Время сейчас подчинялось воле Эо. Небольшое усилие мысли, – и он перенесся на несколько часов вперед. В коридоре послышались голоса – это Борца и Зарика возвратились с лыжной прогулки. Вскоре они вошли в комнату, где находилась установка.
Эо навострил слух.
– …Моя машина синтеза. Только вот как запустить ее, ума не приложу, – говорил Борца.
Зарика спросила, что он хотел бы получить в своей машине. Борца ответил, что для начала его устроил бы любой пустячок.
– Я пробовал с помощью силового поля получить вилку из кусочка серебра – ничего не вышло. Пытался собрать из молекул алюминия крохотный подъемный механизм – с тем же успехом. Я проводил тысячи опытов, без устали менял поля, варьировал рабочие вещества, но до сих пор результатов не добился. Перед тобой типичный изобретатель-неудачник, – печально заключил Борца.
Ничего нового в этой информации для Эо не было, и он хотел уже двинуться дальше во времени, но что-то его удержало.
Борца рассказывал Зарике что-то о логических цепях, о ячейках памяти, которые он вырастил, о новом рабочем веществе машины синтеза, которое решил сегодня испытать.
Эо бросил взгляд на зеленоватую однородную массу, заполнявшую камеру синтеза, и в тот же момент там, в глубине, произошло какое-то неуловимое движение. Часть массы сгустилась, другая стала прозрачней. Перед изумленным Эо проступила сильно вытянутая туманность. Неужто заработала машина синтеза, над которой и сейчас безуспешно бьются лучшие физики Земли? Неужто заработала эта мешанина примитивных деталей?
Кажется, Борца и Зарика были изумлены не меньше, чем незримый для них Эо: машина и впрямь заработала. Заработала без всякого внешнего повода – Борца ничего не включал, не нажимал кнопок, не поворачивал рычагов.
От туманности протянулись полоски, которые подрагивали в ритме ядерного сердца. Эо начал угадывать в туманности контуры старинного корабля, одного из тех, что стоят на вечном приколе в Музее звездоплавания. «Для них-то, наверно, этот корабль не старинный», – подумал Эо.
Зарика, которая стояла перед самой камерой, обернулась к Борце, хотела что-то сказать, но он схватил ее за руку и горячо зашептал, но вот что именно, Эо никак не мог разобрать, как ни напрягал слух. Он чуть не плакал от разочарования. Между тем туманность, изображавшая корабль, начала таять. Еще несколько минут – и она исчезла, контейнер снова наполняла однородная, с прозеленью масса.
Выходит, все историки врут и древняя машина синтеза работала?
Но как же могла она действовать, не будучи включенной? Какая досада, что Эо не мог разобрать, о чем говорили сейчас Зарика и Борца! Они беседовали настолько тихо, что до Эо долетали только отдельные слова. «Случайность… совпадение… блуждающие поля…» Потом Борца упомянул какой-то «чайник на раскаленной плитке», – видимо, молодые люди решили, что пора перейти к чаепитию.
Собираясь отчаливать, разочарованный Эо поднялся по винтовой лестнице, медленно проплыл гостиную и замер, привлеченный разговором.
Зарика уговаривала Борцу написать статью и изложить результаты своих опытов, включая и сегодняшний непонятный случай с моделью корабля.
Борца отнекивался.
«Напиши, Борца, напиши!» – хотелось крикнуть Эо, хотя он понимал, что не будет услышан.
– Хорошо, опишу, – наконец нехотя согласился Борца, и окрыленный Эо ринулся в свое время.
Если только Борца сдержал слово, данное Зарике, то среди миллионов старых журналов тысячелетней давности где-то должна быть и его статья, содержащая необычайно важные для Эо данные.
Поиски статьи малоизвестного автора были поручены кибу, и уже через несколько минут Эо держал в руках пухлый том «Анналов физики» со статьей Борцы. Там же содержалась и разгромная рецензия на статью, но не это интересовало Эо…
Какая простая, какая ослепительная идея – использовать усилие мысли для того, чтобы машина синтеза заработала! Зарика и Борца, нужно отдать им должное, подошли вплотную к этой идее, но воплотить ее не могли. Для этой цели необходим биопередатчик, а биопередатчики в XXII веке были еще слишком несовершенны.
Правда, один-единственный опыт Зарики и Борцы увенчался успехом: машина синтеза включилась и начала создавать модель корабля, о котором в этот момент думала Зарика. Пусть модель получилась расплывчатой и продержалась очень недолго, но и это была величайшая победа, которая могла бы намного облегчить решение различных задач, на годы определить развитие науки… Могла бы, если бы Зарике и Борце было известно одно обстоятельство: когда Зарика спускалась по винтовой лестнице, она случайно сжала свой биопередатчик, тем самым включив его.
Теперь, после находки Эо, слово было за физиками. Тысячи средств, которые придумали биологи для помощи орионцам, они должны были синтезировать в одно. Оно и должно было победить болезнь, поразившую несчастный экипаж.
