Мэй Джулиан. Узурпатор (Изгнанники в плиоцен - 3)

   С дальнего конца загона донеслось ржание халика. Бенджамин извлек из нагрудного кармана маленькую жестяную табакерку и засунул щепотку табака за щеку.
   - Итак... готовы ли вы, Светлейшие, к небольшому представлению?
   - Задай ему ББ! - фыркнул Эйкен.
   Дрессировщик направился к загону, а Эйкен, Куллукет Дознаватель и Альборан Властелин Ремесел подошли поближе к изгороди, кольцом охватывающей площадку, и выбрали местечко почище. Хотя дождя не было, небо было серое и хмурое, и дул холодный ветер с Редонского пролива. На всех троих были надеты традиционные дождевики из разноцветной кожи с островерхими капюшонами и сапоги выше колен. Дождевик Эйкена был золотистого цвета с черным кантом, Куллукета - темно-красный, а Альборана - голубой - свидетельство его принадлежности к Гильдии Творцов. Шоколадная кожа Альборана, выдававшая в нем примесь человеческой крови, составляла разительный контраст с его зелеными глазами и шапкой курчавых белокурых волос, выбивавшихся из-под капюшона. Метис, член Высокого Стола, был на полголовы выше Куллукета, а над крошечным Эйкеном возвышался подобно великану из волшебной сказки.
   - Мой покойный брат Ноданн считал Трэвиса одним из ценнейших слуг, заметил Куллукет.
   На противоположной стороне загона Бенджамин наблюдал, как с передних ног халика убирали путы.
   - Хотелось бы мне иметь таких еще штук пятьдесят, - вздохнул Эйкен. Большое количество обученных скакунов - основа моей стратегии борьбы против фирвулагов. По крайней мере так будет до тех пор, пока я не найду летательные аппараты.
   - Маленький народ отказывается от своих старых предрассудков против верховой езды, и это - дурной знак, - предупредил Куллукет.
   Эйкен кивнул.
   - Один из моих осведомителей доложил, что они даже пытаются одомашнивать маленьких гиппарионов, чтобы на них ездили гномы! Нам также стало известно, что с пастбищ вокруг восточных городов они крали ручных халиков для боевых дружин.
   - Блейн телепатически сообщил мне, - сказал Альборан, - что нечто подобное до сих пор происходит в окрестностях Росилана. Набеги, тайные вылазки, засады. Все, конечно, обвиняют ревунов, но ситуация постепенно становится неуправляемой, а временные контрмеры теряют свою эффективность. Мелкая знать и люди в торквесах просто не признают верховенства Блейна, даже когда леди Иднар повелевает им слушаться его. Хотя Блейн ее зять, но он - человек со стороны и не имеет никакого авторитета. Черт возьми, Эйкен!.. Мне пришла в голову отличная мысль: надо поехать туда и жениться на Иднар теперь же, не дожидаясь майского праздника Великой Любви!
   - Не выйдет, - возразил Куллукет. - Это распалит страсти еще больше, чем действия Елейна. Старая леди Морна-Ия упряма как осел и ни за что не согласится нарушить траур по своему покойному сыну. Она считает, что даже май - это слишком рано для свадьбы.
   Альборан помрачнел.
   - Зря я спас эту старую вешалку, пусть бы утонула. Но на плавающих обломках она была вместе с Иднар, что мне оставалось делать?
   - Смотрите-ка, похоже, что там возникли какие-то осложнения, заметил Эйкен, просовывая голову между прутьями ограды.
   Ковбои открывали загон. Бенджамин, задумчиво жуя, сжимал в левой руке корд, а в правой держал другую веревку, опутывающую передние лодыжки халика. Животное бежало из загона в густую грязь, ворочая из стороны в сторону выпученными глазами и переступая когтистыми лапами с громким чмокающим звуком.
   - Черт, что за наряд у него на ногах? - спросил Альборан. - Я-то думал, Бен собирается оседлать эту животину.
   - Заткнись и смотри, - приказал Эйкен.
