Страница:
Заняться книгами она смогла только на следующее утро. Жак, как всегда, удалился в кабинет, Фелис была в саду, а Маргарет с рукоделием устроилась в оранжерее. В распоряжении у Ребекки было от силы часа два.
Она сказала Маргарет, что хочет разобраться в своем гардеробе, и поспешила наверх.
Достав из платяного шкафа книги, Ребекка положила их на небольшой столик у окна. С виду это были обычные книги. Массивные, в кожаных переплетах, они ничем не выделялись, кроме тисненного золотом странного знака на обложке. Если бы она сама не побывала в «потайном кабинете», то вполне могла бы подумать, что это обыкновенные книги, каких десятки в библиотеке Жака. Даже чем-то симпатичные. Но Ребекка знала, откуда они, и совсем другими глазами смотрела на этот знак. Знание наполняло ее чувством восторга, смешанного с отвращением.
Обведя кончиком пальца контуры звезды, она почувствовала внутреннюю дрожь и подумала, что любопытство, которое ее сейчас охватывает, очень странное, в каком-то смысле похожее на этот знак. Бывают вещи, на которые не следовало бы смотреть и все же смотришь. Однажды в Лондоне она стала свидетельницей, как конный экипаж наехал на старуху. Вокруг женщины, распростершейся на булыжной мостовой в луже крови, собрались люди. Остановилась и она, не в силах противостоять желанию посмотреть. Она знала, что этого делать не следует, и все же смотрела. Правда, недолго, но смотрела и потом, конечно, сожалела.
В Индии тоже было много вещей, на которые бы лучше не смотреть, – безносые прокаженные, ужасные калеки, особенно женщины, умирающие от голода дети. Большинство людей избегало смотреть на них, делая вид, что такого просто не существует, но Ребекка никогда не отворачивала лица, а после страдала. Такая уж у нее была натура.
На этот раз с книгами было то же самое. Только увидев «потайной кабинет» Эдуарда, она поняла, что содержание этих книг никак не может быть для нее приятным, и все же чувствовала, что непременно с ними ознакомится.
Устроившись в удобном плетеном кресле, Ребекка потянула к себе первую книгу – она была немного шире и тяжелее второй – и осторожно раскрыла.
На титульном листе из толстого дорогого пергамента красной тушью было выведено имя автора. Затейливые буквы обвивали виноградные лозы, диковинные цветы, а сверху и снизу, как бы застыв в изумлении, на Ребекку смотрели небольшие рогатые существа с дьявольскими лицами, этакая жуткая смесь ужасного и прекрасного. И имя это было – Полидоро.
Ребекка быстро пролистала книгу и обнаружила, что текста в ней нет. Это был альбом гравюр. Она вернулась к первой странице, на которой воспроизводилась знакомая сцена, виденная в «потайном кабинете» за алтарем.
Фигуры были настолько живые, что казалось, вот-вот начнут двигаться. На переднем плане на тронах восседали мужчина и женщина. Сзади темный фон со знакомым символом, пятиконечной звездой в круге. На мужчине был темно-красный плащ, на его голове – рогатая корона, сплетенная из золотых листьев. На женщине – похожий плащ и корона, образующая над бровями полумесяц. Их окружали мужчины и женщины, одетые в такие же красные плащи, а впереди сидели два ребенка, мальчик и девочка. Их обнаженные тела неприятно люминесцировали.
Ребекка склонилась над книгой и внимательно изучила лица сидящих на тронах. В том, что это Жан и Миньон Молино, сомнений не было. Лица были точь-в-точь те же, что и на парадных портретах у лестницы.
Она принялась рассматривать лица детей. Мальчик был стройный, с оливковой кожей, похожий на Миньон.
Ребекка шумно вздохнула. Не иначе как Эдуард. А девочка – прелестное тоненькое создание в ореоле пышных золотистых волос.
Все лица, изображенные на гравюре, были чем-то неуловимо похожи друг на друга. У всех одинаковое выражение – уверенно-радостное. Чувствовалось, что их объединяет некая тайна. На лицах застыла печать удовлетворенности этим темным знанием. Ребекка вздрогнула: и на лице мальчика тоже. Вот только девочка выглядела совсем иначе, и от этого порочность другого ребенка казалась еще более ужасающей. Девочка, как любой другой подросток этого возраста, глядела трогательно и невинно, но в то же время ее лицо выражало совсем не детскую печаль, слишком острую и глубокую для ребенка. Вот этот контраст образа девочки с другими персонажами делал картину очень яркой и запоминающейся. Ребекка смотрела на нее долго, не отрывая взгляда. Было понятно, что на гравюре изображены Жан и Миньон в окружении друзей во время одной из их «игр». Причем в том, что слово «игра» тут совершенно неуместно, Ребекка теперь была уверена. Это были не игры, а мрачные и зловещие ритуалы. И что внушало подлинный ужас, так это присутствие детей. На самом ли деле дети принимали участие в отправлении этих ритуалов или Полидоро просто пририсовал их здесь для создания художественного контраста?
Она перевернула страницу и тут же нашла исчерпывающий ответ.
Вторая гравюра изображала стилизованный циферблат часов, где вместо цифр были помещены двенадцать лиц. Стрелки в виде мужских половых органов показывали двенадцать часов. Центр циферблата украшал орнамент, сходный с тем, каким было разрисовано имя Полидоро на титульном листе, – те же демоны, те же странные, буйно разросшиеся виноградные лозы, а также змеи и жабы.
Сверху, на месте цифры двенадцать, было изображено лицо Жана Молино, напротив него, там, где цифра шесть, – лицо Миньон.
Три часа и девять часов обозначали лица детей. Остальные были Ребекке незнакомы, но она обратила внимание, что следующую цифру за той, на месте которой был портрет Жана, то есть час, обозначало лицо очень красивой женщины. В ее глазах и линии рта было что-то необычное; что именно, Ребекка так и не смогла понять. У женщины были такие же золотистые волосы и голубые глаза, как и у девочки, и Ребекка решила, что это ее мать.
Но если это так – Ребекка содрогнулась от отвращения, – если женщина была ее матерью, как она могла допустить, чтобы ее ребенок стал участником подобного разврата? Трудно было даже вообразить, что женщина может оказаться способной на такое.
Напротив блондинки был изображен черноволосый мужчина со злыми глазами и ртом. Поскольку они были изображены с обеих сторон от Жана, Ребекка предположила, что эти двое пользовались особым расположением Молимо.
Ребекка почувствовала некоторое облегчение. Эти две гравюры были, конечно, неприятными, но все же не такими ужасными, как те, что она видела в «потайном кабинете». Кроме того, в них содержалась полезная информация. Может быть, просмотрев альбом до конца, она выяснит, для каких целей предназначался «потайной кабинет».
