– Неплохо, Слава. Мне нравится. А ты знаешь, что такое «мудак»?
– Мудрый армейский командир?
– Знаешь.
– Не первый год в армии. Сейчас мы с тобой будем ржать до колик, если внизу патронов не найдем. Животы от хохота надорвем.
– Да пошел ты!..
– А кто нам боеприпасы подвезет? Ты хоть транспорт с Большой земли видел? – для нас сейчас место в трехстах метрах от Дворца казалось глубоким тылом.
– Что делать будем?
– Попытаемся у раненых отобрать. Им-то уже вроде как ни к чему, а нам пригодится.
– Слава, тебя послушать, так ты ради патронов пойдешь могилы раскапывать?
– А ты?
– Пойдем. Мы же не золотые коронки идем выдергивать. А там, глядишь, может и помощь подойдет. У них разживемся.
– Дурдом, Юра! Чтобы воевать, мы идем забирать патроны у раненых и мертвых! Как будто нам с тобой это надо! Рассказать нормальному гражданскому – не поверит. Скажет, что мы врем!
– Так поэтому и не говори.
– И не скажу. Ладно, идем.
Мы спустились на первый этаж и пошли бродить по нему в поисках боеприпасов. Иногда спотыкались об оружие, но когда его рассматривали, то убеждались, что из него уже вынули патроны. Когда спрашивали у немногочисленных бойцов, которые наблюдали за перемещениями людей на площади, те спокойно отвечали, что ждут, когда прибегут свежие силы, вот, мол, у них мы и возьмем. В подвале, по их словам, также уже не было ничего. У раненых и убитых отобрали все, что можно было взять. Значит, не мы одни охотники за боеприпасами.
Мы с Юрой начали психовать. Наверху, судя по выстрелам, шел нешуточный бой, а мы здесь как последние трусы сидим. От избытка чувств я начал ходить по вестибюлю первого этажа, отчаянно пиная весь мусор, что попадался под носок моего ботинка. Юра с мрачной физиономией наблюдал за происходящим на площади. Судя по его реакции, ничего хорошего не происходило. Перестрелка на площади была очень оживленной.
По лестнице послышался грохот башмаков. Я пошел посмотреть. Несли двух бойцов. «Двухсотые». У одного оторвана ступня и часть голени, а второй, казалось, был разорван на части.
– На гранату лег. Сам. Нас закрыл. А Сашке не повезло, рядом стоял. Вот ногу и снесло, – ответили бойцы с дрожью в голосе на мой немой вопрос.
– Патроны их где? – несмотря на весь трагизм ситуации спросил я.
– Наверху сразу разобрали.
– Жаль.
– У всех мало осталось. Сейчас вроде вперед немного продвинулись. Может, у духов заберем.
– Блядь! Все как в сорок первом. Добудьте себе оружие у врага в бою. Тьфу, блядь!
– Да не кипятитесь вы так, – один из несших останки солдат смотрел на меня как на сумасшедшего. – Хотите, я вам свои патроны отдам?
– Хочу! Давай.
– Возьмите, – солдат достал из подсумка пару магазинов и протянул мне.
– Спасибо, брат! С меня бутылка!
Бойцы пошли дальше, в подвал.
Я посмотрел на контрольное отверстие, что на магазине. Там виднелся капсюль патрона. То же самое и было на втором магазине. Значит, полные. Шестьдесят патронов. Не густо, но хоть что-то. Я хотел поделиться с Юрой. Но скажу честно, читатель, есть такое армейское выражение: «Жаба задавила». Жадность человеческая. За Юрку жизнь отдам, но тут жалко. Что такое шестьдесят патронов? Тьфу! На две минуты хорошего боя. А если делить их пополам, то и на столько не хватит. Жадность и азарт – не самые мои лучшие качества. Но такой я есть.