   Бенджамин перестал увещевать халика с помощью своего серебряного торквеса. Теперь он словно нарочно провоцировал зверя на непослушание, резко дергая за веревку, привязанную к недоуздку. Бока животного заходили ходуном, шея подергивалась, а голова словно окаменела. Бен, маневрируя, вывел его на середину загонами тут халик вдруг начал брыкаться словно безумный. Стремена большого, как кресло, седла молотили его по холке. Во все стороны летели комья грязи.
   Теперь Бен начал осторожно выбирать веревку, которая шла от правой стороны седла вниз, потом через кольцо, закрепленное путами на правой лодыжке, уходила к подбрюшью, через шкив на подпруге снова шла вниз, к путам на левой ноге, затем вверх к высокому стременному упору и, наконец, к дрессировщику.
   - Бен называет это скользящим W, - пояснил Эйкен. - Им надо уметь правильно пользоваться, иначе загубишь халика. Но это W и вправду нагоняет на спесивых тварей страх Божий.
   Натянувшаяся веревка заставила огромного халика упасть на колени в мерзкую жижу. Бен придержал его в этом положении, что-то ласково приговаривая, а потом стал с обеих сторон оглаживать шею животного, стараясь не попадать в поле зрения его панически-испуганных глаз. Спустя несколько минут он ослабил веревку и позволил халику подняться. Продолжая разговаривать с ним, он стал тихонько подергивать за веревку, понукая халика стронуться с места. Халик, пронзительно заверещав, взвился на дыбы и собрался было пуститься вскачь; но прежде чем он успел сделать хотя бы шаг, Бен натянул веревку. Запнувшись, громадное животное снова медленно опустилось на колени, зарывшись в жидкую грязь.
   - Теперь Трэвис глубоко засел в сознании зверя, - сказал Куллукет, на лице которого было написано восхищение, озарившее внутренним светом его мрачную красоту. - Он дает понять, кто здесь хозяин, но довольно мягко. Видите? Животное слушается. Не такое уж оно и глупое. Хотя еще раз наверняка попытается вырваться на свободу.
   Процедура повторилась: Бен, мурлыча себе под нос какую-то бессвязную мелодию, добился от халика того, чтобы он, повинуясь натяжению корды, сделал с дюжину шагов, после чего животное вдруг словно сорвалось с цепи, принялось взбрыкивать и молотить воздух когтистыми лапами. Бен сплюнул табачный сок и небрежно опрокинул расходившееся животное в грязное месиво. Нагнувшись над халиком, он с ласковыми увещеваниями стал оглаживать его морду. Кожистые уши повернулись вперед, тугие канаты шейных мускулов расслабились. Бен позволил огромному животному подняться, тряхнул корду и удовлетворенно улыбнулся, наблюдая, как послушный халик затрусил вокруг него неспешной рысцой. Бесстрастный мысленный голос Вена произнес:
   "Теперь он полностью обломался, Светлейшие".
   Мужчины приветствовали его одобрительными "Сланшл!".
   Дрессировщик сделал знак одному из своих помощников, чтобы тот забралу него веревки, постоял несколько минут, зондируя сознание халика, дабы убедиться, что тот не замышляет больше никаких проказ, затем побрел по чавкающему грунту загону обратно к Эйкену, Куллукету и Альборану.
   - Так ты что, не оседлаешь его сегодня? - разочарованно спросил метис.
   - Можно было бы, но я, пожалуй, не буду. На рысях когти запросто могут перерубить веревку. Главнее - он смекнул, кто здесь хозяин. Пусть теперь привыкнет к недоуздку, а тогда начнем объезжать верхами. Думаю, этому малышу путы уже не понадобятся.
   - Потрясная работа, Бен! - воскликнул Эйкен.
   - Можно предположить, что на Старой Земле ты содержал домашний скот, - заметил Альборан.
   Бенджамин Баррет Трэвис сплюнул через плечо.
