Страница:
— С чего бы?
— Потому что Наталия в опасности. И нам необходимо найти кулон, чтобы прекратить погоню за ним. Убили уже двух женщин. Мне бы не хотелось, чтобы пострадала и третья. Была бы моя воля, я бы отдал этот кулон в руки закона.
— Слава богу, что это не в компетенции твоей глупой воли. Еще чего! Там же дикие суммы!
— Но они могут попасть в руки убийцы.
— Я же не убийца, сам сказал! — запротестовал меценат. — Найдем кулон, отдадим в добрые руки. Как тебе мои? — Он покрутил руками перед его носом.
Аристократ слегка отвернул лицо:
— Убийца должен быть наказан.
— Накажем, — согласился Серж.
— По закону, — настаивал Александр.
— — Хорошо, пускай будет по закону. Придумаем для него закон, — поспешно подтвердил Бобров. — Кто убийца?
И тут сэр Доудсен развел руками, тихо признавшись:
— Я пока не знаю.
Меценат покачал головой:
— Тогда чего ты тут мне мозги полощешь! Пожрать человеку спокойно не даешь! — Все еще возмущаясь, он сунул котлету в рот и энергично задвигал челюстями.
Когда прожевал, произнес:
— Кулон — очередная шуточка Юрчика. Мастер, блин, юмористического жанра. Сидит в тюряге, сатира из него прет не хуже, чем из «Аншлага». И качества того же.
Тьфу! — Он скривился, явно передразнивая товарища. — «В последнем подарке Ирме и для тебя подарочек». Мать его! Не мог на бумаге написать и в руку сунуть, идиот.
— Значит, не мог.
— Не мог, конечно. У него же обыск был, а запомнить номера счетов даже Спиноза не в состоянии, — кивнул Серж. — На кулоне он их изобразил. Только дуре этой своей он, наверное, тоже что-то шепнул. А она разнесла по белу свету. За что и погорела. Молчала бы себе в тряпочку. Нет, надо было хвастать налево и направо. Скорее всего, сболтнула Бессмертному. Вот он ее и пришил. Поди накажи его теперь по закону!
— А с чего бы ей что-то сообщать Бессмертному, явному конкуренту Касальского? — удивился сэр Доудсен.
— Ха! — Бобров залпом выпил полстакана минеральной воды. — Черт! Ну какая дурь — не пить перед совещанием. Щас бы водочки хряпнуть! Она с Бессмертным сошлась. Может, так, на случай, если Наталия заставит Юрчика ее кинуть. Ирма была девкой не промах. Не один, так другой. Вот тому, другому, и шепнула. Может быть, отомстить хотела. Юрчика-то она любила, я знаю. Сильно любила. И чего его любить-то было? Ну, видный мужик, нечего сказать, однако… Черт! — Он глянул на часы:
— Мне пора. Слушай, а что Наталия-то тебе взялась все рассказывать, а?
Молодой аристократ только плечами пожал.
— Про кольцо небось поведала? — догадался Серж.
— Да…
— Зачем ты лезешь в это дело, а? Зачем ты лезешь к ней, скажи?
— Я никуда не лез. Наталия сама мне позвонила и пригласила в гости.
— Сама?!
Меценат вдруг рубанул кулаком об стол и выговорил в сердцах:
— Вот не пойму я, чего во мне не так?! Почему все они на меня смотрят будто на ноль! Каждая себе душеприказчика находит на стороне. Ну что во мне не так?
Александр задумался. Не найдя в его взгляде ответа на свой вопрос, Бобров вздохнул и тяжело поднялся.
— Вы сказали…
— Сказал. И что с того?
— Повторите.
— Щас, шнурки подтяну.
— Повторите, повторите, — задумчиво пробормотал тот.
— Под-тя-ну, — по слогам проговорил Серж, свирепея на глазах.
— Нет, не это…
— Да иди ты, Холмс хренов.
И широкими шагами он пошел вон из ресторана.
— Алло, — наконец прохрипел он.
Она, неожиданно ослабев, опустилась на диван и всхлипнула:
— Коленька, привет.
— Кто это?
— Маша.
На другом конце провода помолчали.
— Ты чего? — все-таки ответил он.
— Так, хотела узнать, как у тебя дела. И у Павла тоже…
— Тебе это интересно?
— А зачем я звоню?
— Не знаю, может, на концерт хотела пригласить.
— Издеваешься.
— Вообще-то я на вас на всех обиделся. Катька смоталась в Питер. Она тебе не звонила?
— Может, и звонила, только я переехала. Она моего номера не знает. Да и я ее.
— Пашка теперь к ней накатывает. Откуда только деньги берет.
— А ты-то как?
— Да нормалек. Слушай, я ведь успел к выставке. Дописал Катьку. Назвал кичево «Даная в мехах». Прикинь?
Катька хохотала до икоты.
— Молодец. Поздравляю.
— Да, выставка откроется на следующей неделе. Заходи.
— Постараюсь… Вернее, я хотела сказать, обязательно приду.
— Понятно, — разочарованно протянул Коля. — Если удастся продать, поеду на курсы во Францию. Подучусь.
— Значит, все разъезжаются… — На душе стало совсем тоскливо.
— Ну так найди время, чтобы заскочить.
— Поищу.
Она оставила ему свой новый номер телефона и положила трубку с ощущением, что более в Москве у нее нет старых связей. Колька, Катя, Пашка, Аська — первые, кто помог ей в этом чужом тогда городе, первые ее близкие люди в холодной столице — теперь от нее далеки, почти чужие. Прошло немало времени, у нее столько перемен, а рассказать Кольке нечего. Наверное, и с Катькой диалог такой же выйдет. Уж лучше вовсе не звонить… Все дело в Асиной смерти. Они боятся встречи, прячась за бессмысленный треп, потому что любой взгляд, любой жест оставшихся в живых напоминает о той, которая была меж ними, смеялась, танцевала и хвасталась, а теперь никогда уже не ворвется в Колину квартиру с криком: «Что я вам сейчас расскажу, поумираете от зависти!» Воспоминание об Аське — вот что навсегда сделало их общение болезненным настолько, что легче убежать, чем терпеть, выдавливая из себя беспомощные улыбки и никчемные разговоры. Легче забыть друг о друге, чем каждый раз бояться коснуться этого горя.
Егор присел на диван позади нее и, обняв, прижал к себе. Удивительно, как он понял все без единого слова.
Маша всхлипнула. Окно напротив вдруг потеряло очертания, задрожало, капнуло на подбородок.
— Ну… — протянул он и погладил ее по голове. — Коля — это печальный опыт?
Она покачала головой.
