– При чём здесь Таня! – ответила мать. – Плохо ты думаешь о своём отце, в таком случае, если предполагаешь такое. Я сама у Тани. Думаем, как жить дальше.
– Значит, Света??? – ещё более изумляясь, спросила Татьяна. Образ младшей сестры матери был ей симпатичен, но никогда не связывался с образом отца, много лет назад оставившего их семью и старавшегося избегать контактов с бывшей женой, хотя и жили они в одном далеко не самом многонаселённом городе.
– Светка-подлюга! – не выдержала мать, и Тане показалось, что в трубке раздался всхлип.
– Ты плачешь? – переспросила дочь и попыталась представить себе своего отца рядом с остроумной и обаятельной любимицей всей родни тётей Светой. Младшая мамина сестра была старше своей племянницы всего-то лет на пять. Такой брак грозил взорвать хрупкий мир меж родственниками. Таня поняла, отчего мать не проявила к случившейся с нею беде должного внимания. Очевидно, как раз на протяжении последних месяцев и разворачивалась вся эта, прямо скажем, грязненькая история, – И давно это с ними…?
– Я не хотела тебе говорить, – совершенно спокойным тоном ответила мать, – ты там закопалась в своей археологии. Так тебе и дела не было до того, что в доме творится.
– Ах, оставь, мама, свои постоянные претензии! Ты же знаешь…
– Да всё я знаю. И то, что у тебя появился молодой человек, тоже знаю. Может, он, наконец, урезонит твои археологические амбиции, и ты станешь, наконец, нормальным человеком и женщиной!
– Мама, я не понимаю, о чём ты! Какой такой молодой человек?
– Да звонил тебе. Имя Петя тебе что-нибудь говорит?
– Ничего, – честно призналась дочь, начисто сбитая с толку. Какой ещё Петя? По какому поводу он звонил? Когда?
– Ну, да ладно. Твоё дело. А папашка твой с моей Светкой уже скоро год, как роман крутят. Ну ладно бы поматросил и бросил, как меня. Так нет же! Он, гад такой, решил окончательно доломать жизнь бедной сестрёнке, жениться вздумал! Не иначе, из-за того, что, небось, беременной её сделал. Что он – скотина, что она – дура полная!
– Мама! – ледяным тоном заговорила Татьяна. – Я тебе искренне сочувствую, но прошу никогда… Слышишь? Никогда не говорить об отце таким тоном. Между вами отношения не заладились. Это ваша обоюдная проблема. И обоюдная вина. Так не бывает, чтобы виноват был только один. Во всём виноваты оба! Я помню, как вы постоянно лаялись по поводу и без. Я помню, как ты его срамила перед его друзьями. Ни один мужчина не выдержит такого отношения. Я вообще удивляюсь, как вы прожили столько лет вместе. Если бы не его уступчивость, может, и меня бы на свете не было! То, что он женился на твоей сестре, не делает им обоим чести, я согласна. Но она – это она, а ты – это ты. И не надо проводить параллелей, хоть вы и родные сёстры.
– Твой отец не уступчивый, а просто тряпка.
– Я говорю, не смей, мама!
– Послушай, доченька! – возвысила голос на том конце провода мать. – Я достаточно уже наслушалась всякого за последнее время. От тебя ещё выслушивать нотации не желаю! Сначала сама вырасти свою дочь, потом уже будешь иметь право судить о своей матери. Поняла?
– Поняла, мама, – тихо ответила Татьяна и добавила неожиданно пришедшее в голову:
– Только у меня будет сын.
– Что?! Когда? – воскликнула несчастная женщина, принявшая слова дочери буквально. Таня на секунду смолкла, а потом разразилась гоготом. Она не могла остановиться с минуту. И всё это время ничего не понимающая мать пыталась пробиться к её слуху с естественным вопросом. Когда же она, наконец, отсмеялась, ей вдруг стало всё равно. И женитьба отца на младшей сестре матери, и будущие взаимоотношения между родственниками, и своё место в будущем раскладе. Всё равно! Мать спросила свою дочь:
– И кто же папочка твоего будущего сыночка?
– А я ещё не решила, мама, – шутливо ответила Таня и добавила:
– Я пробуду дома ещё дней десять, а потом уеду обратно в Ташкент. Мне надо заканчивать университет. Я дождусь тебя или ты будешь гостить у тёти Тани ещё долго?
– Не дождёшься, – обиженно бросила мать, и в трубке зазвучали короткие гудки. Татьяна повертела смолкшую трубку в руках, загадочно улыбнулась чему-то своему и медленно опустила её на рычаг.
Отпуск в пустом доме она не догуляла, решив вернуться в университет пораньше. Делать дома было решительно нечего, и уже через неделю девушка была в Ташкенте. Полюбившийся ей восточный город встретил её во всём великолепии. Краски щедрой на дары восточной осени манили со всех сторон своим разноцветьем. Сказочно изобильные рынки ломились от фруктов и овощей, свежепокрашенные фасады домов центрального города радовали глаз гаммой светлых тонов, а столбы и фасады крупных зданий украшали флаги, вывешенные по случаю приближения череды праздников, главным из которых, разумеется, была очередная годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции, нигде, наверное, не отмечаемая с таким размахом, как на любящей яркие праздники узбекской земле. И хотя до неё оставалось ещё две недели, а многие простые жители Ташкента и окрестностей так и не привыкли считать этот праздник вполне своим, ежегодное украшение улиц по этому случаю оставалось всегда на подобающей торжеству высоте. Глядя на трепещущиеся на ветру полотнища знамён из окна троллейбуса, Татьяна подумала, что, если в этом, предъюбилейном году так щедро разукрасили город, что же будет на следующий, когда будет отмечаться 70-летие Октября? Жаль, подумалось ей, этого она не увидит. Этот учебный год – её последний в Ташкенте, и уже следующей осенью она будет, скорей всего, трудиться в родном городе. А может, получит распределение в какую-нибудь интересную точку на просторах необъятной страны. Главное, хорошо защитить диплом! Правда, поговаривали, что распределение скоро повсеместно отменят, и каждый будет сам искать себе работу. Но это вряд ли, как полагала девушка. Слишком удобна, в государственном смысле, такая надёжная привязка молодых специалистов к месту работы, чтоб от неё отказываться. Иначе, зачем их столько готовить? Большинство, конечно же, хочет в Москву, Ленинград, Киев, а малые города и веси так и останутся без специалистов. А это нехорошо, неправильно!