   - А вот и нет, лорд Альби. Я-то был и не прочь заняться скотоводством, да только в наследство от папаши мне достался стол ревизора в "Вестекс Фудекс" в Эль-Пасо. Это крупнейший в Содружестве экспортер латиноамериканской провизии. - Его выцветшие глаза мигнули. - До конца жизни не буду смотреть на замороженные бобы... - Бенджамин поддернул джинсы. - Я сейчас отправляюсь на мысленную обломку по-настоящему крутого белого жеребца, лорды. Не желаете присоединиться? Если поработаем все вместе, мысленная программа засядет крепче.
   - Заманчивое предложение! - с энтузиазмом отозвался Альборан.
   - Ты иди с Беном, - сказал Эйкен, - а нам с Куллом нужно кое-что обсудить. - Он повернулся к объездчику: - Сегодня вечером приезжай на ужин в Стеклянный замок, Бен. И прихвати с собой Салли Мей.
   - Схвачено, Стратег.
   Небрежно помахав на прощание, человек в затвердевших от грязи джинсах "Ливайз" и воин-гигант неторопливо направились прочь, телепатически делясь друг с другом воспоминаниями о своенравных скакунах, с которыми им приходилось иметь дело.
   - Я только что трансментально говорил с командиром Конгривом, громко сказал Эйкен Куллукету. - Прибыла большая партия рекрутов, и нам с тобой лучше вернуться назад и разобраться с ними. Там тридцать восемь тану и около сотни людей, из них двенадцать в золотых торквесах, а остальные специалисты разного профиля - в серебряных. Большинство из Афалии. Старый Селадейр провел что-то вроде чистки - всех людей, бывших ранее на ответственных постах и руководивших техническими отраслями, вышвырнул, а аристократам из числа метисов создал такую веселую жизнь, что они все поголовно ударились в бега.
   - Я быстро выясню, что у них там творится.
   - Остальные прибыли из испанского города Каламоска.
   - Милосердная Богиня! Ведь это наверняка трусливые сволочи из Реторты, которых должны были казнить по окончании Битвы! И ты примешь этакое отребье?
   Эйкен окатил Куллукета холодным сверлящим взглядом.
   - Нечего вкручивать мне мозги, красавчик. Или ты забыл, что в Многоцветной Земле теперь совсем другие порядки? Когда-то и меня самого считали подонком!.. Все, полетели.
   Они опустили прозрачные лицевые щитки капюшонов и взмыли в воздух. Мелкие дождевые капли падали на их тела. Они пролетели над фермой халиков, расположенной на берегу пролива к северу от Гории, миновали сады, рощи маслин, парки и приблизились к городу.
   Гория была возведена на огромном холме и занимала площадь около четырех квадратных километров. Большинство зданий, за исключением величественной центральной цитадели и отдельных жилищ аристократии, были выстроены из аккуратно побеленного камня и покрыты розовой и красной черепицей. Особняки тану украшали шпили и резные контрфорсы розового и золотистого цветов - дань геральдическим традициям гильдии Психокинеза, которую возглавлял покойный Ноданн. Некогда та же цветовая гамма отличала и Стеклянный замок, но с тех пор, как появился узурпатор, розовая отделка была заменена на агатово-черную и сумрачно-фиолетовую - именно эти неповторимые оттенки выбрал для себя новый Стратег. По ночам жилища простонародья расцвечивались мириадами маленьких масляных ламп, развешанных гирляндами вдоль крыш и парковых оград. Феерические огни самых разных цветов, разжигаемые ментальной энергией, обегали по всему контуру постройки тану, а Стеклянный замок блистал ярче, чем в пору правления Ноданна, золотым и аметистовым, служа путеводным огнем, видимым за тридцать километров, от самого устья реки Лаар.
   Когда двое левитантов начали спускаться к площади возле восточных ворот города, служившей местом приема новоприбывших, Эйкен заметил:
   - Командир Конгрив в сегодняшней партии обнаружил действительно маститого человека-златоносца. Его имя Салливан Танн, он из Финии, что на реке Рейн. Слышал когда-нибудь о нем?