— Тогда почему этот тип заставил мою девочку плакать? — Его теплые губы прижались к ее виску.
— Перестань… — Она снова всхлипнула, едва сдерживаясь, чтобы не разразиться бурными рыданиями.
— Еще чего, даже не подумаю, — усмехнулся он. — Давай выкладывай, а то взорвешься. — Он прижал ее затылок к своему плечу, другой рукой погладил по щеке. — Машенька, почему тебе так тяжело? Отчего тебе больно, милая?
И Маша, не желая того, расплакалась. Слезы лились по щекам. Егор их утирал ладонями, а она рассказывала ему об Аське, о ребятах, их Северном клубе, о музыкантах из группы «Эльдусто», о том, как она сначала приобрела друзей, а потом всех их растеряла в одночасье.
Он молчал и слушал. Ни разу не перебил, дал выговориться. Потом отвел ее в ванную, умыл, усадил за стол на кухне, заварил чай. Она почувствовала себя гораздо лучше и, пожалуй, даже свободнее. Словно пружина, давно уже сжатая внутри ее, вдруг расправилась и растворилась.
Ей было по-прежнему грустно, но уже не больно.
Она пила горячий чай маленькими глотками, смотрела, как Егор собирается на работу. Ей не хотелось его отпускать. Тем более на всю ночь. Но что поделаешь, если человек работает за барной стойкой? Он уже натянул куртку, чмокнул ее в щеку на прощание и направился в прихожую. Сейчас он казался ей самым близким человеком на свете. Человеком, разделившим с ней всю ее жизнь. Он не такой благовоспитанный, как англичанин Александр, в нем нет столько внутренней силы и уверенности, как в Боброве, но сегодня он согрел ее душу.
— Спасибо, — прошептала вслед ему Маша и улыбнулась.
— Вам звонила невеста, — беспристрастным, как у судьи, тоном сообщила Варя. — Три раза.
— Хм… — Он опустился на соседний стул и уставился в стену.
— Кажется, она очень нуждается в вашем совете.
— Она? В моем совете?!
— Во всяком случае, она постоянно повторяла, что волнуется и не знает, что предпринять. Просила передать, что не выключит мобильный, пока вы ей не позвоните.
— А где все? — Он испытывал необходимость сменить тему.
— Как, вы не догадываетесь? У нас же теперь полно заказов. Менеджеры разрываются на части. Игорь в командировке в Иванове, Славка на таможне, а ваш зам — только сам и знает, где его черти носят. Помяните мое слово. очень скоро он оттяпает все ваше дело, — угрюмо подытожила она. — Оглянуться не успеете, как начнете плясать под дудку самого Бессмертного.
— Откуда такие неутешительные прогнозы? — поинтересовался он, разглядывая плакат с изображением будущего политика Карпова, красовавшийся на стене.
В плакате том произошли неприятные взгляду перемены.
— К нам часто заходят странные типы, ведут какие-то секретные переговоры в вашем кабинете. Сэр Доудсен, вы меня простите, но только слепой не заметил бы, что Виталик — это человек Бессмертного.
— Спасибо за откровенность, — он усмехнулся. — Но лучше держать врага перед глазами.
— Так вы же на него и не смотрите. Вы понятия не имеете, что у вас под носом делается. Игорь вчера звонил из Иванова, такого порассказал! Вы знаете, что машины фирмы Speed проходят таможенный досмотр на границе?
— Разумеется, — кивнул Александр. — А как же еще?
Секретарша невесело улыбнулась:
— В Иванове ничего не приходит, кроме хозяйственного мыла производства 1980 года. И больше никакой гуманитарной помощи!
— Но экспедиторы…
— Нет никаких экспедиторов. Ваша фирма широко известна во всей Европе. Ей доверяют. А шоферы и не знают, что груз на таможне просто меняют. Ставят ящики с той же маркой, но с другим наполнением. Гуманитарная помощь идет налево, понимаете? Две партии уже пришло с мылом.
— Но Карпов…
— А кто, как не Карпов, это организовал? Это же его идея — возить гуманитарную помощь. Рожа страшная! Не постеснялся налепить свою физиономию на автомобили.
Сэр Доудсен еще раз внимательно оглядел портрет политика.
— Знаете, Варя, — проговорил он задумчиво, — кажется, агитплакат как форма борьбы с недостатками был очень популярен в начале прошлого века. Удивительно, но жизнь в который раз напоминает, что новое — это хорошо забытое старое. Странное чувство юмора у старушки. И все-таки вы не правы, пририсовав эти мерзкие рога и копытца уважаемому человеку, лицу нашей компании.
Он и без них, знаете ли, весьма непрезентабелен. Но он ни при чем. В конце концов, нет вины человека в том, что он родился недалеким. Это я и о себе тоже. Попробую исправить положение.
Молодой аристократ сжал набалдашник трости в пальцах и поднялся.
— Позвоните невесте, — машинально напомнила ему немало удивленная секретарша.
— Обязательно. А вы займитесь поиском новых сотрудников и нового офиса. Нас явно мало, и нам тесно, чтобы вступать в активные боевые действия.
— Хотите нанять братву? — сощурилась Варя.
— Боже упаси! — Он замахал рукой. — Только менеджеров и нового секретаря.
— А я? — растерялась девушка.
— А вы… — Он мягко ей улыбнулся. — А вы — мой второй заместитель. Попробуйте смириться с этой мыслью. Терпеть вам осталось неделю. Далее обещаю, что карьера ваша пойдет в гору.
— Или моего босса просто пришибут, — мрачно сказала Варя, когда дверь за ним захлопнулась.
— Это беременность, — пошутил звукорежиссер Федя. — Беременеешь успехом. Скоро разродишься.
Маша на это только вздохнула. Она чувствовала иное — она превращалась в машину по извлечению правильных звуков, интонаций и движений. Правильных с коммерческой точки зрения. Теперь она точно знала, как должна встать перед микрофоном, с каким чувством взять ту или иную ноту, как повернуть голову, как взмахнуть рукой, чтобы понравилось зрителю.
«Понравишься зрителю, на тебя будут покупать билеты, нет — не будут, — звучали в ушах слова Боброва. — Так или никак».
И, к ее большому сожалению, она понимала: он был прав. Как ни крути, а в наши дни все зависит от того, купят тебя или нет.
— Словно весь мир на панели, — пожаловалась она ему. — Все мысли заняты лишь одним — продать себя подороже.
