Страница:
Конечно, Ребекка и Жак могли подождать. Жак даже несколько раз предлагал отложить бракосочетание, но Ребекка не согласилась. Кто знает, сколько еще продлятся эти волнения в Индии? И даже после того как все кончится, надо будет сначала обменяться письмами. А сколько времени займет переезд родителей из Индии в Штаты! По ее подсчетам на это могло уйти года два, а то и больше. Так долго Ребекка ждать не хотела. Жак был настолько благороден, что до свадьбы даже ни разу ее не поцеловал, подчеркивая тем самым, как хорошо умеет управлять собой, и дожидаясь, когда они станут мужем и женой. А ее тело требовало, горело от нетерпения исполнить свое предназначение, для которого она была рождена. Со страстностью, какую она в себе даже не подозревала, Ребекка жаждала превратиться в женщину. Настоящую женщину.
К счастью, Эдуард также не видел оснований, чтобы откладывать свадьбу. Ей показалось, что ему не терпится даже больше, чем Ребекке. Наконец все было окончательно решено, родителям отправили письмо и начали готовиться к свадьбе. В первый день нового года мечты Ребекки стали реальностью.
И вот теперь все позади. Свадьба прошла великолепно. Все домашние переехали на Берег Пиратов, предоставив дом в распоряжение молодоженов.
Ребекка медленно подняла голову и посмотрела на дверь. Пора бы ему уже появиться. Она ощущала сейчас свое тело поднимающимся тестом: упруго-мягким и как бы пенистым. Казалось, еще немного, и оно перельется через край.
Она оперлась на локоть и позвала. Ответа не последовало. Она позвала снова:
– Жак! Иди же! Я жду тебя!
После второго раза дверь медленно отворилась, и она увидела его. Освещенный мягким светом, падающим сзади из соседней гостиной, стоя в дверном проеме, он смотрелся как картина в дорогой раме. На нем был великолепный халат из тисненого темно-красного атласа. В этот момент? Как был потрясающе красив. Отныне и навеки он принадлежит только ей.
Ребекка улыбнулась и протянула руку. Он медленно приблизился, очень медленно, будто еле волоча ноги.
Ей не терпелось излить свою радость словами.
– О, Жак, дорогой! Я так счастлива! У нас была такая чудесная свадьба! Этот день я запомню на всю жизнь.
Он улыбнулся.
– Жак, поцелуй меня. Пожалуйста!
Ощутив, как под действием его веса проседает постель, Ребекка прикрыла глаза и жадно потянулась губами к его губам. Ладонь Жака коснулась ее груди, и от этого прикосновения соски ожили и затрепетали. Они были сейчас подобны цветкам, раскрывающим бутоны. По всему телу разлилось томное, расслабляющее тепло; она раскрыла губы, чтобы он мог восприять вкус ее рта, как пчела чувствует цветок.
Казалось, это длилось всего несколько блаженных мгновений. Его руки нежно скользили, знакомясь с ее телом и заставляя его гореть бурным, неистовым пламенем. А затем он неожиданно обмяк и уронил голову ей на плечо.
Она вдруг почувствовала, что он дрожит, и у самого уха Ребекка услышала странные звуки. Эти звуки издавал он.
До нее дошло: он плачет! Чтобы осознать это, потребовалось некоторое время. Охваченная предчувствием чего-то ужасного, испуганная, она схватила его за плечи.
– Жак! Что с тобой? Что-то случилось?
– Да, случилось. Со мной. Прости меня, Ребекка! – Теперь он рыдал. Открыто, не стесняясь. – Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?
– Простить? За что?
Рывком он высвободился из ее рук, а через мгновение она услышала, как хлопнула дверь. В ночной тишине этот стук прозвучал будто гром.
Вся в смятении, ничего не понимая, Ребекка села в постели, дрожа словно в лихорадке. «Что случилось? Я сделала что-то неподобающее? Но что?» К такому развитию событий она не была готова.
– Жак! – позвала она мягко. – Жак! Ответа не последовало. Что же теперь делать?
Ждать, когда он вернется? Самой пойти за ним в гостиную?
Не в силах вынести неопределенности, она нерешительно поднялась с постели и осторожно приблизилась к двери. С бешено колотящимся сердцем она стояла, положив ладонь на холодную дверную ручку. Затем приставила ухо к двери, но не услышала ни звука.
Сделав глубокой вздох, она заставила себя открыть дверь. Жак сидел в кресле у стола опустив плечи, спрятав голову в ладони. Вся его поза изображала безнадежность. На его изломанную фигуру падал неровный свет единственной зажженной свечи.
Тихо приблизившись, она встала на колени у его ног. Ей хотелось к нему прикоснуться, но она не осмелилась.
– Жак, – прошептала она. – Дорогой, пожалуйста, скажи мне, что произошло? Если я сделала что-то не так, скажи мне, чтобы я знала. Пожалуйста, не молчи!
Он медленно поднял голову, как будто она у него болела, и посмотрел на Ребекку. Выражение его глаз ее потрясло. Он сглотнул так, будто ему в рот влили очень горькое лекарство.
– Прости, – произнес он наконец. – Я веду себя очень плохо, я это знаю, как, впрочем, и все остальное. То, что я с тобой сделал, непростительно, а теперь вдобавок ко всему еще и причинил боль!
Ребекка почувствовала, как внутри ее поднимается холодный страх. О чем он говорит? Почему он так себя ведет? Неожиданно для себя она начала плакать, медленно, беззвучно. Слезы обжигали ее щеки, делая лицо некрасивым.
Увидев на ее лице слезы, Жак приглушенно всхлипнул и попытался их утереть.
– Пожалуйста, не плачь. Я попробую тебе объяснить. – Он взял ее руки в свои. – Я должен был рассказать тебе это с самого начала. Женившись, я поступил мерзко, гнусно и отвратительно.
Он сделал паузу, чтобы подобрать нужное слово. Ребекка, не имея сил молчать, взорвалась:
– Но ведь ты меня любишь! Я знаю, любишь. Он крепко, до боли, сжал ее руки, но она стерпела, понимая, что тем самым он пытался смягчить ее душевные страдания.
– Ребекка, в моей любви ты абсолютно не должна сомневаться. Я люблю тебя, очень, и именно поэтому нахожусь сейчас в таком состоянии. Мне не следовало поддаваться искушению и идти на поводу у собственной слабости. У меня не было на это никакого права. Мне следовало собраться с силами и позволить тебе уйти. Но я не смог.