Легко я взбежал наверх. Куда только делись апатия и усталость. Наверное, у меня что-то с головой не в порядке. Все вокруг были спокойные, уравновешенные, усталые, а я как молодой боец-салабон рвался в бой. Дурак, наверное?! Бывает.
Вперед, вперед! Темп, скорость, только вперед! Пока мы с Юрой бродили в поисках патронов, наши отбили лестничный марш и уже подбирались к площадке третьего этажа. Пробиться в первые ряды было непросто. Залегли на полу и стреляли вверх. Опять не было видно конкретного противника. Ни мы, ни духи не видели друг друга. Как только началось перемещение, я вклинился и вместе с группой бросился вперед.
Вот он – третий этаж! Только достигли площадки этажа, как тут же рассредоточились. Я упал и начал быстро перекатываться. Автомат перед собой. Показалось, что мелькнула тень. Во время переката даю короткую очередь. Пули веером разносятся по коридору. Я у стены. Рядом какой-то кабинет. Привстаю на колено и заглядываю в дверной проем. Вроде никого. В полуприсяде, держа автомат на уровне глаз, нервно поворачиваясь, вхожу в помещение. За спиной шорох. Быстро делаю кувырок через правое плечо вперед. Не успев приземлиться, даю короткую очередь на звук.
Это сквозняк шуршит разбросанными бумагами. В кабинете лежат два трупа боевиков. Преодолевая отвращение, подхожу к ним. Видимо, из подствольника через окно. Рядом валяются два автомата и какая-то сумка. Беру первым делом автоматы. Так, магазины долой! Неполные, но патроны есть. Дальше. Судорожно рву замки на сумке. Сверху пара гранат, их в правый карман бушлата, а дальше – деньги. Рубли. Твою мать. На хрен мне эти рубли? Отдал бы эту сумку за цинк патронов. Достаю пачку. Пятидесятирублевые. На ощупь какие-то жирные. Рву обертку на пачке, достаю купюру, рассматриваю ее. Так и есть – фальшивая! Краска плывет. Бумага чуть лучше туалетной. На хрен им эти бумажки? Не знаю. Дети гор. Считают, наверное, что они настоящие. Но не могли же они держать оборону всего с двумя магазинами?! Обшариваю помещение дальше. Вот они! Мои родные, мои хорошие. У окна лежат шесть магазинов. Полупустой цинк патронов, штук сорок гранат и цинк с гранатами для подствольника. И шесть «мух»! Идите к папочке, мои хорошие! У-сю-сю-сю!
Молодцы духи! Хорошо приготовились. Только хрен вам в рот, а не оборону! Полные магазины распихиваю по карманам. Благо что разработчики нашей формы кроили карманы под размер автоматных рожков. Пустые и полупустые магазины набиваю патронами. Гранаты для подствольника. Набрал металла килограммов пять, не меньше. За спиной болтается пара одноразовых гранатометов, в руках еще один. Автомат с полным пулеметным магазином и гранатой в подствольнике, стволом вниз – на правом плече. А теперь и повоевать можно.
Пока набивал вышеперечисленными сокровищами карманы, в коридоре разгорелась стрельба. У косяка встал на одно колено. А потом осторожно высунул голову в коридор. Духи устроили баррикаду в коридоре и вели бой с нашими. На лестнице тоже велась перестрелка.
Прячась за выступы, я подошел к нашим. Посторонись, ребята! Все расступились и зажали уши. На ремне гранатомета сорвал бумажку – там лежали два ватных тампона. Засунул их в уши, раскрыл рот и выстрелил. Грохот потрясающий. Тем более в замкнутом помещении. Были бы стекла, то непременно вылетели бы.