На это он только хмыкнул, по-отечески похлопав ее по плечу, и пробормотал:
— Добро пожаловать во взрослую жизнь, детка. Снимай свои розовые очки и вешай на грудь ценник. Я с таким уже добрый тридцатник лет таскаюсь. Пока тебе это неизвестно, потому что не грозит, но рано или поздно ты поймешь: самое страшное не то, что весь мир продает и покупает, самое страшное стать уцененным товаром. И ты как уж на сковородке начнешь вертеться только для того, чтобы не попасть на распродажу.
Перспектива Маше не понравилась. Однако пришлось признать: Серж и в этом был прав. Когда-нибудь каждый человек испытывает на себе эту «уценку». И разницы между певцом или адвокатом не существует. Приходят свежие силы, молодые специалисты, а ты, со своими знаниями и опытом, стараешься выкрутиться, чтобы удержаться на плаву. И удается это немногим — самым сильным и изворотливым. Остальные тонут, чтобы прозябать на дне жизни. Нет, не на «горьковском» дне, конечно, а на дне своих воспоминаний, когда ты понимаешь, что все яркое и замечательное уже в прошлом.
Впрочем, разговорами о жизни ее Серж не баловал.
Встретились они лишь однажды в его офисе. Там он познакомил ее с будущим режиссером ее клипа — немногословным латышом, специально выписанным для нее в Москву. Хендрик, так его звали, заставил фотографа снять ее со всех сторон и отправился назад в Ригу «думать над концепцией клипа».
— Песня ему понравилась, — сообщил меценат, довольно потирая руки. — Это уже полдела.
Отношения же с Сержем у Маши, как ей казалось, окончательно разладились. Он держался с ней куда сдержаннее, чем раньше, но уж лучше бы грубил и орал, чем говорил холодно, сквозь зубы. Наверное, ему по какой-то причине было невыносимо ее видеть, А может быть, у него, как обычно, обострились какие-то неприятности в бизнесе. Ведь надо же учитывать, что певица Маша Иванова — это скорее его хобби, нежели смысл жизни.
Александр вообще на целую неделю исчез с ее горизонта. Он не звонил и не появлялся ни в студии, ни в репетиционном зале, сама же она как-то не решалась набрать номер его телефона. Да и Егор работал чаще, чем ей хотелось бы. Он редко оставался на ночь, еще реже удавалось встретиться днем.
— Такое впечатление, что ты круглосуточно работаешь в своем баре, — однажды надулась она.
— Милая, — он прижал ее к себе и погладил по голове, — я стараюсь выбраться из-за стойки. Мне, видишь ли, надоело жонглировать бутылками и смешивать коктейли. Пытаюсь продвинуть собственное дело. Это первая причина. А вторая… — Он улыбнулся и чмокнул ее в ухо. — Я должен соответствовать. Моя подружка без пяти минут звезда. Куда лучше, если ее бойфренд будет бизнесменом, чем барменом.
— Какая чушь! — возмутилась она. — Мне плевать, чем ты занимаешься.
— Это пока о тебе журналисты не знают. А как начнут вспыхивать камеры при каждом твоем появлении, когда твои богатые поклонники примутся забрасывать тебя дорогущими корзинами с цветами, ты мне еще спасибо скажешь.
Одним словом, последнюю неделю Маша провела практически в одиночестве и в трудах праведных. А во вторник решила немного развеяться. Вернее, даже и не она, а Егор предложил. Он появился неожиданно, вытащил ее из репетиционного зала и глянул с укоризной:
— Долго ты себя еще пылью будешь травить? Может, отдохнешь немного?
— Спятил? — удивилась она, оглянувшись на двери зала, где ее ждали хореограф Вовик и ребята из кордебалета.
— Ну сколько можно. — Он обнял ее за плечи и повел по коридору. — Ты с утра до вечера пашешь, как лошадь.
И ты совсем забыла, что уже вовсю работает выставка, где твой друг Коля выставил свою картину. Ты не хочешь его поддержать?
Она подняла на него глаза и охнула:
— Ты просто чудо! У меня из головы вылетело!
Он скромно потупился и пожал плечами:
— Просто я хорошо справляюсь с обязанностями бойфренда. Слушай, когда выведешь меня в тираж, может, примешь в личные секретари?
— Дурень! — Она легонько стукнули его по руке и помчалась в зал отпрашиваться у Вовика.
В Дом художников на Крымском валу они попали почти под закрытие. Влетели на второй этаж и лихорадочно огляделись. Народу было немного.
— Маша? — удивился Коля и, отлепившись от стены, пошел ей навстречу, совершенно недопустимо разглядывая. — Как ты изменилась!
Она уже и забыла, что с ней здорово поработал стилист.
Что спортклуб и солярий стали ее образом жизни, что одежда на ней из дорогих магазинов и что Егор, держащий ее за руку, похож скорее на супермодель, нежели на бармена.
Художник же выглядел как и прежде, если не считать, что его распирала гордость. Распирала настолько, что Маше показалось, сейчас на нем его неизменный свитер разорвется.
Она представила мужчин друг другу и, не давая времени на обмен любезностями и пустой разговор, дернула его за рукав:
— Веди, показывай свой шедевр.
— Ходить далеко не нужно. Картину видно из любой точки этого зала, — пафосно растягивая слова, проговорил он и широким жестом указал на внушительных размеров полотно, висящее на противоположной стене.
Все надолго замолчали, рассматривая работу.
— Что скажешь? — наконец не выдержал Коля. — Это ужасно?
По тону было понятно, что сам он именно на такой эффект и рассчитывает. Маша хлопнула глазами. Более отвратительного зрелища ей еще не доводилось видеть. И дело было не в банальности сюжета: голая Катька лежала на диване, покрытом шкурой леопарда в позе классической Данаи Рембрандта. Правда, Катька была куда костлявей натурщицы знаменитого мастера. Может быть, поэтому кулон Ирмы Бонд, много преувеличенный в размерах автором работы, смотрелся на ней как сверкающий булыжник. Одним словом, не заметить его было нельзя.
Ужасали в картине излишне густые краски, словно художник нарочито выделил каждую деталь. Одним словом, полотно «орало во всю глотку» излишками. А огромная позолоченная рама только усиливала впечатление.
— Ну.., я бы сказала… — замялась она, стараясь не встретиться взглядом с художником.
— Круто! — неожиданно выступил Егор, и в голосе его слышалось неподдельное восхищение. — Это же истинный кич. Отсутствие какого-либо вкуса. Другими словами, абсолютная безвкусица. Это хаос порядочности, это космос. Космос! Потрясающе! — Он энергично встряхнул руку польщенному автору.
— Да, это мой стиль, — самодовольно заявил тот. — Я наконец-то нашел, что искал. Свой стиль! Свою нишу.
Свою руку, свои краски. Эта работа — мой первый шаг.
Конечно, не все еще удалось.
