Миронов Вячеслав. Я был на этой войне (Чечня-95)

   — Да ты только посмотри, как ладно у них получается. Одни нагребают, а другие относят к выходу, а третьи уже к машинам относят. Стахановцы!
   — Тебе не по хрену?
   — По хрену.
   — Тогда пошли найдем уголок потише да посуше — и спать.
   — Давай. Только надо предупредить это ублюдочное племя, чтобы разбудили, когда пожрать и выпить привезут.
   — Эй, вы, мародеры! Мы будем здесь спать. Так чтобы, когда хавчик привезут, разбудили! Поняли?
   — Поняли. Ладно, — ответили «ударники денежного фронта», набивая очередной мешок деньгами.
   — Слушай, а спать жестковато, — мы ерзали, пытаясь умоститься на бетонном подвальном полу. Холодно, жестко, неуютно.
   — Пойдем наберем мешков, да и будем спать.
   — Неплохая идея. Идем, — мы подошли к стеллажам и молча начали сгребать набитые мешки с деньгами.
   — Вы что, охренели? — народ начал нервничать.
   — Кто сказал? — мы с Юрой смотрели на этих ничтожных негодяев, как два матерых, голодных, усталых волка на стадо овец, осмелившихся что-то проблеять.
   Крысы! Самые настоящие крысы. Косо установленные факелы отбрасывали неровные тени, и поэтому грязные черты лиц у всех были искажены. Повисла пауза. Все дело было в том, что нам с Юрой было глубоко индифферентно. Мы, именно мы рисковали своими задницами пару часов назад, выкуривая духов. И, глядя на этих новоявленных нуворишей, я не считал их за людей, за своих братьев-славян, за однополчан, за «махру». Они даже были ниже духов по уровню. Те хоть дрались и умирали за что-то. За мифическую независимость, за призрачную свободу, пусть даже за свободу вести преступный образ жизни. Это же, стоявшее перед нами, сучье племя даже не воевало, а присутствовало на войне. Я не видел причины, чтобы оставить их в живых Не было ни одного побудительного мотива, чтобы их не расстреливать. Нужен был всего лишь повод. Ничтожный повод, чтобы рвануть висящий вниз стволом на плече автомат, снять его с предохранителя и выпустить магазин в это свинячье стадо. Аж руки зачесались, так ясно я представил себе эту сладкую картину. В воздухе висела тишина. Видимо, чувствуя наше превосходство, а также то, что их автоматы стояли у стены, — мешают ведь людям плодотворно трудиться, — они молчали. У пары человек висели кобуры с пистолетами. Ха, фраера! На войне с пистолетом! Пока он будет судорожно трясущимися руками рвать застежку, я раз пять его сумею расстрелять. Мы подобрали еще пару мешков и неспешно удалились в темноту. Шел я и прислушивался, не скажет ли кто-нибудь вслед гадость. Но нет. Они молчали. Обидно. Жаль. Крысы! Тьфу!
 

Глава 15

 
   Потом я поймал себя на мысли, что, сравнивая духов с этими ничтожествами — мародерами — я начинаю уважать духов. Я их то ненавижу, то уважаю. М-да, так можно и вообще рехнуться!
   Тем временем мы молча подошли к облюбованному углу и начали устраиваться. Кинули мешки с деньгами. Часть из них пошла вместо матраса, часть — на подушку. Тесней прижавшись друг к другу, мы навалили на себя оставшиеся мешки. От них исходил запах денег. Запах краски, запах пота, жира, масла и чего-то еще.
   — Знаешь, Юра, мне абсолютно наплевать, сколько у нас сейчас денег под задницей.
   — Мне тоже. Спокойной ночи! Хотя, подожди. Я ботинки расшнурую. А ты?
   — Я уже это сделал. Не мешай спать. Спокойной ночи. Как ты думаешь, эти мародеры не сделают нам какую-нибудь гадость?
   — Они же трусы. Так что самое страшное, что грозит с их стороны, это шептание по углам. Ну, могут еще «забыть» разбудить на прием пищи. Все, спим.
   — Отбой в войсках связи.
   — Вот и еще один день прошел, — начал Юра старую армейскую шутку.
   — Ну, и хрен с ним, — закончил я.
   И мы уснули. Заснул я как-то враз, не ворочаясь, просто закрыл глаза и заснул. Не было никаких снов. Ни войны, ни боя, а просто темнота. Открыл глаза оттого, что кто-то меня тряс за плечо. Опять темнота. Где-то идет бой. Спросонья не сообразил сразу, где нахожусь, и сразу — цап автомат. И тут голос из темноты:
   — Тихо. Тихо. Свои. Вы просили разбудить на обед.
   — Юра! — я бесцеремонно толкнул Юрку в бок. — Идем есть.
   — Какой есть? Мы только спать легли.
