Страница:
— Прошу прощения, — отпрыск знатнейшего рода решил не думать над тем, что приводило его в столь огорченное состояние, и поменял тему:
— Долго ли нам еще ехать?
— Ась? — водитель вдруг усмехнулся и радостно сообщил:
— Да мы уже приехали!
— Приехали?! — искренне удивился сэр Доудсен, пялясь в ночную мглу.
Не успел он как следует осознать, что происходит, как шофер резко притормозил у обочины. В это же мгновение из тьмы к машине метнулись два серых призрака и, резко распахнув обе задние двери, преобразились в двух типов неприятного вида, кои и зажали между собой несчастного аристократа.
— П-прошу п-прощения… — пролепетал тот.
— В тесноте, да не в обиде, — хохотнул левый бывший призрак — мужик средних лет, всем своим видом напоминавший сильно удивленную треску.
— Ну-кася, кто тут у нас? — Правый бывший призрак оказался рыжим парнем в круглых очках. Ни дать ни взять деревенский пастушок. Именно таких, словно по высшему указанию, изображали все художники в учебниках по русской грамматике. Только очков на рисованных мальчишках не было.
— П-потрудитесь объяснить, в чем дело, — потребовал Александр.
Впрочем, он уже прекрасно понял, что случилось, — его внезапно атаковали и теперь собирались ограбить.
Дальнейшая же его перспектива в аспекте новой встречи представлялась ему весьма неприятной. Вполне возможно, после ограбления эти трое решат его прибить.
Противозаконные акты, совершенные над личностью, молодой Доудсен не одобрял. Если учесть, что противозаконный акт собирались совершить над его личностью, несомненно, ему дорогой, то можно понять, насколько сильно восстало все его существо против этого. Его пальцы лихорадочно отвинчивали набалдашник трости — его единственное оружие. Конечно, он пожалел, что не взял в дальнюю дорогу револьвер. Но что толку тосковать по несбыточному — в самолет его даже с тростью пускать не желали. Спас лишь билет первого класса. Летел бы в экономическом, пришлось бы отослать трость домой.
— Ты только послушай этого олуха, как девка прям! — совсем некстати воскликнул тот, кто походил на удивленную треску.
Сэр Доудсен покраснел от возмутительного сравнения и осторожно снял с левой руки кожаную перчатку.
— Молчи, смерд! — хохотнул рыжий и в доказательство, что он обратился именно к Александру, сунул ему кулак под нос.
— Чего, прям тут обыщем? — деловито вопросил косой водитель. — Глушить будем?
— Господа, — ровным голосом, чтобы не выдать бушевавших в нем эмоций, обратился к новым знакомым молодой аристократ. — Не будете ли вы столь любезны обозначить мне суть вашей проблемы…
— Нашей проблемы?! — перебил его рыжий, и все трое дружно загоготали.
При этом тот, кто сильно смахивал на треску, пару раз двинул его кулаком в бок. Его явно дружеский жест оказался весьма ощутимым. Александр стиснул зубы, чтобы не застонать от боли, и от всей души возблагодарил небеса, пославшие его в Россию к началу зимы, что побудило его надеть пальто из плотной ткани.
— Нашей проблемы! — всхлипнул шофер и смахнул со щеки слезинку. — Ох, юморист!
Александр решил продолжить разговор:
— И все-таки, господа.., вполне возможно, вы желаете получить от меня всю мою наличность. Я с удовольствием вам ее предоставлю. К сожалению, у меня ее не так много, поскольку большую часть отпущенных мне средств я привык держать на карте…
— О ,о наличности забормотал! — обрадовался трескообразный и снова пихнул Александра в бок — Братец, да мы у тебя и наличность возьмем, и пальто твое, и даже шляпу. Понял?!
Сэр Доудсен в очередной раз ощутил боль в правом боку. Впрочем, это уже не было для него неожиданностью, а потому он смирился с неприятным побочным эффектом общения с правым оппонентом.
— Значит, так, братья, — неожиданно посуровев, распорядился водитель. — Глушите этого жмурика, а то он сейчас нам «Гербалайф» попытается продать. Говорливый, зараза!
Александр напрягся всем телом, судорожно соображая, кому следует нанести первый удар. Он отлично понимал, что его сила во внезапности. И если один из противников сообразит, в чем дело, его надежда на спасение рухнет.
— Черт, фары сзади, мать их, — проворчал рыжий, — надо бы переждать.
Машина наполнилась желтым светом, исходящим от подъезжавшего автомобиля.
— Сиди смирно, — родственник удивленной трески опять ткнул его в бок.
Это был предел. Александр аккуратно выдохнул, чтобы освободить себе поле для действия.
— И не… — начал было рыжий, но хлюпнул и резко откинулся назад.
Черная перчатка метнулась вправо. Описав дугу, с треском врезалась в переносицу трескообразного. Тот тоже хлюпнул и отвалился к заднему стеклу. В следующую секунду удар настиг затылок водителя.
— Та… — удивленно изрек тот и ткнулся лбом в руль.
Александр вынул из перчатки железный набалдашник и принялся ввинчивать его на место.
К его удивлению, в этот момент левая дверь распахнулась, и в салон ворвался знакомый запах перегара.
Сэр Доудсен обратил свой взор ко вновь прибывшему и приветливо ему улыбнулся:
— Дорогой Серж, я рад вас видеть. Как это замечательно, неожиданно встретить старого знакомого. И, к сожалению, пока единственного в России.
— Хм, — Бобров хмуро оглядел поле боя, взял за волосы водителя, откинул его голову, чтобы рассмотреть на свету, покачнулся и процедил:
— Знал бы, как ты со знакомыми обращаешься, не стал бы с тобой знакомиться. Ван Дамм, твою мать, доморощенный. А с виду не скажешь. Я-то думал, тебя соплей перешибить можно.
— Прошу прощения…
— Ой, только не начинай, все равно не поймешь! — скривился Серж. — Вылазь из этого морга лучше.
Уже на улице Бобров усмехнулся и хлопнул его по плечу, вложив в силу удара всю свою безудержную радость:
— Ну, брат, ты молоток! Я-то ведь спасать тебя поехал.
Мы ж прям за твоим «мерсом» пристроились у пропускного пункта, гляжу, а эта тварь тебя не в Москву, а вокруг Шереметьева повезла. Я думаю, чего он в глушь-то поперся? Точно дело нечисто. Ну, и мотанул следом.
