Миллер Линда Лейл. Рыцари

   Глориана вскрикнула от вожделения и выгнулась на кровати, высоко подняв бедра. Ей показалось, что она снова видит звезды. Они словно украшали какое-то сверкающее платье, которое Дэйн стал срывать с нее. Звезды исчезали одна за другой. Кенбрук, забросивший ее в небеса, теперь возвращал ее оттуда. Он нежно ласкал ее бедра, шептал успокаивающие слова, постепенно приводя ее в чувство.
   Наконец, когда Глориана почувствовала, как затихают отклики страсти внутри нее, Дэйн поднялся с кровати и погасил все лампы, кроме одной. В темноте он нашел кровать, споткнувшись несколько раз и выругавшись. Он лег, не сказав ни слова.
   — Дэйн?
   Он повернулся на другой бок, готовясь ко сну.
   — М-м?
   — А как же ты?
   Дэйн что-то пробормотал, но Глориана не поняла его слов, а только догадалась, что это какое-то изощренное ругательство.
   — Спи, Глориана, — сказал он.
   Она глубоко, удовлетворенно вздохнула.
   — О, я-то усну, но все же я беспокоюсь о тебе.
   — Не надо, — Голос Дэйна звучал отстраненно, будто между ними ничего не произошло. — Половину своей жизни я был солдатом и пережил куда более тяжелые испытания, чем этой ночью.
   Глориана смотрела вверх, в темноту.
   — Прости меня, Дэйн, — пробормотала она. — Я думала только о своих желаниях, мне и в голову не пришло, что это причинит тебе страдания.
   Кенбрук вновь выругался и придвинулся к ней, скрипнув пружинами.
   — Честь — тяжкий груз. Но в том, что касается вас, леди Глориана, я буду честен во что бы то ни стало. А теперь, если в тебе осталась хоть капля милосердия, перестань мучить меня, напоминая о том, чего не было, и засыпай!
   Глориана была еще совсем неопытна, несмотря на все удовольствия этой ночи. Но инстинкт безошибочно подсказал ей, что Дэйна можно было бы соблазнить, просто прижавшись к нему, поцеловав или дотронувшись.
   Но Глориана тоже хотела быть честной. Без ее разрешения Дэйн ни за что не притронулся бы к ней. По каким-то причинам Кенбрук не хотел подтверждать их союз. Это разрывало Глориане сердце, но тем не менее она уважала его желания. Его тело принадлежало ему одному, и он имел право распоряжаться им по своему усмотрению.
   — Тогда спокойной ночи, — сказала она. — И спасибо.
   Он громко и зло даже не простонал, а прорычал.
   — Что я такого сказала? — спросила немного уязвленная Глориана.
   Кенбрук ничего не ответил. Он встал с кровати и принялся шарить в темноте, очевидно, разыскивая одежду. Он на что-то натыкался, спотыкался, и время от времени Глориана слышала его сдавленное ругательство.
   Она боролась с желанием рассмеяться — ее состояние напоминало истерику, ведь их положение отнюдь не выглядело забавным. Они были пленниками, и неизвестно, сколько им еще придется просидеть взаперти.
   — Что ты делаешь? — спросила она, когда смогла наконец говорить. Теперь ее душил не смех, а слезы. Но она скорее бы выбросилась в окно, чем снова расплакалась в присутствии Дэйна.
   Он не ответил, но Глориана услышала, как он снял крышку с кувшина с вином. Она вздохнула, устроилась поудобнее и закрыла глаза.
   В предрассветный час Кенбрук наконец вернулся. Он улегся в кровать полностью одетым и до утра спал беспробудным сном.
   На следующее утро, проснувшись, Глориана села на кровати, натянув одеяло до подбородка. В окна башни лился яркий солнечный свет, заполняя комнату жидким золотом. В свете дня комната уже не казалась мрачной темницей, а скорее напоминала хорошо меблированные покои замка. Было заметно, что комнате постарались придать жилой вид.