   — Сколько время?
   — Уже час дня. Обед привезли.
   — Ты, что, боец, рехнулся? Какой обед. Мы недавно пообедали.
   — Да нет, вы спали сутки.
   — Сутки?
   — Да. Я приходил два раза вас будить, но вы не просыпались. Я докладывал. Думал, что вы умерли. Врач пришел, посмотрел. Сказал, что вы спите.
   — Ты гонишь! Какой врач?
   — Его фамилию не знаю. На Розенбаума похож.
   — Наверное, Женька.
   — Ладно, пошли обедать.
   Мы пошли наощупь за бойцом. Неужели на самом деле умудрились проспать сутки? Как-то мало верится, но судя по тому, что живот подводило от голода, похоже на правду. Интересное кино! А может, розыгрыш? На выходе из подвала по глазам резанул яркий свет. Грохот боя все нарастал. На первом этаже банка сидели и ели бойцы и офицеры. Нас приветствовали радостными возгласами:
   — Здорово, сонное царство!
   — Ну, и спать вы горазды, мужики!
   — Так и войну проспите.
   Тут мы поняли, что действительно проспали целые сутки. Подошли к прапорщику, который раздавал натовские пайки, взяли, отошли в сторону.
   — Ну, что, Слава, думаешь?
   — А что думать. Поспали да поспали. Нервы и так на пределе, вымотались. Еще хорошо, что вообще нас не забыли. А то могли просто списать на боевые потери, как пропавших без вести, вот и все.
   — Элементарно могли, — подтвердил Юра. — С них станется.
   — А где Сан Саныч? — спросил я у офицера из батальона связи.
   — Сан Саныч будет через час. Нас тут посылали на помощь штурмующим, но мы их на хрен послали. Нет командира. Нет начальника штаба, а без них мы не пойдем на штурм.
   — Тоже верно, — я кивнул головой. — А про нового командира никаких известий нет?
   — Выходил пару раз по радиостанции на связь. Говорит, что не может пробиться, духи в городе активизировались. Войска в сторону площади не пускают.
   — Значит, мы в «котле».
   — В «котле», — подтвердил офицер.
   — Мы не в «котле», мы — в заднице, — мрачно подвел итог Юрка.
   — Юра, мы с тобой попали туда, когда пошли в военное училище.
   — Это правда, — кивнул Юрка.
   — Что еще говорят по поводу штурма?
 
   — Пойдем брать. С нашей стороны атак еще не было. С остальных трех сторон уже попытки предпринимались, но по зубам настучали, те и откатились. Разведка уже ходила к зданию, там мрачная ситуация. Духи поставили в окна наших убитых и раненых. Есть и с нашей бригады. Многие еще живые. Привязаны за оконные рамы. Духи ими прикрываются.
   — Понятно. «Живой» щит. Ублюдки. — Юрка становился все мрачнее.
   — Значит, «танковую карусель» здесь не применишь.
   — Какая там «карусель». Только в атаку идти. А они, сволочи, недоноски, перебьют наших.
   — Не перебьют. Они у них как гарантия. Последняя страховка.
   — Посмотрим. Когда, говорят, пойдем на штурм?
   — Как Сан Саныч подъедет, тогда и пойдем. Ханкала уже достала нас своими приказами идти на Дворец. Поначалу мы их посылали, а потом и вовсе прекратили отвечать.
   — Правильно. Вот приедет барин, барин нас рассудит.
   — А пространство простреливается?
   — Все как на блюдце. Технику не подгонишь. Сто пятьдесят метров площади, открытая местность.
   — Тьфу! Дерьмо.
   — Опять людей положим.
   — Похаркаем кровью, похаркаем.
   — Из-под плиты не вытащили мужиков?
   — Нет. Никто и не пытался.
   — Сколько их там?
   — Уточнили. Должно быть двое бойцов из первого батальона.
   — Слушай, вчера мародеры из батальона связи и тыловики таскали деньги. Где эти мешки с сокровищами?
   — В тыл отвезли. Тут вообще была хохма. Пока мы здесь пупок надрывали и брали Госбанк, эти боевики громили частные гаражи. Машины расстреливали, взрывали. Для своих личных автомобилей набрали запчастей, как дурак махорки. А отец и сын Кулебякины вообще отмочили номер. У женщины отобрали норковую шубу, и она затем три квартала за БМП бежала. Все просила, чтобы отдали.
   — Отдали?
   — Нет, конечно.
   — Тьфу! Боевики хреновы. С бабами воевать!
   — Для кого война, а для кого и мать родна.
   — Они еще и ружей охотничьих набрали. Карабинов, правда, мало, но ружей около двадцати штук.
   — Как они их регистрировать будут?
   — Хрен их знает. Что-то планируют.
   — Крысы — они и в Африке крысы.
