Страница:
В 94-м году я сообразил, что долго мне платить не будут, и решил сам себя профинансировать, 3 июля 1995 года я подал в Верховный суд Дагестана иск к Российской федерации по возмещению вреда, причиненного мне коммунистическим советским союзом -- содержанием в тюремной камере в течение семи с половиной лет. Пятнадцатого апреля 1997 года Верховный суд выносит решение возместить мне ущерб суммой в 377 миллионов рублей. Пока я не получил ни рубля.
Я тогда решаю по-другому себя финансировать -- продаю квартиру, рассчитывая, что государство исполнит решение суда -- заплатит мне, и тогда я опять куплю квартиру. Но дурное не дремлет -- оно уже неплохо проникло в государство: государство мне не платит (уже более 1,5 лет) денег, на которые я рассчитывал. Сегодня, 11 ноября 1998-го года, я получил извещение Верхсуда России об отмене решения Верхсуда Дагестана по моему иску и о направлении дела на новое рассмотрение. Я остаюсь без квартиры и без денег. Меня это не удивляет. Мою семью тоже.
С согласия жены я начинаю издавать книгу.
Она пред вами.
-----------
Тексты, собранные в этой книжке не просто слова, а действия, ценность которых еще и в том, что они совершались в то время. Они и должны сохранить отпечаток того времени, потому я привожу их, практически, без изменений.
Время превратило тексты моих выступлений в документы. Их особая доказательная сила в том, что все в них сказанное сказано до событий .
Чтобы дать понять читателю каковы моральные принципы, на которых я стоял и стою, я помещаю в конце этой книги некоторые материалы из моего Личного дела заключенного, Следственного дела, несколько моих писем и писем ко мне.
Выражаю благодарность всем, кто помогал мне в издании этой книги: Абдуразаку Мирзабекову, Багомеду Багомедову, Ахияду Идрисову, Давуду Зулумханову, Татьяне Курбановой, Юлии Халиловой.
14 ноября 1998 года.
ПРЕДИСЛОВИЕ К РАБОТЕ
"РАЗОРУЖЕНИЕ И УГОЛОВНЫЕ КОДЕКСЫ"*
Работа "Разоружение и уголовные кодексы" -- первая из написанных мною в Чистопольской тюрьме, я написал ее в марте 1983-го.
Моей философии истории неприемлема сама идея объективного политического прогноза -- я не угадываю, а способствую. "Разоружением и уголовными кодексами" я не угадал, а способствовал тому повороту истории, свидетелями и участниками которого мы являемся. Эту работу читали не только узники Чистопольской тюрьмы (на прогулках я перекинул ее Щаранскому и Порешу, Никлусу и Калиниченко, а в камере давал читать Ельчину, Некипелову, Новосельцеву, Ривкину, Цалитису) -- ее читала и правящая верхушка страны. Владимир Ельчин говорил мне: "Вазиф, зачем Вы даете понять, как Вы опасны им? Ведь они Вас уничтожат!" Зачем? Из тюрьмы, из камеры я возвращал миру его истинное мерило -- человека, я лишал их уверенности в себе, моральной силы, волевого настроя: на десяти страничках повергались уже и новые псевдообоснования их внешней и внутренней политик, всей советской жизни.
Через всю работу я провожу одну мысль: главным источником напряженности в мире является внутренняя жизнь советского союза. Доводя мысль до числа (как я это называю), я формулирую -"Бороться за мир -- значит бороться за отмену статей 70, 190-1 и 64 УК РСФСР и соответствующих статей уголовных кодексов союзных республик".
Центральное рассуждение работы применимо и к сегодняшним проблемам, например, к вопросу о суверенитете: ситуация в стране (или в республике) определяется ее внутренним устройством, ее внутренними законами, образом мыслей народа, уровнем душ, уровнем отношений между людьми. Если внешние условия мешают нам становиться лучше, то есть смысл думать о внешнем статусе общества. Но, как советскому союзу не внешний мир мешал становиться лучше (наоборот, чем только мог подвигал его в сторону человеческого), так и сегодня не Россия мешает Дагестану устроиться по-человечески, а внутреннее устройство Дагестана, ложные моральные установки людей, порочные понятия, порочные подходы...
Нужно мужество, чтобы политические проблемы решать в политической плоскости, а не уходить от опасностей политической борьбы в национальную плоскость.
Большевики, взяв за основу понятие класса, укоренили сначала отчуждение, а затем и сословную (классовую) ненависть. Националисты, беря основным понятием нацию, порождают отчуждение наций друг от друга, за этим, неизбежно, придут и ненависть, и кровь.
Что же спасет, что может спасти? Только идея человека, только личностный (а не классовый, а не национальный) подход к человеку, к личности. Только создание в обществе демократических структур, безразличных к национальному признаку. Только повышение уровня души, благородства, человечности.
До недавнего времени я ставил главной задачей преодоление партийного мышления, сегодня я отдаю приоритет задаче преодоления национального мышления. Только решение этой последней не даст нам из болезни социальной -социализма -- впасть в болезнь национальную -- нацизм.
Центральным, основным, главным и единственным понятием человеческого общества может и должно быть только понятие человека, личности -- не класса, не нации, не народа, не коллектива.
Мне дорог человек любой нации, я не о его национальности думаю, говоря с ним, а о его личных достоинствах.
11 ноября 1990 года.
ЛОЖНЫЕ СТЕРЕОТИПЫ РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ
К чИТАТЕЛЯМ
"Другое небо", No1, 20 августа 1991 года.
Я назвал газету "Другое небо": считаю я, что нам мало сменить экономику и политику: нам надо сменить мораль, другими глазами увидеть мир, мы должны начать жить под другим небом, в другом мире. Демократия -- это умение, это правила жизни с не такими, как ты, с не по-твоему думающими, с не по-твоему верящими. Тоталитаризм -- это умение, это правила жизни только с такими, как ты, в то же, во что и ты, верящими, так же, как и ты, думающими. Демократия -- человечный, честный, глубокий, ненасильственный мир, другое небо.
Сила в демократических государствах применяется только против людей и организаций применяющих насилие. Эта правая сила, поддерживаемая обществом, и обеспечивает устойчивость демократии.