   В комнате было несколько жаровен и достаточно угля для их растопки, много еды и питья, чистая вода. Гарет или Элейна позаботились даже об одежде: в углу стояли сундуки с ворохом одежды. Паутина отовсюду была сметена, а на полу лежали свежие тростниковые циновки.
   Кенбрук лежал на животе рядом с Глорианой. Его спина вздымалась и опускалась, дыхание было ровным, что говорило о глубоком сне. Глориана наклонилась к нему и осмотрела рану у него на затылке, которая уже почти зажила, потом поднялась и на цыпочках подошла к разрисованному занавесу.
   За ним, как она и ожидала, скрывался туалет, то есть простой горшок. Потом она оделась, умылась водой из тазика, стоящего возле кровати. Кенбрук пошевелился и, проснувшись наконец, приподнялся на локте.
   — Так, значит, это все-таки явь, а не кошмарный сон, — разочарованно протянул он.
   — Да, — подтвердила Глориана, вытирая полотенцем лицо и руки. Сейчас она испытывала смущение и неловкость по поводу того, как провела эту ночь.
   — Итак, — продолжила она, пытаясь сохранить достоинство, — конец нашему перемирию.
   Кенбрук с трудом приподнялся на кровати, положив руку на ноющий затылок.
   — Не испытывай мое терпение, женщина, — предупредил он. — В утренние часы, да еще оказавшись в такой дурацкой ситуации, я за себя не ручаюсь.
   С противоположного берега озера донесся чистый, хрустальный перезвон колоколов.
   — Мы пропустим утреннюю мессу, — заметила Глориана, решив придерживаться в разговоре с Кенбруком нейтральных тем, чтобы ненароком не задеть его.
   — Что ж, — ответил он, вставая с постели, — очень жаль. — Пошатываясь, Кенбрук направился в другой конец комнаты ж корзинам с едой. Порывшись в их содержимом, он извлек наконец краюху хлеба и кусок сыра.
   — Давай поразмыслим о судьбе злополучного Иосифа, которого предали и обобрали собственные братья, а потом кинули в темницу.
   Глориана возвела очи горе. Она старалась держать себя в руках, но если Кенбрук станет сравнивать себя с персонажами священного писания, то она будет просто не в состоянии оставаться в рамках приличий.
   Жуя хлеб и сыр, Кенбрук подошел к северному окну, которое выходило на озеро и из которого открывался прекрасный вид на замок Хэдлей.
   — Будь ты проклят, Гарет! — прокричал он во все горло, и его голос эхом прокатился по долине. — Чтоб тебе сгореть в аду!
   — Глупо заниматься бесполезными вещами, — язвительно сказала Глориана. Она тоже взяла себе еды и села к столу. — Никто не услышит тебя, никто не придет, чтобы спасти нас. Все знают, что в Кенбрук-Холле водятся привидения. Тебя примут за духа. — Глориана не удержалась, чтобы не вставить шпильку: — За злого духа.
   Дэйн повернулся к ней, лицо его было мрачно. Никто бы не поверил, что вчерашний Дэйн и сегодняшний — один и тот же человек.
   — Им придется вернуться, чтобы принести нам еды и питья, если только они не хотят, чтобы мы тут умерли от голода и жажды, — сказал он. — И тогда мы постараемся вырваться отсюда. Кровь Христова, когда Гарет попадется мне в руки, клянусь, он пожалеет, что не умер в младенчестве!
   Глориана не отрывалась от еды, стараясь держать под контролем свои чувства.
   — Как вы оптимистичны, сэр, — сказала она. — Даже такой сильный мужчина, каким вы себя представляете, не смог бы справиться с дюжиной лучших людей Гарета.
   Кенбрук отодвинул стул, перевернул его и сел лицом к Глориане. В его голубых глазах плескались серебристые всполохи, а внешность только выигрывала от того, что золотистые волосы были в беспорядке.
   — Мне кажется, прошлой ночью я нравился тебе больше, — сказал он. — Ты снова и снова выкрикивала мое имя, и, если солдаты Гарета стояли на посту в коридоре, они наверняка решили, что дело уже сделано.