Вскоре жизнь девушки потекла привычным руслом. Лекции, семинарские занятия, работа в библиотеке, в археологическом музее. С одной разницей: наступал год подготовки защиты диплома, и количество лекционных и семинарских часов существенно уступало времени самостоятельной работы с руководителем дипломного проекта профессором Агамирзяном. Проводя с ним часы и часы за шлифовкой своего будущего, как она считала, превосходного научного текста, Татьяна время от времени вспоминала одну из реплик Гриши относительно её «ташкентской прописки» и про себя улыбалась – действительно, смешно получается, что она, русская девушка Татьяна Кулик оканчивает Ташкентский университет в Узбекистане, где её научный руководитель армянин Агамирзян, родом из азербайджанского Нагорного Карабаха. Впрочем, не особо часто размышляла студентка об этом. Тема, избранная Таней для дипломной работы, оказалась весьма загадочной и мало проработанной, отчего требовалось много времени на поиски хоть каких-то материалов по ней и продумывание таких формулировок в тексте, чтобы не вызвать огонь оппонентов на предстоящей защите на себя слишком уж бездоказательными идеями. А в то, что эти идеи верны, сама Татьяна безотчётно верила. Только никак не могла найти путь к их доказательству.
Ещё три года назад, незадолго до того, как решился вопрос с её переводом в Ташкент, чему немало поспособствовал именно Агамирзян, о чём Таня не знала, в одной из московских библиотек она случайно наткнулась на изданную в XVIII веке книжечку не известного ей Егора Классена[23], утверждавшего, что славяне обитали ещё во времена ранней античности как цивилизованный народ, имевший государство с сильной армией и могучей промышленностью, занимая пространство от Алтая до Дуная и от Белого до Мёртвого морей. Ей и самой иногда приходила в голову крамольная мысль. Если Руси всего 1000 лет, по Лихачёву и Карамзину, как могла она появиться этак сразу и вдруг, на пустом месте огромным, больше соседних, государством? Так не бывает, думала она и пыталась найти какие-нибудь объяснения или опровержения. Поиски навели её сначала на труды Ломоносова, как оказалось, по большей части либо утраченные, либо отчего-то засекреченные. Но из доступных в библиотеках крупиц, где великий учёный утверждает, что русская история подмарывается и переписывается двумя одиозными господами – Миллером и Шлёцером[24] в угоду амбициям европейских монархий, можно было составить себе смутное представление о какой-то грандиозной исторической подтасовке, давным-давно происходящей в Отечестве. Кое-что на ту же тему проскальзывало и в той художественной литературе и художественно-историческом кино, которым в ту пору увлекалась юная студентка. Тогда она была горячей поклонницей Андрея Тарковского, прежде всего как автора фильма об Андрее Рублёве. В этой ленте она нашла немало для вызревающей идеи обратиться к древнейшей истории славян и искать их следы на востоке. Однако новая тема студенческих исследований, взволновавшая девушку, надолго вытеснила этот интерес. Основной её специализацией были восточные языки и культуры, и эта тема возникла естественным образом. Яркая, как блеснувший в степной пыли золотой слиток, обронённый проскакавшим тысячу лет назад всадником, тема была и романтична, и тяжела, как его доспехи. Татьяне Кулик она казалась тем интереснее, что скудная литература по ней изобиловала противоречиями, а немногочисленные попавшиеся ей на глаза артефакты, извлекаемые из толщи земной, никак не хотели вписываться в какую-либо готовую схему. История Хазарского Каганата[25], о котором почти ничего доступного широкой публике не было известно, поманила её за собой, и, в итоге, привела и в стены Ташкентского университета, и к профессору Агамирзяну, вот уже тридцать лет усердно изучавшему следы этой некогда могущественной центрально-азиатской державы, не имея возможности опубликовать свои труды, ибо тема хазар пребывала с 1956 года под негласным запретом. То есть, учёным дозволялось копаться в этих древностях, но выносить на широкую публику выводы из своих исследований – ни-ни!
И вот её работа – на финишной прямой. Опытный, искушенный во многих тонкостях и перипетиях истории и политики, которые, переплетаясь, никогда не перестают спорить друг с другом, профессор Агамирзян приложил немало усилий к тому, чтобы облечь исследования своей подопечной в обтекаемую форму, к которой трудно будет придраться кому бы то ни было. У него Татьяна научилась премудрости эзопова языка. Под руководством многоопытного наставника Таня поубавила в максимализме, стоившего ей в прежние годы проблем в отношениях с людьми. Конечно, до конца отделаться от качества, изначально присущего ей, девушке не удалось. Периодические всплески того, что в недалёком будущем начнут величать на европейский манер «нонконформизмом», то и дело отмечали её, в целом, ровное поведение. Но, усвоив многое из уроков Агамирзяна, в сферу профессиональной деятельности эти проявления она уже не допускала давно. Дипломная работа выходила вполне корректной, не опровергала ничьих авторитетов, не изобиловала претензиями на открытия и уже по одному этому вполне могла претендовать на положительную оценку.
Когда она была полностью написана, оставалось лишь оформить обложку надлежащим образом, профессор пригласил ученицу к себе домой. Они пили чай, беседовали о будущих планах, о видах на поступление в аспирантуру, о возвращении в Москву или продолжении работы здесь, в Ташкенте. Спокойный и даже несколько вялый ход разговора не предвещал того резкого поворота, что последовал уже в тот момент, когда Тане показалось, что пора уходить. Агамирзян вдруг положил свою тёплую пухлую ладонь ей на руку и сказал, впервые вдруг перейдя на «ты»:
– Скоро, конечно, мы расстанемся. Вряд ли нам разрешат и дальше работать вместе. Это вообще редкая удача, что мне досталась такая ученица. И я тебе, Танюша, очень благодарен.
– Что вы, перестаньте, право, – смутилась Таня, высвобождая свою руку из-под руки профессора. Но он удержал её, положил ещё вторую ладонь и, глядя пристально прямо в глаза потерявшейся девушке, примолвил:
– Не спорь. Это так. Тебе не дадут поступить в аспирантуру. Ты получишь свой красный диплом и свободное распределение. Иными словами, прямой путь к безработице. Я историк, Танюша. И неплохой…
– Да вы просто замечательный историк, поверьте!