Работы было еще много, но впереди по крайней мере забрезжил просвет. Отныне препараты не нужно было пробовать на орионцах поодиночке, растворяя их в воде фонтана, из которого пили люди, – такая работа могла продлиться долгие годы.
В Зеленом городке лихорадочными темпами строилась машина синтеза, которая должна была слить воедино целебные свойства всех препаратов. Тысячи ручейков поодиночке не могут победить плотину, но, слившись воедино, они сметают преграду.
Работа над машиной синтеза уже была близка к завершению, когда в комитет по спасению орионцев вломился по видео донельзя взволнованный начальник «Сигмы».
– Больше ждать нельзя ни минуты! – воскликнул он, едва только включился экран. – Орионцы собираются идти на приступ!..
– Как – на приступ? – не понял председатель комитета.
– Очень просто: они готовы разнести вдребезги свой корпус, лишь бы вырваться на волю.
– А те, кто не может ходить?
– Они берут их с собой на носилках.
– Поразительно!.. – пробормотал председатель комитета. – А как со штурманом, который пострадал за всех? Ведь он в тяжелейшем состоянии, огонек его сознания почти угас…
– Григо они тоже берут с собой.
– Чего вам опасаться? У бедняг нет оружия, голыми руками они ничего не сделают, – сказал председатель комитета.
– «Голыми руками»! – усмехнулся начальник «Сигмы», маститый ученый. – Они вооружились чем только можно, использовали все подручные средства, включая сюда толстые ветви и стволы деревьев из оранжереи.
– Нам нужны еще сутки, чтобы получить препарат, – сказал председатель комитета. – Когда орионцы хотят приступать к штурму?
– Да сейчас, немедленно.
– Почему не сообщили раньше? – нахмурился председатель.
– Они разбили электронную систему оповещения…
– Выхода нет, – сказал председатель комитета. – Придется их усыпить. Дайте команду – какое они там имя придумали? – Семиглазу, чтобы…
– Семиглаз разбит.
– Тогда аварийной системе: пусть наполнит все комнаты корпуса усыпляющим газом.
– Орионцы собрались в центральном зале, – сказал начальник «Сигмы», – потому задача упрощается. Там под полом имеются наготове облака наркотического газа.
– Действуйте, – сказал председатель комитета. – Завтра мы приступим к лечению орионцев.
– Какие мужественные люди! – сказал начальник «Сигмы». – Они готовы предпочесть смерть неизвестности.
– Мы сделали для них все, что в наших силах… – заметил кто-то.
– Мы должны сделать для орионцев больше чем все, – резко ответил председатель комитета.
ЭПИЛОГ
Сияющая огнями бухта охватила залив. Свежий запах йода, доносимый морским бризом, смешивался на берегу со смолистым духом туи, с еле уловимым ароматом магнолий.
Любава и Эо шли рядом.
Еле приметная в сумерках тропинка то петляла у скал, то сбегала вниз, к самой ленте беспокойного прибоя.
Скоро начался подъем.
– Ну и денек был! – нарушила паузу Любава. – Я запомню его на всю жизнь. Да и все орионцы, наверно, тоже. Сколько теплоты мы сегодня встретили, сколько участия!.. И солнце нынче было под стать землянам. Оно светило так ласково, так упоительно… Именно таким я и представляла его там, на борту «Ориона». Знаешь, Эо, в полете я повидала много солнц, много чужих звезд. Были среди них и красивее, и жарче нашего, но земное светило всегда будет для людей лучше всех светил во Вселенной.
– Земля, согретая солнцем, – это наша родина…
– А родина у человека может быть только одна, – закончила Любава.
Эо замедлил шаг и подошел к темной скале, которая угрожающе нависла над тропинкой. Постоял с минуту, будто к чему-то прислушиваясь.
Остановилась и Любава.
– А знаешь, – сказал тихо Эо, – скала тоже запомнила нынешний день.
Любава повернула к Эо лицо. Отвечая на безмолвный вопрос, Эо обнял девушку за талию и осторожно подвел к темной массе скалы. Нагретый за день гранит еще источал солнечный жар. Любава тихонько прислонилась щекой к камню.
– Гранит сохраняет тепло, словно память, – пояснил свою мысль Эо.
Любава на минуту прикрыла глаза.
– Там, в Гостинице «Сигма», я мечтала об этой минуте, именно об этой, – произнесла она. – И верила в нее. Быть среди землян… Ощутить, что звездный путь «Ориона» завершен. И прислониться щекой к земному камню, нагретому ласковым солнцем…
Сюда еле доносились голоса и смех. Далеко позади и внизу остался дворец, сотканный из воздуха и света. Оттененный тремя горами, он возвышался громадным сверкающим кристаллом. Там гремел еще традиционный праздник, посвященный избавлению орионцев от смертельной опасности, возвращению их в единую семью землян.
Любава вновь остановилась, заглядевшись сверху на море.
– Маяк пульсирует, словно сердце, – сказала она.
