Милн Алан Александр. Винни Пух и Все-Все-Все

   – Так вот что Тигры действительно любят!

 

 
   Теперь нас не удивит, что он поселился в доме у Кенги и всегда получал рыбий жир на завтрак, обед и ужин. Иногда (когда Кенга считала, что ему нужно подкрепиться) он вместо лекарства принимал ложку-другую кашки, которой завтракал Ру.
   – Но я лично считаю, – говаривал в таких случаях Пятачок Пуху, – я лично считаю, что он и так достаточно крепкий!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,


в которой Кролик очень занят и мы впервые встречаемся с пятнистым Щасвирнусом

   Всё предвещало, что у Кролика опять будет очень занятой день. Едва успев открыть глаза, Кролик почувствовал, что сегодня всё от него зависит и все на него рассчитывают. Это был как раз такой день, когда надо было, скажем, написать письмо (подпись – Кролик), день, когда следовало всё проверить, всё выяснить, всё разъяснить и, наконец, самое главное – что-то организовать.
   В такое утро непременно надо было забежать на минутку к Пуху и сказать: «Ну что ж, отлично, тогда я передам Пятачку», а затем к Пятачку и сообщить: «Пух считает… Но лучше я сначала загляну к Сове». Начинался такой, как бы вам сказать, командирский день, когда все говорят: «Да, Кролик», «Хорошо, Кролик», «Будет исполнено, Кролик» и вообще ожидают дальнейших распоряжений. Кролик вышел из дому и, принюхиваясь к тёплому весеннему ветру, размышлял о том, с чего начать.
   Ближе всех к нему был дом Кенги, а в домике Кенги был Ру, который умел говорить: «Да, Кролик» и «Хорошо, Кролик», пожалуй, лучше всех в Лесу; но, увы, в последнее время там безотлучно находился ещё один зверь – непослушный и неугомонный Тигра. А он, как известно, был такой Тигра, который всегда сам лучше вас всё знает, и, если вы говорите ему, куда надо идти, он прибегает туда первым, а когда вы туда доберётесь, его и след простыл, и вам даже некому гордо сказать: «Ну вот, мы у цели!»
   – Нет, к Кенге не надо, – задумчиво сказал Кролик, подкручивая усики. И, желая окончательно удостовериться в том, что он туда не идёт, он повернул налево и побежал прямёхонько к дому Кристофера Робина.
   «Что ни говори, – твердил Кролик про себя, – Кристофер Робин надеется только на меня. Он, конечно, любит Пуха, и Пятачка, и Иа, я – тоже, но у них у всех в голове опилки. Это ясно. Он уважает Сову, потому что нельзя не уважать того, кто умеет написать слово „суббота“, даже если он пишет его неправильно, но правильнописание – это ещё не всё. Бывают такие дни, когда умение написать слово „суббота“ просто не считается. А Кенга слишком занята Крошкой Ру, а Крошка Ру слишком маленький, а Тигра слишком непослушный, так что, когда наступает ответственный момент, надеяться можно только на меня. Я пойду и узнаю, в чём ему нужно помочь, и тогда я ему, конечно, помогу. Сегодня как раз день для таких занятий».
   Он весело перескочил на другой берег реки и вскоре оказался в районе, где жили его Родственники и Знакомые; сегодня их было, кажется, ещё больше обыкновенного. Кивнув одному-другому Ежу (поздороваться с ними за руку было, понятно, некогда), небрежно бросив «Доброе утро, доброе утро» ещё кое-кому и снисходительно приветствовав самых маленьких словами: «Ах, это вы», Кролик махнул им всем лапкой и скрылся. Всё это вызвало такое волнение и восхищение среди Родственников и Знакомых, что некоторые представители семейства Козявок, включая Сашку Букашку, немедленно направились в Дремучий Лес и полезли на деревья надеясь, что они успеют забраться на верхушку до того, как э т о – что бы оно там ни было – случится, и они смогут всё как следует увидеть.
   Кролик нёсся по опушке Дремучего Леса, с каждой минутой всё больше чувствуя важность своей задачи, и наконец он прибежал к дереву, в котором жил Кристофер Робин.
   Он постучал в дверь.
   Он раза два окликнул Кристофера Робина. Потом он отошёл немного назад и, заслонив лапкой глаза от солнца, ещё покричал, глядя на верхушку.
   Потом он зашёл с другой стороны и опять покричал: «Эй!» и «Слушай!» и «Это Кролик!», но ничего не произошло. Тогда он замолчал и прислушался, и всё замолчало и прислушалось вместе с ним, и в освещённом солнцем Лесу стало тихо-тихо, и потом вдруг где-то в невероятной вышине запел жаворонок.
   – Обидно, – сказал Кролик, – он ушёл.
   Он снова повернулся к зелёной двери, просто так для порядка, и обирался уже идти, чувствуя, что утро совершенно испорчено, как вдруг заметил на земле листок бумаги. В листке торчала булавка; очевидно, он упал с двери.
   – Ага, – сказал Кролик, снова приходя в хорошее настроение. – Мне опять письмо! Вот что там говорилось:

   Ушол щасвирнус


   занит щасвирнус

К.Р.

   – Ага! – повторил Кролик. – Надо немедленно сообщить остальным.
   И он с важным видом двинулся в путь.
   Ближе всего отсюда жила Сова, и Кролик направил свои стопы по Дремучему Лесу к дому Совы. Он подошёл к двери, позвонил и постучал; потом снова постучал и опять позвонил. Словом, он звонил и стучал, стучал и звонил до тех пор, пока, наконец, наружу не высунулась голова Совы и не сказала:
   – Убирайся, я предаюсь размышлениям, – ах, это ты!
   Сова всегда так встречала гостей.
   – Сова, – сказал Кролик деловито, – у нас с тобой есть мозги. У остальных – опилки. Если в этом Лесу кто-то должен думать, а когда я говорю «думать», я имею в виду думать по-настоящему, то это наше с тобой дело.
   – Да, – сказала Сова, – я этим и занималась.
   – Прочти вот это.
   Сова взяла у Кролика записку Кристофера Робина и посмотрела на неё в некотором замешательстве. Она конечно, умела подписываться – «Сава» и умела написать «Суббота» так, что вы понимали, что это не вторник, и она довольно неплохо умела читать, если только ей не заглядывали через плечо и не спрашивали ежеминутно: «Ну так что же?» Да, она умела, но…
   – Ну так что же? – спросил Кролик.
   – Да, – сказала Сова очень умным голосом. – Я понимаю, что ты имеешь в виду. Несомненно.
   – Ну так что же?
   – Совершенно точно, – сказала Сова. – Вот именно. – И после некоторого размышления она добавила: – Если бы ты не зашёл ко мне, я должна была бы сама зайти к тебе.
   – Почему? – спросил Кролик.
   – По этой самой причине, – сказала Сова, надеясь, что наконец она сумеет что-нибудь выяснить.
   – Вчера утром, – торжественно произнёс Кролик, – я навестил Кристофера Робина. Его не было. К его двери была приколота записка.
   – Эта самая записка?
   – Другая. Но смысл её был тот же самый. Всё это очень странно.
   – Поразительно, – сказала Сова, снова уставившись на записку. На минуту ей, неизвестно почему, показалось, что что-то случилось с носом Кристофера Робина. – Что же ты сделал?
   – Ничего.
   – Это самое лучшее, – ответила мудрая Сова.
   Но она с ужасом ожидала нового вопроса. И он не заставил себя долго ждать.
   – Ну так что же? – повторил неумолимый Кролик.
   – Конечно, это совершенно неоспоримо, – пробормотала Сова.
   С минуту она беспомощно открывала и закрывала рот, не в силах ничего больше придумать. И вдруг её осенило.
   – Скажи мне, Кролик, – сказала она, – что говорилось в первой записке? Только точно. Это очень важно. От этого всё зависит. Повтори слово в слово.
   – Да то же самое, что и в этой, честное слово! Сова посмотрела на Кролика, борясь с искушением спихнуть его с дерева, но, сообразив, что это всегда успеется, она ещё раз попыталась выяснить, о чём же всё-таки идёт разговор.
   – Прошу повторить точный текст, – сказала она, словно не обратив внимания на то, что сказал Кролик.
   – Да там было написано: «Ушол щасвирнус». То же самое, что и здесь, только здесь ещё добавлено: «Занит щасвирнус».
   Сова с облегчением вздохнула.
   – Ну вот, – сказала Сова, – вот теперь наше положение стало яснее.
   – Да, но каково положение Кристофера Робина? – сказал Кролик. – Где он сейчас? Вот в чём вопрос!
   Сова снова поглядела на записку. Конечно, столь образованной особе ничего не стоило прочитать такую записку: «Ушол щасвирнус. Занит щасвирнус». А что тут ещё могло быть написано?
   – По-моему, дорогой мой Кролик, довольно ясно, что произошло, – сказала она. – Кристофер Робин куда-то ушёл с Щасвирнусом. Он и этот… Щасвирнус сейчас чем-то заняты. Ты за последнее время встречал у нас в Лесу каких-нибудь Щасвирнусов?
   – М-м-м, – сказал Кролик, – я как раз хотел у тебя узнать. Как они выглядят?
   – Ну, – сказала Сова, – пятнистый или травоядный Щасвирнус – это просто… По крайней мере, – сказала она, – он больше всего похож на… Но, конечно, – продолжала она, – это сильно зависит от… Ну… – сказала Сова. – Словом, я плохо представляю себе их внешний вид, – закончила она чистосердечно.
   – Большое спасибо, – сказал Кролик.
   И он помчался к Винни-Пуху.
   Ещё издалека он услышал какой-то загадочный шум. Он остановился и прислушался. Производил этот шум Винни-Пух, а шум был вот какой:

 

ЗАГАДОЧНЫЙ ШУМ

Опять ничего не могу я понять.
Опилки мои – в беспорядке.
Везде и повсюду, опять и опять
Меня окружают загадки.

 

 
Возьмём это самое слово опять.
Зачем мы его произносим,
Когда мы свободно могли бы сказать
«Ошесть» и «осемь» и «овосемь»?

 

 
Молчит этажерка, молчит и тахта —
У них не добьёшься ответа,
Зачем это хта – обязательно та.
А жерка, как правило, эта!

 

 
«Собака кусается»… Что ж, не беда.
Загадочно то, что собака,
Хотя и кусается, но никогда
Себя не кусает, однако…

 

 
О, если бы мог я всё это понять.
Опилки пришли бы в порядок!
А то мне – загадочно! – хочется спать
От всех этих Трудных Загадок!

 

   – Здорово, Пух, – сказал Кролик.
   – Здравствуй, Кролик, – сказал Пух сонно.
   – Это ты сам додумался?
   – Да, вроде как сам, – отвечал Пух. – Не то чтобы я умел думать, – продолжал он скромно, – ты ведь сам знаешь, но иногда на меня это находит.
   – Угу, – сказал Кролик, который никогда не позволял ничему находить на него, а всегда всё находил и хватал сам. – Так вот, дело вот в чём: ты когда-нибудь видал Пятнистого или Травоядного Щасвирнуса у нас в Лесу?
   – Нет, – сказал Пух, – нико… Нет. Вот Тигру видел сейчас.
   – Он нам ни к чему.
   – Да, – сказал Пух, – я и сам так думал.
   – А Пятачка ты видел?
   – Да, – сказал Пух. – Я думаю, он сейчас тоже ни к чему, – продолжал он сонно.
   – Ну, это зависит от того, видел он кого-нибудь или нет.
   – Он меня видел, – сказал Пух. Кролик присел было рядом с Пухом на землю, но почувствовав, что это умаляет его достоинство, снова встал и сказал:
   – Если сформулировать нашу задачу, то её можно изложить так: «Что Кристофер Робин делает теперь по утрам?»
   – Что он делает?
   – Да, да. Можешь ты мне рассказать, что он делает по утрам в последнее время? Требуются свидетельства очевидца за последние несколько дней.
   – Да, – сказал Пух, – мы вчера с ним вместе завтракали. Возле Шести Сосен. Я сделал такую маленькую корзиночку, просто небольшую, но подходящую корзиночку, такую порядочную, солидную корзиночку, полную…
   – Да, да, – сказал Кролик, – всё понятно. Но имею в виду более позднее время. Ты видел его когда-нибудь от одиннадцати до двенадцати часов дня?
   – Ну, – сказал Пух, – в одиннадцать часов… одиннадцать часов, понимаешь, я обычно захожу домой. У меня в это время там кое-какие дела.
   – А в четверть двенадцатого?
   – Ну… – начал Пух.
   – В полдвенадцатого?
   – Да, – сказал Пух. – В полдвенадцатого или немножко попозже я обычно вижусь с ним.
   И тут, задумавшись об этом, Пух вдруг вспомнил, что он действительно давно не видел Кристофера Робина в это время. После обеда – да, вечером – да, перед завтраком – да, сразу после завтрака – да, а потом, действительно: «Ну, Пух, скоро увидимся», и Кристофер Робин исчезает на всё утро.
   – Вот то-то и оно, – сказал Кролик. – Куда?
   – Ну, может быть, он ищет что-нибудь?
   – Что? – спросил Кролик.
   – Я как раз собирался это сказать, – сказал Пух. Потом он добавил: – Ну, может быть, он ищет этого… этого…
   – Пятнистого или Травоядного Щасвирнуса?
   – Да, – сказал Пух, – одного из них. Если он не на месте.
   Кролик строго посмотрел на Винни-Пуха.
   – Кажется, толку от тебя немного, – сказал он.
   – Нет, – сказал Пух. – Но я стараюсь, – добавил он смиренно.
   Кролик поблагодарил его за старание и сказал, что он должен навестить Иа, и Пух, если хочет, может пойти с ним. Но Пух, который чувствовал, что на него находит новый куплет Шумелки, сказал, что он подождёт Пятачка.
   – Всего хорошего, Кролик.
   И Кролик ушёл.
   Но случилось так, что первым встретил Пятачка как раз Кролик. Пятачок встал в этот день очень-очень рано и решил нарвать себе букетик фиалок, и, когда он нарвал букет и поставил его в вазу посреди своего дома, ему внезапно пришло в голову, что никто ни разу в жизни не нарвал букета фиалок для Иа. И чем больше он думал об этом, тем более он чувствовал, как грустно быть ослом, которому никто никогда в жизни даже не нарвал букета фиалок. И он снова помчался на лужайку, повторяя про себя: «Иа, фиалки», а потом: «Фиалки, Иа-Иа», чтобы не забыть.