Но, перелистнув страницу, она в ужасе отшатнулась, почувствовав спазмы в горле. Превозмогая себя, Ребекка посмотрела снова. Обитый красным бархатом салон с удобными диванами и разбросанными в художественном беспорядке яркими подушками. На одном из диванов два тщательно выписанных обнаженных тела. Они сплелись в акте любви. Мужчина, без сомнения, был Жаном Молино, а вот второй персонаж – девочка с золотистыми волосами. Полидоро очень точно удалось схватить выражения их лиц – темную восторженную удовлетворенность Жана и стыдливую растерянность девочки.
Ребекка чувствовала, как к ее горлу подкатывает тошнота. Она медленно перевернула страницу, затем другую. На каждой следующей гравюре было изображено совокупление – Жак и блондинка, темноволосый и Миньон, и остальные: двое на двое, трое на трое и так далее, а потом все двенадцать вместе.
Ребекка оцепенела от потрясения, но она знала, что должна просмотреть все до конца. Казалось, ничего худшего увидеть уже нельзя. Но вот еще одна гравюра, на этот раз изображающая одних детей, мальчика и девочку, таких свежих, невинных и… в тех же позах!
Наконец осталась только одна страница. Ребекка перевернула ее и увидела, что здесь изображена квинтэссенция всего этого ужасного альбома, да и всей дьявольской практики Жана и Миньон.
На той же красной бархатной софе возлежала Миньон со своим любовником, которым был… ее собственный сын. В глазах Эдуарда застыл дикий ужас.
Ребекка захлопнула книгу и оттолкнула ее от себя. «Маргарет и Люти правы: я нашла эту жуткую комнату, и что мне это дало, кроме ужаса и отвращения? А самое главное, того, что мне хотелось узнать, я так и не узнала».
Чувствуя себя совершенно больной, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. В темноте перед ней сразу начали возникать ужасные картины. Одна за другой. Этот бедный искалеченный мальчик! Какое будущее ему уготовано? С таким воспитанием мудрено было вырасти нормальным. А девочка? Кто она? Где сейчас?
– Ребекка! Что с тобой? Ты заболела? Ребекка вскочила. Жак! О Господи! Книги! Он не должен ничего узнать! Увидев, что Жак направляется к ней, она встала спиной к столу в надежде, что он их не заметит.
– Чем ты занимаешься, дорогая? Маргарет сказала, что ты поднялась наверх разбираться со своими вещами или что-то в этом роде. Ты выглядишь бледной.
Ребекка нервно улыбнулась:
– Да, я наводила порядок в своем гардеробе и, видно, немножко утомилась. Вот и решила посидеть несколько минут. Но теперь я чувствую себя хорошо. А ты что, решил оторваться от своих расчетов?
– О, я подумал, что на сегодня достаточно. Надо немножко развеяться. Может, покатаемся верхом? Поедем на берег и устроим там пикник? Я сказал об этом Маргарет, ей идея понравилась.
– Мне тоже кажется, что это замечательно. Я только переоденусь. На это уйдет не больше нескольких минут.
Жак смотрел на нее слегка озадаченный, поскольку она оставалась неподвижно стоять у стола.
Он медленно направился к ней, и ее сердце гулко застучало. «Сейчас он увидит книги, и я ничего не могу сделать!»
– Что это за странные книги, Ребекка? – Жак смотрел через ее плечо на стол. – Я никогда их у нас не видел. Ты взяла их в библиотеке?
Потерявшая на несколько секунд дар речи, Ребекка поспешно проговорила:
– Разумеется. Где же еще? Это старые книги, они стояли в самом темном углу. Я их просмотрела – так, ничего интересного.
– Понимаю. Но тебе все же лучше переодеться. Этот наряд, в котором ты сейчас, совсем не для пикника в дюнах.
– Да, Жак, конечно. – Стоять на одном месте больше было нельзя. Это только усиливало его подозрения.
Все время оборачиваясь, она двинулась к платяному шкафу, со смятением наблюдая, как он тянет руку и берет книгу. Слава Богу, вторую, которую она еще не открывала. Если Бог будет милостив, есть надежда, что там нет ничего ужасного.
Затем она увидела, как он открыл книгу и нахмурился.
– Ребекка, ты читаешь по латыни?
– Хм… в общем, да, хотя не очень хорошо.
– Ты знаешь, что это за книга?
– Ну, не совсем. – Это была не совсем ложь, поскольку она и понятия не имела, о чем эта книга.
Жак взял книгу в руки и прочитал вслух. Голос его дрожал от напряжения.
– Либер Спиритум. Книга слов, книга деяний, благословенная книга искусства! Ребекка, так ведь это же Книга Теней. Колдовская библия! И ты говоришь, что нашла ее у нас в библиотеке?!
Он смотрел на нее с недоверием В жутком замешательстве Ребекка не знала что и ответить.
– Я… на… нашла ее случайно. Мне она показалось любопытной. Обложка какая-то странная, вот я и решила взять посмотреть, что это такое. Я ее даже еще не открывала. Если бы я знала, что…
Жак раздраженно покачал головой, положил книгу на стол и взял другую.
Ребекке часто приходилось слышать фразу «у нее упало сердце». И вот сейчас в первый раз она полностью постигла, что это значит, поскольку почувствовала, как ее сердце опускается прямо в желудок, а сама она становится слабее и слабее. Ужасно неприятное состояние.
Жак взял книгу с рисунками Полидоро и открыл первую страницу. Кровь отлила от его лица, рот болезненно искривился. Жак пытался что-то сказать, но не мог выговорить ни слова, он не мог даже поднять глаз. А Ребекка стояла в холодном поту и дрожала, следя, как он переворачивает страницу за страницей, пока наконец не дошел до самой ужасной, последней, где были изображены его отец с бабушкой. Эту гравюру он разглядывал дольше всего, а затем медленно положил книгу на стол. Слегка покачнувшись, он схватился за спинку кресла, чтобы не упасть. Когда Жак наконец повернулся к Ребекке, на него было страшно смотреть.
– Где ты нашла эту грязь, Ребекка? Но только не говори, что в нашей библиотеке. Там этих книг не могло быть, это точно. Потому что я знаю все книги, которые стоят на полках, все до последнего тома. Этих я никогда там не видел. Скажи мне, откуда они у тебя?
Ребекка хотела сглотнуть, но во рту все пересохло. Ей было трудно на него смотреть, поэтому она стояла не поднимая глаз.
– Скажи мне! – произнес он страшным шепотом. – Я требую, чтобы ты мне сказала!
