---------------------------------------------------------------
Текст приводится по: "Искатель" NoNo 2-5 за 1964 год
OCR: Александр Романов
---------------------------------------------------------------
Научно-фантастическая повесть
Герну, которого многие астрономы Земли называют своим учителем, удалось
с помощью гравителескопа обнаружить то, что он считал Трансцербером. С этого
все и началось. Открытие неизвестного небесного тела под боком, на окраине
солнечной системы - за Плутоном и Цербером, - всколыхнуло умы астрофизикоз и
космологов. Кое-кто из ученых вообще сомневался в существовании
Трансцербера. Его не наблюдал никто до Герна и никто после него.
Однако никто из ученых смежных и далеких астрофизике наук не сомневался
в том, что за орбитой Цербера есть "нечто", открытое Герном. Ведь не кто
иной, как Герн, с помощью своего гравителескопа установил в свое время связь
с "Джордано". А корабль считали погибшим в течение полутора лет, и так оно
почти и было. Возможно, конечно, Герна подвела аппаратура. Но это-то и
казалось самым невероятным.
И вот "Гончий пес" под вымпелом капитана Лобова выходит на орбиту
гипотетического Трансцербера. Исследователи заняты у приборов. Пилоты
устроились за шахматным столиком. Капитан Лобов - в кают-компании. Он для
своего собственного удовольствия крутит старые фильмы. Инженер Риекст,
который впервые летит на подобного типа корабле, боясь увидеть улыбки на
лицах старожилов "Гончего пса", не впервые уже старается расслышать, как
работают диагравионные двигатели. Работают они совершенно бесшумно. Кстати,
именно это обстоятельство и заставляет Риекста напрягать слух.
Один из исследователей отрывает взгляд от экрана и негромко произносит:
- А считать придется много. Сюда бы хорошего вычислителя... Вот у меня
на Земле знакомый парень, Андрей Коровин. Воспитанник самого Слепцова.
Удивительно даже: сам Слепцов смотрит на Андрея, а в глазах у него восторг.
Не хотелось бы мне, чтобы с Коровиным, ну, случилось что-нибудь...
- Что может случиться на Земле? - бормочет другой исследователь.
- Все, - задумчиво произносит пилот, который играет черными. - На Земле
может случиться все.
- А вот Коровин, знакомый-то мой, он твердо уверен: ничего неожиданного
на Земле произойти не может...
Когда Коровин говорил это, он всегда улыбался, словно извиняясь. У
Андрея были добрые пухлые губы, и когда он улыбался, то открывались отличные
зубы, такие белые, что голубоватыми казались. А глаза у него и взаправду
голубые, только они щурились от улыбки, будто от собственного света ее.
И сейчас губы Коровина тоже были раздвинуты, и виднелись зубы белые,
даже голубые, а глаза прикрыты,
Но Коровин не улыбался, Он был мертв.
Был мертв минуту...
Две... Пять...
Над лесом пронесся аграплан.
А тем временем прошли восьмая, девятая минуты.
Десятая...
Аграплан завис снижаясь.
И десятая минута прошла. Теперь Андрей Коровин был по-настоящему мертв.
Его уже не спасли бы все друзья в мире. Те друзья, которые в эту минуту еще
говорили о нем "есть" и называли по имени,
Имена долговечнее. Это относится не только к людям. Стрельба пережила
лук и стрелы, слово "корабль" уже столетие не вызывает представления о
водном транспорте. Или "лаборатория"...
Кедрин медленно повел глазами слева направо, как читают. Современник
дизельного океанского корабля, пожалуй, не догадался бы, что попал в
лабораторию. Приборы, аппараты, инструменты, посуда - где они? Глубокие
кресла, зеленая ветка в тяжелой вазе, мягкие тона стен, выбранные Кедриным
на сегодня, на одной картина: "Греза о познании". Все. Окно во всю стену, и
за ним - деревья, зеленоватый свет лесного полудня.
И все же это лаборатория - место, где работают. Здесь ищут и находят
новые конструкции портативных точечных излучателей. Они нужны для аппаратуры
дальней наземной, подводной, планетарной и стелларной связи. Аппараты связи
конструируются в других лабораториях института. Здесь - только точечные
излучатели. Но зато все, кто занимается точечными излучателями, работают в
этом секторе. Двое из них - в этой лаборатории. Придумывают, конструируют,
моделируют...
Именно моделируют. Все в мере, весе и числе - как, по слухам, сказал
еще Пифагор. Можно подумать, что он предугадал электронное моделирование. Не
надо выдувать, паять, собирать схемы. Достаточно пересесть на кресло
справа...
Кресло было занято. Это вывело Кедрина из раздумья. Прошла целая
секунда, пока он вспомнил, почему здесь посторонний.
Велигай сидел боком к Кедрину, вытянув ноги и откинувшись. Он глядел в
окно, тени от листьев дрожали на его лице, круглое, простоватое лицо было
безмятежно, уголки большого рта все еще плавно уходили вверх - человек
улыбался. Потом они дрогнули.
Кедрину понадобилась доля секунды, чтобы сосредоточиться на
прервавшемся было разговоре.
- Здесь принципиальная трудность, - сказал он. - В таком объеме
коллиматорный блок не разместится. Нечего и пробовать. А без него точечного
излучателя, как вы сами понимаете, не получится. Луч будет расходиться под
недопустимым углом, и коэффициент потерь будет...
Он виновато взглянул на Велигая. Тот повервулся к нему, растерянно
приподняв брови:
- Раз принципиальная трудность - значит, нужно принципиально новое
решение. Проще простого. Он поднялся, мягко шагнул к Кедрину и навис над
ним, улыбаясь, впрочем, безмятежно и доброжелательно.
- Вот как, - сказал Кедрин. - А сколько у вас в сумме трех движений?
- Не пробовал, - сказал Велигай, - А сколько вам нужно времени?
- Надо подумать, - протяжно проговорил Кедрин. На самом деле он уже
думал. - Разве что... Бросить вдоль луча скользящее поле? Но это пока
разрабатывалось только теоретически... А что? Может быть, этот объем не так
уж важен?
- А вы вспомните ваш излучатель для стационарного передатчика. Его
габариты.
- Не могу, - сказал Кедрин, - Я eго никогда не видел. Электронную
модель мы дали в машину - на расшифровку, расчеты в материале,
программирование - и в производство. Ладно, подумаем набело...
Он неторопливо перебрался в правое кресло, покинутое посетителем.
Жестом пригласил Велигая присесть рядом;
Кедрин надел на голову массивный шлем, застегнул пряжку. Протянул руку
к пульту, единственному инструменту конструктора. Коснулся включателя.
Вспыхнул индикатор: Элмо - электронный "мозг" - подключился, стал
выслушивать приказания мозга Кедрина, отдал в его распоряжение свою
обширнейшую память, связанную с Оперативным Мемориалом Института,
невообразимую быстроту расчетов.