   Пятачок нарвал большой букет и побежал рысцой к тому месту, где обычно пасся Иа, по дороге нюхая фиалки и чувствуя себя необыкновенно счастливым.
   – Здравствуй, Иа, – начал Пятачок немного нерешительно, потому что Иа был чем-то занят.
   Иа поднял ногу и помахал Пятачку, чтобы уходил.
   – Завтра, – сказал Иа, – или послезавтра.
   Пятачок подошёл поближе посмотреть, в чём дело. Перед Иа на земле лежали три палочки, на которые он внимательно смотрел. Две палочки соприкасались концами, а третья палочка лежала поперёк них. Пятачок подумал, что, наверно, это какая-нибудь Западня.
   – Ой, Иа, – снова начал он, – я как раз…
   – Это маленький Пятачок? – сказал Иа, не отрывая взора от своих палочек.
   – Да, Иа, и я…
   – Ты знаешь, что это такое?
   – Нет, – сказал Пятачок.
   – Это «А».
   – О! О! – сказал Пятачок.
   – Какое «О»? Это «А»! – строго сказал Иа. – Ты что, не слышишь? Или ты думаешь, что ты образованнее Кристофера Робина?
   – Да, – сказал Пятачок. – Нет, – быстренько поправился он и подошёл ещё поближе.
   – Кристофер Робин сказал, что это «А», – значит это и будет «А». Во всяком случае, пока кто-нибудь на него не наступит, – добавил Иа сурово.
   Пятачок поспешно отскочил назад и понюхал свои фиалки.
   – А ты знаешь, что означает «А», маленький Пятачок?
   – Нет, Иа, не знаю.
   – Оно означает Учение, оно означает Образование, Науки и тому подобные вещи, о которых ни Пух, ни ты не имеете понятия. Вот что означает А.
   – О! – снова сказал Пятачок. – Я хотел сказать «Да ну?» – поспешно пояснил он.
   – Слушай меня, маленький Пятачок. В этом Лесу толчётся масса всякого народа, и все они говорят: «Ну Иа – это всего лишь Иа, он не считается». Они разгуливают тут взад и вперёд и говорят: «Ха-ха!» а что они знают про букву «А»? Ничего. Для них это просто три палочки. Но для Образованных, заметь себе это, маленький Пятачок, для Образованных – я не говорю о Пухах и Пятачках – это знаменитая и могучая буква «А». Да, это тебе не такая вещь, – добавил он, – про которую каждый знает, чем это пахнет!
   Пятачок смущённо спрятал за спину фиалки и оглянулся в поисках помощи.
   – А вот и Кролик, – сказал он радостно. – Здравствуй, Кролик.
   Кролик с важным видом подошёл поближе, кивнул Пятачку и сказал: «Привет, Иа», тоном, ясно говорившим, что спустя не более двух минут он скажет: «Всего хорошего».
   – Иа, у меня к тебе только один вопрос. Что это делает Кристофер Робин в последнее время по утрам?
   – Что я сейчас вижу перед собой? – сказал Иа, не поднимая глаз.
   – Три палочки, – не задумываясь, ответил Кролик.
   – Вот видишь? – сказал Иа Пятачку. Потом он повернулся к Кролику. – Теперь я отвечу на твой вопрос, – торжественно сказал он.
   – Спасибо, – сказал Кролик.
   – Что делает Кристофер Робин по утрам? Он учится. Он получает образование. Он обалдевает – по-моему, он употребил именно это слово, но, может быть, я и заблуждаюсь, – он обалдевает знаниями. В меру своих скромных сил я также – если я правильно усвоил это слово – обал… делаю то же, что и он. Вот это, например, буква…
   – Буква «А», – сказал Кролик, – но не очень удачная. Ну ладно, я должен идти и сообщить остальным.
   Иа посмотрел на свои палочки, а потом на Пятачка.
   – Как сказал Кролик? Что это такое? – спросил он.
   – «А», – сказал Пятачок.
   – Это ты ему сказал?
   – Нет, Иа, я не говорил. Я думаю, он сам знает.
   – Он знает? Ты хочешь сказать, что какой-то Кролик знает букву «А»?
   – Да, Иа. Он очень умный, Кролик-то.
   – Умный!… – сказал Иа с презрением, изо всех сил наступив копытом на свои три палочки.
   – Образование!… – с горечью сказал Иа, прыгая на своих палочках (их стало уже шесть).
   – Что такое наука? – спросил Иа, лягая палочки (их было уже двенадцать), так что они взлетели в воздух. – Какой-то Кролик всё это знает. Ха!…
   – Я думаю… – начал Пятачок робко.
   – Не надо! – сказал Иа-Иа.
   – Я думаю, фиалки довольно милые, – сказал Пятачок. Он положил перед Иа свой букет и умчался.
   На следующее утро записка на двери Кристофера Робина гласила:

   Я ушёл


   сейчас вернусь

К.Р.

   Вот почему все обитатели Леса – за исключением, конечно, Пятнистого или Травоядного Щасвирнуса – отныне знают, чем Кристофер Робин занимается по утрам.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,


в которой выясняется, что тигры не лазят по деревьям

   Случилось однажды так, что Винни-Пух о чём-то думал. И вот он подумал, что не мешало бы пойти навестить Иа, потому что они не виделись со вчерашнего дня. Он пошёл к Иа, распевая песенку, но вдруг он вспомнил, что не видел Сову с позавчерашнего дня, и решил по пути заглянуть в Дремучий Лес и посмотреть, дома ли Сова. Он пошёл к Реке, мурлыкая ту же песенку, но, когда он дошёл до третьего камня кладки, по которой переходят Реку, он забеспокоился о том, как поживают Кенга, и Ру, и Тигра. Пух подумал: «Я не видел Крошку Ру очень долгое время, а если я его не увижу сегодня, оно будет гораздо-гораздо дольше!»
   И тут он сел на камушек посредине Реки и, раздумывая, что же ему теперь делать, спел ещё кусочек той же песни.
   Кусочек, который он спел, был приблизительно вот какой:

 
Что мне делать, интересно,
Поутру?
В чехарду сыграть полезно
С Крошкой Ру, —
Станет талия поуже,
Это мне к лицу.
К тому же
Буду прыгать я не хуже
Кен —
…… гу —
………… ру!

