Страница:
– Да.
– И теперь ты предполагаешь, что мне от осознания этого стало лучше?
– Насколько я вижу, хуже тебе не будет. Она прижала руки к губам и покачала головой.
– Ты ничего не понимаешь.
– Ну, тогда объясни мне все. Я ведь внимательно тебя слушаю.
Фиби тяжело вздохнула.
– Если он и впрямь насильник, то это значит, что я совершенно не разбираюсь в людях. А если нет, то жены из меня точно не получится. В любом случае я оказываюсь в проигрыше.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
– И теперь ты предполагаешь, что мне от осознания этого стало лучше?
– Насколько я вижу, хуже тебе не будет. Она прижала руки к губам и покачала головой.
– Ты ничего не понимаешь.
– Ну, тогда объясни мне все. Я ведь внимательно тебя слушаю.
Фиби тяжело вздохнула.
– Если он и впрямь насильник, то это значит, что я совершенно не разбираюсь в людях. А если нет, то жены из меня точно не получится. В любом случае я оказываюсь в проигрыше.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Алекс с головой ушел в работу. Необходимо было сделать очень много, чтобы обеспечить хижину всем необходимым на время зимовки. Кроме того, работа не оставляла времени на мрачные размышления. Рубить дрова, расчищать от снега тропинку, что вела к складу, топить снег для пополнения запасов воды, ставить капканы на кроликов и ловить рыбу – все это было просто жизненно необходимо.
А с Фиби дело обстояло совершенно иначе. Алекс просто ума не мог приложить, как вернуть девушку в нормальное состояние.
Спустя две недели после того, как Хосмен вывел ее из себя, заявив, что ее суженый был насильником, они стали абсолютно чужими людьми, живущими под одной крышей. Будучи вынужденными питаться вместе и прекрасно сознавая, что до весны ни одной человеческой души не увидят, молодые люди почти не разговаривали и даже не смотрели друг на друга.
«Так оно лучше», – внушал себе Алекс. Ведь когда они беседовали, он всегда говорил то, что думает, чем очень возмущал девушку. Это было тем более странно, что теперь Хосмену вовсе не хотелось понапрасну гневить такую женщину, как Фиби Кью. Каким же он был идиотом, когда пытался убедить ее в том, что мужчина ее мечты вовсе не являлся настоящим джентльменом. К тому же Алекс мог ошибаться. Да и не его ума это было дело.
Однако Хосмен инстинктивно чувствовал, что именно случилось в опере. Но он не был уверен в том, что Фиби поверила его объяснениям. Алекс уверял себя, что это его не касается, но все же свершилась несправедливость.
«О, если бы она сама это поняла!»
Сейчас Алекс испытывал такую же бессильную ярость, как и тогда, когда на шахте произошел взрыв. Главное, чтобы ярость эта не свела его с ума, как это было в Ипсуиче.
Но как заставить Фиби понять?! Как объяснить, что совершенный по обоюдному согласию акт любви прекрасен и не стоит его бояться?! Хосмена бесило то, что в изнасиловании девушка винила себя.
Конечно, она абсолютно неправильно поняла то, что с ней произошло. И, как всегда, не поняла того, что он пытался объяснить. Алекс просто не знал, как следует разговаривать с такими женщинами.
Откидывая снег от дверей склада, он бормотал что-то невразумительное себе под нос. Последние четыре дня мела метель, прекратившаяся лишь вчерашней ночью, когда холодная высокая луна вышла из-за туч, заставив сверкать снежинки молочно-голубым светом.
Ночью окружающий пейзаж был невыразимо чудесен. Но наступил день, означавший работу, и, надо признаться, что молодой человек был несказанно ему рад.
Понадобился целый час на то, чтобы откопать складские двери. Засовы и петли замерзли и жутко скрипели, когда он открывал факторию. Чистый зимний солнечный свет осветил несколько бочек с диким рисом, мукой, сахаром, кофейными бобами и молочным порошком. Конечно, припасов было не так много, поскольку Алекс не планировал оставаться зимовать на острове, но все же их должно было хватить.
Мужчина не спеша открывал бочки и клал продукты в холщовый мешок. Аккуратно запечатав бочки, чтобы в них не заползли какие-нибудь жучки, он вышел на улицу, закрыв за собою двери.
А в доме Фиби, как обычно, сидела у печи и вышивала, а дворняга спала на половичке у ее ног. Свет, пробивавшийся из окна, сейчас падал прямо на девушку. Когда она посмотрела на вошедшего Алекса, у того перехватило дыхание.
Где-то в глубине своего подсознания он как раз представлял себе именно такую картину. Это было то, о чем он мечтал, когда лишился семьи, будучи ребенком.
– Вот, принес кое-что из припасов, – грубовато пробурчал Хосмен, скрывая овладевшие им эмоции. – Рис и все такое…
Иголка сверкнула в ее руках.
– Отлично, будешь сейчас ужинать?
– Нет, пойду проверю свои капканы, пока еще светло.
– Хорошо.
Фиби посмотрела в окно.
– На улице так хорошо, когда затишье.
– Вот именно.
Простые слова. Ни к чему не обязывающий разговор. Однако, подобно подводному течению, за словами этими скрывался совершенно иной смысл.
Она вздохнула.
– Я хочу… – девушка не договорила, снова сделав глубокий вдох.
– Чего?
– Да так, глупости…
– Ну, скажи мне…
– Порой мне хочется просто прогуляться, – призналась Фиби. – Когда светит солнце и все так прекрасно, у меня появляется желание выйти в этот белый мир, – горькая усмешка заиграла на ее губах. – Но мои руки и ноги сразу же замерзают, когда в выхожу за дровами. Я и двух минут не могу выдержать на снегу.
Похоже, ответа на эту тираду девушка не ждала, и потому Алекс предпочел просто подбросить в печку очередное полено. Надев меховую куртку, он направился к дверям.
– Алекс, – позвала она еле слышно, и Хосмен мгновенно повернулся к Фиби.
– Что такое?
– Да ничего, – прошептала она, густо покраснев. – Просто я уже забыла, что хотела тебе сказать.
– Я вернусь до наступления темноты, – бросил Алекс и вышел из хижины. Сердце его учащенно билось, и он прекрасно понимал почему. Впервые она назвала его по имени. Она назвала его Алексом.
На Рождество Фиби целых два часа потратила на стирку одежды и постельного белья. Стиснув зубы, она жалела о том, что знает, какой именно сегодня день. Проводить Рождество в качестве прачки? Нет, это было уже слишком.
Девушка зачем-то по-прежнему вела счет дням, проведенным на острове Мей, и потому, когда проснулась под утро в пустой хижине, прекрасно знала, что сегодня Рождество.