– Пойдем, – произнес Эо и взял Любаву за руку. – Нам с тобой идти еще далеко…
Влажный гравий давно уже сменился каменистой Крымской почвой. Тропинка сделала еще один поворот, и вверху среди звезд прорезалась одинокая скала.
– Чертов палец? – спросила Любава.
– Угадала, – сказал Эо.
Девушка улыбнулась, блеснув в темноте зубами.
– Не мудрено, – произнесла она. – Ты мне столько раз дописывал его, что я встретила Чертов палец, как старого знакомого.
– И Ласточкино гнездо узнала?
– Узнала.
Любава присела на жесткую траву у тропинки, прислонилась спиной к валуну.
– Я еще не могу долго ходить… – начала она.
– Отдохнем, и я устал, – перебил Эо.
Любава сняла туфли, вытянула ноги. Эо растянулся прямо на тропке.
Голоса сюда почти не доносились, ропот прибоя лишь подчеркивал тишину.
– Сколько людей прошло здесь до нас! – сказал Эо.
– И сколько пройдет после нас! – откликнулась Любава.
Между скал внизу виднелся кусок спокойного моря, перечеркнутый лунной дорожкой. В стороне провисала черная нить подвесной дороги, связывающей берег с биостанцией.
– Еще не привык я к этой дороге, – сказал Эо, уловив взгляд Любавы.
Любава знала, что подвесную дорогу, связывающую грузовой порт с биостанцией, выстроили в недавние тревожные дни, когда шла борьба за жизнь орионцев.
Любава погладила курчавые волосы Эо.
– Знаешь, что больше всего потрясло меня во Дворце встреч? – сказала она. – Не радушие землян – мы ждали его. И даже не то, что вы спасли нас, – мы верили в это. У меня просто слезы навернулись, когда повстречались два Браги – Петр и Ант, предок и потомок…
– Что касается Анта, то он давно мечтал об этой встрече, – заметил Эо.
– Ты знаком с ним?
– Еще бы! Мы с ним вместе встречали «Орион». – Эо нахмурился от нахлынувших воспоминаний. – Между прочим, я тогда же напророчил Анту, что корабельный математик – его дальний предок.
– Подумаешь, пророк! – фыркнула Любава. – Они так похожи, что угадать это нетрудно.
Отдохнув, они двинулись дальше.
– У меня странное ощущение, будто я здесь бывала когда-то, – негромко сказала Любава. – Словно после долгой разлуки я вернулась домой и теперь узнаю прежние места. Как это может быть? – посмотрела она на Эо. – Ты же знаешь, я родилась на «Орионе» и никогда прежде не ступала по земле.
Любава несла туфли в руке, помахивая ими в такт шагам.
– Хорошо идти босиком, – сказала она.
Этой тропинкой Эо шел впервые. Это он помнил отлично. Вечно опаздывал, всегда не хватало времени, постоянно пользовался тем или другим летательным аппаратом. Почему же и его охватило сейчас чувство, что он уже бывал здесь?..
Впереди них бежали две длинные черные тени. Вскрикнула в кустах ночная птица.
– Земля дышит, – сказала Любава. – Сейчас здесь суша, а когда-нибудь, наверно, будет море.
– И раньше здесь, наверно, плескались волны, – произнес Эо. Остановившись, он разглядывал какой-то предмет под ногами, затем нагнулся, поднял его и сказал: – Только море может так обкатать камень.
Любава взяла предмет.
– Легкий камень, – сказала она. – Слишком легкий.
– Ты права, – согласился Эо, – волны здесь ни при чем. Посмотри, как искусно выточена горловина. Это могли сделать только человеческие руки.
– И дно как срезанное… – добавила Любава, разглядывая находку.
– Бутылка! – одновременно воскликнули оба.
Нужна была немалая фантазия, чтобы угадать бутылку в этом странном камне. Окаменелые ракушки давно срослись с его поверхностью. Затвердевшие водоросли стали его частью. В горлышке еле угадывалась пробка.
– Открой, – попросила Любава. – Вдруг это вестник несчастья?
Во сне, что ли, видел Эо и эту ночь, и девушку с узким лицом восточной царицы, и странный сосуд у нее в руках? Он силился вспомнить, откуда знакома ему эта картина, но память о ней ускользала.
Пробка долго не поддавалась. Наконец Эо вытащил ее зубами, ощутив во рту мимолетный привкус морской соли. В бутылке не оказалось ничего, кроме обесцвеченной ленты. Эо повертел ее, разглядывая в голубоватых лучах Луны.
– Осторожней, – попросила Любава.
– Странно: я не вижу ни одного письменного знака, – произнес Эо.
Любава взяла из рук Эо ленту и долго разглядывала ее, то отдаляя, то близко поднося к глазам.
– Здесь и не нужно никаких знаков, Эо, – негромко сказала она. Затем вложила ленту в бутылку и с усилием заткнула горлышко пробкой. – Утром отнесем ее вниз и бросим в море. На счастье, – добавила она.