   Куллукет грязно выругался:
   - Жирный засранец! Если бы он использовал свои способности так, как подобает воину, Финия, возможно, выдержала бы атаку Гудериан! Еще бы я о нем не слышал! - И Куллукет тут же развернул перед мысленным взором Эйкена досье:
   "Алозий К.Салливан, известен под именем Салливан Танн. Девяносто шесть лет, прошел процедуру омоложения, в плиоцене проживает около тридцати двух лет. Ранее - профессор теологии в Фордхемском университете, впоследствии высокопоставленный инспектор-психокинетик под началом лорда Велтейна Финийского. Имеет необычайно развитые метафункции (силой левитации способен поднимать в воздух сорок человек или около пяти тонн инертной массы), однако польза, приносимая им тану, могла бы быть существенно большей, если бы не его пацифизм, которым он прикрывает непреодолимую робость. Он неизменно отказывался применять свои способности во время Великих Битв, Летучих Охот или других военных событий, но остальные свои обязанности выполнял добросовестно. После падения Финии принимал участие в эвакуации по воздуху невоеннообязанных и в конечном счете добрался до Привратного Замка, который в ту пору служил центром помощи беженцам. Когда случилось наводнение, Танн благополучно отсиделся в небольшом испанском городке Каламоске, дежуря при своей невесте-тану, юной леди Олоне, которая вынуждена была пропустить Великую Битву из-за перелома позвоночника, полученного в результате опрометчивой попытки к самостоятельному полету, и излечивалась в это время с помощью Кожи. Олона, восхитительная блондинка с волосами медового оттенка, обладает громадным, хотя еще не сформировавшимся талантом к психоиндукции. В Горию прибыла вместе с Танном".
   - Я проведу для тебя глубинный зондаж этой парочки, - сказал Куллукет, - но и так ясно, зачем они явились. Отец Олоны погиб во время потопа, а Танн, возможно, всего лишь самонадеянный осел. Оли - лукавая девчонка, но мне кажется, что мы вполне можем рассчитывать на их лояльность.
   Эйкен с Куллукетом опустились возле бараков. Здесь шел прием новоприбывших, здесь же тану и людей в золотых торквесах отделяли от более заурядных членов пополнения. Конгрив, нескладный обладатель золотого торквеса, облаченный в доспехи насыщенного синего цвета, ударил себя по нагруднику в приветственном салюте и, не теряя времени даром, представил телепатический отчет:
   "Приветствую вас, Стратег и Светлейший лорд Дознаватель! За исключением Салливана Танна и леди Олоны, остальные златоносцы сегодняшней партии - в основном посредственности. Те, что прибыли из Афалии, почтенные вельможи из числа метисов, не вынесшие реакционного диктата лорда Селадейра. Одиннадцать чистокровных тану из Каламоска - бывшие товарищи Алутейна по заключению в Великой Реторте".
   "Спасибо, Конгрив. Это, разумеется, отбросы. Среди наших экзотиков-арестантов четверо изменников, шестеро женоубийц и один уклонявшийся от налогов. Но раз тану в живых осталось так мало, каждый, кто изъявляет желание стать моим последователем, должен быть принят радушно".
   "Кулл... ты их как следует проверь. Особенно изменников!"
   "Разумеется, Лучезарный. А с теми двадцатью заурядными златоносцами из Каламоска я поработаю в той же манере, как и с подонками из Реторты, что были приговорены к смерти за трусость, проявленную в Битве. А сейчас будь любезен, прояви обходительность с Танном и его потаскушкой, которые с явным неудовольствием переносят заключение под стражей".
   - Привет тебе, победоносный Стратег Эйкен-Луганн! - с пафосом проговорил осанистый человек, наряженный в роскошные одеяния светло-вишневых и золотистых тонов. Но прежде чем Салливан Танн успел продолжить свою тираду, раздался гортанный выкрик:
   - Эйк! Эйк! Неужто это и вправду ты?