— Огромное спасибо вам, Серж, — от души поблагодарил его Александр, потирая плечо. — Не будете ли вы столь любезны подбросить меня до гостиницы?
— Ха! Нравятся мне твои обороты, едреныть! — взревел Серж. — Экзюпери читал?
— В детстве…
— Вот и я тоже. Помнишь, там выражение было, не помню чье: мы в ответе за того, кого приручили. Я тебя приручил — знамо дело. Я ж тебя от смерти спас! Веришь?!
Александр бросил взгляд в салон «Мерседеса» и улыбнулся:
— Бесспорно.
— А то! Если б я вовремя не подоспел, ты бы уже в кустах валялся без шляпы и ваше без башки. Так что я тебя спас, я тебя в мире этом оставил, а значит, теперь за тебя ответственность несу. Может, тебе в самый раз сейчас по судьбе было к твоим высокородным пращурам отправиться, а тут я! Получается, теперь все, что ты на Земле на нашей натворишь, — это и моих рук дело. — Серж по-отечески его обнял и повел к своему огромному джипу. — Знаешь, мне прям уже нелегко от такой ответственности.
Ты ж, оказывается, парень не промах! Всяких дел натворить можешь. В общем, свой парень. А у меня дар. Я своих за сто метров узнаю. Гляну на человека и сразу могу сказать: свой он или нет. Я ведь чего за тобой поехал? — Он открыл дверь и впихнул младшего Доудсена в салон. — Был бы ты дерьмом каким, так, по мне, хоть совсем пропади. А я ведь сразу понял, что ты свой. Точно тебе говорю.
С Ярославского вокзала Маша прямиком направилась в Бибирево по адресу, который ей вездесущий Виталик дал.
Звукорежиссер так проникся к юной искательнице славы, что созвонился с другом, который в Москву уже давно уехал, попросил помочь с устройством. Вот к нему Маша и отправилась. Ехала, тряслась. Виталик предупредил: мол, Коля — московский знакомый — человек со странностями.
Одним словом — художник. Малюет всякий ширпотреб, который продает возле ЦДХ на Крымском валу, а сам мечтает создать великое полотно. И никак не может найти подходящую натурщицу. А потому тягает каждую встречную, уговаривает позировать. И позы-то ему какие-то срамные нужны. Даже представить стыдно. А Маша, несмотря на то что год в бандитском ресторане пела, сумела остаться девушкой порядочной. И наказ Виталика никаким уговорам не поддаваться, на ночь не оставаться ни в коем случае усвоила хорошо.
Коля оказался низкорослым типом, лицом напоминающим давно не стриженную пегую болонку. Пахло от него соответственно. По дому он расхаживал в плюшевом халате до пят, цвет которого можно было определить, разве что хорошенько вымочив его и три раза простирав.
Внутри двухкомнатной квартирки слышался гомон и женское хихиканье.
— Будешь пятой, — объявил он, оглядев ее с ног до головы.
— Натурщицей? — испуганно пискнула будущая звезда, чувствуя, как все ее внутренности сковывает холод.
— Натурщицей… — Художник еще раз оглядел ее и брезгливо фыркнул:
— Не-е… У тебя мослы торчат, из-под пуховика видно. Мне нужна особа мясистая, породистая. Ты в этом смысле отдыхаешь.
— Фу! — облегченно выдохнула путница и протопала к голосам.
— Новенькая, — объявил Коля, втолкнув ее в тускло освещенную комнату, где на нее уставились три пары глаз. — Еще одна дурочка притащилась Москву покорять.
— На хрена? — вяло удивился абсолютно лысый парень в растянутом по богемной моде синем свитере.
— Павел, — отрекомендовал его хозяин квартирки. — Почти актер ТЮЗа.
Павел самодовольно усмехнулся и протянул Маше нечистый стакан:
— Водку пьешь?
Она отрицательно мотнула головой.
— Н-да… — разочарованно протянул тот и хмыкнул. — Как знаешь, второй раз в Москве не предлагают. Уламывают девушек на периферии.
— Ой, блин, штучка ты наша столичная. Пальцы веером, слюни во все стороны. — Рыжая девица точно в таком же свитере расхохоталась и, схватив Машу за руку, усадила ее рядом с собой на потертый диван. — Где остановилась?
— Я? — Та никак не могла прийти в себя. Она понятия не имела, что будет с ней дальше в этой компании. Ехала, наивно надеялась, что ей сейчас адресочек дадут, где она остановиться может, а тут компания нетрезвая…
— У тя тут родственники имеются? — настаивала девица;
— Катька, отвяжись от нее, — буркнул Коля и, сев на диван с другой стороны, покровительственно возложил руку на Машино плечо. — Позвони лучше соседке своей.
Помнишь, ты болтала про бабу Нюру, которая постояльцев ищет за скромную плату и работу по дому? — Он ущипнул Машу за щеку. — Ты убирать-то умеешь? Полы там мыть, окна драить?
— Конечно. — Ей было страшно неприятно, что ее в незнакомой компании обнимают и щиплют за лицо, но она ничего поделать с этим не могла. Тут свои законы.
Попробуй взбунтуйся, выгонят, не примут. И что ей тогда делать? На вокзале ночевать?
А Катерина-душечка уже набрала номер телефона.
— Баб Нюр, приветики. Квартирантка еще нужна? Порядочная девушка, даже водку с нами пить отказалась.
Приехала только что. Откуда? Да из Сибири…
— Нет, я из Коми. Это на Севере, до Уральских гор… тихо поправила ее Маша.
Лысый Павел хохотнул и подмигнул ей:
— Какая теперь разница, а?
— И правда, никакой. — Маша задумалась. Она теперь без роду и племени. Она просто серая масса под ногами равнодушных москвичей, которой нужно сильно постараться, чтобы обрести имя, родину, жизнь… Сможет ли она?
— Колька, это ты про нее рассказывал? — подала голос хрупкая блондинка в джинсовом костюме. И, не получив ответа, повернулась к Маше:
— Меня Асей зовут. Это ты поешь?
— Я пою.
— Чо поешь? Есть что послушать?
— Да, на диске.
— Неси, — скомандовала Ася.
Маша вскочила с дивана, метнулась к сумке, вытащила диск, протянула ей. Та по-хозяйски спокойно подошла к старенькому музыкальному центру.
Вьюга, вьюга, холод и стужа,
Я умоляю тебя, ты мне не нужен,
Я отдаляюсь к небу, за тучи,
Дальше, дальше, забыться, забыться,
Дальше, дальше, не мучай, не мучай,
Отпусти-и-и-и…
К ветру, к холоду,
Отпусти-и-и-и…
Куда угодно,
Только отпусти-и…
Хватит мучить,
Отпусти-и-и-и…
Маша слышала свой далекий голос. Сердце ее остановилось.