   — Прекрати сейчас же! — Этот приказ был произнесен почти с мольбой.
   Дэйн откусил сыра, потом долго и тщательно жевал его.
   — Это ведь тот самый стул, — продолжал он безжалостно, — возле которого ты стояла, задрав ногу, а я…
   — Да! — вспыхнув, воскликнула Глориана. — Да, будь ты проклят, это тот самый стул! Зачем ты унижаешь меня?
   Выражение лица Кенбрука смягчилось.
   — Хороший вопрос, — сказал он. — Наверное, мне стоит вновь ублажить тебя, моя дорогая жена, чтобы вернуть твое расположение. По крайней мере, тогда ты н е сможешь поносить меня, пока не придешь в сознание.
   Глориана опустила глаза, испытывая унижение оттого, что даже сейчас готова покориться ему.
   — Я признаю, — сказала она тихо, — что никогда не знала таких наслаждений, которые ты дал мне. Но позволь мне напомнить, однако, что мое тело принадлежит только мне. Муж или не муж — ты не имеешь на него никаких прав.
   Дэйн молчал. Наконец Глориана подняла на него глаза. Кончиком ножа он подцепил кусок хлеба и отправил его себе в рот. Этот жест заставил Глориану возбужденно заерзать на стуле.
   — Я отступлю перед неизбежным, — сказал он. — Я буду любить тебя, Глориана. Расчет Гарета оказался верным: долго так продолжаться не может. Еще пара таких ночей, как вчера, и я сломаюсь.
   — Ты собираешься силой взять меня?
   Дэйн отрезал еще хлеба и съел его. Он немного помолчал, чтобы подразнить ее.
   — Мне не придется принуждать тебя, Глориана, — снисходительно сказал он. — Ты очень темпераментная штучка. Я могу пробудить в тебе желание даже не прикоснувшись.
   Глориана понимала, что он прав, но его самоуверенность вывела ее из себя.
   — Не так уж вы неотразимы, сэр, как думаете.
   Кенбрук улыбнулся.
   — Вчера ночью я только начал знакомить тебя с чувственными удовольствиями, — сказал он. В его голосе слышалась томность и чувственность, а слова подействовали на Глориану, как заклятье.
   Она попыталась взять себя в руки, но чувствовала, что под его взглядом вновь теряет контроль над собой. Она выпрямилась на стуле и смотрела сквозь Кенбрука, будто он был прозрачным, как стекло. Она приказывала себе не видеть, не слышать, не чувствовать.
   Своим низким хриплым голосом, он стал говорить о наслаждениях плоти. Он будет возбуждать, дразнить ее, доведет до чувственного экстаза и, отказав в удовлетворении желания, начнет все сначала. Дэйн знал, что она будет шептать ему в забытьи страсти и какие слова сорвутся с его уст. Он рассказывал о том, как станет ласкать ее разгоряченное тело.
   Глориана сидела не шелохнувшись, прямая, как натянутая струна.
   А Дэйн продолжал рисовать перед ней восхитительные картины, такие эротичные, что кровь быстрее заструилась у нее по жилам. Он продолжал говорить и говорить, медленно, тихо, пока Глориана не покачнулась на стуле. Она чувствовала, что огонь желания пожирает ее плоть. Сейчас она хотела его в сто, нет, в тысячу раз сильнее, чем предыдущей ночью.
   Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем услышала, как он зовет ее.
   — Иди сюда, Глориана, — сказал он тихо.
   Глориана поднялась и, полностью отдавая себе отчет в своих действиях, направилась к Кенбруку.
   Не сказав больше ни слова, не вставая со стула, Дэйн кончиком ножа разрезал шнурок ее корсажа. Платье Глорианы распахнулось. Легким движением руки Кенбрук сбросил его с плеч девушки, и платье мягко скользнуло к ее ногам. Теперь она стояла перед Дэйном полностью обнаженная, не считая тоненькой льняной сорочки.
