Миллер Рекс. Мороженщик

   — Я думаю, получилось неплохо, но для уверенности еще раз, — попросили его. Он откинул голову и мужественно ответил:
   — Ну конечно.
   — Девятнадцатый, спасительный, — сказал паршивый осел ассистент.
   Человек в кресле ярко улыбнулся, жестом указал на машину, находящуюся в студии, и вновь произнес свою рекламную фразу. У него было открытое красивое лицо.

Лас-Вегас

   Джек освободил номер в гостинице за полчаса до рассвета. Даже в это время казино выглядело как в девять вечера. Непрерывное движение, шум, непрестанный гул голосов. Он миновал стол для игры в очко Блэкджек, где сидела женщина-дилер с карточкой Адель Невада на груди. Псих-югослав бормотал ей что-то про джентльмена, который собирался заплатить ему биллион долларов в качестве компенсации за нарушение патента.
   — Ничего не ставьте, пока я не освобожу стол, сэр, — услышал он другого дилера, увещевавшего кого-то, заявившегося ранним утром с целой компанией. Ваш дилер — Адель Невада. Вот с ее помощью вы сможете поставить все до последнего доллара. Только дайте мне отсюда вырваться наконец.
   Из Лас-Вегаса он направился на север по шоссе 1-15 мимо резервации индейцев Моапа в долину Огня.
   Солнце вставало над горами сияющей красной взорвавшейся водородной бомбой, пускающей лазерные лучи в глаза. Оно разрасталось поднимающимся облаком радиоактивной пыли над каньонами, опустившимися дегенеративными картежниками, над несчастными обывателями и жалкими детективами.
   Даже защитные стекла и спущенный козырек прокатной машины не могли защитить от ослепляющего яркого солнца. Оно изо всех сил лупило в мозг, как отточенное острие пестика Господня. Эйхорд почувствовал обширную головную боль. Он уже знал, каким будет день, который еще даже не начался.
   Далеко в небе, над долиной Огня он уловил слабое движение. Ему пришлось заслонить глаза и прищуриться, глядя через темные линзы и подкрашенное стекло, чтобы различить канюков, которые кружили над мертвым или умирающим существом. «Дай Бог, чтобы это не было дурным предзнаменованием», — подумал Эйхорд.

Бакхедское управление

   Мысли Эйхорда снова и снова возвращались к одному разговору. Собственно, из-за него он и укатил с запада. Прежний работник казино, уволенный три года назад, смутно помнил «эффектную лошадку», которая постоянно сопровождала прикованного к инвалидному креслу игрока одного из старых шикарных игорных домов под названием «Фламинго», как ему казалось. Служащего уволили за постоянное пьянство. У него сохранилось неясное воспоминание о мужчине и его девице. Необычная была парочка. Но по описанию он не мог ничего сказать с уверенностью.
   Размышлениям Эйхорда мешали поистине трубные звуки телевизора. Кто-то из ребят притащил его на работу. Даже не портативный, а 21-дюймовый ящик, спертый Бог знает откуда.
   — Побольше экран не могли достать?
   — Это телевизор Дана-пузана, — сказал Пелетер и достал несколько «Сникерсов» на четверых.
   Детективы смотрели собачье шоу.
   — Пелетер, — прорычал толстый Дан Туни, — тебе известно, что твой умственный уровень не превышает сорок единиц iq, как у слабоумного идиота?
   — Что ж, я, пожалуй, не прочь стать на минуту слабоумным идиотом и врезать тебе по лодыжкам.
   — Это не мой телевизор, — заявил Туни Эйхорду, не обращая внимания на Марва Пелетера.
   — С возвращением, Джек. Удачная поездка? — громко поприветствовал Эйхорд сам себя, поскольку никто из присутствующих этого не сделал. — Благодарю вас, сплошное разочарование. Рад, что вы скучали без меня.
   Пелетер взял в руки книгу, а голос диктора захлебывался от восторга:
   — Ах, вот появился исполинский королевский шнауцер. Какая великолепная самка! — На что переполненная дежурка заорала в четыре глотки кошачьими голосами.
   — Однажды ночью я был в роли исполинского шнауцера с шикарной телкой, — сказал Туни.
   — Умм, — проворчал Монрой Тукер, входя в комнату. Такое ворчащее односложное гудение он производил всякий раз, когда Дан Туни делал что-то совершенно идиотское с точки зрения Монроя. Это означало «тормози».