К ней наконец вернулся голос:
– Я нашла их в «потайном кабинете» Эдуарда, о котором говорил тогда Дупта. Я нашла эти книги там. А с собой я их взяла, потому что думала, они могут что-то объяснить… О, я очень сожалею об этом, Жак! Я знаю, что он был твоим отцом и что ты его любил. Должно быть, для тебя ужасно узнать…
– Отведи меня туда, – прервал он ее тем же страшным шепотом.
Ребекка наконец подняла глаза.
– Нет, Жак! Я не хочу, чтобы ты туда ходил. Там… там все как на этих рисунках. Нет, еще кошмарнее.
– И тем не менее ты туда ходила.
Она подняла руки и с мольбой посмотрела на него.
– Да, ходила. Но я и представления не имела, с чем могу там встретиться. В самом деле. Поиски этой комнаты были для меня чем-то вроде игры. Я занималась этим из любопытства, просто чтобы убить время. Теперь я жалею об этом. Лучше бы мне заниматься своими делами и не любопытствовать. Я бы многое отдала, лишь бы не обнаруживать все это и не видеть… эти картины.
Лицо Жака стало чужим.
– Веди меня в эту комнату, Ребекка, – проговорил он холодным хриплым голосом.
– Но Маргарет ждет нас, чтобы ехать на пикник…
– Я спущусь и скажу, что ты плохо себя чувствуешь и что пикник откладывается. К моему приходу прошу быть готовой.
Он повернулся и покинул комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Ребекка осталась стоять без движения там, где стояла. «Боже, что же я натворила?» Она чувствовала себя Пандорой из греческого мифа: ее любопытство привело к тому, что она впустила в этот мир призрак дьявола. Но назад уже ничего не вернешь: ей придется сделать то, что требовал Жак.
Прогулка по потайной галерее на этот раз нисколько не взволновала Ребекку. А лицо Жака, когда он изучал хитроумный вход, расписанную дверь и интерьер комнаты, напротив, было искажено страданием. Он все методически осмотрел, словно это было для него какой-то неприятной обязанностью, которую непременно нужно выполнить. Казалось, ему было важно вникнуть в каждую деталь, свидетельствовавшую о деградации и падении отца и деда.
Наконец он кивнул, подавая знак, что готов уходить. С тех пор как они покинули свою комнату и спустились в галерею, он не произнес ни слова.
– Жак, пожалуйста, поговори со мной! – взмолилась Ребекка, когда они наконец снова оказались у себя. – Я знаю, все это тебя ранило, мучительно, жестоко, что очень виновата. Но поверь, у меня не было намерения причинить тебе страдание. Я понятия не имела, что могу найти в этом «потайном кабинете».
Она подняла глаза и встретилась с ледяным пристальным взглядом мужа.
– Я не желаю говорить об этом, Ребекка. И никогда не стану обсуждать это снова, тебе понятно? Обещай никому не говорить о том, что ты обнаружила, особенно матери, потому что это убьет ее.
Ребекка похолодела. Хотя она знала доброту Жака, его враждебный тон ее испугал. Но в конце концов, ведь этими ужасными вещами занималась не она, а его отец. Единственное, что она сделала, – так это вытащила все на белый свет!
– Жак, как ты только мог подумать, что я способна рассказать об этом кому-нибудь? Что же, по-твоему, я за человек?
Его мрачный вид говорил ей, что в данный момент никакими увещеваниями его не проймешь. Ребекка вспомнила, что в старину властители часто убивали тех, кто приносил плохие вести. Вряд ли, конечно, можно считать справедливым того, кто вымещает свой гнев таким способом, но понять его можно. Пусть Жак сейчас сердится, но он скоро отойдет от потрясения, и все снова станет на свои места.
– Оставайся здесь, пока я не возвращусь, – произнес он тем же враждебным тоном.
Она ничего не ответила, только смотрела, как он повернулся к столу, осторожно взял книги, как будто они были отравленными – а они такими и были, – и покинул комнату.
Чувствуя себя совершенно опустошенной и униженной, Ребекка упала поперек кровати, слезы обиды и отчаяния обожгли глаза. На нее накатила волна тоски по Арману, превратив эти слезы в безудержные рыдания, страшный вой одиночества.
Когда плакать уже не осталось сил, она задремала с мыслями об Армане. И они поплыли в ее снах, как легкие облака.
Глава 21
Она сказала Маргарет, что хочет разобраться в своем гардеробе, и поспешила наверх.
Достав из платяного шкафа книги, Ребекка положила их на небольшой столик у окна. С виду это были обычные книги. Массивные, в кожаных переплетах, они ничем не выделялись, кроме тисненного золотом странного знака на обложке. Если бы она сама не побывала в «потайном кабинете», то вполне могла бы подумать, что это обыкновенные книги, каких десятки в библиотеке Жака. Даже чем-то симпатичные. Но Ребекка знала, откуда они, и совсем другими глазами смотрела на этот знак. Знание наполняло ее чувством восторга, смешанного с отвращением.
Обведя кончиком пальца контуры звезды, она почувствовала внутреннюю дрожь и подумала, что любопытство, которое ее сейчас охватывает, очень странное, в каком-то смысле похожее на этот знак. Бывают вещи, на которые не следовало бы смотреть и все же смотришь. Однажды в Лондоне она стала свидетельницей, как конный экипаж наехал на старуху. Вокруг женщины, распростершейся на булыжной мостовой в луже крови, собрались люди. Остановилась и она, не в силах противостоять желанию посмотреть. Она знала, что этого делать не следует, и все же смотрела. Правда, недолго, но смотрела и потом, конечно, сожалела.
В Индии тоже было много вещей, на которые бы лучше не смотреть, – безносые прокаженные, ужасные калеки, особенно женщины, умирающие от голода дети. Большинство людей избегало смотреть на них, делая вид, что такого просто не существует, но Ребекка никогда не отворачивала лица, а после страдала. Такая уж у нее была натура.
На этот раз с книгами было то же самое. Только увидев «потайной кабинет» Эдуарда, она поняла, что содержание этих книг никак не может быть для нее приятным, и все же чувствовала, что непременно с ними ознакомится.
Устроившись в удобном плетеном кресле, Ребекка потянула к себе первую книгу – она была немного шире и тяжелее второй – и осторожно раскрыла.
На титульном листе из толстого дорогого пергамента красной тушью было выведено имя автора. Затейливые буквы обвивали виноградные лозы, диковинные цветы, а сверху и снизу, как бы застыв в изумлении, на Ребекку смотрели небольшие рогатые существа с дьявольскими лицами, этакая жуткая смесь ужасного и прекрасного. И имя это было – Полидоро.