В Институте связи - институте Слепцова никто не думал невооруженным
мозгом.
Кедрин нажал кнопку - стена напротив засветилась, по ней потекли цифры,
символы, замысловатые кривые... Кедрин прочитывал их, некоторые возвращал, и
они, повинуясь движениям его лежавших на клавиатуре пальцев, проскальзывали
в левый верхний угол стены и там застывали. Потом Кедрин пошевелился в
кресле, отыскивая удобнейшее положение. Стояла тишина, только еле слышный
непрерывный шорох доносился, казалось, отовсюду. Через полчаса Кедрин
глубоко вздохнул, стащил шлем, выключил Элмо, провел рукой по волосам.
- Грубо говоря, здесь еще до моделирования расчетов суток на пять
машинного времени. Зависимых расчетов. Ну, человеческих, что ли... Потом
машина сможет считать сама.
- Пять суток - это много.
- Пока у нас еще нет индивидуальных Элмо. Это впереди. Я в лаборатории
не один...
- Об этом я не подумал, - огорченно признался Велигай. - Может быть,
транслируем данные в Ригу? На центр?
- Нет, - сказал Кедрин. - Это я сделаю сам. Если даже и невыполнимо,
то, во всяком случае, интересно.
- Вы любите рисковать?
- Без риска здесь нельзя. Конструкции не могут стоять на месте. Они
должны совершенствоваться непрерывно. Иначе зачем мы здесь? Так что
поднагрузим пещеру...
Он, усмехаясь, объяснил: комната и в самом деле была пещерой в толще
гигантских вычислителей, скрывавшихся за стенами, потолком, под полом... Они
стояли у окна, и Велигай слушал и глядел на подрагивающую от легкого ветерка
листву, глядел странно: то ли ему трудно было поверить, что гигантские
логические мощности кроются здесь, среди этих обыкновенных деревьев, таких
спокойных и древних, то ли, наоборот, деревья казались ему странными -
они-то остались такими же, как и сотни лет тому назад, троюродные
родственники человечества.
- Пещерные люди, как интересно! - сказал Велигай и снова заулыбался. -
Кстати, а ваш второй пещерный человек...
- Андрей Коровин?
- Он не будет возражать? Он где?
- Он удрал в лес размышлять, - сказал Кедрин, - Вы понимаете, он здесь
не может. Вообще-то он может, но, как только он начинает мыслить,
моментально выключаются вычислители. Это у нас называется "Андрей-эффект".
Стоит ему задуматься, как он нажимает аварийный выключатель рядом с его
креслом - вот.
- Понятно.
- Я его упросил, и теперь он, когда ему хочется посоображать начерно -
без машин, - уходит куда-нибудь. Сегодня он ушел в лес - там тоже можно
что-нибудь крутить в пальцах, вертеть. Минут через двадцать он вернется. -
Кедрин засмеялся, подмигнул Велигаю. - Андрей войдет, сгибаясь под тяжестью
новых идей, и кинется к пульту. Сегодня я дам ему поработать, а уж с утра...
- он взмахнул руками, сжал кулаки. - Нет, чудесно, просто чудесно...
Придется поработать - впору будет прилаживать к голове охлаждение. А
Андрей...
Кедрин не успел досказать. Дверь распахнулась настежь рывком, словно
сработал аварийный механизм. Нарушая все нормы поведения, кто-то остановился
на пороге, поднял к потолку искаженное лицо, высоким голосом прокричал:
- С Андреем несчастье!..
Потом шаги тупо, часто застучали по коридору.
На орбите Трансцербера никаких, происшествий. Капитан Лобов досмотрел
очередной фильм, и теперь пьет чай, поглаживает щеку и поглядывает на
ящичек, в котором, лежит бритва. Капитан Лобов бреется дважды в день. Он
уверяет, что при искусственной гравитации борода у него растет в два раза
скорее, чем на Земле.
Исследователи у приборов разделились на две группы и сидят спиной друг
к другу. Спины одних явственно выражают уверенность в том, что Трансцербер
уже где-то почти в сфере действия приборов. Спины второй группы - что
Трансцербер существует лишь в воображении Герна. Что думает Герн, пока
неизвестно. Герн не на орбите Трансцербера, а в Приземелье, на расстоянии
девяти с лишним миллиардов километров от той точки - уже за пределами
солнечной системы, - где находится в настоящую минуту "Гончий пес" капитана
Лобова.
Инженер Риекст перестал прислушиваться и пошел осмотреть контрольную
систему. Вероятно, он сделал это, вспомнив поговорку: "Лучше однажды
увидеть, чем сто раз услышать".
Что касается пилотов, то каждый из них лишился двух пешек и одной
легкой фигуры. Белые получили несколько лучшую позицию, но черные полны
оптимизма и вскрывают центр.
Кедрин стоял не шевелясь. Его охватила оторопь.
Глаза Андрея были почти закрыты. Из-под век виднелись полушарие радужки
и край зрачка: неподвижные, неживые и странно-внимательные. От них
невозможно было укрыться, словно они нарисованы глядящими на него, Кедрина.
Но страшнее была раздувшаяся, огромная, нечеловеческая вроде нога трупа.
Усилием воли, потребовавшим от него напряжения, Кедрин на мгновение
оторвал свой взгляд от мертвеца. Он озирался, но не замечал будто ни лесной
поляны, ни аграплана Службы Жизни, ни крошечного, только что выросшего
домика, ни людей. Но одновременно он видел все это и никак не мог связать в
сознании смерть своего сверстника и все остальное, оставшееся на Земле таким
же.
И когда Кедрин опять встретился взглядом с глазами Андрея, то замахал
руками, отгоняя от себя невыносимое, противоестественное видение,
повернулся, побежал к привезшей его лодке плотно прижался к ее борту, словно
кто-то собирался оторвать его силой.
Слепцов, глава института, как будто вовсе и не заметил его странных
действий; он сидел неподвижно на траве, около лодки, смотрел на аграплан, и
глаза его с каждой секундой становились все круглее.
Велигай, который, наверное, был невозмутим, разговаривал со стоявшими
поодаль людьми в белой униформе Службы Жизни. При его приближении они
перестали укладывать в аграплан какие-то ящички и свертки. Велигай что-то
говорил, люди отвечали - порознь и все вместе, головы их были понуро
наклонены, движения были движениями виноватых людей.
Постояв рядом с молчащим Слепцовым и встретив, наконец, его взгляд,
Кедрин резко повернулся, кинулся к группе людей в белом, словно они-то и
были единственными виновниками смерти Коровина. Но на полпути Кедрин почти
остановился и подошел к высокому медику в белом будто поневоле.
- Что же это? - тихо спросил Кедрин.