"Господи, сейчас скажут, что все это бред и гадость.
Что я тогда? Господи, пусть уж лучше молчат. Пусть подожмут губы, усмехаются, пусть сделают вид, что ничего не слышали, только бы молчали…"
— Ничо… — Коля вдруг одобрительно кивнул. — Сыро, но ничо. Душа чувствуется. Музыка чья?
— Моя. — Маша ощутила, как по телу разливается тепло. Только сейчас она поняла, что начала отогреваться.
Боже! До чего же у нее пальцы холодные. А виски пылают. И дышать нечем. Душно в комнате! Накурено!
— Знаток, мать твою! — огрызнулась Ася. — Голос у тебя хороший, Маш. И песня хорошая. Но для первого шага не годится. Тебе бы попроще репертуарчик. С таким в клуб сразу не возьмут. Эту песню нужно потихоньку вворачивать.
— Аську слушай, — улыбнулся Павел. — Она в этих делах профи.
— Все, бабка согласна, — неожиданно объявила рыжая девица и грохнула трубкой по аппарату. — Пиши адресок.
— На, позвони мне завтра часа в три дня, я тебе места подкину, куда сходить, — Лея протянула ей бумажку. — Только раньше не звони, я по ночам работаю, днем отсыпаюсь. И не вздумай припереться к работодателям с такой песенкой. Выставят. Лучше спой вживую им что-нить.
Ну, там, из Пугачевой или Булановой. Задом вертеть умеешь?
— В каком смысле?
— В прямом. Если умеешь правильно вертеть задом, то пой из Апиной. Народ эту дрянь обожает.
— Я тоже поспрашиваю. — Коля убрал руку с Машиного плеча и, взъерошив бороду, неожиданно изрек:
— А может, я тебя все-таки напишу…
— Е-п-р-с-т, в корягу, ишь как проняло, — расхохоталась рыжая Катька. — Валяй, Машунь, считай, что ты принята в наш Северный клуб взаимопомощи и моральной поддержки. Собираемся по нужде любого члена.
— На и мой телефон, — Павел протянул ей настоящую визитку, опять подмигнул:
— У меня приятель на курсе подрабатывает по кабакам. Он в свое время Аську пристроил. Может, и тебе поможет.
— Спасибо. — Маша готова была плакать от счастья.
Столько у нее теперь добрых друзей в Москве. А ведь еще час назад она ехала по чужому бездушному городу. — А почему вы себя Северным обществом называете?
— Так мы же все оттуда. — Коля протянул руку, включил чайник. — Катька, дай-ка чашку новому члену. Я из Инты, Аська из Печоры, Катька с Пашкой из Кулоя. Земляки. Стараемся вместе держаться, чтоб легче выживалось. Ну, всяким там студентам-технарям мы не друзья.
Мы люди творческие. Был у нас еще Серега из Сыктывкара, только он теперь зазвездил и отошел.
В его голосе явственно слышалась обида.
— Да, забыл нас, — Катька вздохнула. — Впрочем, у них, у педиков, свои правила. А модельер он тем не менее хороший.
— Я была неделю назад на его показе. — Аська блеснула глазами. — Сделал вид, что не узнал. Собака.
— А можно я в кабаках буду показывать песни Ирмы Бонд? — осторожно спросила Маша. — Я все ее песни очень хорошо знаю.
— Все четыре? — Аська рассмеялась. — Нравится?
— Да, — честно призналась Маша. — Мне кажется, она очень яркое явление на эстраде. Просто звезда.
— Ну-у… — протянула Катька. — Тривиальные кабацкие песенки. И голосок — так себе. Хотя какая, хрен, разница, фанера все вытянет. Вот найти бы такого продюсера, как у этой замарашки Ирмы…
— Я не согласна, что она замарашка. Она прирожденная звезда.
— Ха! — снова возмутилась Катька. — Гонору у нее на трех Пугачевых хватит, сиськи торчат, спина узкая. И все достоинства. У нее продюсер, которого даже у вышеуказанной Пугачевой нет. Он ее нашел, сделал и раскрутил.
А вот зачем ему это нужно было… Не знаю…
— В ней есть что-то особенное, — тихо проговорил Павел. — В ней есть харизма.
— Но петь-то она не умеет! — парировала Аська.
— А на эстраде и не нужно хорошо петь, — со знанием дела ответил Павел. — Харизма — это козырная карта.
— Мне бы встретить где Аркадия Нестерова — великого папашу-продюсера, я б ему все свои харизмы показала, — Аська мечтательно закинула голову.
— Да нет у тебя харизмы, — сурово обрубил ее Павел. — Харизма — это природный дар. Это ядерный реактор внутри человека. Можно стать артистом и без харизмы, но без нее не стать звездой. К тому же Нестеров — это мыльный пузырь. За ним другой человек стоит.
Маша испугалась. Есть ли у нее эта загадочная харизма? И что это вообще такое? Группа крови? Не слышала о такой. Состояние души? Как ее искать-то в себе?
Она и сейчас, борясь с холодом в полупустом троллейбусе, пыталась нащупать в себе тайные ростки этой самой харизмы. Три дня прошло, как Маша в Москве. Поселилась в чистенькой комнатке двухкомнатной квартирки (спасибо Катюше-ангелу). Хозяйка — бабушка подозрительная и сварливая, но, в общем, мирная. Заявила сразу, что не потерпит двух вещей: гостей постоялицы и грязи.
Первый день пребывания на новом месте Маша посвятила уборке. Драила старенький кафель в ванной, унитаз и раковины от ржавчины отчистила, полы вымыла, даже окна газетой протерла, чтобы блестели. А два следующих дня колесит по всем московским увеселительным заведениям. Десять — в первый день, двенадцать — во второй.
И все мимо. В половине мест, адресами которых ее снабдили новые друзья, певицы вообще не требовались. Предлагали стать официанткой. Маша отказалась — успеет еще. В остальных ресторанах и клубах уже все дни за кем-нибудь числились. Сегодня французское трио выступает, завтра «Шансон-дуэт», и так далее. И главное, в каждом кабаке ее спрашивали про опыт работы. «Где вы еще поете? Ах нигде… Ну, тогда и нам не нужно. В интинской „Астории“? Не в Москве? Всего хорошего, девушка». Ни один менеджер даже спеть не попросил. С наступлением ранних осенних сумерек Маша уже и надежду на устройство потеряла. Хоть и успокаивала себя в душе, что не все потеряно, что клубов и ресторанов в Москве больше, чем потенциальных посетителей, все равно было страшно.