Ребекка быстро пролистала книгу и обнаружила, что текста в ней нет. Это был альбом гравюр. Она вернулась к первой странице, на которой воспроизводилась знакомая сцена, виденная в «потайном кабинете» за алтарем.
Фигуры были настолько живые, что казалось, вот-вот начнут двигаться. На переднем плане на тронах восседали мужчина и женщина. Сзади темный фон со знакомым символом, пятиконечной звездой в круге. На мужчине был темно-красный плащ, на его голове – рогатая корона, сплетенная из золотых листьев. На женщине – похожий плащ и корона, образующая над бровями полумесяц. Их окружали мужчины и женщины, одетые в такие же красные плащи, а впереди сидели два ребенка, мальчик и девочка. Их обнаженные тела неприятно люминесцировали.
Ребекка склонилась над книгой и внимательно изучила лица сидящих на тронах. В том, что это Жан и Миньон Молино, сомнений не было. Лица были точь-в-точь те же, что и на парадных портретах у лестницы.
Она принялась рассматривать лица детей. Мальчик был стройный, с оливковой кожей, похожий на Миньон.
Ребекка шумно вздохнула. Не иначе как Эдуард. А девочка – прелестное тоненькое создание в ореоле пышных золотистых волос.
Все лица, изображенные на гравюре, были чем-то неуловимо похожи друг на друга. У всех одинаковое выражение – уверенно-радостное. Чувствовалось, что их объединяет некая тайна. На лицах застыла печать удовлетворенности этим темным знанием. Ребекка вздрогнула: и на лице мальчика тоже. Вот только девочка выглядела совсем иначе, и от этого порочность другого ребенка казалась еще более ужасающей. Девочка, как любой другой подросток этого возраста, глядела трогательно и невинно, но в то же время ее лицо выражало совсем не детскую печаль, слишком острую и глубокую для ребенка. Вот этот контраст образа девочки с другими персонажами делал картину очень яркой и запоминающейся. Ребекка смотрела на нее долго, не отрывая взгляда. Было понятно, что на гравюре изображены Жан и Миньон в окружении друзей во время одной из их «игр». Причем в том, что слово «игра» тут совершенно неуместно, Ребекка теперь была уверена. Это были не игры, а мрачные и зловещие ритуалы. И что внушало подлинный ужас, так это присутствие детей. На самом ли деле дети принимали участие в отправлении этих ритуалов или Полидоро просто пририсовал их здесь для создания художественного контраста?
Она перевернула страницу и тут же нашла исчерпывающий ответ.
Вторая гравюра изображала стилизованный циферблат часов, где вместо цифр были помещены двенадцать лиц. Стрелки в виде мужских половых органов показывали двенадцать часов. Центр циферблата украшал орнамент, сходный с тем, каким было разрисовано имя Полидоро на титульном листе, – те же демоны, те же странные, буйно разросшиеся виноградные лозы, а также змеи и жабы.
Сверху, на месте цифры двенадцать, было изображено лицо Жана Молино, напротив него, там, где цифра шесть, – лицо Миньон.
Три часа и девять часов обозначали лица детей. Остальные были Ребекке незнакомы, но она обратила внимание, что следующую цифру за той, на месте которой был портрет Жана, то есть час, обозначало лицо очень красивой женщины. В ее глазах и линии рта было что-то необычное; что именно, Ребекка так и не смогла понять. У женщины были такие же золотистые волосы и голубые глаза, как и у девочки, и Ребекка решила, что это ее мать.
Но если это так – Ребекка содрогнулась от отвращения, – если женщина была ее матерью, как она могла допустить, чтобы ее ребенок стал участником подобного разврата? Трудно было даже вообразить, что женщина может оказаться способной на такое.
Напротив блондинки был изображен черноволосый мужчина со злыми глазами и ртом. Поскольку они были изображены с обеих сторон от Жана, Ребекка предположила, что эти двое пользовались особым расположением Молимо.
Ребекка почувствовала некоторое облегчение. Эти две гравюры были, конечно, неприятными, но все же не такими ужасными, как те, что она видела в «потайном кабинете». Кроме того, в них содержалась полезная информация. Может быть, просмотрев альбом до конца, она выяснит, для каких целей предназначался «потайной кабинет».
Но, перелистнув страницу, она в ужасе отшатнулась, почувствовав спазмы в горле. Превозмогая себя, Ребекка посмотрела снова. Обитый красным бархатом салон с удобными диванами и разбросанными в художественном беспорядке яркими подушками. На одном из диванов два тщательно выписанных обнаженных тела. Они сплелись в акте любви. Мужчина, без сомнения, был Жаном Молино, а вот второй персонаж – девочка с золотистыми волосами. Полидоро очень точно удалось схватить выражения их лиц – темную восторженную удовлетворенность Жана и стыдливую растерянность девочки.
Ребекка чувствовала, как к ее горлу подкатывает тошнота. Она медленно перевернула страницу, затем другую. На каждой следующей гравюре было изображено совокупление – Жак и блондинка, темноволосый и Миньон, и остальные: двое на двое, трое на трое и так далее, а потом все двенадцать вместе.
Ребекка оцепенела от потрясения, но она знала, что должна просмотреть все до конца. Казалось, ничего худшего увидеть уже нельзя. Но вот еще одна гравюра, на этот раз изображающая одних детей, мальчика и девочку, таких свежих, невинных и… в тех же позах!
Наконец осталась только одна страница. Ребекка перевернула ее и увидела, что здесь изображена квинтэссенция всего этого ужасного альбома, да и всей дьявольской практики Жана и Миньон.
На той же красной бархатной софе возлежала Миньон со своим любовником, которым был… ее собственный сын. В глазах Эдуарда застыл дикий ужас.
Ребекка захлопнула книгу и оттолкнула ее от себя. «Маргарет и Люти правы: я нашла эту жуткую комнату, и что мне это дало, кроме ужаса и отвращения? А самое главное, того, что мне хотелось узнать, я так и не узнала».
Чувствуя себя совершенно больной, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. В темноте перед ней сразу начали возникать ужасные картины. Одна за другой. Этот бедный искалеченный мальчик! Какое будущее ему уготовано? С таким воспитанием мудрено было вырасти нормальным. А девочка? Кто она? Где сейчас?
– Ребекка! Что с тобой? Ты заболела? Ребекка вскочила. Жак! О Господи! Книги! Он не должен ничего узнать! Увидев, что Жак направляется к ней, она встала спиной к столу в надежде, что он их не заметит.