– Жак, я ничего не понимаю из того, что ты сейчас говоришь. Скажи мне, в чем дело? Если ты не скажешь, я просто сойду с ума!
– Да, да. Я попробую. – Он еще сильнее сжал ее руки, но она не пыталась освободиться. – Ребекка… я сказал, что не имел права на тебе жениться. Скажу больше: вовлекая тебя во все это, я совершил подлость. Жутко сознавать, но все это правда. Я… я никогда не смогу быть для тебя настоящим мужем. – Последние слова он произнес скороговоркой.
Ребекка смотрела на него, ничего не понимая. Эти слова для нее ничего не значили.
– Все равно я не понимаю, в чем дело. Объясни! Все происходящее сейчас казалось ей нереальным.
Такого просто не может быть. Она, наверное, спит, и ей приснился страшный сон. Ребекка увидела, что он опять заплакал, но это ее уже не удивило.
– Я был ранен в битве при Новом Орлеане. Ранен так, что не могу больше иметь дела с женщинами. Теперь ты меня понимаешь?
Ребекка чувствовала, что ее начинает трясти.
– Но этого не может быть! Твой отец писал, что ты вернулся с войны невредимым. Всем известно, что ты не был ранен.
Жак попытался улыбнуться.
– Да, все верят, что это так. После окончания войны еще примерно год я оставался в Новом Орлеане, пока окончательно не зажила моя рана. Домой мне вообще не хотелось возвращаться, но больше ехать было некуда. О моем ранении никто не знал, поэтому дома я сказал, что ранен не был. Мое ранение не относилось к тем, о которых мужчина захотел бы рассказывать. Ты думаешь, как бы люди стали ко мне относиться, узнав, что я лишен своего мужского достоинства? Отец все время настаивал, чтобы я женился, вот я и проявил слабость. О моей ситуации он и понятия не имел, поэтому винить его в этом не надо. Во всем виноват только один я. Зная, что не могу быть тебе настоящим мужем, я позволил своему эгоизму и слабости одержать над собой верх.
Ребекке наконец удалось высвободить свои руки, и они безжизненно упали ей на колени. Жак нежно заключил ее лицо в свои ладони.
– Я так люблю тебя, моя дорогая. Я видел, что небезразличен тебе, а тут еще отец настаивал. Ему хотелось внука. Господи, Боже мой! – Его горький смех разрывал ей сердце. – А когда мы приехали сюда, в Саванну, и я увидел, как на тебя смотрят мужчины, то просто обезумел от ревности. Мысль о том, что ты можешь принадлежать другому, была для меня непереносима. И вот таким образом я приговорил тебя к браку, которому никогда не суждено быть настоящим. – Он замолк на несколько секунд, а затем добавил напряженным голосом: – Теперь ты понимаешь, почему я прошу у тебя прощения?
Ребекка смотрела на него в оцепенении, потеряв на время способность ясно мыслить.
Жак вздохнул и выпустил ее лицо из своих рук. Откинувшись на спинку кресла, он сник, как будто произнесенные слова его полностью опустошили.
К Ребекке наконец вернулся голос.
– Жак… Расскажи о том, как это случилось. Может, тогда я смогу понять, о чем ты говоришь. Потому что пока это… это кажется мне нереальным!
– Ты уверена, что хочешь знать?
Она молча кивнула. Он снова вздохнул:
– Хорошо. Я расскажу тебе, хотя как это может тебя утешить?
Отчаянным и безрассудным Жак никогда не был. Даже будучи подростком, он всегда старался избегать драк. И это было не из-за трусости. Нет. Просто Жак испытывал отвращение к любому насилию.
Тем не менее, когда в 1812 году по всей стране распространилась весть о войне с Великобританией, Жак начал подумывать о своем участии в ополчении. Эдуард Молино, много лет знакомый с Эндрю Джэксоном, одним из первых получил его волнующее воззвание «К оружию!».
«Граждане! Я обращаюсь к вам от имени правительства. Война между Соединенными Штатами и Великобританией неизбежна! Нам необходимы добровольцы, не меньше пятидесяти тысяч. Неужели теперь, когда наступил решающий момент, мы будем прятаться по углам? Неужели мы дадим превратить себя в рабов Георга III? Или Наполеона? Или станем крепостными русского царя? Нет, мы, рожденные свободными, сыновья единственной существующей сейчас в мире республики, никогда не допустим этого.
Но за что мы собираемся воевать? За то, чтобы удовлетворить мстительные амбиции коррумпированных министров? Нет. Чтобы какой-нибудь генерал нацепил себе на грудь очередную звезду? Нет. Мы собираемся воевать ради укрепления национального единства… во имя защиты наших граждан, живущих на побережье… чтобы отстоять наше право на свободную торговлю.
Прежде всего я обращаюсь к молодежи. Приходите к нам. Вставайте под наши знамена. И да поможет нам Бог…
Генерал Эндрю Джэксон».
Прочитав это воззвание, Жак принял решение идти на войну. Сам Эдуард участвовать в ополчении не мог: ему нужно было вести хозяйство, поэтому миссия поддержать честь семьи была возложена на старшего сына. Когда война наконец была объявлена, Эдуард написал генералу Джэксону о желании сына вступить под его командование. Ответ пришел со следующей почтой Джэксон предлагал Жаку явиться в лагерь ополчения, присваивал ему офицерское звание майора и сообщал, что служить тот будет под его началом. Обычно полевых командиров в ополчении выбирали общим голосованием, но у генерала Джэксона был другой подход. Он предпочитал сам лично назначать офицеров на командные должности, заявляя: «Мне нужны люди, умеющие воевать и способные держать солдат в полном подчинении».
Жак появился в лагере генерала Джэксона в октябре 1813 года. Лагерь располагался в местечке на реке Теннесси, которое носило название форт Депозит. Первый бой армия Джэксона провела с индейцами племени крик. Когда разразилась война с Великобританией, индейцы крики выступили на стороне англичан. В августе в форту Миме на территории Миссисипи крики вырезали 240 человек. Джэксон отдал приказ: подавить сопротивление индейцев.
Впервые увидев Джэксона, Жак ужаснулся. На генерала было страшно смотреть. Только за месяц перед этим его тяжело ранило на дуэли в Теннесси, и он чудом остался в живых. У него были прострелены левое плечо и рука. Рана была в ужасном состоянии, и хирург хотел ампутировать руку. Находясь на грани беспамятства, генерал беспрестанно твердил: «Я должен сохранить руку». И сохранил.