«Господи, куда же еще хуже?» — в ужасе подумала Маша.
— А.., а что говорят специалисты? — Она сделала над собой усилие и улыбнулась, притворившись, что всецело присоединяется к мнению Егора.
— Понимаешь, — с жаром заговорил Колька, — моя работа вызывает одну реакцию у всех — шок. Длительный. Это очень хорошо. Есть работы, которые ничего не вызывают. Оглядись. Что ты думаешь вон о той ерунде?
Поле, цветочки… Дрянь. Я уж молчу вон о тех яблоках в солнечных лучах. А справа висит что за гадость? Вычурно, претенциозно, но пусто. Правда? А моя картина притягивает. Создается ощущение, что она висит в зале одна. Не так ли?
— Точно! — с энтузиазмом поддакнул Егор.
— Вот! — Колька занес над головой указательный палец. — Потому что она талантлива. Да, она написана в новом жанре, но она притягивает! И это главное. Специалисты примерно так и говорят. Ну… — Тут он опустил руку и закончил уже куда тише:
— Когда перестают твердить: «Какой ужас» и «Какой кошмар».
В этот вечер Маша вышла из Дома художников с ощущением, что ей никогда не понять людей, которые хотя бы два года занимались в художественной школе.
«Не будешь отлынивать от работы, профан, — поминутно ругал себя сэр Доудсен. — Занялся не своими делами, раскрывал чужие секреты, а своя фирма почти потонула. Ее чуть было не опозорили».
Дело приобрело серьезный оборот. Если он не предпримет каких-то шагов, то репутация компании Speed пострадает не только в России, но и во всей Европе, что, разумеется, куда страшнее.
И всю неделю Александр предпринимал эти шаги, он лично встречался с компаньонами, заново налаживал маршруты, искал новые возможности. Единственным опасным тупиковым делом к концу его трудов оставалась доставка гуманитарной помощи. Он не знал, как избежать подмены груза на таможне.
В среду утром он поднялся как раз с ощущением, что не видит выхода из сложившейся ситуации. Его обложили со всех сторон. Если он начнет кампанию по оглашению безобразий с подменой гуманитарной помощи на хозяйственное мыло, то обвинят его. Причем тут же взорвется пресс-служба таможни, да и ивановские чиновники, которые, как догадывался аристократ, получают неплохую мзду за молчание, перестанут молчать. Ему намылят шею все, кому не лень.
Он уже начал подумывать: а не применить ли ему метод Дж. Росмонда, навязываемый ему Ви? Может, холодный душ прочистит ему мозги, и решение появится само.
Но звонок в дверь прервал этот едва начавшийся процесс возрождения и перехода к здоровому образу жизни. Наверное, Дж. Росмонд сжал кулаки в бессильной злобе.
В квартиру его, как всегда без приглашения или хотя бы уведомления о визите, ввалился кошатник Борис Климов.
— Привет, привет! — радостно пропыхтел он.
Он водрузил на журнальный столик огромную дорожную клетку с Варфоломеем, постучал по ней, промурлыкав несколько ласковых фраз своему любимцу, и только после этого глянул на хозяина дома. В глазах его светилось всеобожающее добродушие абсолютно счастливого человека.
— Только что из аэропорта, даже вещи в квартиру не закинул, — сообщил он оторопевшему Александру. — Не хочу Вафочку выпускать, я ненадолго.
— Вафочку? — переспросил сэр Доудсен, с сомнением глянув на клетку, которую целиком заполонил огроменный серый кот.
— Ха! — Лысый череп Климова налился краской, став похожим на перезрелый помидор. — Ты знаешь, кто придумал ему это прозвище? Виолетта! Да, да. Она его назвала Вафи. Ты не поверишь, у моего Варфоломея от этого прозвища улучшилось настроение. Леди Харингтон, эта умнейшая женщина, быстро поняла почему. Веришь ли, она читала, что коты и вообще все животные лучше переносят короткие клички, состоящие из двух слогов и кончающиеся на "и". И не правы те хозяева, которые называют своих котов, ну и прочих животных как-то вычурно.
Беатриче там или Сигизмундия. Теперь-то я понимаю, это красиво, но для ушей животного, а особенно кота, неприятно. Теперь я понял, а тогда у нас с леди Харингтон была длинная дискуссия. Виолетта — ангел, сразу приняла мою сторону и держалась ее до последнего. Пока сам доктор Уинсли не подтвердил предположение ее матери.
Представь, как только я начал звать Варфоломея Вафи, он тут же перестал шевелить ушками. Даже когда третьего дня была жуткая гроза, собаки выли за окном и птицы так и метались у земли, так и метались. А моему Вафи хоть бы хны. Он вообще всю поездку был в прекрасном расположении духа. Только слегка взгрустнул, когда прощался с Виолеттой.
Александр, обессилев от потока слов, извергаемого кошатником, рухнул в кресло. У него сдавило виски.
Климов расценил это как предложение и сам плюхнулся в соседнее.
— Хочу тебе сказать, — он вдруг заговорил тише и проникновеннее, — я понимаю твои чувства к Виолетте. Не думай, я понимаю и всячески одобряю твой выбор. Она — чудесная девушка. Да что там чудесная, — он хлопнул ладонью по колену, — превосходная! Тебе повезло, приятель!
Истинно повезло! Просто нечеловеческое везение — заполучить в жены такую девушку.
— Благодарю, — проскрипел сэр Доудсен, который прекрасно существовал без напоминаний, что с некоторых пор он является женихом Ви.
— Нет, правда. Кстати, она передает тебе привет и весьма сожалеет, что ты так редко ей звонишь.
— Она тоже меня не балует, — ответил Александр.
— Это же девушки! — наставительно проговорил кошатник. — Они ждут до последнего, а потом обижаются.
Прискорбная, доложу я тебе, ситуация. Но Виолетта — она просто святая. Она постоянно рассказывала о тебе, о том, какой ты замечательный, какой добрый, умный, честный, одним словом, я у тебя как раз поэтому.
— Потому что Наталия в опасности. И нам необходимо найти кулон, чтобы прекратить погоню за ним. Убили уже двух женщин. Мне бы не хотелось, чтобы пострадала и третья. Была бы моя воля, я бы отдал этот кулон в руки закона.
— Слава богу, что это не в компетенции твоей глупой воли. Еще чего! Там же дикие суммы!
— Но они могут попасть в руки убийцы.
— Я же не убийца, сам сказал! — запротестовал меценат. — Найдем кулон, отдадим в добрые руки. Как тебе мои? — Он покрутил руками перед его носом.
Аристократ слегка отвернул лицо:
— Убийца должен быть наказан.
