Мей Лев Александрович. Из "Записок желтошноша"

нежно, как голубка.
- С тем и другим, милая мисс Кикси, - отвечает хозяин и столько
уплетает оладий и яблочных пирожков, что впору хорошей прачке.
Не стану приводить разговор между хозяином и девицей. Читатель, я
полагаю, догадался, зачем Дьюсэйс целый час старался занимать ее беседой и
пил ее чай. Он хотел вызнать про денежные дела семьи и решить наконец, на
которой из дам ему жениться.
Где же было бедняжке устоять против него? Через четверть часа он ее
(извините за выражение) вывернул наизнанку и уже знал столько же, сколько
она, да только знала-то она немного. Доход составляет девять тысяч в год,
как она слыхала; а капитал и в деньгах, и в недвижимости, и в индийских
банках. Бумаги на куплю и продажу подписывают обе дамы, так что деньги, как
видно, поделены поровну.
Девять тысяч в год! У Дьюсэйса забилось сердце и разгорелись щеки. Не
было ни гроша, а завтра, стоит ему захотеть, будет пять тысяч годовых!
Да, но как это сделать? У кого же все-таки деньги, - у мачехи или у
падчерицы? Сколько он ни пил чаю, а точно ничего не узнал; и пожалел, зачем
нельзя жениться на обеих сразу.