Жак был поражен изможденным видом генерала. С раненой рукой на перевязи он едва мог держаться в седле, и все же ему удалось со своими людьми совершить марш-бросок в тридцать две мили за девять часов.
При этом он сохранял огонь и бодрость духа, которые восхищали Жака еще во время визита Джэксона в «Дом мечты». Здоровой рукой генерал хлопнул Жака по плечу.
– Это ты, Молино, я так рад тебя видеть! К сожалению, много времени входить в курс дела у тебя здесь не будет. Скоро мы отправляемся бить краснокожих, месяца через два или даже раньше. Если, конечно, до этого не умрем все с голоду. Враг, которого я страшусь больше, чем самых враждебных криков, чудовище по имени Голод. Но я намерен двигаться вперед, даже если придется питаться одними желудями! Скорее умру, чем отступлю!
Последующие дни подтвердили правоту этих слов. Еды не хватало, как, впрочем, и всего остального. Однажды Жак услышал, как солдат жаловался генералу на голод.
– Парень, я голоден не меньше! – воскликнул генерал. – Но готов разделить с тобой свою порцию желудей.
Следующие два месяца Жак постигал премудрости военной службы, которые оказались не такими уж хитрыми. И преуспел в этом настолько, что Джэксон сделал его одним из своих помощников. Поскольку генерал имел обыкновение доводить себя до полного изнеможения, почти не спал, мало ел, Жаку приходилось терпеть то же самое.
Большую часть отведенных на подготовку шестидесяти дней они провели на реке Куса в северо-западной Джорджии, где солдатам был дан наряд рубить лес и строить укрепление, которое было названо форт Стротер.
Затем до них дошли сведения, что в деревне Таллахатчи в тридцати милях отсюда собралось свыше двух сотен враждебных индейцев. Поскольку генерал Джэксон еще не вполне оправился после ранения, на бой с краснокожими он отправил одного из своих наиболее проверенных офицеров, бригадного генерала Коффи, дав ему тысячу человек.
3 ноября 1813 года, утром, Жак принял свой первый бой.
– Помни, Жак, ты мои глаза и уши, – напутствовал его генерал Джэксон. – Отправляйся с Коффи т сообщай мне обо всем, что там происходит.
Американцы, многократно превосходившие индейцев по численности, жестоко с ними расправились. Позднее один из участников этой схватки, Дэви Крокетт, писал: «Мы расстреливали их, как волков».
Жак был в самой гуще сражения. Окутанный клубами порохового дыма, он все время палил из пистолета, и ему даже показалось, что поразил нескольких врагов. Когда закончилась бойня, он скрылся в кустах: его долго рвало, казалось, желудок вывернулся наизнанку.
В результате сражения все мятежные индейцы были убиты, а женщины и дети (восемьдесят четыре человека) взяты в плен и привезены в форт Стротер. Что касается американцев, то пятеро из них были убиты и сорок один ранен. В своем донесении генерал Джэксон написал: «За форт Миме мы отомстили».
Когда пленники были привезены в форт Стротер, Жак получил возможность познакомиться с еще одной чертой характера генерала Джэксона, которая его одновременно тронула и удивила.
Среди пленных индейцев оказался трехлетний мальчик. Его родители погибли, а женщины племени крик почему-то о нем не заботились. Один из офицеров предложил Джэксону его убить. Эндрю Джэксон внимательно посмотрел на офицера, затем молча взял здоровой рукой кусок коричневого сахара (а он был у них в то время на вес золота), растворил в воде и заставил мальчика выпить. Позднее он отправил его в Хантсвилл, полностью оплатив содержание.
Однажды утром, вскоре после возвращения армии из похода, Джэксон собрал помощников и обратился к ним со следующей речью:
– Итак, джентльмены, пора начинать! Я был вынужден некоторое время валяться в постели, но времени зря не терял – у меня созрел план. Мы переходим в наступление, двигаясь на юго-запад, по пути рассеиваем банды краснокожих, а затем поворачиваем на Мобил. Таким образом, у нас открывается широкая дорога от Теннесси к заливу [11]. И наконец, наносим главный удар! Мы вторгаемся во Флориду, овладеваем Пенсаколой, раз и навсегда изгоняем презренных испанцев, думающих, что нам не известно об их якобы тайном сотрудничестве с англичанами и криками!
Это был грандиозный план, но его осуществление заняло гораздо больше времени, чем предполагал Жак. Он постоянно находился рядом с генералом: сражался, страдал вместе с ним, когда они были вынуждены голодать – а такое случалось нередко, – утопал по колено в непролазном болоте.
Наконец 9 августа 1814 года, почти через год после первой стычки, с индейцами племени крик был подписан мирный договор, согласно которому они отказывались от двадцати трех миллионов акров земли. На этих землях были основаны потом два новых штата, Алабама и Джорджия.
Да, победа далась очень непросто. Пищу приходилось добывать с большим трудом. И у Джэксона тоже было не все в порядке: рука зажила, но он постоянно страдал от приступов лихорадки, усугубленных частым недоеданием. В довершение ко всему экспансивный Джэксон все время конфликтовал со своими прямыми начальниками и правительством в Вашингтоне. Положение усложнялось еще и тем, что ополченцы подписывали контракт на год, который подходил к концу. Недовольные плохим питанием и вооружением, они группами начали покидать армию. Джэксону пришлось отправить вербовщиков по стране с целью привлечения новых добровольцев, и те появились, поскольку, став популярным военным героем, Джэксон был теперь повсюду известен.
У Жака контракт тоже кончался, но он принял решение остаться. Войной он, конечно, был сыт по горло, удерживали его здесь лишь чувство долга и восхищение Эндрю Джэксоном. Жак понимал, что сейчас он находится рядом с человеком, который войдет в историю как национальный герой.
Только теперь Джэксон смог перейти к осуществлению своей мечты, которую вынашивал двадцать лет, – захватить Пенсаколу. Испанцы уже открыто вступили в союз с Великобританией, и в городе располагался английский гарнизон. Ходили слухи, что они собираются штурмовать Мобил и Новый Орлеан.
Это был самый критический момент во всей военной кампании. Англичане захватили Вашингтон, столица была оккупирована, и Джэксону просто некому было докладывать, поскольку местопребывание правительства было не известно. В создавшихся условиях генерал Джэксон единолично принял решение совершить бросок на Пенсаколу.
