Миллер Линда Лейл. Рыцари

   Глориана считала, что Дэйн поступил несправедливо по отношению к ней. Она рывком открыла ящик с нарядами и стала перебирать платки, накидки и вуали. Женщинам не разрешалось появляться на людях с непокрытой головой, но Глориане все эти чепцы казались неудобными и нелепыми, поэтому она старалась носить их как можно реже. Закусив губу, Глориана захлопнула крышку сундука, так ничего и не выбрав, затем решительными шагами направилась к двери.
   Было время ужина, и Глориана порядком проголодалась.
   В большом зале были постелены свежие тростниковые циновки, а в воздухе разлился легкий запах ароматических трав, разбросанных по влажному каменному полу: лаванды, шалфея, душицы, мяты и руты. Масляные светильники, на длинных железных цепях подвешенные к крестовинам на потолке, давали неяркий, но ровный свет. За длинным столом, устеленным скатертью, сидели уже собравшиеся гости и солдаты. На столе подносы с жареной олениной, каплунами и кроликами перемежались блюдами с вареной репой и свеклой. В конце зала на возвышении был накрыт другой стол для почетных гостей. За ним обыкновенно ужинал Гарет вместе с Элейной во время ее редких непродолжительных визитов. За этим столом отводились также места для управляющего, шотландца по имени Гамильтон Эгт, и преподобного отца Крадока. Вместе с хозяевами здесь сидели почетные гости и Эдвард с Глорианой.
   Когда Глориана вошла в зал, за небольшим столом на помосте она увидела только Эгга и Крадока. Гарет, как правило, приходил позже, а сегодня, несомненно, и Дэйн составит ему компанию. Глориана ничего не имела против компании своего мужа, но делить трапезу с его любовницей было бы уж слишком.
   Глориана замерла посреди зала, размышляя, то ли уйти, то ли остаться, как вдруг послышались шаги, и в зал вошел Эдвард. Он взял ее за локоть и повел к столу.
   — Не бойся, — прошептал он, угадав ее мысли. — Братья в деревне, наслаждаются вкусом превосходного эля, они вряд ли присоединятся к нам сегодня. А у той женщины болит голова, как мне сообщили, и она будет ужинать в своей комнате. Чтобы немного утешить тебя, могу сказать, что ее разместили довольно далеко от апартаментов Кенбрука.
   Глориана облегченно вздохнула. По крайней мере, на сегодняшний вечер она избавлена от унижения быть публично представленной любовнице собственного мужа. Конечно, это всего лишь временная отсрочка, но Глориана была и этому рада.
   — Интересно, ты сумел узнать ее имя? — шепотом спросила она у Эдварда, когда они взошли на помост.
   — Ее зовут Мариетта, — так же шепотом ответил Эдвард.
   Управляющий и священник поднялись навстречу Глориане. Она слабо улыбнулась им и села на скамью.
   — Вы забыли надеть свой головной убор, леди Кенбрук, — мягко заметил Крадок, оторвавшись от тушеного мяса с приправами. Святой отец был приятным человеком средних лет. В его волосах, обрамлявших тонзуру, уже поблескивала седина, а под правым глазом красовался длинный кривой шрам.
   Глориана склонила голову, наскоро пробормотала молитву и маленьким кинжальчиком отрезала себе дымящейся репы и оленины. Она редко вспоминала тот, другой мир, про который Элейна ей говорила, что это только ее фантазии. Но порой у нее в голове возникали различные образы. Вот и сейчас она вспомнила об одном заостренном инструменте, который назывался «вилка», и пожалела, что не может воспользоваться им.
   — Она не забыла про свой головной убор, святой отец, — усмехнулся Эгг, отламывая кусок хлеба. Эгг был довольно красивым мужчиной лет на десять моложе Крадока. Он был черноволос, темноглаз и умел прекрасно обращаться с цифрами. — Просто миледи, как обычно, игнорирует религиозные обычаи.
   Обычно Глориана не обижалась на безобидное поддразнивание управляющего и даже подыгрывала ему. Но этим вечером она не была настроена на шутливый лад.
   — Своими разговорами вы добьетесь того, что меня сожгут на костре как еретичку, — сказала она сухо. — Позвольте напомнить вам, сэр, что я каждое утро посещаю мессу вместе с остальными.
   — Если вы непременно хотите найти грешника, — отозвался Эдвард, склоняясь к Эггу, — отвратите свой взор от миледи и обратите его на ее мужа.