Плата за комнату не маленькая — три тысячи. Еще месяц, и придется садиться на жесткую диету: хлеб и вода. Иначе не выжить в Москве. Одна дорога сколько денег сжирает.
Метро — семь рублей в один конец, наземный транспорт — столько же. Только вытаскивай из кошелька да отстегивай.
А каково тому, кто Москвы не знает да по ошибке не в тот транспорт садится? Эх, и дорого же в Москве ошибаться.
«Нужно бы родителям позвонить, — подумала Маша, открывая дверь клуба „Фламинго“. — А что мне им сказать? Сообщить-то пока нечего…»
«Если так и дальше пойдет, — пришел он к мнению, — я закончу свою бесславную жизнь, так и не оставив в ней хоть какой-нибудь значимый след. Ну, разве что в полицейских отчетах.., вернее, в милицейских, нужно привыкать к местному диалекту».
Александр снова поморщился. Несмотря на строгие выговоры, голова его все равно гудела, кабинет плыл перед глазами, а тело взывало придать ему лежачее положение.
Потомок гордых Доудсенов изо всех сил старался не пасть духом.
«В конце концов, у меня есть дело!» — напомнил он себе, с ужасом понимая, что дела как таковые совсем перестали его интересовать. А ведь, казалось бы, как все замечательно складывается. У него прекрасный офис, под его началом замечательный коллектив, который принял его с воодушевлением… Тут его физиономию перекосила самая кислая гримаса, на которую только он был способен.
Он прекрасно понимал, что его попытки приободриться терпят неудачу. Москва встретила знатного англичанина вовсе не так радушно, как он ожидал, держа в памяти календарик, купленный отцом в гостинице «Интурист» в год своего посещения столицы бывшего СССР. На календарике славянская красотка в кокошнике, из-под которого стекала на ее плечи толстенная русая коса, держала огромный каравай. И при этом ласково улыбалась. Под красоткой располагалась надпись: «Добро пожаловать!»
Так вот, теперь Александр не ощутил и толики того календарного гостеприимства. Народ по Москве ходил по большей части хмурый, а местами даже злой. Жители российской столицы, словно сговорившись, постоянно норовили наступить потомку древнего рода на ногу, тем самым привести с трудом доведенные до блеска ботинки в полную негодность. Квартира, арендованная фирмой как уютное прибежище директора московского филиала, где он мог бы расслабиться, забыв о невзгодах трудного рабочего дня, совершенно не оправдывала возложенных на нее надежд. Едва Александр переступил ее порог, ему показалось, что он чуть не врезался лбом в противоположную стену холла. Конечно, глупо было сравнивать московскую квартиру с замком Матчингем в Дебшире. Младший Доудсен прекрасно понимал, что на Земле полно домов, сильно уступающих размерами его родовому имению. Но то, что жилище, предназначенное для человека, походило на собачью конуру, — этого он никак представить себе не мог.
Он обошел все три комнаты и, снова выйдя в холл, обратился к своему заму Виталию с немым вопросом.
— Хм… — Виталий почесал лысеющий затылок. — Обычно в таких квартирах обитают целыми семьями. Можете мне поверить, для Москвы у вас шикарные жилищные условия.
— В каком смысле? — Александр не хотел ему верить.
— Вы не видели стандартных квартир, — Виталий усмехнулся.
Таким образом, в распоряжение потомка всех славных Доудсенов досталась квартира в центре города на набережной реки Яузы в новом высотном доме из красного кирпича с зеленой крышей — ужас для любителя английских просторов и предмет зависти коренных москвичей.
Новое рабочее место тоже встретило Александра неласково. Главное здание компании международных перевозок Speed располагалось в огромном здании викторианского стиля в Сити на улице Тренидл, а это практически в деловом центре Лондона. Внутри этого архитектурного шедевра просторные коридоры, вместительные офисы для клерков среднего звена и шикарные кабинеты директоров. В самом его сердце, на пятом этаже, находятся конференц-зал и святая святых компании — кабинет ее владельца и бессменного руководителя Реджинальда Блэра.
Роскошь и простор здания утвердили молодого аристократа в ошибочном мнении, будто бы и все филиалы обладают вместительными офисами и внушительными кабинетами. Московский филиал, к его разочарованию, представлял собой убогую комнатенку, в которой разместился весь персонал: два менеджера, заместитель директора — вышеуказанный Виталий и секретарша. К комнатенке примыкала еще меньшая каморка, единственным достоянием которой являлось маленькое грязное оконце.
Возле него Александр нашел письменный стол, на котором стоял до того старый компьютер, что его впору было поместить в музей древностей, и продавленный предыдущими директорами стул. Подчиненные встретили его без особенного энтузиазма. Менеджеры скупо поздоровались, а секретарша, оценив его взглядом, криво усмехнулась. Правда, уверенная русская речь из уст вновь прибывшего англичанина, с коей он обратился к сотрудникам, их слегка позабавила. Но в целом атмосфера осталась гнетущая. Эти люди привыкли к частой смене руководства, а потому не возлагали на нового босса никаких надежд.
"Этот красавчик, — скорее всего, подумали они, — упорхнет домой раньше, чем мы запомним, как его зовут.
Разве он чем-то отличается от своих предшественников?
Так стоит ли тратить на него свое гостеприимство? Стоит ли выказывать радушие, хотя бы из корыстных побуждений продвинуться по служебной лестнице, если месяца через три на его место придет новый и нужно будет все начинать сначала?"
Александр решил не падать духом.
«Пускай они пока не верят в меня, — рассудил он. — Предоставлю им право судить обо мне по делам, а не по словам».
И он поздравил себя, что решился на шаг поистине смелого человека.
— Долго ли нам еще ехать?
— Ась? — водитель вдруг усмехнулся и радостно сообщил:
— Да мы уже приехали!
— Приехали?! — искренне удивился сэр Доудсен, пялясь в ночную мглу.
Не успел он как следует осознать, что происходит, как шофер резко притормозил у обочины. В это же мгновение из тьмы к машине метнулись два серых призрака и, резко распахнув обе задние двери, преобразились в двух типов неприятного вида, кои и зажали между собой несчастного аристократа.
— П-прошу п-прощения… — пролепетал тот.
