Мэтьюз Патриция. Волшебный миг

   — Совсем вам этого не нужно, — коротко бросила Мередит. — Когда понадобится, я дам указания.
   — Что мне симпатично в работодателях, — сухо заметил Купер, — так это вот такое… полное доверие.
   — Дело не в доверии. Если что-то случится, вы не будете знать расположения Тонатиуикана и поэтому останетесь вне опасности. Кроме того, у меня нет ни малейшего желания еще раз выпускать карту из рук.
   — Что вы имеете в виду?
   — Оригинал карты выкрали из моего купе в поезде, по дороге из Веракруса в Мехико.
   — Кто это сделал? У вас есть хоть какие-нибудь предположения? — спросил Купер небрежно.
   — Нет. Есть только слабые подозрения, но ничего конкретного.
   — Как вы ее вернули?
   — Я ее не вернула.
   — Боюсь, я чего-то не понял. Карту украли, вы ее не вернули… как же, черт возьми, вы знаете, куда нам двигаться?
   — Я начертила еще одну карту по памяти, — ответила Мередит не без самодовольства.
   Удивление в его взгляде сменилось восхищением.
   — Черт подери! Вот это память! Придется следить за тем, что я говорю в вашем присутствии, иначе мои слова могут повернуться против меня же.
   И Мередит, ощущая смутное удовольствие от того, что у нее есть перед ним какое-то преимущество, пусть даже и незначительное, сделала еще один осторожный глоток.
   Купер устремил взгляд куда-то вдаль, лицо его было задумчиво.
   — Вы понимаете, что это означает, верно? Нам придется принимать не только меры предосторожности против бандитов. Судя по всему, этот ваш затерянный город ищет еще одна компания. Иначе зачем было красть у вас карту?
   Мередит замерла.
   — Это мне не пришло в голову. — И вдруг она рассмеялась.
   — Что тут смешного?
   — Я просто подумала… В Мексике множество городов, построенных забытыми цивилизациями, и много лет никого они не интересовали. А теперь так заинтересовали, что вот даже карту кто-то украл.
   — Вряд ли карту стащили только для того, чтобы найти затерянный город, — мрачно заметил Купер. — Существует кто-то, верящий в существование сокровищ, которых, как вы утверждаете, нет в природе, и они охотятся за этими сокровищами.
   — Остается только пожелать им удачи, — ответила Мередит, пожимая плечами. — Если «Золотой человек» существует, пусть они найдут его. Меня интересуют другие вещи, и даже если кто-то действительно попадет в город прежде нас и отыщет эту золотую статую, он ни за что не сможет вывезти ее из страны.
   — Леди, вы, кажется, не поняли. — Купер вздохнул. — Мы ведь оказались в положении еще более рискованном.
   Вероятно, вы говорите правду, и действительно вас не интересует добыча…
   — Я говорю правду! — горячо воскликнула Мередит. — Я археолог, а не кладоискатель!
   — ..но это еще не значит, что вам поверят другие, — угрюмо продолжал Купер. — И кому-то вполне может прийти в голову не только оказаться там раньше нас, но и помешать вам вообще добраться туда.
   — Я не верю, что кто-то хочет убить меня только для того, чтобы помешать найти город, который, возможно, вообще не существует, и сокровища, которые скорее всего миф. — И хотя она говорила то, что думала, ее охватил легкий озноб.
   — Вы неискушенный человек, Мередит. Вы не поймете, о чем я говорю, пока не увидите людей, охваченных золотой лихорадкой. Даже в хороших людях она вызывает к жизни их худшие качества!
   — Даже в вас, Купер? — тихо спросила она. — Вы назвали себя охотником за сокровищами, стало быть, золото вас интересует.
   Какое-то время вид у него был ошарашенный, потом Купер улыбнулся, и в улыбке его не было ни малейшего юмора.
   — Даже во мне. Эта лихорадка вызывает страшную путаницу в человеческих головах.