   Воткнув нож в дерево стола, Дэйн кончиками пальцев нежно дотронулся до ее сосков. Лицо его при этом выражало не радость победителя, а восторг пилигрима, достигшего наконец Святой Земли.
   — А что мне делать с твоей рубашкой? — спросил он хрипло, сжимая тонкую ткань. — Что ты хочешь, чтобы я сделал с этим, Глориана?
   — Сорви ее, — прошептала она.
   Как истинный джентльмен, Кенбрук подчинился.

ГЛАВА 8

   Если бы Кенбрук не сидел на стуле, он, вероятно, не удержался бы на ногах при виде прекрасного обнаженного тела Глорианы. В этот момент вся жизнь пронеслась у него перед глазами, будто разноцветные картинки в ярмарочном балагане. Глориана молча стояла перед ним.
   Он неразборчиво пробормотал какую-то бессмысленную фразу, потом нагнулся, поднял с пола тонкую ночную сорочку, которую по просьбе Глорианы сам сорвал с нее и кинул ее Глориане.
   — Оденься, — приказал он хрипло. Глориана прижала сорочку к груди, глядя на Дэйна полными непонимания и обиды глазами. Он встал и повернулся к ней спиной.
   — Что случилось? — спросила Глориана. Дэйн подошел к корзинкам с провизией, достал большой кувшин с вином и валил себе выпить. У напитка был какой-то странный привкус, хотя вино и должно было показаться безвкусным по сравнению с тем, что он пробовал во Франции и Италии.
   — Я передумал, — сказал он, оборачиваясь к ней, держа в руках чашу с вином.
   Это было самое обидное из всех его заявлений.
   Яркий румянец залил ее побледневшее лицо.
   — Если ты хотел унизить меня, — сказала Глориана, — то тебе это удалось.
   Кенбрук выпил глоток вина, нахмурился и отставил кубок.
   — Сейчас мне ничего так не хочется, как только уложить тебя в постель и сделать своей — отныне и навсегда. Но сейчас не самый удачный момент для этого, поэтому я попытаюсь сдерживать свои животные страсти, покуда на это хватит моих сил.
   Ее прекрасные сверкающие глаза расширились от удивления.
   — Я не понимаю.
   — Уверен в этом, — ответил Кенбрук, — и не виню тебя. Я и сам только что сделал это открытие. Хотя подозреваю, что мысль о тебе сидела у меня в голове с тех пор, как я вновь вернулся в Хэдлей и увидел тебя во всем блеске твоей юной, только что раскрывшей свои лепестки женственности.
   Глориана молча смотрела на Дэйна, не зная, как расценивать его слова. При виде обиды в ее глазах у него заныло сердце. Дэйн шагнул к ней, желая утешить и все объяснить, но вдруг споткнулся. До того ясный взор затуманился, он ничего не видел перед собой, в глазах плясали разноцветные круги. Наверное, подумал он, рана была куда серьезнее, чем казалось. Дрожащей рукой он притронулся к затылку. Сделав еще один шаг, Дэйн покачнулся и упал, и тьма поглотила его сознание.
   Глориана в ужасе глядела, как Кенбрук во весь рост растянулся на деревянном полу. Прежде чем она успела сообразить, что делать, Глориана уже стояла перед ним на коленях. Она позвала его, но Дэйн лишь простонал в ответ, не открывая глаз.
   Запаниковав, Глориана вновь позвала его, встряхнула за плечи, но он не произнес ни слова. Глориана вскочила, принесла воды и протерла ему лоб, но Дэйн даже не пошевелился. Наконец, отчаявшись привести его в сознание, Глориана попыталась приподнять его, чтобы дотащить до кровати, но он был таким тяжелым, что ей не удалось даже сдвинуть его с места.
   Слезы брызнули у нее из глаз, Глориана кинулась к постели за подушкой и одеялом.
   — Дэйн! — воскликнула она, слегка похлопывая его по щекам.
   Он тихонько вздохнул.
