– Пошел на хрен, идиот! – Юрка выдохнул и опрокинул, выпил коньяк.
Мы с Пашкой тоже опрокинули. В голове что-то зашумело. Неужели хмель появился?! Это здорово. Я боялся спугнуть это чувство и сидел, не шелохнувшись. Наступило легкое опьянение, оно нарастало и нарастало.
– Слава, ты что? – испуганно спросил Юра.
– Ничего, – я нехотя открыл глаза, – гад, ты мне хмель спугнул.
Голова стала абсолютно ясной и чистой:
– Тьфу на тебя. Тьфу на тебя три раза.
– Чего спугнул? – недоуменно спросил напарник.
– Чего-чего, – передразнил я его, – хмель, гад, спугнул ты мне. Я сижу и чувствую, как начинаю пьянеть, а тут ты лезешь со своими вопросами.
– Я смотрю, что ты сидишь и как кот, который гадит, в одну точку уставился, а потом и вовсе закрыл глаза. Ну, думаю, может, поперхнулся. Извини, что кайф тебе сломал. Может, еще догонишь?
– Хрен его догонишь, – досада меня разбирала, – но можно попробовать, наливай.
Я взял бутылку водки, которую Пашка вначале поставил на стол, и разлил по стаканам. Мы с Юркой не закусывали. Может, после смешения водки с коньяком удастся немного опьянеть. Я встал, держа стакан с водкой.
– Третий тост.
– Третий, – подхватил Юрка.
– Третий, – эхом отозвался Пашка.
Немного постояв молча, мы почти одновременно выпили и, не закусывая и не запивая, сели на свои места. Молча, не торопясь начали закусывать.
– Это правда, что в лоб будем Минутку брать? – спросил Пашка с набитым ртом.
– Правда, сынок, правда, – ответил я. Я знал, что он терпеть не мог, когда его называли «сынком». Пашка взвился:
– Какой я вам сынок! У меня у самого вот будет сынок.
Подумал и добавил:
– А может, дочка. А вы – «сынок, сынок».
– Так, Паша, сынка сделать большого ума не надо – это десятиминутное дело, а потом всю жизнь мучайся. Вот из тебя, как ни старались, а так человека и не сделали.
– Почему не сделали? – Пашка уже весь ощерился.
– Пьешь много, нам хамишь. А мы к тебе как к родному. Надо воспитывать. Как думаешь, Слава?
– Да, – я подхватил, – пора переходить к радикальным средствам. Ты какого хрена в эшелоне караул напоил? Пьяный часовой, да еще с оружием – преступник. Значит, ты пособник.
– Какой пособник?
– Обыкновенный, в тридцать седьмом приписали бы тебе диверсию и к стенке по законам военного времени. И пломбу свинцовую в затылок, – я коснулся пальцем его затылка, куда обычно стреляли при расстреле. Тот дернулся.
– Шутки, Вячеслав Николаевич, дурацкие.
Я закурил. Юрка и Пашка последовали моему примеру.
– Значит, так, Паша, – начал я, – пока нас не будет…
– А куда вы денетесь? – перебил меня Павел.
– В подвале будем сидеть, – огрызнулся я. – Не перебивай старших. С войсками, скорее всего, пойдем. Ты, сукин сын, отвечаешь головой за машину. И за все, что в ней находится. Если что, то… – я остановил жестом Пашку, который пытался меня перебить, – если что, то передашь вещи семьям. Ты понял? А за машину голову сниму и скажу, что так было. Ты все понял?
– Да понял, понял. Вы мне уже это в сотый раз говорите. У вас-то и вещей, кроме грязных носков, ничего и нет.
– Вот ты их и постираешь.
– Еще чего, – Пашка фыркнул.
– Постираешь, постираешь, будешь нас вспоминать и, обливаясь слезами, постираешь.
– Если и буду обливаться слезами, то только потому, что вонь от ваших носков будет глаза есть.