– Не перебивай. Я тебе важную вещь скажу. Как историк я очень хорошо вижу: мы все идём к пропасти. Скоро люди нашей профессии либо откажутся от неё, либо уйдут в подполье. Так уже бывало. И не раз. Но теперь другое. Нас всех, я имею в виду, всю страну, готовят на заклание. То, что началось в моём родном Карабахе, не просто трагедия. Это первый звоночек. Я знаю, что говорю, Танюша. Не перебивай. Пока не поздно, хочу сделать тебе одно важное предложение, – споткнувшись о взгляд студентки, профессор запнулся и с улыбкой пояснил:
– Нет, не руку и сердце. Это было бы смешно в моём возрасте. Хотя я и одинокий человек, и я испытываю к тебе самые тёплые чувства, и…
Профессор окончательно смешался. Пытаясь исправить почудившуюся ему неловкость, он её только усугубил, и теперь нужно было выкручиваться, дабы, не дай Бог, не заморочить симпатичной ему девушке голову. Таня неожиданно сама пришла на выручку своему научному руководителю:
– Я глубоко признательна вам и безмерно вас уважаю. Если бы я могла рассчитывать на то, чтобы в будущем нас связывала настоящая дружба, я считала бы себя счастливейшим человеком на земле. Но у меня есть человек, которого я, кажется, люблю. Во всяком случае, я не знаю, смогла бы связать свою жизнь с кем-нибудь, кроме. Да и вообще, археолог – волк-одиночка. А я, похоже, хочу быть именно археологом.
Её слова попали в точку. Профессор взял себя в руки и твёрдым голосом продолжил:
– Вот именно, дорогая Таня! Пока есть такая возможность, я хочу предложить тебе перед тем, как ты попрощаешься с университетом, съездить ещё в одну экспедицию. Ты ведь из-за травмы пропустила последнюю практику?
– Да, – кивнула Таня, – но когда? Ведь летом я уже…
– Не торопись. Во-первых, можно отложить на год получение диплома. Хоть твою практику и зачли формально, все же знают, что ты её провела в больнице. И если ты напишешь заявление с указанием причин, тебе дадут ещё полгода. Тогда диплом будешь защищать не со всеми в мае, а в ноябре. А летом, сразу после выпускных экзаменов – в экспедицию. А во-вторых, есть одно место в другой экспедиции, которая отправится на следующей неделе. Выбирай.
Таня задумалась. Первый вариант сулил ей ещё полгода жизни в прекрасном городе, который она успела искренне полюбить, полгода общения с замечательным профессором, каждая встреча с которым была ей в радость, дополнительные полгода на обдумывание не до конца додуманных научных идей. С другой стороны, в эти полгода у неё не будет стипендии, без которой свести концы с концами ей не удастся. Придётся искать дополнительный заработок. С этим нынче сложно. Да и времени на это уйдёт уйма. И что в итоге она получит? Не говоря уже о том, что с дипломом в ноябре она едва ли сможет быстро найти работу. Специалистам её профиля легче устраиваться куда-то летом, нежели зимой. Второй вариант требовал немедленного принятия решения, спешки в сборах и походил на «кота в мешке». Она не сможет толком подготовиться к экспедиции. Неделя – слишком мало!
– А куда едут на той неделе?
– Северный Казахстан. Раскопки хазарских курганов. Твоя тема, – спокойно отвечал Агамирзян, на что Таня присвистнула:
– А почему никакой информации в деканате? Чья это экспедиция? И откуда в ней место?
– Слишком много вопросов, – улыбнулся профессор, наконец, выпуская танины руки из своих. – Я тебе скажу, только ты имей в виду, информация секретная. Обещаешь молчать?
– Да кому ж мне болтать-то? – воскликнула оживившаяся девушка, уже принявшая решения безотлагательно собираться в эту поездку.
– Комитет Государственной Безопасности СССР. Прислали разнарядку на меня. Но у меня… В общем, я нашёл возможность отказаться. Медсправочка… Ну, это армянские дела! – отшутился профессор, – Я просто хочу, чтоб моё дело продолжал молодой специалист.
– Вы им назвали мою фамилию? – округляя и без того широко распахнутые серые глаза, шёпотом спросила Таня. На неё, как и на большинство советских граждан, три магические буквы «КГБ» оказывали сильное впечатление. Оно и понятно: не было в стране ведомства, располагавшего большим влиянием, нежели это. И возможности соответствующие. Если экспедицию организовывал КГБ, это должна быть экспедиция высочайшего уровня обеспечения. Но с чего это вдруг всесильный Комитет заинтересовался хазарскими древностями?
– Да, – коротко ответил Агамирзян.
Так Татьяна Кулик неожиданно оказалась в составе секретной экспедиции, цели которой никто ей не объяснил и задачи которой были сформулированы лишь по прибытии на место. Полевой лагерь, разбитый по последнему слову техники в 150 километрах севернее города Гурьев посреди казахской степи, был снабжён всем необходимым, включая даже спутниковую связь, и походил скорее на военный объект, чем на археологическую экспедицию. Лагерь охраняли солдаты внутренних войск. Для проникновения на территорию требовалось предъявить специальный пропуск с фотографией и гербовой печатью, а выход с неё разрешался участникам экспедиции только по личному разрешению коменданта. Вольнолюбивая Татьяна с трудом выполняла правила внутреннего распорядка. Только ради того, чтобы своими руками прикоснуться к полным для неё мистического смысла древним святыням, которые, как она надеялась, будут извлечены из земли этой экспедицией. Азарт охотника за древностями подогревал её нетерпение в ожидании начала полевых работ. Но стояли уже третий день, а ни работы не начинались, ни инструктаж не проводился. Странное время праздности затягивалось. Наконец, около часу пополудни третьего дня по лагерю прошла ощутимая волна возбуждения. Люди забегали от палатки к палатке. Все, включая гражданских специалистов, которых, как удалось узнать Тане, в экспедиции, кроме неё, было семь человек, объявили об общем сборе в штабной палатке. Пока люди собирались, послышался гул приближающегося вертолёта. Очевидно, прилетал какой-то большой начальник, без которого работы не могли быть начаты, как поняла Татьяна. И в самом деле, вскоре в штабную палатку вошёл в сопровождении двух невзрачных мужчин в штатском полнеющий человек средних лет с важно посаженной крупной головой, окаймлённой пышной седой шевелюрой, и крупными чертами лица. Вглядываясь в его внешность, Татьяна отметила про себя, что этот человек, очевидно, с ранних лет привык командовать. А услышав его тон, отметила ещё одно неприятно поразившее его свойство – при всей важности фигуры, властной походке и жестикуляции, суровой целеустремлённости взгляда, голос выдавал плебейскую породу. Как молодая девушка смогла отыскать именно такое определение? Сразу найденное точное слово прилепилось в её сознании к этому человеку намертво, и с тех пор, сколько бы раз ни сталкивалась она с людьми, подобными ему, она никогда не ошибалась в этом определении. Смутно различаемый родовой голос, голос крови подсказывал ей, если не с первого взгляда на человека, то, уж во всяком случае, с первого звука его голоса, кто потомок всадников, воинов и волхвов, а кто – ростовщиков, барышников и рабов. И откуда в голову пришло такое разделение людей? Но с той экспедиции она разделяла людей только так.
