Страница:
Пальцы Дэйна разжались, как разжимаются пальцы раненого воина, отпуская меч. Глориана убежала, и Дэйн остался в одиночестве посреди двора. Перед тем как войти в большой зал, Глориана укрылась в тени и смахнула с глаз слезы. Потом, сделав глубокий вдох, собравшись с силами, вошла в залитый светом зал, где рыцари, люди Гарета и Дэйна, уже пировали за праздничными столами. Девушек, разносивших подносы с едой и кувшины с вином, одаривали щипками и хлопками, а они бранились на нахалов. Возле помоста жонглер в пестром костюме подбрасывал в воздух семь золотых шаров, танцуя под затейливую мелодию флейты. Звуки падали с верхней галереи, где расположились музыканты, и разбивались об пол, брызгая во все стороны веселыми нотами.
Как и предполагала Глориана, Мариетта де Тройе сидела за столом Гарета, пощипывая ножку жареной цесарки. Эгг, шотландец, развлекал ее какой-то забавной, как ему казалось, историей, без устали жестикулируя и прерывая свой рассказ глуповатым смехом. Рядом с молодой француженкой пустовало обычное место Дэйна. Место же Глорианы было чуть подальше, рядом с Эдвардом.
Все, раньше занятые едой, разговорами или услаждающие свой слух приятной музыкой, подняли на нее глаза. Все с интересом ждали, что она будет делать дальше. Глориана вздернула подбородок и гордо проследовала к главному столу, кивнув Гарету и Эдварду. Вместо того, чтобы сесть возле Эдварда, который явно поджидал ее, Глориана устроилась рядом с Мариеттой.
Оживленная болтовня моментально стихла. Эгг прервал свой рассказ, и даже музыка, льющаяся с галереи, умолкла. Хотя, возможно, это только показалось Глориане. В голове у нее так шумело, что она почти ничего не соображала.
Мариетта обернулась к ней, и на ее прекрасном лице отразилось изумление. Однако она тут же взяла себя в руки и вежливо обратилась к Глориане по-французски.
— Я плохо говорю по-английски, — сказала она. — Надеюсь, вы будете снисходительны ко мне.
Глориане сразу понравилась ее соперница, и это только все усложнило. Мариетта напоминала крокус — первый весенний цветок, пробивающийся из-под снега навстречу солнцу, распускающий свои нежные лепестки и быстро увядающий.
— А я почти не знаю французского, — ответила Глориана. — Вы, наверное, будете смеяться надо мной.
Мариетта улыбнулась такой же, как крокус, улыбкой — прекрасной и мимолетной.
— Что вы, я не стану смеяться, — сказала она. — Мне очень нужен друг.
В данных обстоятельствах эти слова можно было бы принять за насмешку, но Глориане показалось, что Мариетта говорила искренне. Девушка оказалась далеко от дома, в чужой стране, где у нее не было ни друзей, ни знакомых. Жестоко было бы отказать ей в поддержке и несправедливо было бы упрекать француженку в том, что Кенбрук полюбил ее.
— Во мне вы найдете друга, — ответила баронесса своей предполагаемой преемнице.
У входа послышался шум, и в дверях появился Дэйн. Глориана смотрела, как он шагает мимо длинных столов прямо к помосту. Он не отрывал глаз от Глорианы, и в его взгляде она ясно читала ярость.
У нее перехватило дыхание, но не от страха, а от кого-то другого чувства, которому она не нашла объяснения. Ей было даже приятно испытывать на себе этот полный бешенства взгляд.
— Вот наш муж, — шепнула Глориана на ухо Мариетте.
Мариетта робко хихикнула и тут же боязливо прикрыла рот своими тонкими пальчиками.
— Он такой грозный, не так ли? — спросила она.
Да, в какой-то степени Глориана была согласна с этим. Дэйн пугал ее. Но ей не хотелось бежать от него, наоборот, ей хотелось остаться.
— Кенбрук слишком много время провел в сражениях, — ответила она на ломаном французском. — Если у него и были великосветские манеры, то он успел их забыть.
— У него их никогда не было, — вмешался Гарет, который подошел и встал позади них. — Он всегда был варваром и тираном, мой любимый братец.
Глориана почувствовала, как Гарет легко коснулся ее плеча.
— Прелестная музыка, Глориана, — сказал он, — я приглашаю тебя на танец.
Все остальные уже покинули стол, чтобы потанцевать немного.
— Но я еще не поужинала, — сказала упрямица. Когда она была еще маленькой девочкой и с ней занимался отец Крадок, он всегда заставлял ее читать дополнительные молитвы, надеясь, что Господь услышит их и избавит Глориану от ее ужасного упрямства. До сих пор, однако, этого не случилось, и отец Крадок, должно быть, удивлялся нежеланию Господа помочь Глориане. Но сама она считала, что у Всевышнего есть чем заняться, кроме как исправлением юных девиц.
— Как твой опекун и хозяин дома, — не отступал Гарет, чуть сильнее сжимая ее плечо, — я приказываю тебе повиноваться.
Глориана шумно вздохнула и поднялась со скамьи.
— Не смею ослушаться, — прошептала она, улыбаясь Гарету.
— Мудрое решение, — ответил он.
Едва Глориана вышла из-за стола, как Гарет схватил ее за руку и потащил с помоста, увлекая в толпу. Дэйн некоторое время смотрел им вслед, размышляя, то ли броситься за ними, то ли оставить все как есть. Потом он подошел к помосту, сказал несколько слов Мариетте и сел за один из нижних столов вместе со своими людьми.
Один из мимов подошел к Глориане и молча протянул ей маску. Глориана взяла ее — это было полусмеющееся, полуплачущее лицо, что как нельзя лучше подходило к создавшемуся положению. Глориана старалась не показывать своих чувств, но, хотя на ее лице сияла улыбка, девушку душили слезы. Она приложила маску к лицу, сделала шутливый реверанс и последовала в танце за Гаретом.
— Ненавижу его, — сказала она.
— Я не виню тебя, — мягко ответил Гарет. Он всегда был понятливым и терпимым человеком. — Я слышал, ты собираешься поселиться в деревне, в доме своего отца, одна, в обществе одних лишь служанок.
— После церемонии посвящения Эдварда в рыцари я тут же покину замок, — подтвердила Глориана.
Гарет вывел ее из шумной залы в прохладный коридор, тускло освещенный масляными светильниками, вделанными в стены. Глориана опустила маску и рухнула на скамейку. Силы оставили ее, но она устала не от танцев. Попытки сохранить достоинство истощили ее до предела. С того момента, как вернулся Дэйн, она чувствовала себя хрупкой, словно яичная скорлупка.