– Паша, – вмешался Юра, – у нас уже своеобразный ритуал: когда предстоит серьезное дело, то мы тебе наказываем, что сделать с нашим вонючим бельем. Но так как тебе с ним неохота возиться, то ты усиленно молишься за нас, и Бог, услышав твои молитвы, охраняет нас, тем самым спасая тебя от неблагодарной работы – стирать наши носки. Кстати, а ты не забыл, как пахнут наши носки?
– Вот еще! Я когда «молодым» был, дембелям носки не стирал, а вам и подавно не буду, – Пашка уже буквально кипел.
Его злость нас раззадоривала.
– Паша, ты же знаешь, что когда человек умирает, то последняя воля – закон. Слышал?
– Ну?
– Так вот, – голос мой стал торжественный, – наша последняя воля с Юрием Николаевичем, что когда помрем, чтобы ты постирал наши носки, погладил их и передал семье. По паре от каждого можешь оставить себе. На память. Можешь повесить на ковер над кроватью.
– Так вы еще не помираете.
– А вдруг…
– Ничего я не буду вам стирать! – Пашка стал угрюмым и насупился.
– Ладно, Паша, мы пошутили. Не обижайся. Лучше разлей остатки, – сказал Юра.
Пашка повиновался и аккуратно разлил оставшуюся водку по всем трем стаканам. Все долго ждали, пока он не перестанет капать последние капли в свой стакан. Все про себя считали.
– Двадцать две, – сказал Юра, нарушив тишину.
– Я слышал, что можно из любой бутылки тридцать три капли выжать, – вмешался я.
Взяли нашу пластмассовую тару.
– Что день грядущий нам готовит? – спросил Юра, обращаясь к нам.
– Хрен его знает, – ответил за всех Пашка.
– Пусть будет то, что должно произойти. И давайте выпьем за это. За Судьбу и за Его Величество Случай! – сказал я.
– Правильно! – поддержал меня Юра. – За Судьбу и Случай.
Потом тихо добавил, как бы про себя, но мы отчетливо слышали:
– К смерти надо быть готовым. Да минует меня чаша сия, – и выпил.
– Это ты правильно сказал, Юра, что к смерти надо быть готовым. Чтобы она тебя не застала врасплох. Дела надо завершать и долгов больших не делать, а то семье придется за твою опрометчивость расплачиваться. Да минует меня чаша сия, – повторил я слова из Евангелия и тоже выпил.
Пашка тоже выпил. Закусили молча. Подчистили то, что лежало на тарелках и в банках. Снова закурили, но уже сытые, довольные. Предстоящий день уже не рисовался таким мрачным.
– Про какую вы чашу говорили? – спросил, с наслаждением затягиваясь, Пашка.
– Это, Павел, сказал Иисус накануне своей смерти, обращаясь к своему Богу-Отцу. Он знал, что его казнят, ему было страшно, вот он на всякий случай и просил папашу, чтобы тот не делал этого, – пояснил я. – Когда будет время, Пашка, почитай Евангелие. Очень занимательная и поучительная книга. Очень много полезного там обнаружишь.
– А, книги… – протянул Пашка.
Сразу стало ясно, что Пашка не является любителем чтения.
– Читай, Паша, читай. В книгах сосредоточена вековая мудрость поколений. На одном своем опыте не проживешь. И как ты будешь своего ребенка воспитывать? Какие примеры будешь приводить из жизни? Из чьей жизни? Из своей? Так кроме как пьянки, ты ничего не видел. Вот и будешь рассказывать, как нужно пить. Или как ты в эшелоне караул напоил? – Юрку явно тянуло пофилософствовать.
– Не компостируй, Юра, парню мозги, – я вмешался. – По крайней мере, ему не грозит шизофрения.
– Это почему же?
– Когда был курсантом, была у меня подружка из медицинского. Так вот она рассказывала: им на курсе по психиатрии говорили, что если человек не читает книг, то он не склонен к шизофрении. Потому что, читая книгу, человек сопереживает героям и пропускает все через себя. Тем самым на его личность накладывается отпечаток личности книжного героя, и происходит смещение личности читателя. Что-то еще. Но это было так пересыпано медицинскими терминами, что из ее объяснения я запомнил только вот это.