Баррикаду из мебели, обломков кирпичных перегородок разнесло в щепки. Класс! Достаю из-за спины второй гранатомет. Подарок вам от «Бешеных псов»! Вырываю кольцо с чекой, откидываю прицельную планку и жму на выступающую «клавишу». Настал, уроды, для вас Судный день. Грохот, несмотря на вату. Здорово! С трудом удерживаю себя от искушения всадить туда же и третью «муху». Хорошего помаленьку! Отбрасываю пустую трубу и вскидываю автомат. Очередь. От стены до стены. От всей души. Не жалея патронов. Как это оказывается здорово, вот так, с колена водить стволом стреляющего автомата от стены к стене! Не жалея патронов. Не считая, сколько у тебя осталось на этот кабинет и сможешь ли ты выйти из него в коридор. Затвор сухо щелкнул. Выдергиваю магазин и в карман. Пригодится родной, у меня для него начинка есть. Вставляю второй.
Вперед! Только вперед! Вряд ли кто уцелел после такой встречи, но чем черт не шутит. Зачистка, она и есть зачистка. После разрыва гранат в коридоре сплошная стена из пыли и дыма. Ноздри щекочет запах сгоревшей взрывчатки и пороховых газов, штукатурки, известки. Это мои «мушки» постарались. Расчистили нам дорогу.
Мелкими перебежками продвигаемся вперед. Что-то цепляю мягкое носком ботинка и отбрасываю в сторону. Краем глаза замечаю, что это фрагмент руки в тряпке, наверное, все, что осталось от рукава. На обожженной стене красное пятно и груда тряпья внизу. Моя работа! Вперед!
Так, двигаясь, мы насчитали восемь трупов. Некоторые были разорваны осколками, а некоторых я достал из автомата. Вот это война! Ай да Славка! Ай да сукин сын! Молодец! Пять баллов!
Я был горд и почти влюблен в себя. Сколько мы потом ни проходили, но ни одного живого духа не нашли. Видимо, эти не успели подняться выше. Получается, что я своими трофейными гранатометами уложил восемь духов и освободил этаж. Не один я, конечно, но я был основным. Не зря, значит, живу. Хоть одно, но полезное и хорошее дело сделал в жизни.
Также на этаже мы обнаружили шесть трупов наших солдат. У двоих половые члены и мошонки были отрезаны и вложены в рот. Все трупы без исключения были в ссадинах, кровоподтеках, ножевых порезах. Пытали их. Что хотели узнать духи, сидя здесь, в почти полной осаде, от пленных? Скорее всего, ничего, просто вымещали глухую злость за нашу оккупацию. Бессильная злоба. Страшная штука!
Пошел и разделил с бойцами найденные трофейные боеприпасы. Все были поражены моей находкой. А затем мы поспешили на помощь тем, кто пошел наверх. Наши бойцы уже бились за пятый этаж. Духи оставили немногочисленную группу своих боевиков нам на растерзание, а сами поднялись на седьмой. Взорвали лестничные пролеты между шестым и седьмым этажами. На второй лестнице не успели или что-то не сработало. Оставался лишь один путь. Это здорово смахивало на ловушку. С каждым новым этажом духи все отчаяннее визжали «Аллах акбар!» и бились с отчаянной ожесточенностью. Им уже было ясно, что выйти из здания не удастся, а к нам пробилось подкрепление, и мы шли уже более весело. Прибывшие дали нам отдых. Подвезли воду. Много воды. Я до конца жизни не забуду вкус этой воды. Самый вкусный напиток, что приходилось мне пробовать в жизни. Казалось, что выпил не менее трех литров. Живот был похож на большой аквариум. Тут же привезли и спирт. Тоже не оказался лишним. Сразу выпил полстакана разведенного спирта. Горячей пищи не было, но мы разогревали тушенку на кострах из остатков мебели, дверей и оконных рам.
Командование нашей бригады прибыло в здание с первой партией пополнения. Буталов поначалу старался показать себя старым воином, опытным боевиком, но все это рухнуло. Его не воспринимали собственные подчиненные, не говоря уже об остальных. Кто он есть такой и что собой представляет, мы уже успели рассказать всем желающим.