* * *

Дамы вернулись очень довольные приемом у посланника; выйдя из кареты,
они велели кучеру ехать дальше и доставить домой толстого старого
джентльмена, который их провожал; а он на прощанье нежно жал им ручки и
обещал часто бывать. Из учтивости он даже хотел проводить миледи по
лестнице, но она не позволила.
- Эдвард, - сказала она кучеру, очень довольная, что ее слышит вся
гостиница, - доставьте его светлость домой.
Кто же был его светлость? Ну конечно, лорд Крэбс, тот самый старый
джентльмен, который накануне показал себя таким нежным отцом. Узнав об этом,
хозяин понял, что зря отказался дать папаше тысячу фунтов.
О чем говорили за обедом у посланника - это стало мне известно уже
позже, но я приведу весь разговор сейчас, со слов молодого человека,
стоявшего за стулом лорда Крэбса.
Как писала леди Бобтэйл, обедали "ан пти комите"; лорда Крэбса посадили
между дамами Гриффон, и он с обеими был как нельзя любезней.
- Позвольте, дорогая леди, - сказал он (между супом и рыбным), - горячо
поблагодарить вас за вашу доброту к моему бедному мальчику. Вы слишком еще
молоды, миледи, чтобы испытать родительские чувства, но с вашим нежным
сердцем вам легко понять признательность любящего отца ко всем, кто добр к
его сыну. Поверьте, - продолжал он, нежно на нее глядя, - что добро,
сделанное ему, сделано также и мне и вызывает в моем сердце ту же
признательность, какую чувствует к вам мой сын Элджернон.
Леди Гриффон покраснела и так потупилась, что окунула локоны в тарелку;
она глотала лесть лорда Крэбса, точно устриц. А милорд (язык у него был
подвешен на редкость ловко) обратился к мисс Рриффон. Он сказал, что ему
известны некоторые обстоятельства. Мисс покраснела. Экий счастливчик! - тут
она покраснела еще пуще, а он глубоко вздохнул и принялся за тюрбо и соус из
омаров. Хозяин и сам был силен по части лести, но до старика ему было очень
далеко. Тот за один вечер успел столько, сколько иному не суметь и за год.
Вы не замечали ни красного носа, ни толстого брюха, ни нахальных глазок: так
сладко он умел говорить, так занятно рассказывать, а главное - такие выражал
благочестивые и благородные чувства. Вы скажете, что при таком своем
богатстве дамы были очень уж легковерны; но не забудьте - они только что
приехали из Индии, лордов еще почти не видали, а на титулах были помешаны,
как и положено в Англии каждой порядочной женщине, которая начиталась
великосветских романов. Словом, они еще только делали свои первые шаги в
свете.
После обеда, пока мисс Матильда пела "Die tanti", или "Фанти-манти",
или еще какие-то итальянские арии (как, бывало, начнет этот визг - не
остановишь), милорд опять подсел к леди Гриффон и заговорил уже по-другому.
- Экое, - говорит, - счастье, что Элджернон нашел такого друга как вы,
миледи.
- Уж будто? Полагаю, милорд, что я не единственный его друг из
порядочного общества.
- Нет, конечно; были и другие. Его рождение и, позволю себе сказать,
родство со мной доставили ему множество друзей, но...
- Что "но"? - переспрашивает миледи, смеясь его мрачному виду. -
Неужели мистер Дьюсэйс потерял их или оказался их недостоин?
- Хочу верить, что это не так, миледи, но он легкомыслен и расточителен
и попал в стесненные обстоятельства, а в таких случаях человек не слишком
разборчив в знакомствах.
- Стесненные обстоятельства? Боже мой! Но ведь он говорит, что его
крестная оставила ему две тысячи в год - и он их даже не тратит целиком; да
это и действительно немалые деньги для холостого человека.
Милорд печально покачал головой.
- Пусть только это останется между нами, миледи; мой сын имеет всего
лишь тысячу в год, которую даю я, и к тому же - огромные долги. Боюсь, что
он играл; вот почему я так рад, что он попал в порядочный семейный дом, где
более чистые и высокие радости, быть может, заставят его забыть кости и
недостойных собутыльников.
Леди Гриффон сразу сделалась очень серьезной; неужели правда? Как
знать? Неужели Дьюсэйс не влюблен, а просто метит на ее деньги? Как не
поверить собеседнику? Ведь это его родной отец и вдобавок настоящий лорд и
пэр Англии. Она решила проверить. Она и не подозревала, насколько Дьюсэйс ей
нравится, пока не почувствовала, как способна возненавидеть его, если он
окажется обманщиком.
Вечер окончился, и они вернулись, как мы уже видели: милорд поехал
домой в карете миледи, а миледи и мисс поднялись к себе.
Там ждала их мисс Кикси, довольная и сияющая; с ней, как видно,
произошло что-то очень приятное, и ей не терпелось поделиться. Она и не
утерпела. Приготовляя дамам чай (они всегда выпивали на ночь по чашке), она
сказала:
- Ну-ка, угадайте, кто сегодня пил со мной чай? - Бедняжка! Каждое
приветливое слово было для нее диковинкой, а чай с гостем - большим
праздником.
- Должно быть, моя горничная Ленуар, - сказала миледи строго. - Я
просила бы вас, мисс Кикси, не водить дружбу с прислугой. Надо все-таки
помнить, что вы сестра леди Гриффон.
- Нет, миледи, не Ленуар, а джентльмен, да еще какой красавец!
- Ну, значит, мсье Делорж, - сказала мисс, - он мне обещал принести
струны к гитаре.
- Нет, не он. Он тоже приходил, но у него не хватило любезности
доложить о себе. Нет, это был ваш поклонник, достопочтенный мистер Элджернон
Дьюсэйс. - И бедная Кикси захлопала в ладоши, точно получила наследство.
- Мистер Дьюсэйс? А зачем он приходил? - спрашивает миледи, сразу
вспомнив все, что говорил папаша.
- Во-первых, он забыл здесь бумажник, а во-вторых, хотел отведать моего
вкусного чая и пробыл со мной больше часа.
- Позвольте спросить, мисс Кикси, - надменно говорит мисс Матильда, - о
чем вы могли беседовать с мистером Элджерноном? О политике, о музыке, об
искусстве или о философии?
Мисс Матильда была синим чулком (как большинство кривобоких девиц в
высшем обществе) и всегда старалась свести разговор на подобные высокие
предметы.
- Нет, ни о чем таком серьезном он не говорил. Я бы тогда не поняла
его, вы же знаете, Матильда. Сперва мы поговорили о погоде, потом об оладьях
и пышках. Он, оказывается, больше любит пышки. А потом (тут мисс Кикси
понизила голос) - о бедном покойном сэре Джордже, какой он был хороший муж
и...
- И сколько он оставил денег, не так ли, мисс Кикси? - спрашивает
миледи жестким голосом и со злой усмешкой.
- Да, милая Леонора, он с таким уважением отзывался о вашем незабвенном
супруге, так тревожился о вашей и Матильдиной судьбе, что приятно было
слушать. Ах, как он мил!
- И что же вы ему сообщили, мисс Кикси?
- Я сказала, что у вас с Леонорой девять тысяч фунтов годового дохода
и...
- Ну, а он?
- Он - ничего. Я ведь и сама ничего больше не знаю. Мне бы хоть
девяносто иметь, - сказала бедная Кикси, возведя глаза к небу.
- Еще чего захотела! А не спрашивал ли мистер Дьюсэйс, на каких
условиях завещаны деньги и кому из нас?
- Спрашивал, но этого я не сумела сказать.
- Так я и знала! - воскликнула миледи, стукнув о стол чайной чашкой. -
Так я и знала!
- Что ж тут такого, леди Гриффон? - сказала мисс Матильда. - Незачем
бить чашки - вопрос был вполне невинный. Элджернон - не какой-нибудь
интересант. Он - воплощенная искренность и великодушие! У него и у самого
достаточно земных благ; и он не раз говорил мне, что хотел бы, чтобы его
избранница не имела ни гроша, - тогда он мог бы доказать ей чистоту своих
чувств,
- Не сомневаюсь, - сказала миледи. - А кто же избранница? Неужто мисс
Матильда Гриффон? - И она вышла, хлопнув дверью, а мисс Матильда, по своему
обыкновению, разрыдалась и принялась изливать свою тоску и любовь на груди у
мисс Кикси.