Плечи высокого передернулись, он хотел было ответить, и вдруг лицо его
исказилось гримасой, и давно забытым движением отчаяния медик швырнул оземь
клубок каких-то проводов и шлангов, которые держал в руке. Опомнившись, он
подобрал брошенное и повернулся к машине, но Кедрин заступил ему путь.
- Что же это?
- Я уже объяснил... - ответил, наконец, медик. Он сделал это почти не
разжимая губ, только повел головой в сторону Велигая и попытался отстранить
Кедрина. - Дайте мне пройти...
- Нет, - сказал Кедрин, резким движением отбросив его руку. - Вы
объясните мне, мне. Ведь не может быть, что он умер! Так не бывает, слышите!
Мы все знаем, что так не бывает. Никто не поверит...
- Умер, - угрюмо сказал медик. - Мы сами...
Он не договорил и схватил Кедрина за плечи: ему показалось, что тот
падает. Но конструктор вырвался.
- Не трогайте меня! Где ваши сто процентов гарантии, если погиб
человек? Где? Мы знаем, что такое сто процентов. Зачем Служба Жизни, если
люди могут вот так умирать? Вы не смогли вернуть человеку жизнь! В наши дни!
Он кричал еще, и все угрюмо смотрели на него. Слепцов медленно подошел
к Кедрину и обнял его за плечи.
- Нет, мальчик мой, - тихо, как будто нерешительно сказал он, - Служба
Жизни есть Служба Жизни. Они больше не допустят такого. Они станут охранять
нас бдительнее. Эта гибель научит их... Я ведь просил Службу Жизни следить
за нашим институтом особо... Я взял вас мальчиками, избавил от всего
постороннего, от всяких волнений - только думать должны были вы,
конструировать и вычислять. Это самый совершенный, единственный институт на
Земле... А он умер. Нет, - прервал Слепцов самого себя, и по сторонам его
рта залегли прямые складки.-Нет. Все-таки у нас могучая Служба Жизни.
Недаром над всей планетой висят ее дирижабли и аграпланы.
- Конечно, недаром, - сказал Велигай.
- Вот мне - восемьдесят два. И я знал: мне гарантировано сто тридцать -
сто тридцать пять, и я проживу эти сто тридцать пять...
- Безусловно.
- Но это, думал я, только начало! - Слепцов гремел. - Настоящий
прогресс человека начнется теперь. Не заботясь ни о чем, он сможет тем
сильнее упражнять свой мозг, сможет познавать самые трудные тайны природы.
- Как это правильно! - сказал Велигай, и Кедрин внимательно посмотрел
на него: ему почудилось что-то, но Велигай был абсолютно серьезен, и все так
же наивно глядели его глаза. - Как правильно!
- Что правильно? - переспросил Слепцов. - Откуда вы?
- Из Приземелья.
- Тогда вам этого не понять, - сказал Слепцов. - Человек не должен
бояться смерти. Даже думать о ней. А там у вас... - он махнул рукой. -
Убожество автоматики, этот дикий архаизм - ручной труд, и на каждом шагу
опасности... А для человека прошло время подвергаться опасностям. Так считаю
я. Но, значит, я не прав? - его голос перешел в крик. - Значит, я ошибался?!
Двое медиков подошли к Слепцову сзади, в руках одного завертелся тускло
отблескивавший диск, и Слепцов умолк, шагнул назад, его подхватили, понесли
к лодке. Глаза его закрылись, он спал. Высокий медик уже подносил крутящийся
приборчик к голове Кедрина.
- Вас не нужно выключить? - спросил медик у Велигая. - Вы перенесете
нервное напряжение? Может быть, сон не помешал бы вам.
- Я перенесу, - спокойно ответил Велигай.
- Вы ведь понимаете, что мы...
- Я понимаю, не беспокойтесь. А как вы объясняете?
- У Коровина паралич сердца по каким-то пока непонятным причинам. И
прошел слишком долгий срок. Девяносто процентов за то, что необратимые
изменения зашли слишком далеко. Вы ведь знаете работу нашей службы?
- В общем как и все.
- Принцип таков... - медик швырнул, наконец, шланги в машину, вытер
руки платком, смоченным голубоватой жидкостью из флакона. - Каждый человек
носит наш медифор. Вот и вы... Нет, он у вас другой конструкции.
- А это не имеет значения. У меня приземельский. Итак?
- Итак, - сказал медик, поднося руки к дискам высокочастотного
стерилизатора. - Назначение медифоров, в просторечии браслетов, понятно:
постоянная информация соответствующей станции о состоянии здоровья человека
- это раз. Прибор контролирует биотоки. Когда они в норме - все спокойно.
Если нарушение, на станции включается диагност и в медифор идет сигнал.
Тогда медифор начинает соответствующим образом влиять на нужную функцию
организма, заставляет органы усилить или ослабить их деятельность. Это
вторая функция. На Земле - тридцать миллиардов человек, и каждый из них на
контроле.
- Вы спокойный человек.
- Мне хочется выть.
- Кстати, почему их усыпили вы, а не станция?
- Нервное напряжение в наше время - напряжение поиска, творчества,
работы. Не усыплять же ученого за пультом. Наоборот, станция через медифор
его стимулирует. .Мы не влияем на деятельность коры. Абсолютно исключено.
Мозг священен.
- Согласен, - кивнул Велигай. - Что ж, я подожду, пока они проснутся.
Так почему все-таки паралич сердца? И вы опоздали?
- Мы знаем лишь одно: он упал в глубокую яму - бывший колодец,
очевидно, века двадцатого или девятнадцатого. При падении повредил медифор.
Не настолько, впрочем, чтобы мы не приняли сигналов. Но сигналы были
искажены. Мы нашли его, когда было уже поздно.
- Но он не разбился...
- Нет, в том-то и дело. Мы сделали секцию... - медик кивнул в сторону
розового домика. - Может быть, разберемся на станции.
- Боюсь, - медленно произнес Велигай, - что не разберетесь и там.
Медик поднял брови, но кто-то из коллег окликнул ero:
- Все собрано, летим.
- Уничтожьте дом.
- Ах, да.
Второй медик вытащил из машины баллончик, ушел к розовому домику.
Раздалось громкое шипение. Дом опал, съежился, розовые струйки поднялись к
вершинам деревьев. Через минуту на том месте, где только что возвышался
домик, осталась кучка пыли.
- Если хотите осмотреть, колодец там, метрах в четырехстах. Всего
лучшего...
Дверцы захлопнулись. Аграплан бесшумно ушел вверх и полетел в сторону,
где высоко над землей висел вакуум-дирижабль, пост Службы Жизни.
На поляне, у лодки, остались трое. Двое еще мирно спали, глубоко и
ровно дыша. Третий взглянул на часы.
- Да, - пробормотал он, задумчиво поглядывая на спящих. - Что же,
пожалуй. Это давний наш спор, Слепцов, хотя мы и не знали друг друга в лицо.