— В тесноте, да не в обиде, — хохотнул левый бывший призрак — мужик средних лет, всем своим видом напоминавший сильно удивленную треску.
— Ну-кася, кто тут у нас? — Правый бывший призрак оказался рыжим парнем в круглых очках. Ни дать ни взять деревенский пастушок. Именно таких, словно по высшему указанию, изображали все художники в учебниках по русской грамматике. Только очков на рисованных мальчишках не было.
— П-потрудитесь объяснить, в чем дело, — потребовал Александр.
Впрочем, он уже прекрасно понял, что случилось, — его внезапно атаковали и теперь собирались ограбить.
Дальнейшая же его перспектива в аспекте новой встречи представлялась ему весьма неприятной. Вполне возможно, после ограбления эти трое решат его прибить.
Противозаконные акты, совершенные над личностью, молодой Доудсен не одобрял. Если учесть, что противозаконный акт собирались совершить над его личностью, несомненно, ему дорогой, то можно понять, насколько сильно восстало все его существо против этого. Его пальцы лихорадочно отвинчивали набалдашник трости — его единственное оружие. Конечно, он пожалел, что не взял в дальнюю дорогу револьвер. Но что толку тосковать по несбыточному — в самолет его даже с тростью пускать не желали. Спас лишь билет первого класса. Летел бы в экономическом, пришлось бы отослать трость домой.
— Ты только послушай этого олуха, как девка прям! — совсем некстати воскликнул тот, кто походил на удивленную треску.
Сэр Доудсен покраснел от возмутительного сравнения и осторожно снял с левой руки кожаную перчатку.
— Молчи, смерд! — хохотнул рыжий и в доказательство, что он обратился именно к Александру, сунул ему кулак под нос.
— Чего, прям тут обыщем? — деловито вопросил косой водитель. — Глушить будем?
— Господа, — ровным голосом, чтобы не выдать бушевавших в нем эмоций, обратился к новым знакомым молодой аристократ. — Не будете ли вы столь любезны обозначить мне суть вашей проблемы…
— Нашей проблемы?! — перебил его рыжий, и все трое дружно загоготали.
При этом тот, кто сильно смахивал на треску, пару раз двинул его кулаком в бок. Его явно дружеский жест оказался весьма ощутимым. Александр стиснул зубы, чтобы не застонать от боли, и от всей души возблагодарил небеса, пославшие его в Россию к началу зимы, что побудило его надеть пальто из плотной ткани.
— Нашей проблемы! — всхлипнул шофер и смахнул со щеки слезинку. — Ох, юморист!
Александр решил продолжить разговор:
— И все-таки, господа.., вполне возможно, вы желаете получить от меня всю мою наличность. Я с удовольствием вам ее предоставлю. К сожалению, у меня ее не так много, поскольку большую часть отпущенных мне средств я привык держать на карте…
— О ,о наличности забормотал! — обрадовался трескообразный и снова пихнул Александра в бок — Братец, да мы у тебя и наличность возьмем, и пальто твое, и даже шляпу. Понял?!
Сэр Доудсен в очередной раз ощутил боль в правом боку. Впрочем, это уже не было для него неожиданностью, а потому он смирился с неприятным побочным эффектом общения с правым оппонентом.
— Значит, так, братья, — неожиданно посуровев, распорядился водитель. — Глушите этого жмурика, а то он сейчас нам «Гербалайф» попытается продать. Говорливый, зараза!
Александр напрягся всем телом, судорожно соображая, кому следует нанести первый удар. Он отлично понимал, что его сила во внезапности. И если один из противников сообразит, в чем дело, его надежда на спасение рухнет.
— Черт, фары сзади, мать их, — проворчал рыжий, — надо бы переждать.
Машина наполнилась желтым светом, исходящим от подъезжавшего автомобиля.
— Сиди смирно, — родственник удивленной трески опять ткнул его в бок.
Это был предел. Александр аккуратно выдохнул, чтобы освободить себе поле для действия.
— И не… — начал было рыжий, но хлюпнул и резко откинулся назад.
Черная перчатка метнулась вправо. Описав дугу, с треском врезалась в переносицу трескообразного. Тот тоже хлюпнул и отвалился к заднему стеклу. В следующую секунду удар настиг затылок водителя.
— Та… — удивленно изрек тот и ткнулся лбом в руль.
Александр вынул из перчатки железный набалдашник и принялся ввинчивать его на место.
К его удивлению, в этот момент левая дверь распахнулась, и в салон ворвался знакомый запах перегара.
Сэр Доудсен обратил свой взор ко вновь прибывшему и приветливо ему улыбнулся:
— Дорогой Серж, я рад вас видеть. Как это замечательно, неожиданно встретить старого знакомого. И, к сожалению, пока единственного в России.
— Хм, — Бобров хмуро оглядел поле боя, взял за волосы водителя, откинул его голову, чтобы рассмотреть на свету, покачнулся и процедил:
— Знал бы, как ты со знакомыми обращаешься, не стал бы с тобой знакомиться. Ван Дамм, твою мать, доморощенный. А с виду не скажешь. Я-то думал, тебя соплей перешибить можно.
— Прошу прощения…
— Ой, только не начинай, все равно не поймешь! — скривился Серж. — Вылазь из этого морга лучше.
Уже на улице Бобров усмехнулся и хлопнул его по плечу, вложив в силу удара всю свою безудержную радость:
— Ну, брат, ты молоток! Я-то ведь спасать тебя поехал.
Мы ж прям за твоим «мерсом» пристроились у пропускного пункта, гляжу, а эта тварь тебя не в Москву, а вокруг Шереметьева повезла. Я думаю, чего он в глушь-то поперся? Точно дело нечисто. Ну, и мотанул следом.
— Огромное спасибо вам, Серж, — от души поблагодарил его Александр, потирая плечо. — Не будете ли вы столь любезны подбросить меня до гостиницы?
— Ха! Нравятся мне твои обороты, едреныть! — взревел Серж. — Экзюпери читал?
— В детстве…
— Вот и я тоже. Помнишь, там выражение было, не помню чье: мы в ответе за того, кого приручили. Я тебя приручил — знамо дело. Я ж тебя от смерти спас! Веришь?!
Александр бросил взгляд в салон «Мерседеса» и улыбнулся:
— Бесспорно.