Так и не появилось единого командования. Прибыли десантники, морские пехотинцы и внутренние войска. Каждый из прибывших командиров мнил себя великим полководцем, но все вяло посылали их на хрен или откровенно саботировали решения и приказы. Многие, кстати, были абсурдны. Например, – каждой части построиться на определенном этаже. Пытались также собрать на совещание командиров подразделений, а ведь во многих ротах выбило командиров, не говоря уже про более мелкие подразделения. Некоторые умники пытались разделить раненых и запрещали своим медикам лечить военнослужащих не из своих подразделений. Чушь собачья! Слава Богу, что у военврачей хватило ума и смелости проигнорировать это нелепое распоряжение.
В огромном подвале разместились штабы прибывших командиров. Но они сидели, изнывая от скуки. Не было войск, которыми можно было бы руководить, управлять. Не было возможности принимать решения и воплощать их в жизнь. Поначалу они все поднимались наверх и принимали непосредственное участие в боевых действиях. Потом это многим надоедало, и они спускались вниз и пили вместе с другими вновь прибывшими офицерами. Но некоторые оставались наверху со своими и «чужими» войсками и воевали. Так поступил Сан Саныч, и Серега Казарцев от него не отставал. Они за все время боев ни разу не покинули очаг боевых действий, хотя оба имели полное моральное и командирское право сделать это. Как обычные бойцы они бились рядом со всеми. Так же их крыли матами, если они делали что-нибудь неправильно. Так же их хлопали по плечу и поздравляли за удачный выстрел, за хорошо заброшенную гранату. Может, именно вот это и отличает настоящих отцов-командиров от паркетных шаркунов и карьеристов. Это было не панибратство, а именно уважение к человеку, который работает как ты, не боится грязной работы. Не чурается того дерьма, в котором по воле Москвы ты купаешься. Понимаешь, что он не проводник московского маразма, а командир, который воюет за Россию, болеет и переживает за каждого погибшего, каждого раненого. Они, Сан Саныч и Казарцев, просто мужики, пахари этой войны. Не они составляли ежедневные победные реляции в Ханкалу о блистательных подвигах и заверяли, что вот-вот возьмем здание. Нет! За них это блестяще делал Буталов. Не забывая, конечно, подчеркнуть свою роль в этой освободительной операции.
Естественно, он был не одинок, все командиры, что обосновались в подвале здания, писали подобные ежедневные сводки. Поначалу каждый поодиночке, но цифры сильно отличались друг от друга, и поэтому, получив очередной разнос от Ханкалы, командиры теперь собирались, тщательно обсуждали все детали своих докладов и отписывались. Как водится на любой войне, по этим рапортам выходило, что половина населения города Грозного засела в обороне Дворца, и большую его часть мы уже уничтожили. А что же будет, когда мы пойдем дальше?
Здесь же в подвале расположились и медики. Поначалу они как-то чурались, сторонились друг друга, но затем плюнули на все условности и объединились в один единый организм. Хвала разуму!
Несмотря на прибывшее подкрепление, взятие остальных этажей проходило с трудом. Духи бились за каждый сантиметр этажа, лестничного пролета. Двое боевиков обвешались гранатами и бросились на бойцов. Погибло четырнадцать человек. Противник не в счет. Этот случай вызвал у всех злобу. Затем духи стали оставлять мины-ловушки, минировали двери, помещения, оставленные цинки с патронами, ящики с гранатами, гранатометы. Все это взлетало на воздух, стоило лишь прикоснуться к этим «трофеям». Гранаты или мины выступали в роли детонатора, запала и провоцировали подрыв остальных боеприпасов. Потом хоронить было некого. Просто бесформенное кровавое месиво, которое могло уместиться в большую банку из-под селедки.