— Накажем, — согласился Серж.
— По закону, — настаивал Александр.
— — Хорошо, пускай будет по закону. Придумаем для него закон, — поспешно подтвердил Бобров. — Кто убийца?
И тут сэр Доудсен развел руками, тихо признавшись:
— Я пока не знаю.
Меценат покачал головой:
— Тогда чего ты тут мне мозги полощешь! Пожрать человеку спокойно не даешь! — Все еще возмущаясь, он сунул котлету в рот и энергично задвигал челюстями.
Когда прожевал, произнес:
— Кулон — очередная шуточка Юрчика. Мастер, блин, юмористического жанра. Сидит в тюряге, сатира из него прет не хуже, чем из «Аншлага». И качества того же.
Тьфу! — Он скривился, явно передразнивая товарища. — «В последнем подарке Ирме и для тебя подарочек». Мать его! Не мог на бумаге написать и в руку сунуть, идиот.
— Значит, не мог.
— Не мог, конечно. У него же обыск был, а запомнить номера счетов даже Спиноза не в состоянии, — кивнул Серж. — На кулоне он их изобразил. Только дуре этой своей он, наверное, тоже что-то шепнул. А она разнесла по белу свету. За что и погорела. Молчала бы себе в тряпочку. Нет, надо было хвастать налево и направо. Скорее всего, сболтнула Бессмертному. Вот он ее и пришил. Поди накажи его теперь по закону!
— А с чего бы ей что-то сообщать Бессмертному, явному конкуренту Касальского? — удивился сэр Доудсен.
— Ха! — Бобров залпом выпил полстакана минеральной воды. — Черт! Ну какая дурь — не пить перед совещанием. Щас бы водочки хряпнуть! Она с Бессмертным сошлась. Может, так, на случай, если Наталия заставит Юрчика ее кинуть. Ирма была девкой не промах. Не один, так другой. Вот тому, другому, и шепнула. Может быть, отомстить хотела. Юрчика-то она любила, я знаю. Сильно любила. И чего его любить-то было? Ну, видный мужик, нечего сказать, однако… Черт! — Он глянул на часы:
— Мне пора. Слушай, а что Наталия-то тебе взялась все рассказывать, а?
Молодой аристократ только плечами пожал.
— Про кольцо небось поведала? — догадался Серж.
— Да…
— Зачем ты лезешь в это дело, а? Зачем ты лезешь к ней, скажи?
— Я никуда не лез. Наталия сама мне позвонила и пригласила в гости.
— Сама?!
Меценат вдруг рубанул кулаком об стол и выговорил в сердцах:
— Вот не пойму я, чего во мне не так?! Почему все они на меня смотрят будто на ноль! Каждая себе душеприказчика находит на стороне. Ну что во мне не так?
Александр задумался. Не найдя в его взгляде ответа на свой вопрос, Бобров вздохнул и тяжело поднялся.
— Вы сказали…
— Сказал. И что с того?
— Повторите.
— Щас, шнурки подтяну.
— Повторите, повторите, — задумчиво пробормотал тот.
— Под-тя-ну, — по слогам проговорил Серж, свирепея на глазах.
— Нет, не это…
— Да иди ты, Холмс хренов.
И широкими шагами он пошел вон из ресторана.
* * *
Маша долго стояла у телефонного аппарата, наконец сняла трубку и набрала номер Колиной квартиры. Долго не отвечали. Она глянула на часы — поздно, почти полночь, он должен быть дома.— Алло, — наконец прохрипел он.
Она, неожиданно ослабев, опустилась на диван и всхлипнула:
— Коленька, привет.
— Кто это?
— Маша.
На другом конце провода помолчали.
— Ты чего? — все-таки ответил он.
— Так, хотела узнать, как у тебя дела. И у Павла тоже…
— Тебе это интересно?
— А зачем я звоню?
— Не знаю, может, на концерт хотела пригласить.
— Издеваешься.
— Вообще-то я на вас на всех обиделся. Катька смоталась в Питер. Она тебе не звонила?
— Может, и звонила, только я переехала. Она моего номера не знает. Да и я ее.
— Пашка теперь к ней накатывает. Откуда только деньги берет.
— А ты-то как?
— Да нормалек. Слушай, я ведь успел к выставке. Дописал Катьку. Назвал кичево «Даная в мехах». Прикинь?
Катька хохотала до икоты.
— Молодец. Поздравляю.
— Да, выставка откроется на следующей неделе. Заходи.
— Постараюсь… Вернее, я хотела сказать, обязательно приду.
— Понятно, — разочарованно протянул Коля. — Если удастся продать, поеду на курсы во Францию. Подучусь.
— Значит, все разъезжаются… — На душе стало совсем тоскливо.
— Ну так найди время, чтобы заскочить.
— Поищу.
Она оставила ему свой новый номер телефона и положила трубку с ощущением, что более в Москве у нее нет старых связей. Колька, Катя, Пашка, Аська — первые, кто помог ей в этом чужом тогда городе, первые ее близкие люди в холодной столице — теперь от нее далеки, почти чужие. Прошло немало времени, у нее столько перемен, а рассказать Кольке нечего. Наверное, и с Катькой диалог такой же выйдет. Уж лучше вовсе не звонить… Все дело в Асиной смерти. Они боятся встречи, прячась за бессмысленный треп, потому что любой взгляд, любой жест оставшихся в живых напоминает о той, которая была меж ними, смеялась, танцевала и хвасталась, а теперь никогда уже не ворвется в Колину квартиру с криком: «Что я вам сейчас расскажу, поумираете от зависти!» Воспоминание об Аське — вот что навсегда сделало их общение болезненным настолько, что легче убежать, чем терпеть, выдавливая из себя беспомощные улыбки и никчемные разговоры. Легче забыть друг о друге, чем каждый раз бояться коснуться этого горя.
Егор присел на диван позади нее и, обняв, прижал к себе. Удивительно, как он понял все без единого слова.
Маша всхлипнула. Окно напротив вдруг потеряло очертания, задрожало, капнуло на подбородок.
— Ну… — протянул он и погладил ее по голове. — Коля — это печальный опыт?
Она покачала головой.
— Тогда почему этот тип заставил мою девочку плакать? — Его теплые губы прижались к ее виску.
— Перестань… — Она снова всхлипнула, едва сдерживаясь, чтобы не разразиться бурными рыданиями.
— Еще чего, даже не подумаю, — усмехнулся он. — Давай выкладывай, а то взорвешься. — Он прижал ее затылок к своему плечу, другой рукой погладил по щеке. — Машенька, почему тебе так тяжело? Отчего тебе больно, милая?