Алекса Хосмена, как обычно, нигде не было видно. Фиби подумала, что должна быть благодарна ему за то, что он был таким сильным и так много делал для того, чтобы здесь было тепло и хорошо и чтобы на столе всегда стояло что-нибудь съестное. Но время от времени девушке просто хотелось его общества. Ей не нужен был кролик для жаркого или дрова – она просто мечтала о приятной беседе.
Фиби прекрасно понимала, что не должна проявлять любопытства, но просто ничего не могла с собой поделать. Ведь Алекс вызывал у нее столько вопросов. Девушке хотелось, чтобы он говорил с ней о Кристиане, о войне, и каково это – вырасти на острове Мей. Но она ума не могла приложить, как об этом спросить.
Фиби изо всех сил терла свое нижнее белье, и мыльная вода стекала по ее рукам. Едкое мыло жгло уколы и царапины, оставшиеся после ее многочасовых занятий вышивкой. Но все эти мелкие ранки казались полной ерундой в сравнении с куда большей угрозой скуки и безделья, а шитье успокаивало.
Закончив стирку, девушка развесила белье у печи, чтобы оно быстрее высохло. Против своей воли она вдруг вспомнила про другие Рождественские праздники. Украшенную елку в особняке своего отца и горящие повсюду свечи.
В канун Рождества празднества и званые вечера достигали своего апогея. Когда дело касалось Рождества, экстравагантность ее отца не знала границ. В прошлые годы он дарил ей живого пони, редкостную белую канарейку в позолоченной клетке, бриллиантовую корону и серебряные расчески.
В ответ она презентовала ему трость, украшенную драгоценными камнями, отделанное серебром седло из Марокко, массу шелковых галстуков и великолепные золотые часы.
Но подарки отца не заменяли внимания. Для Филиппа Кью радость дочери была вторична по отношению к самим подаркам. Кью даже держал личного секретаря, единственной работой которого было сделать так, чтобы его имя стало известно всем мало-мальски значимым «нужным» людям. Благодаря экзальтированным посланиям Грэга Локса в ипсуичские и лондонские газеты весь мир знал, что именно подарил на Рождество своей дочери Филипп Кью.
В тот год, когда Фиби исполнилось десять, в канун Рождества между ними возникло хоть какое-то понимание. Как-то раз она на цыпочках неслышно вошла в зимнюю гостиную отца. Он сидел в полном одиночестве, с хрустальной рюмкой бренди в одной руке и маленькой овальной фотографией в другой. Комната освещалась лишь мерцавшим в камине огнем. Фиби затаила дыхание, сразу же узнав фотографию. Обычно она стояла на высоком комоде в личных апартаментах папы и предназначалась исключительно для его глаз. Он никогда не узнает, как часто пробиралась в его комнату дочь, чтобы полюбоваться на портрет своей матери, посылавшей ей привет из глубин вечности. Фиби глядела на нее часами, пытаясь вдохнуть жизнь в неподвижный плоский образ, стараясь вспомнить материнский запах, звук ее голоса, улыбку.
Но прежде девочке и в голову не могло прийти, что отец испытывает ту же жуткую тоску. Ей захотелось подойти к нему, сказать что-нибудь, но она этого не сделала, потому что отчетливо видела, как отец плакал.
Прежде Фиби еще никогда не видела его плачущим и теперь поняла, что никакими подарками не заполнить той жуткой пустоты, что воцарилась в его душе. Быть может, именно в тот вечер она решила что отныне во всем будет слушаться своего отца и всячески ему угождать.
Взбираясь на чердак, Фиби попыталась успокоиться и вернуться к суровой реальности.
Собрав одежду и постельное белье Алекса, она спустилась вниз и снова принялась за работу.
Выливая потом грязную мыльную воду на улицу и дрожа от холода, девушка мысленно продолжала снова и снова возвращаться к тому, что сказал Хосмен по поводу инцидента с Саймоном. Она еще раз перечитала имеющуюся у Алекса потрепанную копию Ветхого Завета и постепенно пришла к выводу, что Саймон и впрямь ее изнасиловал. Ведь Амнон, надругавшийся над родной сестрой, тоже был сыном царя Давида. Даже с лучшими из семей происходили страшные вещи. Однако осознание того, что суженый изнасиловал ее, было слабым утешением.
Чтобы избавиться от мрачных мыслей, Фиби все утро проработала, непокладая рук. К обеду она приготовила жаркое с маринованными помидорами, рис и рыбу, которую удалось поймать Алексу. Ее мастерство поварихи совершенствовалось с каждым днем, хотя запасы продуктов и были ограничены.
Хосмен вернулся к полудню, принеся с собой аромат сосен и снега. Даже в своей комнатке Фиби прекрасно слышала, как он стряхивал с сапог снег.
– Пахнет чем-то вкусненьким, – обрадовался Алекс.
– Это твой обед. Все будет готово через пару минут.
Она заправила свою постель, внезапно удивившись, что когда-то даже понятия не имела, как это делается.
Войдя в большую комнату, девушка испытала настоящее потрясение. Там стояла маленькая сосенка, которую украшали рождественские свечи. Маленькие огоньки отбрасывали волшебные отблески.
– С Рождеством! – пробасил Алекс.
На какое-то мгновение Фиби лишилась дара речи. А потом совершенно неожиданно ее лицо осветила улыбка.
– Я и не думала, что ты вспомнишь.
– А я думал, что это ты захочешь об этом забыть, да только не сможешь.
И как это получилось, что этот мужчина узнал ее настолько хорошо. Этот странный, странный Алекс Хосмен. Он мог быть безумным и неуправляемым, но никогда бы не причинил ей боли. Он был посторонним, но тем не менее знал секреты ее сердца куда лучше любимых подруг. Конечно, он был грубияном с северного острова, но на его силу можно было положиться. Странно было думать так о мужчине, целившемся из револьвера в голову ее отца.
– Для меня это настоящий сюрприз, – проговорила девушка, счастливо улыбаясь. – Сейчас я накрою на стол.
– Спасибо, – ответил улыбкой на улыбку Алекс, вешая на крючок свою куртку. Фиби поставила на стол блюдо с рыбой.
– Должно быть, ты проголодался, проведя все утро на морозе.
Как обычно, они запивали еду теплым сидром и молчали. Ведь всякий долгий разговор, как правило, превращался в спор. Фиби очень хотелось рассказать Алексу, как они праздновали Рождество в Ипсуиче, и расспросить его, как он встречал праздники вместе с Кристианом. Но девушка боялась причинить мужчине боль. Ведь это было первое Рождество Алекса Хосмена без Кристиана.
