— Что с тобой, ангел мой? — Он стал подниматься с кресла, и застыл при виде ужаса на ее лице. Она показала ему то, что держала в руках.
— Он... Он бросил их мне.
Это были кукла-папа и кукла-мама. Без голов. Подумаешь, детское любопытство, не велика важность, он просто маленький. Все они хотят знать, что там внутри.
Джек просидел этим вечером над своими бумагами почти до восьми часов под предлогом срочности работы. Потом вышел из дома и позвонил доктору Джери по междугородному. Он рассказал ему про вечерний инцидент с Джонатаном.
Доу Джери сказал:
— Джек, друг мой, тебе не кажется, что ты раздуваешь из мухи слона? Двухлетний ребенок не может целенаправленно достать фотографию из рамки. У него еще недостаточно развита координация движений. Ты не думаешь, что...
— Док, все не так. Он разбил стекло и вытащил эту фотографию. Он ударил ее об пол, стекло разбилось, потом просунул руку в груду стекол и достал фотографию. Я видел, как он рвал ее. Я видел его глаза. Он никогда не был похож на других детей.
— Он вырастет, Джек. Они все такие.
— Он оторвал головы у кукол, которые были родителями в его представлении. Он ненавидит нас.
— Не говори глупостей! — Доу потратил еще десять минут, использовав все свое красноречие, чтобы уверить Джека Эйхорда, что с Джонатаном все будет хорошо. Только надо работать. В конце концов, ребенок психически нормален, а это главное. Просто надо работать с ним.
Наконец Джек простился с Доу, извиняясь, расточая благодарности и сконфуженно смеясь. Но когда он повесил трубку, ему было не до смеха. Он чувствовал какой-то тоскливый страх, худшее, что он когда-либо испытывал. Его терзала одна мысль. Он старательно гнал ее от себя, но это ему не удавалось, ибо подтверждались его самые худшие опасения. От этого ужаса невозможно было избавиться.
Угнетенный своими мыслями, он вернулся домой. Ему было ясно, что если он не избавится от постоянного страха за свою семью, для него это плохо кончится. Он чувствовал себя как человек, который сбрасывает с себя пуховое одеяло жаркой летней ночью, а наутро просыпается в поту, накрытый все тем же одеялом.
Ночью Эйхорду приснился ужасный сон. Он видел официальный бланк, начинающийся словами: «Несчастный случай — самоубийство — убийство». И дальше: «Причина смерти — расследуется».
Спустя 16 дней
27 дней спустя — Маунт-Олайв
Бакхедское управление
Медицинский центр Бакхеда
— Он... Он бросил их мне.
Это были кукла-папа и кукла-мама. Без голов. Подумаешь, детское любопытство, не велика важность, он просто маленький. Все они хотят знать, что там внутри.
Джек просидел этим вечером над своими бумагами почти до восьми часов под предлогом срочности работы. Потом вышел из дома и позвонил доктору Джери по междугородному. Он рассказал ему про вечерний инцидент с Джонатаном.
Доу Джери сказал:
— Джек, друг мой, тебе не кажется, что ты раздуваешь из мухи слона? Двухлетний ребенок не может целенаправленно достать фотографию из рамки. У него еще недостаточно развита координация движений. Ты не думаешь, что...
— Док, все не так. Он разбил стекло и вытащил эту фотографию. Он ударил ее об пол, стекло разбилось, потом просунул руку в груду стекол и достал фотографию. Я видел, как он рвал ее. Я видел его глаза. Он никогда не был похож на других детей.
— Он вырастет, Джек. Они все такие.
— Он оторвал головы у кукол, которые были родителями в его представлении. Он ненавидит нас.
— Не говори глупостей! — Доу потратил еще десять минут, использовав все свое красноречие, чтобы уверить Джека Эйхорда, что с Джонатаном все будет хорошо. Только надо работать. В конце концов, ребенок психически нормален, а это главное. Просто надо работать с ним.
Наконец Джек простился с Доу, извиняясь, расточая благодарности и сконфуженно смеясь. Но когда он повесил трубку, ему было не до смеха. Он чувствовал какой-то тоскливый страх, худшее, что он когда-либо испытывал. Его терзала одна мысль. Он старательно гнал ее от себя, но это ему не удавалось, ибо подтверждались его самые худшие опасения. От этого ужаса невозможно было избавиться.
Угнетенный своими мыслями, он вернулся домой. Ему было ясно, что если он не избавится от постоянного страха за свою семью, для него это плохо кончится. Он чувствовал себя как человек, который сбрасывает с себя пуховое одеяло жаркой летней ночью, а наутро просыпается в поту, накрытый все тем же одеялом.
Ночью Эйхорду приснился ужасный сон. Он видел официальный бланк, начинающийся словами: «Несчастный случай — самоубийство — убийство». И дальше: «Причина смерти — расследуется».
Спустя 16 дней
Они были в постели.
— Славненький мой цыпленочек, — с нежностью сказал он, сидя рядом и похлопывая ее по ноге.
Ребенок спал, дав им отсрочку.
— Как мне хорошо с тобой. — Она взяла его сильную руку и стала целовать крепкие пальцы с большими суставами.
— И мне тоже, — ответил он.
— У тебя что-нибудь не ладится?
— Да нет, в общем все в порядке.
— Но я же вижу.
— Просто паршивое настроение.
— Я знаю тебя слишком хорошо, мой дорогой. Расскажи мне, что тебя мучает.
— Не волнуйся, малыш, я и правда в порядке.
— Мне кажется, что у тебя какие-то неприятности на работе, — сказала она. — Я всегда беспокоюсь за тебя. И сейчас ты выглядишь очень озабоченным и издерганным, даже подавленным, я бы сказала. Это просто настроение? У меня нет причин переживать?
— Нет. — Он наклонился и нежно поцеловал ее.
— Надеюсь, вы не совершили ничего безрассудного, господин офицер? — облегченно перешла она на шутливый тон. — Или чего-нибудь ужасно героического? Я замираю от страха, ожидая вашего ответа.
— Ничего страшного, детка. Как любит говорить Стен Лаурел, я не дурак Харди.
— Надеюсь.
— Ты ведешь себя как Мел Брукс.
— Да, но Мел Брукс едва ли способна на такое, — сказала она, притянув его к себе и делая что-то поистине удивительное с его ртом, глазами, ушами и лицом своим горячим языком. Шелковый халат распахнулся, и он увидел, во что она одета. Восхитительное нечто из рекламного каталога, о котором она прожужжала ему все уши. Вот это да! Просто райское зрелище! Он коснулся ее, она немного отодвинулась и дала ему взглянуть на свою совершенную грудь, ставшую еще прекраснее под нежными кружевами. Сквозь тонкое прикрытие он видел возбужденные набухшие соски и услышал самые изумительные слова:
— Я хочу тебя, Джек.