– Чем ты занимаешься, дорогая? Маргарет сказала, что ты поднялась наверх разбираться со своими вещами или что-то в этом роде. Ты выглядишь бледной.
Ребекка нервно улыбнулась:
– Да, я наводила порядок в своем гардеробе и, видно, немножко утомилась. Вот и решила посидеть несколько минут. Но теперь я чувствую себя хорошо. А ты что, решил оторваться от своих расчетов?
– О, я подумал, что на сегодня достаточно. Надо немножко развеяться. Может, покатаемся верхом? Поедем на берег и устроим там пикник? Я сказал об этом Маргарет, ей идея понравилась.
– Мне тоже кажется, что это замечательно. Я только переоденусь. На это уйдет не больше нескольких минут.
Жак смотрел на нее слегка озадаченный, поскольку она оставалась неподвижно стоять у стола.
Он медленно направился к ней, и ее сердце гулко застучало. «Сейчас он увидит книги, и я ничего не могу сделать!»
– Что это за странные книги, Ребекка? – Жак смотрел через ее плечо на стол. – Я никогда их у нас не видел. Ты взяла их в библиотеке?
Потерявшая на несколько секунд дар речи, Ребекка поспешно проговорила:
– Разумеется. Где же еще? Это старые книги, они стояли в самом темном углу. Я их просмотрела – так, ничего интересного.
– Понимаю. Но тебе все же лучше переодеться. Этот наряд, в котором ты сейчас, совсем не для пикника в дюнах.
– Да, Жак, конечно. – Стоять на одном месте больше было нельзя. Это только усиливало его подозрения.
Все время оборачиваясь, она двинулась к платяному шкафу, со смятением наблюдая, как он тянет руку и берет книгу. Слава Богу, вторую, которую она еще не открывала. Если Бог будет милостив, есть надежда, что там нет ничего ужасного.
Затем она увидела, как он открыл книгу и нахмурился.
– Ребекка, ты читаешь по латыни?
– Хм… в общем, да, хотя не очень хорошо.
– Ты знаешь, что это за книга?
– Ну, не совсем. – Это была не совсем ложь, поскольку она и понятия не имела, о чем эта книга.
Жак взял книгу в руки и прочитал вслух. Голос его дрожал от напряжения.
– Либер Спиритум. Книга слов, книга деяний, благословенная книга искусства! Ребекка, так ведь это же Книга Теней. Колдовская библия! И ты говоришь, что нашла ее у нас в библиотеке?!
Он смотрел на нее с недоверием В жутком замешательстве Ребекка не знала что и ответить.
– Я… на… нашла ее случайно. Мне она показалось любопытной. Обложка какая-то странная, вот я и решила взять посмотреть, что это такое. Я ее даже еще не открывала. Если бы я знала, что…
Жак раздраженно покачал головой, положил книгу на стол и взял другую.
Ребекке часто приходилось слышать фразу «у нее упало сердце». И вот сейчас в первый раз она полностью постигла, что это значит, поскольку почувствовала, как ее сердце опускается прямо в желудок, а сама она становится слабее и слабее. Ужасно неприятное состояние.
Жак взял книгу с рисунками Полидоро и открыл первую страницу. Кровь отлила от его лица, рот болезненно искривился. Жак пытался что-то сказать, но не мог выговорить ни слова, он не мог даже поднять глаз. А Ребекка стояла в холодном поту и дрожала, следя, как он переворачивает страницу за страницей, пока наконец не дошел до самой ужасной, последней, где были изображены его отец с бабушкой. Эту гравюру он разглядывал дольше всего, а затем медленно положил книгу на стол. Слегка покачнувшись, он схватился за спинку кресла, чтобы не упасть. Когда Жак наконец повернулся к Ребекке, на него было страшно смотреть.
– Где ты нашла эту грязь, Ребекка? Но только не говори, что в нашей библиотеке. Там этих книг не могло быть, это точно. Потому что я знаю все книги, которые стоят на полках, все до последнего тома. Этих я никогда там не видел. Скажи мне, откуда они у тебя?
Ребекка хотела сглотнуть, но во рту все пересохло. Ей было трудно на него смотреть, поэтому она стояла не поднимая глаз.
– Скажи мне! – произнес он страшным шепотом. – Я требую, чтобы ты мне сказала!
К ней наконец вернулся голос:
– Я нашла их в «потайном кабинете» Эдуарда, о котором говорил тогда Дупта. Я нашла эти книги там. А с собой я их взяла, потому что думала, они могут что-то объяснить… О, я очень сожалею об этом, Жак! Я знаю, что он был твоим отцом и что ты его любил. Должно быть, для тебя ужасно узнать…
– Отведи меня туда, – прервал он ее тем же страшным шепотом.
Ребекка наконец подняла глаза.
– Нет, Жак! Я не хочу, чтобы ты туда ходил. Там… там все как на этих рисунках. Нет, еще кошмарнее.
– И тем не менее ты туда ходила.
Она подняла руки и с мольбой посмотрела на него.
– Да, ходила. Но я и представления не имела, с чем могу там встретиться. В самом деле. Поиски этой комнаты были для меня чем-то вроде игры. Я занималась этим из любопытства, просто чтобы убить время. Теперь я жалею об этом. Лучше бы мне заниматься своими делами и не любопытствовать. Я бы многое отдала, лишь бы не обнаруживать все это и не видеть… эти картины.
Лицо Жака стало чужим.
– Веди меня в эту комнату, Ребекка, – проговорил он холодным хриплым голосом.
– Но Маргарет ждет нас, чтобы ехать на пикник…
– Я спущусь и скажу, что ты плохо себя чувствуешь и что пикник откладывается. К моему приходу прошу быть готовой.
Он повернулся и покинул комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Ребекка осталась стоять без движения там, где стояла. «Боже, что же я натворила?» Она чувствовала себя Пандорой из греческого мифа: ее любопытство привело к тому, что она впустила в этот мир призрак дьявола. Но назад уже ничего не вернешь: ей придется сделать то, что требовал Жак.
Прогулка по потайной галерее на этот раз нисколько не взволновала Ребекку. А лицо Жака, когда он изучал хитроумный вход, расписанную дверь и интерьер комнаты, напротив, было искажено страданием. Он все методически осмотрел, словно это было для него какой-то неприятной обязанностью, которую непременно нужно выполнить. Казалось, ему было важно вникнуть в каждую деталь, свидетельствовавшую о деградации и падении отца и деда.
Наконец он кивнул, подавая знак, что готов уходить. С тех пор как они покинули свою комнату и спустились в галерею, он не произнес ни слова.