ГЛАВА IV

Кажется, клюнуло

На другое утро мы с хозяином явились к Гриффонам; я занялся горничными,
а он пошел строить куры дамам. Мисс играла на гитаре, а миледи сидела за
кучей бумаг - тут и счета, и чековые книжки, и письма от поверенных. Эх, мне
бы ее заботы, особенно при девяти тысячах дохода! Все дела в доме вела
миледи. Мисс была для этого чересчур чувствительна.
При появлении хозяина мисс Матильда просияла и грациозно указала ему на
место подле себя; он сел. Миледи только подняла глаза, приветливо улыбнулась
и опять за бумаги.
- Леди Гриффон получила письма из Лондона, - говорит мисс. - От всяких
там скучных поверенных и прочее. А вы посидите со мной, гадкий вы человек.
Он садится.
- Охотно, дорогая мисс Гриффон, посижу с вами тет-а-тет.
- А вчера у посланника, - говорит мисс (после вступительных
любезностей), - мы познакомились с одним вашим другом, мистер Дьюсэйс.
- Это, очевидно, был мой отец; он очень хорош с посланником. Третьего
дня он навестил и меня.
- Милейший старый джентльмен! И как же он вас любит, мистер Дьюсэйс.
- О да! - говорит хозяин, возводя глаза к небу.
- Он только о вас и говорил и так вас хвалил! Хозяин вздохнул
свободнее.
- Отец очень добр, но он слеп, как все отцы, и чересчур ко мне
снисходителен.
- Он говорил, что вы его любимый сын, и сожалел, зачем вы не старший. Я
могу оставить ему только скромную долю младшего сына, сказал он, но у него
есть талант, знатное имя и собственные средства.
- Средства? О да, да, в этом я не завишу от отца.
- Две тысячи в год, наследство вашей крестной, как вы нам говорили?
- Вот именно, - кивает мой хозяин, - а этого вполне достаточно, милая
мисс Гриффон, при моих скромных привычках.
- Кстати, - прерывает его леди Гриффон, - раз уж речь у вас зашла о
денежных делах, пособили бы мне, бедной! Подойдите сюда, скверный мальчик, и
помогите мне подсчитать.
Он, конечно, со всех ног! Садится около миледи, а у самого глаза так и
горят.
- Вот, взгляните, - говорит она. - Мои агенты сообщают, что получен
перевод на семь тысяч двести рупий, а в рупии два шиллинга девять пенсов.
Сколько это будет в фунтах и шиллингах? - Хозяин ей старательно высчитывает.
- Девятьсот девяносто фунтов. Допустим. Не стану проверять - чересчур
утомительно. А теперь другое. Чьи это деньги - мои или Матильды? Понимаете,
это - проценты с некоего капитала в Индии, которого мы еще не трогали, а из
завещания сэра Джорджа я никак не пойму, что делать с этими деньгами, кроме
как тратить. Что же нам делать, Матильда?
- Ах, мама, вы уж сами решайте.
- А вы что скажете, Элджернон? - Тут она кладет ему руку на плечо и
заглядывает в лицо, этак завлекательно.
- Но я не знаю, как сэр Джордж распорядился деньгами, - говорит он. -
Для этого вам нужно показать мне его завещание. - О, с удовольствием!
Хозяин точно на пружинах подпрыгнул - даже схватился за стул.
- Вот смотрите: у меня здесь только копия, я ее сняла с бумаги, которую
собственноручно написал сэр Джордж. Военные ведь редко обращаются к
адвокатам; это он написал в ночь перед сражением. - И она прочла: "Я, Джордж
Гриффон и т. д. и т. п. - ну, обычное начало - будучи в здравом уме -
м-м-м-м - назначаю своими душеприказчиками Томаса Абрахама Хикса, полковника
на службе Ост-Индской компании, и Джона Монро Мак-Киркинкрофта (торговый дом
"Халф, Мак-Киркипкрофт и Добс", в Калькутте), а все мое имущество завещаю
моей жене Леоноре Эмилии Гриффон (урожденной Кикси) и моей единственной
законной дочери Матильде Гриффон. Проценты с капитала завещаю им поровну.
Самый капитал хранить неприкосновенным вплоть до смерти моей жены Леоноры
Эмилии Гриффон, после чего он переходит к моей дочери Матильде Гриффон, ее
наследникам, душеприказчикам или правопреемникам".
- Ну вот, - говорит миледи. - Дальше мы читать не будем - дальше
пустяки. Теперь, когда вы все знаете, скажите нам, как поступить с этими
деньгами.
- Они должны быть поделены между вами.
- Tant mieux {Тем лучше (франц.).}. А я думала, что они все Матильдины.