   — Надо будет их пустить впереди себя, когда на Дворец пойдем, а сами заградительным отрядом будем выступать. И как в сорок первом году приказ — ни шагу назад. Вот тогда и посмотрим, как они будут метаться между двух огней.
   — Размечтался. Скорее они будут заградотрядом у нас за спиной.
   — Да. Родина знает своих героев.
   — Мужик, выпить есть что-нибудь?
   — Спирт.
   — Угости.
   — Держите, — он протянул нам фляжку со спиртом. Судя по весу, она была полная.
   — Неплохо. Пойду поищу кружки и воду.
   Юра пошел и принес три стакана и воды. Налили спирт и разбавили его водой. Вода была мутная. Попробовали подождать, когда осядет муть, но было бесполезно. Эх, глаза не видят, желудок не страдает.Мы чокнулись и выпили. На зубах захрустел песок. По вкусу было похоже, что в тухлятину добавили спирт. Но, тем не менее, в желудке стало тепло. Нормально. Разлили по второй. Эффект тот же. Ерунда. Красные глаза не желтеют. Самое страшное, что грозит, так это понос. Отлили немного спирта в свои фляжки. Набрали патронов и заполнили свои полупустые рожки. Взяли также и гранаты для подствольника и ручные. Моя «заветная» лежала в кармане. Такой своеообразный талисман. Дай бог, чтобы не пришлось им воспользоваться! Послышался рев мотора и лязганье гусениц по асфальту. Кто-то приехал.
   Раздался топот ботинок и знакомый голос. В окружении офицеров появился Сан Саныч. Мало что осталось от его щегольского вида. Подворотничок был черный, как будто им чистили обувь. Как все, он был прокопчен, небрит. Лицо было все в мелких ссадинах и царапинах. Похоже, посечено мелкими камушками или осколками стекла. Форма была порвана во многих местах. Было видно, что ему тоже не сладко пришлось.
   За ним шли офицеры штаба и управления бригады. Все приветствовали друг друга. Жива еще бригада. Среди прибывших был и Серега Казарцев. Он подошел к нам. Обнялись.
   — Здорово, мужики!
   — Здравствуй, Сережа, здравствуй, родной.
   — Как вы здесь?
   — Хреново, очень хреново.
   — Ханкала, говорят, посылает на штурм Дворца. Ну, а мы не торопимся.
   — Мы еле пробились с этой долбаной Ханкалы. Духи повсюду засады устраивают. К площади почти все подступы перекрыты. Духов как грязи осенью. Они нас не пускают на площадь, а мы их. Слоеный пирог, одним словом.
   — Что про командира слышно?
   — Нового или старого?
   — Обоих.
   — Про старого только известно, что лежит в Москве, в госпитале имени Бурденко, две операции сделали. Вроде нормально. Тьфу, тьфу, тьфу. Чтобы не сглазить. А про нового — что был на Ханкале, а потом потерялся. Пару раз выходил на связь. И все. А у вас?
   — Ничего. Взяли этот гребаный Госбанк. Денег нет. Золота нет. Валюта фальшивая. Зато хватает денег старого образца. Бумага. Тыловики и связисты нагребли и утащили куда-то.
   — Зачем им этот мусор?
   — А хрен его знает, Сережа, зачем им этот мусор.
   — У мародеров своя психика. Нормальные люди не поймут.
   — Крысы.
   — И мы то же самое говорили. Тут вчера с Юрой спать прилегли. Ну, проспали сутки.
   — Ничего страшного, мужики, вам досталось. Потери большие?
   — Охренительные. Там под плитой еще двое лежат. Когда доставать будем — никто не знает.
   — М-да, остались от бригады только рожки да ножки. Если бы не десантники и «махра», то остались бы здесь навеки.
   — Сейчас пойдем им помогать.
   — Приказ мы получили от Ханкалы, чтобы идти на штурм. А как по площади идти?
   — Там еще в окнах наши бойцы стоят. Кто живой, кто нет. Танки, артиллерию не применишь, авиацию тоже. Вот и будем пластаться сами. Не здорово все это. Очень не здорово!
   — А без нас не могут взять?
   — Пробовали. Как в первую мировую — побегали туда-сюда и откатились.
   — Сейчас наша очередь бегать. Что от нашей бригады останется?
   — А кого это гребет?
   — Точно. Никого, кроме нас, это абсолютно не волнует.
   — Ты Пашку нашего видел?
   — Видел. Жив, паразит. У тыловиков стоит. Я ему наказал, чтобы коньяк и водку не жрал и ваши пайки не трогал. Сигареты тоже оставил в покое. Я вам, кстати, сигарет привез. Немного, правда, но хоть что-то.
   — Спасибо, родной. Что еще на Ханкале говорят?