Союз жил во лжи и насилии 74 года. Сейчас государственное насилие снято -- так на смену ему идет насилие людей и организаций, которых 70 лет убеждали насилием и страхом и которые сегодня сами пытаются убеждать насилием и страхом (потому что никак иначе они убеждать не умеют). Против людей и организаций, сегодня действующих насилием и страхом, нужно вставать всем обществом, нужно выходить на массовые демонстрации протеста и осуждения этих людей. Если бы насильственные методы большевиков были отвергнуты народом в самом начале, то не было бы позора жизни в империи страха. Надо глядеть не на провозглашаемые цели (большевики тоже обещали рай на земле), а на средства их достижения: если новые учителя опять строят "самый правильный и самый нравственный мир" насилием и страхом, то долой таких учителей, они не учителя, а уголовники, как не учителями, а уголовниками были вдохновенные и бескорыстные большевики. Сила должна применяться только против насилия, и против насилия она обязана применяться. Иначе разрушится общество.
В "Другом небе" я собираюсь осуществить программу, намеченную мною в обращении к читателям в 1-м номере "Взгляда", но в своей газете у меня будет еще и возможность публикации моих статей, вышедших за рубежом и материалов из моего архива.
ЗАМЕТКИ ОБ УКАЗЕ ОТ 8 АПРЕЛЯ 1989 ГОДА
"Другое небо", No1, 20 августа 1991 года.
Эта статья была написана 18 мая 1989 года, через пять месяцев после моего возвращения в Дагестан из якутской ссылки, напечатана в парижской газете "Русская мысль" и передана по радио "Свобода".
В то время компартия пыталась удушить свободу слова статьями 7 и 11 указа от 8 апреля 1989 года -- по содержанию равными статьям 70 и 190-1 УК РСФСР. Угроза нового витка несвободы была более чем реальна. Да, пока компартия была в силе, пока она насильственно удерживала в своих руках четыре власти, я главным направлением своей деятельности считал идейную борьбу с коммунистической идеей, с коммунистической организацией. Сегодня коммунистическая идея рухнула, обком доживает последние дни, месяцы, недалеко время, когда компартия сменит свое название (нелепость его уже для всех очевидна). "Дагправда" и обком, пытающиеся делать вид, что твердыня партии неколебима, уже никого не обманут, ибо не обманываются и сами относительно своего будущего.
Я не отказываюсь ни от одной буковки своей статьи, но сегодня ситуация изменилась -- и благодаря этой статье тоже. Противник побежден -- и я не ставлю целью его унизить, оскорбить, тем паче, уничтожить. Этим, наверное, и отличаюсь от большевиков-ленинцев. Я ценю китайскую мудрость -- "самая прочная победа та, в которой нет побежденных": давайте считать, что не одни люди победили других, а что победила истина, победили честность, благородство, человеческое достоинство -- все то, что ни в грош не ставила мораль "нового мира".
В этом смысле побежденных нет, ибо быть побежденным истиной, т е. обретшим истину -- не поражение, а победа. Прозрение не может быть поражением. Я воевал против ложной, расчеловечивающей идеи, а не против людей. Сегодняшним и вчерашним коммунистам необходимо помочь сойти с позиции всемирных учителей (а сходить не хочется -- вчерашние наши коммунисты непререкаемым тоном учат, опять учат нас... демократии), вернуться в человечество, обрести новый смысл жизни.
Да, я считаю, что суд над компартией, над коммунистической идеологией необходим. Но я призываю к суду, а не к расправе. Закон только тогда закон, когда он применим и применяем ко всем. Суд над коммунистической идеей очистит страну от болезни коммунизма, предотвратит попытки создания тоталитарных режимов с другой идеологической начинкой, станет исполнением закона над уголовно преступными иерархами компартии. Людям, не совершавшим уголовных преступлений, нечего бояться Нового Нюрнберга.
Главная идея статьи -- ограниченность прав любого коллектива, любой общины. Фатхула Джамалов любит разглагольствовать об охлократии (власти толпы), выставляя себя чуть ли не борцом с охлократией. На деле ж, Ф. Джамалов -- охлократ, по-большевистски прикидывающий за кем сегодня сила, по-большевистски разжигающий низменные инстинкты толпы, по-большевистски цинично ставящий под удар не понимающую своего интереса толпу, льстящий толпе, угодничающий перед толпой, говорящий не истину, а желаемое быть услышанным. Сегодня большевик Ф. Джамалов разжигает у толпы ненависть к коммунистам точно так же, как коммунисты разжигали ненависть толпы к предпринимателям, дворянам, интеллигенции. Большевики ведь обманывали народ, помимо всего прочего, еще и тем, что льстили толпе, льстили "рабочему классу" и "крестьянству" -- нарекали их авангардом общества, гегемонами его. Задуренное коммунистической ложью и уверениями в том, что оно "самое передовое", общество до недавнего времени не слушало голоса тех, кто не льстил ему, а говорил правду. С большевизмом потерпела крах идея примитивной афинской демократии, власти толпы, власти низов. Вывод из 2,5 тысячелетней и 74-летней истории: толпу превращает в гражданское общество умение слушать всех -- умение оценить правоту одного -- идущего против всех.
***
Афинская демократия не знала границ. Русское народопоклонство не знало границ. Пресмыкательство интеллектуалов мира перед большевистским принципом большинства не знало границ.
А давайте зададимся вопросом: каковы границы суверенности народа, каковы границы прав народа, прав большинства? Ну вот решит -- проголосует народ, что такому-то надо отрубить голову, потому что цвет глаз у него какой-то не такой, -- имеет народ право это делать?
-- Как, то есть, -- сказали бы Ленин с Троцким (и Робеспьер с Маратом), -- а у кого он должен спрашивать? Или: "Народ ошибаться не может", -- как пишут сегодня господа перестройщики. Присудили к гильотине Людовика XVI и жену его -- в своем праве. Присудили екатеринбургские "депутаты от народа" к расстрелу Николая II-го, жену его и детей -- глас народа -- глас божий.
А я говорю: не имеют права: суверенность народа ограничивается суверенностью личности, права народа -- правами личности, правами человека. Народ не всех законов выше, есть писаные законы, которые выше народа, выше человечества, законы -- соблюдение которых одна из целей существования и человека, и человечества.
-- Ну, а вот принял народ расчеловечивающий его самого закон -- и что ему сделаешь?