– М-да, ты прав. Пашке шизофрения не грозит. А вот белая горячка – точно! – вынес резюме Юра.
– Если в наше отсутствие будут раздавать гуманитарную помощь, то подойдешь к замполиту бригады подполковнику Казарцеву, скажешь, что от нас. Заберешь у него на себя и нас помощь. Если ты, гад, выпьешь наше пиво, то вешайся. Размеры одежды и обуви знаешь. На всякий случай запишем. И самое главное, он должен дать побольше сигарет. Если забудет, то напомнишь, что он-де обещал сигареты. Понял?
– Понял. А много сигарет будет?
– Не знаю. Но надеемся, что много. Не бойся – поделимся. Мы когда-нибудь тебя обходили?
– Нет. Не было. Это другие штабные офицеры прячут свое добро, а вы – нет.
– Вот видишь. Мы думаем, как тебя накормить, напоить, накурить. А ты, засранец, носки постирать нам не хочешь! – опять начал гнуть свое Юрка.
– Не буду я стирать вам носки! – взорвался Пашка.
– Не ори на офицеров, а то можно и в глаз схлопотать, – сказал Юрка. – Мы пойдем отольем, а ты пока прибери и подумай насчет носков. Кунг проветри, а то спать невозможно. Хоть топор вешай.
– Не буду я носки стирать! – уже сквозь зубы тихо и упрямо процедил Пашка.
– Ты что его заводишь? – спросил я, закуривая и пристраиваясь рядом с Юркой, когда отошли от машины.
– Скучно, – просто ответил Юра.
– Такое впечатление, что тебя что-то гложет.
– Ничего не гложет, просто весь вечер голову ломал над твоими дурацкими вопросами. Что такое Родина?
– А, тоже проняло? Так что же такое Родина?
– На хрен!
– Нет, ты меня на хрен не посылай. Ты ответь на вопрос о Родине.
– Ты бы еще о смысле жизни у меня спросил бы.
– Нет, Юра, этого точно никто не знает, а вот по поводу Родины ты ответь!
– В одном ты, Слава, прав. Родина и правительство – два понятия несовместимые.
– Родина и государство, – поправил я Юру.
– Хорошо, когда страна твоего проживания с одной культурой, например, как Израиль.
– Так в Штатах вон сколько, как в Вавилоне. И понимают друг друга. И не собирается штат Техас выходить из состава США. А почему? А потому что там хватает работы. Если ты не лодырь, то живешь как человек.
– Правильно, а у нас все с ног на голову поставлено.
– Ладно, хватит философствовать. Один черт, ничего не узнаем и не добьемся. А настроение Пашке своими носками мы надолго испортили.
– Это точно. Постреляем? – Юра достал из кармана захваченные осветительные ракеты.
– Давай! – я взял у него несколько штук.
Разойдясь в стороны, мы подняли вверх на вытянутых руках эти ракетницы и дернули за запальные шнуры. Раздались почти одновременно два громких хлопка, и с громким шипением ракеты устремились в темную высь. Там, на высоте, они с треском зажгли свои огни и устремились к земле. Часовые тоже периодически запускали осветительные ракеты, и поэтому все вокруг почти постоянно было залито неживым, мертвым огнем. Предметы отбрасывали неестественные, причудливо изломанные тени. Когда запускаешь ракеты, то кажется, что Новый год дома. Я постоянно на каждый Новый год приносил из части осветительные ракеты, и после полуночи мы всей семьей выходили на улицу и запускали их. Я радовался вместе с сыном. Сейчас такое же чувство охватило меня. Выбросил пустую гильзу, взял следующую ракету и, не дожидаясь напарника, запустил ее. В воздухе кисло запахло сгоревшим порохом. Юра тоже не отставал от меня.
– Пойдем спать? – спросил я, когда последняя наша ракета погасла.
– Давай по последней покурим и пойдем, – отозвался напарник.
Закурили. Помолчали.
– Как думаешь, вместе пошлют? – нарушил молчание Юра.
– Не знаю. Может, вместе, а может, и нет.