 

   А солнце было такое ласковое и тёплое, и камень, который лежал на солнышке уже давно, тоже был такой тёплый, что Пух почти уже решил провести на нём всё утро. И вдруг он вспомнил про Кролика.
   «Да, Кролик! – сказал Пух про себя. – Я люблю с ним поговорить. Он всегда понятно говорит. Он не любит длинных, трудных слов, не то что Сова. Он любит простые, лёгкие слова, например: „Закусим?“ или: „Угощайся, Пух!“ Да, по-моему, мне надо пойти навестить Кролика!»
   Тут к песенке прибавился новый кусочек:

 
Очень мил бывает Кролик
Иногда.
С ним приятно сесть за столик
Да-да-да!
Тот, кто хочет подкрепиться,
С ним всегда договорится,
Если только торопиться
Не —
…… ку —
………… да!

 

   И, когда Пух спел всё это, он поднялся с камня, вернулся назад на берег и решительно отправился к дому Кролика. Но не прошёл он и нескольких шагов, как начал спрашивать себя (ведь больше-то никого рядом не было):
   «А вдруг Кролика нет дома?»
   «Или вдруг я опять застряну у него в двери на обратном пути, как однажды уже случилось, потому что дверь у него была слишком узкая?»
   «Ведь я-то знаю, что я не растолстел, но его дверь вполне могла похудеть!»
   «Да, пожалуй, лучше будет…»
   И всё это время он незаметно забирал левее и левее… пока не оказался, к своему большому удивлению, у своей собственной двери.
   Было одиннадцать часов. Вполне подходящее время, чтобы немножко…
   Словом, спустя полчаса Пух отправлялся туда, куда ему действительно хотелось отправиться, а именно к Пятачку, и по дороге он утирал губы лапкой и пел довольно пушистую песенку. Вот какую:

 
Хорошо живёт на свете Винни-Пух!
Оттого поёт он эти Песни вслух!
И неважно, чем он занят,
Если он толстеть не станет,
А ведь он толстеть не станет,
А, наоборот,
по —
…… ху —
………… деет!

 

   Конечно, напечатанные здесь эти строки кажутся не особенно хорошими, но Пух, напевая эту песенку в очень солнечное утро, после очень, очень сытного завтрака, был уверен, что это одна из лучших песен, какие он сочинил в жизни. И он пел и пел её в своё удовольствие.
   Пятачок копал ямку в земле у самой своей двери
   – Здравствуй, Пятачок! – закричал Винни-Пух
   – Ой, здравствуй, Пух! – отвечал Пятачок, подпрыгнув от неожиданности. – А я знал, что это ты!
   – Я тоже, – сказал Пух. – А что ты делаешь?
   – Я сажаю жёлудь, Пух, и пускай из него вырастет дуб, и тут будет много, много желудей у самого дома, а то за ними приходится ходить бог знает куда. Понимешь?
   – А вдруг не вырастет? – спросил Пух.
   – Вырастет, потому что Кристофер Робин сказал – обязательно вырастет. Поэтому я его и сажаю.
   – Гм, – сказал Пух. – А я тогда… А я тогда посажу соты с мёдом в своём садике, и из них вырастет целый улей.
   Пятачок был в этом не вполне уверен.
   – Или лучше кусочек сота, – сказал Пух. – Особенно разбрасываться сотами не приходится. Только вот тогда может вырасти не целый улей, а кусочек, да ещё вдруг неправильный кусочек – тот, где пчёлы только жужжат, а мёду не делают. Вот обидно!
   Пятачок согласился, что это будет довольно обидно.
   – Между прочим, Пух, сажать очень трудно, если ты не знаешь как, – сказал он, – это надо уметь. – И он положил жёлудь в приготовленную ямку, засыпал его землёй и попрыгал на этом месте.