   Со стороны двери послышался слабый шум, и Глориана поняла, что это вернулся Гарет и что он вот-вот войдет. Она бросилась за занавес и поспешила натянуть простое коричневое платье, не позаботившись о том, чтобы надеть рубашку.
   — Гарет, быстрее! — крикнула она. — С Дэйном что-то случилось!
   Щелкнул замок, дверь отворилась, и вошли двое людей Гарета. Они встревоженно посмотрели по сторонам, очевидно, ожидая какого-то подвоха. Увидев Кенбрука, лежащего на полу без сознания, один из них удовлетворенно хмыкнул.
   — Все в порядке, ваша милость, — крикнул он через плечо. — Трюк удался, лорд Кенбрук прилег немного отдохнуть.
   Глориана стояла рядом с Дэйном, сжав кулаки и едва не задыхаясь от ярости. Конечно же, дело было в вине, подумала Глориана. Она вспомнила, что Кенбрук пил его перед тем, как потерять сознание. В тот кувшин было всыпано снотворное. Это было сделано с расчетом усыпить ее мужа, чтобы они могли без боязни войти в их темницу.
   Гарет вошел в комнату вслед за двумя громилами, которые не спускали глаз с Кенбрука, хотя тот и был без сознания. Увидев выражение лица Глорианы и правильно истолковав его, Гарет поднял руку, предотвращая ее попытки заговорить.
   — Больше ему не причинят никакого вреда, — бросив взгляд на брата, сказал он и широко улыбнулся. — Ты отлично выглядишь, Глориана. Ты счастлива?
   Единственное, что удерживало Глориану от того, чтобы не броситься на Гарета и не вцепиться ему в глотку, так это только сознание, что ее нападение лишь позабавит его.
   — А откуда ты знал, что именно Дэйн выпьет твое отравленное вино? — спросила она. — Если бы его выпила я, а Кенбрук остался в сознании, то, ты бы оказался в одной комнате с разъяренным быком!
   Гарет вздохнул. В комнату входили слуги. Пыхтя и отдуваясь, они тащили тяжелые бочки, большой медный таз для купания и много других вещей.
   — Ты ведь почти совсем не пьешь, — ответил Гарет, — а Дэйн любит вино, и я знал, что рано или поздно он откупорит и второй кувшин. Нам только повезло, что это произошло так скоро.
   — Я никогда тебе этого не прощу, — холодно сказала Глориана.
   — Как раз наоборот, — ответил Гарет со всей возможной мягкостью. — У меня есть основания полагать, что ты не только простишь меня со временем, конечно, но и будешь благодарна мне. — Гарет присел на корточки рядом с Дэйном и с братской нежностью коснулся основания его шеи, чтобы посчитать пульс. Глориана знала, что Гарет любит своего брата, как бы странно эта любовь ни проявлялась.
   — Я думаю, через час он уже придет в себя, — сказал он, обернувшись к Глориане.
   Слуги, которых привел с собой Гарет, занялись комнатой. Они принесли еду и питье, свежую одежду для Дэйна и Глорианы, поставили кипятить воду на специально принесенную жаровню. Одна из служанок, которую Глориана видела в замке, подошла к кровати и сняла смятое покрывало.
   — Еще нет, — ответила она на безмолвный вопрос Гарета, который был задан простым поднятием брови.
   Лицо Глорианы вспыхнуло.
   — Может быть, — пробормотала она с горечью, припомнив слова Дэйна, — ты приведешь сюда свидетелей?
   Гарет отвернулся, устыдившись, но через мгновение снова посмотрел в лицо Глориане. Во взгляде его горящих голубых глаз читалась решимость. Только сейчас Глориана поняла, какой же он упрямец, прямо как маленький серый мул аббатисы.
   — Не испытывай мое терпение! — воскликнул он. — И не искушай меня, не то получишь то, чего просишь!
