Михановский Вадим. Фиалка

- Серьезно? - задумалась Ора Дерви. - А что потребовал бы от меня автор
письма?
- Предположим - примерно то же, что от меня, - сказал Ленц, закуривая.
- Разумеется, в применении к той области, которой вы занимаетесь. Скажем,
полный отказ от киборгизации.
- Пожалуй, я бы не пошла на это, - задумчиво проговорила Ора Дерви.
- Даже под страхом смерти?
- Даже под страхом смерти, - ответила Ора, строго глядя на Ленца.
Перед Орой Дерви вспыхнул экран. С него смотрел озабоченный хирург в
белом халате.
- Извините, я хотел сказать... - начал он.
- Знаю, знаю, - перебила Ора Дерви, вставая. - Сейчас иду.
Экран погас.
- Знаете что? - обратилась Ора Дерви к гостю. - Пойдемте-ка со мной на
обход. Там вы увидите киборгизацию, как говорится, лицом к лицу. Ведь вы
знаете о ней понаслышке. Потому и сложилось у вас превратное впечатление
об этом замечательной вещи.
Клинический обход длился долго. То, что увидел Гуго Ленц в клинике
святого Варфоломея, совершенно оглушило его. "Чудеса Оры Дерви" превзошли
все его отнюдь не слабое воображение. Он ожидал увидеть многое, но
такое...
Ленц шел рядом с Орой, сзади семенил старший хирург клиники, а за ними
шла целая свита врачей, с благоговением ловящих каждое слово Оры Дерви.
В первой же палате, куда они вошли, Ленца ждала неожиданность: коек
здесь не было.
- Где же больные? - едва не спросил Ленц.
Посреди комнаты возвышалась громоздкая установка, напомнившая Ленцу
нейтринную пушку.
Ора Дерви подошла к установке, поколдовала у пульта. И вдруг плач,
жалобный детский плач пронзил тишину палаты.
- Покричи, покричи, - проговорила Ора Дерви, - крик развивает легкие.
Она внимательно просмотрела показания приборов, затем что-то сказала
хирургу, который тотчас сделал запись в своем журнале.
- Кто там? - кивнув на установку, шепотом спросил Ленц у молодого
врача, стоявшего рядом.
- Вы же слышите - ребенок, - ответил врач, не отрывая взгляда от
установки.
Плач между тем стих.
- Где его мать? - спросил Ленц.
- У него не было матери, - пожал плечами врач, посмотрел на Ленца и
счел нужным пояснить: - Ребенок выращен из клетки, в биокамере.
Ора Дерви приложила ухо к дрожащей мембране.
- Тише, - прошипел старший хирург, и молодой врач умолк.
В следующей палате было трое больных. Правда, людьми Ленц мог их
назвать только с большой натяжкой...
У окна располагалось подобие манипулятора, увенчанное красивой мужской
головой с огненно-рыжей шевелюрой.
- Как самочувствие? - спросила Ора Дерви.
- Спасибо, Ора Дерви, сегодня лучше, - ответила голова.
- Он уже заучил простейшие движения, - вмешался старший хирург.
- Значит, скоро будете самостоятельно передвигаться, - ободряюще
сказала Ора Дерви, и голова улыбнулась.
- На воле, доктор?
- Сначала научитесь перемещаться по палате, - сказала Ора Дерви,
переходя ко второму больному.
На белом столике под вакуумным колпаком лежал узкий параллелепипед,
выполненный из какого-то пористого материала.
- Здесь, если угодно, копия мозга человека, - пояснила Ленцу Ора Дерви.
- Человек был неизлечимо болен. Он долго скрывал свою болезнь, и в клинику
попал слишком поздно.
- Кто он был? - спросил Ленц.
Ора Дерви назвала имя.
- Знаменитый композитор?
Ора Дерви кивнула.