Второго ноября с тремя тысячами человек генерал Джэксон двинулся на Флориду и шестого уже был у Пенсаколы. В бухте базировалось семь английских военных кораблей.
Вначале генерал совершил жест доброй воли, послав под белым флагом парламентера с требованием: «если испанцы хотят подтвердить свой нейтралитет», три форта, расположенные в этом районе, – Барранкас, Санта-Роса и Сан-Мигель – должны быть сданы американцам. Но белый флаг был сожжен, а парламентер не вернулся.
На следующее утро войска Джэксона штурмовали город. Сражение было ожесточенным, но недолгим, после чего Пенсакола и форт Сан-Мигель перешли в руки Джэксона. Испанцы оказали яростное сопротивление; на овладение этими двумя населенными пунктами ушло так много сил, что атаку на форт Барранкас (он находился отсюда на расстоянии четырнадцати миль и был под властью англичан) Джэксон решил отложить до утра.
В три часа утра перед боем Джэксон собрал офицеров. Жак, разумеется, был рядом. С момента начала военных действий ему не удалось поспать ни минуты. Неожиданно земля содрогнулась от сильнейшего взрыва. Вскоре пришло сообщение, что британцы взорвали форт Барранкас и перебрались на свои корабли.
Понимая, что его план находится под угрозой срыва, и опасаясь нападения англичан на Мобил, Джэксон немедленно направил туда часть своих людей.
Но целью англичан был не Мобил, а Новый Орлеан. С точки зрения тактики захватить Мобил было проще, но они предпочли другой вариант и направились в Луизиану. К Новому Орлеану плыла британская армада: десять тысяч моряков, пятнадцать сотен морской пехоты и девяносто шесть сотен сухопутных пехотинцев. На кораблях находились также жены офицеров со своими юбками, тряпками и прочим. Надо полагать, англичане собирались обосноваться в Новом Орлеане надолго. Тем временем генерал Джэксон, не имея сведений о размерах британских сил, также двигался к Новому Орлеану.
Ему удалось добраться туда первым. Вечером седьмого января Жак находился в штабе Джэксона. Штаб располагался у канала Родригес, по которому проходила их главная линия обороны. Это было накануне сражения, которое вошло в историю как Битва при Новом Орлеане.
Следует заметить, что большую часть времени пребывания в городе генерал Джэксон болел дизентерией, но, несмотря на это, был одержим мыслью о победе. Он приказал пройтись по улицам Нового Орлеана и рекрутировать всех более или менее годных мужчин, включая негров и пиратов из района Жан-Лафитт. И вот сейчас новобранцы вместе с опытными стрелками из Теннесси и Кентукки занимали окопы, вырытые вдоль канала. Их было около четырех с половиной тысяч. Генерал Джэксон только что получил сообщение, что командующий британскими силами, генерал сэр Эдвард Пакенхем, рано утром атаковал позиции американцев силами семидесяти пяти сотен солдат-ветеранов, направив их через тростниковые поля.
Первое реальное столкновение произошло как раз на Рождество. Войска Джэксона отбросили англичан. До сих пор были лишь стычки, но Жак, соглашаясь с Джэксоном, понимал, что приближается решающий бой.
Половину своих людей Джэксон отправил немного поспать, другим же приказал оставаться на опорных позициях. Генерал с помощниками, включая Жака, лег около полуночи. Спали они на полу, положив рядом пистолеты и вытащив из ножен сабли.
В начале второго прибыл разведчик с донесением, что большие силы противника начали форсировать реку.
– Подъем, джентльмены! – крикнул Джэксон. – Отдых закончен.
Она вышли на бодрящий ночной холод, чтобы в последний раз проверить линию обороны. Жак неотступно следовал за генералом. Они переходили от группы к группе, и Жака поразило, как много солдат Джэксон знает по имени.
У тлеющего костра собралась группа пиратов из Лафитта. На красные угольки капал кофе, сваренный по старому креольскому рецепту.
– Запах у этого кофе много лучше, чем у того, что пьем мы, – заметил Джэксон, обращаясь к их предводителю по прозвищу Ты-Доминик. – Контрабандное?
– Возможно, и так, генерал, – ответил Ты-Доминик, налил чашку и передал Джэксону.
В шесть утра сквозь поднимающийся туман пробился молочный свет. Пикеты разведчиков рапортовали, что меньше чем в полумиле отсюда англичане начали формировать колонны. Джэксон с Жаком и двумя другими помощниками стоял у бруствера, внимательно осматривая в подзорную трубу местность. Где-то из середины тростникового поля поднялась ракета, с шипением поливая землю голубым и серебряным дождем.
– Надо понимать, что это их сигнал к наступлению, – сказал Джэксон. И, повернувшись к Жаку, тихо добавил: – Я чувствую себя так, словно вся моя прежняя жизнь была только прелюдией к этому моменту.
И тут поднялся ветер, спасительный ветер. Он разогнал туман и открыл колонны наступающих англичан. Этого Жаку не забыть никогда. Англичане были прямо перед ним, примерно в шестистах метрах. Ночной мороз превратил тростник в изящные серебряные стебли. И через этот серебряный ковер двигалась грозная масса в красных мундирах, перекрещенных белыми ремнями, ощетинившись частоколом штыков.
Ружья американцев действовали эффективно на расстоянии не больше трехсот шестидесяти пяти метров, поэтому следовало набраться терпения и ждать. Генерал Джэксон передал по линии: «Каждому наметить цель».
И вот наконец последовал приказ:
– Огонь!
Со стороны бруствера полыхнуло оранжевое пламя. Первая цепь солдат Джэксона сделала несколько шагов назад, чтобы перезарядить ружья, а ее место заняла вторая. И снова был дан приказ начать огонь, а затем вперед выступила третья цепь.
И вот уже ряды наступающих начали редеть. Люди падали, земля становилась красной от английских мундиров и от крови. Но они продолжали идти, не соблюдая строя и спотыкаясь о трупы. Жак увидел, как вдоль цепи скачут верховые офицеры, понукая солдат двигаться вперед. По ним ударил еще один залп мушкетов, и лошади поднялись на дыбы, сбрасывая седоков. Потом стало известно, что среди этих офицеров находился и командующий, генерал Пакенхем. Он тоже погиб.