Но и потом Донна не оставила его одного. Немного отдохнув, она снова начала заигрывать с ним. Ласкала, едва касаясь пальцами. Он тоже не оставался в долгу.
— Я хочу еще, — прошептала она возбужденно.
— Ты слишком многого ждешь от мертвого мужчины, — ответил он.
Но она знала, как воспламенить его, и он вновь оказался на высоте положения.
Изнемогший и расслабленный, он пытался заблокировать свой мозг от тревожных мыслей, но два слова всплыли в голове прежде, чем он успел сделать это. Два ужасных, кровавых слова, которым нечего было делать в их спальне. «Входное отверстие» — увидел он мысленным взором, а следом отчетливо возникла памятка, которую он реконструировал каждый раз, когда начинал осмысливать свои действия в тот кошмарный день.
Входное/выходное отверстие
Скрытые следы
Баллистика
Волосы и ткани
Свидетельские показания
Мотив и ниже еще две дюжины пунктов, каждый из которых мог оказаться затянутым болотной ряской омутом. Не успеешь и охнуть, как темная вода сомкнется над твоей головой...
Сколько раз ему еще суждено мысленно пройти через ужас этого дня? Снова сидеть в машине, наблюдать за отъездом Скамвея, стучать в большую, богато украшенную дверь и прислушиваться к каждому звуку внутри. Проникать в дом, ставить имя на записке самоубийцы, заряжать револьвер. Устанавливать нужный угол, нажимать на курок. Проверять кровь на одежде, прятать баллистическую коробку в полиэтиленовый мешок, зажимать тощие пальцы вокруг рукоятки револьвера. Оставлять следы на записке, на ходу сверяться со своей памяткой. Вспоминать, что надо забыть, а что — помнить. Думать о положении мертвого тела, о возможных свидетелях. Что за идиотские мысли лезут в голову!
Прошло больше трех недель с тех пор, как Диана Талувера стала, по-видимому, новой жертвой убийцы. Каждый день Джек изводил службу окружного прокурора звонками по поводу ареста Скамвея, но каждый раз получал отказ.
— О чем задумался? — В спальню вошла Донна с тюрбаном из полотенца на голове.
— Ерунда, — ответил он. — Я только что думал о транссексуале, которого пристрелили пару недель назад.
Он прикрыл глаза, и через несколько минут даже впал в забытье, но вдруг опять ему пригрезилась открытая на балкон дверь номера в отеле Вегаса и представилось, что звуки его дома — это шум кондиционера, хлопанье дверей и выкрики радио, изводившие его тогда. Ники, мужчина, жил здесь с Артуром Сподой в роли возлюбленной. Пара убийц. Каждый изуродован по-своему. Это он мелькнул на белых высоких каблуках и метнулся к телефону в далеком прошлом.
Потом в его видении возникла служащая из отеля Невады, которая рассказывала ему, как в одно из ее дежурств она занималась включением церковных служащих в желтые списки дирекции. Видимо, священники не должны проводить время в казино.
Спода/Скамвей и его вывернутая любовница чувствовали себя там как дома, сделав его болезнь своим щитом.
Потом Джеку привиделись слова, кровавые слова из «Журнала возмездия» и его собственное описание маньяка из Южного Блайтвилла:
«...в Нью-Мехико его также называли — Джей Баптиста, Баптист. Он был уверен, что получал силу, съедая груди и пенисы жертв, особенно детей; Часть ритуала состояла в извлечении глаз, экскрементов и...»
— О чем ты задумался, Джек? — спрашивала Донна.
«Что ей ответить? Зачем ей знать, что я вспоминаю об израненных и замученных детях, и мне страшно от мысли, что мой отчаянный поступок поставил меня на одну доску с этими маньяками».
— Славненький мой цыпленочек, — с нежностью сказал он, сидя рядом и похлопывая ее по ноге.
Ребенок спал, дав им отсрочку.
— Как мне хорошо с тобой. — Она взяла его сильную руку и стала целовать крепкие пальцы с большими суставами.
— И мне тоже, — ответил он.
— У тебя что-нибудь не ладится?
— Да нет, в общем все в порядке.
— Но я же вижу.
— Просто паршивое настроение.
— Я знаю тебя слишком хорошо, мой дорогой. Расскажи мне, что тебя мучает.
— Не волнуйся, малыш, я и правда в порядке.
— Мне кажется, что у тебя какие-то неприятности на работе, — сказала она. — Я всегда беспокоюсь за тебя. И сейчас ты выглядишь очень озабоченным и издерганным, даже подавленным, я бы сказала. Это просто настроение? У меня нет причин переживать?
— Нет. — Он наклонился и нежно поцеловал ее.
— Надеюсь, вы не совершили ничего безрассудного, господин офицер? — облегченно перешла она на шутливый тон. — Или чего-нибудь ужасно героического? Я замираю от страха, ожидая вашего ответа.
— Ничего страшного, детка. Как любит говорить Стен Лаурел, я не дурак Харди.
— Надеюсь.
— Ты ведешь себя как Мел Брукс.
— Да, но Мел Брукс едва ли способна на такое, — сказала она, притянув его к себе и делая что-то поистине удивительное с его ртом, глазами, ушами и лицом своим горячим языком. Шелковый халат распахнулся, и он увидел, во что она одета. Восхитительное нечто из рекламного каталога, о котором она прожужжала ему все уши. Вот это да! Просто райское зрелище! Он коснулся ее, она немного отодвинулась и дала ему взглянуть на свою совершенную грудь, ставшую еще прекраснее под нежными кружевами. Сквозь тонкое прикрытие он видел возбужденные набухшие соски и услышал самые изумительные слова:
— Я хочу тебя, Джек.
Но и потом Донна не оставила его одного. Немного отдохнув, она снова начала заигрывать с ним. Ласкала, едва касаясь пальцами. Он тоже не оставался в долгу.
— Я хочу еще, — прошептала она возбужденно.
— Ты слишком многого ждешь от мертвого мужчины, — ответил он.
Но она знала, как воспламенить его, и он вновь оказался на высоте положения.
Изнемогший и расслабленный, он пытался заблокировать свой мозг от тревожных мыслей, но два слова всплыли в голове прежде, чем он успел сделать это. Два ужасных, кровавых слова, которым нечего было делать в их спальне. «Входное отверстие» — увидел он мысленным взором, а следом отчетливо возникла памятка, которую он реконструировал каждый раз, когда начинал осмысливать свои действия в тот кошмарный день.