   Монрой смахивал на уличного хулигана с огромными кулачищами, и если вы видели этого африканца в рубашке с круглым вырезом и короткими рукавами, направляющегося к вам, вы с трудом преодолевали сильное желание рвануть через улицу.
   Эйхорд встал и пошел в туалет, но и там его ждало огорчение. Какой-то тип накарябал на стене матерное ругательство. У Джека просто зубы заныли. Конечно, теперь и следов этого подонка не сыщешь.
   Моя руки, он смотрел в зеркало на свое стареющее лицо и с удивлением пытался понять, почему в игорном доме он чувствовал себя не в своей тарелке, причем это не была скованность человека, попавшего в непривычную обстановку. Так что же?
   Когда он вернулся в дежурную комнату, мужики вдоволь насмеялись над собачьим шоу и выключили «ящик».
   — Привет, — обратился один из детективов к Эйхорду, взяв в руки какую-то книгу и подмигнув остальным, — вот ты у нас самый великий в округе сыщик, давай проверим, на что ты способен.
   Эйхорд улыбнулся в ответ.
   — Я дам кое-кому характеристику, а ты назовешь нам его имя, идет?
   — Идет.
   Книга оказалась справочником по психиатрии.
   — Слушай. Страдает ночным недержанием мочи, заиканием, хронический мастурбант, имеет член размером с большой палец руки, а также общее расстройство психики.
   — Господи, это же толстый Дан!.. — заржала дежурка.
   — Хватит валять дурака, — сказал Браун, снимая с крючка пиджак. — Есть адрес места происшествия.
   Они поднялись со скрипучих стульев. Браун обрисовал ситуацию в общем виде, и пять человек заторопились на стоянку. Убиты двое. Огнестрельные раны.
   — Нечего спешить и лезть из кожи, — прохрипел Дан. — Они не воскреснут.
   На полдороге в Южный Бакхед выяснилось, что убиты не двое, а один человек, и, похоже, из пистолета.
   — Есть тут хоть кто-нибудь? — жалобно простонал Дан, когда они приехали. Эйхорд сидел на заднем сиденье с Туни и Тукером.
   Местом происшествия были железнодорожные пути, на которых обнаружили спальный мешок с кусками мертвого тела. Рядом оказался растерянный полицейский-новичок в старых жеваных голубых брюках, выданных муниципалитетом.
   — Черт, извините. — Он был совсем ребенок. — Я не знаю...
   — Ну, не знаете, так не знаете, — саркастически сказал один из копов, с отвращением отходя прочь.
   — Гадость какая! Сплошное месиво!
   — Не ругайся. Оно прекрасно выглядит.
   — Это просто... Я видел все в крови... и я... — Парнишка совсем растерялся. Детективы Бакхеда безжалостно трунили над ним.
   — Эй, парень, если ты собираешься упасть в обморок, сунь голову между ногами и глубоко дыши.
   — Да, если ты чувствуешь, что падаешь в обморок, сунь голову между моими ногами и как следует пососи.
   — Что произошло? — спросил Эйхорд у новичка, когда тот отошел от тела. Парни из «скорой помощи» поддерживали его.
   — Я свалял дурака, — покраснел он. — Какой-то тип снизу примчался ко мне наверх и... и, черт, я не помню... А потом он сказал, что это был выстрел. Он решил, что кому-то не понравился человек, который приехал с ним. Черт, я даже не искал огнестрельных ран... Он сказал про пистолетный выстрел, и я увидел тело и кровь... кровь на всех стенах... и я...
   — Давай-ка выйдем. — Эйхорд вывел парнишку на воздух. — Тебе еще понадобится свежая голова. В первый раз всегда мерзко, — успокаивал он смущенного полицейского. — В самом деле, похоже, что смерть наступила от револьверного выстрела, — продолжал он, заранее зная зловещее содержание мешка.
   На обратном пути трое полицейских развлекали друг друга страшными историями. Эйхорд рассказал им про фотографии, которые ему показывали в Вегасе. Гомосексуалист убивал своих любовников. Снимал на неделю дом, а потом съезжал и избавлялся от тела. Пользовался ножами, цепями, ножовками, чем попало, в любых сочетаниях. И не оставлял ни куска жертвы размером больше хлебницы.
   — Ты, старик, должен был сказать мне, что собираешься в Вегас, — заметил Тукер.
   — Я не думал, что поеду, Монрой.
   — Я изъездил этот город вдоль и поперек. Вегас — мой любимый город.
   — Вот как?
   — Когда я был в Вегасе в последний раз, у меня была там такая белая кошечка, закачаешься.