   Присмирев, она сказала:
   — Ну что ж, вы по крайней мере откровенны. — И добавила, чтобы придать разговору оттенок шутки:
   — Во всяком случае, я-то непременно буду присматривать за вами.
   — Неплохая идея, — коротко бросил он. И замолчал, снова вглядываясь в ночь.
   Молчание настолько затянулось, что Мередит стало не по себе. Неожиданно она спросила:
   — Как вышло, что вы выбрали такую профессию? Если это можно назвать профессией.
   Он вздрогнул и взглянул на девушку так, словно забыл о ее существовании. Потом рассмеялся.
   — На этот вопрос ответить нелегко. Я часто думаю, что мне следовало бы родиться лет на пятьдесят пораньше, а может, и более того.
   — Странное утверждение.
   — Не такое уж и странное. В те времена можно было делать что хочешь, если ты в достаточной степени мужчина и способен взять и удержать в руках добычу. Теперь мир стал слишком пресным, вокруг сплошные моралисты и законники. Посмотрите на мой родной штат — Техас, к примеру. В середине этого века он был дик и свободен. И что от этого осталось? Теперь мы разводим скот. — Лицо его выразило презрение. — Вы, конечно, читали всякие истории о диком-диком Западе. Поверьте, он не так уж дик. Бизоны исчезли давно, ловля пушного зверя в капкан стала невыгодной, старые стрелки либо уже вымерли, либо вымирают. Вопреки всем россказням о романтической жизни ковбоев, их жизнь состоит из тяжелой работы, смертельно скучной к тому же.
   — Поэтому вы со своим ружьем ищете службы в других странах?
   — В некотором смысле — да. И таким образом получаю бурную жизнь, да еще и с выгодой для себя. Как правило. — Он нахмурился. — Но для меня с моим ружьем это скорее не правило, а исключение. Видите ли, других талантов у меня почти нет.
   — Однако здесь, в Мексике… почему вы пошли на службу режиму, который не мог удержать власть? Максимилиан ведь не был испанцем, но он был деспотом.
   — Ответ крайне прост. — Купер пожал плечами. — Они предложили больше денег. В то время Хуарес едва мог прокормить свою армию. Он не в состоянии был платить мне столько, сколько я просил. Политика меня мало волнует, мэм.
   — Вас так же мало волнует, кто прав и кто не прав, — сухо заметила Мередит.
   — Что это значит?
   — А то, что дело революционеров было правым. Они сражались против угнетения.
   Вместо того чтобы обидеться, Купер развеселился.
   — Из революций в этой банановой республике да из других войн я понял, что чаще права та сторона, которая выиграла.
   — Жалкая философия!
   Купер засмеялся:
   — Вы наняли меня ради жалкой философии или ради того, чтобы я довел вашу экспедицию до затерянного города в целости и сохранности?
   Мередит, несколько сбитая с толку, возразила:
   — Я всегда считала, что по философии человека можно определить, кто он такой. Ваша философия, если позволительно ее так называть, открывает недостатки вашего характера.
   — Возможно. Но ведь я никогда не утверждал, что у меня нет никаких недостатков. — Он лениво хмыкнул. — Я усвоил, что человек без недостатков — скучный тупица, а леди, кажется, находят, что мужчина с недостатками — гораздо более интересное общество, чем какой-нибудь там безукоризненный джентльмен. Вот вы, мэм, — разве вы не так смотрите на дело?
   Мередит строго ответила:
   — Я, разумеется, никогда не смотрела на это ни так, ни эдак. И нанимала я вас на работу, а вовсе не ради вашего общества!
   — А мне сдается, что это подразумевалось как составная часть нашей сделки. Если мы убедимся, что нам хорошо в обществе друг друга, очень скоро нам станет чертовски скучно.
   — В условия нашей сделки не входит ничего подобного! — изумилась Мередит. — Нанимая вас, я, разумеется, не думала ни о чем таком!