 

 
   – Я-то умею сажать, – сказал Винни-Пух потому что Кристофер Робин дал мне семена коготков и винтиков, нет – гво́здиков! И я их посадил, и у меня теперь возле двери будет настоящий цветник – коготки и гво́здики. Или винтики.
   – Я думал, они называются ноготки, – неуверенно сказал Пятачок, не переставая прыгать, – а гво́здики… гво́здики – это, наверно, гвозди́ки!
   – Нет, – сказал Пух, – мои цветы называются коготки и винтики!
   Попрыгав хорошенько. Пятачок вытер лапки о живот и сказал: «Что мы теперь будем делать?», а Пух сказал: «Пойдём навестим Кенгу, Ру и Тигру», и Пятачок сказал: «Д-д-давай п-п-пойдём», – потому что он всё ещё немножко побаивался Тигру. Тигра был ужасно прыгучий, и у него была такая манера здороваться, что у вас потом всегда были полны уши песку, даже после того, как Кенга скажет: «Тигра, деточка, осторожно!» – и поможет вам встать.
   Они отправились в путь.
   А в этот самый день у Кенги было ужасно хозяйственное настроение. Она решила везде навести порядок и пересчитать всё бельё и выяснить, сколько осталось у неё кусков мыла, и сколько у Тигры осталось чистых салфеток, и сколько у Ру осталось чистых передников, так что она выставила их обоих из дому, снабдив Ру пакетом бутербродов с салатом, а Тигру пакетом бутербродов с рыбьим жиром, чтобы они могли славно провести время в Лесу.
   По дороге Тигра рассказывал Ру (которого это очень интересовало) обо всём, что умеют делать Тигры.
   – А летать они умеют? – спросил Ру.
   – Тигры-то? – сказал Тигра. – Летать? Тоже спросил! Они знаешь как летают!
   – О! – сказал Ру. – А они могут летать не хуже Совы?
   – Ещё бы! – сказал Тигра. – Только они не хотят.
   – А почему они не хотят?
   – Ну, им это почему-то не нравится.
   Ру никак не мог этого понять, потому что ему-то ужасно хотелось полетать, но Тигра объяснил ему, что надо самому быть Тигрой, чтобы это понять.
   – А прыгать? – спросил Ру. – Могут Тигры прыгать, как Кенги?
   – Спрашиваешь! – сказал Тигра. – Ещё как! Когда хотят, конечно.
   – Ой, как я люблю прыгать! – сказал Ру. – Давай посмотрим, кто дальше прыгнет – ты или я?
   – Конечно, я, – сказал Тигра, – только мы сейчас не будем задерживаться, а то ещё опоздаем.
   – Куда опоздаем?
   – Туда, куда нам надо прийти вовремя. – сказал Тигра, ускоряя шаги. Вскоре они добрались до Шести Сосен.
   – А я умею плавать, – сообщил Ру, – я один раз упал в Реку и плавал. – А Тигры умеют плавать?
   – Конечно, умеют. Тигры всё умеют.
   – А по деревьям они умеют лазить лучше, чем Пух? – спросил Ру, остановившись перед самой высокой из Шести Сосен и задрав голову.
   – По деревьям они лазят лучше всех на свете, – сказал Тигра, – гораздо лучше всяких Пухов!
   – А на это дерево они могут влезть?
   – Они всегда лазят как раз по таким деревьям, – сказал Тигра. – Целый день лазят: то вверх, то вниз.
   – Ой, Тигра, правда?
   – А вот сейчас увидишь, – сказал Тигра решительно, – садись ко мне на закорки и увидишь.
   Он внезапно почувствовал, что лазание по деревьям – это единственный талант тигров, в котором он действительно уверен.
   – Ой, Тигра! Ой, Тигра! Ой, Тигра! – пищал Крошка Ру в восторге. Он забрался Тигре на спину, и они полезли.
   До первого сучка Тигра радостно повторял (про себя): «А мы лезем!»
   Добравшись до следующего сучка, он с гордостью сказал (про себя): «Ну что, я зря говорил, что Тигры умеют лазить по деревьям?» Забравшись ещё повыше он сказал (про себя): «Конечно, это не так легко, что говорить!…»