   Кстати, я установил наконец эти штуки (как там ты их называешь?) в проеме окон.
   — Прерыватели? — спросил Дан, но на его слова никто не обратил внимания.
   — Манекен. — Тукер стукнул себя по голове. — Так что мне теперь с ними делать? Таскать за собой и усаживать в машину рядом? Ты же знаешь, у них парики и жопы, поэтому мне придется каждый раз останавливаться у светофоров, чтобы регулировщики не приставали. — Он потряс головой.
   — Я никогда не делал ничего подобного.
   — Гм-м, — произнес Эйхорд, — с улыбкой наблюдая за усилиями Дана. Молчание оказалось выше его сил. Он взглянул на партнера и сказал: — Если ты возьмешь в машину манекен, значит, в ней будут сидеть два чучела.

Северный Бакхед

   Только в этом неприкосновенном святилище его раздражительность, горечь, ненависть и страх испарялись. Мщение, горячее и сладостное, освободит его душу от последствий воздействия ужасных лет неподвижности. Он сумеет привести в исполнение наказание, суровое и жестокое, осуществить неизбежное возмездие, и этим избавит свою душу от дьявола, а очистившись, воскреснет заново.
   Наслаждаясь простором не загроможденной мебелью комнаты, в которой так приятно уединяться, он ощущал, как с каждой минутой внутри него растет сила. Скоро он выйдет отсюда в сгущающийся, тяжелый сумрак в упоении своей неуязвимости.
   Он пристально смотрит на свою любимую картину в стиле деко. Полутьма в нише, где она так уютно висит, и золотистая рама подчеркивают ее прелесть. Тишину комнаты нарушает только его дыхание. Насмотревшись на бесценное полотно, он встает и медленно, скользящими шагами выходит из комнаты, подволакивая одну ногу. Его походка необычна, как и он сам, всесильный, беспощадный, подчиняющий себе все жизненные обстоятельства. Кажется, что это приветливое лицо и доброжелательная улыбка, вызывающая доверие, принадлежат другому человеку.
   Внутренним взором он видел себя трехметровым великаном, бесстрашным, неумолимым, посвященным в средневековые тайные знания. Хотя наяву он вызывал силы тьмы замечательно просто: не требовалось никаких заклинаний, амулетов или книг по черной магии. Он просто поступал в его распоряжение... вот только потом, когда свершится возмездие над подонками общества, уйдет ли дьявол из души?
   В машине, предназначенной для подобных случаев, он отправился к южной окраине Бакхеда. По старому приемничку ансамбль, давно вышедший из моды, исполнял свою обычную программу. Удивительная музыка. В его представлении она воплощает декаданс в чувствах. Звучание духовых инструментов оркестра завораживает и успокаивает; ансамбль давно ушедших музыкантов с маэстро во фраке переносит его в первую половину столетия своими пассажами и синкопами. Ники любит подтрунивать над ним за его музыкальные пристрастия.
   Он почти физически ощутил ее присутствие, представив это необычное существо, такое мягкое и женственное. Она была здесь, рядом, прижималась к нему всем своим гибким телом, красивая, жаркая, испытывающая отвращение к пище самка. Она ласкала его своими тонкими пальцами, возбуждающе щекотала ухо.
   Однажды, очень давно, в Неваде он рассказал про нее одному типу. Идиот! Старался растолковать безнадежному глупцу, насколько совершенной может быть такая женщина, как она зажигательна, как прекрасна.
   Собеседник не поверил:
   — Собачий бред. Ты видел когда-нибудь «голубых» девок? Посмотри на них при дневном свете. Даже самые женственные из них выглядят теми, кто они есть, — мужиками в оттяжке. У них грубоватые лица, слишком жесткая линия подбородка. Нет, чушь, ничего нет в гомосеке от совершенства женщины.
   Но он никогда не видел Ники. Она безупречна. Великолепна. Ему вспомнилась красавица брюнетка из фильмов Уархола, но даже она была не столь прекрасна, как Ники. Он знал, что у нее были другие связи, ну так что? Она все равно возбуждала его, как никто.
   Ники хотела поехать с ним сегодня вечером, но это было не ее дело. Она любила, когда они избавлялись от очередной суки типа той дуры с расплющенными пальцами на ногах, как бишь ее, идиотской принцессы Ди. Теперь она, разрезанная на мелкие кусочки, пошла на корм червям. Мертва, и никто никогда не найдет эту мразь. Ники нравилось, когда они просто выбрасывали этих шлюх, но он не мог позволить, чтобы его беспокоил вид всякой дряни, которую он уничтожал. Хотя мечтой его было перерезать как можно больше продажных тварей, убивать подлых, низких сук и оставлять их гнить там, где они упали. Боже, его бросало в жар при мысли о том, как он пронзает их.