   Из пестрой группы людей в золотых торквесах выскочил худой человек с льняными волосами и приплюснутым носом, в чертах лица которого смутно улавливалось что-то монголоидное. На нем была клетчатая фланелевая рубаха, саржевые штаны и тяжелые егерские башмаки с торчащими языками. Упав на колени перед тщедушным узурпатором Гории, он пробормотал:
   - Я хотел сказать... лорд Луганн, прости, что ворвался поперед очереди, но...
   Эйкен, словно пораженный громом, откинул золотистый капюшон своего дождевика.
   - Раймо! Ты ли это, старый дровосек!
   - Если я тебе нужен, малыш, я весь твой. Кстати, я привел с собой несколько приятелей.
   - Если ты мне нужен!.. - завопил Лучезарный.
   Гогоча словно сумасшедшие, они упали друг другу в объятия.
   - Так вот как! - заледеневшим от надменности голосом произнес Салливан Танн, выпрямляясь во весь рост.
   Трогательная встреча была прервана мыслепотоком Куллукета, обратившегося к Эйкену по приватному каналу:
   "Предварительное зондирование Конгрива выявило: этот Раймо Хаккинен начинен свежей информацией. Убедительно прошу разрешить мне немедленно провести глубинное сканирование".
   "Об этом забудь. Не гневи меня..."
   - Рай, мальчик мой, так ты хочешь сказать, что тебя собирались поджарить? Только за то, что ты драпанул с Битвы?
   "Послушай, Лучезарный. Этот тип имеет массу сведений о фракции мира, Дионкете, Минанане Еретике, о тактике борьбы против Селадейра Афалийского, а также..."
   Салливан Танн истошным голосом возопил:
   - Лорд Эйкен-Луганн, прошу вас, позвольте же мне продолжить!
   Мысли Эйкена и Куллукета все еще циркулировали на приватной волне ментального эфира:
   "Допрашивай этого идиота Тонна, Кулл. Раймо не трогай. Он МОЙ!"
   "Я знаю - Раймо твой друг, Лучезарный, но ему очень многое известно. Даже про Фелицию. Дозволь распотрошить его..."
   "Держи свои лапы подальше от Раймо. Ты уже свихнулся на своей Фелиции, Кулл Пытознатель".
   "Раймо известно, что Фелиция подняла КОПЬЕ со дна Нового Моря".
   "Иисусе!"
   "Именно так. Такие сведения достойны твоего внимания. Ну что? Разрешаешь снять показания?"
   "...Раймо знает, где Фелиция с Копьем?"
   "Таких данных нет. Погибший приятель Раймо видел девушку-птицу, пролетающую над Бетикой. Местный фирвулаг рассказал этому приятелю, что Копье у Фелиции. Для получения достоверной информации необходимо глубокое зондирование. Ты согласен?"
   "Нет!.. Да... А, дерьмо! Ладно, потом. Я сам скажу когда. Но сканирование проводить только под моим надзором, а затем ты полностью восстановишь его мозг. Ты понял, Брат Корректор, Великий Визирь, Кулл Красавчик?"
   "Я понял и склоняюсь пред твоей властью, король. Но мы должны найти эту скотофилку-садомазохистку, сучью богиню, прежде чем она найдет НАС. И почему я только не убил ее, когда была возможность?"
   "Презренный. Сам не знаешь?"
   - Итак! - бодро воскликнул Эйкен вслух. Ментальная пикировка с Куллукетом заняла примерно десять секунд. Эйкен отгородился от продолжающихся мысленных увещеваний Куллукета и весь запас своего обаяния излил на Раймо, Салливан Танна, стройную леди Олону (которая с самого момента появления Эйкена внимательно наблюдала за ним) и на других новоприбывших тану и людей, стоящих возле мрачного приемного помещения.
   Приободрившийся Салливан Танн воскликнул:
   - Этот вооруженный холуй возмутительно обращался с нами, лорд Луганн. Его люди имели наглость осмотреть наш багаж, а вот этот неуклюжий увалень уронил бесценную бутылку "Джеймсон Ризэв" двадцатичетырехлетней выдержки! Хорошо, что я обладаю психокинезом и едва успел вовремя подхватить ее.