Кедрин проснулся первым. Потянулся, улыбаясь Велигаю:
- Знаете, я только что набрел на прекрасное решение... - Он умолк и
внезапно заплакал, как человек, которому не приходилось плакать ни разу в
жизни. - Ведь не они виноваты - я... Если бы я не отсылал его думать
подальше от лаборатории... Пусть бы он выключал Элмо хоть сто раз на день,
но зато ничего бы не произошло, ничего бы... - Внезапно он вскочил. - Все
равно не верю. Тут что-то не так. Это не просто так... Это что-то значит -
такая смерть...
- Да, - сказал Велигай. - Вот это правильно. Такая смерть что-то
значит.
- Молодой, смелый, талантливый конструктор...
- Да. Только смелый ли?
- Разве мы не смелые?
- Не знаю, - сказал Велигай. - Вы не знаете страха, это верно.
- Вот именно...
- Не знать, не встречать опасности - это одно. Встретив, преодолеть -
другое. Так считаем мы.
- Не понимаю.
- Поймете. Только не сейчас. И не здесь. Но вы поймете. А пока не
бойтесь умереть. - Велигай безмятежно улыбнулся. - Бойтесь умереть зря.
- Бояться смерти, - сказал Кедрин, - это естественно, говорит наш
учитель Слепцов.
- И вы с ним соглашались?
- Почему же нет?
- Вы, Кедрин, хотите сами решить для себя все эти проблемы...
- Я все делаю сам.
- Посоветую, с чего начать. Отвыкните бояться. Кстати, отдайте наш
заказ в другую лабораторию. Или, еще лучше, передайте свою лабораторию
другим. Со всеми проблемами.
- Отдать такую проблему? Лучшей у меня никогда...
- Проблем хватит на век человечества. Все равно сейчас вам скользящих
полей не решить. Встряски, подобные пережитой вами, не проходят бесследно.
- Я могу решать хоть сейчас. Одну минуту, - сказал Кедрин. - Одну
минуту...
Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. На лбу Кедрина проступили
вены, лицо покраснело. Потом он открыл глаза - в них было недоумение.
- Не могу, - тихо признался он. - Никак не могу отключиться от этого...
- Вам надо отдохнуть. И не здесь. Совсем в других местах. Как говорят
медики, смените климат. И образ жизни. Вы один?
- То есть... А, понимаю. Я давно один. Мне никогда не хотелось уходить
из института, - сказал Кедрин.
- В свое время всем нам начинает чего-то хотеться. Кстати, сейчас мне
хочется есть. С собой у меня ничего нет, а я привык обедать в три часа по
нашему времени. Пора будить вашего коллегу...
Слепцов медленно открыл глаза, сел, огляделся, торопливо вскочил и
медленно уселся вновь.
- Да, все так, - тихо сказал он. - Это вы привезли нас сюда? Я хотел бы
улететь отсюда... домой. Я себя не очень хорошо чувствую. Это ведь ваша
лодка?
- Разумеется, - с готовностью сказал Велигай. - Летим немедленно.
- Только я попрошу вас - пониже. Не надо забираться высокo. В самом
первом эшелоне, прошу убедительно.
- О, конечно, - сказал Велигай. - Только невысоко. В самом первом
эшелоне.
На орбите Трансцербера еще ничего не случилось. Капитан Лобов побрился.
Бритва уложена на место. Сейчас он стоит около пульта, и часы вслух
отсчитывают секунды, оставшиеся до очередного поворота, потому что "Гончий
пес" идет поисковым зигзагом.
Инженер Риекст занял свое место у контрольного блока. Во время поворота
он будет, как это и полагается, следить за работой автоматики. Он тоже
слушает отсчет секунд и на всякий лучай каждую цифру негромко повторяет
вслух.
Исследователи утонули в противоперегрузочных устройствах около своих
приборов. Приборы приверженцев Трансцербера будто собираются что-то
показать. Впрочем, противники Герна клянутся, что их приборы вовсе и не
думают показать хоть что-либо, кроме свободного пространства. За исключением
одного прибора, который, по-видимому, случайно переориентировался в сторону
Земли, видной отсюда лишь при максимальном усилении.
Пилоты оставили шахматный столик и сидят по местам. Фигуры на столике
тоже стоят по местам. Уже ясно вырисовывается атака на белого короля,
который остался без рокировки. Впрочем, пока атака отложена, пальцы пилотов
лежат на пульте. Семь до поворота... Шесть до поворота... Все спокойно.
Впереди волны изламывались. Гребни их, торопясь, опережали основания и
обрушивались вниз, разбивались и таяли, оставляя в воздухе радужный туман
водяной пыли. Остров то скрывался в этом тумане, то выныривал, словно
сталкивал мятущуюся воду крутыми боками пирамидальной, усеченной вершиной
горы. Остров медленно приближался. Кедрин крепко вцепился пальцами в края
доски. Наступал решительный момент. Сзади наплывала волна, мрачная как туча.
Она была еще монолитной, молекулы ее двигались в полном согласии, и тем
страшнее казалась волна снизу, из зыбкой водяной долины.
Он медленно вполз на доску - сначала грудью, потом животом. Волна
исподтишка подлезала под доску, поднимая Кедрина все выше. Остров рос на
глазах. Тогда Кедрин, подобрав ноги, встал на четвереньки. Он почувствовал,
как волна понесла его вперед, все убыстряя бег, и, медленно выпрямив колени,
Кедрин встал во весь рост, раскинул руки и полетел, балансируя на доске,
помчался сквозь радужный блеск, сквозь свой торжествующий, никому не слышный
крик.
Волна оставила его на песке. Он лежал ничком, потом перевернулся на
спину. Сел. Покрутил головой и улыбнулся. Набегала новая волна, и он встал и
пошел от воды. Пройдя десяток метров, оглянулся.
Волны все так же катились, подгоняемые молодым, свежим ветром,
изламывались, и падали, и снова вздымались. На досках, на аквапланах и
лыжах, на размашистых катамаранах, в прозрачных шарах, на вогнутых
платформах, на узких лодках с яркими, развевающимися, хлопающими и
надувающимися парусами - на всем, что могло держаться на воде и взлетать на
ее гребни, от берега к берегу мчались, стремились радостные, улыбающиеся,
неслышно кричащие, ликующие люди, выносились на песок и, отдышавшись, вновь
устремлялись в океан.
Кедрин глядел и улыбался. Потом он вспомнил, что скоро ужин, а завтра -
завтра он начнет работать в группе обслуживания морского порта.
Он медленно пошел к сияющему огнями поселку.
Женщина обогнала его и на миг оглянулась. Затем, торопясь, пошла
дальше. Женщина была очень красива. Чудесные глаза, размахнутые, как крылья.
Было бы хорошо подойти к ней и сказать то, что в таких случаях столетиями
приходило на язык всем: "Мне кажется, мы уже встречались когда-то..."
Впрочем, глупо.
Женщина ушла вверх. Пожалуй, время ужинать.