   Он сжал руль затянутыми в перчатки пальцами и почувствовал устрашающую силу своей хватки.
   Как приятно было трахать очередную сучку в рот, медленно сжимая стальные пальцы вокруг ее костлявой шеи и перекрывая воздух, видеть, как она меняется прямо на глазах, краснеет, белеет, синеет, с приближением смерти принимая все патриотические цвета в его мощных тисках. Он так разволновался, что пальцы соскользнули с руля.
   Пришлось взять себя в руки и успокоиться. А вот и знак, напоминающий о Мире Мертвых: Фактория Типпета — 1/2 мили. Но он знает, что, миновав эти полмили, он увидит только буйные заросли сорняков, сквозь которые едва проглядывает веранда, заваленная сломанными кондиционерами, частями холодильников, какими-то банками.
   Он опять возвращается мыслями к Ники. Она, конечно, права, когда советует ему быть предусмотрительным и создавать сценарии прикрытия, прежде чем истреблять этих мерзких шлюх. Для каждой из них она наверняка придумала бы что-нибудь сложное и запутанное, типа истории с открытками принцессы Ди, написанными ею самой и отправленными адресатам много дней спустя. Эти детали при внимательном расследовании, конечно, тоже могут не состыковаться, но все же Ники — молодец. Мастер Деталей — называл он ее. Она даже сама упаковывала сумку этой «принцессы» — до чего приятно вспомнить.
   Именно Ники надоумила его послать в газеты поддельное письмо, которое доказывало, что убийства той грязной Джины, или Тины, или как ее там звали, — политическое. Хотя, может быть, в том случае она оказалась неправа, и лучше было бы не привлекать внимания.
   — Да провались оно все, — решил он. Ему хорошо в этом мертвом мире. Перед давно оставленным домом с отбитыми от фасада кусками мрамора и разбитыми витринами валяется мусор. Ржавеют устаревшие молоковозы. Позорная свалка отбросов американской цивилизации. Матрацные пружины и изголовья кроватей. Останки материальной культуры дешевой мечты. Мир Мертвых. Кусок аттракциона «Веселая железная дорога Сэнди за 10 центов». Сам Сэнди давно уже состарился и ушел в вечность. Весь этот беспорядок окружен забором из колпаков от автомобильных колес.
   По другую сторону веранды он видит балаганную лошадь с поблекшей краской и выражением скорби в нарисованных глазах. Машина медленно едет дальше. Гольф-клуб закрыт на ремонт. Гончарное производство Дел Рэя. Славное местечко.
   На следующей двери он видит вывеску «Антиквариат» и ниже на белой доске «Резка стекла». Хлам и мусор повсюду. Часть абажура и автомат «Пепси» сорокалетней давности, который мог бы стоить несколько долларов, если бы уже не был покрыт сплошным слоем разъедающей ржавчины. Все вокруг заражено ею.
   Он заруливает прямо к двери. Пересаживается в инвалидное кресло и потихоньку продвигается к веранде интересующего его заведения. Вспугнутая кошка отпрыгивает прочь. Женщина, работающая здесь одна, улыбается ему.
   — Здравствуйте, — выжидательно начинает она.
   Ярко-рыжие, крашенные в салоне красоты, волосы. Впрочем, слово «красота» здесь неуместно. Приветливое лицо улыбается.
   «Приятная женщина», — думает он.
   Ему нравится, как она держится, ее плечи, грудь.
   — Привет, прекрасная незнакомка. — В ход идет магнетическая улыбка, и он почти физически чувствует, как ее женская суть сдается ему без боя. Многие женщины бывали сражены его красотой, но еще сильнее действовал на них его стремительный натиск. Далеко не все мужчины способны на это. Энергия. Сила. Он находил особый шик в таком стиле поведения. И редко встречал отказ.
   Кроме того — кресло. Когда женщины видели красавца-мужчину в инвалидном кресле, у них возникало желание узнать, каков он в роли любовника. Как ни странно, уродство не только не отталкивало их, но даже возбуждало любопытство. Привлекало к нему внимание. Он предполагал, что срабатывает материнский инстинкт. И знал, как пользоваться своим положением. На этом основывалась дальнейшая игра. Манипулировать этими примитивными тварями было проще простого.