– Жак, пожалуйста, поговори со мной! – взмолилась Ребекка, когда они наконец снова оказались у себя. – Я знаю, все это тебя ранило, мучительно, жестоко, что очень виновата. Но поверь, у меня не было намерения причинить тебе страдание. Я понятия не имела, что могу найти в этом «потайном кабинете».
Она подняла глаза и встретилась с ледяным пристальным взглядом мужа.
– Я не желаю говорить об этом, Ребекка. И никогда не стану обсуждать это снова, тебе понятно? Обещай никому не говорить о том, что ты обнаружила, особенно матери, потому что это убьет ее.
Ребекка похолодела. Хотя она знала доброту Жака, его враждебный тон ее испугал. Но в конце концов, ведь этими ужасными вещами занималась не она, а его отец. Единственное, что она сделала, – так это вытащила все на белый свет!
– Жак, как ты только мог подумать, что я способна рассказать об этом кому-нибудь? Что же, по-твоему, я за человек?
Его мрачный вид говорил ей, что в данный момент никакими увещеваниями его не проймешь. Ребекка вспомнила, что в старину властители часто убивали тех, кто приносил плохие вести. Вряд ли, конечно, можно считать справедливым того, кто вымещает свой гнев таким способом, но понять его можно. Пусть Жак сейчас сердится, но он скоро отойдет от потрясения, и все снова станет на свои места.
– Оставайся здесь, пока я не возвращусь, – произнес он тем же враждебным тоном.
Она ничего не ответила, только смотрела, как он повернулся к столу, осторожно взял книги, как будто они были отравленными – а они такими и были, – и покинул комнату.
Чувствуя себя совершенно опустошенной и униженной, Ребекка упала поперек кровати, слезы обиды и отчаяния обожгли глаза. На нее накатила волна тоски по Арману, превратив эти слезы в безудержные рыдания, страшный вой одиночества.
Когда плакать уже не осталось сил, она задремала с мыслями об Армане. И они поплыли в ее снах, как легкие облака.
Глава 21
После полудня, как всегда, было тепло и влажно. Ребекка сидела на каменной скамье в задней части сада под ивой, надеясь перехватить Люти, когда та выйдет из дома по каким-нибудь делам.
Настроение было мрачное, так по крайней мере казалось самой Ребекке, хотя в ее грустных размышлениях можно было отыскать и кое-что забавное.
Прошло уже немало дней с того утра, когда Жак застал ее с книгами Эдуарда, но надежды, что он снова вернется к своему обычному состоянию, не оправдались. Шли дни, а Жак становился угрюмее, все больше времени проводя в своем кабинете. Ребекка подозревала, что это не только из-за дел.
Не раз и не два она замечала, что от него пахнет вином. Когда семья собиралась вместе, он был хмур и замкнут.
Удивляло также поведение Маргарет. Казалось, она чутко следила за настроением Жака. Ребекка часто ловила на себе ее осуждающий взгляд и находила это довольно досадным. Наверное, Маргарет считала ее ответственной за его состояние. «Даже если бы это было из-за меня, спрашивается, какое Маргарет до этого дело? Интересно, что бы она сказала, узнай, что Жак сделал со мной?»
Но Ребекка была уверена: расскажи она Маргарет о своем несчастье, у той все равно не появилось бы никаких оснований думать, что Жак причинил Ребекке какое-то страдание. Вероятно, она как считала их брак идеальным, так бы и продолжала считать. С ее точки зрения, идеальный брак – это тот, который основан на общности духа, а неприличные плотские желания, по ее мнению, только пачкают высокий дух.
Последние несколько дней Ребекка очень много думала об этом. Ведь когда Жак вошел в комнату с предложением организовать пикник в дюнах, прежде он уже обсудил это с Маргарет. Сначала он спросил у кузины, хочет ли она пойти, а не у жены. Были и другие моменты, привлекшие внимание Ребекки, например, то, как чутко Маргарет внимала каждому слову, сказанному Жаком. Опытная кокетка, Ребекка хорошо знала, что мужчину легко можно купить, если внимательно его слушать. И вот бескровная Маргарет соблазняла Жака своим особым способом; на него же, с учетом его несчастья, такого рода приемы действовали гораздо сильнее, чем на нормального мужчину.
Эти размышления привели Ребекку к неожиданным выводам. Итак, Маргарет в известной степени ее соперница. Что за чушь! Пусть берет Жака, если ей так хочется. Странно, хотя Ребекке Жак был совсем не нужен, она все равно почувствовала себя уязвленной. А ведь она ему изменила. И к тому же между Жаком и Маргарет могли быть только платонические отношения, и никакие больше. Тем не менее у Ребекки возникло ощущение, что ее предали.
Ребекка горько улыбнулась. «Как удивительно устроены человеческие существа, какие мы странные и противоречивые!»
Казалось, Фелис единственная в доме пребывала эти дни в неизменно солнечном настроении. Она устроила еще несколько небольших званых вечеров, и, хотя состав гостей постоянно менялся, Джошуа Стерлинг неизменно присутствовал. Это было не случайно, напротив – по решению самой Фелис, поскольку список гостей составляла она. С одной стороны, Ребекку радовало, что Фелис забыла о своем горе, но с другой – ее беспокоил этот ухажер. Впрочем, может быть, следовало просто порадоваться за Фелис. В конце концов, хорошо, что хотя бы кто-то в этом доме получает удовольствие. Во всяком случае, своими страданиями Фелис это заслужила.
Новостей из Флориды никаких не было. Ребекка встречала все пакетботы на пристани, но Арман не писал никому. Даже матери. Иногда Ребекка думала, что ее сердце от тоски разорвется на части.
В довершение ко всему не далее как вчера Маргарет прочла ей очередную лекцию.
Это было утром в саду. Они срезали цветы для дома. Маргарет, которая до сих пор молчала, вдруг повернулась к Ребекке:
– Ребекка, я знаю, что ты на меня рассердишься, но я просто обязана сказать тебе это.
Захваченная врасплох, Ребекка осторожно поставила только что срезанную розу себе в корзину и хмуро посмотрела на Маргарет.
– Вот что, Маргарет: если это очередная проповедь, то прошу тебя, оставь ее при себе. Я не желаю ничего слышать, я не в настроении. У меня сейчас просто нет сил на это. И без того тошно.
– Но есть вещи более важные, чем твое настроение, Ребекка. – Губы Маргарет вытянулись в тонкую ниточку. – Такие как долг и честь!
Ребекка даже не пыталась сдержать стон. Снова честь!
Она не успела сказать и слова, как Маргарет ринулась в атаку.
– Разве ты не замечаешь, как несчастлив бедный Жак? Тебе что, безразличны все его дела?