Казалось, атака англичан отбита. Нападающие были в панике и смятении. Но Жак увидел, что снова появились офицеры, на этот раз пешие. Они шли позади солдат, били их плашмя саблями по спинам, заставляя идти в атаку. Впереди, размахивая саблей, прямо в направлении канала бежал офицер. За ним следовало около сотни английских солдат, половина которых полезли в канал. Из ледяной воды смогли выбраться лишь человек двадцать. Они ринулись на бруствер недалеко от того места, где находился Жак.
К счастью, Эдуард также не видел оснований, чтобы откладывать свадьбу. Ей показалось, что ему не терпится даже больше, чем Ребекке. Наконец все было окончательно решено, родителям отправили письмо и начали готовиться к свадьбе. В первый день нового года мечты Ребекки стали реальностью.
И вот теперь все позади. Свадьба прошла великолепно. Все домашние переехали на Берег Пиратов, предоставив дом в распоряжение молодоженов.
Ребекка медленно подняла голову и посмотрела на дверь. Пора бы ему уже появиться. Она ощущала сейчас свое тело поднимающимся тестом: упруго-мягким и как бы пенистым. Казалось, еще немного, и оно перельется через край.
Она оперлась на локоть и позвала. Ответа не последовало. Она позвала снова:
– Жак! Иди же! Я жду тебя!
После второго раза дверь медленно отворилась, и она увидела его. Освещенный мягким светом, падающим сзади из соседней гостиной, стоя в дверном проеме, он смотрелся как картина в дорогой раме. На нем был великолепный халат из тисненого темно-красного атласа. В этот момент? Как был потрясающе красив. Отныне и навеки он принадлежит только ей.
Ребекка улыбнулась и протянула руку. Он медленно приблизился, очень медленно, будто еле волоча ноги.
Ей не терпелось излить свою радость словами.
– О, Жак, дорогой! Я так счастлива! У нас была такая чудесная свадьба! Этот день я запомню на всю жизнь.
Он улыбнулся.
– Жак, поцелуй меня. Пожалуйста!
Ощутив, как под действием его веса проседает постель, Ребекка прикрыла глаза и жадно потянулась губами к его губам. Ладонь Жака коснулась ее груди, и от этого прикосновения соски ожили и затрепетали. Они были сейчас подобны цветкам, раскрывающим бутоны. По всему телу разлилось томное, расслабляющее тепло; она раскрыла губы, чтобы он мог восприять вкус ее рта, как пчела чувствует цветок.
Казалось, это длилось всего несколько блаженных мгновений. Его руки нежно скользили, знакомясь с ее телом и заставляя его гореть бурным, неистовым пламенем. А затем он неожиданно обмяк и уронил голову ей на плечо.
Она вдруг почувствовала, что он дрожит, и у самого уха Ребекка услышала странные звуки. Эти звуки издавал он.
До нее дошло: он плачет! Чтобы осознать это, потребовалось некоторое время. Охваченная предчувствием чего-то ужасного, испуганная, она схватила его за плечи.
– Жак! Что с тобой? Что-то случилось?
– Да, случилось. Со мной. Прости меня, Ребекка! – Теперь он рыдал. Открыто, не стесняясь. – Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?
– Простить? За что?
Рывком он высвободился из ее рук, а через мгновение она услышала, как хлопнула дверь. В ночной тишине этот стук прозвучал будто гром.
Вся в смятении, ничего не понимая, Ребекка села в постели, дрожа словно в лихорадке. «Что случилось? Я сделала что-то неподобающее? Но что?» К такому развитию событий она не была готова.
– Жак! – позвала она мягко. – Жак! Ответа не последовало. Что же теперь делать?
Ждать, когда он вернется? Самой пойти за ним в гостиную?
Не в силах вынести неопределенности, она нерешительно поднялась с постели и осторожно приблизилась к двери. С бешено колотящимся сердцем она стояла, положив ладонь на холодную дверную ручку. Затем приставила ухо к двери, но не услышала ни звука.
Сделав глубокой вздох, она заставила себя открыть дверь. Жак сидел в кресле у стола опустив плечи, спрятав голову в ладони. Вся его поза изображала безнадежность. На его изломанную фигуру падал неровный свет единственной зажженной свечи.
Тихо приблизившись, она встала на колени у его ног. Ей хотелось к нему прикоснуться, но она не осмелилась.
– Жак, – прошептала она. – Дорогой, пожалуйста, скажи мне, что произошло? Если я сделала что-то не так, скажи мне, чтобы я знала. Пожалуйста, не молчи!
Он медленно поднял голову, как будто она у него болела, и посмотрел на Ребекку. Выражение его глаз ее потрясло. Он сглотнул так, будто ему в рот влили очень горькое лекарство.
– Прости, – произнес он наконец. – Я веду себя очень плохо, я это знаю, как, впрочем, и все остальное. То, что я с тобой сделал, непростительно, а теперь вдобавок ко всему еще и причинил боль!
Ребекка почувствовала, как внутри ее поднимается холодный страх. О чем он говорит? Почему он так себя ведет? Неожиданно для себя она начала плакать, медленно, беззвучно. Слезы обжигали ее щеки, делая лицо некрасивым.
Увидев на ее лице слезы, Жак приглушенно всхлипнул и попытался их утереть.
– Пожалуйста, не плачь. Я попробую тебе объяснить. – Он взял ее руки в свои. – Я должен был рассказать тебе это с самого начала. Женившись, я поступил мерзко, гнусно и отвратительно.
Он сделал паузу, чтобы подобрать нужное слово. Ребекка, не имея сил молчать, взорвалась:
– Но ведь ты меня любишь! Я знаю, любишь. Он крепко, до боли, сжал ее руки, но она стерпела, понимая, что тем самым он пытался смягчить ее душевные страдания.
– Ребекка, в моей любви ты абсолютно не должна сомневаться. Я люблю тебя, очень, и именно поэтому нахожусь сейчас в таком состоянии. Мне не следовало поддаваться искушению и идти на поводу у собственной слабости. У меня не было на это никакого права. Мне следовало собраться с силами и позволить тебе уйти. Но я не смог.
– Жак, я ничего не понимаю из того, что ты сейчас говоришь. Скажи мне, в чем дело? Если ты не скажешь, я просто сойду с ума!
– Да, да. Я попробую. – Он еще сильнее сжал ее руки, но она не пыталась освободиться. – Ребекка… я сказал, что не имел права на тебе жениться. Скажу больше: вовлекая тебя во все это, я совершил подлость. Жутко сознавать, но все это правда. Я… я никогда не смогу быть для тебя настоящим мужем. – Последние слова он произнес скороговоркой.