   — У вас замечательное место, — сказал он все с той же улыбкой, продвигаясь вперед и разглядывая ее грудь. Его глаза мгновенно загорелись желанием.
   Она с готовностью ответила:
   — Спасибо. Что вас интересует? — Лицо мужчины в кресле показалось ей знакомым, но вспомнить, где его видела, она не могла.
   — Я коллекционирую все, дорогая, — фамильярно сказал он, — абсолютно все.
   — Что ж, у нас много разных вещиц, — с воодушевлением произнесла она, обведя рукой загроможденный вещами магазин.
   — Я не сомневаюсь. — Он сверлил ее глазами, придвигаясь ближе.
   — Вы собираете стекло?
   — Я собираю все, что только можно вообразить. Декаданс, барокко, рококо, ренессанс, постмодернизм, майя, ацтеков...
   Она рассмеялась.
   — Хорошо, тогда посмотрите. — Ей было около сорока.
   — Спасибо, я посмотрю.
   Его взгляд наткнулся на старый масляный вентилятор из четырех пластинок, точно такой же, как в материнском доме, раздувавший тогда пыльные занавески над портретами умерших техасских родственников в серебряных рамках. Сразу вспомнилось, как по вечерам он усаживался в кухне и слушал по радио ночную танцевальную музыку из Амарилло. Хрипящий приемник стоял на белой полке над раковиной, а вечно капающая из крана вода пробивала фарфор до дыр. Была ли эта рыжеволосая такой же сладкой, как мама?
   — У вас просто замечательно, — промурлыкал он с кресла.
   — Спасибо. — Она уже оценила его обаяние.
   — Я мог бы любоваться всем этим целую ночь, — сказал он, не спуская с нее взгляда. Голос его звучал дружелюбно и ласково.
   Она мило засмущалась и поправила несколько заблудившихся оранжевых прядей.
   — Может быть, — начала говорить она, — вы...
   Но что она там собиралась сказать, он не хотел знать. И если бы кто-нибудь сейчас вошел в дверь, ему бы не поздоровилось. Переизбыток адреналина в крови, яростное стремление овладеть этой сукой и показать ей, что кроется под его вздохами, жгучее желание убить эту тварь сконцентрировались в нем в могучий импульс. Он выпрыгнул из кресла, ударил женщину изо всех сил в левый висок, глубоко в ухо вонзил стальной заостренный клин. Всем своим существом он чувствовал силу удара и его наполнило упоительное ощущение безграничной власти. Он видел, как истекает ее жизнь, слышал застрявший в горле крик. Он еще раз вонзил орудие убийства в ее умирающий мозг, еще способный воспринять слабо доносящиеся откуда-то издали слова «грязная сука». Красные неясные очертания мелькали в пламени агонии. Она уже ничего не чувствовала, кроме грохочущей боли, а потом — внезапная тьма и смерть.
   Он не думал больше о незапертой двери и случайных проезжающих. Жгучее наслаждение пронзило его чресла, когда он опорожнялся в неистовом дрожании экстаза, бешенства и горькой ненависти. Ярость удовлетворялась страшной местью и сознанием власти.
   — Ахх, — вздымалось из его груди в едва различимом потоке слов, пока он добивал красноволосую суку. — Ахх, проклятая, проклятая, будь ты проклята, мерзкая дрянь. — Конвульсии сотрясали его даже после оргазма и ее смерти. Дрожа и тяжело дыша, он высвободил орудие убийства из отвратительной кучи мяса на полу и покатил обратно к ожидающему его автомобилю, теперь уже без перчаток. Как будто ничего и не произошло.

Бакхед-Спрингз

   Если и выпадал день, когда Эйхорд, вернувшись домой, не оказывался в скандальной атмосфере капризов и воплей маленького Джонатана, так это было сегодня. Наверное, в качестве награды за то, что сын так много места занимал в его мыслях на пути домой. Джек позволил себе чуть-чуть помечтать, как хорошо проведет этот вечер и ночь: немного отдохнет, пообедает, затем недолго поработает и рано ляжет спать.
   Из пожилой пары с автозаправки в Веге и обитателей Амарилло он вытянул максимум сведений о Споде, письменных и устных. Главное управление и местные органы помогали его работе, как могли. Он получал огромные, в общем-то, бесполезные и отнимающие массу времени распечатки с ЭВМ. Его коллеги в Бакхеде проделали очень большую работу. Установили всех владельцев инвалидных колясок, проверили лечебные учреждения, составили фоторобот подозреваемого. Только служебные документы клиники оказались недоступны, несмотря на мелкое сито компьютерного мозга сил правопорядка.