– Могут и во второй батальон засунуть, пока нового начальника штаба не назначат.
– Там ротных толковых полно. У нас что, в бригаде мало желающих начальником штаба стать?
– Желающих много, а вот с опытом штабной работы – мало.
– Думаешь, тебе предложат покомандовать пока штабом?
– Может. Тебя-то не отправят. Ты офицер по взаимодействию.
– Поживем – увидим.
– Представь, сейчас мужикам в батальонах готовить технику, людей, уточнять порядок колонны. Боеприпасы, люди. Какое счастье, что удалось вырваться с командных должностей. Хуже нет в войсках должности ротного. Как собака бегаешь.
– Это точно. На эту тему есть хороший анекдот, только с военно-морским уклоном. Вызывают в штаб флота старого командира подводной лодки и говорят: «Мы хотим ввести новые льготы для плавсостава. Как вы на это смотрите?» Командир, старый, прожженный морской волк: «Хорошо смотрю». Кадровик: «Мы хотим увеличить оклад, квартиры вне очереди, путевки давать в дом отдыха. Мы думаем, что когда об этом на берегу узнают, то их от зависти разорвет. Вы как считаете?» Командир: «Это точно. Но когда первого разорвет, вы меня на его место поставьте, пожалуйста!» Вот и у нас. Какие бы льготы ни обещали ротным, взводным, какие бы дифирамбы ни пели, один хрен, надо держаться подальше от этих командных должностей.
– Пошли спать. День трудный будет.
– Да. Неизвестно, когда еще предстоит выспаться толком. Слава, а ты знаешь, ты паразит знатный.
– С какой это стати?
– Да со своими глупыми вопросами. Родина, не Родина. Государство, страна. Тьфу. Голова разламывается.
– Зато мне хорошо. Выговорился, и вроде лучше. Пусть другие мучаются.
– Вот и я говорю – паразит.
– Не мучай себя. Самокопание никому пользу не приносило. Пока забудь. Выйдем живыми – поговорим. В ближайшие дни нам некогда будет думать. Пусть рефлексы работают.
– Это правда, пусть нервная система поработает. Пацанов только жалко. Много их тут останется.
– «Навеки девятнадцатилетние», как у Бакланова.
– Хватит, опять завелся. Пошли спать.
Мы подошли к нашей машине, выбросили окурки и зашли внутрь. Пашка за время нашего отсутствия успел прибрать и уже лежал в постели.
– Ты сегодня не в карауле?
– Нет. Завтра моя очередь, и то днем.
– Шланг да и только. А кто мой сон оберегать будет?
– Ваш сон, сами и сторожите.
– Опять хамит. Надо будет тебя заставить копать окоп для стрельбы с коня стоя.
– Для стрельбы с коня стоя?
– Именно, а то уж больно языкастый стал.
– А высота коня?
– Три метра.
– Таких коней не бывает.
– Бывает. В Москве памятник Юрию Долгорукому видел? Вот для его коня и его самого и будешь копать, если еще хоть раз будешь дерзить. Понял, балбес?
– Понял, понял, – проворчал Пашка, отворачиваясь от нас. Он знал, что если нас «достать», то мы можем многое сотворить.
Мы в который раз сняли только ботинки, носки, ослабили ремни на брюках. Автомат у меня у подножия топчана, у Юрки – на гвозде над головой. Пару гранат в изголовье под матрас. Трофейный ПБ – под матрас на уровне бедер, патрон в патронник и на предохранитель. Теперь можно забыться в коротком сне. Жаль, что не удалось опьянеть. Юрка, гад, помешал. Завтра я ему напомню. Лампочка, освещающая наше помещение, висела у меня над постелью. Я выкрутил ее наполовину, все погрузилось в темноту. На прощание объявил:
– Отбой в войсках связи.
Закончился еще один долгий день очередной войны. Богу, Судьбе, Случаю было угодно, чтобы я остался жив. Помогите и дальше. Вся прожитая жизнь мало что значила, впереди был самоубийственный штурм Минутки. Господи, помоги! После этого мысленного обращения к Богу я уснул.