– Меня зовут Валентин Давыдович Целебровский, для тех, кто не знает, – отрекомендовался вошедший начальник и сразу приступил к изложению задач экспедиции. – В течение месяца вы будете отрабатывать территорию, где, по нашим данным, должны находиться около семи захоронений скифско-хазарского периода.
Таня поморщилась, услышав это: спутать скифов и хазар, смешав их в одно составное словцо, да ещё и обозвать это непонятным словом «период», когда скифы вообще не название народа, а обозначение рода деятельности[26], обычной здесь и до хазар, и после, да и поныне, мог только малограмотный человек. И этому «специалисту» они должны подчиняться? Начальник, тем временем, продолжал:
– Нас, в первую очередь, интересуют предметы из золота и драгоценных камней, представляющие историческую и государственную ценность, которые, после соответствующей научной обработки и классификации, вы должны будете передать на ответственное хранение офицеру, которого я вам представлю позже.
«Ах, вот оно, что! – сообразила Татьяна, – они тут нашли золото и решили пополнить казну! Фу, какая пошлость! Я-то думала, серьёзная наука!».
Валентин Давыдович продолжал:
– Разумеется, кроме этих предметов могут быть и другие. Каждый извлекаемый вами предмет должен быть предъявлен для идентификации капитану Дворецкому, – вперёд вышел и слегка поклонился в знак приветствия объявленный Валентином Давыдовичем офицер, – после чего вы получите распоряжения относительно того, как поступать с предметом дальше. Вопросы?
Один из «гражданских» поднял руку и спросил:
– Скажите, пожалуйста, а какие могут быть распоряжения относительно находок?
– Докладываю, товарищи, – подавив слабую усмешку, отвечал Валентин Давыдович, – первый вариант: находка имеет археологическую ценность. То есть, отвечает требованиям современной науки и может быть отобрана для дальнейшего изучения или передачи в музей. Тогда поступает команда внести в реестр, упаковать и подготовить к транспортировке. Второй вариант: находка не имеет археологической ценности, но представляет исторический интерес в связи с исследованием истории Хазарского Каганата, на территории которого мы с вами находимся. Тогда команда: внести в список осмотренных, сфотографировать, сделать тщательное описание и отложить. В случае наличия свободных мест такая находка также может быть транспортирована для дальнейшего изучения. Третий вариант: находка представляет собой археологический мусор. То есть, противореча объективным историческим данным, является позднейшим напластованием, преднамеренным вбросом, либо случайно занесённым объектом. В этом случае поступает команда об изъятии и уничтожении на месте. Ясно?
– А как отличить археологический мусор от артефакта? – не удержалась Татьяна. Валентин Давыдович бросил на неё короткий колкий взгляд ничего не выражающих карих глаз и быстро ответил:
– Вы, кажется, наш практикант Татьяна Александровна Кулик? Вам, по вашей неопытности, вопрос вполне простителен. Консультируйтесь со старшими товарищами. Они вам пояснят. Ещё вопросы?
– У меня вопрос относительно зарплаты, – подал голос долговязый мужчина из числа «гражданских», получив ответ с саркастической улыбкой:
– Уверяю вас, все останутся довольны. Деньги вам привезут 27 мая. Если вопросов больше нет, я, с вашего позволения, отбываю.
«Смешно, – подумала Татьяна, услышав последние слова начальника, – попытка изъясниться с употреблением вежливого оборота из дореволюционной практики в устах этого деятеля выглядит просто топорно. Такие люди не умеют ни просить, ни извиняться».
Валентин Давыдович покинул собравшихся, и вскоре застрекотал взмывающий в небо вертолёт, поднимая клубы пыли над степью. «Даже в том, как он прибыл и убыл, – продолжала размышлять Татьяна, – все признаки невежества и хамства. Ни поздороваться, ни попрощаться не смог, нашумел, напылил… Обязательно надо было вертолёт приземлять так близко, чтобы всем пылищи досталось?»
С утра следующего дня начались раскопки. Разведанные места захоронений были определены достаточно тщательно, и уже за первый день у каждой из работающих в поле групп имелось по нескольку артефактов. Принесла в штабную палатку для идентификации свои находки и Татьяна. Среди нескольких черепков, монет, пуговиц типично хазарского происхождения были пара странных предметов. Один – кусок рукояти кнута, на котором прочитывалась часть вытравленной по чёрной коже надписи. Незнакомые Татьяне буквы по своему очертанию напоминали одновременно славянские и греческие, но никак не походили на хазарские. Кроме того, сама выделка кожи была не такой, как у обычных для хазар изделий. Судя по всему, кнут принадлежал человеку не бедному. Но малый размер сохранившегося куска не позволял делать определённых выводов. Второй предмет – самая что ни на есть обычная деревянная ложка. Но откуда она могла оказаться здесь, в хазарской степи, где и деревьев-то нет совсем? К тому же, здешние жители никогда не пользовались деревянной посудой, всегда бывшей предметом обихода славян. Капитан Дворецкий внимательно осмотрел находки, повертел в руках и изрёк:
– Значит, Света??? – ещё более изумляясь, спросила Татьяна. Образ младшей сестры матери был ей симпатичен, но никогда не связывался с образом отца, много лет назад оставившего их семью и старавшегося избегать контактов с бывшей женой, хотя и жили они в одном далеко не самом многонаселённом городе.