- Когда больного в бессознательном состоянии привезли сюда, жить ему
оставалось несколько дней, - сказала она. - Мы сделали все, что в
человеческих силах. Но хирургическое вмешательство уже ничего не могло
изменить. Тогда мы переписали информацию, содержащуюся в его головном
мозге, вот сюда, на запоминающее устройство. Можете поверить, пришлось
нелегко: пятнадцать миллиардов клеток! Зато теперь мы сможем в некотором
смысле восстановить для человечества выдающегося композитора.
- Вы вырастите точную копию того, который умер? - поразился Ленц.
- К сожалению, точной копии не получится, - сказала Ора Дерви. - Тело
его было поражено смертельным недугом, и попытка восстановить снова
приведет впоследствии к мучительной смерти. Ничего не поделаешь, мы не
научились еще бороться с необратимостью.
- В каком же виде вы восстановите его? - спросил Гуго Ленц.
- Вы обратили внимание на башню в долине, когда летели сюда? - задала
вопрос Ора Дерви.
Ленц кивнул.
- Башня и будет его обиталищем, - показала Ора Дерви на параллелепипед.
- Когда мы подключим к усилителям копию мозга, она сможет мыслить
точь-в-точь, как тот, умерший. Сможет читать, диктовать письма. Сможет,
главное, сочинять музыку. Но он никогда уже не сможет, допустим, пройтись
по саду с милой женщиной, окунуться в морские волны или съесть бифштекс.
- Но разве мыслить - не значит существовать? - вставил старший хирург.
- И сколько он сможет... прожить... в башне? - спросил Ленц.
- Практически вечно, - ответила Ора Дерви. - Башня превратится в
источник музыки, необходимой людям. Скажите, доктор Ленц, разве мы не
заслужим тем самым благодарность человечества?
- Благодарность человечества - возможно... Но вот благодарность
композитора... я не уверен, - тихо сказал Гуго Ленц.
Свита Оры Дерви переглянулась.
На койке - единственный в палате - лежал молодой человек спортивного
вида. Он внимательно слушал, о чем говорят врачи, и не отрываясь глядел на
Ору Дерви.
- Самый легкий случай среди остальных, - сказала Ора Дерви, улыбнувшись
молодому человеку, от чего тот просиял.
Ора Дерви просмотрела показания датчиков, прикрепленных к разным точкам
мускулистого тела. Данными она осталась довольна.
- Астронавт... - пояснила Ора Дерви. - Возвращаясь на Землю, где-то
близ Плутона попал в излучение. К счастью, вовремя обратился к нам. Мы
последовательно сменили ему все важнейшие органы, начиная с сердца и
кончая почками. Результаты перед вами, доктор Ленц.
- Скажите... Я смогу уйти в космос? - негромко спросил молодой человек.
- Только в космосе вы и сможете жить, - ответила Ора Дерви. - Любая
тяжесть приведет к гибели. Отныне ваша стихия - невесомость.
Процессия в прежнем порядке двинулась к выходу.
- Послушайте... - прошептал молодой человек.
- Что еще? - нахмурилась, обернувшись, Ора Дерви.
Все остановились.
- Понимаете, у меня здесь, на Земле, невеста... - Горячо, сбивчиво
заговорил астронавт. - Она ждет меня. Ждет... Я знаю из радиописем. Как же
теперь?.. - голос его прервался.
- А сможет ваша невеста жить в невесомости? - спросила Ора Дерви.
- Она ненавидит невесомость. Не переносит ее. Однажды, еще до моего
старта, мы отправились...
- Лучше всего вам забыть ее, - мягко перебила Ора Дерви. - Навсегда.
- Но...
- Поймите же, вы не сможете жить в условиях тяжести, как рыба не сможет
жить на суше. Ваша родная среда - невесомость и только невесомость, -
заключила Ора Дерви, отвернувшись.
Они посетили еще множество палат, но перед Ленцем все время стояли
глаза молодого человека, полные муки...
После обхода Ора Дерви пошла проводить Ленца.
- Вы не примирились с киборгизацией? - спросила она.
- Наоборот, я еще больше укрепился в своем отрицательном мнении, -
ответил Ленц.
- Мы спасаем людей.