— А то! Если б я вовремя не подоспел, ты бы уже в кустах валялся без шляпы и ваше без башки. Так что я тебя спас, я тебя в мире этом оставил, а значит, теперь за тебя ответственность несу. Может, тебе в самый раз сейчас по судьбе было к твоим высокородным пращурам отправиться, а тут я! Получается, теперь все, что ты на Земле на нашей натворишь, — это и моих рук дело. — Серж по-отечески его обнял и повел к своему огромному джипу. — Знаешь, мне прям уже нелегко от такой ответственности.
Ты ж, оказывается, парень не промах! Всяких дел натворить можешь. В общем, свой парень. А у меня дар. Я своих за сто метров узнаю. Гляну на человека и сразу могу сказать: свой он или нет. Я ведь чего за тобой поехал? — Он открыл дверь и впихнул младшего Доудсена в салон. — Был бы ты дерьмом каким, так, по мне, хоть совсем пропади. А я ведь сразу понял, что ты свой. Точно тебе говорю.
* * *
Третий день Маша Иванова тщетно пыталась найти работу. Страх, что деньги закончатся раньше, чем подвернется заработок, уже грыз ее изнутри холодными стальными зубами. Две ночи она не спала, ворочалась, думала, даже плакала в подушку. Тихонечко, чтобы бабка за стенкой не услыхала, не осерчала на квартирантку. Впрочем, переполох-то рано еще было устраивать. Если посмотреть на дело объективно, все пока устраивалось неплохо.С Ярославского вокзала Маша прямиком направилась в Бибирево по адресу, который ей вездесущий Виталик дал.
Звукорежиссер так проникся к юной искательнице славы, что созвонился с другом, который в Москву уже давно уехал, попросил помочь с устройством. Вот к нему Маша и отправилась. Ехала, тряслась. Виталик предупредил: мол, Коля — московский знакомый — человек со странностями.
Одним словом — художник. Малюет всякий ширпотреб, который продает возле ЦДХ на Крымском валу, а сам мечтает создать великое полотно. И никак не может найти подходящую натурщицу. А потому тягает каждую встречную, уговаривает позировать. И позы-то ему какие-то срамные нужны. Даже представить стыдно. А Маша, несмотря на то что год в бандитском ресторане пела, сумела остаться девушкой порядочной. И наказ Виталика никаким уговорам не поддаваться, на ночь не оставаться ни в коем случае усвоила хорошо.
Коля оказался низкорослым типом, лицом напоминающим давно не стриженную пегую болонку. Пахло от него соответственно. По дому он расхаживал в плюшевом халате до пят, цвет которого можно было определить, разве что хорошенько вымочив его и три раза простирав.
Внутри двухкомнатной квартирки слышался гомон и женское хихиканье.
— Будешь пятой, — объявил он, оглядев ее с ног до головы.
— Натурщицей? — испуганно пискнула будущая звезда, чувствуя, как все ее внутренности сковывает холод.
— Натурщицей… — Художник еще раз оглядел ее и брезгливо фыркнул:
— Не-е… У тебя мослы торчат, из-под пуховика видно. Мне нужна особа мясистая, породистая. Ты в этом смысле отдыхаешь.
— Фу! — облегченно выдохнула путница и протопала к голосам.
— Новенькая, — объявил Коля, втолкнув ее в тускло освещенную комнату, где на нее уставились три пары глаз. — Еще одна дурочка притащилась Москву покорять.
— На хрена? — вяло удивился абсолютно лысый парень в растянутом по богемной моде синем свитере.
— Павел, — отрекомендовал его хозяин квартирки. — Почти актер ТЮЗа.
Павел самодовольно усмехнулся и протянул Маше нечистый стакан:
— Водку пьешь?
Она отрицательно мотнула головой.
— Н-да… — разочарованно протянул тот и хмыкнул. — Как знаешь, второй раз в Москве не предлагают. Уламывают девушек на периферии.
— Ой, блин, штучка ты наша столичная. Пальцы веером, слюни во все стороны. — Рыжая девица точно в таком же свитере расхохоталась и, схватив Машу за руку, усадила ее рядом с собой на потертый диван. — Где остановилась?
— Я? — Та никак не могла прийти в себя. Она понятия не имела, что будет с ней дальше в этой компании. Ехала, наивно надеялась, что ей сейчас адресочек дадут, где она остановиться может, а тут компания нетрезвая…
— У тя тут родственники имеются? — настаивала девица;
— Катька, отвяжись от нее, — буркнул Коля и, сев на диван с другой стороны, покровительственно возложил руку на Машино плечо. — Позвони лучше соседке своей.
Помнишь, ты болтала про бабу Нюру, которая постояльцев ищет за скромную плату и работу по дому? — Он ущипнул Машу за щеку. — Ты убирать-то умеешь? Полы там мыть, окна драить?
— Конечно. — Ей было страшно неприятно, что ее в незнакомой компании обнимают и щиплют за лицо, но она ничего поделать с этим не могла. Тут свои законы.
Попробуй взбунтуйся, выгонят, не примут. И что ей тогда делать? На вокзале ночевать?
А Катерина-душечка уже набрала номер телефона.
— Баб Нюр, приветики. Квартирантка еще нужна? Порядочная девушка, даже водку с нами пить отказалась.
Приехала только что. Откуда? Да из Сибири…
— Нет, я из Коми. Это на Севере, до Уральских гор… тихо поправила ее Маша.
Лысый Павел хохотнул и подмигнул ей:
— Какая теперь разница, а?
— И правда, никакой. — Маша задумалась. Она теперь без роду и племени. Она просто серая масса под ногами равнодушных москвичей, которой нужно сильно постараться, чтобы обрести имя, родину, жизнь… Сможет ли она?
— Колька, это ты про нее рассказывал? — подала голос хрупкая блондинка в джинсовом костюме. И, не получив ответа, повернулась к Маше:
— Меня Асей зовут. Это ты поешь?
— Я пою.
— Чо поешь? Есть что послушать?
— Да, на диске.
— Неси, — скомандовала Ася.
Маша вскочила с дивана, метнулась к сумке, вытащила диск, протянула ей. Та по-хозяйски спокойно подошла к старенькому музыкальному центру.
Вьюга, вьюга, холод и стужа,
Я умоляю тебя, ты мне не нужен,
Я отдаляюсь к небу, за тучи,
Дальше, дальше, забыться, забыться,
Дальше, дальше, не мучай, не мучай,
Отпусти-и-и-и…
К ветру, к холоду,
Отпусти-и-и-и…
Куда угодно,
Только отпусти-и…
Хватит мучить,
Отпусти-и-и-и…
Маша слышала свой далекий голос. Сердце ее остановилось.