   — Вот как, вы не думали? — протянул Купер. — А может, думали, да только сами себе в этом не признавались. Но вы будете так думать, готов биться об заклад на мои сапоги.
   Мередит вскипела. Что за невыносимый тип! Какое самомнение!
   Она хотела было встать, но Купер схватил ее за руку — не больно, но достаточно крепко, чтобы удержать на месте.
   — Есть один верный способ выяснить, как мы будем уживаться в дальнейшем.
   И, прежде чем она полностью осознала его намерения, он притянул ее к себе. От него пахло виски, и губы его придвигались к ее губам все ближе и ближе.
   — Что вы делаете?! — воскликнула она.
   — А вот что.
   Теперь его губы были совсем близко, они почти касались ее губ. С опозданием Мередит уперлась руками ему в грудь и оттолкнула его изо всех сил. Купер только засмеялся и обхватил ее плечи своими мощными руками.
   Мередит сопротивлялась как могла, но высвободиться ей не удалось. Конечно, звать на помощь бесполезно: над ней будут смеяться, и никого это не встревожит.
   Поняв, что дальнейшая борьба — пустая трата времени, девушка прекратила ее, решив вынести это унижение, по возможности сохраняя достоинство. Она слышала тихие звуки гитары, чувства ее словно обострились и стали более созвучны этой благоухающей тропической ночи.
   И тут губы Купера прикоснулись к ее губам. Вопреки «всем ее решениям от этого прикосновения внутри у нее все задрожало, и она обмякла. Она ощутила себя бескостной и безумной. Ее и раньше целовали мужчины, и не один раз, но те поцелуи были легкими, почти целомудренными. Сердце ее дико забилось, и ей страшно захотелось вернуть ему поцелуй.
   Купер застонал, руки его крепко обхватили Мередит, прижав ее к широкой груди. Мередит почувствовала, что груди ее расплющились о его грудь, соски затвердели и от них по всему телу разбежалось ощущение блаженства. Еще немного — и ее намерение не поддаваться Куперу растаяло бы без следа. Мередит смутно поняла это и снова принялась сопротивляться, бормоча:
   — Нет, нет!
   Наконец он разжал руки и откинулся назад с блуждающей улыбкой.
   — Это был только поцелуй для знакомства. Не так уж и страшно, верно?
   Сквозь слепящие слезы гнева Мередит видела его лицо как сквозь дымку. Она занесла руку и изо всех сил ударила Купера по щеке.
   — Вы заслуживаете презрения, Купер Мейо! Я не давала вам ни малейшего повода и не провоцировала вас на подобные выходки!
   Ее ладонь оставила на его щеке алый отпечаток, и Купер потрогал этот след кончиками пальцев; при этом улыбка не сошла с его лица.
   — Только не пытайтесь убедить меня, что вас никто еще никогда не целовал.
   — Меня целовали, да, но то были джентльмены, которые сначала спрашивали у меня позволения!
   — Что же это за мужчины, если им нужно спрашивать позволения?
   По крайней мере это были джентльмены. — Ярость ;, ее еще не утихла.
   ? — Ну что же, все понятно. — Он развел руками. — Меня еще никто не обвинял в том, что я джентльмен.
   — Это совершенно очевидно. — И Мередит, уже овладев собой, встала и произнесла ледяным тоном:
   — Я хочу, чтобы вы усвоили одно: это не должно повториться!
   Никогда!
   Он усмехнулся, глядя на нее.
   — Вы хотите сказать, что ежели мне захочется вас поцеловать, то сперва я должен испросить разрешение? Фу, это не по мне, маленькая леди.
   — Слушайте, что я скажу, Купер Мейо! Держитесь подальше от меня, пока мы в экспедиции. Если вы еще раз прикоснетесь ко мне, я…
   Она заколебалась, и его улыбка стала еще шире.
   — Вы — что?
   — Я вас уволю.