– Светка-подлюга! – не выдержала мать, и Тане показалось, что в трубке раздался всхлип.
– Ты плачешь? – переспросила дочь и попыталась представить себе своего отца рядом с остроумной и обаятельной любимицей всей родни тётей Светой. Младшая мамина сестра была старше своей племянницы всего-то лет на пять. Такой брак грозил взорвать хрупкий мир меж родственниками. Таня поняла, отчего мать не проявила к случившейся с нею беде должного внимания. Очевидно, как раз на протяжении последних месяцев и разворачивалась вся эта, прямо скажем, грязненькая история, – И давно это с ними…?
– Я не хотела тебе говорить, – совершенно спокойным тоном ответила мать, – ты там закопалась в своей археологии. Так тебе и дела не было до того, что в доме творится.
– Ах, оставь, мама, свои постоянные претензии! Ты же знаешь…
– Да всё я знаю. И то, что у тебя появился молодой человек, тоже знаю. Может, он, наконец, урезонит твои археологические амбиции, и ты станешь, наконец, нормальным человеком и женщиной!
– Мама, я не понимаю, о чём ты! Какой такой молодой человек?
– Да звонил тебе. Имя Петя тебе что-нибудь говорит?
– Ничего, – честно призналась дочь, начисто сбитая с толку. Какой ещё Петя? По какому поводу он звонил? Когда?
– Ну, да ладно. Твоё дело. А папашка твой с моей Светкой уже скоро год, как роман крутят. Ну ладно бы поматросил и бросил, как меня. Так нет же! Он, гад такой, решил окончательно доломать жизнь бедной сестрёнке, жениться вздумал! Не иначе, из-за того, что, небось, беременной её сделал. Что он – скотина, что она – дура полная!
– Мама! – ледяным тоном заговорила Татьяна. – Я тебе искренне сочувствую, но прошу никогда… Слышишь? Никогда не говорить об отце таким тоном. Между вами отношения не заладились. Это ваша обоюдная проблема. И обоюдная вина. Так не бывает, чтобы виноват был только один. Во всём виноваты оба! Я помню, как вы постоянно лаялись по поводу и без. Я помню, как ты его срамила перед его друзьями. Ни один мужчина не выдержит такого отношения. Я вообще удивляюсь, как вы прожили столько лет вместе. Если бы не его уступчивость, может, и меня бы на свете не было! То, что он женился на твоей сестре, не делает им обоим чести, я согласна. Но она – это она, а ты – это ты. И не надо проводить параллелей, хоть вы и родные сёстры.
– Твой отец не уступчивый, а просто тряпка.
– Я говорю, не смей, мама!
– Послушай, доченька! – возвысила голос на том конце провода мать. – Я достаточно уже наслушалась всякого за последнее время. От тебя ещё выслушивать нотации не желаю! Сначала сама вырасти свою дочь, потом уже будешь иметь право судить о своей матери. Поняла?
– Поняла, мама, – тихо ответила Татьяна и добавила неожиданно пришедшее в голову:
– Только у меня будет сын.
– Что?! Когда? – воскликнула несчастная женщина, принявшая слова дочери буквально. Таня на секунду смолкла, а потом разразилась гоготом. Она не могла остановиться с минуту. И всё это время ничего не понимающая мать пыталась пробиться к её слуху с естественным вопросом. Когда же она, наконец, отсмеялась, ей вдруг стало всё равно. И женитьба отца на младшей сестре матери, и будущие взаимоотношения между родственниками, и своё место в будущем раскладе. Всё равно! Мать спросила свою дочь:
– И кто же папочка твоего будущего сыночка?
– А я ещё не решила, мама, – шутливо ответила Таня и добавила:
– Я пробуду дома ещё дней десять, а потом уеду обратно в Ташкент. Мне надо заканчивать университет. Я дождусь тебя или ты будешь гостить у тёти Тани ещё долго?
– Не дождёшься, – обиженно бросила мать, и в трубке зазвучали короткие гудки. Татьяна повертела смолкшую трубку в руках, загадочно улыбнулась чему-то своему и медленно опустила её на рычаг.
Отпуск в пустом доме она не догуляла, решив вернуться в университет пораньше. Делать дома было решительно нечего, и уже через неделю девушка была в Ташкенте. Полюбившийся ей восточный город встретил её во всём великолепии. Краски щедрой на дары восточной осени манили со всех сторон своим разноцветьем. Сказочно изобильные рынки ломились от фруктов и овощей, свежепокрашенные фасады домов центрального города радовали глаз гаммой светлых тонов, а столбы и фасады крупных зданий украшали флаги, вывешенные по случаю приближения череды праздников, главным из которых, разумеется, была очередная годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции, нигде, наверное, не отмечаемая с таким размахом, как на любящей яркие праздники узбекской земле. И хотя до неё оставалось ещё две недели, а многие простые жители Ташкента и окрестностей так и не привыкли считать этот праздник вполне своим, ежегодное украшение улиц по этому случаю оставалось всегда на подобающей торжеству высоте. Глядя на трепещущиеся на ветру полотнища знамён из окна троллейбуса, Татьяна подумала, что, если в этом, предъюбилейном году так щедро разукрасили город, что же будет на следующий, когда будет отмечаться 70-летие Октября? Жаль, подумалось ей, этого она не увидит. Этот учебный год – её последний в Ташкенте, и уже следующей осенью она будет, скорей всего, трудиться в родном городе. А может, получит распределение в какую-нибудь интересную точку на просторах необъятной страны. Главное, хорошо защитить диплом! Правда, поговаривали, что распределение скоро повсеместно отменят, и каждый будет сам искать себе работу. Но это вряд ли, как полагала девушка. Слишком удобна, в государственном смысле, такая надёжная привязка молодых специалистов к месту работы, чтоб от неё отказываться. Иначе, зачем их столько готовить? Большинство, конечно же, хочет в Москву, Ленинград, Киев, а малые города и веси так и останутся без специалистов. А это нехорошо, неправильно!