– О каких делах ты говоришь, Маргарет? – удивленно посмотрела на нее Ребекка. – Насколько мне известно, бизнес у него идет прекрасно. Во всяком случае, ничего другого он мне не говорил.
Маргарет неодобрительно хмыкнула:
– Может быть, потому, что он видит, что ты не проявляешь к нему никакого интереса. Ведь тебя в нем все раздражает. Разве не так? Может, если бы ты…
У Ребекки не было настроения выслушивать советы кузины, как она должна вести себя с мужем.
– Мне кажется, – бросила она, – что ты зря тратишь столько энергии на лекции о том, как должна вести себя жена. Откуда, спрашивается, у тебя такой опыт?
Маргарет покраснела и упрямо сжала губы.
– Возможно, такого опыта у меня и нет, но это не мешает мне видеть, как несчастлив бедный Жак!
– Жак! Жак! – Ребекка начала выходить из себя. – Только об этом ты и можешь говорить? Ты бы хоть раз обратила внимание, как несчастлива я! Справедливости ради. Почему всегда только Жак?
– А почему, собственно говоря, ты должна быть несчастлива? – возразила Маргарет. – Ведь в ту ночь Эдуарду довести до конца свое черное дело не дали, не так ли? А теперь его и вовсе нет. Чего тебе бояться? Ты замужем за человеком, за которого хотела выйти. То есть заполучила мужа, о котором можно только мечтать. Ты хозяйка прекрасного дома и многих владений. Последние новости из Индии тоже хорошие: твои родители в полном порядке. Я повторяю: из-за чего тебе быть несчастной? Ребекка, да за такую счастливую судьбу ты должна пасть на колени и каждый день по нескольку раз благодарить Господа.
Маргарет произнесла свою тираду с такой добродетельной праведностью и таким пафосом, что Ребекка впервые в жизни спасовала перед кузиной. Что она могла ей ответить? Рассказать правду о Жаке и своих отношениях с Арманом? Поступи она так, это стало бы катастрофой для всех. Нет, возразить было абсолютно нечего.
Ребекка вздохнула:
– Маргарет, я не понимаю, это ссора? Зачем? Мы всегда были с тобой так близки. Хватит, пожалуйста, успокойся. Я даже обещаю, что попробую как-то поднять настроение Жака, если это сделает тебя счастливой.
– Вопрос не в моем счастье. – Маргарет слегка расслабилась, но не улыбнулась. – Конечно, очень жаль, Ребекка, если ты несчастлива, но, возможно, тебе следует в этом винить самое себя. А что касается меня, то я по-прежнему твоя преданная подруга. И всегда ею буду. Поэтому мне нужно было сказать тебе все это: ведь я вижу, что ты неправильно себя ведешь. Ты невнимательна к Жаку и его делам, будто они тебя вовсе не интересуют. Неужели не понятно?
– Понятно, понятно, – натянуто кивнула Ребекка. «А не догадывается ли она о нашей любви с Арманом? – вдруг мелькнуло у нее в голове. – Кажется, не должна. Во всяком случае, Маргарет никогда не проявляла особой проницательности в том, что касалось отношений между мужчиной и женщиной. И все же что она имела в виду, говоря, что если я считаю себя несчастливой, то это только по собственной вине? Насчет «потайного кабинета» Эдуарда знать она никак не может, это уж определенно. Жак, я уверена, никогда никому не скажет и…»
Задняя дверь дома внезапно скрипнула, прервав размышления Ребекки. Она подняла голову и увидела Люти, спускавшуюся по ступенькам. Очевидно, та направлялась в сад. Они разминулись с Маргарет, которая, видимо, шла к себе, и Люти быстрой походкой двинулась дальше.
Ребекка поспешила ее окликнуть.
Люти остановилась и прикрыла ладонью глаза от солнца.
– Ребекка, это вы?
– Да, Люти. Я пришла поговорить с вами. Всего несколько минут.
Люти направилась к ней, и Ребекку снова восхитила ее гибкая грация и гордая осанка.
– Я думаю, хозяйка дома может рассчитывать больше чем на несколько минут, – улыбаясь, проговорила Люти, садясь на каменную скамью рядом.
Некоторое время Ребекка сидела молча, не решаясь начать. Она свято верила в то, что обещания надо выполнять, но в этот момент ощущала невероятную потребность выговориться. Кроме того, разговор с Люти можно было не считать нарушением обещания, поскольку этой женщине она доверяла абсолютно.
Настроение было мрачное, так по крайней мере казалось самой Ребекке, хотя в ее грустных размышлениях можно было отыскать и кое-что забавное.
Прошло уже немало дней с того утра, когда Жак застал ее с книгами Эдуарда, но надежды, что он снова вернется к своему обычному состоянию, не оправдались. Шли дни, а Жак становился угрюмее, все больше времени проводя в своем кабинете. Ребекка подозревала, что это не только из-за дел.
Не раз и не два она замечала, что от него пахнет вином. Когда семья собиралась вместе, он был хмур и замкнут.
Удивляло также поведение Маргарет. Казалось, она чутко следила за настроением Жака. Ребекка часто ловила на себе ее осуждающий взгляд и находила это довольно досадным. Наверное, Маргарет считала ее ответственной за его состояние. «Даже если бы это было из-за меня, спрашивается, какое Маргарет до этого дело? Интересно, что бы она сказала, узнай, что Жак сделал со мной?»
Но Ребекка была уверена: расскажи она Маргарет о своем несчастье, у той все равно не появилось бы никаких оснований думать, что Жак причинил Ребекке какое-то страдание. Вероятно, она как считала их брак идеальным, так бы и продолжала считать. С ее точки зрения, идеальный брак – это тот, который основан на общности духа, а неприличные плотские желания, по ее мнению, только пачкают высокий дух.
Последние несколько дней Ребекка очень много думала об этом. Ведь когда Жак вошел в комнату с предложением организовать пикник в дюнах, прежде он уже обсудил это с Маргарет. Сначала он спросил у кузины, хочет ли она пойти, а не у жены. Были и другие моменты, привлекшие внимание Ребекки, например, то, как чутко Маргарет внимала каждому слову, сказанному Жаком. Опытная кокетка, Ребекка хорошо знала, что мужчину легко можно купить, если внимательно его слушать. И вот бескровная Маргарет соблазняла Жака своим особым способом; на него же, с учетом его несчастья, такого рода приемы действовали гораздо сильнее, чем на нормального мужчину.
Эти размышления привели Ребекку к неожиданным выводам. Итак, Маргарет в известной степени ее соперница. Что за чушь! Пусть берет Жака, если ей так хочется. Странно, хотя Ребекке Жак был совсем не нужен, она все равно почувствовала себя уязвленной. А ведь она ему изменила. И к тому же между Жаком и Маргарет могли быть только платонические отношения, и никакие больше. Тем не менее у Ребекки возникло ощущение, что ее предали.
