «Лихие ковбои», у нас есть пароход, – заявил он.
   Вокруг раздались одобрительные возгласы, и тут внимание Рузвельта привлекло что-то происходящее на пристани. Нейл подошел ближе к поручням посмотреть, что там случилось. На пристани среди солдат он увидел двоих людей в штатском, рядом с ними стояла огромная тренога и камера.
   Рузвельт перегнулся через поручни:
   – Ребята, что вы тут делаете?
   Один из них, сложив ладони рупором, крикнул:
   – Мы из компании «Витограф», полковник Рузвельт. Мы хотим отправиться на Кубу и снять фильм о войне.
   Рузвельт махнул рукой:
   – Тогда давайте оба сюда!
   Снова спустили трап, и Нейл вместе с остальными «Лихими ковбоями» в изумлении наблюдал, как операторы волокли на борт свое оборудование.
   Когда Рузвельт и вновь прибывшие проходили мимо, Нейл услышал, как полковник, усмехнувшись, сказал:
   – С целой армией мне, наверное, не справиться, но еще с двумя как-нибудь управлюсь.
   Кейдж, стоявший рядом с Нейлом, восхищенно покачал головой:
   – Не знаю, каким командиром Тедди будет в бою, но как добиться популярности – в этом он понимает.
   Полковник Рузвельт и операторы прошли дальше на палубу, и Нейл услышал клич полковника: – Вперед, ребята, на Кубу!
 
   Очнувшись, Джессика ощутила сильную боль и увидела, что находится в незнакомой комнате. Сначала ей показалось, что это сон, и ее охватило то особенное чувство растерянности, которое всегда появляется у человека, внезапно проснувшегося в незнакомой обстановке.
   Она сделала глубокий вдох и попыталась сесть, но тут же почувствовала сильнейшую боль в голове. Испустив громкий стон, она упала навзничь. Где она? Что она здесь делает? И как сюда попала? Странно, но никаких подробностей она не помнила.