Глава 8
В семь часов прозвенел будильник. Ночь была спокойная. На нас никто не нападал. Спал сном младенца. Снов не было. Во рту, казалось, только что опорожнилась сотня-другая пионеров. В горле пересохло. Все-таки алкоголь подействовал на организм, жаль, что мозги остались ясными. Выпить бы сейчас рассольчику огуречного. Эх, мечты, мечты. Я встал, оделся. С Юркой вышли на улицу. Опять туман. Погода, значит, будет хорошая. Я несколько раз энергично взмахнул руками, кровь по венам и артериям побежала веселее. Умылись, перекурили. Пашка тем временем, встав немного раньше нас, приготовил завтрак.
– Что приготовил, сынок, своим отцам? – спросил Юра, когда мы вошли в кунг.
– Кофе, бутерброды с сыром и «братская могила» – килька в томатном соусе, чеснок, лук, – ответил Паша.
– Может, по стопочке опрокинем? – спросил Юра.
– Давай грамм по пятьдесят, – я был не против, хотя по утрам пил крайне редко.
– Водку, коньяк?
– Давай «конины», водка по утрам – это пошло.
– Пашка, доставай «конину». Предпочтительней французский, марочный, двадцатилетней выдержки, с юга Франции. У нас есть такой?
– Есть из Дагестана, сэр, – в тон Юре ответил Паша.
– Дерьмо, конечно. Но за неимением гербовой пишут на обычной бумаге. Придется давиться дагестанским, настоенным на клопах. Пашка, достанешь французского – все прощу. Можешь даже Родину продать. Я все прощу! – у Юрки было приподнятое настроение.
Пашка тем временем полез в ящик, где хранились продукты и выпивка, достал бутылку коньяка, открыл ее и разлил по стаканчикам. Только мы хотели выпить, как раздался стук в дверь, и она открылась. На пороге стоял наш сосед – замполит бригады Казарцев Серега. Он с порога начал в шутку орать:
– Вы, что, черти, охренели? С утра коньяк стаканами жрать. И этого малолетнего преступника спаивать! Подвинься! Ого, какую ты себе задницу отожрал. У подполковника и то меньше. Гонять тебя надо. А еще лучше – отправить в какой-нибудь батальон, там людей не хватает. Враз похудеешь, – Серега примостился рядом с Пашкой и взял у него стакан, понюхал.
– Во гады, пьют, а замполита не приглашают. Свинство это. Придется комбригу доложить, пьют штабные с утра. И, главное, что пьют – коньяк. А с меня еще вчера сигареты вымогали. Совести ни на грош.
– Будешь пить-то? Или ты хочешь нам настроение с утра пораньше испортить? – мне хотелось опрокинуть стакан, а замполит под руку трещал.
– Какой нюх у тебя, Серега! – Юрка не скрывал своего восхищения. – Не раньше, не позже, а только как налили, и нате вам.
– Он за дверью стоял, подслушивал, наверное.
– Пить будешь?
– А то! – Серега еще раз посмотрел в стакан, который забрал у Пашки. – Мал еще, алкоголик. За, что пьем, мужики?
– За удачу. Нам она всем понадобится в ближайшее время, – Юрка был серьезен.
– За удачу, так за удачу, – Серега тоже стал серьезен.
Выпили. Коньяка было налито у всех немного. Пашка остался без своей порции спиртного и поэтому с завистью смотрел на нас. Начали закусывать.
– Ночью было принято решение отправить часть руководства и штабных офицеров в батальоны, – сказал Серега, жуя бутерброд.
– На хрена?! – моя реакция была мгновенна и неподдельна. – Мы же будем только мешать работать. Командир роты и батальона не сможет полноценно руководить, командовать. Мы же как балласт будем у него на КП болтаться. Как не пришей к голове рукав.
– Действительно, Сергей, на какой ляд мы там нужны? – Юрка тоже был удивлен.
– Хрен его знает, мужики, что они там планируют, приказ пришел с «Северного». Кстати, сегодня ночью наши взяли Ханкалу, и поэтому штаб переезжает туда.