Подходили все новые войска, они рвались в бой. Их никто не сдерживал. Хочешь воевать – пожалуйста! Дрались по принципу Суворова: каждый солдат знай свой маневр. Приходили новые командиры. Многие вновь пытались взять командование на себя, но и эти попытки проваливались. Они быстро успокаивались и начинали пить и писать хвалебные оды своему военному мастерству. Все старо как мир. Все повторяется. Пару раз приезжали какие-то московские генералы с корреспондентами. Красовались на фоне Дворца, давали интервью в самом здании. О чем-то спрашивали у раненых бойцов. Кто-то попытался подойти ко мне, но я повернулся спиной и через плечо послал на хрен. Еще не хватало, чтобы родители увидели меня на телеэкране. Ни к чему все это баловство.
Дни и ночи слились воедино. Постоянно кто-то воевал. Я и сам придерживался такого же графика – атака или сдерживание контратаки. Однажды духам удалось нас отбросить на пару этажей вниз, примерно с десятого этажа на седьмой. Пришлось хорошенько их встряхнуть. С потерями отбили свою территорию. Так вот. Полдня воюешь, а затем, когда заканчиваются боеприпасы, спускаешься на пару этажей вниз. Там уже горят костры, и горячая каша с тушенкой ждет тебя. Кто-то постоянно поддерживал огонь, готовил пищу, наливал полстакана разведенного спирта, подтаскивал патроны, боеприпасы, сигареты. Если это были тыловики, то спасибо им за эту заботу. Никто не спрашивал тебя, кто ты, из какой части, офицер или солдат, все просто подходили, садились, ели, курили, отходили в сторону, освобождая место другим. Несколько часов сна, потом просыпаешься от холода, снова легкий завтрак – и наверх, отталкиваешь кого-нибудь и воюешь. Все отработано до мелочей. Мозг от усталости и избытка впечатлений уже не работает, сознание выключено. Перестал уже считать, какой этаж взяли, на каком этаже воюем. Был момент, когда взяли одну лестницу и пробились сразу на следующий этаж. Казалось, что уже полжизни прошло, а мы все так же возимся в этом проклятом всеми здании.
Чем выше мы забирались наверх, тем больше войск скапливалось во Дворце. Было такое впечатление, что вся группировка прибыла для штурма нового рейхстага. Появилось много свежих лиц. Здесь был и спецназ всех мастей и рангов: ГРУ, ФСК, МВД, СОБР, ОМОН. А уж прочих войск – без счета. Генералов было также как грязи. Где же вы были, уроды, когда мы здесь на площади окапывались? Тьфу! Стервятники поганые! Мародеры! Журналистов всех мастей и рангов тоже немало. Простую «махру» к ним не пускали. А вот вновь прибывших, у которых еще пионерские костры в заднице горят ясным пламенем, тех вперед, к телекамерам, на голубые экраны. Вот они-то тебе, читатель, и вешали лапшу на уши в программе новостей. После плотного ужина с пивом. Короче. Не буду тебя утомлять. Взяли мы этот рейхстаг. И кто-то водрузил на нем красное знамя победы. Правда, через пару дней его заменили Российским флагом. Ну, это уже не принципиально. Может, для московских генералов и их прихлебателей из Ханкалы это имело жизненно важное значение, а для сибирской «махры» – нет.
Буталов бегал по этажам и собирал нас. Когда осталась уже пара-тройка этажей, то решили «негров», то есть нас, отвести. А штурм десерта оставить элите московской. Почему-то все дружно положили на Буталова и сами продолжили штурм. А всех красивых и расписных в новом американском и турецком камуфляже послали в первопрестольную. И расписались мы на Новом Рейхстаге. Много было добрых слов о наших погибших товарищах, о раненых. Немало было и брани. Досталось всем, и Верховному Главнокомандующему, и его бывшему подчиненному Дудаеву. Министр обороны также не остался без нашего внимания. Буталову был отдельный письменный привет.