Ребекка смотрела на него, ничего не понимая. Эти слова для нее ничего не значили.
– Все равно я не понимаю, в чем дело. Объясни! Все происходящее сейчас казалось ей нереальным.
Такого просто не может быть. Она, наверное, спит, и ей приснился страшный сон. Ребекка увидела, что он опять заплакал, но это ее уже не удивило.
– Я был ранен в битве при Новом Орлеане. Ранен так, что не могу больше иметь дела с женщинами. Теперь ты меня понимаешь?
Ребекка чувствовала, что ее начинает трясти.
– Но этого не может быть! Твой отец писал, что ты вернулся с войны невредимым. Всем известно, что ты не был ранен.
Жак попытался улыбнуться.
– Да, все верят, что это так. После окончания войны еще примерно год я оставался в Новом Орлеане, пока окончательно не зажила моя рана. Домой мне вообще не хотелось возвращаться, но больше ехать было некуда. О моем ранении никто не знал, поэтому дома я сказал, что ранен не был. Мое ранение не относилось к тем, о которых мужчина захотел бы рассказывать. Ты думаешь, как бы люди стали ко мне относиться, узнав, что я лишен своего мужского достоинства? Отец все время настаивал, чтобы я женился, вот я и проявил слабость. О моей ситуации он и понятия не имел, поэтому винить его в этом не надо. Во всем виноват только один я. Зная, что не могу быть тебе настоящим мужем, я позволил своему эгоизму и слабости одержать над собой верх.
Ребекке наконец удалось высвободить свои руки, и они безжизненно упали ей на колени. Жак нежно заключил ее лицо в свои ладони.
– Я так люблю тебя, моя дорогая. Я видел, что небезразличен тебе, а тут еще отец настаивал. Ему хотелось внука. Господи, Боже мой! – Его горький смех разрывал ей сердце. – А когда мы приехали сюда, в Саванну, и я увидел, как на тебя смотрят мужчины, то просто обезумел от ревности. Мысль о том, что ты можешь принадлежать другому, была для меня непереносима. И вот таким образом я приговорил тебя к браку, которому никогда не суждено быть настоящим. – Он замолк на несколько секунд, а затем добавил напряженным голосом: – Теперь ты понимаешь, почему я прошу у тебя прощения?
Ребекка смотрела на него в оцепенении, потеряв на время способность ясно мыслить.
Жак вздохнул и выпустил ее лицо из своих рук. Откинувшись на спинку кресла, он сник, как будто произнесенные слова его полностью опустошили.
К Ребекке наконец вернулся голос.
– Жак… Расскажи о том, как это случилось. Может, тогда я смогу понять, о чем ты говоришь. Потому что пока это… это кажется мне нереальным!
– Ты уверена, что хочешь знать?
Она молча кивнула. Он снова вздохнул:
– Хорошо. Я расскажу тебе, хотя как это может тебя утешить?
Отчаянным и безрассудным Жак никогда не был. Даже будучи подростком, он всегда старался избегать драк. И это было не из-за трусости. Нет. Просто Жак испытывал отвращение к любому насилию.
Тем не менее, когда в 1812 году по всей стране распространилась весть о войне с Великобританией, Жак начал подумывать о своем участии в ополчении. Эдуард Молино, много лет знакомый с Эндрю Джэксоном, одним из первых получил его волнующее воззвание «К оружию!».
«Граждане! Я обращаюсь к вам от имени правительства. Война между Соединенными Штатами и Великобританией неизбежна! Нам необходимы добровольцы, не меньше пятидесяти тысяч. Неужели теперь, когда наступил решающий момент, мы будем прятаться по углам? Неужели мы дадим превратить себя в рабов Георга III? Или Наполеона? Или станем крепостными русского царя? Нет, мы, рожденные свободными, сыновья единственной существующей сейчас в мире республики, никогда не допустим этого.
Но за что мы собираемся воевать? За то, чтобы удовлетворить мстительные амбиции коррумпированных министров? Нет. Чтобы какой-нибудь генерал нацепил себе на грудь очередную звезду? Нет. Мы собираемся воевать ради укрепления национального единства… во имя защиты наших граждан, живущих на побережье… чтобы отстоять наше право на свободную торговлю.
Прежде всего я обращаюсь к молодежи. Приходите к нам. Вставайте под наши знамена. И да поможет нам Бог…
Генерал Эндрю Джэксон».
Прочитав это воззвание, Жак принял решение идти на войну. Сам Эдуард участвовать в ополчении не мог: ему нужно было вести хозяйство, поэтому миссия поддержать честь семьи была возложена на старшего сына. Когда война наконец была объявлена, Эдуард написал генералу Джэксону о желании сына вступить под его командование. Ответ пришел со следующей почтой Джэксон предлагал Жаку явиться в лагерь ополчения, присваивал ему офицерское звание майора и сообщал, что служить тот будет под его началом. Обычно полевых командиров в ополчении выбирали общим голосованием, но у генерала Джэксона был другой подход. Он предпочитал сам лично назначать офицеров на командные должности, заявляя: «Мне нужны люди, умеющие воевать и способные держать солдат в полном подчинении».
Жак появился в лагере генерала Джэксона в октябре 1813 года. Лагерь располагался в местечке на реке Теннесси, которое носило название форт Депозит. Первый бой армия Джэксона провела с индейцами племени крик. Когда разразилась война с Великобританией, индейцы крики выступили на стороне англичан. В августе в форту Миме на территории Миссисипи крики вырезали 240 человек. Джэксон отдал приказ: подавить сопротивление индейцев.
Впервые увидев Джэксона, Жак ужаснулся. На генерала было страшно смотреть. Только за месяц перед этим его тяжело ранило на дуэли в Теннесси, и он чудом остался в живых. У него были прострелены левое плечо и рука. Рана была в ужасном состоянии, и хирург хотел ампутировать руку. Находясь на грани беспамятства, генерал беспрестанно твердил: «Я должен сохранить руку». И сохранил.
Жак был поражен изможденным видом генерала. С раненой рукой на перевязи он едва мог держаться в седле, и все же ему удалось со своими людьми совершить марш-бросок в тридцать две мили за девять часов.