Входное/выходное отверстие
Скрытые следы
Баллистика
Волосы и ткани
Свидетельские показания
Мотив и ниже еще две дюжины пунктов, каждый из которых мог оказаться затянутым болотной ряской омутом. Не успеешь и охнуть, как темная вода сомкнется над твоей головой...
Сколько раз ему еще суждено мысленно пройти через ужас этого дня? Снова сидеть в машине, наблюдать за отъездом Скамвея, стучать в большую, богато украшенную дверь и прислушиваться к каждому звуку внутри. Проникать в дом, ставить имя на записке самоубийцы, заряжать револьвер. Устанавливать нужный угол, нажимать на курок. Проверять кровь на одежде, прятать баллистическую коробку в полиэтиленовый мешок, зажимать тощие пальцы вокруг рукоятки револьвера. Оставлять следы на записке, на ходу сверяться со своей памяткой. Вспоминать, что надо забыть, а что — помнить. Думать о положении мертвого тела, о возможных свидетелях. Что за идиотские мысли лезут в голову!
Прошло больше трех недель с тех пор, как Диана Талувера стала, по-видимому, новой жертвой убийцы. Каждый день Джек изводил службу окружного прокурора звонками по поводу ареста Скамвея, но каждый раз получал отказ.
— О чем задумался? — В спальню вошла Донна с тюрбаном из полотенца на голове.
— Ерунда, — ответил он. — Я только что думал о транссексуале, которого пристрелили пару недель назад.
Он прикрыл глаза, и через несколько минут даже впал в забытье, но вдруг опять ему пригрезилась открытая на балкон дверь номера в отеле Вегаса и представилось, что звуки его дома — это шум кондиционера, хлопанье дверей и выкрики радио, изводившие его тогда. Ники, мужчина, жил здесь с Артуром Сподой в роли возлюбленной. Пара убийц. Каждый изуродован по-своему. Это он мелькнул на белых высоких каблуках и метнулся к телефону в далеком прошлом.
Потом в его видении возникла служащая из отеля Невады, которая рассказывала ему, как в одно из ее дежурств она занималась включением церковных служащих в желтые списки дирекции. Видимо, священники не должны проводить время в казино.
Спода/Скамвей и его вывернутая любовница чувствовали себя там как дома, сделав его болезнь своим щитом.
Потом Джеку привиделись слова, кровавые слова из «Журнала возмездия» и его собственное описание маньяка из Южного Блайтвилла:
«...в Нью-Мехико его также называли — Джей Баптиста, Баптист. Он был уверен, что получал силу, съедая груди и пенисы жертв, особенно детей; Часть ритуала состояла в извлечении глаз, экскрементов и...»
— О чем ты задумался, Джек? — спрашивала Донна.
«Что ей ответить? Зачем ей знать, что я вспоминаю об израненных и замученных детях, и мне страшно от мысли, что мой отчаянный поступок поставил меня на одну доску с этими маньяками».
27 дней спустя — Маунт-Олайв
— Джинкс, я первый раз вижу в женской сумке такой бардак. Найди мне авторучку, — говорила проститутка с кривыми зубами.
— Ты дашь мне передохнуть наконец хоть пять секунд? — спросила другая, накручивая телефонный диск. — Поищи сама, если так торопишься.
— Футляр для очков, кошелек, блокнот, губная помада, ножик, о Господи! Лак для волос, пудра, дезодоранты, тампоны, косметичка, еще помада. Какое-то мерзкое крысиное гнездо, а не сумка.
Ее подруга между тем дозвонилась.
— Это Джинкс, — улыбнулась она в трубку. — Как дела? — Она выслушала ответ. — Хорошо... Бренди, — бросила она через плечо подруге, — принеси мою сумочку. Поскорее.
Проститутка с кривыми зубами влезла в туфли на шпильке и щелкнула застежкой ридикюля. Джинкс шарила в своей сумочке.
— Ты нашла мою ручку? А, вот она. Наконец-то. Записываю. Ну, мы пошли, — сказала она собеседнику на другом конце провода и положила трубку. Затем снова открыла свою сумочку. — Мятные таблетки, кошелек с мелочью, шарф от дождя, лосьон для рук, ключи. Аспирин, косметические салфетки. Ты мне все тут перемешала, не найдешь ничего.
Блестящий, с иголочки, автомобиль курсировал по улицам Маунт-Олайв, района, пользующегося дурной славой. Здесь можно было найти все, что угодно, любые товары, которые не предлагают в обычных продуктовых и промтоварных магазинах. Тут торговали наркотиками, ворованными вещами, продуктами с истекшим сроком годности, крадеными лазерными дисками, китайским фарфором. Были бы деньги, и можно купить или, по крайней мере, заказать любой товар. А также проститутку на ночь на свой вкус.
Джинкс и Бренди вышли на улицу, сплетничая, хихикая и заигрывая с заезжей деревенщиной, в то время как машина медленно проезжала мимо бара.
Одна ему приглянулась. Он еще больше замедлил ход, быстро развернулся и проехал еще раз. Остановился. Опустил стекло и выглянул, чтобы они увидели его красивое лицо.
— Эй, милашка, — позвал он.
Подошли обе.
— Привет. Хочешь развлечься? — спросили кривые зубы.
Он не удостоил ее взглядом и обратился к напарнице.
— Привет, блондиночка. Сколько?
— Хочешь, чтоб я составила тебе компанию? — спросила она, с подозрением заглядывая в окно.
Он улыбнулся мерзкой продажной твари и сказал:
— Да, беби, так сколько?
— А сколько бы ты дал?
— Я подумаю, — ответил он, быстро отодвигаясь внутрь машины и меняя намерение: кривозубая подружка слишком пристально разглядывала его. Хотя в парике и при слабом свете он был неузнаваем, но все же слишком много людей знали его лицо.
— Вот спасибо, — сказала та, которую звали Джинкс, одергивая короткую юбчонку и нагло охотясь за ним, пока он отъезжал. Но поняв, что он передумал окончательно, крикнула вслед: — Паршивый дешевый педераст!
Ему приглянулась еще одна, без компании. Она шла довольно быстро и была молода, но с ней оказалось непросто заговорить. Очень коротко, на ходу, она ответила:
— Да, но здесь, на месте.
Кто были эти ночные бабочки? Домашние хозяйки, надувающие по выходным своих уехавших муженьков, девочки из колледжа. Одна ночь в любом варианте. Называешь цену и получаешь все, даже мальчика или двух.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — на губах улыбка, одновременно близкая и далекая.