* * *

После чтения завещания наступила пауза. Хозяин встал из-за секлетера,
где сидел с миледи, прошелся по комнате, потом подошел к мисс Матильде.
Наконец он произнес тихим, дрожащим голосом:
- Я готов пожалеть, миледи Гриффон, зачем вы прочли мне завещание;
теперь меня можно заподозрить в корысти, раз предмет моей любви столь щедро
наделен земными благами. Мисс Гриффон!.. Матильда! Я знаю, что могу
объясниться. Я читаю дозволение в ваших милых глазах. Незачем говорить вам -
или вам, милая мама, - как давно и пылко я люблю. Моя прекрасная, нежная
Матильда! Не стану притворяться - я читал в вашем сердце в видел, что вы
отдаете мне предпочтение перед другими. Скажите же "да", дорогая; из ваших
милых уст, в присутствии любящей матери, я хочу слышать решение, которое
осчастливит меня на всю жизнь. Матильда, милая Матильда, скажите, о,
скажите, что вы меня любите!
Мисс М. задрожала, побледнела, закатила глаза, упала на грудь моему
хозяину и очень явственно прошептала: "Да, люблю".
Миледи смотрела на них, скрипя зубами, сверкая глазами, тяжело дыша и
побелев как мел, - ну прямо мадам Паста в опере "Медея" (помните, когда она
убивает своих детей), а потом молча вышла из комнаты, по дороге опрокинула
меня - я случайно оказался у самых дверей - и оставила моего хозяина наедине
с кривобокой возлюбленной.
Его речь я привел в точности. Дело в том, что у меня побывал в руках
черновик; сейчас всякий, кто пожелает, может видеть его у мистера Фрэзера.
Но только в черновике вместо "Мисс Гриффон! Матильда!" написано "Леди
Гриффон! Леонора!".
Хозяин считал, что рыбка наконец-то поймана, но на этом его злоключения
не кончились.