После того как они закончили трапезу, Фиби убрала со стола грязную посуду. Когда она вновь повернулась к столу, то увидела на своем стуле приличного размера мешок, перевязанный грубой веревкой.
Девушка нахмурилась.
– Что это?
– Рождественский подарок, – у Алекса был такой вид, будто бы он готов провалиться сквозь землю.
– Для меня?… – растерянно переспросила девушка.
– Несомненно… Давай, открывай.
Когда она развязывала веревку, ее руки дрожали.
– А я вот тебе ничего не приготовила. Детская улыбка осветила его обветренное лицо.
– Мне подарки не нужны, принцесса. Развязав мешок, Фиби невольно вскрикнула.
– О, мой Бог, они прекрасны!
Она почувствовала несказанное удовольствие, когда у нее в руках оказались самые красивые меховые рукавицы и унты из тех, которые девушке когда-либо приходилось видеть. Она засунула руку в одну из рукавиц и закрыла глаза, ощущая шелковистое тепло.
– Откуда все это?
– Сам сделал, – просто ответил Алекс. – Ну, как, хорошо сидят?
Девушка развязала свой башмак и обулась. Ощущение было просто божественным. Обувь мягко обволакивала ногу до колена, а кожаный мысок и подошва создавали такое чувство, будто бы идешь босиком по теплому песку.
– Они просто великолепны, Алекс.
«Как глупо, – подумала она, – проявлять подобную сентиментальность по поводу столь простых подарков».
Когда-то Фиби получала в подарок бриллианты и жемчуга и не испытывала по этому поводу совершенно никаких эмоций, а тут из-за каких-то отделанных кроличьим мехом унт на ее глаза наворачивались слезы. Если бы девушка прошла в них по улицам Ипсуича, ее подняли бы на смех. Но Ипсуич был где-то очень далеко, а здесь над ней никто не смеялся.
– Отлично, – Хосмен встал на колени и коснулся ее ноги руками, тут же ощутив, что Фиби напряглась. – Не бойся, я просто хочу их зашнуровать.
Неторопливыми движениями он подвязал унты длинными кожаными ремешками.
Девушку бросило в жар. Ей мучительно хотелось прижаться к Алексу.
Не ведая ее мыслей, мужчина протянул ей куртку и надел свою.
– Хочу тебе кое-что показать.
Фиби помедлила, прежде чем выйти во двор. Ведь ей так часто хотелось погулять, но она почему-то была уверена, что замерзнет насмерть, не пройдя и десяти шагов. А теперь с Алексом это оказалось возможным. С ним было возможно все.
На улице ее ожидал очередной сюрприз.
– О! – воскликнула девушка. – Ты расчистил тропинку!
Дорожка шла от самого крыльца прямо к лесу, болоту и озерцу. Пушок выбежал из хижины первым и понесся впереди. Алекс протянул Фиби руку в меховой рукавице, когда она спускалась с крыльца. Не раздумывая, девушка взялась за нее и почувствовала, что Алексу это необыкновенно приятно.
Она радовалась и улыбалась, когда они направились к лесу. Прогулка обещала быть приятной, ведь в унтах и меховых рукавицах было так тепло. Фиби любовалась на холодное зимнее солнце и ярко-голубое небо.
Лес напоминал хрустальный дворец. Замершие ветви образовали живописную арку над тропинкой, и девушке казалось, что она попала в сказку. Уже было далеко за полдень, и солнце отбрасывало на тропинку отблески розоватого света. Снежный ковер сверкал, подобно алмазам. Свисавшие с деревьев сосульки преломляли солнечный свет в радуги.
Фиби шла по расчищенной дорожке, любуясь на лесные своды. Чувство бесконечного покоя наполняло ее.
– Обычно на Рождество я ходила в церковь, – прошептала она. – Но здесь, в лесу, великолепия и величественности куда больше, чем в любом из храмов, построенных человеческими руками.
– Не припомню, чтобы я когда-либо заходил в церковь, – ответил Алекс.
– Но сейчас ты и так в огромном соборе, созданном самой природой. Думаю, что именно в такой день и родился Спаситель. Спасибо тебе за все, Алекс. Но мне как-то неловко. Ведь я тебя ничем не порадовала.
– Ну почему же. Ты приготовила мне шикарный обед и даже вымыла посуду и постирала мое белье.
Вспомнив об истинной причине, подвигшей ее на стирку, Фиби прикусила губу и почувствовала себя ужасно неловко.
– Ну, в общем-то, кое-что вроде подарка для тебя есть, то, что ты так хотел знать… – Ну?
Густо покраснев, девушка опустила глаза.
– Этим утром я обнаружила, что точно не беременна.
Хосмен молчал так долго, что девушка не выдержала и посмотрела на него. На лице Алекса играла улыбка.
– Вижу, ты рад этой новости, – пролепетала Фиби.
– О, да, – рассмеялся молодой человек. – С тобой и так столько проблем, принцесса, ну а если бы ты еще была с животом, то тогда пиши пропало.
Девушка уже собралась обидеться, но почему-то передумала. Алекс устроил ей праздник, несмотря на все тяготы, а она осчастливила его, решив их самую большую проблему. Какое-то время они просто смотрели друг на друга, улыбаясь непонятно почему.
– Так что, похоже, я зря перед тобой исповедалась.
– Не совсем. С тобой случилась беда, и если ты поделилась ею с кем-то, то тебе стало чуть легче.
Впервые за долгие недели Фиби ощутила необыкновенную легкость. Поступок Саймона погрузил ее душу во мрак, а теперь, похоже, Алекс был настроен любой ценой вывести ее к свету.
– Зачем ты все это делаешь? – спросила девушка.
– Что именно?
– Превращаешь Рождество в настоящий праздник, помогаешь разобраться в том, что произошло между мной и Саймоном? Почему?
Хосмен взял в руки немного снега и слепил снежок.
– Да потому что притащить тебя сюда было моей величайшей ошибкой. Я хотел отомстить твоему отцу, но у меня ничего не получилось. Не надо было мне тебя в это впутывать.
– Значит, тобой руководит чувство вины?
– Похоже, что так.
– Понятно.
Не торопясь, Фиби пошла по тропинке вглубь леса. Здесь было куда холоднее. Поймав на себе его любопытный взгляд, девушка сказала:
– Ты не должен переживать из-за меня.
И произнеся эту фразу, она поняла, чего именно больше всего желала. Ей хотелось его доброты, потому что Алекс ей нравился и потому что она была ему небезразлична.
– Да, все было куда проще, когда я была простой заложницей, – призналась девушка.
Хосмен отбросил снежок в сторону болота, спугнув стаю ворон.