— Послушай. Я сейчас один и... ты понимаешь?
— Ты меня приглашаешь?
Он с облегчением вздохнул:
— Конечно. Сколько?
— Смотря чем тебе нравится заниматься.
— Вообще-то я предпочитаю разглядывать свою коллекцию эстампов. Но сейчас, пожалуй, лучше оказаться в постели и сплясать горизонтальную мамбу. Пообниматься, побрыкаться, трахнуться.
Девушка рассмеялась и открыла дверцу, разглядывая его в слабом свете автомобильной лампочки.
Он тепло улыбнулся:
— Садись.
Она села, но дверцу оставила открытой.
— Шестьдесят в рот тебя устроит? — Он вытащил деньги, но она покачала головой:
— За это сто. Я столько стою.
Он согласился:
— Я не сомневаюсь, — и выложил деньги.
Когда она заговорила, он посмотрел на ее зубы, и она напомнила ему ту, с кривыми клыками, минуту назад. Неужели у всех шлюх отвратительные зубы?
— Как тебя зовут, дорогой? Меня Таня.
Таня была молода, длиннонога, с развитым бюстом. Стройная и очень привлекательная. Ее портили только зубы.
— Таня. Какое красивое имя, — сказал он. — А меня Эр-Джи.
— Привет, Эр-Джи.
Привет, безмозглая, наглая сучка. Он наконец понял, что подспудно болело в нем, когда он разговаривал с этими шлюхами, этими потаскухами с кривыми зубами, этими вонючими подстилками. Ники нет и никогда больше не будет.
«Я заплачу им за то, что они сделали с тобой, детка», — подумал он и сказал:
— Твое лицо напоминает мне кого-то.
— Правда? Многие говорили мне, что я похожа на одну из телеведущих, Донну Миллз.
— Да. Ты выглядишь точно, как Донна Миллз. — «Ты больше похожа на генерала Миллза, глупая шлюха», — подумал он.
— В паре кварталов отсюда есть отличное местечко, — сказала Таня. У нее был маленький слабый подбородок, который, несколько увеличиваясь при улыбке, делал ее почти хорошенькой, но только до тех пор, пока не обнажались зубы. «Иногда женский рот становится привлекательнее из-за небольшого дефекта, более открытым, проницаемым и доступным. Более уязвимым», — подумал он в соответствии со своей логикой убийцы.
— Нет, — отклонил он ее предложение, — я живу в шести кварталах отсюда. Можем поехать ко мне. Мы примем душ или ванну, как захочешь. Станем чистыми и красивыми.
Она отрицательно качнула головой:
— Я знаю замечательную темную улочку. Заверни за угол и вверх. — Она потянулась за деньгами, спрятала их и захлопнула дверцу машины.
Он завел мотор и тронулся:
— Едем ко мне, милочка.
— Я не езжу в частные дома, Эр-Джи. Давай просто завернем за угол и замечательно проведем время. Идет, красавчик?
Он продолжал ехать прямо, мягко ее уговаривая и обворожительно улыбаясь.
На ней была надета очень короткая мини-юбка из грубой бумажной ткани и блузка с низким вырезом каре, Он протянул правую руку, и его пальцы легли на внутреннюю сторону ее левого бедра.
— Эй, — ее громкий голос раздражал его, — я же просила тебя повернуть за угол. Поезжай же. Остановимся там, в тени, и я доставлю тебе удовольствие, милый.
Не спрашивая разрешения, она нажала кнопку воспроизведения на передней панели приемника. Поднялась антенна, и в машине зазвучала музыка.
— Что за ерунду передают, — сказала она, переключая радиостанции, и наконец поймала рок-музыку. Громкие звуки рванулись из усилителей, и она сразу задвигалась на сиденье в такт. — То, что надо.
Он настолько взбесился, что больше ждать не стал, а просто повернулся и с размаху ударил ее кулаком по голове. Потом еще раз. Потянулся, подтащил ближе. Сила разливалась по всем мускулам его тела. Он достал из сумки металлический предмет и вонзил в ее ухо, другой рукой возбуждая себя, не замечая, что в машине горит свет, — он даже забыл, что не выключил мотор. Наконец он извергся рядом с безжизненным телом. Мерзкая дрянь, грязная сука, шлюха, проститутка... Его брюки намокли впереди, горячее семя разлилось по сиденью. Но он продолжал гореть желанием. Ему хотелось забрать тело домой и долго терзать его, прежде чем выбросить прочь.
— Ты дашь мне передохнуть наконец хоть пять секунд? — спросила другая, накручивая телефонный диск. — Поищи сама, если так торопишься.
— Футляр для очков, кошелек, блокнот, губная помада, ножик, о Господи! Лак для волос, пудра, дезодоранты, тампоны, косметичка, еще помада. Какое-то мерзкое крысиное гнездо, а не сумка.
Ее подруга между тем дозвонилась.
— Это Джинкс, — улыбнулась она в трубку. — Как дела? — Она выслушала ответ. — Хорошо... Бренди, — бросила она через плечо подруге, — принеси мою сумочку. Поскорее.
Проститутка с кривыми зубами влезла в туфли на шпильке и щелкнула застежкой ридикюля. Джинкс шарила в своей сумочке.
— Ты нашла мою ручку? А, вот она. Наконец-то. Записываю. Ну, мы пошли, — сказала она собеседнику на другом конце провода и положила трубку. Затем снова открыла свою сумочку. — Мятные таблетки, кошелек с мелочью, шарф от дождя, лосьон для рук, ключи. Аспирин, косметические салфетки. Ты мне все тут перемешала, не найдешь ничего.
Блестящий, с иголочки, автомобиль курсировал по улицам Маунт-Олайв, района, пользующегося дурной славой. Здесь можно было найти все, что угодно, любые товары, которые не предлагают в обычных продуктовых и промтоварных магазинах. Тут торговали наркотиками, ворованными вещами, продуктами с истекшим сроком годности, крадеными лазерными дисками, китайским фарфором. Были бы деньги, и можно купить или, по крайней мере, заказать любой товар. А также проститутку на ночь на свой вкус.
Джинкс и Бренди вышли на улицу, сплетничая, хихикая и заигрывая с заезжей деревенщиной, в то время как машина медленно проезжала мимо бара.
Одна ему приглянулась. Он еще больше замедлил ход, быстро развернулся и проехал еще раз. Остановился. Опустил стекло и выглянул, чтобы они увидели его красивое лицо.
— Эй, милашка, — позвал он.
Подошли обе.
— Привет. Хочешь развлечься? — спросили кривые зубы.