ГЛАВА V

Когти Гриффона

Итак, хозяину удалось поймать рыбку, правда, малость кривобокую, да
зато золотую, а для Дьюсэйса это было самым главным; он знал толк в
драгоценных металлах; ему подавай новенький золотой; где уж тут побывавшей в
руках медяшке вроде леди Гриффон!
И вот наперекор отцу (теперь Дьюсэйс мог плевать на старика), несмотря
на долги (на них, по правде сказать, он плевал и раньше), несмотря на
безденежье, безделье, мотовство, распутство и мошеннические проделки
(которые обычно не помогают молодому человеку выйти в люди), он подцепил
большое состояние и дуреху-жену. Что еще надо человеку? Теперь он небось
воспарил в мечтах очень высоко. Замок в Шотландии, ложи в опере, деньги в
банке, охота в Мелтоне, место в палате общин. Что еще - одному богу
известно. Откуда знать бедному лакею? Он описывает только то, что видит, а в
душу ведь не влезешь.
Треугольные записочки пошли к нам от Гриффонов целыми косяками. Мисс и
прежде на них не скупилась, а сейчас слала их утром, днем и вечером, к
завтраку, к обеду и к ужину, так что наша буфетная (хозяин их не читал и
приказывал мне выносить) насквозь пропахла мускусом, амброй, бергамотом и
другими духами, которыми она их поливала. Вот три образца, - я их двадцать
лет храню у себя как скурьезы. Фу, и сейчас еще в нос шибает, пока списываю.

Билье Ду э 1

"Понедельник, два часа ночи.

Волшебная ночь! Селена заглядывает ко мне в окно, освещая мое бессонное
ложе. При ее свете я пишу тебе эти строки, мой Элджернон. Мой прекрасный,
мой отважный, властитель моей души! Когда же придет время и нас не разлучит
ни долгая ночь, ни ясный день? Двенадцать! Час! Два! Я слушаю, как бьют
часы, и не перестаю думать о своем супруге. Мой обожаемый Перси, поверю тебе
девичью тайну: вот здесь я поцеловала письмо. Прикоснись губами к этому
месту, которого касались губы твоей
Матильды".

Таково было первое; бедняга Фицкларенс принес нам его часов в шесть
утра. Я подумал, что дело касается жизни и смерти, и решился разбудить
хозяина в этот неурочный час. Никогда не забуду, как он скомкал письмо и
осыпал и ту, что писала, и того, кто принес, и меня, который вручил письмо,
такими эпитафиями, какие услышишь только на Биллингсгете. Надо сказать, что
для первого письма мисс немного пересолила по части чувств. Но такая уж она
была; вечно читала чувствительные романы: "Тадеуша Варшавского", "Страдания
Мак-Виртера" и тому подобные.
После шести таких писем хозяин больше их не читал, а отдавал мне
посмотреть, не требуется ли ответ, чтобы все-таки соблюсти приличия. Вот
следующее письмо:

э 2

"Любимый! На какие только безумства не толкает людей страсть! После
твоего вчерашнего объяснения леди Гриффон перестала разговаривать с твоей
бедной Матильдой, объявила, что никого не принимает (даже тебя, мой
Элджернон), и заперлась у себя в туалетной. Кажется, она ревнует и
вообразила, что ты был влюблен в нее! Ха-ха! Я давно могла бы ее разубедить,
n'est ce pas? Adieu, adieu, adieu! {Не правда ли? Прощай, прощай, прощай!
(франц.).}
Тысяча, тысяча и миллион поцелуев.
М.Г.
Понедельник, 2 часа дня".