– А смысл? Самолеты там все равно не сядут, так? Только «вертушки». Перепахать все на «Северном», самолеты, которые там остались, либо перегнать на Большую землю, либо уничтожить, и головной боли меньше. Это целый полк будет охранять аэропорт, а еще полк снимай с боевых позиций и кидай на охрану Ханкалы! Маразм! – я искренне не понимал смысла всех этих перемещений.
– А что такое Ханкала? – в разговор вклинился Пашка. – Много слышал, а что это?
– Ханкала – это, – начал Серега по замполитовской привычке отвечать на все солдатские вопросы, – бывший аэродром ДОСААФа, там сосредоточены учебные самолеты чешского производства. Дуда пытался переоборудовать их в боевые, но не успел. По слухам и данным разведки…
– Что одно и то же, – встрял Юрка.
– Точно, – продолжал Серега, – несколько самолетов ему все-таки удалось переоборудовать под боевые и перегнать куда-то. Недалеко от Ханкалы находятся ракетные пусковые установки. Раньше тут баллистические ракеты находились, ну а когда нас поперли, может, и пару боеголовок с носителями мы могли оставить. Я уже ничему не удивляюсь. Плюс на Ханкале находятся постройки. Скоро поедем за гуманитаркой, вот и поглядим на новый командный пункт командующего.
– Серега, хрен с этой Ханкалой, расскажи лучше, на какой х… нас кидают в батальоны. Как с боевых единиц от нас толку ноль. Взвод, роту нам не дают. Да и мы переросли эту ступень. Смысл?
– Не знаю. Команда Ролина. Максимум управленцев и штабных – на передовую.
– Ладно, от нас еще толк будет, а от зама по тылу? – Юрка тоже кипел от негодования.
– Не засерайте мне мозги, мужики. Приказ есть приказ. Мы с вами идем во второй батальон.
– Вместе? Это хорошо.
– Сам попросился с нами?
– Да. Сам.
– А для чего?
– Курево не хочешь отдавать?
– Лучше с вами, отморозками, чем с каким-нибудь гнусом.
– Ага, Серега, признал наши заслуги!
– Вы хоть и придурки – Пашка, закрой уши – но вы не побежите, не бросите ни меня, ни людей. И на рожон не полезете.
– Правильно. На рожон мы тебя пошлем. По второй?
– Давай, и идем в штаб на совещание. Штурм назначен на сегодня на полдень.
– Звиздец! – я был шокирован.
– Они что там, на «Северном», гребанулись совсем? – Юрка покраснел от злости.
– Звиздец бригаде! – выразил общее мнение Пашка.
– Заткнись, дурак, не каркай! Наливай лучше, и, пока будем на совещании, заполни фляжки коньяком и водкой. Одну фляжку – спиртом. Сам знаешь, где бутылка спрятана. И никому ни слова, что здесь слышал. Ты понял? – Юрка уже не говорил, а кричал. Злость, страх, бессилие, – все это читалось на его лице.
– Да понял я, понял, что орать-то, – бурчал в ответ Пашка.
Мы закурили. Не хотелось ничего говорить, надо было переварить, обкатать ситуацию. Пашка тем временем налил всем и, после кивка Сереги себе тоже, коньяку.
– Поехали?
– Давай.
Мы выпили. Начали жевать «братскую могилу». Никто опять не проронил ни слова. Я посмотрел на часы, было 7.40.
– Пошли?
– Пошли. С Богом! – Юрка перекрестился.
И мы, взяв с собой бушлаты и оружие, вышли на улицу и направились к штабу. Там уже стояли штабные офицеры и ждали, когда все соберутся и мы войдем в зал для совещаний. Уже облетела всех весть о том, что почти всех офицеров штаба бригады распределят и закрепят за батальонами и отдельными ротами. Судя по немногочисленным диалогам, никто не понимал своего положения в данной ситуации. И речь шла не о трусости, а о том, что любой батальонный офицер по уровню занимаемой должности находился ниже, чем штабной офицер бригады. Поэтому и положение было у нас двоякое. С одной стороны, командир батальона и его начальник штаба целиком должны были подчиняться нам как посредникам, наблюдателям от штаба бригады. Но нам ни в коем случае не хотелось подменять командиров, унижать их авторитет перед подчиненными. С другой стороны, мы тоже по своему положению не могли им подчиняться, вот и получалось, что мы нужны в этих частях, как зайцу стоп-сигнал.