-- А вот тут вторая моя теза: народ может быть преступен. Народ, посягнувший на права личности, на ее право думать и говорить, использовать свою жизнь для понимания и распространения достигнутого понимания, для предложений устроить внешний мир иначе, чем он был устроен при его (человека) рождении, такой народ преступен.
Народ этой страны преступен, ибо терпит, что его именем держат в тюрьмах за слово. Преступен, ибо в сознании этого народа укоренилась мысль, что народ больше личности, что интересы общества выше интересов человека. Это и есть расчеловеченность.
Для человеческих обществ интересы личности выше интересов общества, или так: интересы личности, обеспечение прав человека -- цель и смысл существования обществ. Именно так: общество только то и должно: обеспечивать права личности, создавать структуру свободы, а уж отдельные люди будут пользоваться этой свободой в поисках содержания.
Цель общества не содержание, а форма, способная вмещать весьма и весьма различные содержания. То общество погибло, которое целью объявило содержание, зафиксировало хотя бы основные параметры его. Зафиксировали такое содержание как социализм? -- потому и гибнем.
Господин Лацис, Вы спрашиваете, почему мы бедные? -- Потому что социализм. Потому что на площади обком стоит и жизнь запрещает: потому что не всюду искать разрешает, а только там, где смердит -- "на путях социализма".
В статье "Затянувшаяся пауза" партийный функционер Герасимов предлагает поставить вопрос о многопартийности на съезде партии. Ему это его предложение кажется неслыханно смелым... Да не имеете вы права ставить этот вопрос на голосование! То есть, конечно, съезд, или что там у вас, может поставить этот вопрос, может принять постановление, а потом провести через верхсовет закон, что не всем можно говорить, а только тем, кто за социализм. Может. Но этим народ (если верхсовет примет, а народ не сметет его) объявит себя преступным и стоящим, как уже семьдесят с чем-то лет, вне человечества. Человек же, живя в преступном государстве, узаконивающем запрет на выражение идей противных коммунизму, обязан нарушать расчеловечивающий коммунистический закон запрета на мысль, на слово.
Аналитики "Голоса Америки" рассуждают в связи с недавними перестановками в ЦК: "Единственной реальной политической силой в Союзе является компартия, а наиболее прогрессивной силой в партии является группа Горбачева, и, наконец, наиболее прогрессивной силой этой последней является Горбачев -- его-то -- очередного преобразователи России -- и надо поддерживать".
-- Господа прагматики, а ведь партийное государство не может быть правовым!
-- Да, но мистер Горбачев ведь прогрессивный деятель.
-- Да не может быть демократом начальник партийного государства! Прогрессивен он только с точки зрения администрации страны-лагеря, ибо изменяет только для того, чтобы все осталось по-прежнему. Чтобы власть осталась у партии, а значит, чтобы страна по-прежнему оставалась тюрьмой. Своими реформами он закладывает новый виток рабства, углубляя и без того глубокую традицию тысячелетнего российского рабства.
Один из узников Чистопольской тюрьмы в начале 1987 года написал заявление с обязательством соблюдать "принятые государственной думой законы, даже если они будут предложены большевиками". Но ведь это неверная моральная установка! А если государственная дума -- с большевиками или без них -наложит запрет на слово? Да не должен человек признавать над собой власти большинства! Не что угодно имеет право ставить на обсуждение государственная Дума. А большевистская дума ставит -- и не может не ставить -- на голосование вопросы, каких не имеет права ставить. Она ставит на голосование вопрос: разрешено или не разрешено мне говорить то, что я думаю о жизни, она ставит на голосование вопрос: мне или ей решать что мне читать, что мне не слушать даже, а слышать, можно или нельзя мне предлагать обществу иначе, нежели как большевистская дума предлагает, устроиться.
Тот, кто передоверяет партии ли, государственной думе ли думать о мире, о человеке и о устройстве внешнего мира, тот не человек уже.
Человек обязан ставить границы суверенитету общества, народа, человечества, государственной думы, верховного совета, курултая, конвента, великого хурала.
Право личности думать и говорить, печатать и распространять никакая власть не имеет права ставить на голосование, а закон, ущемляющий право на свободу слова и печати, человек обязан нарушать, кто бы и в каком количестве за такой закон ни проголосовал.
Вот этого-то представления об ограниченности прав любого собрания нет, не было и быть не может в большевистской, коммунистической, марксовой морали.
И в большевистской и в марксовой морали нет представления о самоценности личности, о том, что это личность движет историю и человечество, открывает смысл существования человека и человечества и что в силу последнего она не меньше и общества и человечества.
Консультант "Голоса Америки" госпожа Каминская находит новую редакцию статьи 7 "странной", она не видит какие это "призывы к изменению советского государственного и общественного строя" могут быть сочтены "сделанными способом противоречащим конституции" этой страны. Бином сей решается очень просто. Конституция-то у нас особая! В ней есть статья 50-я: "В соответствии с интересами народа и в целях укрепления и развития социалистического строя гражданам СССР гарантируются свободы: слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций". Значит, если я выступаю с призывом заменить социалистический строй свободой, я буду действовать способом, противоречащим конституции, ибо свобода слова дана мне, чтобы я укреплял социализм, а не доказывал его неизбежную противочеловечность. Славить социализм разрешено тоже не как мне вздумается, а правильно славить, православить ("а то вы такой умный, что не поздоровится и от похвал ваших..."), а как это -правильно? -- а правильно -- это как разрешено комитетами разрешающими. Одна эта статеюшка порождает всю структуру совжизни... Конституция у нас особая. И свобода слова тоже особая. Не забывайте этой мелочи, господа комментаторы!
Политбюро поставило перед юристами задачу: 1) чтобы все было как у людей, 2) чтобы не было слов "антисоветская агитация и пропаганда", 3) чтобы все запреты остались в силе!
Как быть? -- задумались юристы. Кто-то сообразил: "Надо закон устроить в виде матрешки: внешняя бабешка вся расписная да улыбающаяся, а внутренняя куколка посерьезней и советует против социализма, компартии и установленного ею в стране лагерного режима не выступа-а-ать! Но это внутренняя куколка, -чтоб до нее добраться надо ж внешнюю разъять, а эта задача оказалась не всем посильной...