Дудаева и его ближайших сподвижников не было в этом здании. Наверное, раньше вышли. Из боевиков, кто оборонял эту цитадель, никто не выжил. По крайней мере, по моим данным. Пленных также не было. Не было настроения у наших солдат брать в плен даже тех, кто сдавался. Некоторые прыгнули с многометровой высоты вниз, некоторые с многочисленными огнестрельными и ножевыми ранениями висели на кусках электрического провода. Слишком свежи были воспоминания о тех наших товарищах, которых духи использовали как живой щит.
Когда вышли из Дворца, начали подсчитывать потери нашей бригады. Толком никто не мог доложить, где его люди и сколько у него всего личного состава. Бардак полнейший. Постепенно картина прояснилась. Непосредственно в здании погибли пятнадцать человек и семнадцать были ранены. Трое из отправленных на «Северный» для эвакуации сбежали и теперь прятались в подразделениях, путая всю отчетность. Доктора их обследовали и с матами пинками загнали на ближайший транспорт до аэропорта. У одного начинался перитонит, а у других – нагноение ран.
Перитонит – чертовски неприятная вещь, это когда рвется какая-то полость (желудок, желчный пузырь) и кишки обливает собственной кислотой, или когда огнестрельное ранение в живот начинает нагнаиваться. Разлагаешься заживо. Шансов выжить очень мало. И вот такой боец или от отчаяния, или от жажды мести рвется в бой. Остальные двое также ничуть не лучше. На фронте каждый становится немножко медиком. Им грозит ампутация конечностей, а они идут в бой. Конечности им ампутируют в любом случае – раздроблены кости. А они идут и воюют, как здоровые. Таким людям надо памятники при жизни ставить. Где они, что с ними стало впоследствии, я не знаю.
Все были на подъеме, теперь казалось всем, что стоит только чуть поднажать, и враг побежит. Но начались какие-то непонятные переговоры со старейшинами. О чем разговаривать с этими духами? Так нет, руководство ставки и московские тузы о чем-то шепчутся, войска стоят и жуют сопли. Духи тем временем перегруппируются, подтянут свежие силы, залечат раны, оправятся от первого шока поражения, их муллы проведут очередную пропаганду среди своих соплеменников, и вновь «священная война» – газават – вспыхнет с новой силой. А мы пока будем стоять в городе. Свежих сил нам никто не даст, вооружение и технику новую не подтянут. Так на кого работает в данном случае Москва? Не знаешь, читатель? Я тоже не знаю, и никому у нас в бригаде это тоже не было понятно. Получалось, что Москва воюет понарошку, выигрывая время для духов бессмысленными переговорами.
Если бы не настоящие похоронки и неубранные до сих пор трупы на улицах, то это было бы очень смешно. Смешно, если бы не так страшно. Неужели купили всех тех, кто руководит из Москвы боевыми действиями в Чечне? Ход и порядок событий показывали, что это так. Как бы мне хотелось, чтобы я заблуждался на этот счет! Но ежеминутно возникали вопросы в голове, а ответа на них я не находил. С подобными же вопросами ко мне обращались и офицеры, и солдаты, я отшучивался и посылал всех на хрен. На душе было тяжело. С Юрой мы постоянно обсасывали эту тему. Нет ответов. Серая погода, разрушенные здания, громадные потери, неубранные трупы на улицах, бесперспективность самой войны, когда победа пиррова, а свои же командиры из столицы даже ее превращают в поражение, все это еще больше портило настроение, подрывало и так неустойчивую веру в Верховного Главнокомандующего и его окружение. Было ощущение, что нас здесь всех предали, продали, жертвы напрасны. Все не имеет абсолютно никакого смысла.
Пока разбирались в своих чувствах, поступил приказ занять консервный и коньячный заводы.
Первый и танковый батальоны взяли коньячный завод, а второй батальон – консервный. Через день к нам подмазались внутренние войска. Мы не жадные, всем хватит!