   Эгг методично собирал куском хлеба остатки жаркого на своей тарелке. Крадок тем временем успел подхватить жареного голубя с подноса, который нес проходящий слуга.
   — Неужели, — проговорил монах с набитым ртом, — молодой Эдвард Сент-Грегори, самый благочестивый юноша отсюда до Лондона, стал наконец-то на путь добродетели?
   Краешком глаза Глориана заметила, как покраснел Эдвард, и невольно улыбнулась. Эдвард был известен как самый несносный проказник в округе, и монах лучше других знал это, так как в свое время был наставником и воспитателем Эдварда и, чуть позже, Глорианы.
   Прежде чем юный Сент-Грегори сумел отпарировать колкость святого отца, со стороны входа послышались шаги, и вся веселость разом покинула Глориану.
   Так, значит, Гарет все-таки пришел на ужин, а вместе с ним явился и Дэйн.
   Глориана вскочила на ноги, едва справившись с постыдным желанием убежать из зала. Предупредительный Эгг удержал ее за руку.
   — Вы сами все упростите для своего супруга, если уйдете, — сказал он тихо, так, чтобы его слова могла расслышать только Глориана. — Останьтесь, леди Кенбрук, вы по праву занимаете свое место за этим столом.
   Муж Глорианы прошел через весь зал, обняв старшего брата за плечо, раскрасневшись от выпитого эля. За ними следовали солдаты Кёнбрука. Нестройными голосами они орали какую-то непристойную кабацкую песенку, которую тут же подхватили за нижним столом.
   Борзые Гарета, лежавшие под столами в ожидании подачки, испугавшись такого крика, с визгом вылетели из залы. За этим последовал взрыв хриплого пьяного хохота, ведь охотничьи собаки без страха встречались с диким вепрем или загоняли самцов-оленей, не боясь их рогов.
   Глориана словно окаменела и вздернула подбородок. Когда Кенбрук подошел ближе, она заметила, что он не так уж и пьян. В его холодных голубых глазах светились вызов и насмешка.
   Ее рука невольно сжала деревянный кубок с вином, и Глориана едва сдержалась, чтобы не запустить им в голову Дэйна. Когда муж взошел на помост и остановился позади нее, Глориана заставила себя разжать нервно сведенные пальцы и положить руку на стол.
   Хотя их тела не соприкасались, она чувствовала исходящее от него тепло. Странное, примитивное желание с невыразимой силой захлестнуло ее. Его дыхание жаром окатило ее шею, когда Дэйн наклонился к ее уху. Руки покрылись мурашками, соски на груди, прижатой к плотной ткани рубашки, стали твердыми, по всему телу разлилась сладкая боль.
   — Сейчас же идите, — тихо сказал Кенбрук, — и покройте голову.
   Глориана повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Хотя от него пахло элем, они были ясными, а речь четкой. Глориана хотела было возразить, но передумала. Но не потому, что этот незнакомец, с которым ее обвенчали в детстве, пугал ее. Просто она не хотела устраивать сцену в общей зале, не хотела подавать всем повод к сплетням и пересудам.
   Эдвард попытался вмешаться, но не успел он и рта раскрыть, как рука Дэйна железной хваткой стиснула его плечо. Эдвард побледнел, и у него перехватило дыхание. Сильные пальцы Дэйна, до того легко коснувшиеся плеча Глорианы, причинили юноше нечеловеческую боль.
   — Придержи язык, щенок, — предостерег брата Дэйн, — я не потерплю твоего вмешательства.
   Глориана почувствовала дикий гнев.
   — Сейчас же отпустите его, — прошипела она. — Немедленно!
   Дэйн хмыкнул и убрал руку с плеча Эдварда, где его стальные пальцы наверняка оставили чудовищные синяки. А все потому, что Эдвард вступился за нее, подумала Глориана.
   Медленно, с королевским достоинством Глориана поднялась со скамьи. Не забыв о приличиях, она чуть склонила голову перед своим мужем лордом Кенбруком и с горящими щеками спустилась с помоста, приподняв юбки своего длинного платья.
   Вместо того чтобы занять свое место за столом подле Гарета, Дэйн последовал за Глорианой. Он нагнал ее в коридоре, схватив за локоть нежно, едва ощутимо, но вместе с тем сильно. Глориана поняла, что вырваться из стальных рук мужа ей не удастся, а потому решила не сопротивляться.
   Она молча взглянула на Дэйна, ожидая что он будет делать дальше. Факелы, освещавшие коридор, бросали блики на его лицо. От всей его высокой фигуры исходили животное тепло и сила. Он казался Глориане каменной статуей, а взгляд его невыразимо-голубых, пронзительно-холодных глаз пронзал ее насквозь.
   Все ее существо рвалось навстречу его силе.
   — Вы возвратитесь в большой зал? — спросил Кенбрук, но как-то ровно, без интереса. — После того как покроете голову, я имею в виду? — добавил он.
   — Нет, милорд, — ответила Глориана. Она смотрела на сжимающие ее руку пальцы Дэйна до тех пор, пока тот не отпустил ее. Глориана совсем не хотела, чтобы ее муж догадался, какие чувства вызвало в ней его прикосновение. — Общество утомляет меня. Кроме того, я не намерена покрывать голову.
   Некоторое, довольно продолжительное время Дэйн молчал, глупо уставившись на нее. Казалось, он был ошарашен ее словами и никак не мог прийти в себя. Открытое неповиновение женщины, даже выраженное в столь мягкой форме, было недоступно его пониманию. А может быть, он просто дурак.
   Конечно, Глориана знала, что это не так.
   Дэйн был умен, он зарекомендовал себя как ловкий стратег в военном деле. Но сейчас Глориана была так зла на него, что позволила себе отступить от истины, назвав его про себя дураком.
   Потом он заговорил. Голос его был спокоен, тих, даже вкрадчив. Глориана ясно осознавала, что Дэйн никогда бы не позволил себе причинить женщине физическую боль, но он способен разбить женское сердце. Он опасен. Он вызывал в ней темные, примитивные желания, которых она никогда раньше не ощущала.
   — До тех пор, пока вы моя жена, Глориана, — сказал Дэйн, — вы будете подчиняться мне.
   Глориана почувствовала себя смертельно усталой. Возвращение мужа, сперва так обрадовавшее ее, сменилось горьким разочарованием. Все ее мечты таяли на глазах, как снег под весенним солнцем. И к тому же она уже исчерпала свои запасы сдержанности еще в большом зале.
   — Если священные узы брака ничто для вас, милорд, — ответила Глориана, — то и для меня они то же самое.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Думаю, вы прекрасно знаете, милорд, — сказала она.
   — Мариетта. — Это имя Кенбрук сопроводил глубоким вздохом.
   — Ваша любовница, — с триумфом произнесла Глориана. Но чувства ее были далеки от торжества победителя, как раз наоборот.
   — Мариетта не любовница мне, — прошипел Кенбрук, уперев руки в бока. В свете факелов его волосы и небольшая бородка поблескивали золотом. — Уверяю вас, миледи, что с мадемуазель нас связывают самые чистые и непорочные отношения.
   Глориана с трудом сдерживала рвущиеся наружу рыдания. Она никогда бы не простила себе, если бы Дэйн увидел ее слезы.
   — Вы могли бы дать мне хотя бы один шанс понравиться вам, — проговорила она, — прежде чем привозить ее сюда, чтобы занять мое место.
   — Вы не понимаете…
   — К сожалению, понимаю, — перебила Глориана. — А сейчас я бы хотела удалиться в свои покои и отдохнуть. День был нелегкий.
   — Да, — согласился Кенбрук после долгого и грозного молчания. — Вы правы, день действительно был тяжелый. Поговорим завтра.
   Глориана закусила губу и кивнула. Ей нужно было о многом поговорить со своим мужем, задать ему столько вопросов, но сейчас было не время и не место для разговоров. Ей необходимо отдохнуть, взять себя в руки и переосмыслить создавшуюся ситуацию.
   — В покоях Элейны, после утренней мессы, — предложил Дэйн. В его голосе слышалась печаль. Из большого зала донеслось эхо пьяного хриплого смеха, от которого Глориане стало как-то не по себе.
   Хэдлей стал ей домом: она жила в замке с двенадцати лет и была счастлива здесь. До приезда мужа она всегда думала, что до конца своих дней останется в этих древних высоких каменных стенах, служащих надежной защитой. Теперь же сомневалась, найдется ли во всем мире для нее место. Будущее не сулило ей ничего хорошего.
   Войдя в свою спальню, Глориана обнаружила, что служанка Джудит уже побывала здесь до ее прихода. Постель была разобрана, и, Хотя летняя ночь была достаточно светлой, служанка зажгла свечи. Таз со свежей прохладной водой уже стоял на своем обычном месте — высоком, грубо вытесанном из дерева помосте. Над ним висело изукрашенное драгоценными камнями распятие — самое ценное, чем владела когда-то Эдвенна.
   Глориана не переставала скорбеть о своих приемных родителях, с тех пор как они покинули этот бренный мир для жизни вечной, Сейчас как никогда она нуждалась в совете и утешении Эдвенны. Преподобный Крадок уверял Глориану, что души ее покойных родителей воссоединились на небесах. Они оба были благочестивыми и набожными людьми — для таких открыты врата небесные. Из чистилища, где последние следы мирских грехов были смыты с них, их души отправились в рай для вечного покоя и блаженства.
   Глориана легко коснулась пробитой гвоздем ноги маленького деревянного Христа. Она не любила думать о том, что ее дорогой Эдвенне или ее мужу пришлось побывать в чистилище, которое Глориана считала местом таким же пугающим, как сама преисподняя. Своего приемного отца Глориана знала мало, так как он часто отлучался по своим делам. Но Эдвенна всегда была такой доброй и преданной церкви и Богу, что небесам не за что было карать эту чистую и праведную женщину.
   Склонив голову, Глориана коротко, но горячо помолилась за души Эдвенны и Сайруса, потом умылась и стянула через голову шерстяное платье. Расправив его и повесив в шкаф, она задула свечи и в одной рубашке забралась в кровать. Укрывшись одеялом, вылезла и из исподней рубашки. Глориана считала глупым и неудобным раздеваться под одеялом, но обычаи требовали этого от каждой добропорядочной девушки, даже если она оставалась в комнате одна.
   Лежа в кровати, погруженная в благодетельную все скрывающую темноту, Глориана разрыдалась. Она так долго ждала этой ночи, ждала объятий мужа, прикосновений его крепкого сильного тела, ждала, что он лишит ее невинности, и втайне надеялась зачать ребенка. Вместо этого она, как и прежде, лежала в одиночестве. Настоящая любовь Дэйна, француженка Мариетта, находилась под одной с ней крышей. И Глориане ничего не оставалось, как только дожидаться завтрашнего разговора со своим мужем, от которого она, однако, не ожидала получить утешения.
   Полагая, что сон так и не придет к ней в эту ночь и что ей придется лежать, не смыкая глаз, и ждать утра, Глориана все же заснула. Ей снился сон, не посещавший ее уже долгое время.
   Чистилище. Да, наверное, это было чистилище. Там было очень шумно, вокруг суетились люди, одетые в странные одежды и говорящие на непонятном, но знакомом Глориане языке. Во сне она была не взрослой женщиной, Глорианой Сент-Грегори, а маленькой девочкой по имени Меган.
   В руках у нее была прекрасная кукла. Она бродила одна, потерявшись, по руинам древнего аббатства. Она искала кого-то и никак не могла найти. Вот за воротами встает полуобвалившаяся стена. Глориана хотела вспомнить что-то очень важное, но мысли ускользали.
   Странные слова сорвались с ее губ, и она понимала, что они означают. Смысл этих слов подсказывала охватившая ее сердце тоска. Я им не нужна.
   Внезапно сон отлетел от нее. Вскрикнув, Глориана проснулась. Жадно глотая свежий воздух, провела рукой по мокрому от пота лбу.
   Глориана дрожала, забившись под одеяло. Наконец-то она вспомнила. Когда-то давно она наивно рассказывала всем о Другом Мире и даже писала о нем, веря в его реальность. Но леди Элейна, а потом и Эдвенна строго-настрого запретили ей говорить кому бы то ни было об этом Другом Мире. Прошло время, и воспоминания стирались из памяти Глорианы. Она считала, что все это — плод ее фантазий. Годы шли, и она и думать забыла об этом своем выдуманном мире, но вдруг, словно молния, ее разум пронзало воспоминание. А иногда этот Другой Мир снился ей, вот как сегодня ночью.
   Глориана свернулась калачиком на своем пуховом матрасе, закрыла глаза.
   Повертевшись с боку на бок, она наконец заснула. На этот раз ничто не тревожило ее покой. Глориана проснулась от петушиного крика и поспешила одеться, дрожа от утренней прохлады. Она надела простое скромное платье из коричневой шерсти и пристегнула плащ. В плаще было теплее, и у него был капюшон, который можно было набросить на голову. Конечно, это было сделано из боязни не перед мужем, но перед Богом, так как появиться в церкви без головного убора считалось для женщины настоящим святотатством.
   Таинственная француженка Мариетта, по-видимому, все еще была больна, так как не присутствовала на утренней мессе. Дэйн пришел вскоре после Глорианы вместе с Гаретом и Эдвардом. Он сел на скамью рядом с женой, чем вызвал молчаливое одобрение присутствующих. Бросив на него косой взгляд, Глориана отметила про себя, что Дэйн бледен и утомлен. Он либо вовсе не спал этой ночью, либо сон не принес ему желанного отдыха.
   Глориана нервно поерзала на скамье. Ясно, что лорд Кенбрук желает предстоящего разговора в покоях Элейны не больше, чем его жена.

ГЛАВА 3

   Под одобряющие улыбки и кивки присутствующих Глориана и Дэйн вместе покинули церковь после утренней мессы. Какие бы слухи ни ходили о француженке Мариетте, всем было приятно видеть супругов, идущих рука об руку. Однако никто, кроме самой Глорианы, не замечал, что рука Дэйна покоится у нее чуть ниже спины, подталкивая к выходу.
   Тем, кто приветствовал супругов, Дэйн лишь кивал в ответ, не произнося ни слова, будучи целиком поглощен каким-то своим делом. Муж и жена поднялись по лестнице на самый верх, в опустевшую комнату Элейны.
   Как и все остальные покои замка, комната была проветрена, пол в ней подметен, устлан свежими тростниковыми циновками и посыпан пахучими травами. Приготовления к завтрашней церемонии посвящения в рыцари шли полным ходом. Глориане показалось странным, что комната Элейны прибрана, потому что по приказу Гарета никто не смел входить в это по сути дела святилище — память о живой, но навсегда потерянной для него жене.
   Дэйн оглядел безжизненные стены, и на мгновение что-то похожее на боль исказило его черты. Но он недолго предавался сантиментам, решив как можно скорее разрешить мучивший его вопрос. Легко коснувшись плеча Глорианы, он усадил ее напротив себя. Начал было говорить, но тут же замолчал, словно обессиленный внутренней борьбой.
   — Вы хотели поговорить со мной о той женщине, — сказала Глориана. Хотя ей это стоило огромных усилий, голос ее не дрогнул, и внешне она оставалась абсолютно спокойной. Во всяком случае она надеялась на это.
   Руки Дэйна скользнули по ее плечам. И вновь Глориана поразилась той нежности, с которой эти сильные руки, руки воина, коснулись ее сейчас. Дэйн тихо вздохнул.
   — Вдали отсюда объяснение казалось таким простым и легким, — вымолвил наконец он.
   Глориана чувствовала, что не стоит сейчас перебивать его. Она смотрела на него молча, но глаза ее выдавали все тайные желания плоти. Его нежность больно поразила Глориану, всколыхнула в ней чувства, которых она и страшилась и ждала одновременно. Она понимала, что с каждой минутой ей все труднее и труднее отказаться от борьбы за своего мужа.
   Они сидели на резной скамье, украшенной изображениями единорогов, прекрасных дев, взял ее руку в свою, цветов и птиц. Дэйн переплетя их пальцы.
   — Я привез Мариетту из Франции, — с большим трудом сказал Дэйн, — чтобы жениться на ней.
   У Глорианы перехватило дыхание. Похоже, Дэйн не собирался обманывать ее, а выложил все начистоту. Она поняла, что не в силах больше сдерживаться.
   — Но вы мой супруг, — прошептала она, потрясенная.
   Дэйн опустил глаза, но потом пересилил себя и вновь взглянул на нее.
   — Глориана, — начал он, пытаясь смягчить свой хриплый голое, — наш брак заключался не по любви, он был не больше чем контрактом.
   Она моргнула. Это было что-то новое: брак по любви. Если чувства вспыхивали до брака, это считалось счастливой случайностью. Но так бывало редко. Нет, чувства росли медленно, день за днем, когда люди начинали жить вместе и учились любить и ценить друг друга. Но Глориане было отказано в этом счастье, и она едва не разрыдалась при мысли о подобной несправедливости.
   — Мой отец, — сказала она холодно, расправляя юбки своего пышного платья, — считал вас человеком чести и долга, который держит свое слово.
   Дэйн поморщился, показывая, что колкость Глорианы попала в цель, а потом улыбнулся.
   — Прекрасная Глориана, неужели вы хотите мужа, который желает другую?
   Глориана вырвала у него свою руку и резко встала. Капюшон плаща откинулся, открывая ее прекрасные волосы, но она даже не потрудилась водворить его на место.
   — Нет, — тихо и с яростью молвила она, и слова ее эхом отдались в огромной комнате. — Нет, не хочу. — Глориана повернулась к нему спиной, чтобы хоть отчасти скрыть свои страдания, но почувствовала, что он подошел к ней.
   — Не так уж все и плохо, — ласково заверил ее Дэйн. — В Англии много женских монастырей. В любом из них такая одухотворенная девушка, как ты сможет прекрасно провести свои дни…
   Глориана резко повернулась к нему.
   — Монастырь? — неверяще переспросила она. — Вы что, надеетесь упрятать меня в монастырь, будто я сумасшедшая, как Элейна, или прелюбодейка?
   Дэйн скрестил руки на груди. В конце концов он воин, напомнила себе Глориана, его стихия отнюдь не мир, но война. В его холодных голубых глазах зажглись гневные искорки.
   — Ты так возмущена, словно тебя сажают в клетку. Монастырь не такое уж плохое место. Мариетта сама выросла и получила воспитание в одном из…
   — Так пусть она и убирается туда, пусть сидит там и прядет, вышивает и молится! На здоровье! А я — ни за что!
   — Хоть ты в действительности и не жена мне, но все «же я несу за тебя ответственность. И я позабочусь о тебе, хочешь ты этого или нет!
   Глориана зло рассмеялась, всплеснув руками.
   — Ах, я ваша забота, да? Ну уж нет! Я — женщина из плоти и крови, я хочу жить и дышать вольным воздухом. И вам не удастся запереть меня в монастыре в угоду вашей совести, если только она у вас осталась! У меня есть золото, дом и здесь, и в Лондоне. Я прекрасно могу сама позаботиться о себе!
   Дэйн на мгновение прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. В глубине души Глориана любила Дэйна, но сейчас она была так возмущена, что призывала ему на голову все известные ей проклятья.
   — Ты не будешь жить одна. — Когда он наконец заговорил, в голосе его были слышны угрожающие нотки.
   — А я и не собираюсь жить одна, — упрямо ответила Глориана. — У меня есть слуги, которые будут заботиться обо мне.
   — Это совсем другое, — осторожно ответил Дэйн. — Женщину нельзя оставлять одну, без присмотра…
   Глориана пробормотала какое-то непонятное ругательство. Должно быть, она слышала его в том, другом мире, о котором ей запрещено было вспоминать и говорить…
   — А вдовы? — нашлась она. — Они предоставлены сами себе и прекрасно справляются, и не только в Англии, но и во всем мире.
   — Но ты не вдова.
   — Молю, не пытайтесь причинить мне лишних страданий, напоминая мне об этом, сэр, — нарочито вежливо ответила Глориана, сделав реверанс. — Вместо вдовства я буду носить клеймо шлюхи, отвергнутой благодетелем, которого терзают угрызения совести. Меня запрут в монастырь. Так ленивый слуга запихивает под ковер носком туфли дохлую мышь, чтобы она не портила вид комнаты.
   Даже в полутемной комнате Глориана увидела, как Дэйн побледнел, потом густо покраснел. — Тебя назовут шлюхой, — прошипел он, — если только ты будешь вести себя так глупо и непристойно, как задумала. К счастью, я избавлю тебя от этой ошибки и сам позабочусь о тебе! — Дэйн был так распален, что казалось, у него изо рта вырвется сейчас огонь и испепелит Глориану.
   Разговор для нее был окончен. Оставив упавший плащ валяться на полу у ног Дэйна, Глориана повернулась и, прошуршав по свежим тростниковым циновкам, вышла из комнаты. На пороге она остановилась и повернулась к мужу.
   — Ты человек без совести, — сказала она, — ты не заслуживаешь высокой чести называться рыцарем. Отправляйся в ад и гори там синим пламенем, мне на тебя плевать!
   С этими словами Глориана покинула покои Элейны и величаво спустилась по ступеням лестницы.
   Дэйн остался один в комнате, где когда-то давно, еще мальчишкой, сидел у ног Элейны, слушая ее игру на арфе, веселое пение или замечательные волшебные сказки. Как он любил эти сказки! Полные таинственности, магических чар и забавных проделок! Он и сейчас помнил их, но только как волшебный сон. Ему захотелось увидеться с Элейной, несмотря на то что сейчас она не смогла бы вернуть ему душевный покой, так как сама потеряла его. Сейчас ему не смогли бы помочь ни ее пение, ни игра на арфе, ни чудесные истории.
   Внизу он столкнулся с Эдвардом, который, без сомнения, поджидал его. Юноша чистил грушу тонким ножом и наверняка считал себя фигурой устрашающей. Дэйн с трудом подавил улыбку.