Поискал комбата второго батальона. О нем ходили легенды. Рассказывали, что он при обстреле на руках вынес механика-водителя и командира подбитой БМП, на которой ехал на броне. Что он выходил в эфир и приглашал чеченцев на дуэль. Когда она состоялась, а стрелялись из автоматов, духи его зауважали. Он с первого выстрела пробил противнику с пятидесяти метров плечо и не стал добивать. Дух промахнулся. За своих солдат он так воевал, как за родных детей. По радио договаривался с духами, чтобы дали ему возможность вывезти раненых. Первый раз ему позволили, а во второй расстреляли МТЛБУ с ранеными. Погибло шесть солдат и один офицер. После этого он уже не выходил в эфир с предложением постреляться на дуэли, он посылал бойцов, и под покровом ночи те вырезали обкуренных духов. Не боялся пули и где на брюхе, а где на коленях, но ежедневно обходил, оползал все свои позиции, смотрел на каждого бойца. Не чурался с солдатами и поговорить, и пошутить, и сто грамм выпить. Не был он никогда с ними запанибрата, но знали все, что смерть каждого из них он тяжело переносит, не хочет он свою офицерскую карьеру заработать на солдатских костях. Не боялся он высказывать свое личное мнение. И мнение было продиктовано не личными амбициями и обидами, а обстановкой, самой жизнью. Может, поэтому в свои сорок два года, имея за плечами академию, он так и остановился на уровне командира батальона. Личность сама по себе колоритнейшая. Ростом под метр восемьдесят пять, под сто пятьдесят килограммов весом, но не жира, а мяса, мышц. В ладони мог спрятать граненый стакан. Полон сил и энергии. Работать – так работать, воевать – так воевать. С ним и его людьми мне выпала судьба и решение командиров штурмовать Минутку. Вот только завяз он основательно у этой гостиницы «Кавказ». Много она у него крови выпила.
Я увидел командира второго батальона, подошел к нему:
– Здорово, Александр Петрович.
– Здравствуй, Вячеслав Николаевич.
– Слышал уже про затею со штабными?
– Слышал. Тьфу! – этим плевком он очень образно выразил свое отношение к происходящему и инициативе. – Получается, что мне уже не доверяют. Так?
– Хрен его знает, Петрович, в какие они игры играют. Мне самому эти игрушки не по нутру. Знаешь уже, наверное, что меня к тебе направляют.
– Слышал. И Юрку, и замполита тоже. Замполита-то зачем? Прямо как в тридцать седьмом году – особое совещание «тройки»! Кто приговор исполнять будет?
– Не пори чепухи.
– Слава, как мне чепухи не пороть, если остался без начальника штаба. Ротного поставить не могу ни одного, потому что роты оголятся, им замены тоже нет, взводных повыбивало. Всю ночь передавал эту гребаную гостиницу соседу, – комбат уже не говорил, а скорее рычал, басил. – Тут вы еще со своими фантазиями. Пойми, мил человек, против тебя с Юрием я ничего не имею, замполит тоже неплохой мужик, но зачем весь этот спектакль? Мне не доверяете?
– Да пошел ты, Петрович, тебе не доверяем. Я спал сном младенца, а тут такой наворот. Сам того же мнения. Я тебе палки в колеса вставлять не буду. Командуй, как опыт подсказывает, ты уже не мальчик. Что надо – помогу. Когда в батальон поедешь, если ничего нового не придумают, нас с напарником забери.
– Хорошо. Вы только никуда не теряйтесь. Водки много не берите, этого добра у меня хватает, а вот курева захватите – напряженка. Поесть тоже хватит.