Он не удостоил ее взглядом и обратился к напарнице.
— Привет, блондиночка. Сколько?
— Хочешь, чтоб я составила тебе компанию? — спросила она, с подозрением заглядывая в окно.
Он улыбнулся мерзкой продажной твари и сказал:
— Да, беби, так сколько?
— А сколько бы ты дал?
— Я подумаю, — ответил он, быстро отодвигаясь внутрь машины и меняя намерение: кривозубая подружка слишком пристально разглядывала его. Хотя в парике и при слабом свете он был неузнаваем, но все же слишком много людей знали его лицо.
— Вот спасибо, — сказала та, которую звали Джинкс, одергивая короткую юбчонку и нагло охотясь за ним, пока он отъезжал. Но поняв, что он передумал окончательно, крикнула вслед: — Паршивый дешевый педераст!
Ему приглянулась еще одна, без компании. Она шла довольно быстро и была молода, но с ней оказалось непросто заговорить. Очень коротко, на ходу, она ответила:
— Да, но здесь, на месте.
Кто были эти ночные бабочки? Домашние хозяйки, надувающие по выходным своих уехавших муженьков, девочки из колледжа. Одна ночь в любом варианте. Называешь цену и получаешь все, даже мальчика или двух.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — на губах улыбка, одновременно близкая и далекая.
— Послушай. Я сейчас один и... ты понимаешь?
— Ты меня приглашаешь?
Он с облегчением вздохнул:
— Конечно. Сколько?
— Смотря чем тебе нравится заниматься.
— Вообще-то я предпочитаю разглядывать свою коллекцию эстампов. Но сейчас, пожалуй, лучше оказаться в постели и сплясать горизонтальную мамбу. Пообниматься, побрыкаться, трахнуться.
Девушка рассмеялась и открыла дверцу, разглядывая его в слабом свете автомобильной лампочки.
Он тепло улыбнулся:
— Садись.
Она села, но дверцу оставила открытой.
— Шестьдесят в рот тебя устроит? — Он вытащил деньги, но она покачала головой:
— За это сто. Я столько стою.
Он согласился:
— Я не сомневаюсь, — и выложил деньги.
Когда она заговорила, он посмотрел на ее зубы, и она напомнила ему ту, с кривыми клыками, минуту назад. Неужели у всех шлюх отвратительные зубы?
— Как тебя зовут, дорогой? Меня Таня.
Таня была молода, длиннонога, с развитым бюстом. Стройная и очень привлекательная. Ее портили только зубы.
— Таня. Какое красивое имя, — сказал он. — А меня Эр-Джи.
— Привет, Эр-Джи.
Привет, безмозглая, наглая сучка. Он наконец понял, что подспудно болело в нем, когда он разговаривал с этими шлюхами, этими потаскухами с кривыми зубами, этими вонючими подстилками. Ники нет и никогда больше не будет.
«Я заплачу им за то, что они сделали с тобой, детка», — подумал он и сказал:
— Твое лицо напоминает мне кого-то.
— Правда? Многие говорили мне, что я похожа на одну из телеведущих, Донну Миллз.
— Да. Ты выглядишь точно, как Донна Миллз. — «Ты больше похожа на генерала Миллза, глупая шлюха», — подумал он.
— В паре кварталов отсюда есть отличное местечко, — сказала Таня. У нее был маленький слабый подбородок, который, несколько увеличиваясь при улыбке, делал ее почти хорошенькой, но только до тех пор, пока не обнажались зубы. «Иногда женский рот становится привлекательнее из-за небольшого дефекта, более открытым, проницаемым и доступным. Более уязвимым», — подумал он в соответствии со своей логикой убийцы.
— Нет, — отклонил он ее предложение, — я живу в шести кварталах отсюда. Можем поехать ко мне. Мы примем душ или ванну, как захочешь. Станем чистыми и красивыми.
Она отрицательно качнула головой:
— Я знаю замечательную темную улочку. Заверни за угол и вверх. — Она потянулась за деньгами, спрятала их и захлопнула дверцу машины.
Он завел мотор и тронулся:
— Едем ко мне, милочка.
— Я не езжу в частные дома, Эр-Джи. Давай просто завернем за угол и замечательно проведем время. Идет, красавчик?
Он продолжал ехать прямо, мягко ее уговаривая и обворожительно улыбаясь.
На ней была надета очень короткая мини-юбка из грубой бумажной ткани и блузка с низким вырезом каре, Он протянул правую руку, и его пальцы легли на внутреннюю сторону ее левого бедра.
— Эй, — ее громкий голос раздражал его, — я же просила тебя повернуть за угол. Поезжай же. Остановимся там, в тени, и я доставлю тебе удовольствие, милый.
Не спрашивая разрешения, она нажала кнопку воспроизведения на передней панели приемника. Поднялась антенна, и в машине зазвучала музыка.
— Что за ерунду передают, — сказала она, переключая радиостанции, и наконец поймала рок-музыку. Громкие звуки рванулись из усилителей, и она сразу задвигалась на сиденье в такт. — То, что надо.
Он настолько взбесился, что больше ждать не стал, а просто повернулся и с размаху ударил ее кулаком по голове. Потом еще раз. Потянулся, подтащил ближе. Сила разливалась по всем мускулам его тела. Он достал из сумки металлический предмет и вонзил в ее ухо, другой рукой возбуждая себя, не замечая, что в машине горит свет, — он даже забыл, что не выключил мотор. Наконец он извергся рядом с безжизненным телом. Мерзкая дрянь, грязная сука, шлюха, проститутка... Его брюки намокли впереди, горячее семя разлилось по сиденью. Но он продолжал гореть желанием. Ему хотелось забрать тело домой и долго терзать его, прежде чем выбросить прочь.
Бакхедское управление
Целыми сутками Эйхорд разбирался с цифрами, имеющими отношение к Скамвею, — распечатки ЭВМ, телефонные номера, факсы, расчеты времени, начиная с последнего убийства Мороженщика. Его тревожило то, что этот пройдоха мог исчезать из своего «бьюика» незамеченным, беспокоили его таинственные источники средств к существованию, постоянные перемещения из одного района в другой, наличие двух больших лестниц, оборудованных для инвалидной коляски, по обеим сторонам местного представительства фирмы, которое занимало 4,5 акра в деловой части Бакхеда. У него был свободный Доступ к большому количеству машин, грузовиков, фургонов, и уследить за ним было трудно. Он не всегда ночевал дома и отсутствовал в офисе два-три раза в неделю, иногда с утра и до закрытия.