"Господи, сейчас скажут, что все это бред и гадость.
Что я тогда? Господи, пусть уж лучше молчат. Пусть подожмут губы, усмехаются, пусть сделают вид, что ничего не слышали, только бы молчали…"
— Ничо… — Коля вдруг одобрительно кивнул. — Сыро, но ничо. Душа чувствуется. Музыка чья?
— Моя. — Маша ощутила, как по телу разливается тепло. Только сейчас она поняла, что начала отогреваться.
Боже! До чего же у нее пальцы холодные. А виски пылают. И дышать нечем. Душно в комнате! Накурено!
— Знаток, мать твою! — огрызнулась Ася. — Голос у тебя хороший, Маш. И песня хорошая. Но для первого шага не годится. Тебе бы попроще репертуарчик. С таким в клуб сразу не возьмут. Эту песню нужно потихоньку вворачивать.
— Аську слушай, — улыбнулся Павел. — Она в этих делах профи.
— Все, бабка согласна, — неожиданно объявила рыжая девица и грохнула трубкой по аппарату. — Пиши адресок.
— На, позвони мне завтра часа в три дня, я тебе места подкину, куда сходить, — Лея протянула ей бумажку. — Только раньше не звони, я по ночам работаю, днем отсыпаюсь. И не вздумай припереться к работодателям с такой песенкой. Выставят. Лучше спой вживую им что-нить.
Ну, там, из Пугачевой или Булановой. Задом вертеть умеешь?
— В каком смысле?
— В прямом. Если умеешь правильно вертеть задом, то пой из Апиной. Народ эту дрянь обожает.
— Я тоже поспрашиваю. — Коля убрал руку с Машиного плеча и, взъерошив бороду, неожиданно изрек:
— А может, я тебя все-таки напишу…
— Е-п-р-с-т, в корягу, ишь как проняло, — расхохоталась рыжая Катька. — Валяй, Машунь, считай, что ты принята в наш Северный клуб взаимопомощи и моральной поддержки. Собираемся по нужде любого члена.
— На и мой телефон, — Павел протянул ей настоящую визитку, опять подмигнул:
— У меня приятель на курсе подрабатывает по кабакам. Он в свое время Аську пристроил. Может, и тебе поможет.
— Спасибо. — Маша готова была плакать от счастья.
Столько у нее теперь добрых друзей в Москве. А ведь еще час назад она ехала по чужому бездушному городу. — А почему вы себя Северным обществом называете?
— Так мы же все оттуда. — Коля протянул руку, включил чайник. — Катька, дай-ка чашку новому члену. Я из Инты, Аська из Печоры, Катька с Пашкой из Кулоя. Земляки. Стараемся вместе держаться, чтоб легче выживалось. Ну, всяким там студентам-технарям мы не друзья.
Мы люди творческие. Был у нас еще Серега из Сыктывкара, только он теперь зазвездил и отошел.
В его голосе явственно слышалась обида.
— Да, забыл нас, — Катька вздохнула. — Впрочем, у них, у педиков, свои правила. А модельер он тем не менее хороший.
— Я была неделю назад на его показе. — Аська блеснула глазами. — Сделал вид, что не узнал. Собака.
— А можно я в кабаках буду показывать песни Ирмы Бонд? — осторожно спросила Маша. — Я все ее песни очень хорошо знаю.
— Все четыре? — Аська рассмеялась. — Нравится?
— Да, — честно призналась Маша. — Мне кажется, она очень яркое явление на эстраде. Просто звезда.
— Ну-у… — протянула Катька. — Тривиальные кабацкие песенки. И голосок — так себе. Хотя какая, хрен, разница, фанера все вытянет. Вот найти бы такого продюсера, как у этой замарашки Ирмы…
— Я не согласна, что она замарашка. Она прирожденная звезда.
— Ха! — снова возмутилась Катька. — Гонору у нее на трех Пугачевых хватит, сиськи торчат, спина узкая. И все достоинства. У нее продюсер, которого даже у вышеуказанной Пугачевой нет. Он ее нашел, сделал и раскрутил.
А вот зачем ему это нужно было… Не знаю…
— В ней есть что-то особенное, — тихо проговорил Павел. — В ней есть харизма.
— Но петь-то она не умеет! — парировала Аська.
— А на эстраде и не нужно хорошо петь, — со знанием дела ответил Павел. — Харизма — это козырная карта.
— Мне бы встретить где Аркадия Нестерова — великого папашу-продюсера, я б ему все свои харизмы показала, — Аська мечтательно закинула голову.
— Да нет у тебя харизмы, — сурово обрубил ее Павел. — Харизма — это природный дар. Это ядерный реактор внутри человека. Можно стать артистом и без харизмы, но без нее не стать звездой. К тому же Нестеров — это мыльный пузырь. За ним другой человек стоит.
Маша испугалась. Есть ли у нее эта загадочная харизма? И что это вообще такое? Группа крови? Не слышала о такой. Состояние души? Как ее искать-то в себе?
Она и сейчас, борясь с холодом в полупустом троллейбусе, пыталась нащупать в себе тайные ростки этой самой харизмы. Три дня прошло, как Маша в Москве. Поселилась в чистенькой комнатке двухкомнатной квартирки (спасибо Катюше-ангелу). Хозяйка — бабушка подозрительная и сварливая, но, в общем, мирная. Заявила сразу, что не потерпит двух вещей: гостей постоялицы и грязи.
Первый день пребывания на новом месте Маша посвятила уборке. Драила старенький кафель в ванной, унитаз и раковины от ржавчины отчистила, полы вымыла, даже окна газетой протерла, чтобы блестели. А два следующих дня колесит по всем московским увеселительным заведениям. Десять — в первый день, двенадцать — во второй.
И все мимо. В половине мест, адресами которых ее снабдили новые друзья, певицы вообще не требовались. Предлагали стать официанткой. Маша отказалась — успеет еще. В остальных ресторанах и клубах уже все дни за кем-нибудь числились. Сегодня французское трио выступает, завтра «Шансон-дуэт», и так далее. И главное, в каждом кабаке ее спрашивали про опыт работы. «Где вы еще поете? Ах нигде… Ну, тогда и нам не нужно. В интинской „Астории“? Не в Москве? Всего хорошего, девушка». Ни один менеджер даже спеть не попросил. С наступлением ранних осенних сумерек Маша уже и надежду на устройство потеряла. Хоть и успокаивала себя в душе, что не все потеряно, что клубов и ресторанов в Москве больше, чем потенциальных посетителей, все равно было страшно.