   Глориана отпрянула от него. Она вдруг ясно осознала, чего именно она желает. Гордость не позволила бы ей доверить подобные мысли никому, кроме своего духовника. А правда состояла в том, что свободолюбивой Глориане вовсе и не хотелось покидать сейчас эту темницу. Она хотела остаться здесь, в башне, вместе с Кенбруком и разрешить все вопросы, касающиеся их обоих. Там, за башенными стенами, многое мешало им выяснить отношения. — А что сказал о моем исчезновении Эдвард? — выпалила она.
   Гарет уже обернулся, чтобы уйти, но сейчас задержался на пороге.
   — Бедняга, — ответил он грустно. — Он считает, что вы с Кенбруком помирились и уехали, чтобы отпраздновать воссоединение. Так что на его помощь вам рассчитывать не приходится, если ты именно это имела в виду своим вопросом. Признаюсь, такой поворот событий разбил мальчишке сердце, но он быстро утешился. Сейчас сэр Эдвард занят тем, что пытается утешить мадемуазель.
   Слуги покинули комнату, за ними последовал Гарет, последними вышли солдаты. Дверь за ними захлопнулась, и Глориана услышала, как щелкнул замок.
   Оглянувшись, она увидела, что в таз для умывания налили свежей воды, а рядом положили мыло и полотенца. Она снова опустилась на колени рядом с Дэйном и встряхнула его за плечи.
   — Проснись, — сказала она строго и вместе с тем нежно. — Иначе я выкупаюсь, вылив на себя всю горячую воду, и тебе ничего не останется.
   К ее удивлению, Кенбрук тут же открыл глаза. Если бы в этих бездонных голубых колодцах не читалось такое удивление, то Глориана решила бы, что Дэйн нарочно притворялся спящим, пока Гарет был в комнате.
   — А, — протянул он, приподнимаясь на локте, — но ты же была раздета!
   Глориана улыбнулась, радуясь, что Дэйн пришел наконец в себя. Сейчас она готова была простить ему любую колкость. Пропустив мимо ушей его замечание насчет одежды, она сказала с притворным сочувствием:
   — Как вы страдаете, милорд, сначала этот удар по голове, потом обморок.
   Кенбрук принял Сидячее положение, потом поднялся на ноги и стоял, покачиваясь.
   — Это был не обморок, — сказал он убежденно. — Думаю, это была очередная ловушка Гарета. У вина был какой-то странный вкус даже для такого дрянного пойла.
   — Твоя догадка верна, — ответила Глориана. — Тебе подсыпали снотворного. Теперь я склонна полагать, что Гарет сделал это не столько для того, чтобы обезвредить тебя, сколько для твоей же пользы. Он знал, что ты начнешь сопротивляться, и боялся, что тебя могут случайно ранить.
   Пошатываясь, Кенбрук направился к тазу с горячей водой, скидывая по дороге рубашку, штаны и шерстяные носки. Раздевшись, он залез в воду. Глориана смотрела на него не мигая. Какое же у него было прекрасное тело, несмотря на то что грудь и правое бедро рассекали шрамы.
   — Мы с тобой начали разговор, перед тем как ты потерял сознание, помнишь? — напомнила ему Глориана, подойдя к столу, на котором стояла корзина, полная свежих ароматных булок, пирогов и другой еды.
   Кенбрук задумался, пытаясь припомнить.
   — Ах да! — воскликнул он. — Ты как раз предложила мне себя, да так нахально, как какая-нибудь деревенская шлюшка. Я же, как добродетельный рыцарь, ретировался аж на другой конец комнаты, дабы уберечь тебя от непоправимой ошибки.
   — Самодовольный ублюдок, — беззлобно ответила Глориана, вонзая свои крепкие белые зубы в медовую булочку.
   — Прошу тебя, пойди сюда и потри мне спинку, прекрасная Глориана.
   — Сам справишься, — беззаботно сказала Глориана, садясь за стол. В эту минуту ее больше интересовала медовая булочка.
   — Было время, — произнес Кенбрук мечтательно, — когда женщины повиновались своим мужьям. Видно, времена меняются.
   Глориана вспомнила о самолете, на котором прибыла в Англию, когда ее еще звали Меган Сондерс.