- Спасаете, но какой ценой?
- За возможность жить никакая плата не чрезмерна, - сказала Ора Дерви.
- Не уверен, - отрезал физик.
Они подошли к машине Ленца.
- Так, может, ляжете в клинику хоть на несколько дней? - снова
предложила Ора Дерви. - Речь идет только об исследовании. Даю слово,
скальпель вас не коснется.
- Я абсолютно здоров, - упрямо покачал головой Гуго Ленц и открыл люк
машины.


К 5 июля был приведен в боевую готовность весь полицейский аппарат
страны.
Улицы и площади бурлили. То здесь, то там вспыхивали митинги. Впрочем,
среди выступавших единодушия не было. Одни требовали сделать все, чтобы
защитить физика Ленца от любых покушений, другие считали, что наоборот -
чем меньше останется ученых на свете, тем лучше будет, и не к чему вообще
поднимать такой шум из-за физика, хотя бы и знаменитого.
Что касается Ядерного центра, то здесь все шло, как обычно, будто бы не
на этот самый день неизвестный злоумышленник назначил гибель доктора Гуго
Ленца.
Ленц в этот день был таким, каким его давно уже не видели сотрудники.
Работа у него спорилась, он смеялся, шутил, даже напевал глупую песенку о
фиалке.
После обеда Гуго Ленц уединился со своим помощником Имантом Ардонисом.
Они о чем-то долго толковали. Матовая дверь не пропускала ни звука.
Любопытные, то и дело шмыгавшие мимо двери, ничего не могли услышать - у
них была лишь возможность наблюдать на светлом дверном фоне два силуэта:
один оживленно жестикулировал, словно в чем-то убеждая собеседника, другой
в ответ лишь отрицательно покачивал головой.
Иманта Ардониса отпустили несколько дней назад, взяв подписку о
неразглашении. От него так и не добились ничего определенного, несмотря на
сверхмощную техническую аппаратуру дознания, включая детектор лжи новейшей
конструкции.
По распоряжению Арно Кампа за Ардонисом была установлена негласная
слежка.
Шеф полиции рассудил, что в критический день возможный злоумышленник
должен быть на свободе. Пусть Имант Ардонис думает, что его ни в чем не
подозревают. В последний момент правосудие схватит его за руку, и
преступление будет предотвращено. А если даже нет... Неважно. Пусть Гуго
Ленц погибнет, зато остальным, кто получил цветок, опасность угрожать уже
не будет.
В самом Ядерном центре не осталось ни одного не проверенного полицией
сотрудника. Весь день Артур Барк безотлучно находился при докторе Ленце.
Когда Гуго Ленц вечером летел домой, его сопровождал целый эскорт.
Орнитоптеры охраны были умело и тщательно закамуфлированы - под
прогулочные, гоночные, рейсовые и еще под бог весть какие.
Люди Кампа потрудились и в доме физика, умудрились покрыть дом Ленца
мощным силовым полем - защитным куполом на манер того, какой был над
Ядерным центром.
День прошел, и ничего не случилось: Ленц был жив и здоров. У Арно Кампа
грешным делом мелькнула мысль, что история с фиалкой - вселенская шутка,
великий розыгрыш.


...Глубокой ночью Арно Кампа разбудил сигнал видеофона. Шеф полиции
очнулся от короткого забытья, хрипло сказал:
- Слушаю...
- Докладывает агент 17. Гуго Ленц мертв, - сообщила мембрана.
Обсуждая причины смерти Гуго Ленца, медицинские эксперты не смогли
прийти к единому мнению.
Факты были таковы: доктор Ленц скончался вскоре после полуночи.
Каких-либо признаков насилия на теле Гуго Ленца обнаружено не было.
Непохоже было и на отравление ядом, хотя здесь мнения разошлись. Во
всяком случае, в организме Ленца не было обнаружено ни одного из известных
медицине ядов.
Чудовищное переутомление, сердце не выдержало, говорили одни.