Вскоре жизнь девушки потекла привычным руслом. Лекции, семинарские занятия, работа в библиотеке, в археологическом музее. С одной разницей: наступал год подготовки защиты диплома, и количество лекционных и семинарских часов существенно уступало времени самостоятельной работы с руководителем дипломного проекта профессором Агамирзяном. Проводя с ним часы и часы за шлифовкой своего будущего, как она считала, превосходного научного текста, Татьяна время от времени вспоминала одну из реплик Гриши относительно её «ташкентской прописки» и про себя улыбалась – действительно, смешно получается, что она, русская девушка Татьяна Кулик оканчивает Ташкентский университет в Узбекистане, где её научный руководитель армянин Агамирзян, родом из азербайджанского Нагорного Карабаха. Впрочем, не особо часто размышляла студентка об этом. Тема, избранная Таней для дипломной работы, оказалась весьма загадочной и мало проработанной, отчего требовалось много времени на поиски хоть каких-то материалов по ней и продумывание таких формулировок в тексте, чтобы не вызвать огонь оппонентов на предстоящей защите на себя слишком уж бездоказательными идеями. А в то, что эти идеи верны, сама Татьяна безотчётно верила. Только никак не могла найти путь к их доказательству.
Ещё три года назад, незадолго до того, как решился вопрос с её переводом в Ташкент, чему немало поспособствовал именно Агамирзян, о чём Таня не знала, в одной из московских библиотек она случайно наткнулась на изданную в XVIII веке книжечку не известного ей Егора Классена[23], утверждавшего, что славяне обитали ещё во времена ранней античности как цивилизованный народ, имевший государство с сильной армией и могучей промышленностью, занимая пространство от Алтая до Дуная и от Белого до Мёртвого морей. Ей и самой иногда приходила в голову крамольная мысль. Если Руси всего 1000 лет, по Лихачёву и Карамзину, как могла она появиться этак сразу и вдруг, на пустом месте огромным, больше соседних, государством? Так не бывает, думала она и пыталась найти какие-нибудь объяснения или опровержения. Поиски навели её сначала на труды Ломоносова, как оказалось, по большей части либо утраченные, либо отчего-то засекреченные. Но из доступных в библиотеках крупиц, где великий учёный утверждает, что русская история подмарывается и переписывается двумя одиозными господами – Миллером и Шлёцером[24] в угоду амбициям европейских монархий, можно было составить себе смутное представление о какой-то грандиозной исторической подтасовке, давным-давно происходящей в Отечестве. Кое-что на ту же тему проскальзывало и в той художественной литературе и художественно-историческом кино, которым в ту пору увлекалась юная студентка. Тогда она была горячей поклонницей Андрея Тарковского, прежде всего как автора фильма об Андрее Рублёве. В этой ленте она нашла немало для вызревающей идеи обратиться к древнейшей истории славян и искать их следы на востоке. Однако новая тема студенческих исследований, взволновавшая девушку, надолго вытеснила этот интерес. Основной её специализацией были восточные языки и культуры, и эта тема возникла естественным образом. Яркая, как блеснувший в степной пыли золотой слиток, обронённый проскакавшим тысячу лет назад всадником, тема была и романтична, и тяжела, как его доспехи. Татьяне Кулик она казалась тем интереснее, что скудная литература по ней изобиловала противоречиями, а немногочисленные попавшиеся ей на глаза артефакты, извлекаемые из толщи земной, никак не хотели вписываться в какую-либо готовую схему. История Хазарского Каганата[25], о котором почти ничего доступного широкой публике не было известно, поманила её за собой, и, в итоге, привела и в стены Ташкентского университета, и к профессору Агамирзяну, вот уже тридцать лет усердно изучавшему следы этой некогда могущественной центрально-азиатской державы, не имея возможности опубликовать свои труды, ибо тема хазар пребывала с 1956 года под негласным запретом. То есть, учёным дозволялось копаться в этих древностях, но выносить на широкую публику выводы из своих исследований – ни-ни!
И вот её работа – на финишной прямой. Опытный, искушенный во многих тонкостях и перипетиях истории и политики, которые, переплетаясь, никогда не перестают спорить друг с другом, профессор Агамирзян приложил немало усилий к тому, чтобы облечь исследования своей подопечной в обтекаемую форму, к которой трудно будет придраться кому бы то ни было. У него Татьяна научилась премудрости эзопова языка. Под руководством многоопытного наставника Таня поубавила в максимализме, стоившего ей в прежние годы проблем в отношениях с людьми. Конечно, до конца отделаться от качества, изначально присущего ей, девушке не удалось. Периодические всплески того, что в недалёком будущем начнут величать на европейский манер «нонконформизмом», то и дело отмечали её, в целом, ровное поведение. Но, усвоив многое из уроков Агамирзяна, в сферу профессиональной деятельности эти проявления она уже не допускала давно. Дипломная работа выходила вполне корректной, не опровергала ничьих авторитетов, не изобиловала претензиями на открытия и уже по одному этому вполне могла претендовать на положительную оценку.
Когда она была полностью написана, оставалось лишь оформить обложку надлежащим образом, профессор пригласил ученицу к себе домой. Они пили чай, беседовали о будущих планах, о видах на поступление в аспирантуру, о возвращении в Москву или продолжении работы здесь, в Ташкенте. Спокойный и даже несколько вялый ход разговора не предвещал того резкого поворота, что последовал уже в тот момент, когда Тане показалось, что пора уходить. Агамирзян вдруг положил свою тёплую пухлую ладонь ей на руку и сказал, впервые вдруг перейдя на «ты»:
– Скоро, конечно, мы расстанемся. Вряд ли нам разрешат и дальше работать вместе. Это вообще редкая удача, что мне досталась такая ученица. И я тебе, Танюша, очень благодарен.
– Что вы, перестаньте, право, – смутилась Таня, высвобождая свою руку из-под руки профессора. Но он удержал её, положил ещё вторую ладонь и, глядя пристально прямо в глаза потерявшейся девушке, примолвил:
– Не спорь. Это так. Тебе не дадут поступить в аспирантуру. Ты получишь свой красный диплом и свободное распределение. Иными словами, прямой путь к безработице. Я историк, Танюша. И неплохой…
– Да вы просто замечательный историк, поверьте!