   - Форменное безобразие! - сказал Эйкен, нахмурившись. Он телепатически подмигнул коменданту города. - Ты, конечно же, знаешь, Конгрив, что светлейшие особы ранга лорда Салливан Танна не должны подвергаться подобным процедурам. Тебе полагается выговор.
   Ударив себя в грудь, Конгрив вскинул руку в салюте.
   - Я и сам корю себя. Стратег. Подобный досмотр - это обычная предосторожность для обеспечения безопасности, он издавна применялся ко всем людям, прибывающим в Горию на постоянное жительство. Из-за риска, связанного с кровавым металлом, лордом Поданном был отдан на этот счет строжайший приказ.
   - Ноданн, - заметил Эйкен, - сейчас кормит рыб. А я повелеваю, чтобы с сего дня и людям, и тану, прибывающим в город, оказывался одинаково радушный прием. Запомни это, или будешь нести ответ лично передо мной.
   Салливан Танн расплылся в довольной улыбке. Он вытолкал вперед жеманящуюся Олону и представил ее Эйкену и Куллукету.
   - Леди Олона Каламосская, дочь покойного лорда Онидана Герольда, в нынешнем году на празднике Великой Любви она станет моей невестой.
   Олона грациозно поклонилась, Лучезарный, усмехаясь, запечатлел на ее руке долгий поцелуй.
   - Правда ли, лорд Стратег, что вы будете королем? - низким голосом спросила девушка.
   Черные глаза Эйкена сверкнули.
   - Коли будет на то воля Таны, милая!
   - Со всеми... королевскими прерогативами? - На коралловых губах заиграла легкая улыбка. Лицо Салливан Танна сохраняло неподвижность.
   - Игра, - заверил ее Эйкен, - будет вестись по всем правилам.
   Он прошагал к сияющему глупой улыбкой Раймо, изящно опустил руку на плечо своего старого приятеля и провозгласил:
   - А теперь, ребята, - веселиться! Эйкен Драм с вами! Больше никакого содержания под стражей, никаких обысков, никаких мерзких дознаний. Все отправляемся в мой Стеклянный замок и устраиваем грандиозную пирушку!
   7
   Старый Айзек Хеннинг нудел не переставая до тех пор, пока Голда хотя и знала, что собирается дождь, - не согласилась совершить утомительное восхождение на мыс и нести дозор до полуночи.
   - Мы - единственные, кто может дать предупреждение, деваха! - Длинные костлявые пальцы впились в ее сильные плечи. Подернутые пленкой глаза Айзека беспокойно скосились в сторону внутреннего грота пещеры. - Сейчас самое опасное время! Полнолуние после весеннего равноденствия! Охота непременно явится. Так случается каждый год. А теперь слушай меня, деваха! Когда заметишь, как они летят над лагуной из Авена, зажжешь сигнальный костер. В твоих руках судьба всего Керсика!
   - Хорошо, дедуня.
   - Он, может быть, зовет их! Даже в этом своем сне! - Голос старика превратился в злобный свист.
   - Хорошо, дедуня.
   Дрожа, Айзек нагреб в глиняную чашу углей из очага и присыпал золой, чтобы не так сильно горели. Голда взяла чашу и приготовленный дедом толстый факел из пропитанного жиром тростника.
   - Что со всем этим делать, знаешь, - рявкнул он.
   - Что? - спросила Голда.
   - Вот чертова глупая корова! - взорвался старик. - Сигнал! Если увидишь Летучую Охоту, зажжешь факел от горячих углей. А факелом подожжешь большую груду дров!
   Голда улыбнулась.
   - Зажечь факел. Зажечь дрова. Хорошо, дедуня.
   Старик прямо зашелся от ярости.
   - Но только если увидишь Летучую Охоту, черт тебя раздери! Если увидишь, как они летят на нас из межзвездной пустоты - изгибаясь, поднимаясь и падая, словно свивающаяся кольцами змея из радужного света!