   — И поведете караван через джунгли сами? Послушайте, дорогая моя Мередит. Это невозможно, и вы это понимаете. Хотя бы уже потому, что эти люди не будут выполнять приказания женщины и при первых же признаках опасности они разбегутся, бросив вас одну.
   Она понимала, что Купер говорит правду. И проговорила чуть дрожащим голосом:
   — Тогда я вернусь в Мехико и найму на ваше место другого. В конце концов, мы от Мехико на расстоянии всего лишь одного дня пути.
   — А что вы скажете вашим людям? Что вы возвращаетесь из-за того, что вас поцеловали? Над вами будут смеяться, а мне сдается, что для этого вы слишком горды. — Он снизил тон. — Но не волнуйтесь. Я тоже горд. Может, у меня и есть недостатки, но принуждать женщину мне не свойственно. — Он опять улыбнулся. — Я просто наберусь терпения и дождусь, пока вам самой этого захочется.
   — А этого, Купер Мейо, не произойдет никогда!
   — На этот счет не будьте столь уверены. — И он лениво потянулся.
   — О! Вы совершенно невозможный человек!
   Гнев снова вспыхнул в ней, и, резко повернувшись, она направилась к своей палатке. От костра, на котором готовился ужин, раздался оклик.
   Купер позвал ее: , — Ваш ужин готов, леди босс!
   Хотя Мередит была голодна, она ответила:
   — Я не буду ужинать, благодарю вас.

Глава 6

   Несколько дней Мередит обращалась с Купером очень холодно, соблюдая дистанцию и разговаривая с ним только по необходимости. Поначалу он сносил эту холодность добродушно, даже с некоторым снисходительным удовольствием, но по прошествии нескольких дней Мередит заметила, что терпению его приходит конец и что теперь он разговаривает с ней коротко и резко. И еще она заметила, что по вечерам он пьет все больше и больше и является к ужину если и не пьяный, то под хмельком.
   Она почувствовала от этого смутное удовлетворение, а также сильное облегчение. Хотя она и рассердилась на него за то, что он был так дерзок, ей вспоминался этот поцелуй, вспоминалось крепкое сильное тело, прижавшееся к ней, и то, как внезапно все в ней отозвалось на прикосновение его губ. По ночам ей снились жаркие беспорядочные сны. Ей снилось, что его руки обнимают ее, что он пылко ее ласкает. Просыпалась она медленно, с трудом выходя из этих сновидений, и ее тело предательски требовало, чтобы эти ласки оказались реальностью.
   От этого она злилась еще больше. И ее все сильнее охватывала тревога. Она боялась, что не сможет устоять, если он еще раз попробует принудить ее к поцелую.
   К этому времени они уже изрядно углубились в насыщенную испарениями долину, оставив Мехико далеко позади. Однажды они натолкнулись на маленькую деревушку, и их приветливо встретили жители — большеглазые детишки и серьезные, немного меланхоличные взрослые. Они расчистили небольшие участки земли для выращивания зерна, но зеленый подлесок угрожающе наступал на эти клочки со всех сторон, и Мередит поняла, что поселяне ведут бесконечную борьбу, чтобы не дать джунглям поглотить их деревню.
   К счастью, караван все еще шел по приличной дороге, соединявшей несколько довольно крупных процветающих городов, в том числе красивые города — Куэрнавака и Такско, но, миновав Такско, им придется свернуть с дороги, повернуть на запад, напрямую к джунглям у горной цепи Сьерра-Мадре. Мередит со страхом ожидала этого: им придется самим прокладывать тропу через густые заросли.
   Чтобы избавиться от общества Купера, Мередит теперь предпочитала ехать в голове каравана; зачастую она уезжала так далеко вперед, что от вьючного мула, шедшего первым, ее не было видно.
   Когда она проделала это в первый раз, к ней, кипя от злости, подъехал Купер.
   — Вы не можете отделяться от каравана! А вдруг на нас нападут? Вы должны держаться в середине, где кто-то постоянно будет за вами присматривать.
   — Я редко уезжаю так, чтобы меня совсем не было видно.
   — Но в голове отряда вы более уязвимы. Я запрещаю вам уезжать на такое расстояние.
   — Вы мне запрещаете? Не забывайте, что вы работаете на меня, мистер Мейо.
   — Мне хватает забот и без необходимости присматривать за вами, — проворчал он. — Что за глупая женщина!
   — Вы командуете рабочими, но не мной. Я не подчиняюсь вашим командам.
   — Я за все отвечаю, леди! — Потом он пожал плечами и выпалил:
   — В таком случае черт с вами! Если что-нибудь случится, сами будете виноваты.
   — Вот именно.
   Она видела себя со стороны, понимала, что противоречит самой себе и даже, наверное, говорит глупости, но вопреки логике это так разозлило Мередит, что она, пришпорив лошадь, поскакала вперед.
   Кипя от злости, Купер глядел ей вслед, пока Мередит не скрылась из виду. Он не помчался за ней, вместо этого зажег сигару и сердито пыхнул дымом в рой насекомых, окруживших его голову назойливым ореолом. Мередит Лонгли — самая несносная из всех женщин, которых он имел несчастье встречать. Приветливая и милая, она вдруг становилась холодной и надменной, едва он шел на сближение с ней.
   Он коротко хохотнул, хлопая ладонью по насекомым, впившимся в его шею. Он был достаточно честен с собой, чтобы признаться: она оказалась равнодушной к его ухаживаниям, и именно это приводило его в замешательство, злило. Купер не привык к тому, чтобы женщины ему отказывали. Подметив некую слабинку в характере Мередит, он решил поцеловать ее в первый же вечер, когда экспедиция отправилась в путь. Теперь он понял, что это была ошибка. Он поторопился.
   Купер вздохнул. Путешествие обещало быть долгим и трудным, а когда они наконец доберутся до места раскопок, станет еще труднее. Мередит — единственная женщина на многие мили вокруг, и ему будет дьявольски тяжело держаться от нее на расстоянии.
   Самое же плохое заключается в том — и он не мог этого отрицать, — что Мередит ему нравилась. Она прямая, честная, и, очевидно, в ней нет лживости и хитрости, которые он встречал у многих женщин. Раньше его не заботило, нравится или не нравится ему та женщина, за которой он ухаживает. Например, женщину вроде Рены Вольтэн он принимал такой, какова она есть, прекрасно зная, кто она, и получал от нее чисто животное наслаждение, которое она предлагала весьма охотно.
   Может быть, это тоже ошибка; может быть, стоило попытаться вести себя с Мередит понапористее, сломить ее. Но это ему никогда не нравилось. Если женщина его не хочет, он не станет, черт побери, заставлять ее!
   Да, конечно, некоторые женщины предпочитают именно такое обращение. Но избрать этот способ по отношению к Мередит? Ведь он привлекает ее, это безусловно, он это заметил — или ему показалось?
   Мысли его обратились к Рене Вольтэн; предполагалось, что она находится где-то неподалеку, следуя за ними на безопасном расстоянии. Когда они виделись в последний раз, именно этот план она изложила Куперу.
   Но теперь он уже не так в этом уверен. Узнав от Мередит, что ее карту украли в поезде, он задался вопросом, не дело ли это рук Рены. Если произошло именно так, значит, Рена вполне может быть уже где-то впереди их каравана и она прибудет на место раскопок, опередив его.
   Швырнув сигару в заросли, Купер погнал лошадь вперед. Мередит уже давно исчезла из виду, однако Купер считал, что его долг — не сводить с нее глаз, насколько это возможно и несмотря на ее своенравие. Скоро все, что касается его чувств к ней, разрешится, он прекрасно это понимал.
   Купер продолжал злиться всю оставшуюся часть дня, и весь вечер злость не покидала его, и он выпил больше обычного. Никогда еще за всю его жизнь ни одна женщина не задевала его так, как Мередит. Почему именно эта, а не какая-нибудь другая из всех тех, кого он знал?
   Он пил и размышлял над этим вопросом, прислонившись спиной к дереву и глядя, как Мередит ходит от своей палатки к костру и обратно. К нему она не приближалась и даже не смотрела в его сторону. Он для нее не существует. Ночь была душная и сырая — по телу Купера бежали струйки пота; чем больше он пил, тем сильнее потел. На Мередит, судя по всему, жара не действует.
   Перед ужином она переоделась в чистую одежду. Теперь на ней была белая блузка, обрисовывавшая крепкие груди, и темная юбка для верховой езды. Волосы она зачесала кверху и собрала в пучок; когда она наклонялась, Купер видел ее стройную белую шею.
   Ему страшно хотелось поцеловать эту шею; он жаждал распустить ее волосы, погрузить пальцы в их шелк.
   За ужином он съел очень мало, сразу же вернулся на прежнее место и снова выпил. Ужин кончился, костер догорал, и тьма опустилась на лагерь.
   Купер по-прежнему сидел, прислонясь к дереву. Голова его невольно повернулась в сторону палатки Мередит, освещенной изнутри слабым светом фонаря. Он смотрел, затаив дыхание, как движется ее тень между боковой стеной палатки и источником света. По движениям этой тени он понял, что девушка раздевается. Конечно, это было неосторожно с ее стороны. Он не видел ничего, кроме тени, и все же эта сцена была для него более мучительна, чем если бы он находился внутри палатки.
   Он глотнул виски и закрыл глаза. Не помогло. Перед его мысленным взором возникали эротические видения, и от безудержной похоти, охватившей его, кровь сделалась густой и жаркой. Как ни старался он отогнать эти видения, они не исчезали.
   Пробормотав ругательство, Купер вскочил, бутылка виски упала на землю. Оттолкнувшись от дерева, он пошел к палатке.
   Мередит взяла с собой несколько длинных ночных рубашек, но здешние ночи оказались такими жаркими и влажными, что она предпочла спать нагой. Раньше она никогда этого не делала, и поначалу ей чудилось в этом что-то порочное. Но, несомненно, лучше было спать голой, чем ворочаться без сна в ночной рубашке; теперь это уже почти вошло у нее в привычку, и она делала это машинально.
   Освободившись от всех своих одежд, девушка с облегчением вздохнула. Она уже было протянула руку, чтобы погасить фонарь, как вдруг похолодела, услышав, что кто-то шуршит откидной дверцей палатки.
   В палатку уже входил Купер Мейо.
   — Что вы здесь делаете? — Голос Мередит прозвучал резко и громко.
   А Купер, едва войдя внутрь, замер при виде ее наготы. В его глазах полыхнуло желание. Палатка была слишком низкой, и он не мог выпрямиться, но, даже пригнувшись, он выглядел угрожающе.
   Мередит, выйдя из оцепенения, одним дуновением задула фонарь. Потом пошарила вокруг, ища, чем прикрыться. Рука нащупала грубое одеяло, и она завернулась в него.
   Уголком глаза она увидела, как его темная фигура приближается к ней. В маленькой палатке слышалось его тяжелое дыхание.
   — Если вы не уйдете немедленно, я закричу!
   — Очень сомневаюсь, что вы это сделаете, леди босс. — Голос его от страсти и виски звучал хрипло. — Даже если вы закричите, никто не придет на помощь. Люди только посмеются от такого кривляний гринго. По их мнению, то, чем мы собираемся заняться, — самая естественная вещь на свете.
   Он опустился на колени перед ней и протянул руку к одеялу.
   — Мы ничем не собираемся заниматься! — яростно воскликнула Мередит.
   — Нет, собираемся. С тех пор как я впервые положил на вас глаз, Мередит, вы засели у меня в крови, как заноза. И видит Бог, пришло время что-то с этим сделать. И с вами произошло то же самое, не отрицайте.
   Он схватил одеяло и сорвал его с девушки. Когда он наклонился к ней, она вскрикнула:
   — Да вы омерзительно пьяны!
   — Может быть, немного и пьян, — фыркнул он, — но уж не настолько, чтобы…
   И он прижался к ней губами. А потом его большие руки прикоснулись к ее телу. Несмотря на силу этих рук, несмотря на его нетрезвое состояние, прикосновения оказались на удивление осторожными, а руки нежными.
   Мередит почувствовала, что отзывается на его ласки.
   И оттолкнула его, охваченная презрением к самой себе Она была девственна не потому, что была холодна или стыдлива. Просто родители вырастили ее в убеждении, что девственность — самое ценное достояние женщины и она должна быть отдана как награда единственному человеку в ее жизни — тому, за кого она выйдет замуж и с кем проживет всю жизнь.
   Но потерять девственность в этих сырых джунглях, с таким человеком, как Купер Мейо…
   Она сопротивлялась молча, хорошо понимая, что превратится в объект насмешек, если разбудит лагерь. Купер был слишком силен для нее, однако потом, когда все кончилось, ей пришлось задаться вопросом, искренне ли было это сопротивление, потому что, даже сопротивляясь, какой-то частью себя она жаждала сдаться.
   Теперь он лежал на ней. Пока они боролись, его одежда каким-то образом расстегнулась, и Мередит ощутила все его возбуждение. С запозданием она поняла, что ее сопротивление только сильнее возбудило его. Она расслабилась. Ведь так или иначе, но она действительно сопротивлялась, она не подчинилась его похоти добровольно.
   Можно ли требовать от нее большего?
   Сделав такой вывод, она преисполнилась чувства своей правоты и прошептала сквозь стиснутые зубы:
   — Я больше не стану бороться, мистер Мейо, но вы еще пожалеете об этом. Клянусь вам!
   Его короткий смех звучал хрипло.
   — Вы измените ваше мнение, Мередит. Вот увидите.
   — Никогда! Я буду презирать вас до своего смертного часа!
   Слова ее с трудом проникали в сознание Купера. В другое время они, быть может, и заставили бы его остановиться, но сейчас он был слишком охвачен похотью, чтобы обратить на них внимание. Мередит почувствовала его руки на своих бедрах.
   Она закрыла глаза, отвернула лицо от его жаркого дыхания и напряглась в ожидании боли. Однако он был осторожен, и Мередит, хотя и не знала мужчин, поняла, что боль не неизбежна. Одно-другое мгновение — и неприятное ощущение исчезло. Напряжение ее прошло, и она решила терпеть, пока страсть его не утихнет.
   Но Купер не торопился. Он целовал ее груди, потом нашел губы. Она упрямо отказывалась повернуть к нему голову. Тогда он положил руку ей на подбородок, пальцы его впились в ее щеку, и он силой повернул ее лицом к себе.
   Губы его были теплые и невероятно мягкие. Она не хотела разжимать своих губ, но он задвигался там, внутри ее, и от этого ее охватили ощущения незнакомые, но вовсе не неприятные. Против своей воли она начала поддаваться, губы ее раскрылись.
   Вдруг тело ее начало двигаться в одном ритме с его телом, и Мередит приподняла голову и ответила на его поцелуй. Купер на мгновение отнял свои губы, чтобы быстро вдохнуть воздуха, и раскатистый смех вырвался у него — торжествующий смех, почти злорадный, и какой-то частью своего сознания Мередит ужаснулась тому, что она делает.
   Однако наслаждение, охватившее ее, росло, чувство невероятного удовольствия расходилось по всему телу из самых недр ее существа. Ей казалось, что она вот-вот взорвется и, освободившись от своей телесной оболочки, воспарит в неземном восторге. С губ ее сорвался гортанный стон.