– Не перебивай. Я тебе важную вещь скажу. Как историк я очень хорошо вижу: мы все идём к пропасти. Скоро люди нашей профессии либо откажутся от неё, либо уйдут в подполье. Так уже бывало. И не раз. Но теперь другое. Нас всех, я имею в виду, всю страну, готовят на заклание. То, что началось в моём родном Карабахе, не просто трагедия. Это первый звоночек. Я знаю, что говорю, Танюша. Не перебивай. Пока не поздно, хочу сделать тебе одно важное предложение, – споткнувшись о взгляд студентки, профессор запнулся и с улыбкой пояснил:
– Нет, не руку и сердце. Это было бы смешно в моём возрасте. Хотя я и одинокий человек, и я испытываю к тебе самые тёплые чувства, и…
Профессор окончательно смешался. Пытаясь исправить почудившуюся ему неловкость, он её только усугубил, и теперь нужно было выкручиваться, дабы, не дай Бог, не заморочить симпатичной ему девушке голову. Таня неожиданно сама пришла на выручку своему научному руководителю:
– Я глубоко признательна вам и безмерно вас уважаю. Если бы я могла рассчитывать на то, чтобы в будущем нас связывала настоящая дружба, я считала бы себя счастливейшим человеком на земле. Но у меня есть человек, которого я, кажется, люблю. Во всяком случае, я не знаю, смогла бы связать свою жизнь с кем-нибудь, кроме. Да и вообще, археолог – волк-одиночка. А я, похоже, хочу быть именно археологом.
Её слова попали в точку. Профессор взял себя в руки и твёрдым голосом продолжил:
– Вот именно, дорогая Таня! Пока есть такая возможность, я хочу предложить тебе перед тем, как ты попрощаешься с университетом, съездить ещё в одну экспедицию. Ты ведь из-за травмы пропустила последнюю практику?
– Да, – кивнула Таня, – но когда? Ведь летом я уже…
– Не торопись. Во-первых, можно отложить на год получение диплома. Хоть твою практику и зачли формально, все же знают, что ты её провела в больнице. И если ты напишешь заявление с указанием причин, тебе дадут ещё полгода. Тогда диплом будешь защищать не со всеми в мае, а в ноябре. А летом, сразу после выпускных экзаменов – в экспедицию. А во-вторых, есть одно место в другой экспедиции, которая отправится на следующей неделе. Выбирай.
Таня задумалась. Первый вариант сулил ей ещё полгода жизни в прекрасном городе, который она успела искренне полюбить, полгода общения с замечательным профессором, каждая встреча с которым была ей в радость, дополнительные полгода на обдумывание не до конца додуманных научных идей. С другой стороны, в эти полгода у неё не будет стипендии, без которой свести концы с концами ей не удастся. Придётся искать дополнительный заработок. С этим нынче сложно. Да и времени на это уйдёт уйма. И что в итоге она получит? Не говоря уже о том, что с дипломом в ноябре она едва ли сможет быстро найти работу. Специалистам её профиля легче устраиваться куда-то летом, нежели зимой. Второй вариант требовал немедленного принятия решения, спешки в сборах и походил на «кота в мешке». Она не сможет толком подготовиться к экспедиции. Неделя – слишком мало!
– А куда едут на той неделе?
– Северный Казахстан. Раскопки хазарских курганов. Твоя тема, – спокойно отвечал Агамирзян, на что Таня присвистнула:
– А почему никакой информации в деканате? Чья это экспедиция? И откуда в ней место?
– Слишком много вопросов, – улыбнулся профессор, наконец, выпуская танины руки из своих. – Я тебе скажу, только ты имей в виду, информация секретная. Обещаешь молчать?
– Да кому ж мне болтать-то? – воскликнула оживившаяся девушка, уже принявшая решения безотлагательно собираться в эту поездку.
– Комитет Государственной Безопасности СССР. Прислали разнарядку на меня. Но у меня… В общем, я нашёл возможность отказаться. Медсправочка… Ну, это армянские дела! – отшутился профессор, – Я просто хочу, чтоб моё дело продолжал молодой специалист.
– Вы им назвали мою фамилию? – округляя и без того широко распахнутые серые глаза, шёпотом спросила Таня. На неё, как и на большинство советских граждан, три магические буквы «КГБ» оказывали сильное впечатление. Оно и понятно: не было в стране ведомства, располагавшего большим влиянием, нежели это. И возможности соответствующие. Если экспедицию организовывал КГБ, это должна быть экспедиция высочайшего уровня обеспечения. Но с чего это вдруг всесильный Комитет заинтересовался хазарскими древностями?
– Да, – коротко ответил Агамирзян.
Так Татьяна Кулик неожиданно оказалась в составе секретной экспедиции, цели которой никто ей не объяснил и задачи которой были сформулированы лишь по прибытии на место. Полевой лагерь, разбитый по последнему слову техники в 150 километрах севернее города Гурьев посреди казахской степи, был снабжён всем необходимым, включая даже спутниковую связь, и походил скорее на военный объект, чем на археологическую экспедицию. Лагерь охраняли солдаты внутренних войск. Для проникновения на территорию требовалось предъявить специальный пропуск с фотографией и гербовой печатью, а выход с неё разрешался участникам экспедиции только по личному разрешению коменданта. Вольнолюбивая Татьяна с трудом выполняла правила внутреннего распорядка. Только ради того, чтобы своими руками прикоснуться к полным для неё мистического смысла древним святыням, которые, как она надеялась, будут извлечены из земли этой экспедицией. Азарт охотника за древностями подогревал её нетерпение в ожидании начала полевых работ. Но стояли уже третий день, а ни работы не начинались, ни инструктаж не проводился. Странное время праздности затягивалось. Наконец, около часу пополудни третьего дня по лагерю прошла ощутимая волна возбуждения. Люди забегали от палатки к палатке. Все, включая гражданских специалистов, которых, как удалось узнать Тане, в экспедиции, кроме неё, было семь человек, объявили об общем сборе в штабной палатке. Пока люди собирались, послышался гул приближающегося вертолёта. Очевидно, прилетал какой-то большой начальник, без которого работы не могли быть начаты, как поняла Татьяна. И в самом деле, вскоре в штабную палатку вошёл в сопровождении двух невзрачных мужчин в штатском полнеющий человек средних лет с важно посаженной крупной головой, окаймлённой пышной седой шевелюрой, и крупными чертами лица. Вглядываясь в его внешность, Татьяна отметила про себя, что этот человек, очевидно, с ранних лет привык командовать. А услышав его тон, отметила ещё одно неприятно поразившее его свойство – при всей важности фигуры, властной походке и жестикуляции, суровой целеустремлённости взгляда, голос выдавал плебейскую породу. Как молодая девушка смогла отыскать именно такое определение? Сразу найденное точное слово прилепилось в её сознании к этому человеку намертво, и с тех пор, сколько бы раз ни сталкивалась она с людьми, подобными ему, она никогда не ошибалась в этом определении. Смутно различаемый родовой голос, голос крови подсказывал ей, если не с первого взгляда на человека, то, уж во всяком случае, с первого звука его голоса, кто потомок всадников, воинов и волхвов, а кто – ростовщиков, барышников и рабов. И откуда в голову пришло такое разделение людей? Но с той экспедиции она разделяла людей только так.