Плата за комнату не маленькая — три тысячи. Еще месяц, и придется садиться на жесткую диету: хлеб и вода. Иначе не выжить в Москве. Одна дорога сколько денег сжирает.
Метро — семь рублей в один конец, наземный транспорт — столько же. Только вытаскивай из кошелька да отстегивай.
А каково тому, кто Москвы не знает да по ошибке не в тот транспорт садится? Эх, и дорого же в Москве ошибаться.
«Нужно бы родителям позвонить, — подумала Маша, открывая дверь клуба „Фламинго“. — А что мне им сказать? Сообщить-то пока нечего…»
* * *
Потомок древнего аристократического рода кисло поморщился, мотнул головой и вновь уставился в монитор компьютера. Голова у него гудела. В который раз он давал себе обещание больше никогда не проявлять слабость в общении с Сержем Бобровым, которое неизменно заканчивалось отвратительным утренним похмельем. Александр с тоской подумал, что уже третий день в Москве, а из всех красот этого замечательного (как он вычитал в книгах) старинного города он видел лишь три ресторана, по сути, ничем не отличающихся от любых других в Европе. «Нет бы прогуляться по Красной площади или посетить Большой театр, — ругал себя сэр Доудсен, мужественно превозмогая тошноту. — Я же как последняя свинья, да простят меня эти благороднейшие создания за столь нелестное сравнение, ем и пью! Кошмар! Где мое благоразумие?!»«Если так и дальше пойдет, — пришел он к мнению, — я закончу свою бесславную жизнь, так и не оставив в ней хоть какой-нибудь значимый след. Ну, разве что в полицейских отчетах.., вернее, в милицейских, нужно привыкать к местному диалекту».
Александр снова поморщился. Несмотря на строгие выговоры, голова его все равно гудела, кабинет плыл перед глазами, а тело взывало придать ему лежачее положение.
Потомок гордых Доудсенов изо всех сил старался не пасть духом.
«В конце концов, у меня есть дело!» — напомнил он себе, с ужасом понимая, что дела как таковые совсем перестали его интересовать. А ведь, казалось бы, как все замечательно складывается. У него прекрасный офис, под его началом замечательный коллектив, который принял его с воодушевлением… Тут его физиономию перекосила самая кислая гримаса, на которую только он был способен.
Он прекрасно понимал, что его попытки приободриться терпят неудачу. Москва встретила знатного англичанина вовсе не так радушно, как он ожидал, держа в памяти календарик, купленный отцом в гостинице «Интурист» в год своего посещения столицы бывшего СССР. На календарике славянская красотка в кокошнике, из-под которого стекала на ее плечи толстенная русая коса, держала огромный каравай. И при этом ласково улыбалась. Под красоткой располагалась надпись: «Добро пожаловать!»
Так вот, теперь Александр не ощутил и толики того календарного гостеприимства. Народ по Москве ходил по большей части хмурый, а местами даже злой. Жители российской столицы, словно сговорившись, постоянно норовили наступить потомку древнего рода на ногу, тем самым привести с трудом доведенные до блеска ботинки в полную негодность. Квартира, арендованная фирмой как уютное прибежище директора московского филиала, где он мог бы расслабиться, забыв о невзгодах трудного рабочего дня, совершенно не оправдывала возложенных на нее надежд. Едва Александр переступил ее порог, ему показалось, что он чуть не врезался лбом в противоположную стену холла. Конечно, глупо было сравнивать московскую квартиру с замком Матчингем в Дебшире. Младший Доудсен прекрасно понимал, что на Земле полно домов, сильно уступающих размерами его родовому имению. Но то, что жилище, предназначенное для человека, походило на собачью конуру, — этого он никак представить себе не мог.
Он обошел все три комнаты и, снова выйдя в холл, обратился к своему заму Виталию с немым вопросом.
— Хм… — Виталий почесал лысеющий затылок. — Обычно в таких квартирах обитают целыми семьями. Можете мне поверить, для Москвы у вас шикарные жилищные условия.
— В каком смысле? — Александр не хотел ему верить.
— Вы не видели стандартных квартир, — Виталий усмехнулся.
Таким образом, в распоряжение потомка всех славных Доудсенов досталась квартира в центре города на набережной реки Яузы в новом высотном доме из красного кирпича с зеленой крышей — ужас для любителя английских просторов и предмет зависти коренных москвичей.
Новое рабочее место тоже встретило Александра неласково. Главное здание компании международных перевозок Speed располагалось в огромном здании викторианского стиля в Сити на улице Тренидл, а это практически в деловом центре Лондона. Внутри этого архитектурного шедевра просторные коридоры, вместительные офисы для клерков среднего звена и шикарные кабинеты директоров. В самом его сердце, на пятом этаже, находятся конференц-зал и святая святых компании — кабинет ее владельца и бессменного руководителя Реджинальда Блэра.
Роскошь и простор здания утвердили молодого аристократа в ошибочном мнении, будто бы и все филиалы обладают вместительными офисами и внушительными кабинетами. Московский филиал, к его разочарованию, представлял собой убогую комнатенку, в которой разместился весь персонал: два менеджера, заместитель директора — вышеуказанный Виталий и секретарша. К комнатенке примыкала еще меньшая каморка, единственным достоянием которой являлось маленькое грязное оконце.
Возле него Александр нашел письменный стол, на котором стоял до того старый компьютер, что его впору было поместить в музей древностей, и продавленный предыдущими директорами стул. Подчиненные встретили его без особенного энтузиазма. Менеджеры скупо поздоровались, а секретарша, оценив его взглядом, криво усмехнулась. Правда, уверенная русская речь из уст вновь прибывшего англичанина, с коей он обратился к сотрудникам, их слегка позабавила. Но в целом атмосфера осталась гнетущая. Эти люди привыкли к частой смене руководства, а потому не возлагали на нового босса никаких надежд.
"Этот красавчик, — скорее всего, подумали они, — упорхнет домой раньше, чем мы запомним, как его зовут.
Разве он чем-то отличается от своих предшественников?
Так стоит ли тратить на него свое гостеприимство? Стоит ли выказывать радушие, хотя бы из корыстных побуждений продвинуться по служебной лестнице, если месяца через три на его место придет новый и нужно будет все начинать сначала?"
Александр решил не падать духом.
«Пускай они пока не верят в меня, — рассудил он. — Предоставлю им право судить обо мне по делам, а не по словам».
И он поздравил себя, что решился на шаг поистине смелого человека.