При этом он сохранял огонь и бодрость духа, которые восхищали Жака еще во время визита Джэксона в «Дом мечты». Здоровой рукой генерал хлопнул Жака по плечу.
– Это ты, Молино, я так рад тебя видеть! К сожалению, много времени входить в курс дела у тебя здесь не будет. Скоро мы отправляемся бить краснокожих, месяца через два или даже раньше. Если, конечно, до этого не умрем все с голоду. Враг, которого я страшусь больше, чем самых враждебных криков, чудовище по имени Голод. Но я намерен двигаться вперед, даже если придется питаться одними желудями! Скорее умру, чем отступлю!
Последующие дни подтвердили правоту этих слов. Еды не хватало, как, впрочем, и всего остального. Однажды Жак услышал, как солдат жаловался генералу на голод.
– Парень, я голоден не меньше! – воскликнул генерал. – Но готов разделить с тобой свою порцию желудей.
Следующие два месяца Жак постигал премудрости военной службы, которые оказались не такими уж хитрыми. И преуспел в этом настолько, что Джэксон сделал его одним из своих помощников. Поскольку генерал имел обыкновение доводить себя до полного изнеможения, почти не спал, мало ел, Жаку приходилось терпеть то же самое.
Большую часть отведенных на подготовку шестидесяти дней они провели на реке Куса в северо-западной Джорджии, где солдатам был дан наряд рубить лес и строить укрепление, которое было названо форт Стротер.
Затем до них дошли сведения, что в деревне Таллахатчи в тридцати милях отсюда собралось свыше двух сотен враждебных индейцев. Поскольку генерал Джэксон еще не вполне оправился после ранения, на бой с краснокожими он отправил одного из своих наиболее проверенных офицеров, бригадного генерала Коффи, дав ему тысячу человек.
3 ноября 1813 года, утром, Жак принял свой первый бой.
– Помни, Жак, ты мои глаза и уши, – напутствовал его генерал Джэксон. – Отправляйся с Коффи т сообщай мне обо всем, что там происходит.
Американцы, многократно превосходившие индейцев по численности, жестоко с ними расправились. Позднее один из участников этой схватки, Дэви Крокетт, писал: «Мы расстреливали их, как волков».
Жак был в самой гуще сражения. Окутанный клубами порохового дыма, он все время палил из пистолета, и ему даже показалось, что поразил нескольких врагов. Когда закончилась бойня, он скрылся в кустах: его долго рвало, казалось, желудок вывернулся наизнанку.
В результате сражения все мятежные индейцы были убиты, а женщины и дети (восемьдесят четыре человека) взяты в плен и привезены в форт Стротер. Что касается американцев, то пятеро из них были убиты и сорок один ранен. В своем донесении генерал Джэксон написал: «За форт Миме мы отомстили».
Когда пленники были привезены в форт Стротер, Жак получил возможность познакомиться с еще одной чертой характера генерала Джэксона, которая его одновременно тронула и удивила.
Среди пленных индейцев оказался трехлетний мальчик. Его родители погибли, а женщины племени крик почему-то о нем не заботились. Один из офицеров предложил Джэксону его убить. Эндрю Джэксон внимательно посмотрел на офицера, затем молча взял здоровой рукой кусок коричневого сахара (а он был у них в то время на вес золота), растворил в воде и заставил мальчика выпить. Позднее он отправил его в Хантсвилл, полностью оплатив содержание.
Однажды утром, вскоре после возвращения армии из похода, Джэксон собрал помощников и обратился к ним со следующей речью:
– Итак, джентльмены, пора начинать! Я был вынужден некоторое время валяться в постели, но времени зря не терял – у меня созрел план. Мы переходим в наступление, двигаясь на юго-запад, по пути рассеиваем банды краснокожих, а затем поворачиваем на Мобил. Таким образом, у нас открывается широкая дорога от Теннесси к заливу [11]. И наконец, наносим главный удар! Мы вторгаемся во Флориду, овладеваем Пенсаколой, раз и навсегда изгоняем презренных испанцев, думающих, что нам не известно об их якобы тайном сотрудничестве с англичанами и криками!
Это был грандиозный план, но его осуществление заняло гораздо больше времени, чем предполагал Жак. Он постоянно находился рядом с генералом: сражался, страдал вместе с ним, когда они были вынуждены голодать – а такое случалось нередко, – утопал по колено в непролазном болоте.
Наконец 9 августа 1814 года, почти через год после первой стычки, с индейцами племени крик был подписан мирный договор, согласно которому они отказывались от двадцати трех миллионов акров земли. На этих землях были основаны потом два новых штата, Алабама и Джорджия.
Да, победа далась очень непросто. Пищу приходилось добывать с большим трудом. И у Джэксона тоже было не все в порядке: рука зажила, но он постоянно страдал от приступов лихорадки, усугубленных частым недоеданием. В довершение ко всему экспансивный Джэксон все время конфликтовал со своими прямыми начальниками и правительством в Вашингтоне. Положение усложнялось еще и тем, что ополченцы подписывали контракт на год, который подходил к концу. Недовольные плохим питанием и вооружением, они группами начали покидать армию. Джэксону пришлось отправить вербовщиков по стране с целью привлечения новых добровольцев, и те появились, поскольку, став популярным военным героем, Джэксон был теперь повсюду известен.
У Жака контракт тоже кончался, но он принял решение остаться. Войной он, конечно, был сыт по горло, удерживали его здесь лишь чувство долга и восхищение Эндрю Джэксоном. Жак понимал, что сейчас он находится рядом с человеком, который войдет в историю как национальный герой.
Только теперь Джэксон смог перейти к осуществлению своей мечты, которую вынашивал двадцать лет, – захватить Пенсаколу. Испанцы уже открыто вступили в союз с Великобританией, и в городе располагался английский гарнизон. Ходили слухи, что они собираются штурмовать Мобил и Новый Орлеан.
Это был самый критический момент во всей военной кампании. Англичане захватили Вашингтон, столица была оккупирована, и Джэксону просто некому было докладывать, поскольку местопребывание правительства было не известно. В создавшихся условиях генерал Джэксон единолично принял решение совершить бросок на Пенсаколу.
Второго ноября с тремя тысячами человек генерал Джэксон двинулся на Флориду и шестого уже был у Пенсаколы. В бухте базировалось семь английских военных кораблей.