Четыре недели в городе было тихо. Ни новых убийств, ни заявлений о пропаже людей. Поэтому дело Споды-Скамвея оставалось только замусоренным, набитым бумагой ящиком. Расследование, над которым Джек Эйхорд ломал голову, не продвигалось.
Когда его вызвали тем утром из кафе напротив к телефону, он сразу ощутил онемение в левой руке и плече, почувствовав всеми фибрами, что этот звонок несет что-то важное. Дежурный из Маунт-Олайв с другого конца провода извергал в телефонную трубку слова, налитые отравой, сотнями кинжалов вонзающиеся через пальцы, сжимавшие вонючую, прокуренную трубку, в кисть, руку и плечо.
— Какие-то ребята нашли коробку в парке Маунт-Олайв, — сказал дежурный. — Внутри голова женщины с колотыми ранами. Похоже снова на пестик для колки льда.
Эйхорд съездил туда, осмотрел страшную находку и вернулся. Сел за стол и погрузился в раздумья, поджидая Дана и Монроя. Не дергайся, говорил он себе. Будь осмотрительным. Впрочем, следствие по делу самоубийцы Ники доказывало, что он был достаточно осмотрительным.
Дело Хоут — Грэхем — Леннон было сейчас главным, и служебный стол Эйхорда превратился в настоящий центр расследования, куда стекались все сведения. С левой стороны в ящике размером 34,5 дюйма и весом 39 фунтов лежали основные документы, присланные из Амарилло. Здесь же были материалы по делу Ники Додд («хорошо сложенный мужчина...»). В связи с сегодняшним сообщением эта кипа бумаг в ближайшее время должна была еще увеличиться.
Остальная часть стола Джека, настенные полки, стулья были забиты второстепенными бумагами по расследованию, которым «руководил особый агент Джек Эйхорд» по заданию сил правопорядка. Дополнительные материалы висели на стенах в коричневых кожаных папках с надписями: «Спода», «Второстепенные подозреваемые», «Норвегия», «Невада», «Лас-Вегас», «Диана Талувера», «Главные подозреваемые», «Рука Христа».
Но главным в этой иерархии ценностей собранных документов был видавший виды кейс, открытый, напичканный бумагами, представлявшими собой квинтэссенцию детективной деятельности последних месяцев Джека Эйхорда. Сверху он прилепил белый кусок картона, на котором выписал итоги проделанной работы. Среди пунктов были: Физиологическая/моторная смерть; велосипед? (лаборатория определила отпечаток узкой шины у дома Грэхем как след иностранного велосипеда); туманные свидетельства прошлого Скамвея (старая автомобильная авария, Норвегия, переезд в Англию, отсутствие документальных доказательств пребывания на острове; в каталогах Интерпола и Скотланд-Ярда не значится); Бетти Байлос: Поездки недоразвитого брата Фрейдрихса (отношения, медицина). А в одном месте было просто написано: «Кто мог оказаться таким умным?»
Некоторое время назад, в тот момент, когда Эйхорд пытался пробиться через заумь справочника по психиатрии, ему позвонил сотрудник окружной прокуратуры. Джек предложил ему тогда:
— Если убийца оставляет на месте происшествия сперму, почему бы это не использовать? Мы платим проститутке, чтобы получить пробу спермы подозреваемого, сравниваем результаты, потом... — Об этом он сейчас и вспомнил. А вдруг погибшая — Бетти Байлос, случайно работавшая в Маунт-Олайв? Интересное могло бы получиться совпадение.
Он собирался снова присмотреться к Кейту Фрейдрихсу. Красивый калека. И настоящий сгусток ненависти. Интересно, он не совладелец универмага в Ньютауне? Куда игрок вкладывает свои средства? И недоразвитый брат... Для ловкого опытного преступника — огромное удовольствие спланировать операцию без сучка и задоринки. А что, если он настолько умен, чтобы переехать в город, где живет прикованный к креслу человек с инициалами Артура Споды со своей прекрасной подругой? Нет, стоп, это уже из области фантастики.
Женщина в церкви говорила о «высокой даме, с которой уходила Тина Хоут». Похоже на личного секретаря Скамвея. Ники же занималась Дианой Талувера. А потом кресло оказалось велосипедом, значит, остальных женщин убил кто-то другой?
В голове Джека мелькают разные предположения, но тут звонит телефон. Наверное, это Дан хочет пожаловаться, что ребята устали или что-нибудь в этом духе. Он поднимает трубку, но слышит лишь жужжание. Затем робкое:
— Джек? Вы слышите меня?
— Док? — Эйхорд обращался так ко всем врачам, которые ему нравились.
— Уолли Тулар из Сент-Луиса. Вы меня помните?
Дополнительная гнусность. За пять минут Эйхорд получил очередную солидную порцию яда в кисть, руку и ухо. Сведения Тулара о Споде укрепили Эйхорда в его убеждении, что Эл Скамвей и Артур Спода — одно и то же лицо, но не прибавили фактов и доказательств.
Через несколько минут — другой звонок. Женский голос сказал:
— Джек, это Эми из Лас-Вегаса.
Кто такая эта Эми? Может быть, распорядитель зала, и он расспрашивал ее? — Извините, я не расслышал вашего имени. Она повторила, но он все равно не понял и сказал:
— Слушаю вас.
— Джек, вы можете подождать у телефона? Тут для вас есть сообщение.
— Конечно. — Щелк. Общий шум. Щелк. Прорвались неясные звуки, посторонние разговоры.
— Джек, вы еще здесь?
— Разумеется. — Эта женщина могла быть кем угодно. Может быть, из газеты Вегаса? Он суеверно скрестил пальцы.
— Здравствуйте. Это Джек Эйхорд?
Господи, а это еще кто?
— Да.
— Добрый день, Джек. Я работаю на «Супертехиндастри» в Лас-Вегасе. Мои поздравления. Вы только что выиграли приз, который оценивается тысячами долларов. Я должен проверить ваш призовой номер, Джек. Вы можете прочитать мне данные вашей кредитной карточки?
— Вы позвонили офицеру полиции. Я не отношусь к бездельникам.
— Но это поощрение...
Он повесил трубку. Если бы он не был так занят, то перепроверил бы этот звонок, сообщив ребятам из Главного управления. Но сейчас это могло подождать. Скопилось слишком много разрозненных данных, которые надо было как-то слепить.
Опять звонок, третий подряд.
— Дайте мне Великого Джека.
Наверняка это толстяк опять валяет дурака.
— Эйхорд слушает.