Текст приводится по: "Искатель" NoNo 2-5 за 1964 год
OCR: Александр Романов
---------------------------------------------------------------
Научно-фантастическая повесть
Герну, которого многие астрономы Земли называют своим учителем, удалось
с помощью гравителескопа обнаружить то, что он считал Трансцербером. С этого
все и началось. Открытие неизвестного небесного тела под боком, на окраине
солнечной системы - за Плутоном и Цербером, - всколыхнуло умы астрофизикоз и
космологов. Кое-кто из ученых вообще сомневался в существовании
Трансцербера. Его не наблюдал никто до Герна и никто после него.
Однако никто из ученых смежных и далеких астрофизике наук не сомневался
в том, что за орбитой Цербера есть "нечто", открытое Герном. Ведь не кто
иной, как Герн, с помощью своего гравителескопа установил в свое время связь
с "Джордано". А корабль считали погибшим в течение полутора лет, и так оно
почти и было. Возможно, конечно, Герна подвела аппаратура. Но это-то и
казалось самым невероятным.
И вот "Гончий пес" под вымпелом капитана Лобова выходит на орбиту
гипотетического Трансцербера. Исследователи заняты у приборов. Пилоты
устроились за шахматным столиком. Капитан Лобов - в кают-компании. Он для
своего собственного удовольствия крутит старые фильмы. Инженер Риекст,
который впервые летит на подобного типа корабле, боясь увидеть улыбки на
лицах старожилов "Гончего пса", не впервые уже старается расслышать, как
работают диагравионные двигатели. Работают они совершенно бесшумно. Кстати,
именно это обстоятельство и заставляет Риекста напрягать слух.
Один из исследователей отрывает взгляд от экрана и негромко произносит:
- А считать придется много. Сюда бы хорошего вычислителя... Вот у меня
на Земле знакомый парень, Андрей Коровин. Воспитанник самого Слепцова.
Удивительно даже: сам Слепцов смотрит на Андрея, а в глазах у него восторг.
Не хотелось бы мне, чтобы с Коровиным, ну, случилось что-нибудь...
- Что может случиться на Земле? - бормочет другой исследователь.
- Все, - задумчиво произносит пилот, который играет черными. - На Земле
может случиться все.
- А вот Коровин, знакомый-то мой, он твердо уверен: ничего неожиданного
на Земле произойти не может...
Когда Коровин говорил это, он всегда улыбался, словно извиняясь. У
Андрея были добрые пухлые губы, и когда он улыбался, то открывались отличные
зубы, такие белые, что голубоватыми казались. А глаза у него и взаправду
голубые, только они щурились от улыбки, будто от собственного света ее.
И сейчас губы Коровина тоже были раздвинуты, и виднелись зубы белые,
даже голубые, а глаза прикрыты,
Но Коровин не улыбался, Он был мертв.
Был мертв минуту...
Две... Пять...
Над лесом пронесся аграплан.
А тем временем прошли восьмая, девятая минуты.
Десятая...
Аграплан завис снижаясь.
И десятая минута прошла. Теперь Андрей Коровин был по-настоящему мертв.
Его уже не спасли бы все друзья в мире. Те друзья, которые в эту минуту еще
говорили о нем "есть" и называли по имени,
Имена долговечнее. Это относится не только к людям. Стрельба пережила
лук и стрелы, слово "корабль" уже столетие не вызывает представления о
водном транспорте. Или "лаборатория"...
Кедрин медленно повел глазами слева направо, как читают. Современник
дизельного океанского корабля, пожалуй, не догадался бы, что попал в
лабораторию. Приборы, аппараты, инструменты, посуда - где они? Глубокие
кресла, зеленая ветка в тяжелой вазе, мягкие тона стен, выбранные Кедриным
на сегодня, на одной картина: "Греза о познании". Все. Окно во всю стену, и
за ним - деревья, зеленоватый свет лесного полудня.
И все же это лаборатория - место, где работают. Здесь ищут и находят
новые конструкции портативных точечных излучателей. Они нужны для аппаратуры
дальней наземной, подводной, планетарной и стелларной связи. Аппараты связи
конструируются в других лабораториях института. Здесь - только точечные
излучатели. Но зато все, кто занимается точечными излучателями, работают в
этом секторе. Двое из них - в этой лаборатории. Придумывают, конструируют,
моделируют...
Именно моделируют. Все в мере, весе и числе - как, по слухам, сказал
еще Пифагор. Можно подумать, что он предугадал электронное моделирование. Не
надо выдувать, паять, собирать схемы. Достаточно пересесть на кресло
справа...
Кресло было занято. Это вывело Кедрина из раздумья. Прошла целая
секунда, пока он вспомнил, почему здесь посторонний.
Велигай сидел боком к Кедрину, вытянув ноги и откинувшись. Он глядел в
окно, тени от листьев дрожали на его лице, круглое, простоватое лицо было
безмятежно, уголки большого рта все еще плавно уходили вверх - человек
улыбался. Потом они дрогнули.
Кедрину понадобилась доля секунды, чтобы сосредоточиться на
прервавшемся было разговоре.
- Здесь принципиальная трудность, - сказал он. - В таком объеме
коллиматорный блок не разместится. Нечего и пробовать. А без него точечного
излучателя, как вы сами понимаете, не получится. Луч будет расходиться под
недопустимым углом, и коэффициент потерь будет...
Он виновато взглянул на Велигая. Тот повервулся к нему, растерянно
приподняв брови:
- Раз принципиальная трудность - значит, нужно принципиально новое
решение. Проще простого. Он поднялся, мягко шагнул к Кедрину и навис над
ним, улыбаясь, впрочем, безмятежно и доброжелательно.
- Вот как, - сказал Кедрин. - А сколько у вас в сумме трех движений?
- Не пробовал, - сказал Велигай, - А сколько вам нужно времени?
- Надо подумать, - протяжно проговорил Кедрин. На самом деле он уже
думал. - Разве что... Бросить вдоль луча скользящее поле? Но это пока
разрабатывалось только теоретически... А что? Может быть, этот объем не так
уж важен?
- А вы вспомните ваш излучатель для стационарного передатчика. Его
габариты.
- Не могу, - сказал Кедрин, - Я eго никогда не видел. Электронную
модель мы дали в машину - на расшифровку, расчеты в материале,
программирование - и в производство. Ладно, подумаем набело...
Он неторопливо перебрался в правое кресло, покинутое посетителем.
Жестом пригласил Велигая присесть рядом;
Кедрин надел на голову массивный шлем, застегнул пряжку. Протянул руку
к пульту, единственному инструменту конструктора. Коснулся включателя.
Вспыхнул индикатор: Элмо - электронный "мозг" - подключился, стал
выслушивать приказания мозга Кедрина, отдал в его распоряжение свою
обширнейшую память, связанную с Оперативным Мемориалом Института,
невообразимую быстроту расчетов.