– Женщина, ты никогда не была простой… Она подошла к краю болота и залюбовалась на открывшуюся ее взору картину: его поверхность покрывал толстый слой льда, очищенный от снега ветром. – А ты когда-нибудь катался на коньках? – внезапно спросила Фиби, повернувшись к Алексу.
– Да, зимой детям особенно нечем было заняться… А ты?
– Само собой. Ведь каждую зиму в Центральном парке Ипсуича устраиваются настоящие катки.
Молодой человек посмотрел на внезапно потемневшее небо.
– Будет лучше, если мы вернемся назад.
В полной тишине они возвращались домой, и только снег скрипел под ногами. Подойдя к хижине, Фиби с удивлением обнаружила, что держит Алекса за руку.
– Еще раз большое спасибо.
– С Рождеством, принцесса…
Он взял ее за плечи и коснулся губами ее лба. Теплое дыхание. Мягкие губы. Совсем не похоже на тот поцелуй на пароходике. И в следующее мгновение все было кончено. Хосмен отступил на шаг, на лице его играла улыбка.
– Не смотри на меня, будто я серый волчище. В конце концов, это был всего лишь поцелуй.
– Но… но…
– Ну да ладно, сейчас еще покажу. Алекс коснулся ее рук и на сей раз нежно поцеловал девушку в губы. Фиби закрыла глаза и ощутила внутри себя блаженное тепло. «Не думай ни о чем, – мысленно говорила она себе. – Просто чувствуй». Щетина на его щеках. Прохладные губы, быстро согревающиеся от ее дыхания. Уверенные объятия. И вдруг в памяти девушки всплыло нечто, заставившее ее отшатнуться.
– Нет! – в панике простонала она, – не делай этого…
Алекс смерил Фиби спокойным и решительным взглядом.
– Я не он, – медленно проговорил он. – Я не тот ублюдок, что напал на тебя.
– Знаю… но мне… Мне это просто не нравится, – пробормотала девушка дрожащим голосом и поспешно направилась к дому. – Мне не нравится, когда меня обнимают, целуют.
– Да нет, – отрицательно покачал головой Алекс. – Тебе это просто необходимо. Быть может, я вовсе не тот мужчина, но тебе надо поучиться получать удовольствие от близости. Ты не должна бояться мужчин только потому, что один из них тебя изнасиловал.
– Ну почему? Почему я должна научиться любить это… эту…
– Потому что потому, – нетерпеливо ответил Хосмен. – Без этого ничто не имеет смысла.
Фиби старалась побороть желание довериться ему полностью. Она не должна была ему верить. Она уже как-то доверилась Саймону, и он нанес ей самую страшную рану. – Не знаю, что тебе и сказать. Девушка быстро прошла в дом. А там в печи весело потрескивали дрова и стояла рождественская елка.
– Я просто никогда не нахожу нужных слов…
– Нет, что-что, а говорить ты умеешь, – Алекс рассмеялся, отряхивая снег с сапог.
– Я совсем другое имела в виду. Ты слишком обыденно говоришь об этом, – Фиби погладила невероятно мягкий мех новых рукавиц. – Больше всего я боюсь, что не смогу все оценить правильно. Я ведь собиралась выйти замуж за Саймона. Я слепо хотела отдаться мужчине, который меня унизил. Так неужели теперь ты будешь обвинять меня в излишней осторожности?
– Послушай, – ответил Алекс. – С тобой все в порядке. Помнишь того шкипера с пакетбота? Ты правильно сделала, что не поплыла с ним. Он плохой человек. И ты хотела выйти замуж за Кросби лишь потому, что твое окружение убеждало тебя в том, что это будет самым разумным и правильным. Всю жизнь тебя учили, что говорить и как думать. Тебе никогда не приходилось решать за себя.
– Да что ты знаешь о моей жизни?! – воскликнула Фиби.
– Просто у меня есть глаза. Бьюсь об заклад, что если бы право решать было предоставлено тебе, то ты ни за что на свете не согласилась бы вступить в брак с Саймоном. А теперь думай, что хочешь… – он зажег свечи на маленькой сосенке. – Говори, что хочешь… Может, и сама удивишься.
Неизвестно почему, но сейчас девушка думала только о его поцелуе. Она размышляло о его мягкости и о том, каков он на вкус. Она вспоминала о тех первых потрясающих мгновениях, когда позабыла о страхе.
Фиби думала об этом и когда отходила ко сну. Перед тем как погрузиться в объятия Морфея, она представляла себе Алекса Хосмена, зажигающим свечи на сосенке. Грубые черты его лица смягчались их отблесками. В разгар самой и мрачной и холодной зимы он подарил ей Рождество.
А с Фиби дело обстояло совершенно иначе. Алекс просто ума не мог приложить, как вернуть девушку в нормальное состояние.
Спустя две недели после того, как Хосмен вывел ее из себя, заявив, что ее суженый был насильником, они стали абсолютно чужими людьми, живущими под одной крышей. Будучи вынужденными питаться вместе и прекрасно сознавая, что до весны ни одной человеческой души не увидят, молодые люди почти не разговаривали и даже не смотрели друг на друга.
«Так оно лучше», – внушал себе Алекс. Ведь когда они беседовали, он всегда говорил то, что думает, чем очень возмущал девушку. Это было тем более странно, что теперь Хосмену вовсе не хотелось понапрасну гневить такую женщину, как Фиби Кью. Каким же он был идиотом, когда пытался убедить ее в том, что мужчина ее мечты вовсе не являлся настоящим джентльменом. К тому же Алекс мог ошибаться. Да и не его ума это было дело.
Однако Хосмен инстинктивно чувствовал, что именно случилось в опере. Но он не был уверен в том, что Фиби поверила его объяснениям. Алекс уверял себя, что это его не касается, но все же свершилась несправедливость.
«О, если бы она сама это поняла!»
Сейчас Алекс испытывал такую же бессильную ярость, как и тогда, когда на шахте произошел взрыв. Главное, чтобы ярость эта не свела его с ума, как это было в Ипсуиче.
Но как заставить Фиби понять?! Как объяснить, что совершенный по обоюдному согласию акт любви прекрасен и не стоит его бояться?! Хосмена бесило то, что в изнасиловании девушка винила себя.
Конечно, она абсолютно неправильно поняла то, что с ней произошло. И, как всегда, не поняла того, что он пытался объяснить. Алекс просто не знал, как следует разговаривать с такими женщинами.
Откидывая снег от дверей склада, он бормотал что-то невразумительное себе под нос. Последние четыре дня мела метель, прекратившаяся лишь вчерашней ночью, когда холодная высокая луна вышла из-за туч, заставив сверкать снежинки молочно-голубым светом.
Ночью окружающий пейзаж был невыразимо чудесен. Но наступил день, означавший работу, и, надо признаться, что молодой человек был несказанно ему рад.