К ночи еще одно; мы с хозяином побывали у Гриффонов с визитом, но нас
не приняли. Мортимер и Фицкларенс подмигнули мне: мол, как, породнимся? А
хозяин, кажется, не слишком огорчился, что не повидается с предметом своей
любви.
Во вторник и в среду то же самое. Но тут - кто бы вы думали нам
повстречался, когда мы явились? Папаша, лорд Крэбс. Он сделал ручкой мисс
Кикси и обещал вернуться к семи обедать. А нас не приняли.
- Ну ничего, ничего, - сказал милорд, ласково взявши сына под руку. -
Признайся-ка, ведь ты их обеих обхаживал, а, Элджернон? Вдова ревнует, мисс
тоскует. Но ничего, все обойдется. Миледи посердится и перестанет. Обещаю
тебе, что завтра ты увидишься со своей милой.
Говоря это, милорд спускался по лестнице и уж так-то ласково глядел на
сына, так ласково говорил. Хозяин не знал, что и думать. Он никогда не знал,
что у отца на уме; но чуял что-то неладное, хотя в воскресенье одержал такую
победу. Зато я сразу догадался, стоило мне увидеть взгляд старика и его
усмешку - то ли ангельскую, то ли дьявольскую.
Однако на следующий день опасения хозяина развеялись; и все как будто
обошлось. К завтраку пришло письмо с вложением. Привожу и то и другое:

э 9

"Четверг, утро.

Победа! Победа! Маменька наконец-то согласилась - не на наш брак, а на
то, чтобы ты у нас бывал, как прежде, и обещала забыть прошлое. Глупая
женщина! Как могла она видеть в тебе что-либо иное, кроме возлюбленного
твоей Матильды? А я полна радости и нетерпения. Всю долгую ночь я не спала,
думая о тебе, мой Элджернон, и призывая блаженный час свидания.
Приходи!
М. Г."

Сюда же была вложена записка от миледи:

"Не стану отрицать, что в воскресенье я почувствовала себя глубоко
оскорбленной. Я имела глупость лелеять иные планы и не думала, что Ваше
сердце (если оно у Вас есть) будет отдано той, которую Вы часто высмеивали
вместе со мною и которая не может Вам нравиться, во всяком случае
внешностью.
Полагаю, что моя падчерица хотя бы для формы будет просить моего
согласия на брак; сейчас я еще не могу его дать. Я имею основания
сомневаться, чтоб она нашла счастье, доверившись Вам. Но она - особа
совершеннолетняя и может принимать у себя кого захочет, а тем более Вас, раз
Вы помышляете о союзе с ней. Если я смогу убедиться, что Вы питаете к мисс
Гриффон искреннюю любовь и через несколько месяцев не измените своего
решения жениться на ней, я, конечно, не стану дольше этому препятствовать.
Итак, Вы можете снова посещать нас. Не обещаю принимать Вас, как
прежде, - Вы сами стали бы презирать меня за это. Обещаю только забыть обо
всем, что было между нами, и пожертвовать своим счастьем ради счастья дочери
моего дорогого мужа.
Л.-Э. Г."

Ничего не скажешь: письмо прямое и честное, а ведь мы поступили с этой
женщиной довольно-таки подло. Так подумал и хозяин; он поговорил с леди
Гриффон весьма нежно и почтительно (что стоит немножко польстить). С
печальным видом приложившись к ее ручке, он тихим и взволнованным голосом
призвал небо в свидетели, как горько он сожалеет, что дал повод к
недоразумению. И предлагает ей уважение и горячую преданность, надеясь, что
она таковые не отвергнет - ну и так далее, причем кидал на нее томные
взгляды и поминутно пускал в ход носовой платок.
Он считал, что все уладил. Дурак! Он попался в сети, как не попадался
еще ни один мошенник.