В Институте связи - институте Слепцова никто не думал невооруженным
мозгом.
Кедрин нажал кнопку - стена напротив засветилась, по ней потекли цифры,
символы, замысловатые кривые... Кедрин прочитывал их, некоторые возвращал, и
они, повинуясь движениям его лежавших на клавиатуре пальцев, проскальзывали
в левый верхний угол стены и там застывали. Потом Кедрин пошевелился в
кресле, отыскивая удобнейшее положение. Стояла тишина, только еле слышный
непрерывный шорох доносился, казалось, отовсюду. Через полчаса Кедрин
глубоко вздохнул, стащил шлем, выключил Элмо, провел рукой по волосам.
- Грубо говоря, здесь еще до моделирования расчетов суток на пять
машинного времени. Зависимых расчетов. Ну, человеческих, что ли... Потом
машина сможет считать сама.
- Пять суток - это много.
- Пока у нас еще нет индивидуальных Элмо. Это впереди. Я в лаборатории
не один...
- Об этом я не подумал, - огорченно признался Велигай. - Может быть,
транслируем данные в Ригу? На центр?
- Нет, - сказал Кедрин. - Это я сделаю сам. Если даже и невыполнимо,
то, во всяком случае, интересно.
- Вы любите рисковать?
- Без риска здесь нельзя. Конструкции не могут стоять на месте. Они
должны совершенствоваться непрерывно. Иначе зачем мы здесь? Так что
поднагрузим пещеру...
Он, усмехаясь, объяснил: комната и в самом деле была пещерой в толще
гигантских вычислителей, скрывавшихся за стенами, потолком, под полом... Они
стояли у окна, и Велигай слушал и глядел на подрагивающую от легкого ветерка
листву, глядел странно: то ли ему трудно было поверить, что гигантские
логические мощности кроются здесь, среди этих обыкновенных деревьев, таких
спокойных и древних, то ли, наоборот, деревья казались ему странными -
они-то остались такими же, как и сотни лет тому назад, троюродные
родственники человечества.
- Пещерные люди, как интересно! - сказал Велигай и снова заулыбался. -
Кстати, а ваш второй пещерный человек...
- Андрей Коровин?
- Он не будет возражать? Он где?
- Он удрал в лес размышлять, - сказал Кедрин, - Вы понимаете, он здесь
не может. Вообще-то он может, но, как только он начинает мыслить,
моментально выключаются вычислители. Это у нас называется "Андрей-эффект".
Стоит ему задуматься, как он нажимает аварийный выключатель рядом с его
креслом - вот.
- Понятно.
- Я его упросил, и теперь он, когда ему хочется посоображать начерно -
без машин, - уходит куда-нибудь. Сегодня он ушел в лес - там тоже можно
что-нибудь крутить в пальцах, вертеть. Минут через двадцать он вернется. -
Кедрин засмеялся, подмигнул Велигаю. - Андрей войдет, сгибаясь под тяжестью
новых идей, и кинется к пульту. Сегодня я дам ему поработать, а уж с утра...
- он взмахнул руками, сжал кулаки. - Нет, чудесно, просто чудесно...
Придется поработать - впору будет прилаживать к голове охлаждение. А
Андрей...
Кедрин не успел досказать. Дверь распахнулась настежь рывком, словно
сработал аварийный механизм. Нарушая все нормы поведения, кто-то остановился
на пороге, поднял к потолку искаженное лицо, высоким голосом прокричал:
- С Андреем несчастье!..
Потом шаги тупо, часто застучали по коридору.
На орбите Трансцербера никаких, происшествий. Капитан Лобов досмотрел
очередной фильм, и теперь пьет чай, поглаживает щеку и поглядывает на
ящичек, в котором, лежит бритва. Капитан Лобов бреется дважды в день. Он
уверяет, что при искусственной гравитации борода у него растет в два раза
скорее, чем на Земле.
Исследователи у приборов разделились на две группы и сидят спиной друг
к другу. Спины одних явственно выражают уверенность в том, что Трансцербер
уже где-то почти в сфере действия приборов. Спины второй группы - что
Трансцербер существует лишь в воображении Герна. Что думает Герн, пока
неизвестно. Герн не на орбите Трансцербера, а в Приземелье, на расстоянии
девяти с лишним миллиардов километров от той точки - уже за пределами
солнечной системы, - где находится в настоящую минуту "Гончий пес" капитана
Лобова.
Инженер Риекст перестал прислушиваться и пошел осмотреть контрольную
систему. Вероятно, он сделал это, вспомнив поговорку: "Лучше однажды
увидеть, чем сто раз услышать".
Что касается пилотов, то каждый из них лишился двух пешек и одной
легкой фигуры. Белые получили несколько лучшую позицию, но черные полны
оптимизма и вскрывают центр.
Кедрин стоял не шевелясь. Его охватила оторопь.
Глаза Андрея были почти закрыты. Из-под век виднелись полушарие радужки
и край зрачка: неподвижные, неживые и странно-внимательные. От них
невозможно было укрыться, словно они нарисованы глядящими на него, Кедрина.
Но страшнее была раздувшаяся, огромная, нечеловеческая вроде нога трупа.
Усилием воли, потребовавшим от него напряжения, Кедрин на мгновение
оторвал свой взгляд от мертвеца. Он озирался, но не замечал будто ни лесной
поляны, ни аграплана Службы Жизни, ни крошечного, только что выросшего
домика, ни людей. Но одновременно он видел все это и никак не мог связать в
сознании смерть своего сверстника и все остальное, оставшееся на Земле таким
же.
И когда Кедрин опять встретился взглядом с глазами Андрея, то замахал
руками, отгоняя от себя невыносимое, противоестественное видение,
повернулся, побежал к привезшей его лодке плотно прижался к ее борту, словно
кто-то собирался оторвать его силой.
Слепцов, глава института, как будто вовсе и не заметил его странных
действий; он сидел неподвижно на траве, около лодки, смотрел на аграплан, и
глаза его с каждой секундой становились все круглее.
Велигай, который, наверное, был невозмутим, разговаривал со стоявшими
поодаль людьми в белой униформе Службы Жизни. При его приближении они
перестали укладывать в аграплан какие-то ящички и свертки. Велигай что-то
говорил, люди отвечали - порознь и все вместе, головы их были понуро
наклонены, движения были движениями виноватых людей.
Постояв рядом с молчащим Слепцовым и встретив, наконец, его взгляд,
Кедрин резко повернулся, кинулся к группе людей в белом, словно они-то и
были единственными виновниками смерти Коровина. Но на полпути Кедрин почти
остановился и подошел к высокому медику в белом будто поневоле.
- Что же это? - тихо спросил Кедрин.
Плечи высокого передернулись, он хотел было ответить, и вдруг лицо его
исказилось гримасой, и давно забытым движением отчаяния медик швырнул оземь
клубок каких-то проводов и шлангов, которые держал в руке. Опомнившись, он
подобрал брошенное и повернулся к машине, но Кедрин заступил ему путь.
- Что же это?
- Я уже объяснил... - ответил, наконец, медик. Он сделал это почти не
разжимая губ, только повел головой в сторону Велигая и попытался отстранить
Кедрина. - Дайте мне пройти...
- Нет, - сказал Кедрин, резким движением отбросив его руку. - Вы
объясните мне, мне. Ведь не может быть, что он умер! Так не бывает, слышите!
Мы все знаем, что так не бывает. Никто не поверит...
- Умер, - угрюмо сказал медик. - Мы сами...
Он не договорил и схватил Кедрина за плечи: ему показалось, что тот
падает. Но конструктор вырвался.
- Не трогайте меня! Где ваши сто процентов гарантии, если погиб
человек? Где? Мы знаем, что такое сто процентов. Зачем Служба Жизни, если
люди могут вот так умирать? Вы не смогли вернуть человеку жизнь! В наши дни!
Он кричал еще, и все угрюмо смотрели на него. Слепцов медленно подошел
к Кедрину и обнял его за плечи.
- Нет, мальчик мой, - тихо, как будто нерешительно сказал он, - Служба
Жизни есть Служба Жизни. Они больше не допустят такого. Они станут охранять
нас бдительнее. Эта гибель научит их... Я ведь просил Службу Жизни следить
за нашим институтом особо... Я взял вас мальчиками, избавил от всего
постороннего, от всяких волнений - только думать должны были вы,
конструировать и вычислять. Это самый совершенный, единственный институт на
Земле... А он умер. Нет, - прервал Слепцов самого себя, и по сторонам его
рта залегли прямые складки.-Нет. Все-таки у нас могучая Служба Жизни.
Недаром над всей планетой висят ее дирижабли и аграпланы.
- Конечно, недаром, - сказал Велигай.
- Вот мне - восемьдесят два. И я знал: мне гарантировано сто тридцать -
сто тридцать пять, и я проживу эти сто тридцать пять...
- Безусловно.
- Но это, думал я, только начало! - Слепцов гремел. - Настоящий
прогресс человека начнется теперь. Не заботясь ни о чем, он сможет тем
сильнее упражнять свой мозг, сможет познавать самые трудные тайны природы.
- Как это правильно! - сказал Велигай, и Кедрин внимательно посмотрел
на него: ему почудилось что-то, но Велигай был абсолютно серьезен, и все так
же наивно глядели его глаза. - Как правильно!
- Что правильно? - переспросил Слепцов. - Откуда вы?
- Из Приземелья.
- Тогда вам этого не понять, - сказал Слепцов. - Человек не должен
бояться смерти. Даже думать о ней. А там у вас... - он махнул рукой. -
Убожество автоматики, этот дикий архаизм - ручной труд, и на каждом шагу
опасности... А для человека прошло время подвергаться опасностям. Так считаю
я. Но, значит, я не прав? - его голос перешел в крик. - Значит, я ошибался?!
Двое медиков подошли к Слепцову сзади, в руках одного завертелся тускло
отблескивавший диск, и Слепцов умолк, шагнул назад, его подхватили, понесли
к лодке. Глаза его закрылись, он спал. Высокий медик уже подносил крутящийся
приборчик к голове Кедрина.
- Вас не нужно выключить? - спросил медик у Велигая. - Вы перенесете
нервное напряжение? Может быть, сон не помешал бы вам.
- Я перенесу, - спокойно ответил Велигай.
- Вы ведь понимаете, что мы...
- Я понимаю, не беспокойтесь. А как вы объясняете?
- У Коровина паралич сердца по каким-то пока непонятным причинам. И
прошел слишком долгий срок. Девяносто процентов за то, что необратимые
изменения зашли слишком далеко. Вы ведь знаете работу нашей службы?
- В общем как и все.
- Принцип таков... - медик швырнул, наконец, шланги в машину, вытер
руки платком, смоченным голубоватой жидкостью из флакона. - Каждый человек
носит наш медифор. Вот и вы... Нет, он у вас другой конструкции.
- А это не имеет значения. У меня приземельский. Итак?
- Итак, - сказал медик, поднося руки к дискам высокочастотного
стерилизатора. - Назначение медифоров, в просторечии браслетов, понятно:
постоянная информация соответствующей станции о состоянии здоровья человека
- это раз. Прибор контролирует биотоки. Когда они в норме - все спокойно.
Если нарушение, на станции включается диагност и в медифор идет сигнал.
Тогда медифор начинает соответствующим образом влиять на нужную функцию
организма, заставляет органы усилить или ослабить их деятельность. Это
вторая функция. На Земле - тридцать миллиардов человек, и каждый из них на
контроле.
- Вы спокойный человек.
- Мне хочется выть.
- Кстати, почему их усыпили вы, а не станция?
- Нервное напряжение в наше время - напряжение поиска, творчества,
работы. Не усыплять же ученого за пультом. Наоборот, станция через медифор
его стимулирует. .Мы не влияем на деятельность коры. Абсолютно исключено.
Мозг священен.
- Согласен, - кивнул Велигай. - Что ж, я подожду, пока они проснутся.
Так почему все-таки паралич сердца? И вы опоздали?
- Мы знаем лишь одно: он упал в глубокую яму - бывший колодец,
очевидно, века двадцатого или девятнадцатого. При падении повредил медифор.
Не настолько, впрочем, чтобы мы не приняли сигналов. Но сигналы были
искажены. Мы нашли его, когда было уже поздно.
- Но он не разбился...
- Нет, в том-то и дело. Мы сделали секцию... - медик кивнул в сторону
розового домика. - Может быть, разберемся на станции.
- Боюсь, - медленно произнес Велигай, - что не разберетесь и там.
Медик поднял брови, но кто-то из коллег окликнул ero:
- Все собрано, летим.
- Уничтожьте дом.
- Ах, да.
Второй медик вытащил из машины баллончик, ушел к розовому домику.
Раздалось громкое шипение. Дом опал, съежился, розовые струйки поднялись к
вершинам деревьев. Через минуту на том месте, где только что возвышался
домик, осталась кучка пыли.
- Если хотите осмотреть, колодец там, метрах в четырехстах. Всего
лучшего...
Дверцы захлопнулись. Аграплан бесшумно ушел вверх и полетел в сторону,
где высоко над землей висел вакуум-дирижабль, пост Службы Жизни.
На поляне, у лодки, остались трое. Двое еще мирно спали, глубоко и
ровно дыша. Третий взглянул на часы.
- Да, - пробормотал он, задумчиво поглядывая на спящих. - Что же,
пожалуй. Это давний наш спор, Слепцов, хотя мы и не знали друг друга в лицо.
Кедрин проснулся первым. Потянулся, улыбаясь Велигаю:
- Знаете, я только что набрел на прекрасное решение... - Он умолк и
внезапно заплакал, как человек, которому не приходилось плакать ни разу в
жизни. - Ведь не они виноваты - я... Если бы я не отсылал его думать
подальше от лаборатории... Пусть бы он выключал Элмо хоть сто раз на день,
но зато ничего бы не произошло, ничего бы... - Внезапно он вскочил. - Все
равно не верю. Тут что-то не так. Это не просто так... Это что-то значит -
такая смерть...
- Да, - сказал Велигай. - Вот это правильно. Такая смерть что-то
значит.
- Молодой, смелый, талантливый конструктор...
- Да. Только смелый ли?
- Разве мы не смелые?
- Не знаю, - сказал Велигай. - Вы не знаете страха, это верно.
- Вот именно...
- Не знать, не встречать опасности - это одно. Встретив, преодолеть -
другое. Так считаем мы.
- Не понимаю.
- Поймете. Только не сейчас. И не здесь. Но вы поймете. А пока не
бойтесь умереть. - Велигай безмятежно улыбнулся. - Бойтесь умереть зря.
- Бояться смерти, - сказал Кедрин, - это естественно, говорит наш
учитель Слепцов.
- И вы с ним соглашались?
- Почему же нет?
- Вы, Кедрин, хотите сами решить для себя все эти проблемы...
- Я все делаю сам.
- Посоветую, с чего начать. Отвыкните бояться. Кстати, отдайте наш
заказ в другую лабораторию. Или, еще лучше, передайте свою лабораторию
другим. Со всеми проблемами.
- Отдать такую проблему? Лучшей у меня никогда...
- Проблем хватит на век человечества. Все равно сейчас вам скользящих
полей не решить. Встряски, подобные пережитой вами, не проходят бесследно.
- Я могу решать хоть сейчас. Одну минуту, - сказал Кедрин. - Одну
минуту...
Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. На лбу Кедрина проступили
вены, лицо покраснело. Потом он открыл глаза - в них было недоумение.
- Не могу, - тихо признался он. - Никак не могу отключиться от этого...
- Вам надо отдохнуть. И не здесь. Совсем в других местах. Как говорят
медики, смените климат. И образ жизни. Вы один?
- То есть... А, понимаю. Я давно один. Мне никогда не хотелось уходить
из института, - сказал Кедрин.
- В свое время всем нам начинает чего-то хотеться. Кстати, сейчас мне
хочется есть. С собой у меня ничего нет, а я привык обедать в три часа по
нашему времени. Пора будить вашего коллегу...
Слепцов медленно открыл глаза, сел, огляделся, торопливо вскочил и
медленно уселся вновь.
- Да, все так, - тихо сказал он. - Это вы привезли нас сюда? Я хотел бы
улететь отсюда... домой. Я себя не очень хорошо чувствую. Это ведь ваша
лодка?
- Разумеется, - с готовностью сказал Велигай. - Летим немедленно.
- Только я попрошу вас - пониже. Не надо забираться высокo. В самом
первом эшелоне, прошу убедительно.
- О, конечно, - сказал Велигай. - Только невысоко. В самом первом
эшелоне.
На орбите Трансцербера еще ничего не случилось. Капитан Лобов побрился.
Бритва уложена на место. Сейчас он стоит около пульта, и часы вслух
отсчитывают секунды, оставшиеся до очередного поворота, потому что "Гончий
пес" идет поисковым зигзагом.
Инженер Риекст занял свое место у контрольного блока. Во время поворота
он будет, как это и полагается, следить за работой автоматики. Он тоже
слушает отсчет секунд и на всякий лучай каждую цифру негромко повторяет
вслух.
Исследователи утонули в противоперегрузочных устройствах около своих
приборов. Приборы приверженцев Трансцербера будто собираются что-то
показать. Впрочем, противники Герна клянутся, что их приборы вовсе и не
думают показать хоть что-либо, кроме свободного пространства. За исключением
одного прибора, который, по-видимому, случайно переориентировался в сторону
Земли, видной отсюда лишь при максимальном усилении.
Пилоты оставили шахматный столик и сидят по местам. Фигуры на столике
тоже стоят по местам. Уже ясно вырисовывается атака на белого короля,
который остался без рокировки. Впрочем, пока атака отложена, пальцы пилотов
лежат на пульте. Семь до поворота... Шесть до поворота... Все спокойно.
Впереди волны изламывались. Гребни их, торопясь, опережали основания и
обрушивались вниз, разбивались и таяли, оставляя в воздухе радужный туман
водяной пыли. Остров то скрывался в этом тумане, то выныривал, словно
сталкивал мятущуюся воду крутыми боками пирамидальной, усеченной вершиной
горы. Остров медленно приближался. Кедрин крепко вцепился пальцами в края
доски. Наступал решительный момент. Сзади наплывала волна, мрачная как туча.
Она была еще монолитной, молекулы ее двигались в полном согласии, и тем
страшнее казалась волна снизу, из зыбкой водяной долины.
Он медленно вполз на доску - сначала грудью, потом животом. Волна
исподтишка подлезала под доску, поднимая Кедрина все выше. Остров рос на
глазах. Тогда Кедрин, подобрав ноги, встал на четвереньки. Он почувствовал,
как волна понесла его вперед, все убыстряя бег, и, медленно выпрямив колени,
Кедрин встал во весь рост, раскинул руки и полетел, балансируя на доске,
помчался сквозь радужный блеск, сквозь свой торжествующий, никому не слышный
крик.
Волна оставила его на песке. Он лежал ничком, потом перевернулся на
спину. Сел. Покрутил головой и улыбнулся. Набегала новая волна, и он встал и
пошел от воды. Пройдя десяток метров, оглянулся.
Волны все так же катились, подгоняемые молодым, свежим ветром,
изламывались, и падали, и снова вздымались. На досках, на аквапланах и
лыжах, на размашистых катамаранах, в прозрачных шарах, на вогнутых
платформах, на узких лодках с яркими, развевающимися, хлопающими и
надувающимися парусами - на всем, что могло держаться на воде и взлетать на
ее гребни, от берега к берегу мчались, стремились радостные, улыбающиеся,
неслышно кричащие, ликующие люди, выносились на песок и, отдышавшись, вновь
устремлялись в океан.
Кедрин глядел и улыбался. Потом он вспомнил, что скоро ужин, а завтра -
завтра он начнет работать в группе обслуживания морского порта.
Он медленно пошел к сияющему огнями поселку.
Женщина обогнала его и на миг оглянулась. Затем, торопясь, пошла
дальше. Женщина была очень красива. Чудесные глаза, размахнутые, как крылья.
Было бы хорошо подойти к ней и сказать то, что в таких случаях столетиями
приходило на язык всем: "Мне кажется, мы уже встречались когда-то..."
Впрочем, глупо.
Женщина ушла вверх. Пожалуй, время ужинать.