Опершись ногой о скамью, Гарет несколько мгновений молча смотрел на нее. Затем он вздохнул, и Глориана впервые заметила, что он постарел.
— Ты должна понять, — сказал Гарет, — что молодая девушка не может и не должна жить одна, без родственников или супруга.
Глориана отшвырнула маску.
— Тем не менее, — ответила она, — я собираюсь жить одна. У меня есть золото, я найму себе охранников, которые будут защищать меня. Что же касается моей собственности, то меня она попросту не волнует.
— А кто же тогда защитит тебя от твоих охранников? — спросил Гарет. — Ты сильная, решительная, Глориана, но ты женщина. — Он указал рукой в сторону зала, откуда доносились крики и пьяный хохот. — Слышишь, как гогочет этот сброд за столами? Половина из них воспитана хуже моих охотничьих псов. Они никогда не станут подчиняться женщине. Мало того, они просто-напросто опасны. — Гарет помолчал, давая Глориане время осмыслить свои слова, а затем продолжал: — Я поклялся твоему отцу, что сохраню твою репутацию и твою добродетель в том случае, если этого не сможет сделать твой муж. И я сдержу свое слово, Глориана, поверь мне. Если ты попытаешься помешать мне, я приму соответствующие меры.
Глориана, вцепившись в юбку, сжала кулаки.
— Ты обещал заботиться обо мне, когда я была еще ребенком, — ответила она, стараясь сохранить спокойствие. Она любила Гарета, он всегда был добрым и щедрым. — Но я уже давно выросла. Мне принадлежат земли и состояние. Я могу идти, куда хочу, и делать, что хочу!
— Откуда у тебя подобные мысли? — пробормотал Гарет, начиная терять терпение.
Глориана вспомнила про тот, другой мир, который она оставила, когда ей было пять лет. Наверное, это и было ответом на вопрос Гарета. Но вслух она этого, конечно, не сказала.
— Ты такой же, как и твой брат, — заявила она, — Кенбрук мечтает заточить меня в монастырь в угоду своей совести, и ты, Гарет, ты, который всегда был моим другом, намекаешь, что превратишь меня в узницу, если я не подчинюсь твоей воле.
Гарет казался пристыженным, но спустя мгновение сознание собственной правоты вернулось к нему. Многие непокорные женщины заканчивали свои дни в заключении в башнях, глядя в узенькое окошко на смену времен года. Они так и не касались земли до тех пор, пока их не зарывали в нее.
Когда, наконец, Гарет нарушил затянувшееся тягостное молчание, голос его показался Глориане чужим.
— Я люблю тебя, как сестру, нет — как дочь, — сказал он, — но тебе придется считаться с моими желаниями, Глориана Сент-Грегори, или ты пожалеешь, что появилась на свет.
Глориана поднялась со всем возможным достоинством. Она взглянула в глаза лорду Хэдлей, хозяину замка и всех окрестных земель, за исключением Кенбрука. Не решаясь заговорить, Глориана склонилась в нарочито низком поклоне, повернулась на каблуках и поспешила вернуться в залу.
В дверях Глориана столкнулась с Мариеттой, которая уходила в сопровождении своей служанки. Дэйн стоял в окружении своих людей. Компанию им» составляли уэльсец и краснолицый Гамильтон Эгг. Солдаты и служанки, разносящие еду и питье, расселись на скамейки и прямо на столы и без устали хлопали жонглерам и мимам.
Глориане стало противно, и она поискала глазами Эдварда. Тот пробирался сквозь толпу к своему брату. Лишь отец Крадок еще оставался за главным столом, когда Глориана взбежала по ступеням, чтобы с помоста лучше обозреть происходящее. Она полагала, что Эдвард сумеет положить конец этому пьяному безобразию. В конце концов он уже почти рыцарь.
— Печальное зрелище, — проговорил святой отец со своего места за опустевшим семейным столом. — Грех вошел в замок Хэдлей, миледи.
Глориана не стала еще больше расстраивать своего доброго учителя и не сказала, что грех проник в замок еще раньше.
— Не волнуйтесь, — рассеянно успокоила она его. — Эдвард положит конец этому безобразию.
Эдвард наконец добрался до центра гудящей толпы. Он сказал Дэйну несколько слов, тот ответил ему громким взрывом хохота, хлопком по спине, чуть не сбившим Эдварда с ног, и налитой доверху кружкой темного пива. К удивлению и разочарованию Глорианы, Эдвард закинул голову, поднял кружку к губам и не отрываясь осушил ее. Солдаты дружным рёвом выказали ему свое восхищение. Громче всех орал муж Глорианы, порядком набравшийся Дэйн Сент-Грегори, пятый барон Кенбрук.
— Они споили Эдварда! — взорвалась Глориана, подбирая юбки, чтобы спуститься вниз и во всем разобраться. Но преподобный Крадок поднялся со своего места и остановил ее, придержав за руку.
— Ты бессильна что-либо сделать, дитя мое, — сказал святой отец. Его голос, посвящавший Глориану в тайны латыни, французского, математики и истории Греции, обучавший навыкам стрельбы из лука и лечения травами, возымел на нее успокаивающее действие. — Если ты хочешь угодить своему престарелому учителю, ступай к себе в комнату и оставайся там, пока колокол не возвестит утреннюю мессу.
Глориана хотела было возразить, но потом передумала. Кружки Дэйна, Эдварда и Эгга были вновь полны пенящегося пива. Сегодня у нее уже было достаточно столкновений с братьями — хозяевами Кенбрука и Хэдлей, — и, Глориана поняла, что их невозможно вразумить. Эдвард еще слишком молод и глуп, сейчас от него уже не добиться ничего путного.
Глориана молча стояла на помосте и смотрела на гульбу пьяных идиотов. Дэйн, почувствовав на себе ее взгляд, поднял кружку и заплетающимся языком предложил тост за ее здоровье. Глориана развернулась и ушла.
Служанка Джудит уже ждала ее в спальне. Она зажгла ночники, разобрала постель и налила в таз для умывания теплой воды. Девушка помогла Глориане раздеться и склонила голову.
— Могу я теперь идти, миледи?
Глориана предложила ей остаться в комнате и лечь на свободную кровать, но Джудит предпочла вернуться на кухню, где спала вместе с остальными слугами на соломенном тюфяке рядом с камином.
— Задержись на минутку, — попросила Глориана, садясь к зеркалу и беря гребень из слоновой кости, который Эдвенна давным-давно купила ей в Лондоне. — Я хочу задать тебе один вопрос.
— Да, миледи? — откликнулась Джудит, кланяясь.
— Если мне придется оставить замок Хэдлей, я переселюсь в деревню, в дом своего отца. Ты поедешь со мной, будешь продолжать служить мне?
Джудит молчала, переминаясь с ноги на ногу. Она была одета в опрятное платье, связанное из грубой шерстяной пряжи, каштановые пряди ее длинных прямых волос ниспадали до талии.
— Оставить замок Хэдлей, миледи? Но вам никогда не позволят этого сделать без лорда Кенбрука, а у него есть собственное поместье, не так ли?
— Я ухожу отсюда, — твердо сказала Глориана. — Без лорда Кенбрука и без его согласия.
Джудит заметно побледнела, и у нее вырвалось какое-то языческое проклятие, прежде чем она сказала:
— Но, миледи, вы не можете оставить его светлость просто потому, что вам так хочется!
— Очень хорошо, — фыркнув, ответила Глориана, — пусть так. Ты можешь остаться здесь, Джудит, и спать на кухне вместе с остальными слугами и собаками. Конечно, в моем доме тебе была бы предоставлена отдельная кровать, которую не пришлось бы делить с кем-то еще…
Глаза девушки удивленно расширились.
— Мало от этого будет проку, когда лорд Кенбрук притащит нас за волосы обратно в замок!
Глориана вздохнула.
— Если Кенбрук попытается сделать это, я пущу ему стрелу в сердце.
Джудит вытаращилась на нее.
— За это вас повесят и не посмотрят, что вы леди.
— О господи, Джудит! — воскликнула Глориана, потеряв терпение. — Я выразилась фигурально. Я просто пыталась объяснить тебе свою позицию. Так ты поедешь со мной или нет?
Джудит размышляла долго, нервно почесываясь, — Я поеду с вами, если вы этого хотите, миледи. Но вот увидите, все это кончится тем, что лас обеих запрут в монастыре до конца наших дней, как это случилось с несчастной леди Хэдлей.
При мысли об этом Глориана содрогнулась. Элейне нравилась жизнь затворницы, но Глориана знала, что в неволе сойдет с ума. Свобода была ей необходима, как воздух.
— Лорд Хэдлей всего лишь человек, — сказала она, хотя после недавнего разговора с Гаретом ее вера в его человечность была поколеблена. — Он не станет наказывать тебя только за то, что ты подчинилась моему желанию.
Джудит кивнула и, сказав: «Да, миледи», — поспешила выйти. Массивная дверь с тяжелым стуком захлопнулась за ней.
Глориана, с распущенными волосами, в одной рубашке, подошла к двери, чтобы запереть замок. Потом, умывшись и преклонив колена для короткой молитвы, забралась под одеяло. Выпутавшись из своей верхней одежды, она поуютнее устроилась на перине, намереваясь заснуть.
Крики и песни пирующих доносились даже сюда. Глориана лежала в темноте, прислушиваясь, и на глаза ей навернулись слезы. Но она пересилила себя и не заплакала. Слишком много слез она уже пролила по вине своего мужа, а он не стоил ни одной ее слезинки.
И, что было тяжелее всего, она понимала, что полюбила Дэйна. Разум настаивал, чтобы она рассталась с мечтой о Кенбруке, но сердце ее разрывалось при мысли об этом.
Этого не должно было случиться, кричало все ее существо.
Кто-то постучал в дверь, но Глориана не ответила, и стук повторился.
Конечно, это Эдвард. Слишком пьяный, на ногах не держится. Завтра утром он пожалеет о сегодняшнем дне, не без злорадства подумала Глориана.
— Уходи, — крикнула она.
— Пожалуйста, — послышался тихий робкий голосок с французским акцентом. — Позвольте мне войти, мадемуазель, мне ужасно страшно.
Мариетта.
Глориана вскочила с кровати, накинула рубашку и подбежала к двери. С трудом отперев заклинивший замок, она впустила женщину, которую ее муж выбрал себе в жены.
Мариетта рыдала, дрожа под тоненькой, отделанной кружевами ночной сорочкой. Ее черные волосы покрывал легкий ночной колпак.
— Мне здесь не нравится, —сказала она. — Здесь так шумно, и я так напугана!
Глориана думала, что возненавидит свою соперницу, а сейчас ей очень хотелось утешить бедняжку. Она подвела Мариетту к скамье у камина и усадила поближе к догорающему огню. Потом стянула с кровати одеяло и накрыла им хрупкие, вздрагивающие от всхлипываний плечи француженки.
— Я хочу домой, — прошептала Мариетта, когда слезы наконец иссякли.
Глориана села рядом и обняла ее за плечи.
— Ш-ш… — сказала она, как мать, успокаивающая раскапризничавшегося ребенка, пытаясь припомнить французские слова. К сожалению, она никогда не владела в совершенстве этим языком поэтов и влюбленных. — Скоро ты выйдешь замуж. Тогда ты будешь счастлива.
Мариетта улыбнулась сквозь слезы.
— Да, — старательно произнесла она по-английски, но легкая улыбка, тронувшая ее губы, исчезла. — Но чтобы я была счастлива, должна страдать ты, а мне ненавистна сама мысль об этом. Ты была очень добра ко мне.
Глориана тихо вздохнула.
— Чтобы не случилось, Мариетта, я все равно останусь твоим другом. «Если только меня не заточат в башне замка или не отошлют в монастырь», — добавила про себя Глориана.
Прекрасные светло-карие глаза Мариетты блестели от слез.
— Я думала, ты старая. С бородавками и морщинами. Кенбрук — он сказал мне так. Я удивилась, когда увидела тебя.
Глориана улыбнулась и слегка пожала руку Мариетты.
— И я удивилась, увидев тебя, — честно ответила она. По крайней мере, в одном Дэйн не солгал ей: Мариетта не была его любовницей. Такая хрупкая, утонченная, застенчивая, она была сама невинность.
Мариетта всхлипнула.
— Мое сердце радуется, когда я смотрю на Кенбрука. Но я вижу также, что он волнует тебя. Я уеду домой, во Францию, с Фабрианой.
Мариетта сказала правду. Она любила Дэйна, возможно, так же сильно, как и Глориана, но готова была сдаться, отступить, вернуться одной на свою родину.
Глориана была тронута, но отрицательно покачала головой.
— Нет, — сказала она, — Дэйн любит тебя, хочет, чтобы ты, а не я, стала его женой. Сначала я была полна решимости бороться за него, но сейчас поняла, что не могу заставить его полюбить себя.
— Бедная Глориана, — сказала Мариетта, беря ее за руку. На глазах ее снова заблестели слезы. — Он разбил твое сердце?
Но Глориане вовсе не хотелось обсуждать вопрос о разбитых сердцах. По крайней мере, не сейчас.
— Лучше расскажи мне, как вы познакомились с Кенбруком, — попросила она с неподдельным интересом.
Испуганное выражение сошло с лица француженки, она погрузилась в милые ее сердцу воспоминания.
— Однажды я была на рынке, с Фабрианой. Он там. — Мариетта улыбнулась, легонько вздохнув. — Сильный, красивый. — Тут она нахмурилась, и в глазах ее мелькнул страх. — Бандиты пришли грабить. Один брать меня на свою лошадь. — Девушка содрогнулась. — Фабриана, она кричит. Сражение. Кенбрук, он побил их своим мечом. — Мариетта счастливо улыбнулась. — Я спасена.
Это была захватывающая история. Глориана живо представила себе, как все произошло. Вот лавки с разнообразным товаром: яркими тканями, кудахчущими курицами, голубями в клетках. И звон мечей. Нельзя было винить Мариетту за то, что она полюбила своего бесстрашного спасителя. Оказаться на ее месте мечтала бы любая женщина.
Глориана улыбнулась.
— Я рада. Что он спас тебя, я имею в виду. Мариетта поднялась. Одеяло все еще покрывало ее хрупкие плечи.
— Ты добрая, — сказала она. — Теперь я усну, если ты не ненавидишь меня.
Глориана проводила Мариетту до двери.
— Я никогда бы не смогла ненавидеть тебя, — сказала она.
Если бы это было не так, как упростилась бы ее жизнь. Девушки пожелали друг другу спокойной ночи, и Мариетта вышла в коридор, где ее ждала преданная Фабриана. Служанка, поддерживая госпожу под руку, повела Мариетту в ее комнату.
Глориана знала, что не сможет уснуть. Она немного вздремнула, вертясь с боку на бок. Но сон ее был чутким, неспокойным, и она проснулась задолго до — первых петухов. Наскоро умывшись, она оделась и выскользнула из дома, через боковую дверь, которой уже давно никто не пользовался.
Колокола звонили к заутрене, собирая верующих на молитву в часовню. Глориана чувствовала себя слегка виноватой из-за того, что придется пропустить утреннюю мессу, но упрямо шагала в противоположном от церкви направлении. Рассвет окрасил все вокруг в нежно-розовые тона. Глориана шла по тропинке, ведущей через сад к боковой калитке. По обе стороны от нее шелестели на ветру яблони. Наконец она выбралась за стены замка и зашагала по лесной тропинке прямиком к аббатству.
К тому моменту, когда Глориана подошла к монастырю и постучала в деревянные ворота, утренняя служба уже давно закончилась. Приоткрылось смотровое окошко, и пара цепких глаз уставились на Глориану. Сестра открыла ворота, чтобы впустить гостью, но взгляд ее был осуждающим.
— Ваша светлость не должны ходить одна через лес, — проворчала женщина. — На дорогах полно разбойников, а в лесу волков и медведей.
Глориана кротко кивнула в ответ.
— Я была очень осторожна, — солгала она. На самом деле мысли ее были далеки от диких животных и грабителей. Всю дорогу она думала о Дэйне. Но все же монахиня права, сейчас в лесу небезопасно. В следующий раз Глориана решила захватить с собой лук.
— Могу я видеть леди Элейну?
— Она на молитве, — ответила сестра, захлопывая ворота и запирая их на засов. — И вам следовало бы в этот час тоже быть на молитве.
Глориана благоразумно промолчала, хотя могла бы упрекнуть сестру в том же самом. Главная часовня аббатства была вдалеке от тех ворот, через которые вошла Глориана.
— Могу я подождать ее? Мне вчера передали, что она хочет меня видеть.
Монахиня вздохнула.
— Конечно, — ответила она, указывая на маленький внутренний дворик — любимое место Элейны, где она проводила весну, лето и почти всю осень. — Сядьте там, у фонтана, и подождите, пока леди Элейна выйдет к вам.
— Спасибо, — поблагодарила Глориана. Но как только добрая женщина повернулась к ней спиной, она скорчила ей вслед гримасу и показала язык.
Ждать пришлось недолго. Элейна подошла неслышно, как всегда. Она похудела, а под глазами у нее залегли тени. Глориана поднялась, чтобы расцеловать ее в щеки, а Элейна взяла ее руки и сердечно пожала их.
— Я так долго не была у тебя, — с сожалением сказала Глориана.
Элейна улыбнулась.
— Ерунда. Дэйн вернулся домой, и ты должна быть с ним.
Они сели на прохладную мраморную скамью, все еще держась за руки. Глориана опустила глаза.
— С Дэйном? Он с презрением оттолкнул меня. Он хочет другую.
— Он глупец и сам не знает, чего хочет, — беззлобно сказала Элейна, но вдруг сжала руки Глорианы, и в ее голосе послышалась тревога: — Ты не должна позволить Дэйну взять в жены другую женщину и оттолкнуть тебя, Глориана. Последствия будут трагичными для нас всех.
У Глорианы похолодело сердце. Все вокруг знали, что Элейна сумасшедшая, но ее сумасшествие принесло с собой несколько странных даров, одним из которых был дар предвидения: Элейна могла точно предсказывать будущее.
— Что же мне делать? — прошептала Глориана. — Она не желает меня.
Элейна дрожащей рукой откинула с лица Глорианы непослушные пряди.
— Впереди великие трудности и опасности, — сказала умалишенная спокойным, но вместе с тем резким голосом. — Но у тебя сердце львицы, моя храбрая Глориана. Следуй туда, куда бы оно ни повело тебя, пусть даже в адское пламя, потому что за ним лежит рай, и к нему нет другого пути.
— Я не понимаю, — воскликнула Глориана.
Элейна поднялась.
— Следуй велению сердца, — нежно повторила она и не прибавила больше ни слова.
ГЛАВА 5
Как и предполагала Глориана, Мариетта де Тройе сидела за столом Гарета, пощипывая ножку жареной цесарки. Эгг, шотландец, развлекал ее какой-то забавной, как ему казалось, историей, без устали жестикулируя и прерывая свой рассказ глуповатым смехом. Рядом с молодой француженкой пустовало обычное место Дэйна. Место же Глорианы было чуть подальше, рядом с Эдвардом.
Все, раньше занятые едой, разговорами или услаждающие свой слух приятной музыкой, подняли на нее глаза. Все с интересом ждали, что она будет делать дальше. Глориана вздернула подбородок и гордо проследовала к главному столу, кивнув Гарету и Эдварду. Вместо того, чтобы сесть возле Эдварда, который явно поджидал ее, Глориана устроилась рядом с Мариеттой.
Оживленная болтовня моментально стихла. Эгг прервал свой рассказ, и даже музыка, льющаяся с галереи, умолкла. Хотя, возможно, это только показалось Глориане. В голове у нее так шумело, что она почти ничего не соображала.
Мариетта обернулась к ней, и на ее прекрасном лице отразилось изумление. Однако она тут же взяла себя в руки и вежливо обратилась к Глориане по-французски.
— Я плохо говорю по-английски, — сказала она. — Надеюсь, вы будете снисходительны ко мне.
Глориане сразу понравилась ее соперница, и это только все усложнило. Мариетта напоминала крокус — первый весенний цветок, пробивающийся из-под снега навстречу солнцу, распускающий свои нежные лепестки и быстро увядающий.
— А я почти не знаю французского, — ответила Глориана. — Вы, наверное, будете смеяться надо мной.
Мариетта улыбнулась такой же, как крокус, улыбкой — прекрасной и мимолетной.
— Что вы, я не стану смеяться, — сказала она. — Мне очень нужен друг.
В данных обстоятельствах эти слова можно было бы принять за насмешку, но Глориане показалось, что Мариетта говорила искренне. Девушка оказалась далеко от дома, в чужой стране, где у нее не было ни друзей, ни знакомых. Жестоко было бы отказать ей в поддержке и несправедливо было бы упрекать француженку в том, что Кенбрук полюбил ее.
— Во мне вы найдете друга, — ответила баронесса своей предполагаемой преемнице.
У входа послышался шум, и в дверях появился Дэйн. Глориана смотрела, как он шагает мимо длинных столов прямо к помосту. Он не отрывал глаз от Глорианы, и в его взгляде она ясно читала ярость.
У нее перехватило дыхание, но не от страха, а от кого-то другого чувства, которому она не нашла объяснения. Ей было даже приятно испытывать на себе этот полный бешенства взгляд.
— Вот наш муж, — шепнула Глориана на ухо Мариетте.
Мариетта робко хихикнула и тут же боязливо прикрыла рот своими тонкими пальчиками.
— Он такой грозный, не так ли? — спросила она.
Да, в какой-то степени Глориана была согласна с этим. Дэйн пугал ее. Но ей не хотелось бежать от него, наоборот, ей хотелось остаться.
— Кенбрук слишком много время провел в сражениях, — ответила она на ломаном французском. — Если у него и были великосветские манеры, то он успел их забыть.
— У него их никогда не было, — вмешался Гарет, который подошел и встал позади них. — Он всегда был варваром и тираном, мой любимый братец.
Глориана почувствовала, как Гарет легко коснулся ее плеча.
— Прелестная музыка, Глориана, — сказал он, — я приглашаю тебя на танец.
Все остальные уже покинули стол, чтобы потанцевать немного.
— Но я еще не поужинала, — сказала упрямица. Когда она была еще маленькой девочкой и с ней занимался отец Крадок, он всегда заставлял ее читать дополнительные молитвы, надеясь, что Господь услышит их и избавит Глориану от ее ужасного упрямства. До сих пор, однако, этого не случилось, и отец Крадок, должно быть, удивлялся нежеланию Господа помочь Глориане. Но сама она считала, что у Всевышнего есть чем заняться, кроме как исправлением юных девиц.
— Как твой опекун и хозяин дома, — не отступал Гарет, чуть сильнее сжимая ее плечо, — я приказываю тебе повиноваться.
Глориана шумно вздохнула и поднялась со скамьи.
— Не смею ослушаться, — прошептала она, улыбаясь Гарету.
— Мудрое решение, — ответил он.
Едва Глориана вышла из-за стола, как Гарет схватил ее за руку и потащил с помоста, увлекая в толпу. Дэйн некоторое время смотрел им вслед, размышляя, то ли броситься за ними, то ли оставить все как есть. Потом он подошел к помосту, сказал несколько слов Мариетте и сел за один из нижних столов вместе со своими людьми.
Один из мимов подошел к Глориане и молча протянул ей маску. Глориана взяла ее — это было полусмеющееся, полуплачущее лицо, что как нельзя лучше подходило к создавшемуся положению. Глориана старалась не показывать своих чувств, но, хотя на ее лице сияла улыбка, девушку душили слезы. Она приложила маску к лицу, сделала шутливый реверанс и последовала в танце за Гаретом.
— Ненавижу его, — сказала она.
— Я не виню тебя, — мягко ответил Гарет. Он всегда был понятливым и терпимым человеком. — Я слышал, ты собираешься поселиться в деревне, в доме своего отца, одна, в обществе одних лишь служанок.
— После церемонии посвящения Эдварда в рыцари я тут же покину замок, — подтвердила Глориана.
Гарет вывел ее из шумной залы в прохладный коридор, тускло освещенный масляными светильниками, вделанными в стены. Глориана опустила маску и рухнула на скамейку. Силы оставили ее, но она устала не от танцев. Попытки сохранить достоинство истощили ее до предела. С того момента, как вернулся Дэйн, она чувствовала себя хрупкой, словно яичная скорлупка.
Опершись ногой о скамью, Гарет несколько мгновений молча смотрел на нее. Затем он вздохнул, и Глориана впервые заметила, что он постарел.
— Ты должна понять, — сказал Гарет, — что молодая девушка не может и не должна жить одна, без родственников или супруга.
Глориана отшвырнула маску.
— Тем не менее, — ответила она, — я собираюсь жить одна. У меня есть золото, я найму себе охранников, которые будут защищать меня. Что же касается моей собственности, то меня она попросту не волнует.
— А кто же тогда защитит тебя от твоих охранников? — спросил Гарет. — Ты сильная, решительная, Глориана, но ты женщина. — Он указал рукой в сторону зала, откуда доносились крики и пьяный хохот. — Слышишь, как гогочет этот сброд за столами? Половина из них воспитана хуже моих охотничьих псов. Они никогда не станут подчиняться женщине. Мало того, они просто-напросто опасны. — Гарет помолчал, давая Глориане время осмыслить свои слова, а затем продолжал: — Я поклялся твоему отцу, что сохраню твою репутацию и твою добродетель в том случае, если этого не сможет сделать твой муж. И я сдержу свое слово, Глориана, поверь мне. Если ты попытаешься помешать мне, я приму соответствующие меры.
Глориана, вцепившись в юбку, сжала кулаки.
— Ты обещал заботиться обо мне, когда я была еще ребенком, — ответила она, стараясь сохранить спокойствие. Она любила Гарета, он всегда был добрым и щедрым. — Но я уже давно выросла. Мне принадлежат земли и состояние. Я могу идти, куда хочу, и делать, что хочу!
— Откуда у тебя подобные мысли? — пробормотал Гарет, начиная терять терпение.
Глориана вспомнила про тот, другой мир, который она оставила, когда ей было пять лет. Наверное, это и было ответом на вопрос Гарета. Но вслух она этого, конечно, не сказала.
— Ты такой же, как и твой брат, — заявила она, — Кенбрук мечтает заточить меня в монастырь в угоду своей совести, и ты, Гарет, ты, который всегда был моим другом, намекаешь, что превратишь меня в узницу, если я не подчинюсь твоей воле.
Гарет казался пристыженным, но спустя мгновение сознание собственной правоты вернулось к нему. Многие непокорные женщины заканчивали свои дни в заключении в башнях, глядя в узенькое окошко на смену времен года. Они так и не касались земли до тех пор, пока их не зарывали в нее.
Когда, наконец, Гарет нарушил затянувшееся тягостное молчание, голос его показался Глориане чужим.
— Я люблю тебя, как сестру, нет — как дочь, — сказал он, — но тебе придется считаться с моими желаниями, Глориана Сент-Грегори, или ты пожалеешь, что появилась на свет.
Глориана поднялась со всем возможным достоинством. Она взглянула в глаза лорду Хэдлей, хозяину замка и всех окрестных земель, за исключением Кенбрука. Не решаясь заговорить, Глориана склонилась в нарочито низком поклоне, повернулась на каблуках и поспешила вернуться в залу.
В дверях Глориана столкнулась с Мариеттой, которая уходила в сопровождении своей служанки. Дэйн стоял в окружении своих людей. Компанию им» составляли уэльсец и краснолицый Гамильтон Эгг. Солдаты и служанки, разносящие еду и питье, расселись на скамейки и прямо на столы и без устали хлопали жонглерам и мимам.
Глориане стало противно, и она поискала глазами Эдварда. Тот пробирался сквозь толпу к своему брату. Лишь отец Крадок еще оставался за главным столом, когда Глориана взбежала по ступеням, чтобы с помоста лучше обозреть происходящее. Она полагала, что Эдвард сумеет положить конец этому пьяному безобразию. В конце концов он уже почти рыцарь.
— Печальное зрелище, — проговорил святой отец со своего места за опустевшим семейным столом. — Грех вошел в замок Хэдлей, миледи.
Глориана не стала еще больше расстраивать своего доброго учителя и не сказала, что грех проник в замок еще раньше.
— Не волнуйтесь, — рассеянно успокоила она его. — Эдвард положит конец этому безобразию.
Эдвард наконец добрался до центра гудящей толпы. Он сказал Дэйну несколько слов, тот ответил ему громким взрывом хохота, хлопком по спине, чуть не сбившим Эдварда с ног, и налитой доверху кружкой темного пива. К удивлению и разочарованию Глорианы, Эдвард закинул голову, поднял кружку к губам и не отрываясь осушил ее. Солдаты дружным рёвом выказали ему свое восхищение. Громче всех орал муж Глорианы, порядком набравшийся Дэйн Сент-Грегори, пятый барон Кенбрук.
— Они споили Эдварда! — взорвалась Глориана, подбирая юбки, чтобы спуститься вниз и во всем разобраться. Но преподобный Крадок поднялся со своего места и остановил ее, придержав за руку.
— Ты бессильна что-либо сделать, дитя мое, — сказал святой отец. Его голос, посвящавший Глориану в тайны латыни, французского, математики и истории Греции, обучавший навыкам стрельбы из лука и лечения травами, возымел на нее успокаивающее действие. — Если ты хочешь угодить своему престарелому учителю, ступай к себе в комнату и оставайся там, пока колокол не возвестит утреннюю мессу.
Глориана хотела было возразить, но потом передумала. Кружки Дэйна, Эдварда и Эгга были вновь полны пенящегося пива. Сегодня у нее уже было достаточно столкновений с братьями — хозяевами Кенбрука и Хэдлей, — и, Глориана поняла, что их невозможно вразумить. Эдвард еще слишком молод и глуп, сейчас от него уже не добиться ничего путного.
Глориана молча стояла на помосте и смотрела на гульбу пьяных идиотов. Дэйн, почувствовав на себе ее взгляд, поднял кружку и заплетающимся языком предложил тост за ее здоровье. Глориана развернулась и ушла.
Служанка Джудит уже ждала ее в спальне. Она зажгла ночники, разобрала постель и налила в таз для умывания теплой воды. Девушка помогла Глориане раздеться и склонила голову.
— Могу я теперь идти, миледи?
Глориана предложила ей остаться в комнате и лечь на свободную кровать, но Джудит предпочла вернуться на кухню, где спала вместе с остальными слугами на соломенном тюфяке рядом с камином.
— Задержись на минутку, — попросила Глориана, садясь к зеркалу и беря гребень из слоновой кости, который Эдвенна давным-давно купила ей в Лондоне. — Я хочу задать тебе один вопрос.
— Да, миледи? — откликнулась Джудит, кланяясь.
— Если мне придется оставить замок Хэдлей, я переселюсь в деревню, в дом своего отца. Ты поедешь со мной, будешь продолжать служить мне?
Джудит молчала, переминаясь с ноги на ногу. Она была одета в опрятное платье, связанное из грубой шерстяной пряжи, каштановые пряди ее длинных прямых волос ниспадали до талии.
— Оставить замок Хэдлей, миледи? Но вам никогда не позволят этого сделать без лорда Кенбрука, а у него есть собственное поместье, не так ли?
— Я ухожу отсюда, — твердо сказала Глориана. — Без лорда Кенбрука и без его согласия.
Джудит заметно побледнела, и у нее вырвалось какое-то языческое проклятие, прежде чем она сказала:
— Но, миледи, вы не можете оставить его светлость просто потому, что вам так хочется!
— Очень хорошо, — фыркнув, ответила Глориана, — пусть так. Ты можешь остаться здесь, Джудит, и спать на кухне вместе с остальными слугами и собаками. Конечно, в моем доме тебе была бы предоставлена отдельная кровать, которую не пришлось бы делить с кем-то еще…
Глаза девушки удивленно расширились.
— Мало от этого будет проку, когда лорд Кенбрук притащит нас за волосы обратно в замок!
Глориана вздохнула.
— Если Кенбрук попытается сделать это, я пущу ему стрелу в сердце.
Джудит вытаращилась на нее.
— За это вас повесят и не посмотрят, что вы леди.
— О господи, Джудит! — воскликнула Глориана, потеряв терпение. — Я выразилась фигурально. Я просто пыталась объяснить тебе свою позицию. Так ты поедешь со мной или нет?
Джудит размышляла долго, нервно почесываясь, — Я поеду с вами, если вы этого хотите, миледи. Но вот увидите, все это кончится тем, что лас обеих запрут в монастыре до конца наших дней, как это случилось с несчастной леди Хэдлей.
При мысли об этом Глориана содрогнулась. Элейне нравилась жизнь затворницы, но Глориана знала, что в неволе сойдет с ума. Свобода была ей необходима, как воздух.
— Лорд Хэдлей всего лишь человек, — сказала она, хотя после недавнего разговора с Гаретом ее вера в его человечность была поколеблена. — Он не станет наказывать тебя только за то, что ты подчинилась моему желанию.
Джудит кивнула и, сказав: «Да, миледи», — поспешила выйти. Массивная дверь с тяжелым стуком захлопнулась за ней.
Глориана, с распущенными волосами, в одной рубашке, подошла к двери, чтобы запереть замок. Потом, умывшись и преклонив колена для короткой молитвы, забралась под одеяло. Выпутавшись из своей верхней одежды, она поуютнее устроилась на перине, намереваясь заснуть.
Крики и песни пирующих доносились даже сюда. Глориана лежала в темноте, прислушиваясь, и на глаза ей навернулись слезы. Но она пересилила себя и не заплакала. Слишком много слез она уже пролила по вине своего мужа, а он не стоил ни одной ее слезинки.
И, что было тяжелее всего, она понимала, что полюбила Дэйна. Разум настаивал, чтобы она рассталась с мечтой о Кенбруке, но сердце ее разрывалось при мысли об этом.
Этого не должно было случиться, кричало все ее существо.
Кто-то постучал в дверь, но Глориана не ответила, и стук повторился.
Конечно, это Эдвард. Слишком пьяный, на ногах не держится. Завтра утром он пожалеет о сегодняшнем дне, не без злорадства подумала Глориана.
— Уходи, — крикнула она.
— Пожалуйста, — послышался тихий робкий голосок с французским акцентом. — Позвольте мне войти, мадемуазель, мне ужасно страшно.
Мариетта.
Глориана вскочила с кровати, накинула рубашку и подбежала к двери. С трудом отперев заклинивший замок, она впустила женщину, которую ее муж выбрал себе в жены.
Мариетта рыдала, дрожа под тоненькой, отделанной кружевами ночной сорочкой. Ее черные волосы покрывал легкий ночной колпак.
— Мне здесь не нравится, —сказала она. — Здесь так шумно, и я так напугана!
Глориана думала, что возненавидит свою соперницу, а сейчас ей очень хотелось утешить бедняжку. Она подвела Мариетту к скамье у камина и усадила поближе к догорающему огню. Потом стянула с кровати одеяло и накрыла им хрупкие, вздрагивающие от всхлипываний плечи француженки.
— Я хочу домой, — прошептала Мариетта, когда слезы наконец иссякли.
Глориана села рядом и обняла ее за плечи.
— Ш-ш… — сказала она, как мать, успокаивающая раскапризничавшегося ребенка, пытаясь припомнить французские слова. К сожалению, она никогда не владела в совершенстве этим языком поэтов и влюбленных. — Скоро ты выйдешь замуж. Тогда ты будешь счастлива.
Мариетта улыбнулась сквозь слезы.
— Да, — старательно произнесла она по-английски, но легкая улыбка, тронувшая ее губы, исчезла. — Но чтобы я была счастлива, должна страдать ты, а мне ненавистна сама мысль об этом. Ты была очень добра ко мне.
Глориана тихо вздохнула.
— Чтобы не случилось, Мариетта, я все равно останусь твоим другом. «Если только меня не заточат в башне замка или не отошлют в монастырь», — добавила про себя Глориана.
Прекрасные светло-карие глаза Мариетты блестели от слез.
— Я думала, ты старая. С бородавками и морщинами. Кенбрук — он сказал мне так. Я удивилась, когда увидела тебя.
Глориана улыбнулась и слегка пожала руку Мариетты.
— И я удивилась, увидев тебя, — честно ответила она. По крайней мере, в одном Дэйн не солгал ей: Мариетта не была его любовницей. Такая хрупкая, утонченная, застенчивая, она была сама невинность.
Мариетта всхлипнула.
— Мое сердце радуется, когда я смотрю на Кенбрука. Но я вижу также, что он волнует тебя. Я уеду домой, во Францию, с Фабрианой.
Мариетта сказала правду. Она любила Дэйна, возможно, так же сильно, как и Глориана, но готова была сдаться, отступить, вернуться одной на свою родину.
Глориана была тронута, но отрицательно покачала головой.
— Нет, — сказала она, — Дэйн любит тебя, хочет, чтобы ты, а не я, стала его женой. Сначала я была полна решимости бороться за него, но сейчас поняла, что не могу заставить его полюбить себя.
— Бедная Глориана, — сказала Мариетта, беря ее за руку. На глазах ее снова заблестели слезы. — Он разбил твое сердце?
Но Глориане вовсе не хотелось обсуждать вопрос о разбитых сердцах. По крайней мере, не сейчас.
— Лучше расскажи мне, как вы познакомились с Кенбруком, — попросила она с неподдельным интересом.
Испуганное выражение сошло с лица француженки, она погрузилась в милые ее сердцу воспоминания.
— Однажды я была на рынке, с Фабрианой. Он там. — Мариетта улыбнулась, легонько вздохнув. — Сильный, красивый. — Тут она нахмурилась, и в глазах ее мелькнул страх. — Бандиты пришли грабить. Один брать меня на свою лошадь. — Девушка содрогнулась. — Фабриана, она кричит. Сражение. Кенбрук, он побил их своим мечом. — Мариетта счастливо улыбнулась. — Я спасена.
Это была захватывающая история. Глориана живо представила себе, как все произошло. Вот лавки с разнообразным товаром: яркими тканями, кудахчущими курицами, голубями в клетках. И звон мечей. Нельзя было винить Мариетту за то, что она полюбила своего бесстрашного спасителя. Оказаться на ее месте мечтала бы любая женщина.
Глориана улыбнулась.
— Я рада. Что он спас тебя, я имею в виду. Мариетта поднялась. Одеяло все еще покрывало ее хрупкие плечи.
— Ты добрая, — сказала она. — Теперь я усну, если ты не ненавидишь меня.
Глориана проводила Мариетту до двери.
— Я никогда бы не смогла ненавидеть тебя, — сказала она.
Если бы это было не так, как упростилась бы ее жизнь. Девушки пожелали друг другу спокойной ночи, и Мариетта вышла в коридор, где ее ждала преданная Фабриана. Служанка, поддерживая госпожу под руку, повела Мариетту в ее комнату.
Глориана знала, что не сможет уснуть. Она немного вздремнула, вертясь с боку на бок. Но сон ее был чутким, неспокойным, и она проснулась задолго до — первых петухов. Наскоро умывшись, она оделась и выскользнула из дома, через боковую дверь, которой уже давно никто не пользовался.
Колокола звонили к заутрене, собирая верующих на молитву в часовню. Глориана чувствовала себя слегка виноватой из-за того, что придется пропустить утреннюю мессу, но упрямо шагала в противоположном от церкви направлении. Рассвет окрасил все вокруг в нежно-розовые тона. Глориана шла по тропинке, ведущей через сад к боковой калитке. По обе стороны от нее шелестели на ветру яблони. Наконец она выбралась за стены замка и зашагала по лесной тропинке прямиком к аббатству.
К тому моменту, когда Глориана подошла к монастырю и постучала в деревянные ворота, утренняя служба уже давно закончилась. Приоткрылось смотровое окошко, и пара цепких глаз уставились на Глориану. Сестра открыла ворота, чтобы впустить гостью, но взгляд ее был осуждающим.
— Ваша светлость не должны ходить одна через лес, — проворчала женщина. — На дорогах полно разбойников, а в лесу волков и медведей.
Глориана кротко кивнула в ответ.
— Я была очень осторожна, — солгала она. На самом деле мысли ее были далеки от диких животных и грабителей. Всю дорогу она думала о Дэйне. Но все же монахиня права, сейчас в лесу небезопасно. В следующий раз Глориана решила захватить с собой лук.
— Могу я видеть леди Элейну?
— Она на молитве, — ответила сестра, захлопывая ворота и запирая их на засов. — И вам следовало бы в этот час тоже быть на молитве.
Глориана благоразумно промолчала, хотя могла бы упрекнуть сестру в том же самом. Главная часовня аббатства была вдалеке от тех ворот, через которые вошла Глориана.
— Могу я подождать ее? Мне вчера передали, что она хочет меня видеть.
Монахиня вздохнула.
— Конечно, — ответила она, указывая на маленький внутренний дворик — любимое место Элейны, где она проводила весну, лето и почти всю осень. — Сядьте там, у фонтана, и подождите, пока леди Элейна выйдет к вам.
— Спасибо, — поблагодарила Глориана. Но как только добрая женщина повернулась к ней спиной, она скорчила ей вслед гримасу и показала язык.
Ждать пришлось недолго. Элейна подошла неслышно, как всегда. Она похудела, а под глазами у нее залегли тени. Глориана поднялась, чтобы расцеловать ее в щеки, а Элейна взяла ее руки и сердечно пожала их.
— Я так долго не была у тебя, — с сожалением сказала Глориана.
Элейна улыбнулась.
— Ерунда. Дэйн вернулся домой, и ты должна быть с ним.
Они сели на прохладную мраморную скамью, все еще держась за руки. Глориана опустила глаза.
— С Дэйном? Он с презрением оттолкнул меня. Он хочет другую.
— Он глупец и сам не знает, чего хочет, — беззлобно сказала Элейна, но вдруг сжала руки Глорианы, и в ее голосе послышалась тревога: — Ты не должна позволить Дэйну взять в жены другую женщину и оттолкнуть тебя, Глориана. Последствия будут трагичными для нас всех.
У Глорианы похолодело сердце. Все вокруг знали, что Элейна сумасшедшая, но ее сумасшествие принесло с собой несколько странных даров, одним из которых был дар предвидения: Элейна могла точно предсказывать будущее.
— Что же мне делать? — прошептала Глориана. — Она не желает меня.
Элейна дрожащей рукой откинула с лица Глорианы непослушные пряди.
— Впереди великие трудности и опасности, — сказала умалишенная спокойным, но вместе с тем резким голосом. — Но у тебя сердце львицы, моя храбрая Глориана. Следуй туда, куда бы оно ни повело тебя, пусть даже в адское пламя, потому что за ним лежит рай, и к нему нет другого пути.
— Я не понимаю, — воскликнула Глориана.
Элейна поднялась.
— Следуй велению сердца, — нежно повторила она и не прибавила больше ни слова.
ГЛАВА 5
Глориана вернулась в замок Хэдлей на маленьком сером муле, которого ей дала аббатиса. Въехав через главные ворота, она увидела, что во дворе возвели павильон, возле которого устроили площадку, где солдаты Гарета упражнялись сейчас в боевом искусстве. Установили платформу, на которой будут стоять герольды, одетые в цвета Хэдлей — красный и золотой. Посреди площадки был вбит столб с мишенью для метания копья. Мишенью служило облаченное в доспехи чучело.
Сегодня, с грустью подумала Глориана, Эдвард будет официально признан взрослым мужчиной. После праздничного завтрака в большом зале во внутреннем дворе состоится церемония посвящения в рыцари, и Эдвард станет воином. Скоро он познает все опасности этой профессии.
Глориана поехала к конюшням, оставила там своего мула на попечение конюха, распорядившись, чтобы животное отослали потом обратно в аббатство.
Потом она зашла в церковь и вознесла краткую молитву, прося прощения за то, что пропустила утреннюю мессу. Задержавшись у фонтана, чтобы ополоснуть лицо и руки прохладной водой, она вошла затем в большой зал.
Эдвард со своими друзьями, которым предстояло посвящение в рыцари, сидели, за длинным столом, поставленным параллельно помосту. Они были одеты в традиционные шелковые одежды: рубашки, штаны, туники и яркие плащи.
Сегодня, с грустью подумала Глориана, Эдвард будет официально признан взрослым мужчиной. После праздничного завтрака в большом зале во внутреннем дворе состоится церемония посвящения в рыцари, и Эдвард станет воином. Скоро он познает все опасности этой профессии.
Глориана поехала к конюшням, оставила там своего мула на попечение конюха, распорядившись, чтобы животное отослали потом обратно в аббатство.
Потом она зашла в церковь и вознесла краткую молитву, прося прощения за то, что пропустила утреннюю мессу. Задержавшись у фонтана, чтобы ополоснуть лицо и руки прохладной водой, она вошла затем в большой зал.
Эдвард со своими друзьями, которым предстояло посвящение в рыцари, сидели, за длинным столом, поставленным параллельно помосту. Они были одеты в традиционные шелковые одежды: рубашки, штаны, туники и яркие плащи.