   Около 15.45 он во второй раз взялся за материалы от доктора Джери. Серьезная статья с веселеньким заглавием «Основные причины жестокости одержимых убийством душевнобольных», опубликованная группой медиков. Он во второй раз читал: «Неверие в свои силы, угрозы, зависть или подозрительность могут вызывать ответную и/или противодействующую агрессивность, сексуальную/социальную агрессивность, грабительскую/разрушительную агрессивность...» Он потер глаза. Ему приходилось продираться сквозь каждую фразу. Черт побери этих академиков. Неужели они, чтоб им пусто было, не могут писать нормальными словами? «...То/врубился/то — душевнобольной убивает снова».
   «Я устал/измотался/надоело», — подумал он. «...в социальной области, политической, военной, промышленно-технологической, религиозной, экономической...» Он пробежал глазами главу, подавляя зевоту, «...придав теории законченный вид, важно правильно разобраться в достигнутом на уровне научно-академических обществ и подтвердить теорию на практике...»
   Надоело, обрыдло, осточертело, пропади пропадом. Он прикрыл глаза, потер их и зевнул так сильно, что хрустнула челюсть. Еще не было четырех, поэтому он опять придвинул документы и снова попытался сосредоточиться, читая и делая пометки фломастером. К 16.30 он все-таки закончил изучение записок и витиеватым росчерком окружил в служебном блокноте рисунок человека в инвалидном кресле, подписав большими печатными буквами «Артур Спода?». Фигурка человека в кресле держала пестик для колки льда над знаком вопроса. Достаточно, решил он, убрал документы и со вздохом поднялся, чувствуя себя очень усталым.
   Джонатан, будто чувствуя настроение Джека, вел себя наилучшим образом. Донне удалось добиться от него абсолютного послушания. Эйхорд связывал это с тем, что она стала записывать на видеомагнитофон дневные мультфильмы, которыми мальчик был просто очарован. Два из них стали самыми любимыми: один — с участием человечка в одежде клоуна, а другой — о страшном злодее античности. Эйхорду особенно хотелось под страховаться сегодня вечером, чтобы послеобеденный час их сына, которого убаюкивала электронная няня, был тихим и счастливым. Джек любил мальчика и даже в самые тревожные моменты не жалел о решении усыновить ребенка. Он преклонялся перед работниками службы милосердия за умение обойти допотопные законы и обычное равнодушие бюрократов, что сделало возможным для Эйхордов стать родителями без проволочек. Ребенок всегда вызывал в нем настоящую отцовскую любовь, но в спокойные минуты нежность просто переполняла его.
   — Я люблю это время дня, — сказала Донна из другого конца комнаты.
   — Я тоже.
   Что же тут удивительного? Ребенок замирал перед мультиками, его рука обнимала блохастого Блэки. Все прекрасно в Божьем мире.
   — Ему нравится этот мультик, — благоговейно прошептала она.
   — Угу, — отреагировал он.
   Стараясь не вдаваться в слишком глубокий анализ, он мысленно вернулся в свое детство, которое еще было эпохой веселых мультфильмов о животных. Очаровательные щенки и непревзойденный Микки Маус. Мысли об их эволюции опечалили Эйхорда, когда голова варвара была отрезана перед восхищенным взором его мальчика.
   — Господи, куда мы идем? — с грустью подумал Джек. Однако о судьбах человечества размышлять ему сегодня было явно невмоготу — он слишком устал. Кончится же когда-нибудь эта чертова видеопленка, и тогда они с Донной смогут наконец побыть вдвоем.
   Он перевернул страницу журнала и посмотрел на жену. В тысячный раз его поразила чистота линий ее лица. Шелковистая, по-детски гладкая кожа, которую он так любил целовать. Таким же чистым и нежным было чувство Эйхорда, когда они в постели вытянулись бок о бок. Она читала, а Джек, опершись на подушку, бренчал на гитаре и ухмылялся, поглядывая на ее кружевную комбинацию. Вещь смотрелась совершенно новой. Видимо, это был легко стирающийся и досуха стекающий нейлон, или лайкра, или что гам еще...
   — Знаешь, — произнесла она, — эта косилка подошла бы для нашей лужайки. Стоит сто двадцать пять баксов. Продается. — Показывая ему рекламу в бакхедской газете, она немного повернулась, и комбинация обтянула восхитительные выпуклости ее прекрасной груди.