Что человеку было (и будет) со статьи конституции No 54: "Гражданам СССР гарантируется неприкосновенность личности. Никто не может быть подвергнут аресту иначе как на основании судебного решения или с санкции прокурора"?
Ну и сажали с санкцией и на основании судебных решений -- по статьям 70, 190-1, 64.
А внешне статья повторяет статью "Всеобщей декларации прав человека"!
Беззаконие упрятано во внутреннюю матрешку -- сами законы беззаконны.
Тот же прием со статьей 7-1 указа от 8.4.89 г. -- запрещены неконституционные призывы к изменению существующего строя. Статья буквально повторяет статьи кодексов свободных государств. И опять тот же прием: беззаконие спрятано во внутреннюю матрешку: противозаконна сама конституция.
Госпожа Каминская не видит какие такие призывы к изменению совстроя антиконституционны.
Да все призывы антиконституционны, если они не социалистичны: статья 50!
ЗАПАДУ
С теми, кто не имеет оружия, уголовники не разговаривают -- они их содють. С вами разговаривают, пока у вас есть оружие.
Величайшей ошибкой является нынешний подход Запада к Горбачеву и горбачевцам -- попустительство ему и призывы не мешать горбачевцам, не спугивать прогрессивные реформы (а то улетят), не провоцировать сталинистов на возврат к полицейскому государству, к террору и т. д. и т. п. Этим рабским попустительством партии уголовников и были все 72 года "нового мира". Мудрецы-интеллигенты и в СССР и на Западе только то и делали, что умоляли весь мир не придавать значения отдельным недостаткам нового мира, отдельным расстрелам, отдельным арестам...
Не надо бояться сталинистов, друзья мои! Песенка их спета. Их приход к власти только ускорит падение коммунистов, да и обойдется им (коммунистам) куда дороже. Это понимают и сталинисты и все прочие коммунисты. Освобождаться нужно разом и от компартии я от комморали, и от комфилософии и от комценностей, и от комвсего. Постепенность тут невозможна. Горбачевцы блефуют битой картой -- сталинистами. Возврат к сталинскому террору и к недавней рабьей забитости общества невозможен: в сталинские времена не было понимания враждебности коммунистического идеала самому понятию человека, сейчас такое понимание есть, а это очень много, есть люди думающие, открыто высказывающиеся, мыслители, которым добытое ими самими понимание дает силу устаивать против насилия. (Этот аргумент я приводил политзаключенным в Чистопольской тюрьме, в ответ на вопрос не стоит ли быть благодарну, что хоть не расстреливают).
Вот отличие коммунистического законодательства от человеческого: в человеческом запреты конкретны (откристаллизовавшийся опыт человеческой истории): запрещена проповедь террора, расовой и религиозной ненависти, разрешенное же не перечисляется -- оно бесконечно (это плоскость с выколотыми точками (запретами), в коммунистическом "законодательстве" запреты бесконечны, а разрешенное перечисляется: разрешен только социализм, только марксы-ленины, только компартия, да и не разрешено, а обязательно к исполнению! А запреты не на опыте человеческом стоят, а наперекор ему, наперекор опыту семидесятилетия непрерывных, превосходящих по глубине и масштабу гитлеровские, преступлений компартии, вопреки опыту семидесятилетнего расчеловечивания народа коммунизмом. Коммунистические "законы" -- это бесконечная плоскость запретов с конечным числом точек разрешенного.
Я люблю тут приводить аналогию с футболом. Нормальная жизнь -- это игра в футбол, с ее конечным числом запретов (не играть вне поля, не брать мяч руками, не бить по ногам) и бесконечной областью разрешенного и непредсказуемого. Коммунизм-социализм -- это всепобеждающие учение, постигшее, наконец, тайну футбола и потому предписывающее кому куда бежать, кому передавать мяч, кому забивать голы, а кому их пропускать. "Вот же как надо! -- восклицают марксы-ленины -- а то развели, понимаешь, анархию! Оптимально, с выгодой для всех членов общества надо играть!" Но игры у коммунистов -- с их оптимумом-то и нетути. "Оптимум" есть, "учение" есть, а жизни нет, есть лагерь, тюрьма, где живут по предписанию, где госплан -- по идее и марксистов и коммунистов-утопистов -- должен предписывать кому куда бежать и кому куда давать пас. "Оптимум" неизбежно оказывается тюрьмой. ИНОГО СОЦИАЛИЗМА, КРОМЕ КАЗАРМЕННОГО, БЫТЬ НЕ МОЖЕТ.
Это общество глубоко расчеловечено. Это общество поколениями усвоило психологию, ценности и моральные нормы уголовного мира и живет по законам уголовной зоны. Не до фанфар, не до восторгов, не до фальшиво-жизнерадостных горбачевских улыбок тут.
Уголовниками, опущенными ниже уровня человека, являются в этом обществе все (за исключением, конечно, части тех, кого рабское общество исторгло из себя во внутреннюю заграницу) -- это надо понимать, общаясь с советскими. Э/то понять.
"ДВУСТВОЛКА"
У уголовников есть прием: если им надо спрятать что-то, то они главное прячут серьезно, а неглавное -- поверхностно. Найдя легко второе, прапорщик в восторге и уже не ищет первое, тут еще затеешь спор и торги за это второе, бросовое, -- вот первое-то и пройдет.
Партеюшка уголовная двустволку и приготовила. Советская интеллигенция намек поняла и ну лягать второй ствол, (статью 11--1, то есть). Бить по ней надо: статья писана уголовниками, цинично пытающимися "законом" запретить себя дискредитировать. Семидесятилетнего кредита им мало -- они желали б открытия кредита еще на столько же. Бить по этой статье надо. Но уничтожены должны быть оба ствола: а вот первый-то ствол интеллигенция советская трогать боится. Понимай так -- оставляют на меня.
А я настоящим заявляю: я буду нарушать статьи 7 и 11-1 указа от. 8.4.89. Я буду публично, в своих письмах общественности призывать к изменению и отмене существующего преступного государственного строя. Настоящим письмом я призываю людей не считаться в своих действиях со статьями 7 и 11-1 указа от 8.4.89.
Соблюдать правила дорожного движения удобные большинству я буду, а соблюдать закон, имеющий целью лишить мою жизнь божественного смысла я не буду.