   — Да, — согласилась она. — И ты даже не представляешь себе, что будет потом, после нас.
   — А ты представляешь?
   Она не ответила, хотя искушение рассказать Кенбруку странную историю своего появления в этом мире было необычайно сильно. Глориана подумала, куда бы могли спрятать те пергаменты, на которые она записывала свои детские воспоминания. Скорее всего Эдвенна уничтожила эти записи или спрятала их подальше, как одежду и куклу.
   Кенбрук наслаждался горячей водой, плескаясь в тазу. От действия снотворного, подмешанного в вино, не осталось и следа.
   — Знаешь, в тебе есть что-то такое очень необычное, — сказал он, склонив голову набок. — Ты гораздо крепче большинства женщин, ты крупнее их. У тебя чистая гладкая кожа и ровные белые зубы.
   — Ты оцениваешь меня, как лошадь на ярмарке, — сказала Глориана, не обратив особого внимания на его оскорбительные слова. Ей ужасно хотелось знать, что Дэйн собирался сказать, перед тем как потерял сознание, но она боялась спросить его об этом.
   Он улыбнулся и погрузился в воду до подбородка.
   — Ты же знаешь, что я говорю правду, — сказал он. — Ты не такая, как другие женщины. Тебе в голову приходят какие-то странные идеи.
   — А может быть, я просто сумасшедшая? — предположила она. — Как леди Элейна.
   — Элейна не сумасшедшая, — спокойно ответил Дэйн, — просто она видит и. слышит больше, нежели обычные люди.
   Глориана замерла на стуле. Она хотела было заговорить, рассказать ему обо всем, что знала и о чем догадывалась, но вдруг комната закружилась у нее перед глазами, а в ушах раздался какой-то свистящий звук. Голубой туман окутал все вокруг, скрывая Дэйна, перед ней словно упала пелена из тончайшего колышущегося газа.
   В удивлении и ужасе Глориана смотрела, как комната видоизменяется, превращаясь в странное свое подобие. Пол стал другим, а стены были увешаны множеством красочных картин. Странно одетые люди ходили кругом, разглядывая полотна, быстро разговаривая между собой на непонятном, но знакомом ей с детства языке. Глориана все еще сидела, но стол перед ней исчез, и ей казалось, что и стула под ней тоже нет. Маленький мальчик, единственный, кто обратил на нее внимание, был одет в точно такие же штаны, рубашку и ботинки, какие были спрятаны на чердаке в ее доме и деревне.
   — Леди, — произнес он, указывая на нее.
   Глориана испугалась, что судьба разлучит ее с Дэйном, возможно, даже навсегда. Она беззвучно, но пламенно молила Бога о возвращении в тринадцатый век, потому что там был ее настоящий дом.
   Она не отдавала себе отчета в том, сколько прошло времени, прежде чем она снова оказалась в знакомой комнате, рядом с Дэйном. Он вылез из ванны и стоял рядом с ней. На нем была только наспех накинутая мокрая рубашка. Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.
   — Господи, Глориана, что здесь произошло? — спросил Дэйн страшным шепотом. Он был бледен, как полотно, его трясло с ног до головы.
   — Я не знаю, — ответила она срывающимся голосом, когда смогла наконец говорить. — Что именно ты видел?
   Дэйн подвинул стул и сел напротив Глорианы.
   — Что это был за фокус? — спросил он, прищурившись. Он все еще слегка дрожал, этот храбрый солдат, воевавший со свирепыми турками. — Готов поклясться, Глориана, что в этом вине было не только снотворное. Ты исчезла на моих глазах. — Дэйн взял ее за руки. Они были холодными, как лед, и он стал растирать ей пальцы. — Либо я сошел с ума, либо ты волшебница и умеешь творить заклятия.
   Глориана поежилась: с обвинениями в колдовстве не шутят. Многие несчастные, судимые как ведьмы и колдуны, исчезли навсегда, а наказания, выносимые за сношения с нечистой силой, были такими жестокими, что волосы вставали дыбом.