И Маша, не желая того, расплакалась. Слезы лились по щекам. Егор их утирал ладонями, а она рассказывала ему об Аське, о ребятах, их Северном клубе, о музыкантах из группы «Эльдусто», о том, как она сначала приобрела друзей, а потом всех их растеряла в одночасье.
Он молчал и слушал. Ни разу не перебил, дал выговориться. Потом отвел ее в ванную, умыл, усадил за стол на кухне, заварил чай. Она почувствовала себя гораздо лучше и, пожалуй, даже свободнее. Словно пружина, давно уже сжатая внутри ее, вдруг расправилась и растворилась.
Ей было по-прежнему грустно, но уже не больно.
Она пила горячий чай маленькими глотками, смотрела, как Егор собирается на работу. Ей не хотелось его отпускать. Тем более на всю ночь. Но что поделаешь, если человек работает за барной стойкой? Он уже натянул куртку, чмокнул ее в щеку на прощание и направился в прихожую. Сейчас он казался ей самым близким человеком на свете. Человеком, разделившим с ней всю ее жизнь. Он не такой благовоспитанный, как англичанин Александр, в нем нет столько внутренней силы и уверенности, как в Боброве, но сегодня он согрел ее душу.
— Спасибо, — прошептала вслед ему Маша и улыбнулась.
* * *
В офисе сэра Доудсена ждал неприятный сюрприз.— Вам звонила невеста, — беспристрастным, как у судьи, тоном сообщила Варя. — Три раза.
— Хм… — Он опустился на соседний стул и уставился в стену.
— Кажется, она очень нуждается в вашем совете.
— Она? В моем совете?!
— Во всяком случае, она постоянно повторяла, что волнуется и не знает, что предпринять. Просила передать, что не выключит мобильный, пока вы ей не позвоните.
— А где все? — Он испытывал необходимость сменить тему.
— Как, вы не догадываетесь? У нас же теперь полно заказов. Менеджеры разрываются на части. Игорь в командировке в Иванове, Славка на таможне, а ваш зам — только сам и знает, где его черти носят. Помяните мое слово. очень скоро он оттяпает все ваше дело, — угрюмо подытожила она. — Оглянуться не успеете, как начнете плясать под дудку самого Бессмертного.
— Откуда такие неутешительные прогнозы? — поинтересовался он, разглядывая плакат с изображением будущего политика Карпова, красовавшийся на стене.
В плакате том произошли неприятные взгляду перемены.
— К нам часто заходят странные типы, ведут какие-то секретные переговоры в вашем кабинете. Сэр Доудсен, вы меня простите, но только слепой не заметил бы, что Виталик — это человек Бессмертного.
— Спасибо за откровенность, — он усмехнулся. — Но лучше держать врага перед глазами.
— Так вы же на него и не смотрите. Вы понятия не имеете, что у вас под носом делается. Игорь вчера звонил из Иванова, такого порассказал! Вы знаете, что машины фирмы Speed проходят таможенный досмотр на границе?
— Разумеется, — кивнул Александр. — А как же еще?
Секретарша невесело улыбнулась:
— В Иванове ничего не приходит, кроме хозяйственного мыла производства 1980 года. И больше никакой гуманитарной помощи!
— Но экспедиторы…
— Нет никаких экспедиторов. Ваша фирма широко известна во всей Европе. Ей доверяют. А шоферы и не знают, что груз на таможне просто меняют. Ставят ящики с той же маркой, но с другим наполнением. Гуманитарная помощь идет налево, понимаете? Две партии уже пришло с мылом.
— Но Карпов…
— А кто, как не Карпов, это организовал? Это же его идея — возить гуманитарную помощь. Рожа страшная! Не постеснялся налепить свою физиономию на автомобили.
Сэр Доудсен еще раз внимательно оглядел портрет политика.
— Знаете, Варя, — проговорил он задумчиво, — кажется, агитплакат как форма борьбы с недостатками был очень популярен в начале прошлого века. Удивительно, но жизнь в который раз напоминает, что новое — это хорошо забытое старое. Странное чувство юмора у старушки. И все-таки вы не правы, пририсовав эти мерзкие рога и копытца уважаемому человеку, лицу нашей компании.
Он и без них, знаете ли, весьма непрезентабелен. Но он ни при чем. В конце концов, нет вины человека в том, что он родился недалеким. Это я и о себе тоже. Попробую исправить положение.
Молодой аристократ сжал набалдашник трости в пальцах и поднялся.
— Позвоните невесте, — машинально напомнила ему немало удивленная секретарша.
— Обязательно. А вы займитесь поиском новых сотрудников и нового офиса. Нас явно мало, и нам тесно, чтобы вступать в активные боевые действия.
— Хотите нанять братву? — сощурилась Варя.
— Боже упаси! — Он замахал рукой. — Только менеджеров и нового секретаря.
— А я? — растерялась девушка.
— А вы… — Он мягко ей улыбнулся. — А вы — мой второй заместитель. Попробуйте смириться с этой мыслью. Терпеть вам осталось неделю. Далее обещаю, что карьера ваша пойдет в гору.
— Или моего босса просто пришибут, — мрачно сказала Варя, когда дверь за ним захлопнулась.
* * *
Всю неделю Маша работала на износ. Запись в студии и бесконечные репетиции выматывали ее до того, что она уже не понимала, нравится ей жизнь певицы или нет. Однажды поймала себя на мысли, что при виде студийного микрофона поутру ее начинает подташнивать.— Это беременность, — пошутил звукорежиссер Федя. — Беременеешь успехом. Скоро разродишься.
Маша на это только вздохнула. Она чувствовала иное — она превращалась в машину по извлечению правильных звуков, интонаций и движений. Правильных с коммерческой точки зрения. Теперь она точно знала, как должна встать перед микрофоном, с каким чувством взять ту или иную ноту, как повернуть голову, как взмахнуть рукой, чтобы понравилось зрителю.
«Понравишься зрителю, на тебя будут покупать билеты, нет — не будут, — звучали в ушах слова Боброва. — Так или никак».
И, к ее большому сожалению, она понимала: он был прав. Как ни крути, а в наши дни все зависит от того, купят тебя или нет.
— Словно весь мир на панели, — пожаловалась она ему. — Все мысли заняты лишь одним — продать себя подороже.
На это он только хмыкнул, по-отечески похлопав ее по плечу, и пробормотал:
— Добро пожаловать во взрослую жизнь, детка. Снимай свои розовые очки и вешай на грудь ценник. Я с таким уже добрый тридцатник лет таскаюсь. Пока тебе это неизвестно, потому что не грозит, но рано или поздно ты поймешь: самое страшное не то, что весь мир продает и покупает, самое страшное стать уцененным товаром. И ты как уж на сковородке начнешь вертеться только для того, чтобы не попасть на распродажу.