Доктора Ленца свел в могилу невроз, развившийся за последние три
месяца, утверждали другие и добавляли, защищая свою точку зрения:
попробуйте-ка 90 дней прожить под угрозой смерти, под Дамокловым мечом.
Вероятно, дни ожидания гибели сломили волю к жизни.
По распоряжению президента была создана комиссия для расследования
обстоятельств смерти доктора Ленца. Председателем была назначена Ора
Дерви, начальник Медицинского центра страны.


Смерть физика Ленца, последовавшая точно в срок, потрясла Ива Соича.
Значит, цветок, полученный Ивом Соичем, таит в себе отнюдь не пустую
угрозу.
Пойти навстречу требованиям автора грозного письма? Свернуть работы в
Акватауне, пока не поздно? Законсервировать скважину?
Остановить машины - дело нехитрое. А потом? Шумиха вокруг фиалки
спадет, конкуренты подхватят начатое Ивом Соичем и брошенное им дело, и
главный геолог останется в дураках.
Нет, отступать поздно.
Достаточно хотя бы немного замедлить темпы проходки глубоководной
скважины - и он банкрот.
И вместо собственного спутника в космосе у него появится иной спутник -
вечная досада на себя: струсил, отказался от собственного счастья, не
сумел схватить синюю птицу большой удачи, которая приходит раз в жизни.
Не отступать надо - атаковать! Ускорить проходку. Взвинтить темпы, как
только можно. Не останавливаться перед новыми затратами. Закончить
проходку раньше срока, отмеренного ему убийцей. Поскорее сорвать куш,
купить спутник и перебраться на него. Там-то уж Ива Соича сам дьявол не
достанет.
Там, на спутнике, он вволю посмеется над прежними страхами.
Сделает оранжерею - решено. И непременно будет разводить фиалки. Именно
фиалки, пропади они пропадом!
В невесомости цветы растут хорошо...
К счастью, и он переносит невесомость неплохо, в отличие от некоторых
людей, которые в невесомости и часа не могут прожить.
По распоряжению Ива Соича в Акватауне был введен жесткий режим, сильно
смахивающий на военный.
Геологи, проходчики, инженеры, киберологи, ядерщики не имели права
подниматься на поверхность и вообще удаляться за пределы Акватауна.
Ив Соич запретил даже обычные походы акватаунцев в рыбацкий поселок за
свежей рыбой. И вообще Ив Соич решил свести к нулю непосредственные
контакты акватаунцев с внешним миром - до тех пор, пока геологическая
программа не будет полностью выполнена.
Ему удалось добиться разрешения президента на изоляцию Акватауна.
Начальник Геологического центра внушил легковерному президенту, что
глубинная скважина - дело, необходимое для страны, основа ее будущего
благосостояния и могущества.
Ни одна душа теперь не сможет ни проникнуть в Акватаун, ни покинуть
его.
Ив Соич свободно вздохнул, решив, что отныне здесь, на океанском дне, в
глубоководной впадине он в такой же безопасности, как на спутнике Земли.
Работа в Акватауне шла день и ночь. Впрочем, понятия день и ночь были
весьма условны под многомильной океанской толщей, в царстве вечного мрака.
Суточный цикл регулировался службой времени. "Утром" тысячи реле
одновременно включали наружные панели на домах-шарах, прожекторы
выбрасывали вдоль улиц ослепительные пучки света, тотчас привлекающие
глубоководных тварей, давно привыкших к возне под водой, ярче вспыхивали
пунктирные лампочки, окаймлявшие дорогу к скважине.
Ровно через двенадцать часов все освещение, кроме дорожного,
выключалось.
На ритм разработок смена дня и ночи никак не влияла, поскольку работы
по проходке велись круглосуточно, в три смены.
Искусственную смену дня и ночи Ив Соич ввел для того, чтобы люди жили в
привычном цикле, чтобы им легче было ориентироваться во времени.
24 часа в сутки на дне впадины полыхало зарево. Время от времени из
него вырастал оранжевый гриб, и толщу воды насквозь пронизывала дрожь.