Начала прибывать замена из Сибирского военного округа. В первую очередь заполнялись вакансии командиров батальонов. Свободные вакансии. Раненых комбатов отправляли домой приказом. Их провожала вся бригада. Новые, которые приходили на их место, быстро входили в должность. Никто пока из вновь прибывших не занимался самодурством, самоуправством.
Очень интересно было наблюдать, как прибывали на совещание в штаб командиры подразделений. Первый комбат и главный танкист теряли на глазах здоровье и таяли. Цвет их лиц из поначалу ярко-красного постепенно превращался в сине-желтый. А второй комбат, наоборот, расцветал день ото дня. Он уже не пил простую воду, только соки. Восстанавливался баланс сил.
Мы с Юрой побывали на обоих объектах. У нас стояло пять литров чеченского коньяка, литров пятнадцать всевозможных соков, а также какая-то гадость, которая применялась для приготовления консервированных фруктов и соков. По запаху как сливовый ликер, а на вкус – жженая пробка с добавлением ацетона. Живот после нее болел, но в голову хорошо «вставляло». С легкой руки Васи Цапалова эту бурду начали именовать ликер «а ля Чечня».
После занятия этих «ключевых» объектов в обороне противника, наша бригада стала очень популярна и желанна во всех частях. К нам ехали в гости все командиры, к бойцам ехали бойцы. Все увозили с собой гостинцы – флягу-другую коньяка, пару ящиков соков. Нас звали в гости. На коньяк мы меняли форму, оружие, боеприпасы, запасные части для техники. Третий батальон выменял трофейную БМП за две двухсотлитровые бочки коньяка. Кто говорит, что нефть это кровь войны? Чушь! Спиртное – кровь войны. Казалось, что за трофейный коньяк мы могли выменять и Дудаева, если бы только кто-нибудь предложил его для обмена.
Эта идиллия продолжалась, к сожалению, недолго. Всего десять дней. Пока не поступил приказ из Ханкалы уничтожить весь трофейный запас коньяка.
Эта ужасная новость благодаря связистам в момент облетела всю группировку. И потянулись в нашу сторону обозы. Страждущие везли с собой всевозможную тару. Самой популярной была канистра. Также везли форму и дефицитные запчасти, много было трофеев. В том числе и чеченские автоматы, ножи, флаги, зеленые повязки, карты боевых действий, подписанные Дудаевым и Масхадовым. Правда, при сравнении подписей на каждой карте они различались. Некоторые были вообще без подписей. Но те, кто привез, клятвенно заверяли, что сняли их с пленного или мертвого боевика, который бился, как тигр в клетке, а перед смертью пытался ее сожрать, сжечь, порвать. Все зависело только от личной фантазии.
Привезли три кресла-катапульты. Каждый ее владелец клялся, что лично снял с самолета Дудаева. Много было юмористичных казусов. Было впечатление, что попроси мы сейчас боеголовку от ракеты, то нам за пару бочек коньяка привезут и ее. Хорошо быть монополистом!
Но вот приехал какой-то чудак на букву «м» из Ханкалы и начал кричать, чтобы мы немедленно прекратили спаивать группировку. Надо было присутствовать при этом. Те, кто стоял в очереди, отчаянно крыли матами молодого подполковника. Некоторые пытались заговорить ему зубы, а другие в это время из автоматов бронебойными пулями старались наковырять в большой цистерне-танке как можно больше отверстий. Коньяк хлестал из всех этих дырочек, подставлялись банки, канистры, чашки, плошки. Отчаяние и жадность делают чудеса!
Через пятнадцать минут подполковнику, у которого не оказалось здесь земляков, потому что родился он в Москве и всю жизнь там прослужил, удалось вырваться, и от имени командующего он приказал расстрелять стальную колонну. Командир танкового батальона лично навел пушку и выстрелил бронебойным снарядом. Под общий крик ужаса и отчаянья колонна наклонилась, потом она упала – из разорванного бока захлестала толстенная струя коньяка. Коньяк. Море коньяка хлынуло на землю, затопляя всю прилегающую окрестность.