— Я в отделе оборудования, — конечно, это Дан, — мне кажется, я кое-что раскопал. За главного подозреваемого кубок виски в награду. Знаешь, кто владелец универмага? Скамвей Бьюик. Служащий говорит, что он приезжал и собирался покупать пишущие машинки. Якобы заново оснащает ими свой офис. Он печатал на одной из них. Этот парень помнит его кресло и его физиономию. Он сказал, что покупатели обычно печатают пробы и берут их домой посоветоваться, какую выбрать машинку. Ну, я и спросил его, брал ли Скамвей свой образец домой. «Да, — ответил служащий. — Он печатал на куске бумаги и вроде положил его в карман». Еще он помнит некоторые замечания Скамвея насчет пишущих машинок. Его интересовали внешнее оформление, запчасти. И после этого он печатал еще. Теперь, Джек, слушай внимательно. Он засунул другой лист бумаги в машинку и напечатал несколько слов. Служащий помнит, что лист был странным, не тем, что в первый раз. Ему показалось, что это был конверт. Но он не уверен. Потом я спрашиваю его: «Вы меняли ленту с тех пор?» Он говорит, нет. Я ухватился за это. Ее точно не снимали с машинки? Абсолютно. Ну вот. Так я пошел с ней в лабораторию?
— Дан, ты просто ас! Отлично сработано! Береги ленту как зеницу ока.
— Считай, что она уже у тебя.
Было 11.10 утра. Это был час, когда Эйхорд наконец узнал, где «рука Христа» напечатала статью. Она нашлась на единожды использованном куске ленты пишущей машинки. Между «быстраякоричневаялисица» и «теперьвремядлявсехнастоящихмужчин». Именно между этими фразами с откровенной наглостью: Грязные шлюхи должны умереть...
Он заранее кипел от злости, представляя, как окружной прокурор говорит ему:
— Закрой ты это дело, Джек. Мне не нужно твое неопределенное машинное дерьмо в качестве доказательства.
Этот негодяй Скамвей на выходил из головы. Джек решил вершить правосудие сам. Хватит заниматься машинками, педерастами, одетыми в женское платье, креслами под поганой задницей. Все. Ты играешь — ты платишь, подонок.
Четыре недели в городе было тихо. Ни новых убийств, ни заявлений о пропаже людей. Поэтому дело Споды-Скамвея оставалось только замусоренным, набитым бумагой ящиком. Расследование, над которым Джек Эйхорд ломал голову, не продвигалось.
Когда его вызвали тем утром из кафе напротив к телефону, он сразу ощутил онемение в левой руке и плече, почувствовав всеми фибрами, что этот звонок несет что-то важное. Дежурный из Маунт-Олайв с другого конца провода извергал в телефонную трубку слова, налитые отравой, сотнями кинжалов вонзающиеся через пальцы, сжимавшие вонючую, прокуренную трубку, в кисть, руку и плечо.
— Какие-то ребята нашли коробку в парке Маунт-Олайв, — сказал дежурный. — Внутри голова женщины с колотыми ранами. Похоже снова на пестик для колки льда.
Эйхорд съездил туда, осмотрел страшную находку и вернулся. Сел за стол и погрузился в раздумья, поджидая Дана и Монроя. Не дергайся, говорил он себе. Будь осмотрительным. Впрочем, следствие по делу самоубийцы Ники доказывало, что он был достаточно осмотрительным.
Дело Хоут — Грэхем — Леннон было сейчас главным, и служебный стол Эйхорда превратился в настоящий центр расследования, куда стекались все сведения. С левой стороны в ящике размером 34,5 дюйма и весом 39 фунтов лежали основные документы, присланные из Амарилло. Здесь же были материалы по делу Ники Додд («хорошо сложенный мужчина...»). В связи с сегодняшним сообщением эта кипа бумаг в ближайшее время должна была еще увеличиться.
Остальная часть стола Джека, настенные полки, стулья были забиты второстепенными бумагами по расследованию, которым «руководил особый агент Джек Эйхорд» по заданию сил правопорядка. Дополнительные материалы висели на стенах в коричневых кожаных папках с надписями: «Спода», «Второстепенные подозреваемые», «Норвегия», «Невада», «Лас-Вегас», «Диана Талувера», «Главные подозреваемые», «Рука Христа».
Но главным в этой иерархии ценностей собранных документов был видавший виды кейс, открытый, напичканный бумагами, представлявшими собой квинтэссенцию детективной деятельности последних месяцев Джека Эйхорда. Сверху он прилепил белый кусок картона, на котором выписал итоги проделанной работы. Среди пунктов были: Физиологическая/моторная смерть; велосипед? (лаборатория определила отпечаток узкой шины у дома Грэхем как след иностранного велосипеда); туманные свидетельства прошлого Скамвея (старая автомобильная авария, Норвегия, переезд в Англию, отсутствие документальных доказательств пребывания на острове; в каталогах Интерпола и Скотланд-Ярда не значится); Бетти Байлос: Поездки недоразвитого брата Фрейдрихса (отношения, медицина). А в одном месте было просто написано: «Кто мог оказаться таким умным?»
Некоторое время назад, в тот момент, когда Эйхорд пытался пробиться через заумь справочника по психиатрии, ему позвонил сотрудник окружной прокуратуры. Джек предложил ему тогда:
— Если убийца оставляет на месте происшествия сперму, почему бы это не использовать? Мы платим проститутке, чтобы получить пробу спермы подозреваемого, сравниваем результаты, потом... — Об этом он сейчас и вспомнил. А вдруг погибшая — Бетти Байлос, случайно работавшая в Маунт-Олайв? Интересное могло бы получиться совпадение.
Он собирался снова присмотреться к Кейту Фрейдрихсу. Красивый калека. И настоящий сгусток ненависти. Интересно, он не совладелец универмага в Ньютауне? Куда игрок вкладывает свои средства? И недоразвитый брат... Для ловкого опытного преступника — огромное удовольствие спланировать операцию без сучка и задоринки. А что, если он настолько умен, чтобы переехать в город, где живет прикованный к креслу человек с инициалами Артура Споды со своей прекрасной подругой? Нет, стоп, это уже из области фантастики.
Женщина в церкви говорила о «высокой даме, с которой уходила Тина Хоут». Похоже на личного секретаря Скамвея. Ники же занималась Дианой Талувера. А потом кресло оказалось велосипедом, значит, остальных женщин убил кто-то другой?
В голове Джека мелькают разные предположения, но тут звонит телефон. Наверное, это Дан хочет пожаловаться, что ребята устали или что-нибудь в этом духе. Он поднимает трубку, но слышит лишь жужжание. Затем робкое:
— Джек? Вы слышите меня?