Перспектива Маше не понравилась. Однако пришлось признать: Серж и в этом был прав. Когда-нибудь каждый человек испытывает на себе эту «уценку». И разницы между певцом или адвокатом не существует. Приходят свежие силы, молодые специалисты, а ты, со своими знаниями и опытом, стараешься выкрутиться, чтобы удержаться на плаву. И удается это немногим — самым сильным и изворотливым. Остальные тонут, чтобы прозябать на дне жизни. Нет, не на «горьковском» дне, конечно, а на дне своих воспоминаний, когда ты понимаешь, что все яркое и замечательное уже в прошлом.
Впрочем, разговорами о жизни ее Серж не баловал.
Встретились они лишь однажды в его офисе. Там он познакомил ее с будущим режиссером ее клипа — немногословным латышом, специально выписанным для нее в Москву. Хендрик, так его звали, заставил фотографа снять ее со всех сторон и отправился назад в Ригу «думать над концепцией клипа».
— Песня ему понравилась, — сообщил меценат, довольно потирая руки. — Это уже полдела.
Отношения же с Сержем у Маши, как ей казалось, окончательно разладились. Он держался с ней куда сдержаннее, чем раньше, но уж лучше бы грубил и орал, чем говорил холодно, сквозь зубы. Наверное, ему по какой-то причине было невыносимо ее видеть, А может быть, у него, как обычно, обострились какие-то неприятности в бизнесе. Ведь надо же учитывать, что певица Маша Иванова — это скорее его хобби, нежели смысл жизни.
Александр вообще на целую неделю исчез с ее горизонта. Он не звонил и не появлялся ни в студии, ни в репетиционном зале, сама же она как-то не решалась набрать номер его телефона. Да и Егор работал чаще, чем ей хотелось бы. Он редко оставался на ночь, еще реже удавалось встретиться днем.
— Такое впечатление, что ты круглосуточно работаешь в своем баре, — однажды надулась она.
— Милая, — он прижал ее к себе и погладил по голове, — я стараюсь выбраться из-за стойки. Мне, видишь ли, надоело жонглировать бутылками и смешивать коктейли. Пытаюсь продвинуть собственное дело. Это первая причина. А вторая… — Он улыбнулся и чмокнул ее в ухо. — Я должен соответствовать. Моя подружка без пяти минут звезда. Куда лучше, если ее бойфренд будет бизнесменом, чем барменом.
— Какая чушь! — возмутилась она. — Мне плевать, чем ты занимаешься.
— Это пока о тебе журналисты не знают. А как начнут вспыхивать камеры при каждом твоем появлении, когда твои богатые поклонники примутся забрасывать тебя дорогущими корзинами с цветами, ты мне еще спасибо скажешь.
Одним словом, последнюю неделю Маша провела практически в одиночестве и в трудах праведных. А во вторник решила немного развеяться. Вернее, даже и не она, а Егор предложил. Он появился неожиданно, вытащил ее из репетиционного зала и глянул с укоризной:
— Долго ты себя еще пылью будешь травить? Может, отдохнешь немного?
— Спятил? — удивилась она, оглянувшись на двери зала, где ее ждали хореограф Вовик и ребята из кордебалета.
— Ну сколько можно. — Он обнял ее за плечи и повел по коридору. — Ты с утра до вечера пашешь, как лошадь.
И ты совсем забыла, что уже вовсю работает выставка, где твой друг Коля выставил свою картину. Ты не хочешь его поддержать?
Она подняла на него глаза и охнула:
— Ты просто чудо! У меня из головы вылетело!
Он скромно потупился и пожал плечами:
— Просто я хорошо справляюсь с обязанностями бойфренда. Слушай, когда выведешь меня в тираж, может, примешь в личные секретари?
— Дурень! — Она легонько стукнули его по руке и помчалась в зал отпрашиваться у Вовика.
В Дом художников на Крымском валу они попали почти под закрытие. Влетели на второй этаж и лихорадочно огляделись. Народу было немного.
— Маша? — удивился Коля и, отлепившись от стены, пошел ей навстречу, совершенно недопустимо разглядывая. — Как ты изменилась!
Она уже и забыла, что с ней здорово поработал стилист.
Что спортклуб и солярий стали ее образом жизни, что одежда на ней из дорогих магазинов и что Егор, держащий ее за руку, похож скорее на супермодель, нежели на бармена.
Художник же выглядел как и прежде, если не считать, что его распирала гордость. Распирала настолько, что Маше показалось, сейчас на нем его неизменный свитер разорвется.
Она представила мужчин друг другу и, не давая времени на обмен любезностями и пустой разговор, дернула его за рукав:
— Веди, показывай свой шедевр.
— Ходить далеко не нужно. Картину видно из любой точки этого зала, — пафосно растягивая слова, проговорил он и широким жестом указал на внушительных размеров полотно, висящее на противоположной стене.
Все надолго замолчали, рассматривая работу.
— Что скажешь? — наконец не выдержал Коля. — Это ужасно?
По тону было понятно, что сам он именно на такой эффект и рассчитывает. Маша хлопнула глазами. Более отвратительного зрелища ей еще не доводилось видеть. И дело было не в банальности сюжета: голая Катька лежала на диване, покрытом шкурой леопарда в позе классической Данаи Рембрандта. Правда, Катька была куда костлявей натурщицы знаменитого мастера. Может быть, поэтому кулон Ирмы Бонд, много преувеличенный в размерах автором работы, смотрелся на ней как сверкающий булыжник. Одним словом, не заметить его было нельзя.
Ужасали в картине излишне густые краски, словно художник нарочито выделил каждую деталь. Одним словом, полотно «орало во всю глотку» излишками. А огромная позолоченная рама только усиливала впечатление.
— Ну.., я бы сказала… — замялась она, стараясь не встретиться взглядом с художником.
— Круто! — неожиданно выступил Егор, и в голосе его слышалось неподдельное восхищение. — Это же истинный кич. Отсутствие какого-либо вкуса. Другими словами, абсолютная безвкусица. Это хаос порядочности, это космос. Космос! Потрясающе! — Он энергично встряхнул руку польщенному автору.
— Да, это мой стиль, — самодовольно заявил тот. — Я наконец-то нашел, что искал. Свой стиль! Свою нишу.
Свою руку, свои краски. Эта работа — мой первый шаг.
Конечно, не все еще удалось.
«Господи, куда же еще хуже?» — в ужасе подумала Маша.