Ребекка горько улыбнулась. «Как удивительно устроены человеческие существа, какие мы странные и противоречивые!»
Казалось, Фелис единственная в доме пребывала эти дни в неизменно солнечном настроении. Она устроила еще несколько небольших званых вечеров, и, хотя состав гостей постоянно менялся, Джошуа Стерлинг неизменно присутствовал. Это было не случайно, напротив – по решению самой Фелис, поскольку список гостей составляла она. С одной стороны, Ребекку радовало, что Фелис забыла о своем горе, но с другой – ее беспокоил этот ухажер. Впрочем, может быть, следовало просто порадоваться за Фелис. В конце концов, хорошо, что хотя бы кто-то в этом доме получает удовольствие. Во всяком случае, своими страданиями Фелис это заслужила.
Новостей из Флориды никаких не было. Ребекка встречала все пакетботы на пристани, но Арман не писал никому. Даже матери. Иногда Ребекка думала, что ее сердце от тоски разорвется на части.
В довершение ко всему не далее как вчера Маргарет прочла ей очередную лекцию.
Это было утром в саду. Они срезали цветы для дома. Маргарет, которая до сих пор молчала, вдруг повернулась к Ребекке:
– Ребекка, я знаю, что ты на меня рассердишься, но я просто обязана сказать тебе это.
Захваченная врасплох, Ребекка осторожно поставила только что срезанную розу себе в корзину и хмуро посмотрела на Маргарет.
– Вот что, Маргарет: если это очередная проповедь, то прошу тебя, оставь ее при себе. Я не желаю ничего слышать, я не в настроении. У меня сейчас просто нет сил на это. И без того тошно.
– Но есть вещи более важные, чем твое настроение, Ребекка. – Губы Маргарет вытянулись в тонкую ниточку. – Такие как долг и честь!
Ребекка даже не пыталась сдержать стон. Снова честь!
Она не успела сказать и слова, как Маргарет ринулась в атаку.
– Разве ты не замечаешь, как несчастлив бедный Жак? Тебе что, безразличны все его дела?
– О каких делах ты говоришь, Маргарет? – удивленно посмотрела на нее Ребекка. – Насколько мне известно, бизнес у него идет прекрасно. Во всяком случае, ничего другого он мне не говорил.
Маргарет неодобрительно хмыкнула:
– Может быть, потому, что он видит, что ты не проявляешь к нему никакого интереса. Ведь тебя в нем все раздражает. Разве не так? Может, если бы ты…
У Ребекки не было настроения выслушивать советы кузины, как она должна вести себя с мужем.
– Мне кажется, – бросила она, – что ты зря тратишь столько энергии на лекции о том, как должна вести себя жена. Откуда, спрашивается, у тебя такой опыт?
Маргарет покраснела и упрямо сжала губы.
– Возможно, такого опыта у меня и нет, но это не мешает мне видеть, как несчастлив бедный Жак!
– Жак! Жак! – Ребекка начала выходить из себя. – Только об этом ты и можешь говорить? Ты бы хоть раз обратила внимание, как несчастлива я! Справедливости ради. Почему всегда только Жак?
– А почему, собственно говоря, ты должна быть несчастлива? – возразила Маргарет. – Ведь в ту ночь Эдуарду довести до конца свое черное дело не дали, не так ли? А теперь его и вовсе нет. Чего тебе бояться? Ты замужем за человеком, за которого хотела выйти. То есть заполучила мужа, о котором можно только мечтать. Ты хозяйка прекрасного дома и многих владений. Последние новости из Индии тоже хорошие: твои родители в полном порядке. Я повторяю: из-за чего тебе быть несчастной? Ребекка, да за такую счастливую судьбу ты должна пасть на колени и каждый день по нескольку раз благодарить Господа.
Маргарет произнесла свою тираду с такой добродетельной праведностью и таким пафосом, что Ребекка впервые в жизни спасовала перед кузиной. Что она могла ей ответить? Рассказать правду о Жаке и своих отношениях с Арманом? Поступи она так, это стало бы катастрофой для всех. Нет, возразить было абсолютно нечего.
Ребекка вздохнула:
– Маргарет, я не понимаю, это ссора? Зачем? Мы всегда были с тобой так близки. Хватит, пожалуйста, успокойся. Я даже обещаю, что попробую как-то поднять настроение Жака, если это сделает тебя счастливой.
– Вопрос не в моем счастье. – Маргарет слегка расслабилась, но не улыбнулась. – Конечно, очень жаль, Ребекка, если ты несчастлива, но, возможно, тебе следует в этом винить самое себя. А что касается меня, то я по-прежнему твоя преданная подруга. И всегда ею буду. Поэтому мне нужно было сказать тебе все это: ведь я вижу, что ты неправильно себя ведешь. Ты невнимательна к Жаку и его делам, будто они тебя вовсе не интересуют. Неужели не понятно?
– Понятно, понятно, – натянуто кивнула Ребекка. «А не догадывается ли она о нашей любви с Арманом? – вдруг мелькнуло у нее в голове. – Кажется, не должна. Во всяком случае, Маргарет никогда не проявляла особой проницательности в том, что касалось отношений между мужчиной и женщиной. И все же что она имела в виду, говоря, что если я считаю себя несчастливой, то это только по собственной вине? Насчет «потайного кабинета» Эдуарда знать она никак не может, это уж определенно. Жак, я уверена, никогда никому не скажет и…»
Задняя дверь дома внезапно скрипнула, прервав размышления Ребекки. Она подняла голову и увидела Люти, спускавшуюся по ступенькам. Очевидно, та направлялась в сад. Они разминулись с Маргарет, которая, видимо, шла к себе, и Люти быстрой походкой двинулась дальше.
Ребекка поспешила ее окликнуть.
Люти остановилась и прикрыла ладонью глаза от солнца.
– Ребекка, это вы?
– Да, Люти. Я пришла поговорить с вами. Всего несколько минут.
Люти направилась к ней, и Ребекку снова восхитила ее гибкая грация и гордая осанка.
– Я думаю, хозяйка дома может рассчитывать больше чем на несколько минут, – улыбаясь, проговорила Люти, садясь на каменную скамью рядом.
Некоторое время Ребекка сидела молча, не решаясь начать. Она свято верила в то, что обещания надо выполнять, но в этот момент ощущала невероятную потребность выговориться. Кроме того, разговор с Люти можно было не считать нарушением обещания, поскольку этой женщине она доверяла абсолютно.