Каждый направленный ядерный взрыв означал еще один шаг вперед, в глубь
Земли.
Акватаунцы прозвали его "Железным Ивом". Беспокойных дел у Соича было
невпроворот. Дело в том, что после того, как буровые машины прошли первые
мили земной коры, в общем достаточно изученные, проходчики вступили в
слои, полные загадок. Ситуации сменялись с калейдоскопической быстротой, и
в каждой нужно было найти правильный выход - сменить режим, изменить
направление и силу взрыва, воздвигнуть преграду бушующей лаве. Дело иногда
решали секунды.
Ив Соич координировал работу проходчиков, знал поименно и в лицо чуть
не каждого из трех тысяч акватаунцев.
Презирая опасность, он часто опускался на дно скважины, появлялся на
самых трудных участках проходки. Толстый, отдувающийся, ежеминутно
вытирающий пот, он мячиком выкатывался из манипулятора, проверял, как
работают механизмы, часто оттеснял оператора и сам садился за пульт
управления.
Для акватаунцев оставалось загадкой, когда спит Ив Соич. В любое время
суток его можно было застать бодрствующим, обратиться к нему с любым
делом.
С полной нагрузкой работала аналитическая лаборатория, исследуя образцы
породы, непрерывным потоком поступающие из скважины.
Под огромным давлением даже обычные минералы, давно изученные вдоль и
поперек, приобретали новые, неожиданные свойства.
Вскоре температура в стволе шахты повысилась настолько, что даже
термостойкие комбинезоны перестали спасать проходчиков.
По распоряжению Ива Соича были смонтированы и пущены в ход криогенные
установки. У проходчиков появился мощный союзник - жидкий сверхтекучий
гелий, охлажденный почти до абсолютного нуля. Циркулируя по змеевику,
пронизывающему стенки шахты, гелий гасил жар развороченных земных недр.
Земля, рыча и огрызаясь, уступала людям милю за милей.


Оре Дерви как председателю правительственной комиссии по расследованию
обстоятельств смерти Гуго Ленца много приходилось заниматься материалами,
так или иначе связанными со знаменитым физиком.
В основном здесь были официальные документы, переписка доктора Ленца с
дюжиной университетов и крупнейшими физическими лабораториями, копии
заказов различным фирмам на оборудование и приборы, рекламации на них и
многое другое. Ленц переписывался со многими выдающимися физиками других
стран. По их письмам Ора Дерви могла заключить, что Ленц пользовался среди
них большим авторитетом.
О, как казнила себя Ора Дерви, что не настояла в свое время на том,
чтобы Гуго Ленц лег в клинику святого Варфоломея! Он был бы жив. Она не
допустила бы его смерти.
А теперь в память о Гуго Ленце ей только и осталось, что тоненькая
пачка писем, да еще голос Гуго, записанный на пленку - повесть о том, как
шведский король вручал ему Нобелевскую премию. Когда Гуго рассказывал об
этом, нельзя было удержаться от смеха, и Ора с разрешения Ленца включила
магнитофон.
Странный он был, Гуго Ленц.
Теперь, разбирая архивы, Ора Дерви все больше утверждалась в мысли, что
тот Гуго Ленц, которого она знала, и тот, который вырисовывался в
документах, с ним связанных, и в обширной научной переписке, - два
совершенно разных человека.
Письма, адресованные Гуго Ленцем лично ей, Ора Дерви никому не
показывала. Кому их читать? Друзьям? Разве могут они быть у полуробота?
Прихлебателей тьма, приятелей пруд пруди, а друга нет...
Гуго несколько раз рассказывал ей о шефе полиции Арно Кампе, с которым
ему пришлось ближе познакомиться после получения злополучного письма.
- Арно Камп - неглупый человек, - говорил Гуго Ленц. - С ним можно
толковать. Представьте себе, даже стихи любит.
...Поставив полуувядшую фиалку в стакан с водой, Ора Дерви еще раз
внимательно перечитала только что полученное с утренней почтой письмо. По
стилю оно, на ее взгляд, не отличалось от того, которое три с небольшим
месяца назад получил Гуго Ленц.