А вот запрет на партии должен быть. Мы запрещаем организованную преступность и потому должны запретить самый опасный вид ее --функционирование коммунистической и фашистской партий. Мы обязаны запретить функционирование партий, преступленья которых измеряются десятками миллионов убитых и сотнями миллионов расчеловеченных.
Я тогда решаю по-другому себя финансировать -- продаю квартиру, рассчитывая, что государство исполнит решение суда -- заплатит мне, и тогда я опять куплю квартиру. Но дурное не дремлет -- оно уже неплохо проникло в государство: государство мне не платит (уже более 1,5 лет) денег, на которые я рассчитывал. Сегодня, 11 ноября 1998-го года, я получил извещение Верхсуда России об отмене решения Верхсуда Дагестана по моему иску и о направлении дела на новое рассмотрение. Я остаюсь без квартиры и без денег. Меня это не удивляет. Мою семью тоже.
С согласия жены я начинаю издавать книгу.
Она пред вами.
-----------
Тексты, собранные в этой книжке не просто слова, а действия, ценность которых еще и в том, что они совершались в то время. Они и должны сохранить отпечаток того времени, потому я привожу их, практически, без изменений.
Время превратило тексты моих выступлений в документы. Их особая доказательная сила в том, что все в них сказанное сказано до событий .
Чтобы дать понять читателю каковы моральные принципы, на которых я стоял и стою, я помещаю в конце этой книги некоторые материалы из моего Личного дела заключенного, Следственного дела, несколько моих писем и писем ко мне.
Выражаю благодарность всем, кто помогал мне в издании этой книги: Абдуразаку Мирзабекову, Багомеду Багомедову, Ахияду Идрисову, Давуду Зулумханову, Татьяне Курбановой, Юлии Халиловой.
14 ноября 1998 года.
ПРЕДИСЛОВИЕ К РАБОТЕ
"РАЗОРУЖЕНИЕ И УГОЛОВНЫЕ КОДЕКСЫ"*
Работа "Разоружение и уголовные кодексы" -- первая из написанных мною в Чистопольской тюрьме, я написал ее в марте 1983-го.
Моей философии истории неприемлема сама идея объективного политического прогноза -- я не угадываю, а способствую. "Разоружением и уголовными кодексами" я не угадал, а способствовал тому повороту истории, свидетелями и участниками которого мы являемся. Эту работу читали не только узники Чистопольской тюрьмы (на прогулках я перекинул ее Щаранскому и Порешу, Никлусу и Калиниченко, а в камере давал читать Ельчину, Некипелову, Новосельцеву, Ривкину, Цалитису) -- ее читала и правящая верхушка страны. Владимир Ельчин говорил мне: "Вазиф, зачем Вы даете понять, как Вы опасны им? Ведь они Вас уничтожат!" Зачем? Из тюрьмы, из камеры я возвращал миру его истинное мерило -- человека, я лишал их уверенности в себе, моральной силы, волевого настроя: на десяти страничках повергались уже и новые псевдообоснования их внешней и внутренней политик, всей советской жизни.
Через всю работу я провожу одну мысль: главным источником напряженности в мире является внутренняя жизнь советского союза. Доводя мысль до числа (как я это называю), я формулирую -"Бороться за мир -- значит бороться за отмену статей 70, 190-1 и 64 УК РСФСР и соответствующих статей уголовных кодексов союзных республик".
Центральное рассуждение работы применимо и к сегодняшним проблемам, например, к вопросу о суверенитете: ситуация в стране (или в республике) определяется ее внутренним устройством, ее внутренними законами, образом мыслей народа, уровнем душ, уровнем отношений между людьми. Если внешние условия мешают нам становиться лучше, то есть смысл думать о внешнем статусе общества. Но, как советскому союзу не внешний мир мешал становиться лучше (наоборот, чем только мог подвигал его в сторону человеческого), так и сегодня не Россия мешает Дагестану устроиться по-человечески, а внутреннее устройство Дагестана, ложные моральные установки людей, порочные понятия, порочные подходы...
Нужно мужество, чтобы политические проблемы решать в политической плоскости, а не уходить от опасностей политической борьбы в национальную плоскость.
Большевики, взяв за основу понятие класса, укоренили сначала отчуждение, а затем и сословную (классовую) ненависть. Националисты, беря основным понятием нацию, порождают отчуждение наций друг от друга, за этим, неизбежно, придут и ненависть, и кровь.
Что же спасет, что может спасти? Только идея человека, только личностный (а не классовый, а не национальный) подход к человеку, к личности. Только создание в обществе демократических структур, безразличных к национальному признаку. Только повышение уровня души, благородства, человечности.
До недавнего времени я ставил главной задачей преодоление партийного мышления, сегодня я отдаю приоритет задаче преодоления национального мышления. Только решение этой последней не даст нам из болезни социальной -социализма -- впасть в болезнь национальную -- нацизм.
Центральным, основным, главным и единственным понятием человеческого общества может и должно быть только понятие человека, личности -- не класса, не нации, не народа, не коллектива.
Мне дорог человек любой нации, я не о его национальности думаю, говоря с ним, а о его личных достоинствах.
11 ноября 1990 года.
ЛОЖНЫЕ СТЕРЕОТИПЫ РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ
К чИТАТЕЛЯМ
"Другое небо", No1, 20 августа 1991 года.
Я назвал газету "Другое небо": считаю я, что нам мало сменить экономику и политику: нам надо сменить мораль, другими глазами увидеть мир, мы должны начать жить под другим небом, в другом мире. Демократия -- это умение, это правила жизни с не такими, как ты, с не по-твоему думающими, с не по-твоему верящими. Тоталитаризм -- это умение, это правила жизни только с такими, как ты, в то же, во что и ты, верящими, так же, как и ты, думающими. Демократия -- человечный, честный, глубокий, ненасильственный мир, другое небо.
Сила в демократических государствах применяется только против людей и организаций применяющих насилие. Эта правая сила, поддерживаемая обществом, и обеспечивает устойчивость демократии.