Понадобился целый час на то, чтобы откопать складские двери. Засовы и петли замерзли и жутко скрипели, когда он открывал факторию. Чистый зимний солнечный свет осветил несколько бочек с диким рисом, мукой, сахаром, кофейными бобами и молочным порошком. Конечно, припасов было не так много, поскольку Алекс не планировал оставаться зимовать на острове, но все же их должно было хватить.
Мужчина не спеша открывал бочки и клал продукты в холщовый мешок. Аккуратно запечатав бочки, чтобы в них не заползли какие-нибудь жучки, он вышел на улицу, закрыв за собою двери.
А в доме Фиби, как обычно, сидела у печи и вышивала, а дворняга спала на половичке у ее ног. Свет, пробивавшийся из окна, сейчас падал прямо на девушку. Когда она посмотрела на вошедшего Алекса, у того перехватило дыхание.
Где-то в глубине своего подсознания он как раз представлял себе именно такую картину. Это было то, о чем он мечтал, когда лишился семьи, будучи ребенком.
– Вот, принес кое-что из припасов, – грубовато пробурчал Хосмен, скрывая овладевшие им эмоции. – Рис и все такое…
Иголка сверкнула в ее руках.
– Отлично, будешь сейчас ужинать?
– Нет, пойду проверю свои капканы, пока еще светло.
– Хорошо.
Фиби посмотрела в окно.
– На улице так хорошо, когда затишье.
– Вот именно.
Простые слова. Ни к чему не обязывающий разговор. Однако, подобно подводному течению, за словами этими скрывался совершенно иной смысл.
Она вздохнула.
– Я хочу… – девушка не договорила, снова сделав глубокий вдох.
– Чего?
– Да так, глупости…
– Ну, скажи мне…
– Порой мне хочется просто прогуляться, – призналась Фиби. – Когда светит солнце и все так прекрасно, у меня появляется желание выйти в этот белый мир, – горькая усмешка заиграла на ее губах. – Но мои руки и ноги сразу же замерзают, когда в выхожу за дровами. Я и двух минут не могу выдержать на снегу.
Похоже, ответа на эту тираду девушка не ждала, и потому Алекс предпочел просто подбросить в печку очередное полено. Надев меховую куртку, он направился к дверям.
– Алекс, – позвала она еле слышно, и Хосмен мгновенно повернулся к Фиби.
– Что такое?
– Да ничего, – прошептала она, густо покраснев. – Просто я уже забыла, что хотела тебе сказать.
– Я вернусь до наступления темноты, – бросил Алекс и вышел из хижины. Сердце его учащенно билось, и он прекрасно понимал почему. Впервые она назвала его по имени. Она назвала его Алексом.
На Рождество Фиби целых два часа потратила на стирку одежды и постельного белья. Стиснув зубы, она жалела о том, что знает, какой именно сегодня день. Проводить Рождество в качестве прачки? Нет, это было уже слишком.
Девушка зачем-то по-прежнему вела счет дням, проведенным на острове Мей, и потому, когда проснулась под утро в пустой хижине, прекрасно знала, что сегодня Рождество.
Алекса Хосмена, как обычно, нигде не было видно. Фиби подумала, что должна быть благодарна ему за то, что он был таким сильным и так много делал для того, чтобы здесь было тепло и хорошо и чтобы на столе всегда стояло что-нибудь съестное. Но время от времени девушке просто хотелось его общества. Ей не нужен был кролик для жаркого или дрова – она просто мечтала о приятной беседе.
Фиби прекрасно понимала, что не должна проявлять любопытства, но просто ничего не могла с собой поделать. Ведь Алекс вызывал у нее столько вопросов. Девушке хотелось, чтобы он говорил с ней о Кристиане, о войне, и каково это – вырасти на острове Мей. Но она ума не могла приложить, как об этом спросить.
Фиби изо всех сил терла свое нижнее белье, и мыльная вода стекала по ее рукам. Едкое мыло жгло уколы и царапины, оставшиеся после ее многочасовых занятий вышивкой. Но все эти мелкие ранки казались полной ерундой в сравнении с куда большей угрозой скуки и безделья, а шитье успокаивало.
Закончив стирку, девушка развесила белье у печи, чтобы оно быстрее высохло. Против своей воли она вдруг вспомнила про другие Рождественские праздники. Украшенную елку в особняке своего отца и горящие повсюду свечи.
В канун Рождества празднества и званые вечера достигали своего апогея. Когда дело касалось Рождества, экстравагантность ее отца не знала границ. В прошлые годы он дарил ей живого пони, редкостную белую канарейку в позолоченной клетке, бриллиантовую корону и серебряные расчески.
В ответ она презентовала ему трость, украшенную драгоценными камнями, отделанное серебром седло из Марокко, массу шелковых галстуков и великолепные золотые часы.
Но подарки отца не заменяли внимания. Для Филиппа Кью радость дочери была вторична по отношению к самим подаркам. Кью даже держал личного секретаря, единственной работой которого было сделать так, чтобы его имя стало известно всем мало-мальски значимым «нужным» людям. Благодаря экзальтированным посланиям Грэга Локса в ипсуичские и лондонские газеты весь мир знал, что именно подарил на Рождество своей дочери Филипп Кью.
В тот год, когда Фиби исполнилось десять, в канун Рождества между ними возникло хоть какое-то понимание. Как-то раз она на цыпочках неслышно вошла в зимнюю гостиную отца. Он сидел в полном одиночестве, с хрустальной рюмкой бренди в одной руке и маленькой овальной фотографией в другой. Комната освещалась лишь мерцавшим в камине огнем. Фиби затаила дыхание, сразу же узнав фотографию. Обычно она стояла на высоком комоде в личных апартаментах папы и предназначалась исключительно для его глаз. Он никогда не узнает, как часто пробиралась в его комнату дочь, чтобы полюбоваться на портрет своей матери, посылавшей ей привет из глубин вечности. Фиби глядела на нее часами, пытаясь вдохнуть жизнь в неподвижный плоский образ, стараясь вспомнить материнский запах, звук ее голоса, улыбку.
Но прежде девочке и в голову не могло прийти, что отец испытывает ту же жуткую тоску. Ей захотелось подойти к нему, сказать что-нибудь, но она этого не сделала, потому что отчетливо видела, как отец плакал.
Прежде Фиби еще никогда не видела его плачущим и теперь поняла, что никакими подарками не заполнить той жуткой пустоты, что воцарилась в его душе. Быть может, именно в тот вечер она решила что отныне во всем будет слушаться своего отца и всячески ему угождать.
Взбираясь на чердак, Фиби попыталась успокоиться и вернуться к суровой реальности.