Гуго, обладавший феноменальной памятью, несколько раз цитировал ей
наизусть большие куски из письма, и Ора Дерви в конце концов тоже
запомнила их.
Анонимный автор хотел от Оры Дерви, чтобы она "навела порядок" на своем
участке общественной жизни - в медицине. Автор требовал, чтобы Ора Дерви
своей властью запретила пересадку органов. "Такие пересадки чудовищны,
недостойны человека, наконец - неэтичны, - негодовал автор. - Человек - не
машина, у которой можно по произволу заменять детали".
Особое негодование вызывало у автора то, что в клинике святого
Варфоломея проводятся опыты по вживлению кибернетических механизмов в тело
человека.
"Вы бросаете вызов природе вместо того, чтобы слиться с ней", -
возмущался автор письма.
Она некоторое время перебирала четыре листка, отпечатанных на машинке,
всматривалась а цифру "1", вписанную от руки. Ровно один год отмерил ей
автор письма для выполнения обширной программы, изложенной на листках:
повсюду закрыть пункты пересадки органов, уничтожить фабрики, выпускающие
хирургические инструменты для трансплантации, закрыть в медицинских
колледжах факультеты кибернетической медицины, предать огню всю литературу
по проблемам киборгизации.
Ора Дерви закрыла глаза. Она сидела одна в пустой ординаторской клиники
святого Варфоломея, Покачиваясь а кресле, размышляла.
Кто бы ни был автор письма, он наивен в высшей степени. Он хочет, чтобы
она, Ора Дерви, своей волей сделала то, и другое, и третье. Как будто в ее
власти закрыть, например, фабрики, производящие хирургическое
оборудование. Да ее сместят на следующий же день.
Конечно, Ора Дерви могла бы, скажем, наложить временное вето на
производство хирургического оборудования, объявив его малопригодным для
операций. Но что скажут фабриканты? Каждый шаг Оры Дерви встречал бы
бешеное сопротивление тех, кто заинтересован в существующем порядке вещей.
Разбирая документы Гуго Ленца, Ора Дерви рассчитывала, что, возможно,
какие-нибудь записи смогут пролить свет на обстоятельства дела, которое
она расследует. Нелегкая и кропотливая была эта работа.
"...Итак, мне остается жить три месяца. Всего три. Нелепо все и
неожиданно. А жизнь вчера еще казалась бесконечной.
Здоровый человек не думает о смерти. Он может планировать свое будущее,
прикидывать, что будет с ним через год, три, а то и через двадцать лет.
Математик сказал бы, что двадцать лет для человека равносильны
бесконечности. Естественно: для мотылька-однодневки бесконечность равна
всего-навсего суткам.
А что сказать о мезоне, время жизни которого - миллионная секунды?
Я не мезон и не мотылек-однодневка. Я человек. Обреченный на скорую
смерть. Какая разница - раньше или позже. Нет, не буду кривить душой. Я
молод: разве 44 года - старость?
Чего я достиг в жизни? Почестей? Они не кружат мне голову. Просто я
немного лучше, чем другие, научился разбираться в структуре вещества, и за
это мне - деньги и комфорт?"
Ора взяла другой листок.
"Но то, чего мне удалось добиться в жизни, - лишь одна сторона дела.
Теперь, когда мне приходится подводить итоги, не менее важно уяснить
другую сторону: что дал я, Гуго Ленц, человечеству? Боюсь, не так уж
много. После злосчастного взрыва не перестаю думать об этом...
Мир беспечен, как играющий ребенок. Если даже людей будет отделять от
гибели один шаг, все равно они будут беспечны, как мотыльки. Беспечность?
Или простое неведение?
Мой опыт горек. Но достаточен ли для остальных? Надо добиться, чтобы
был достаточен...
Барк, кажется, неплохой парень, только мозги немного набекрень от
полицейской работы. Из него мог бы получиться физик. Но зачем, зачем
человечеству физики?!