Союз жил во лжи и насилии 74 года. Сейчас государственное насилие снято -- так на смену ему идет насилие людей и организаций, которых 70 лет убеждали насилием и страхом и которые сегодня сами пытаются убеждать насилием и страхом (потому что никак иначе они убеждать не умеют). Против людей и организаций, сегодня действующих насилием и страхом, нужно вставать всем обществом, нужно выходить на массовые демонстрации протеста и осуждения этих людей. Если бы насильственные методы большевиков были отвергнуты народом в самом начале, то не было бы позора жизни в империи страха. Надо глядеть не на провозглашаемые цели (большевики тоже обещали рай на земле), а на средства их достижения: если новые учителя опять строят "самый правильный и самый нравственный мир" насилием и страхом, то долой таких учителей, они не учителя, а уголовники, как не учителями, а уголовниками были вдохновенные и бескорыстные большевики. Сила должна применяться только против насилия, и против насилия она обязана применяться. Иначе разрушится общество.
В "Другом небе" я собираюсь осуществить программу, намеченную мною в обращении к читателям в 1-м номере "Взгляда", но в своей газете у меня будет еще и возможность публикации моих статей, вышедших за рубежом и материалов из моего архива.
ЗАМЕТКИ ОБ УКАЗЕ ОТ 8 АПРЕЛЯ 1989 ГОДА
"Другое небо", No1, 20 августа 1991 года.
Эта статья была написана 18 мая 1989 года, через пять месяцев после моего возвращения в Дагестан из якутской ссылки, напечатана в парижской газете "Русская мысль" и передана по радио "Свобода".
В то время компартия пыталась удушить свободу слова статьями 7 и 11 указа от 8 апреля 1989 года -- по содержанию равными статьям 70 и 190-1 УК РСФСР. Угроза нового витка несвободы была более чем реальна. Да, пока компартия была в силе, пока она насильственно удерживала в своих руках четыре власти, я главным направлением своей деятельности считал идейную борьбу с коммунистической идеей, с коммунистической организацией. Сегодня коммунистическая идея рухнула, обком доживает последние дни, месяцы, недалеко время, когда компартия сменит свое название (нелепость его уже для всех очевидна). "Дагправда" и обком, пытающиеся делать вид, что твердыня партии неколебима, уже никого не обманут, ибо не обманываются и сами относительно своего будущего.
Я не отказываюсь ни от одной буковки своей статьи, но сегодня ситуация изменилась -- и благодаря этой статье тоже. Противник побежден -- и я не ставлю целью его унизить, оскорбить, тем паче, уничтожить. Этим, наверное, и отличаюсь от большевиков-ленинцев. Я ценю китайскую мудрость -- "самая прочная победа та, в которой нет побежденных": давайте считать, что не одни люди победили других, а что победила истина, победили честность, благородство, человеческое достоинство -- все то, что ни в грош не ставила мораль "нового мира".
В этом смысле побежденных нет, ибо быть побежденным истиной, т е. обретшим истину -- не поражение, а победа. Прозрение не может быть поражением. Я воевал против ложной, расчеловечивающей идеи, а не против людей. Сегодняшним и вчерашним коммунистам необходимо помочь сойти с позиции всемирных учителей (а сходить не хочется -- вчерашние наши коммунисты непререкаемым тоном учат, опять учат нас... демократии), вернуться в человечество, обрести новый смысл жизни.
Да, я считаю, что суд над компартией, над коммунистической идеологией необходим. Но я призываю к суду, а не к расправе. Закон только тогда закон, когда он применим и применяем ко всем. Суд над коммунистической идеей очистит страну от болезни коммунизма, предотвратит попытки создания тоталитарных режимов с другой идеологической начинкой, станет исполнением закона над уголовно преступными иерархами компартии. Людям, не совершавшим уголовных преступлений, нечего бояться Нового Нюрнберга.
Главная идея статьи -- ограниченность прав любого коллектива, любой общины. Фатхула Джамалов любит разглагольствовать об охлократии (власти толпы), выставляя себя чуть ли не борцом с охлократией. На деле ж, Ф. Джамалов -- охлократ, по-большевистски прикидывающий за кем сегодня сила, по-большевистски разжигающий низменные инстинкты толпы, по-большевистски цинично ставящий под удар не понимающую своего интереса толпу, льстящий толпе, угодничающий перед толпой, говорящий не истину, а желаемое быть услышанным. Сегодня большевик Ф. Джамалов разжигает у толпы ненависть к коммунистам точно так же, как коммунисты разжигали ненависть толпы к предпринимателям, дворянам, интеллигенции. Большевики ведь обманывали народ, помимо всего прочего, еще и тем, что льстили толпе, льстили "рабочему классу" и "крестьянству" -- нарекали их авангардом общества, гегемонами его. Задуренное коммунистической ложью и уверениями в том, что оно "самое передовое", общество до недавнего времени не слушало голоса тех, кто не льстил ему, а говорил правду. С большевизмом потерпела крах идея примитивной афинской демократии, власти толпы, власти низов. Вывод из 2,5 тысячелетней и 74-летней истории: толпу превращает в гражданское общество умение слушать всех -- умение оценить правоту одного -- идущего против всех.
***
Афинская демократия не знала границ. Русское народопоклонство не знало границ. Пресмыкательство интеллектуалов мира перед большевистским принципом большинства не знало границ.
А давайте зададимся вопросом: каковы границы суверенности народа, каковы границы прав народа, прав большинства? Ну вот решит -- проголосует народ, что такому-то надо отрубить голову, потому что цвет глаз у него какой-то не такой, -- имеет народ право это делать?
-- Как, то есть, -- сказали бы Ленин с Троцким (и Робеспьер с Маратом), -- а у кого он должен спрашивать? Или: "Народ ошибаться не может", -- как пишут сегодня господа перестройщики. Присудили к гильотине Людовика XVI и жену его -- в своем праве. Присудили екатеринбургские "депутаты от народа" к расстрелу Николая II-го, жену его и детей -- глас народа -- глас божий.
А я говорю: не имеют права: суверенность народа ограничивается суверенностью личности, права народа -- правами личности, правами человека. Народ не всех законов выше, есть писаные законы, которые выше народа, выше человечества, законы -- соблюдение которых одна из целей существования и человека, и человечества.
-- Ну, а вот принял народ расчеловечивающий его самого закон -- и что ему сделаешь?
-- А вот тут вторая моя теза: народ может быть преступен. Народ, посягнувший на права личности, на ее право думать и говорить, использовать свою жизнь для понимания и распространения достигнутого понимания, для предложений устроить внешний мир иначе, чем он был устроен при его (человека) рождении, такой народ преступен.