– Меня зовут Валентин Давыдович Целебровский, для тех, кто не знает, – отрекомендовался вошедший начальник и сразу приступил к изложению задач экспедиции. – В течение месяца вы будете отрабатывать территорию, где, по нашим данным, должны находиться около семи захоронений скифско-хазарского периода.
Таня поморщилась, услышав это: спутать скифов и хазар, смешав их в одно составное словцо, да ещё и обозвать это непонятным словом «период», когда скифы вообще не название народа, а обозначение рода деятельности[26], обычной здесь и до хазар, и после, да и поныне, мог только малограмотный человек. И этому «специалисту» они должны подчиняться? Начальник, тем временем, продолжал:
– Нас, в первую очередь, интересуют предметы из золота и драгоценных камней, представляющие историческую и государственную ценность, которые, после соответствующей научной обработки и классификации, вы должны будете передать на ответственное хранение офицеру, которого я вам представлю позже.
«Ах, вот оно, что! – сообразила Татьяна, – они тут нашли золото и решили пополнить казну! Фу, какая пошлость! Я-то думала, серьёзная наука!».
Валентин Давыдович продолжал:
– Разумеется, кроме этих предметов могут быть и другие. Каждый извлекаемый вами предмет должен быть предъявлен для идентификации капитану Дворецкому, – вперёд вышел и слегка поклонился в знак приветствия объявленный Валентином Давыдовичем офицер, – после чего вы получите распоряжения относительно того, как поступать с предметом дальше. Вопросы?
Один из «гражданских» поднял руку и спросил:
– Скажите, пожалуйста, а какие могут быть распоряжения относительно находок?
– Докладываю, товарищи, – подавив слабую усмешку, отвечал Валентин Давыдович, – первый вариант: находка имеет археологическую ценность. То есть, отвечает требованиям современной науки и может быть отобрана для дальнейшего изучения или передачи в музей. Тогда поступает команда внести в реестр, упаковать и подготовить к транспортировке. Второй вариант: находка не имеет археологической ценности, но представляет исторический интерес в связи с исследованием истории Хазарского Каганата, на территории которого мы с вами находимся. Тогда команда: внести в список осмотренных, сфотографировать, сделать тщательное описание и отложить. В случае наличия свободных мест такая находка также может быть транспортирована для дальнейшего изучения. Третий вариант: находка представляет собой археологический мусор. То есть, противореча объективным историческим данным, является позднейшим напластованием, преднамеренным вбросом, либо случайно занесённым объектом. В этом случае поступает команда об изъятии и уничтожении на месте. Ясно?
– А как отличить археологический мусор от артефакта? – не удержалась Татьяна. Валентин Давыдович бросил на неё короткий колкий взгляд ничего не выражающих карих глаз и быстро ответил:
– Вы, кажется, наш практикант Татьяна Александровна Кулик? Вам, по вашей неопытности, вопрос вполне простителен. Консультируйтесь со старшими товарищами. Они вам пояснят. Ещё вопросы?
– У меня вопрос относительно зарплаты, – подал голос долговязый мужчина из числа «гражданских», получив ответ с саркастической улыбкой:
– Уверяю вас, все останутся довольны. Деньги вам привезут 27 мая. Если вопросов больше нет, я, с вашего позволения, отбываю.
«Смешно, – подумала Татьяна, услышав последние слова начальника, – попытка изъясниться с употреблением вежливого оборота из дореволюционной практики в устах этого деятеля выглядит просто топорно. Такие люди не умеют ни просить, ни извиняться».
Валентин Давыдович покинул собравшихся, и вскоре застрекотал взмывающий в небо вертолёт, поднимая клубы пыли над степью. «Даже в том, как он прибыл и убыл, – продолжала размышлять Татьяна, – все признаки невежества и хамства. Ни поздороваться, ни попрощаться не смог, нашумел, напылил… Обязательно надо было вертолёт приземлять так близко, чтобы всем пылищи досталось?»
С утра следующего дня начались раскопки. Разведанные места захоронений были определены достаточно тщательно, и уже за первый день у каждой из работающих в поле групп имелось по нескольку артефактов. Принесла в штабную палатку для идентификации свои находки и Татьяна. Среди нескольких черепков, монет, пуговиц типично хазарского происхождения были пара странных предметов. Один – кусок рукояти кнута, на котором прочитывалась часть вытравленной по чёрной коже надписи. Незнакомые Татьяне буквы по своему очертанию напоминали одновременно славянские и греческие, но никак не походили на хазарские. Кроме того, сама выделка кожи была не такой, как у обычных для хазар изделий. Судя по всему, кнут принадлежал человеку не бедному. Но малый размер сохранившегося куска не позволял делать определённых выводов. Второй предмет – самая что ни на есть обычная деревянная ложка. Но откуда она могла оказаться здесь, в хазарской степи, где и деревьев-то нет совсем? К тому же, здешние жители никогда не пользовались деревянной посудой, всегда бывшей предметом обихода славян. Капитан Дворецкий внимательно осмотрел находки, повертел в руках и изрёк: