Михаил Сидоров
Записки на кардиограммах
Повесть, роман

Записки на кардиограммах

Предупреждение!

   Это не памфлет.
   Это не пасквиль.
   Не фельетон, не сатира, не прокламация.
   Здесь нет жалоб, самолюбований и желания возвышаться.
   Это – констатация фактов.
   Голых, имевших место.
   Так было.
   Фактически – зеркало, чуть замутненное спокойным презрением к мудакам.
   Поэтому нефиг!
   «Вы знали, куда вы шли!» и «Не нравится – увольняйтесь!» не катят.
   Вняли?
   Спасибо.
   Рассаживайтесь поудобней…
 
   Эмоции, наблюдения, случайные мысли… Кардиограммы, в силу привычки, кладешь в нагрудный карман, отчего они всегда под рукой, и после вызова – не всегда, ясное дело, а так, время от времени – царапнешь на обороте карандашом. Утром перепишешь, сотрешь каракули с ЭКГ и сдашь, пришпилив ее к карте вызова.
   Так год. Два. Десять. Двенадцать.
   А потом оказывается, у тебя этого добра – завались!

Начало

   Но ведь это правда, рейхсфюрер…
Шелленберг – Гиммлеру, 1-я серия

   Замглав по скорой.
   Путает ИВЛ с ВВЛом.
   Не видит разницы между клинической и биологической смертями.
   Лазит в укладки, считает ампулы, сверяет со списком. Найдя заначки, рисует выговоры.
   Заслуженный врач РФ.
   На скорой не работал ни дня.
   Ей-богу, не вру!
* * *
   Менты пьют. Зверски. А прокуроры еще круче. Те, кто выживет, станут к старости каяться, раздирая перед людьми рубища…
   Впрочем, я, скорее всего, наивен.
* * *
   При просьбе лечь на спину девять из десяти пациентов поворачиваются спиной вверх.
* * *
   Вечерний звон. Завал. Прорвало. Весь стол в адресах.
   И всем – срочно. Немедленно. Иначе Матвиенко, Райздрав и горячая линия.
   Час.
   Второй.
   Третий.
   Диспетчер вдруг стекленеет, блуждая зрачками с телефона на телефон. Те надрываются.
   Минуту.
   Две.
   Две с половиной.
   Диспетчер начинает смеяться.
   Ему откликаются.
* * *
   Во время осмотра могут:
   – зевать;
   – рыгать;
   – пердеть;
   – ковырять: а) в носу, б) в зубах, в) в гениталиях;
   – говорить по телефону (жестом: подождите!);
   – смотреть телевизор;
   – курить.
   Они дома, хули.
   А когда в поликлинике – ну совершенно другие люди!
* * *
   Отказ от госпитализации.
   О возможных последствиях предупрежден. Подпись.
   Думаете, всё?
   Полагается ездить, проверять состояние.
   Себестоимость вызова – две тысячи.
   Ну?
   Четыре куска.
   Шесть.
   Восемь.
   Опа! Созрел и хочет в больницу. Больницу при этом хочет получше.
   Рассказывал коллегам в Европе – о… уевали.
* * *
   Дословно:
   Коммуникабельный журналист: В двух словах – как вам нацпроектовские «газели»?
   Врач с большим стажем: У… бища.
* * *
   Часто, посреди ночи, прикоснувшись, участливо спросят: «Много вызовов сегодня?»
   Хочется взять сочувствующего за лицо и отпихнуть, как Высоцкий Садальского.
* * *
   Любимая фраза высшего руководства: на ваше место – в шляпах!
   Одного как-то поправили: на ваше!
   Что было…
* * *
   Многие, в натуре, не знают:
   – названий своих лекарств;
   – собственного диагноза;
   – профиля отделения, в котором лежали;
   – номера больницы.
   При этом говорят «не помню», «не разбираюсь» и «нам сказали».
* * *
   Полковники невыносимы.
   Снисходительное «ты» свысока.
   Даже если одергивать.
   Даже когда чехлятся[1].
   Холуи трехзвездочные.
* * *
   Пришедший к доктору робок и подобострастен.
   Вызвавший – развязен и хамоват.
   Это в крови.
   Поэтому лучше сразу, с порога, на них наорать.
   Во избежание.
* * *
   Старательнее всех болеют цыгане. Самозабвенно и артистически.
* * *
   Разогнали студентов – статистику, стервецы, портят.
   Сертификатов-то нет, откуда?
   Студенты выходили с семнадцати до восьми.
   Воздушного моста так не ждали, с Большой земли.
* * *
   Стало привычным:
   Комната, пациент, юноша у компьютера.
   «В контакте» обычно.
   Внимает рассеянно, просьбы выполняет, предварительно дочитав.
   Увозим – спросит: «С тобой поехать?»
   Понять можно.
   Три сотни друзей.
   Всем же написать надо.
   Про болезнь близких.
* * *
   У них здесь корректировщик. С биноклем. На дереве. Настроился на частоты и слушает. Дает отзвониться, дает вернуться. Открыл дверь – дает отмашку: звони!
   Вызов.
   Туда же, в соседний дом.
   И умело так, гад, маскируется…
* * *
   Сорок пять лет, юрист, два высших образования. В двадцатисекундной речи двенадцать раз использовала конструкцию «как бы».
* * *
   Норма десятилетий – бригада на десять тысяч. Районы растут, вызова лежат на задержке.
   Выход?
   Изящный. Блистательный.
   Одна на четырнадцать.
* * *
   Четверо вместо восьми, и лавина звонков: утром сел – утром приехал.
   А Райздрав нынче праздновал что-то, так допоздна у кабака бригаду держали, на всякий случай.
   А остальные три въ… бывали.
* * *
   Не курить невозможно.
   К нулю раскуриваются даже самые стойкие.
   Потому что адреналин.
   Нервы.
   Оттого и язва у всех.
   Голодные же все время.
* * *
   Коллега. Спокоен и флегматичен. Тридцать лет стажа, видел все. Непрошибаем.
   Ан нет!
   Оскорбили на вызове. Ничего особенного – пьяные люмпены, все как обычно… Но молча вышел, надел перчатки, отыскал, благо недолго, кус мороженого говна и запустил в форточку.
   Потом всю ночь пил коньяк.
   Один.
   Весь пузырь выдул.
* * *
   Кулибиных меньше, чем долбо… бов.
   Последний шедевр – кардиограф. Отечественный.
   Перед тем как печатать, думает полминуты.
   Вообразите:
   Реанимация.
   Цейтнот.
   Ампулы россыпью.
   Кардиограмма ежеминутно.
   И всякий раз: «ПОДОЖДИТЕ 4 °CЕКУНД».
   О… уеть,… лядь!
   Отослали обратно – ломается, сука, часто…
* * *
   Во ВСЕХ больницах Санкт-Петербурга на входе в приемный – порожек. Поднимаешь передние колеса – ы-ы-ых! – коллега приподнимает задние – ту-дух, ту-дух! – закатили. Порожка нет только в морге судмедэкспертизы где, по большому счету, глубоко по херу…
* * *
   Подъем ночью на «упал с кровати, приезжайте поднять» вызывает смутную симпатию к Менгеле…
 
   Прервусь ненадолго, пока гневным пальцем в грудь не уперлись.
   Вот, удосужьтесь-ка:
 
   «Скорая медицинская помощь – вид помощи, оказываемой гражданам при состояниях, требующих срочного медицинского вмешательства (несчастные случаи, травмы, отравления и заболевания, приводящие к резкому ухудшению здоровья, угрожающие жизни и требующие проведения экстренных лечебных мероприятий)…»
 
   О как, оказывается, изначально-то!
   А вы говорите…
   Так о чем это я?
   А-а!
 
   – Я лекарства не признаю – вы только ЭКГ сделайте, а уж я дальше сам…
 
   Или:
   – Мне любимый человек изменил – дайте успокоительное, а то я в окно выброшусь!
   Глубокий обморок, нету пульса… м-да!
   – Это мне папа вызвал.
   А вот и он:
   – Але! Вы уже там? Посидите с ней, пока не подъеду. Я? В Нарве, границу прохожу – часа через два буду…
 
   И до кучи:
 
   Ни «доброй ночи», ни «проходите», ни табуретки присесть.
   Об кровать хлоп и желтой ногой в лицо:
   – Вот. Ступать больно.
   Мозоль. Ороговелая, давнишняя.
   – Ну и?
   – Что «ну» – срезайте! Давайте-давайте, я ветеран…
   Так, спокойно!
   Не надо набирать воздух.
   Ветераны от «лиц приравненных» – ох отличаются!
   Манерой общения.
* * *
   Ночь. Вызов. Через минуту повтор: скорей! Подрываешься и летишь. Диспетчер по рации: Быстрей – скандалят!
   Вываливаешься из кабины, дверь вбок, одной рукой чемодан, другой кислород, на плече кардиограф, дефибриллятор, на другом сумка с реанимацией, папка в зубах, домофон чуть ли не носом: пи-и-и-и…
   КТО ТАМ?
   Всё. Можно отнести кислород, дефибриллятор, сумку с реанимацией. Расставить неторопливо, подключить шланги. Позвонить снова и, зевая, войти.
   Ничего там нет.
   Проверено.
   Годами.
* * *
   Нельзя брать деньги, если их дают с помпой. А настаивают – тем более!
   Номера купюр переписаны.
   Список, как правило, под телефоном.
   Тоже проверено.
   Неоднократно.
* * *
   По коридору надо идти тихо и на пороге чуть задержаться.
   Так, чтоб не видели.
   И не слышали.
   Бесхитростное большинство начинает стенать только при твоем появлении.
* * *
   И не вставать перед дверью.
   Могут пинком открыть.
* * *
   И уж, конечно, никаких «входите – открыто».
   Войдешь, а там волкодав.
   – Ой, простите, я про него забыла…
   … банутые!
* * *
   Умное лицо, в глазах разум. Кардиограмма, терапия, слово за слово…
   – А вы можете, как в фильме «Жмурки», пулю из живота вытащить?
   Озадачил.
   – Знаете, если б все было так просто, как у режиссера Балабанова, мы бы не потеряли двадцать миллионов в последнюю войну.
   – Нет, ну а все-таки?
* * *
   Везли с пожара.
   Ожоги.
   Большой процент.
   Юный возраст.
   Тормознули на перекрестке – проезд кортежа.
   Снеслись с ответственным, тот подтвердил: ждите!
   Семнадцать минут стояли.
* * *
   – Это какой корпус?
   – Не знаю.
   – Но вы ж из него только что вышли!
   Куда б ни приехали.
* * *
   Номеров нет. Ни на домах, ни на квартирах.
   Не пишут.
   Но полагают, что мы – назубок.
   И разбухают во гневе.
* * *
   Порвал с корешем.
   Тяжелые сутки, переработка часа на три, ехал домой – мужик в трамвае засудорожил, в лифте сосед к жене попросил… Стянул кроссовки, упал поперек кровати, без душа и завтрака – звонок:
   – Слу-у-ушай, ты мне нужен как доктор…
   – Пошел на… уй!
   Обиделся насмерть. Поймет едва ли.
* * *
   Левел ап – когда начинаешь просыпаться за минуту до вызова.
   Сам.
   Ночью.
   Мистика!
   Очевидное – невероятное.
* * *
   Диспетчера опытны.
   – Нет такого дома по этой улице.
   Взрыв.
   – Да вы… Да я…
   – Паспорт откройте.
   Пауза.
   – Ой, да…
   Не часто, честно скажу. Но извиниться – еще реже.
* * *
   Начал обычно: чем болеете… последнее обострение… что принимаете? А в спину сказали:
   – Че… уйню спрашиваешь – лечи давай!
* * *
   Когда изобретут таблетку от «плохо», во врачах нужда отпадет.
   Совсем плохо – переломил об колено.
   Чуть-чуть – поскреб ложечкой.
   И в рот…
   – Дорогая моя, вам же шестьдесят лет. Вы прожили такую долгую жизнь – неужели не найти слов, чтоб описать собственное состояние?
   Не-а. Не найти.
   – Тупой какой-то… Ну, плохо – что непонятного?
* * *
   Принадлежность к прокуратуре объявляют еще в прихожей.
   И недоумевают, не встретив подобострастия…
* * *
   Что странно – многим сочувствуешь.
   Против воли порой…
 
   Многие негодуют каллиграфий, похоже, ждали на бумаге ароматной. Иные пеняют на негатив. Толкуют «жесть!» и жаждут приколов – неистово, ненасытно. А по мне, так забавно: отрешился, бесстрастный, и смотришь, как утверждаются – кто во что…

Продолжение

 
Яд каплет сквозь его кору…
 
Наше всё

   В кафе – только ночью. Днем куражатся: жрете, мол, а там люди мрут! Или наоборот, уважухой задостают. Один вот недавно от полноты чувств предложил шаверму за ним доесть…
* * *
   Исцелили, раскланялись, жена пошла провожать, а он вдруг из комнаты:
   – НЕ ДАВАЙ ИМ НИЧЕГО!!!
   Фельдшер – девочка из училища аж расплакалась с непривычки.
* * *
   Храм. Пасха. Эпилептик. Судороги нон-стоп – глубокий статус. Кончилась служба, пошел народ. По нам, по больному, по батюшке… а тот, наивный, все подождать их просил да помолиться во здравие.
* * *
   Первая минута на скорой: ржут над коллегой – капали ночью, приступ был. Тычут пальцами в ЭКГ, рыдая от хохота, мне же, обескураженному, говорят:
   – И у тебя так будет. Лет через десять.
   Хмыкнул гордо, а зря.
   Как в воду глядели.
* * *
   Градоначальник узнала об очередях в поликлиниках.
   Грозила публичными казнями.
   – Ух ты! – сказали все. – Круто! Ну-ну.
   Очереди исчезли.
   Дня на два.
* * *
   … и бесконечные тридцатилетние сучки с головными болями.
* * *
   Допуск к наркотическим препаратам оформляют два месяца.
   Как минимум.
   Через полюса на собаках запрос везут.
* * *
   А больницы теперь в честь христианских святых.
   Хотя некоторым имена нацистских преступников подойдут.
   Имени Кальтенбруннера, например. И скажем, Адольфа Эйхмана…
   Варум нихт?
* * *
   Впихнули в нагрудный карман полтинник. Как швейцару. С такой, знаете, превосходцей: на тебе, братец, на сигареты!
   А был с получки – достал тысячу, сунул меж пузом и трениками: а это вам, милейший, на погребение!
   Пришла жалоба: такой-разэтакий, и даже говном бросался…
   Лишили премии на год.
* * *
   Диспетчер говорит – донимал минут двадцать. Давление ему, суке полупьяной, измерить. Пузырь шмурдяка в лапе – хлебнет, затянется и снова в дверь: дз-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-зз-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-зынннь…
   И ни души на станции, как на грех.
   А ночью, падла, телефон обрывал: три литра на харю, ум болит, язык ребром – инс-с-су-сульт у него. Г-гермо… гермор-р-рагический.
* * *
   Госнаркоконтроль бдит.
   Онкобольных обязали глотать сильнодействующие в присутствии скорой.
   Приезжаем, смотрим, расписываемся: дескать, были, видели, правда…
   Так и катаемся.
* * *
   А обращаются к нам: ребята.
   – Любезный!
   МЫ.
   НЕ.
   РЕБЯТА.
   Давно уже!
   – Ой!
   Да!
   Конечно!
   Извините, РЕБЯТА!!!
   Все время.
* * *
   Выцелив самого трезвого, надо сказать: вы мне кажетесь наиболее здравомыслящим из присутствующих…
   Строить собутыльников будет исключительно он.
* * *
   Было дело, даже участок впаривали.
   На носилках лежа, под капельницей.
   – И соседи хорошие: зампред избиркома и полковник из ФСБ – соглашайтесь…
* * *
   От порога с ехидцей:
   – Что-то вы сегодня быстро приехали!
   Вот же ж… лядь, а?
   – Эва как… Ну, тогда мы внизу подождем, в машине – позовете, когда пора будет…
   Готово дело – оскорблены донельзя.
* * *
   О журналах.
   Их восемнадцать.
   За сутки – подписей восемьдесят.
   На днях ввели девятнадцатый.
   Учета журналов.
* * *
   Коллега.
   Изящен.
   Подтянут.
   Эрудит. Интеллектуал. Знаток поэзии и шахматных комбинаций. Цитирует наизусть и искрометен до зависти.
   Убежден, что все нам должны. Но милосерден – войдя в положение, соглашается взять вещами.
   DVD-плеером, например.
   Или узелком столового серебра.
   С полной сумкой порой со смены идет.
* * *
   На станцию пожаловал Госнаркоконтроль.
   Помимо комиссии еще и автоматчик в бронежилете.
   Они что, думали – мы отстреливаться будем?
* * *
   Обожают пересчитывать пачку денег под самым носом. Тут главное – не ляпнуть что-нибудь вроде «смотри не ошибись!», иначе непременно кляузу настрочат…
* * *
   Главврач скорой заканчивает интервью так: звоните и обращайтесь!
   И теплый взгляд в объектив.
   Не на камеру поучает: врача надо бить, но не добивать.
   А когда докладывают, мол, государь, медик-то разбегается, отвечает: плевать – хоть полтора человека, но останется!
   По всему видать, крепко сидит.
* * *
   А однажды у нас свечу вывинтили – кому-то среди ночи понадобилась.
   Остального, правда, не тронули, взяв то, что крайне необходимо.
   Как папуасы.
* * *
   – Могу я вас попросить воздержаться от фамильярности в адрес человека, в услугах которого вы в данный момент крайне нуждаетесь?
   И – удивление:
   – Но ведь я ж старше!
   Тоже не редкость.
* * *
   У пациента, как правило, родственники. Наихудшая разновидность – бодренький балабол.
* * *
   С онкологическими как с детьми – предельная искренность!
   Никаких недомолвок и без утайки.
   Они ж чувствуют.
* * *
   Элитный дом. Повсюду иконки и выдержки из Завета. Тридцать семь штук насчитал – только от прихожей до спальни. А перед дверью, на ход ноги, молитва висит, от руки аршинными буквами.
   Видать, сильно с совестью не в ладах.
* * *
   По ночам приводят семнадцатилетних с амфетаминовой абстенухой. И лепят горбатого, втирая про дистонию.
   Вы не первые, кто приходит с такими симптомами. Давайте честно – что принимали?
   Возмущаются исключительно натурально, особенно девочки.
   Ну что ж, дистония так дистония – пожалуйте яго дицу…
   Через час возвращаются.
   Не помогает.
   Что вы говорите?
   Кто б мог подумать!
   Еще раз: что принимали и сколько?
   С неохотой раскалываются.
   Почему шифруются? Бестактно, оказывается, о таком спрашивать.
* * *
   Старики гниют в одиночестве, гордясь успехами детей…
* * *
   Мальчишкой отсидел в немецком концлагере.
   После войны шел за третий сорт – был на оккупированной территории.
   Никаких справок. Паспорт выдали лишь в шестьдесят первом.
   В девяностых немцы, раскаявшись, прислали извещение на пособие.
   А в департаменте его не нашли в списках.
   И попросили подтвердить документами.
   Он закатал рукав, показал номер.
   Предъявил письмо из Германии.
   Сказали, что недостаточно.
   Ну, плюнул.
   Через пятнадцать лет проблема – недоуплачен налог с пособия.
   То есть кто-то за него получал.
   Изловчился.
   И нынче, поди, ленточки георгиевские повязывает.
   … лядина.
* * *
   Доктора, одержимого православием, фельдшера избегают – неловко, говорят, за него как-то перед больными…
* * *
   Концерт Шнура в Ленсовете.
   Пьяные, потные, полуголые, неуправляемые имбецилы.
   Летающие бутылки, битые черепа, облака табачья.
   Кровь, моча, разлитое пиво.
   Хрип и корчи со сцены.
   И мат.
   Отовсюду.
   Со всех сторон.
   Вакханалия матерщины.
   Увозили сразу троих и чуть не подрались с ними в салоне.
   Сдали, отзвонились – опять туда же!
   Ну уж хрен!
   Взяли остановку в пути, – видим, мол, тело на тротуаре, проехать мимо клятва Гиппократа не позволяет, – а сами зашхерились у Ботанического и минут сорок только в себя приходили.
   Болтают, Шнур нынче в оперу подался и там, по слухам, всю труппу очаровал.
   А меня вот, как вспомню, до сих пор передергивает.
* * *
   Молодые мамы, заспавшие новорожденных.
   Обнимут его во сне, а он под тяжестью руки задохнется.
   Маленький же еще.
   Раза три попадал – полпачки потом выкуривал, в один присест.
* * *
   Перевернулись на скорой.
   Легли на бок и, вращаясь, еще метров тридцать проскрежетали.
   Остановились, выбили люк в крыше, вылезли.
   Первое, что увидели, – руки с мобильниками.
   Фотографируют!
   Человек десять, не меньше.
   Корячились, извлекали больного – никто не помог.
   Ходили кругами, ракурсы выбирали.
* * *
   Муть стекол.
   Скелеты перил.
   Бред поколений маркером по стене.
   Аварийное освещение, мочало проводки, лишаи извести.
   Аммиак и кошатина.
   «Оно никогда не настанет!» – закричал вдруг Пилат…
* * *
   Псих в равной степени и всемогущ, и беспомощен…
* * *
   Коллеги. Везли бомжару в больницу и метелили его всю дорогу. Крики писали на диктофон. Вечером пили чай, слушали и смеялись под тортик…
* * *
   Одной фразой?
   Пожалуйста.
   – Не, не поедем. Мы вас лучше еще раз вызовем.
 
   Люди безумны…

Отступление

   Был Рим. Держал мир в кулаке. Строил города, дороги, знания умножал. А потом кончился. В одночасье. Забыли всё. Тысячу лет жгли людей, молились на деревяху и испражнялись там, где приспичило…
   Питер. Метро. Технологический институт. Даты на стенах: первый спутник, ядерный синтез, оптический генератор – полвека назад.
   А ныне только: хлеба и зрелищ!
   Один в один.
   Настораживает.

Testimonium paupertatis[2]

   – Че… лядь, до… уя умный?
Повседневное


   Бить нельзя их, а не вникнут – разъяснять…
Классическое

   Вызвали ночью и не хотели пускать, пока документы не предъявлю…
* * *
   Умер Углов.
   В аккурат на первомедовский выпуск.
   Санитар морга промеж молодых докторов.
   Слегка подшофе:
   – С академиком сфотографироваться не желаете?
* * *
Маленький триптих
I
   На глаз – месяц запоя.
   А уверяют – три дня.
   – Мужик, давай честно?
   – Ну, может, четыре…
   Насмерть стоят.
II
   Никакие.
   Аж ссутся непроизвольно.
   Но – поголовно:
   – Д-да я тока бутылку пива с-сёдня…
III
   Еще раз:
   Синь темнит.
   Медик догадывается.
   Обязан.
   Ему,… ля, деньги за это платят!
* * *
   Доброхоты.
   Сдергивают с обеда: «На остановке, в инвалидной коляске».
   Что – в коляске?
   Не знаю, езжайте.
   Мертвецки пьяная побирушка.
   – Домой ее отвезите…
   Ну не уроды?
* * *
   Жидкость для труб.
   Стакан.
   В два приема.
   … издец какой-то…
* * *
   Суррогаты, панкреонекроз, кранты поджелудочной.
   Свезли к хирургам.
   Месяц, два, и опять он.
   Живот в рубцах – еле выжил.
   Под сиреной обратно.
   Выписку обмывал.
* * *
   Рабочий поселок.
   Пропитые упыри, плевки, помои из окон.
   Дети играют «в пигмалионов».
   В подвале, на трубах…
   Выросли, поди, спились.
* * *
   Отправили на учебу.
   В первый же день: так, сдаем по штуке, на нужды кафедры!
   Отказался.
   Домой звонили.
   Два раза.
* * *
   Комиссии.
   Юные женщины в макияже.
   Запинаясь, читают список и требуют предъявить.
   Потом ставят галочки.
   Надменны и робки одновременно.
   Как им так удается?
* * *
   Центнер живого веса.
   – Идите за мужиками – нести надо.
   Мнутся.
   – А может, мы с вами вдвоем как-нибудь?
   Черт их знает, а вдруг и правда – врожденная деликатность…
* * *
   Госпитализация.
   – Едете?
   – Н-не знаю… Надо Тамаре позвонить… Але, Тома? Меня врачи забирают – ехать, как думаешь?
   И к этому привыкаешь.
* * *
   Кафель, хром, крахмал простыней.
   Стоит, качаясь, и ссыт на пол…
   А римляне, когда убивали, упав, плащом накрывались.
   На подвздохах.
   Чтоб не глазели.
* * *
   Никого не трогали, ждали на светофоре.
   А он по зебре вихлял, пьяненький.
   Увидел, встал напротив – и матом!
   Потом всхрапнул, пал оземь и заелозил копытами.
   Откачали уёбка.
   Мы ж добрые.
* * *
   Детей только жалко.
   Они счастливы.
   Им сравнить не с чем.
* * *
   Звезда.
   Вживую.
   Пьяная.
   Омерзительно.
* * *
   Бухал всю осень – бросила баба.
   Обезножел: умоляет, трясется…
   Лекарим.
   – Я ей DVD купил, – успокаиваясь, – фильмов кучу, микроволновку, утюг…
   И вдруг – волком:
   – Отомщу-у-у-у-у! Х-х-х… атамщу-у-у-у-у!
* * *
   Наркоманы и алкаши.
   Конца-краю…
   Впечатление – линия партии.
* * *
   Прямой эфир, конкурс.
   Как вы гадите сослуживцам?
   Самым оригинальным – по два билета.
   Взахлеб, веришь?
   Микрофон рвали.
   Осматриваешь пациента, а в голове: не тебя ли я сейчас слышал?
   Конкретно накрыло.
* * *
   Особняк.
   Аритмия.
   Купировал, собираюсь.
   – А вы не хотели бы у нас дворником поработать?
   А… уй.
   Ступор.
   Онемел, честно.
   Они ж, на голубом глазу, дальше:
   – Нам дворник нужен, интеллигентный. Чтоб и пообщаться, и помощь оказать, если что. И зарплата достойная – не то что ваши копейки…
   И главный хит:
   – Не понимаю, почему вы отказываетесь?
* * *
   Краснорожий кабан – лежит, пену пускает.
   Бутылки, бутылки, бутылки, бутылки.
   Прошлись по соседям: вынести не поможете?
   – Хорошо, сейчас. В какую квартиру? Э-э нет…
   Весь подъезд отказался.
* * *
   Рабочий поселок.
   Скорая.
   Сразу предупредили:
   – Больные – двух категорий: «скотина» и «скотина пьяная».
   Шокировали, подтвердилось.
* * *
   – Что ж ты так керосинишь, родной?
   – А чё еще делать-то?
* * *
   Обрел истину: чиновный люд считает наши деньги своими.
   Сами признаются, разболтавшись с реланиума.
   – В больницу? Надолго? Ч-черт! Транш, как назло, НАМ пришел…
* * *
   Диспетчер заполняет сканворд.
   – Слышь, эта… водяные часы?
   Второй год про них спрашивает.
* * *
   Негласно – принимать все.
   На днях, к примеру, на флюс отправили.
   Я серьезно.
   Езжай, говорят, не вы… бывайся – записан вызов!
* * *
   Абстенуху откапать?
   Это не к нам.
   Крик.
   Мат.
   Даже харкнул вдогонку.
   А минутой раньше трупом лежал.
   И голос такой слабый-слабый…
* * *
   Девятнадцать лет, плохо.