Народ этой страны преступен, ибо терпит, что его именем держат в тюрьмах за слово. Преступен, ибо в сознании этого народа укоренилась мысль, что народ больше личности, что интересы общества выше интересов человека. Это и есть расчеловеченность.
Для человеческих обществ интересы личности выше интересов общества, или так: интересы личности, обеспечение прав человека -- цель и смысл существования обществ. Именно так: общество только то и должно: обеспечивать права личности, создавать структуру свободы, а уж отдельные люди будут пользоваться этой свободой в поисках содержания.
Цель общества не содержание, а форма, способная вмещать весьма и весьма различные содержания. То общество погибло, которое целью объявило содержание, зафиксировало хотя бы основные параметры его. Зафиксировали такое содержание как социализм? -- потому и гибнем.
Господин Лацис, Вы спрашиваете, почему мы бедные? -- Потому что социализм. Потому что на площади обком стоит и жизнь запрещает: потому что не всюду искать разрешает, а только там, где смердит -- "на путях социализма".
В статье "Затянувшаяся пауза" партийный функционер Герасимов предлагает поставить вопрос о многопартийности на съезде партии. Ему это его предложение кажется неслыханно смелым... Да не имеете вы права ставить этот вопрос на голосование! То есть, конечно, съезд, или что там у вас, может поставить этот вопрос, может принять постановление, а потом провести через верхсовет закон, что не всем можно говорить, а только тем, кто за социализм. Может. Но этим народ (если верхсовет примет, а народ не сметет его) объявит себя преступным и стоящим, как уже семьдесят с чем-то лет, вне человечества. Человек же, живя в преступном государстве, узаконивающем запрет на выражение идей противных коммунизму, обязан нарушать расчеловечивающий коммунистический закон запрета на мысль, на слово.
Аналитики "Голоса Америки" рассуждают в связи с недавними перестановками в ЦК: "Единственной реальной политической силой в Союзе является компартия, а наиболее прогрессивной силой в партии является группа Горбачева, и, наконец, наиболее прогрессивной силой этой последней является Горбачев -- его-то -- очередного преобразователи России -- и надо поддерживать".
-- Господа прагматики, а ведь партийное государство не может быть правовым!
-- Да, но мистер Горбачев ведь прогрессивный деятель.
-- Да не может быть демократом начальник партийного государства! Прогрессивен он только с точки зрения администрации страны-лагеря, ибо изменяет только для того, чтобы все осталось по-прежнему. Чтобы власть осталась у партии, а значит, чтобы страна по-прежнему оставалась тюрьмой. Своими реформами он закладывает новый виток рабства, углубляя и без того глубокую традицию тысячелетнего российского рабства.
Один из узников Чистопольской тюрьмы в начале 1987 года написал заявление с обязательством соблюдать "принятые государственной думой законы, даже если они будут предложены большевиками". Но ведь это неверная моральная установка! А если государственная дума -- с большевиками или без них -наложит запрет на слово? Да не должен человек признавать над собой власти большинства! Не что угодно имеет право ставить на обсуждение государственная Дума. А большевистская дума ставит -- и не может не ставить -- на голосование вопросы, каких не имеет права ставить. Она ставит на голосование вопрос: разрешено или не разрешено мне говорить то, что я думаю о жизни, она ставит на голосование вопрос: мне или ей решать что мне читать, что мне не слушать даже, а слышать, можно или нельзя мне предлагать обществу иначе, нежели как большевистская дума предлагает, устроиться.
Тот, кто передоверяет партии ли, государственной думе ли думать о мире, о человеке и о устройстве внешнего мира, тот не человек уже.
Человек обязан ставить границы суверенитету общества, народа, человечества, государственной думы, верховного совета, курултая, конвента, великого хурала.
Право личности думать и говорить, печатать и распространять никакая власть не имеет права ставить на голосование, а закон, ущемляющий право на свободу слова и печати, человек обязан нарушать, кто бы и в каком количестве за такой закон ни проголосовал.
Вот этого-то представления об ограниченности прав любого собрания нет, не было и быть не может в большевистской, коммунистической, марксовой морали.
И в большевистской и в марксовой морали нет представления о самоценности личности, о том, что это личность движет историю и человечество, открывает смысл существования человека и человечества и что в силу последнего она не меньше и общества и человечества.
Консультант "Голоса Америки" госпожа Каминская находит новую редакцию статьи 7 "странной", она не видит какие это "призывы к изменению советского государственного и общественного строя" могут быть сочтены "сделанными способом противоречащим конституции" этой страны. Бином сей решается очень просто. Конституция-то у нас особая! В ней есть статья 50-я: "В соответствии с интересами народа и в целях укрепления и развития социалистического строя гражданам СССР гарантируются свободы: слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций". Значит, если я выступаю с призывом заменить социалистический строй свободой, я буду действовать способом, противоречащим конституции, ибо свобода слова дана мне, чтобы я укреплял социализм, а не доказывал его неизбежную противочеловечность. Славить социализм разрешено тоже не как мне вздумается, а правильно славить, православить ("а то вы такой умный, что не поздоровится и от похвал ваших..."), а как это -правильно? -- а правильно -- это как разрешено комитетами разрешающими. Одна эта статеюшка порождает всю структуру совжизни... Конституция у нас особая. И свобода слова тоже особая. Не забывайте этой мелочи, господа комментаторы!
Политбюро поставило перед юристами задачу: 1) чтобы все было как у людей, 2) чтобы не было слов "антисоветская агитация и пропаганда", 3) чтобы все запреты остались в силе!
Как быть? -- задумались юристы. Кто-то сообразил: "Надо закон устроить в виде матрешки: внешняя бабешка вся расписная да улыбающаяся, а внутренняя куколка посерьезней и советует против социализма, компартии и установленного ею в стране лагерного режима не выступа-а-ать! Но это внутренняя куколка, -чтоб до нее добраться надо ж внешнюю разъять, а эта задача оказалась не всем посильной...
Что человеку было (и будет) со статьи конституции No 54: "Гражданам СССР гарантируется неприкосновенность личности. Никто не может быть подвергнут аресту иначе как на основании судебного решения или с санкции прокурора"?
Ну и сажали с санкцией и на основании судебных решений -- по статьям 70, 190-1, 64.