— А.., а что говорят специалисты? — Она сделала над собой усилие и улыбнулась, притворившись, что всецело присоединяется к мнению Егора.
— Понимаешь, — с жаром заговорил Колька, — моя работа вызывает одну реакцию у всех — шок. Длительный. Это очень хорошо. Есть работы, которые ничего не вызывают. Оглядись. Что ты думаешь вон о той ерунде?
Поле, цветочки… Дрянь. Я уж молчу вон о тех яблоках в солнечных лучах. А справа висит что за гадость? Вычурно, претенциозно, но пусто. Правда? А моя картина притягивает. Создается ощущение, что она висит в зале одна. Не так ли?
— Точно! — с энтузиазмом поддакнул Егор.
— Вот! — Колька занес над головой указательный палец. — Потому что она талантлива. Да, она написана в новом жанре, но она притягивает! И это главное. Специалисты примерно так и говорят. Ну… — Тут он опустил руку и закончил уже куда тише:
— Когда перестают твердить: «Какой ужас» и «Какой кошмар».
В этот вечер Маша вышла из Дома художников с ощущением, что ей никогда не понять людей, которые хотя бы два года занимались в художественной школе.
* * *
У Александра тоже выдалась непростая неделя. Неделя постоянных встреч, ругани с будущим депутатом Карповым, предвыборная платформа которого теперь в глазах англичанина, слегка пообтесавшегося в российских деловых кругах, выглядела полным блефом. Неделя перебранки с Бобровым, который никак не желал ему содействовать, неделя переустройства офиса филиала. В наборе сотрудников и выборе здания офиса он полностью положился на Варю, однако документацией пришлось заняться самому. Его неприятно удивили некоторые подробности сделок, как он понимал, лишь частично всплывшие в документах. Виталий — его зам — поработал на славу. А вот на чью — осталось для него загадкой. Трудность заключалась в том, что большинство договоров подписал Александр, но деловые контакты были в руках заместителя.«Не будешь отлынивать от работы, профан, — поминутно ругал себя сэр Доудсен. — Занялся не своими делами, раскрывал чужие секреты, а своя фирма почти потонула. Ее чуть было не опозорили».
Дело приобрело серьезный оборот. Если он не предпримет каких-то шагов, то репутация компании Speed пострадает не только в России, но и во всей Европе, что, разумеется, куда страшнее.
И всю неделю Александр предпринимал эти шаги, он лично встречался с компаньонами, заново налаживал маршруты, искал новые возможности. Единственным опасным тупиковым делом к концу его трудов оставалась доставка гуманитарной помощи. Он не знал, как избежать подмены груза на таможне.
В среду утром он поднялся как раз с ощущением, что не видит выхода из сложившейся ситуации. Его обложили со всех сторон. Если он начнет кампанию по оглашению безобразий с подменой гуманитарной помощи на хозяйственное мыло, то обвинят его. Причем тут же взорвется пресс-служба таможни, да и ивановские чиновники, которые, как догадывался аристократ, получают неплохую мзду за молчание, перестанут молчать. Ему намылят шею все, кому не лень.
Он уже начал подумывать: а не применить ли ему метод Дж. Росмонда, навязываемый ему Ви? Может, холодный душ прочистит ему мозги, и решение появится само.
Но звонок в дверь прервал этот едва начавшийся процесс возрождения и перехода к здоровому образу жизни. Наверное, Дж. Росмонд сжал кулаки в бессильной злобе.
В квартиру его, как всегда без приглашения или хотя бы уведомления о визите, ввалился кошатник Борис Климов.
— Привет, привет! — радостно пропыхтел он.
Он водрузил на журнальный столик огромную дорожную клетку с Варфоломеем, постучал по ней, промурлыкав несколько ласковых фраз своему любимцу, и только после этого глянул на хозяина дома. В глазах его светилось всеобожающее добродушие абсолютно счастливого человека.
— Только что из аэропорта, даже вещи в квартиру не закинул, — сообщил он оторопевшему Александру. — Не хочу Вафочку выпускать, я ненадолго.
— Вафочку? — переспросил сэр Доудсен, с сомнением глянув на клетку, которую целиком заполонил огроменный серый кот.
— Ха! — Лысый череп Климова налился краской, став похожим на перезрелый помидор. — Ты знаешь, кто придумал ему это прозвище? Виолетта! Да, да. Она его назвала Вафи. Ты не поверишь, у моего Варфоломея от этого прозвища улучшилось настроение. Леди Харингтон, эта умнейшая женщина, быстро поняла почему. Веришь ли, она читала, что коты и вообще все животные лучше переносят короткие клички, состоящие из двух слогов и кончающиеся на "и". И не правы те хозяева, которые называют своих котов, ну и прочих животных как-то вычурно.
Беатриче там или Сигизмундия. Теперь-то я понимаю, это красиво, но для ушей животного, а особенно кота, неприятно. Теперь я понял, а тогда у нас с леди Харингтон была длинная дискуссия. Виолетта — ангел, сразу приняла мою сторону и держалась ее до последнего. Пока сам доктор Уинсли не подтвердил предположение ее матери.
Представь, как только я начал звать Варфоломея Вафи, он тут же перестал шевелить ушками. Даже когда третьего дня была жуткая гроза, собаки выли за окном и птицы так и метались у земли, так и метались. А моему Вафи хоть бы хны. Он вообще всю поездку был в прекрасном расположении духа. Только слегка взгрустнул, когда прощался с Виолеттой.
Александр, обессилев от потока слов, извергаемого кошатником, рухнул в кресло. У него сдавило виски.
Климов расценил это как предложение и сам плюхнулся в соседнее.
— Хочу тебе сказать, — он вдруг заговорил тише и проникновеннее, — я понимаю твои чувства к Виолетте. Не думай, я понимаю и всячески одобряю твой выбор. Она — чудесная девушка. Да что там чудесная, — он хлопнул ладонью по колену, — превосходная! Тебе повезло, приятель!
Истинно повезло! Просто нечеловеческое везение — заполучить в жены такую девушку.
— Благодарю, — проскрипел сэр Доудсен, который прекрасно существовал без напоминаний, что с некоторых пор он является женихом Ви.
— Нет, правда. Кстати, она передает тебе привет и весьма сожалеет, что ты так редко ей звонишь.
— Она тоже меня не балует, — ответил Александр.
— Это же девушки! — наставительно проговорил кошатник. — Они ждут до последнего, а потом обижаются.
Прискорбная, доложу я тебе, ситуация. Но Виолетта — она просто святая. Она постоянно рассказывала о тебе, о том, какой ты замечательный, какой добрый, умный, честный, одним словом, я у тебя как раз поэтому.