Собрав одежду и постельное белье Алекса, она спустилась вниз и снова принялась за работу.
Выливая потом грязную мыльную воду на улицу и дрожа от холода, девушка мысленно продолжала снова и снова возвращаться к тому, что сказал Хосмен по поводу инцидента с Саймоном. Она еще раз перечитала имеющуюся у Алекса потрепанную копию Ветхого Завета и постепенно пришла к выводу, что Саймон и впрямь ее изнасиловал. Ведь Амнон, надругавшийся над родной сестрой, тоже был сыном царя Давида. Даже с лучшими из семей происходили страшные вещи. Однако осознание того, что суженый изнасиловал ее, было слабым утешением.
Чтобы избавиться от мрачных мыслей, Фиби все утро проработала, непокладая рук. К обеду она приготовила жаркое с маринованными помидорами, рис и рыбу, которую удалось поймать Алексу. Ее мастерство поварихи совершенствовалось с каждым днем, хотя запасы продуктов и были ограничены.
Хосмен вернулся к полудню, принеся с собой аромат сосен и снега. Даже в своей комнатке Фиби прекрасно слышала, как он стряхивал с сапог снег.
– Пахнет чем-то вкусненьким, – обрадовался Алекс.
– Это твой обед. Все будет готово через пару минут.
Она заправила свою постель, внезапно удивившись, что когда-то даже понятия не имела, как это делается.
Войдя в большую комнату, девушка испытала настоящее потрясение. Там стояла маленькая сосенка, которую украшали рождественские свечи. Маленькие огоньки отбрасывали волшебные отблески.
– С Рождеством! – пробасил Алекс.
На какое-то мгновение Фиби лишилась дара речи. А потом совершенно неожиданно ее лицо осветила улыбка.
– Я и не думала, что ты вспомнишь.
– А я думал, что это ты захочешь об этом забыть, да только не сможешь.
И как это получилось, что этот мужчина узнал ее настолько хорошо. Этот странный, странный Алекс Хосмен. Он мог быть безумным и неуправляемым, но никогда бы не причинил ей боли. Он был посторонним, но тем не менее знал секреты ее сердца куда лучше любимых подруг. Конечно, он был грубияном с северного острова, но на его силу можно было положиться. Странно было думать так о мужчине, целившемся из револьвера в голову ее отца.
– Для меня это настоящий сюрприз, – проговорила девушка, счастливо улыбаясь. – Сейчас я накрою на стол.
– Спасибо, – ответил улыбкой на улыбку Алекс, вешая на крючок свою куртку. Фиби поставила на стол блюдо с рыбой.
– Должно быть, ты проголодался, проведя все утро на морозе.
Как обычно, они запивали еду теплым сидром и молчали. Ведь всякий долгий разговор, как правило, превращался в спор. Фиби очень хотелось рассказать Алексу, как они праздновали Рождество в Ипсуиче, и расспросить его, как он встречал праздники вместе с Кристианом. Но девушка боялась причинить мужчине боль. Ведь это было первое Рождество Алекса Хосмена без Кристиана.
После того как они закончили трапезу, Фиби убрала со стола грязную посуду. Когда она вновь повернулась к столу, то увидела на своем стуле приличного размера мешок, перевязанный грубой веревкой.
Девушка нахмурилась.
– Что это?
– Рождественский подарок, – у Алекса был такой вид, будто бы он готов провалиться сквозь землю.
– Для меня?… – растерянно переспросила девушка.
– Несомненно… Давай, открывай.
Когда она развязывала веревку, ее руки дрожали.
– А я вот тебе ничего не приготовила. Детская улыбка осветила его обветренное лицо.
– Мне подарки не нужны, принцесса. Развязав мешок, Фиби невольно вскрикнула.
– О, мой Бог, они прекрасны!
Она почувствовала несказанное удовольствие, когда у нее в руках оказались самые красивые меховые рукавицы и унты из тех, которые девушке когда-либо приходилось видеть. Она засунула руку в одну из рукавиц и закрыла глаза, ощущая шелковистое тепло.
– Откуда все это?
– Сам сделал, – просто ответил Алекс. – Ну, как, хорошо сидят?
Девушка развязала свой башмак и обулась. Ощущение было просто божественным. Обувь мягко обволакивала ногу до колена, а кожаный мысок и подошва создавали такое чувство, будто бы идешь босиком по теплому песку.
– Они просто великолепны, Алекс.
«Как глупо, – подумала она, – проявлять подобную сентиментальность по поводу столь простых подарков».
Когда-то Фиби получала в подарок бриллианты и жемчуга и не испытывала по этому поводу совершенно никаких эмоций, а тут из-за каких-то отделанных кроличьим мехом унт на ее глаза наворачивались слезы. Если бы девушка прошла в них по улицам Ипсуича, ее подняли бы на смех. Но Ипсуич был где-то очень далеко, а здесь над ней никто не смеялся.
– Отлично, – Хосмен встал на колени и коснулся ее ноги руками, тут же ощутив, что Фиби напряглась. – Не бойся, я просто хочу их зашнуровать.
Неторопливыми движениями он подвязал унты длинными кожаными ремешками.
Девушку бросило в жар. Ей мучительно хотелось прижаться к Алексу.
Не ведая ее мыслей, мужчина протянул ей куртку и надел свою.
– Хочу тебе кое-что показать.
Фиби помедлила, прежде чем выйти во двор. Ведь ей так часто хотелось погулять, но она почему-то была уверена, что замерзнет насмерть, не пройдя и десяти шагов. А теперь с Алексом это оказалось возможным. С ним было возможно все.
На улице ее ожидал очередной сюрприз.
– О! – воскликнула девушка. – Ты расчистил тропинку!
Дорожка шла от самого крыльца прямо к лесу, болоту и озерцу. Пушок выбежал из хижины первым и понесся впереди. Алекс протянул Фиби руку в меховой рукавице, когда она спускалась с крыльца. Не раздумывая, девушка взялась за нее и почувствовала, что Алексу это необыкновенно приятно.
Она радовалась и улыбалась, когда они направились к лесу. Прогулка обещала быть приятной, ведь в унтах и меховых рукавицах было так тепло. Фиби любовалась на холодное зимнее солнце и ярко-голубое небо.
Лес напоминал хрустальный дворец. Замершие ветви образовали живописную арку над тропинкой, и девушке казалось, что она попала в сказку. Уже было далеко за полдень, и солнце отбрасывало на тропинку отблески розоватого света. Снежный ковер сверкал, подобно алмазам. Свисавшие с деревьев сосульки преломляли солнечный свет в радуги.
Фиби шла по расчищенной дорожке, любуясь на лесные своды. Чувство бесконечного покоя наполняло ее.
– Обычно на Рождество я ходила в церковь, – прошептала она. – Но здесь, в лесу, великолепия и величественности куда больше, чем в любом из храмов, построенных человеческими руками.
– Не припомню, чтобы я когда-либо заходил в церковь, – ответил Алекс.
– Но сейчас ты и так в огромном соборе, созданном самой природой. Думаю, что именно в такой день и родился Спаситель. Спасибо тебе за все, Алекс. Но мне как-то неловко. Ведь я тебя ничем не порадовала.
– Ну почему же. Ты приготовила мне шикарный обед и даже вымыла посуду и постирала мое белье.
Вспомнив об истинной причине, подвигшей ее на стирку, Фиби прикусила губу и почувствовала себя ужасно неловко.
– Ну, в общем-то, кое-что вроде подарка для тебя есть, то, что ты так хотел знать… – Ну?
Густо покраснев, девушка опустила глаза.
– Этим утром я обнаружила, что точно не беременна.
Хосмен молчал так долго, что девушка не выдержала и посмотрела на него. На лице Алекса играла улыбка.
– Вижу, ты рад этой новости, – пролепетала Фиби.
– О, да, – рассмеялся молодой человек. – С тобой и так столько проблем, принцесса, ну а если бы ты еще была с животом, то тогда пиши пропало.
Девушка уже собралась обидеться, но почему-то передумала. Алекс устроил ей праздник, несмотря на все тяготы, а она осчастливила его, решив их самую большую проблему. Какое-то время они просто смотрели друг на друга, улыбаясь непонятно почему.
– Так что, похоже, я зря перед тобой исповедалась.
– Не совсем. С тобой случилась беда, и если ты поделилась ею с кем-то, то тебе стало чуть легче.
Впервые за долгие недели Фиби ощутила необыкновенную легкость. Поступок Саймона погрузил ее душу во мрак, а теперь, похоже, Алекс был настроен любой ценой вывести ее к свету.
– Зачем ты все это делаешь? – спросила девушка.
– Что именно?
– Превращаешь Рождество в настоящий праздник, помогаешь разобраться в том, что произошло между мной и Саймоном? Почему?
Хосмен взял в руки немного снега и слепил снежок.
– Да потому что притащить тебя сюда было моей величайшей ошибкой. Я хотел отомстить твоему отцу, но у меня ничего не получилось. Не надо было мне тебя в это впутывать.
– Значит, тобой руководит чувство вины?
– Похоже, что так.
– Понятно.
Не торопясь, Фиби пошла по тропинке вглубь леса. Здесь было куда холоднее. Поймав на себе его любопытный взгляд, девушка сказала:
– Ты не должен переживать из-за меня.
И произнеся эту фразу, она поняла, чего именно больше всего желала. Ей хотелось его доброты, потому что Алекс ей нравился и потому что она была ему небезразлична.
– Да, все было куда проще, когда я была простой заложницей, – призналась девушка.
Хосмен отбросил снежок в сторону болота, спугнув стаю ворон.
– Женщина, ты никогда не была простой… Она подошла к краю болота и залюбовалась на открывшуюся ее взору картину: его поверхность покрывал толстый слой льда, очищенный от снега ветром. – А ты когда-нибудь катался на коньках? – внезапно спросила Фиби, повернувшись к Алексу.
– Да, зимой детям особенно нечем было заняться… А ты?
– Само собой. Ведь каждую зиму в Центральном парке Ипсуича устраиваются настоящие катки.
Молодой человек посмотрел на внезапно потемневшее небо.
– Будет лучше, если мы вернемся назад.
В полной тишине они возвращались домой, и только снег скрипел под ногами. Подойдя к хижине, Фиби с удивлением обнаружила, что держит Алекса за руку.
– Еще раз большое спасибо.
– С Рождеством, принцесса…
Он взял ее за плечи и коснулся губами ее лба. Теплое дыхание. Мягкие губы. Совсем не похоже на тот поцелуй на пароходике. И в следующее мгновение все было кончено. Хосмен отступил на шаг, на лице его играла улыбка.
– Не смотри на меня, будто я серый волчище. В конце концов, это был всего лишь поцелуй.
– Но… но…
– Ну да ладно, сейчас еще покажу. Алекс коснулся ее рук и на сей раз нежно поцеловал девушку в губы. Фиби закрыла глаза и ощутила внутри себя блаженное тепло. «Не думай ни о чем, – мысленно говорила она себе. – Просто чувствуй». Щетина на его щеках. Прохладные губы, быстро согревающиеся от ее дыхания. Уверенные объятия. И вдруг в памяти девушки всплыло нечто, заставившее ее отшатнуться.
– Нет! – в панике простонала она, – не делай этого…
Алекс смерил Фиби спокойным и решительным взглядом.
– Я не он, – медленно проговорил он. – Я не тот ублюдок, что напал на тебя.
– Знаю… но мне… Мне это просто не нравится, – пробормотала девушка дрожащим голосом и поспешно направилась к дому. – Мне не нравится, когда меня обнимают, целуют.
– Да нет, – отрицательно покачал головой Алекс. – Тебе это просто необходимо. Быть может, я вовсе не тот мужчина, но тебе надо поучиться получать удовольствие от близости. Ты не должна бояться мужчин только потому, что один из них тебя изнасиловал.
– Ну почему? Почему я должна научиться любить это… эту…
– Потому что потому, – нетерпеливо ответил Хосмен. – Без этого ничто не имеет смысла.
Фиби старалась побороть желание довериться ему полностью. Она не должна была ему верить. Она уже как-то доверилась Саймону, и он нанес ей самую страшную рану. – Не знаю, что тебе и сказать. Девушка быстро прошла в дом. А там в печи весело потрескивали дрова и стояла рождественская елка.
– Я просто никогда не нахожу нужных слов…
– Нет, что-что, а говорить ты умеешь, – Алекс рассмеялся, отряхивая снег с сапог.
– Я совсем другое имела в виду. Ты слишком обыденно говоришь об этом, – Фиби погладила невероятно мягкий мех новых рукавиц. – Больше всего я боюсь, что не смогу все оценить правильно. Я ведь собиралась выйти замуж за Саймона. Я слепо хотела отдаться мужчине, который меня унизил. Так неужели теперь ты будешь обвинять меня в излишней осторожности?
– Послушай, – ответил Алекс. – С тобой все в порядке. Помнишь того шкипера с пакетбота? Ты правильно сделала, что не поплыла с ним. Он плохой человек. И ты хотела выйти замуж за Кросби лишь потому, что твое окружение убеждало тебя в том, что это будет самым разумным и правильным. Всю жизнь тебя учили, что говорить и как думать. Тебе никогда не приходилось решать за себя.
– Да что ты знаешь о моей жизни?! – воскликнула Фиби.
– Просто у меня есть глаза. Бьюсь об заклад, что если бы право решать было предоставлено тебе, то ты ни за что на свете не согласилась бы вступить в брак с Саймоном. А теперь думай, что хочешь… – он зажег свечи на маленькой сосенке. – Говори, что хочешь… Может, и сама удивишься.
Неизвестно почему, но сейчас девушка думала только о его поцелуе. Она размышляло о его мягкости и о том, каков он на вкус. Она вспоминала о тех первых потрясающих мгновениях, когда позабыла о страхе.
Фиби думала об этом и когда отходила ко сну. Перед тем как погрузиться в объятия Морфея, она представляла себе Алекса Хосмена, зажигающим свечи на сосенке. Грубые черты его лица смягчались их отблесками. В разгар самой и мрачной и холодной зимы он подарил ей Рождество.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Хотя дни зимовки на острове и приобрели вполне предсказуемый ритм, Алекс ощущал нечто подспудное, чего между ним и Фиби прежде не было. Обняв и поцеловав девушку, он пересек незримую границу, и теперь для него уже не было обратного пути.
Ему хотелось пойти еще дальше, хотелось обнимать и целовать ее. Он мечтал заняться с ней любовью, ощущать ее обнаженную кожу, шептать на ухо самые сокровенные слова. Но это было еще не все. Алекс хотел остаться с Фиби навсегда, хотел видеть, как годы изменят ее лицо и цвет волос.
Хосмен был безумно влюблен. Сначала он считал, что сможет побороть себя. И потому пытался излечить временно овладевшее им безумие разного рода полезной работой – охотой на кролика для ужина, подъемом засветло, чтобы нагреть горячей воды, ежедневной расчисткой тропинки, чтобы Фиби могла совершать прогулку, когда захочет, или же установкой на стене очередной масляной лампы, чтобы ей было лучше читать и рукодельничать. Однако желание сблизиться с ней просто снедало Алекса, кроме того, судя по всему, девушка хотела того же. Порой Хосмен замечал, как она засматривается на него, но прежде чем отвернуться, Фиби всегда мило ему улыбалась. Это длилось какие-то мгновения, но при этом Алекса одолевало невероятное желание.
Он понимал, что ему и Фиби не суждено прожить жизнь вдвоем, но это вовсе не значило, что они должны были игнорировать друг друга до наступления весны.
Как-то днем в январе Алекс принес в хижину свое очередное изделие и положил его на стол рядом с большим куском воска.
– Что это такое? – поинтересовалась Фиби. – Что ты такое делаешь?
– Это коньки, – гордо ответил он, и стал натирать воском деревянные лезвия. Сделаны они, конечно, были грубо, но от всего сердца. Девушка внимательно наблюдала, как Хосмен приспосабливал на каждый конек кожаные ремни-завязки.
– Ну что, готова? – спросил наконец Алекс. Ее не нужно было спрашивать дважды. Фиби поспешила надеть подбитый мехом плащ, унты, рукавицы и завязала на шее пуховый шарфик. Алекс улыбался, видя, как ей не терпится выйти на улицу. Конечно, девушке было скучно сидеть дома. Чуть ли не вприпрыжку она выскочила на крыльцо. Молодой человек вышел следом, перекинув коньки через плечо.
– Какой прекрасный погожий день, – воскликнула Фиби, всплеснув руками. Она поспешила к заболоченному пруду. Почти весь снег был сметен со льда ветром, и поверхность его была чистой, как зеркало. Это сделал Алекс, выливший сюда утром несколько кадушек воды.
– Садись сюда, – сказал он, указывая на лежавший на берегу валун. – Я надену тебе коньки.
Она повиновалась беспрекословно, что не могло не удивить Алекса. Хотя они не ссорились в последнее время, но девушка обычно держалась от него на расстоянии. Сегодня же она была просто счастлива, и Хосмен надеялся, что ему это не мерещится.
Ему хотелось пойти еще дальше, хотелось обнимать и целовать ее. Он мечтал заняться с ней любовью, ощущать ее обнаженную кожу, шептать на ухо самые сокровенные слова. Но это было еще не все. Алекс хотел остаться с Фиби навсегда, хотел видеть, как годы изменят ее лицо и цвет волос.
Хосмен был безумно влюблен. Сначала он считал, что сможет побороть себя. И потому пытался излечить временно овладевшее им безумие разного рода полезной работой – охотой на кролика для ужина, подъемом засветло, чтобы нагреть горячей воды, ежедневной расчисткой тропинки, чтобы Фиби могла совершать прогулку, когда захочет, или же установкой на стене очередной масляной лампы, чтобы ей было лучше читать и рукодельничать. Однако желание сблизиться с ней просто снедало Алекса, кроме того, судя по всему, девушка хотела того же. Порой Хосмен замечал, как она засматривается на него, но прежде чем отвернуться, Фиби всегда мило ему улыбалась. Это длилось какие-то мгновения, но при этом Алекса одолевало невероятное желание.
Он понимал, что ему и Фиби не суждено прожить жизнь вдвоем, но это вовсе не значило, что они должны были игнорировать друг друга до наступления весны.
Как-то днем в январе Алекс принес в хижину свое очередное изделие и положил его на стол рядом с большим куском воска.
– Что это такое? – поинтересовалась Фиби. – Что ты такое делаешь?
– Это коньки, – гордо ответил он, и стал натирать воском деревянные лезвия. Сделаны они, конечно, были грубо, но от всего сердца. Девушка внимательно наблюдала, как Хосмен приспосабливал на каждый конек кожаные ремни-завязки.
– Ну что, готова? – спросил наконец Алекс. Ее не нужно было спрашивать дважды. Фиби поспешила надеть подбитый мехом плащ, унты, рукавицы и завязала на шее пуховый шарфик. Алекс улыбался, видя, как ей не терпится выйти на улицу. Конечно, девушке было скучно сидеть дома. Чуть ли не вприпрыжку она выскочила на крыльцо. Молодой человек вышел следом, перекинув коньки через плечо.
– Какой прекрасный погожий день, – воскликнула Фиби, всплеснув руками. Она поспешила к заболоченному пруду. Почти весь снег был сметен со льда ветром, и поверхность его была чистой, как зеркало. Это сделал Алекс, выливший сюда утром несколько кадушек воды.
– Садись сюда, – сказал он, указывая на лежавший на берегу валун. – Я надену тебе коньки.
Она повиновалась беспрекословно, что не могло не удивить Алекса. Хотя они не ссорились в последнее время, но девушка обычно держалась от него на расстоянии. Сегодня же она была просто счастлива, и Хосмен надеялся, что ему это не мерещится.