— Док? — Эйхорд обращался так ко всем врачам, которые ему нравились.
— Уолли Тулар из Сент-Луиса. Вы меня помните?
Дополнительная гнусность. За пять минут Эйхорд получил очередную солидную порцию яда в кисть, руку и ухо. Сведения Тулара о Споде укрепили Эйхорда в его убеждении, что Эл Скамвей и Артур Спода — одно и то же лицо, но не прибавили фактов и доказательств.
Через несколько минут — другой звонок. Женский голос сказал:
— Джек, это Эми из Лас-Вегаса.
Кто такая эта Эми? Может быть, распорядитель зала, и он расспрашивал ее? — Извините, я не расслышал вашего имени. Она повторила, но он все равно не понял и сказал:
— Слушаю вас.
— Джек, вы можете подождать у телефона? Тут для вас есть сообщение.
— Конечно. — Щелк. Общий шум. Щелк. Прорвались неясные звуки, посторонние разговоры.
— Джек, вы еще здесь?
— Разумеется. — Эта женщина могла быть кем угодно. Может быть, из газеты Вегаса? Он суеверно скрестил пальцы.
— Здравствуйте. Это Джек Эйхорд?
Господи, а это еще кто?
— Да.
— Добрый день, Джек. Я работаю на «Супертехиндастри» в Лас-Вегасе. Мои поздравления. Вы только что выиграли приз, который оценивается тысячами долларов. Я должен проверить ваш призовой номер, Джек. Вы можете прочитать мне данные вашей кредитной карточки?
— Вы позвонили офицеру полиции. Я не отношусь к бездельникам.
— Но это поощрение...
Он повесил трубку. Если бы он не был так занят, то перепроверил бы этот звонок, сообщив ребятам из Главного управления. Но сейчас это могло подождать. Скопилось слишком много разрозненных данных, которые надо было как-то слепить.
Опять звонок, третий подряд.
— Дайте мне Великого Джека.
Наверняка это толстяк опять валяет дурака.
— Эйхорд слушает.
— Я в отделе оборудования, — конечно, это Дан, — мне кажется, я кое-что раскопал. За главного подозреваемого кубок виски в награду. Знаешь, кто владелец универмага? Скамвей Бьюик. Служащий говорит, что он приезжал и собирался покупать пишущие машинки. Якобы заново оснащает ими свой офис. Он печатал на одной из них. Этот парень помнит его кресло и его физиономию. Он сказал, что покупатели обычно печатают пробы и берут их домой посоветоваться, какую выбрать машинку. Ну, я и спросил его, брал ли Скамвей свой образец домой. «Да, — ответил служащий. — Он печатал на куске бумаги и вроде положил его в карман». Еще он помнит некоторые замечания Скамвея насчет пишущих машинок. Его интересовали внешнее оформление, запчасти. И после этого он печатал еще. Теперь, Джек, слушай внимательно. Он засунул другой лист бумаги в машинку и напечатал несколько слов. Служащий помнит, что лист был странным, не тем, что в первый раз. Ему показалось, что это был конверт. Но он не уверен. Потом я спрашиваю его: «Вы меняли ленту с тех пор?» Он говорит, нет. Я ухватился за это. Ее точно не снимали с машинки? Абсолютно. Ну вот. Так я пошел с ней в лабораторию?
— Дан, ты просто ас! Отлично сработано! Береги ленту как зеницу ока.
— Считай, что она уже у тебя.
Было 11.10 утра. Это был час, когда Эйхорд наконец узнал, где «рука Христа» напечатала статью. Она нашлась на единожды использованном куске ленты пишущей машинки. Между «быстраякоричневаялисица» и «теперьвремядлявсехнастоящихмужчин». Именно между этими фразами с откровенной наглостью: Грязные шлюхи должны умереть...
Он заранее кипел от злости, представляя, как окружной прокурор говорит ему:
— Закрой ты это дело, Джек. Мне не нужно твое неопределенное машинное дерьмо в качестве доказательства.
Этот негодяй Скамвей на выходил из головы. Джек решил вершить правосудие сам. Хватит заниматься машинками, педерастами, одетыми в женское платье, креслами под поганой задницей. Все. Ты играешь — ты платишь, подонок.
Медицинский центр Бакхеда
Насилие претило Эйхорду. Он верил в действенность убеждения, но этот случай что-то изменил в нем, что — он не смог бы выразить. Он убил, чтобы остановить насилие, и потерпел неудачу. Опять погибла женщина. Обезглавлена психически больным человеком, который опять оказался неуязвимым.
Они ехали в Медицинский центр. Джеку Эйхорду казалось, что в этот момент он ненавидит доктора Найлса Лихнеса чуть ли не больше, чем убийцу Скамвея/Споду. Он попытался представить их вместе — доктора и пациента — на скамье подсудимых. Ему легко удалось это.
Внешность психиатра Лихнеса была почти пародийной. Утонченные ван-дейковские черты лица, на кончике носа еле держатся старушечьи очки. Он манерничает и жеманится. И при всей своей внешней безобидности косвенно опасен.
Внутренним взором Эйхорд видит, как он сидит за своим большим столом в очках на кончике аристократического носа и кивает в ответ на излияния убийцы. Он лечил Споду конфиденциальностью исповедальни священника. Но завесы тайны больше нет.
И сейчас они ехали к Лихнесу. Джек и Монрой сидели на переднем сиденье машины, толстый Дан сзади вульгарно комментировал физические особенности каждой женщины, которая проходила мимо. У Джека сложилось впечатление, что вокруг них разгуливает бесконечный поток прелестных куколок.
Они ехали в Медицинский центр. Джеку Эйхорду казалось, что в этот момент он ненавидит доктора Найлса Лихнеса чуть ли не больше, чем убийцу Скамвея/Споду. Он попытался представить их вместе — доктора и пациента — на скамье подсудимых. Ему легко удалось это.
Внешность психиатра Лихнеса была почти пародийной. Утонченные ван-дейковские черты лица, на кончике носа еле держатся старушечьи очки. Он манерничает и жеманится. И при всей своей внешней безобидности косвенно опасен.
Внутренним взором Эйхорд видит, как он сидит за своим большим столом в очках на кончике аристократического носа и кивает в ответ на излияния убийцы. Он лечил Споду конфиденциальностью исповедальни священника. Но завесы тайны больше нет.
И сейчас они ехали к Лихнесу. Джек и Монрой сидели на переднем сиденье машины, толстый Дан сзади вульгарно комментировал физические особенности каждой женщины, которая проходила мимо. У Джека сложилось впечатление, что вокруг них разгуливает бесконечный поток прелестных куколок.