   - Ладно!
   Голда стояла, пристально глядя на старика сверху вниз, словно на чужого. В ней не было красоты, лишь сила и здоровье. Щеки и губы лоснились от жира жареных сонь, которых они ели на ужин. Замшевая сорочка тем не менее была довольно чистой. Груди, набухшие по причине, которую Айзек очень даже хорошо угадывал, натягивали замшу меж торчащих в разные стороны сосков.
   - Ну? - заревел он. - Ступай, шлюха перезрелая!
   Голда осталась стоять возле входа в пещеру, вяло свесив руки вдоль бедер.
   - Ты не причинишь вреда Богу, пока я хожу, дедуня?
   Взгляд старика метнулся в сторону.
   - Давай топай на мыс. Делай свое дело, а его предоставь мне. - Старик часто дышал. - Может статься, Летучая Охота уже на пути к Керсику!
   - Ты не причинишь Богу вреда?
   Голда опустила горшок с углями и незажженный факел на каменный пол. Айзек попытался улизнуть, но он не мог тягаться в проворности с Голдой. Она ухватила его за тонкие, как прутики, руки, сграбастала в охапку и приподняла над землей. Айзек брыкался, орал, исходил яростью, но женщина-титан продолжала держать его в воздухе на вытянутых руках. В конце концов старик разразился слезами. Голда осторожно опустила его, присела рядом с ним, сжавшимся в комочек, на корточки и вытерла его лицо уголком своей юбки.
   - Ты не причинишь вреда моему Богу с моря, - спокойно сказала она.
   - Нет. - Айзек не мог унять дрожь. Исходящий от нее мускусный запах валил его с ног.
   - Тогда я пойду. И если увижу Летучую Охоту, то зажгу твой сигнальный костер. Хотя на Корсике больше нет никого, кто сможет его увидеть.
   - Есть, есть, - всхлипнул старик, закрывая лицо руками.
   - Нет, - увещевающе произнесла Голда. - Все уплыли, когда поднялась соленая вода. Здесь остались только ты, я, а теперь вот и Бог. - Она ласково потрепала Айзека по веснушчатой лысине и собрала принадлежности для разжигания огня. - И Летучая Охота никогда больше сюда не прилетит. Вода слишком глубока. Достаточно глубока, чтобы залить щель, куда садится солнце, так что охотники больше не смогут приходить за нами.
   - Проклятая безмозглая корова, - пробормотал Айзек. - Иди-иди. Да гляди как следует.
   - Ладно. Хуже не будет.
   Оставив съежившегося в комок старика, Голда шагнула в сумерки. Небо над водой было цвета утиного яйца, а над хребтом Керсика - глубочайшей синевы, будто исхлестанной фиолетовыми конскими хвостами. Зажглись первые, еще тусклые звездочки. На ходу Голда что-то фальшиво мурлыкала себе под нос. Было холодно и промозгло, но ее это не беспокоило. А Бог был хорошо укрыт пледом, сшитым из кроличьих шкурок.
   При мысли о Боге сердце Голды зашлось от радости. Он такой красивый, дарующий неизбывное наслаждение даже в своем бесконечном сне. (Скоро ленивый дедуня закончит полировать песком его бедную увечную руку, наведет глянец, и рука будет в полном порядке.) Если она после этого никому не нужного бдения сразу поспешит домой, то у нее еще останется время поклониться Богу, а дедуня проснется, увидит и станет ворчать.
   - Я ненавижу тебя, дедуня, - прошептала Голда.
   Продравшись сквозь густые заросли, она наконец вышла к морю; среди искривленных зонтичных пихт виднелась полянка со сложенной на ней высокой кучей серебристо-серых дров. Голда опустила на землю факел и горшок с углями и пошла прямо на западную оконечность мыса. Она уселась над обрывом, свесив вниз свои сильные ноги и ощущая, как усиливающийся ветер щекочет кожу, задувая под подол юбки.