ГЛАВА VI

Дуэль

Шевалье Делорж, тот самый молодой француз, о котором я писал, редко
показывался, пока мой хозяин был в силе, а теперь задал свое прежнее место
подле леди Гриффон; только теперь он был с хозяином на ножах, хотя и получил
обратно свою даму, а Дьюсэйс занялся своей кривобокой Венерой.
Шевалье был маленький, бледный, скромный и неприметный; с виду - мухи
не обидит, не то что такого тигра и бретера, каков был мой хозяин. Но уже
через несколько дней стало ясно, - из того, как он разговаривал с хозяином,
как на него глядел, как поджимал губы и сверкал глазами, - что он ненавидит
достопочтенного Элджернона.
А почему? Да потому, что его ненавидела леди Гриффон - а она его
ненавидела хуже чумы, хуже черта и даже больше, чем свою падчерицу. Вы,
может быть, подумали, что ее письмо было написано от души? Или что с
завещанием вышло случайно? Все это было подстроено; и этакий умник, как мой
хозяин, угодил в ловушку, все равно что браконьер в охотничьем заказе.
Леди Гриффон настроила и Делоржа. Когда Дьюсэйс отступился, Делорж
возвратился к ней с прежними пылкими чувствами. Бедняга! Он-то в самом деле
любил эту женщину, а это было все равно что влюбиться в боа-конструктора! Он
до того был ослеплен, что считал бы черное за белое, если бы так она велела;
прикажи она убить человека, он и на это был готов; а она именно нечто
подобное и задумала.
Я уже рассказывал, что хозяин любил высмеивать английский язык Делоржа
и его смешные повадки. А у этого человечка их было множество. Будучи мал
ростом, да еще француз, он вызывал у хозяина добродушное презрение, как у
всякого истого англичанина. Он его считал скорее за умную обезьянку, чем за
человека, и помыкал им, как лакеем.
Прежде, до ссоры хозяина с леди Гриффон, мусью принимал все очень
кротко; но тут миледи заставила их поменяться ролями. В отсутствие хозяина и
мисс Матильды (так рассказывали мне слуги) она подзадоривала шевалье - зачем
столько терпит от Дьюсэйса. Удивлялась, почему дворянин позволяет обращаться
с собой точно со слугой; и как это мужчина может сносить пренебрежение от
другого мужчины; говорила, что Дьюсэйс постоянно строит насмешки за его
спиною, что он бы должен его ненавидеть и что пора бы этому положить конец.
Бедняга всему верил; он бывал сердит или доволен, кроток или задирист -
как того хотела миледи. Между ним и хозяином начались стычки; то они
перекоряются за столом, то не поделят, кому вперед другого выйти из комнаты,
кому подать дамам нюхательную соль или подсадить в карету, словом, из-за
всякого пустяка.
- Ради бога, - говорила в таких случаях миледи со слезами на глазах, -
ради бога, успокойтесь, мистер Дьюсэйс. А вы, мсье Делорж, простите его,
умоляю вас. Мы все так любим, так уважаем вас обоих, что ради покоя в доме и
вашего собственного вы не должны ссориться.
В тот день ссора началась, когда шли обедать, а разыгралась уже за
столом. Как сейчас, помню глаза бедняги Делоржа, когда миледи сказала: "Вас
обоих". Он уставился на нее, покраснел, побледнел, обвел всех безумным
взглядом и, подойдя к хозяину, так пожал ему руку, точно хотел ее оторвать.
Мистер Дьюсэйс поклонился, усмехнулся и с важностью отошел; мисс простонала:
"О-о!" - и посмотрела на него - так бы, кажется, и задушила его в объятиях;
а французик сел за стол счастливый и чуть не плакал! Он решил, что вдова
объяснилась ему в любви и готова за него идти; так подумал и Дьюсэйс; он
взглянул на нее с горечью и презрением, а потом заговорил с мисс Матильдой.
Вот поди ж ты: сам не захотел жениться на леди Гриффон, а взбесился -
зачем думает идти за другого! Прямо в ярость пришел, когда она вроде как бы
призналась в своей склонности к французу.
А мой опыт жизни вот чему меня научил: если мошенника хорошенько
разозлить, он уж не мошенник. Потому что тут он сразу себя обнаружит, каков
он есть. Наступи ему на ногу - и увидишь чертово копыто. Так, по крайней
мере, бывает с молодым мошенником - потому что много надо хладнокровия и
большую практику, чтобы отучиться показывать свою злость и скалить зубы.
Старый Крэбс - тот сумел бы. Тот как в анекдоте про одного вельможу, что
рассказывал герцог Веллингтон (я тогда как раз стоял за стулом его