Когда Арно Камп пообещал изловить и обезвредить того, кто угрожает мне
смертью, я впервые в жизни пожалел, что полиция не всесильна..."
"Больше всего на свете я любил свою работу. Тот сладкий холодок
предчувствия, из которого вдруг, после многодневных опытов, внезапно
рождается уверенность, что истина находится где-то рядом, протяни руку - и
достанешь ее.
Но ныне все мелкие истины слились в одну Великую Истину, и свет ее
невыносим. Я солдат твой, сияющая истина, и умру как солдат. И да поможет
мне... Робин!"
"Робин? - задумалась Ора Дерви. - Кого имел в виду Гуго Ленц?"
Среди знакомых и сотрудников Ленца - она тщательно проварила - человека
с таким именем не было. Быть может, Робин - чье-то прозвище? Но чье? Ора
Дерви, как обычно, проконсультировалась с Артуром Барком, который знал
Ядерный центр и его людей, как свои пять пальцев. Но и Барк в ответ на
вопрос о Робине только развел руками. Видимо, Робин - какая-то
историческая ассоциация, пришедшая в голову Гуго, когда он набрасывал
дневник, решила Ора Дерви. Быть может, речь идет о Робин Гуде, легендарном
разбойнике средневековой Англии?
Вскоре в сутолоке дел Ора Дерви позабыла случайное имя, мелькнувшее в
бумагах покойного Ленца.
Но через некоторое время среди лабораторных журналов ей попался еще
один листок, служивший продолжением какой-то записи.
"...Прощай и ты, Люсинда. Я привязался к тебе, я верил тебе..."
Ору что-то кольнуло, когда она прочла первые строки записки.
"Только благодаря тебе, Люсинда, я сумел решить последнюю задачу,
которую добровольно взвалил на свои плечи. И теперь мне легче уходить из
жизни. Спасибо, Люсинда".
Незнакомое доселе неприятное чувство заставило Ору внутренне сжаться.
Она вызвала к себе Барка. Артур прибыл незамедлительно: он знал уже, что
председатель новой комиссии не отличается мягким нравом, и при случае
может всыпать не хуже Арно Кампа. Ясное дело - не приходится ждать
снисхождения от робота или полуробота - один черт.
- Какова обстановка в Ядерном центре? - спросила Ора Дерви.
- Все по-прежнему растеряны, - сказал Барк.
- Смерть доктора Ленца обсуждают?
- Неохотно.
- Старайтесь прислушиваться к таким разговорам, - посоветовала Ора
Дерви. - В них, возможно, что-то промелькнет.
- Докладывать вам или Арно Кампу?
- Все равно. Наши действия скоординированы.
- С работой в Ядерном центре до сих пор не ладится, - сказал Артур
Барк. - Все время срываются опыты. Доктор Ленц оставил после себя сущую
неразбериху. Старик, видимо, слишком многое любил делать сам.
При слове "старик" Ора поморщилась: она не выносила фамильярности.
- Теперь Ядерный центр осиротел, как выразился один сотрудник, -
продолжал Барк, развалившись на стуле. - Неужели доктор Ленц напоследок
испугался-таки и решил "зашвырнуть ключи"? Но тогда непонятно, почему же
доктор Ленц все-таки...
- Скажите, Барк, - перебила его Ора Дерви, - вы знаете всех сотрудников
Ядерного центра?
- Конечно. Таково задание Кампа, - ответил Артур Барк.
- В таком случае скажите, кто такая Люсинда? - быстро произнесла Ора.
- Люсинда? - удивленно переспросил Барк, с наслаждением заметив, что
Ора Дерви слегка смешалась. Значит, и роботы умеют смущаться!
- Имя Люсинда мне встретилось в архивах доктора Ленца, - пояснила сухо
Ора Дерви.
- Люсинда - машина, - сказал Барк.
- Машина?
- Обыкновенная счетная машина. Термоионная, с плавающей запятой, как
говорят программисты, - с улыбкой добавил Барк. За время пребывания в