Вначале генерал совершил жест доброй воли, послав под белым флагом парламентера с требованием: «если испанцы хотят подтвердить свой нейтралитет», три форта, расположенные в этом районе, – Барранкас, Санта-Роса и Сан-Мигель – должны быть сданы американцам. Но белый флаг был сожжен, а парламентер не вернулся.
На следующее утро войска Джэксона штурмовали город. Сражение было ожесточенным, но недолгим, после чего Пенсакола и форт Сан-Мигель перешли в руки Джэксона. Испанцы оказали яростное сопротивление; на овладение этими двумя населенными пунктами ушло так много сил, что атаку на форт Барранкас (он находился отсюда на расстоянии четырнадцати миль и был под властью англичан) Джэксон решил отложить до утра.
В три часа утра перед боем Джэксон собрал офицеров. Жак, разумеется, был рядом. С момента начала военных действий ему не удалось поспать ни минуты. Неожиданно земля содрогнулась от сильнейшего взрыва. Вскоре пришло сообщение, что британцы взорвали форт Барранкас и перебрались на свои корабли.
Понимая, что его план находится под угрозой срыва, и опасаясь нападения англичан на Мобил, Джэксон немедленно направил туда часть своих людей.
Но целью англичан был не Мобил, а Новый Орлеан. С точки зрения тактики захватить Мобил было проще, но они предпочли другой вариант и направились в Луизиану. К Новому Орлеану плыла британская армада: десять тысяч моряков, пятнадцать сотен морской пехоты и девяносто шесть сотен сухопутных пехотинцев. На кораблях находились также жены офицеров со своими юбками, тряпками и прочим. Надо полагать, англичане собирались обосноваться в Новом Орлеане надолго. Тем временем генерал Джэксон, не имея сведений о размерах британских сил, также двигался к Новому Орлеану.
Ему удалось добраться туда первым. Вечером седьмого января Жак находился в штабе Джэксона. Штаб располагался у канала Родригес, по которому проходила их главная линия обороны. Это было накануне сражения, которое вошло в историю как Битва при Новом Орлеане.
Следует заметить, что большую часть времени пребывания в городе генерал Джэксон болел дизентерией, но, несмотря на это, был одержим мыслью о победе. Он приказал пройтись по улицам Нового Орлеана и рекрутировать всех более или менее годных мужчин, включая негров и пиратов из района Жан-Лафитт. И вот сейчас новобранцы вместе с опытными стрелками из Теннесси и Кентукки занимали окопы, вырытые вдоль канала. Их было около четырех с половиной тысяч. Генерал Джэксон только что получил сообщение, что командующий британскими силами, генерал сэр Эдвард Пакенхем, рано утром атаковал позиции американцев силами семидесяти пяти сотен солдат-ветеранов, направив их через тростниковые поля.
Первое реальное столкновение произошло как раз на Рождество. Войска Джэксона отбросили англичан. До сих пор были лишь стычки, но Жак, соглашаясь с Джэксоном, понимал, что приближается решающий бой.
Половину своих людей Джэксон отправил немного поспать, другим же приказал оставаться на опорных позициях. Генерал с помощниками, включая Жака, лег около полуночи. Спали они на полу, положив рядом пистолеты и вытащив из ножен сабли.
В начале второго прибыл разведчик с донесением, что большие силы противника начали форсировать реку.
– Подъем, джентльмены! – крикнул Джэксон. – Отдых закончен.
Она вышли на бодрящий ночной холод, чтобы в последний раз проверить линию обороны. Жак неотступно следовал за генералом. Они переходили от группы к группе, и Жака поразило, как много солдат Джэксон знает по имени.
У тлеющего костра собралась группа пиратов из Лафитта. На красные угольки капал кофе, сваренный по старому креольскому рецепту.
– Запах у этого кофе много лучше, чем у того, что пьем мы, – заметил Джэксон, обращаясь к их предводителю по прозвищу Ты-Доминик. – Контрабандное?
– Возможно, и так, генерал, – ответил Ты-Доминик, налил чашку и передал Джэксону.
В шесть утра сквозь поднимающийся туман пробился молочный свет. Пикеты разведчиков рапортовали, что меньше чем в полумиле отсюда англичане начали формировать колонны. Джэксон с Жаком и двумя другими помощниками стоял у бруствера, внимательно осматривая в подзорную трубу местность. Где-то из середины тростникового поля поднялась ракета, с шипением поливая землю голубым и серебряным дождем.
– Надо понимать, что это их сигнал к наступлению, – сказал Джэксон. И, повернувшись к Жаку, тихо добавил: – Я чувствую себя так, словно вся моя прежняя жизнь была только прелюдией к этому моменту.
И тут поднялся ветер, спасительный ветер. Он разогнал туман и открыл колонны наступающих англичан. Этого Жаку не забыть никогда. Англичане были прямо перед ним, примерно в шестистах метрах. Ночной мороз превратил тростник в изящные серебряные стебли. И через этот серебряный ковер двигалась грозная масса в красных мундирах, перекрещенных белыми ремнями, ощетинившись частоколом штыков.
Ружья американцев действовали эффективно на расстоянии не больше трехсот шестидесяти пяти метров, поэтому следовало набраться терпения и ждать. Генерал Джэксон передал по линии: «Каждому наметить цель».
И вот наконец последовал приказ:
– Огонь!
Со стороны бруствера полыхнуло оранжевое пламя. Первая цепь солдат Джэксона сделала несколько шагов назад, чтобы перезарядить ружья, а ее место заняла вторая. И снова был дан приказ начать огонь, а затем вперед выступила третья цепь.
И вот уже ряды наступающих начали редеть. Люди падали, земля становилась красной от английских мундиров и от крови. Но они продолжали идти, не соблюдая строя и спотыкаясь о трупы. Жак увидел, как вдоль цепи скачут верховые офицеры, понукая солдат двигаться вперед. По ним ударил еще один залп мушкетов, и лошади поднялись на дыбы, сбрасывая седоков. Потом стало известно, что среди этих офицеров находился и командующий, генерал Пакенхем. Он тоже погиб.
Казалось, атака англичан отбита. Нападающие были в панике и смятении. Но Жак увидел, что снова появились офицеры, на этот раз пешие. Они шли позади солдат, били их плашмя саблями по спинам, заставляя идти в атаку. Впереди, размахивая саблей, прямо в направлении канала бежал офицер. За ним следовало около сотни английских солдат, половина которых полезли в канал. Из ледяной воды смогли выбраться лишь человек двадцать. Они ринулись на бруствер недалеко от того места, где находился Жак.