А внешне статья повторяет статью "Всеобщей декларации прав человека"!
Беззаконие упрятано во внутреннюю матрешку -- сами законы беззаконны.
Тот же прием со статьей 7-1 указа от 8.4.89 г. -- запрещены неконституционные призывы к изменению существующего строя. Статья буквально повторяет статьи кодексов свободных государств. И опять тот же прием: беззаконие спрятано во внутреннюю матрешку: противозаконна сама конституция.
Госпожа Каминская не видит какие такие призывы к изменению совстроя антиконституционны.
Да все призывы антиконституционны, если они не социалистичны: статья 50!
ЗАПАДУ
С теми, кто не имеет оружия, уголовники не разговаривают -- они их содють. С вами разговаривают, пока у вас есть оружие.
Величайшей ошибкой является нынешний подход Запада к Горбачеву и горбачевцам -- попустительство ему и призывы не мешать горбачевцам, не спугивать прогрессивные реформы (а то улетят), не провоцировать сталинистов на возврат к полицейскому государству, к террору и т. д. и т. п. Этим рабским попустительством партии уголовников и были все 72 года "нового мира". Мудрецы-интеллигенты и в СССР и на Западе только то и делали, что умоляли весь мир не придавать значения отдельным недостаткам нового мира, отдельным расстрелам, отдельным арестам...
Не надо бояться сталинистов, друзья мои! Песенка их спета. Их приход к власти только ускорит падение коммунистов, да и обойдется им (коммунистам) куда дороже. Это понимают и сталинисты и все прочие коммунисты. Освобождаться нужно разом и от компартии я от комморали, и от комфилософии и от комценностей, и от комвсего. Постепенность тут невозможна. Горбачевцы блефуют битой картой -- сталинистами. Возврат к сталинскому террору и к недавней рабьей забитости общества невозможен: в сталинские времена не было понимания враждебности коммунистического идеала самому понятию человека, сейчас такое понимание есть, а это очень много, есть люди думающие, открыто высказывающиеся, мыслители, которым добытое ими самими понимание дает силу устаивать против насилия. (Этот аргумент я приводил политзаключенным в Чистопольской тюрьме, в ответ на вопрос не стоит ли быть благодарну, что хоть не расстреливают).
Вот отличие коммунистического законодательства от человеческого: в человеческом запреты конкретны (откристаллизовавшийся опыт человеческой истории): запрещена проповедь террора, расовой и религиозной ненависти, разрешенное же не перечисляется -- оно бесконечно (это плоскость с выколотыми точками (запретами), в коммунистическом "законодательстве" запреты бесконечны, а разрешенное перечисляется: разрешен только социализм, только марксы-ленины, только компартия, да и не разрешено, а обязательно к исполнению! А запреты не на опыте человеческом стоят, а наперекор ему, наперекор опыту семидесятилетия непрерывных, превосходящих по глубине и масштабу гитлеровские, преступлений компартии, вопреки опыту семидесятилетнего расчеловечивания народа коммунизмом. Коммунистические "законы" -- это бесконечная плоскость запретов с конечным числом точек разрешенного.
Я люблю тут приводить аналогию с футболом. Нормальная жизнь -- это игра в футбол, с ее конечным числом запретов (не играть вне поля, не брать мяч руками, не бить по ногам) и бесконечной областью разрешенного и непредсказуемого. Коммунизм-социализм -- это всепобеждающие учение, постигшее, наконец, тайну футбола и потому предписывающее кому куда бежать, кому передавать мяч, кому забивать голы, а кому их пропускать. "Вот же как надо! -- восклицают марксы-ленины -- а то развели, понимаешь, анархию! Оптимально, с выгодой для всех членов общества надо играть!" Но игры у коммунистов -- с их оптимумом-то и нетути. "Оптимум" есть, "учение" есть, а жизни нет, есть лагерь, тюрьма, где живут по предписанию, где госплан -- по идее и марксистов и коммунистов-утопистов -- должен предписывать кому куда бежать и кому куда давать пас. "Оптимум" неизбежно оказывается тюрьмой. ИНОГО СОЦИАЛИЗМА, КРОМЕ КАЗАРМЕННОГО, БЫТЬ НЕ МОЖЕТ.
Это общество глубоко расчеловечено. Это общество поколениями усвоило психологию, ценности и моральные нормы уголовного мира и живет по законам уголовной зоны. Не до фанфар, не до восторгов, не до фальшиво-жизнерадостных горбачевских улыбок тут.
Уголовниками, опущенными ниже уровня человека, являются в этом обществе все (за исключением, конечно, части тех, кого рабское общество исторгло из себя во внутреннюю заграницу) -- это надо понимать, общаясь с советскими. Э/то понять.
"ДВУСТВОЛКА"
У уголовников есть прием: если им надо спрятать что-то, то они главное прячут серьезно, а неглавное -- поверхностно. Найдя легко второе, прапорщик в восторге и уже не ищет первое, тут еще затеешь спор и торги за это второе, бросовое, -- вот первое-то и пройдет.
Партеюшка уголовная двустволку и приготовила. Советская интеллигенция намек поняла и ну лягать второй ствол, (статью 11--1, то есть). Бить по ней надо: статья писана уголовниками, цинично пытающимися "законом" запретить себя дискредитировать. Семидесятилетнего кредита им мало -- они желали б открытия кредита еще на столько же. Бить по этой статье надо. Но уничтожены должны быть оба ствола: а вот первый-то ствол интеллигенция советская трогать боится. Понимай так -- оставляют на меня.
А я настоящим заявляю: я буду нарушать статьи 7 и 11-1 указа от. 8.4.89. Я буду публично, в своих письмах общественности призывать к изменению и отмене существующего преступного государственного строя. Настоящим письмом я призываю людей не считаться в своих действиях со статьями 7 и 11-1 указа от 8.4.89.
Соблюдать правила дорожного движения удобные большинству я буду, а соблюдать закон, имеющий целью лишить мою жизнь божественного смысла я не буду.
А вот запрет на партии должен быть. Мы запрещаем организованную преступность и потому должны запретить самый опасный вид ее --функционирование коммунистической и фашистской партий. Мы обязаны запретить функционирование партий, преступленья которых измеряются десятками миллионов убитых и сотнями миллионов расчеловеченных.