   — Москва их давит, чтобы как можно скорее взяли Дворец. Дудаев объявлен преступником. Живым можно не брать.
   — Следы заметают. Подельников убирают.
   — Разборки, обычные разборки.
   — Они там не собираются нам помогать?
   — Нет. Нет никакого плана. Разбирайтесь на месте. Связывайтесь с соседями, действуйте по обстановке. Наш генерал чуть не подрался с Ролиным. Едва успели разнять. А то была бы битва.
   — Дурдом.
   — А я бы на нашего генерала поставил бы. И рост повыше, руки длиннее, масса потяжелее.
   — Смотри, нас на совещание зовут.
   — Пошли.
   Собрали всех офицеров, кто был поблизости. Кто стоял, кто сидел на ящиках, кто просто разместился на полу. Некоторые сидели на мешках с деньгами. Мы втроем просто стояли. В первые ряды не пробивались. И так было все уже ясно и понятно. Сейчас свяжутся с соседями, и мы пойдем вперед. В лучшем случае — поставят дымы. А если нет, то придется грызть асфальт и терять людей. Их немного уже осталось.
   — Ну что, мужики, — начал Сан Саныч, — молодцы, что взяли этот банк. Много крови он нам с вами стоил. Многих хороших ребят мы здесь оставили. От нас еще требуют, чтобы мы с вами помогли взять Дворец. Дом Правительства. Никакого плана, как всегда, у нас нет. Только одно указание — вперед! Резервов у нас нет. Я приказал, чтобы тыловики и связисты выделили людей, и пойдем вперед. Сейчас свяжемся с соседями, согласуем время начала операции и пойдем. Если позволит ветер, то поставим дымовую завесу. А если нет, то поможет нам с вами Бог. Вопросы есть?
   Офицеры начали задавать вопросы. Нам с Юркой и Серегой все уже было ясно. Вот только как будем применять танки и БМП?
   — Товарищ подполковник, а как насчет танков и БМП? — кто-то опередил меня.
   — Будем применять по возможности. Все знают, что там наши бойцы, офицеры прикованы к оконным рамам. Хотелось бы их спасти. По крайней мере, не быть виновниками их гибели.
   Одним словом, было принято решение наступать. Наступать, невзирая ни на что. Как всегда одно и тоже. Выполнить задание и, по возможности, выжить. Задание — для Родины, партии и правительства, а выжить — для себя. Господи, как я устал! Вот только расслабляться не надо. Если бы хоть кто-нибудь рассказал мне, пояснил, убедил, что эта война необходима, что я защищаю свою семью. Или были бы гарантии, что в случае моей гибели мой сын, моя жена не будут ни в чем нуждаться. Сыну гарантировано высшее образование, жена будет трудоустроена. И до конца своей жизни они будут получать приличную пенсию. А тут знаю, что им гарантировано нищенское существование. Никто им не поможет, и придется крутиться. С одной стороны, свою ненависть и желание выполнить задачу соизмерять, сообразовывать с тем, чтобы твоя семья не померла с голоду на нищенское пособие по утрате кормильца. А то, что предстоит тяжелая работа — так никто и не питал никаких иллюзий. Положение осложнялось тем, что нельзя было устроить «танковую карусель». Тоскливо на душе. Тоскливо и погано. Не страшно, а именно тоскливо. Понимаешь, что не отвертеться от этой чертовой работы, хочется и мужиков сохранить, и самому голову не потерять, одним словом, и удовольствие получить, и невинность соблюсти. Напиться бы до зеленых соплей! Наверное, что-то подобное испытывал Иисус, извещенный о своей участи. Его-то хоть высокопоставленный папаша ожидал, а нас там никто не ждет. Хотя дважды не умирают, и если тебе написано на роду погибнуть в этом сволочном бою, то, как ни крути, а получишь свою порцию свинца в бренное тело. Прости, Господи, если я тебя обидел чем-то в своих рассуждениях! Сам должен понимать: страх, злость, обида, тоска. Так что — помогай.
   Мы с Юрой и Сергеем отошли в сторону покурить. Поднялись наверх, посмотреть на ту площадь, по которой через час предстояло скакать, как раненым бабуинам. Сто пятьдесят метров ровного, чистого, прекрасно простреливаемого пространства. Сам асфальт площади изрыт воронками от снарядов и бомб. Спрятаться в них невозможно. Из Дворца они прекрасно простреливаются. Значит, там мы не будем. Надежда одна — скорость. Можно, конечно, одним отвлекать внимание, а другим наступать, но, как говорили, данная тактика не проходит. Духи уже научились воевать. И мыслят они, к сожалению, так же.
   Такой участок могут преодолеть незамеченными только человек пять-шесть. Но когда побегут, потопают с криками человек четыреста, то только слепой не заметит. И в воронках не спрятаться, не укрыться. Не здорово все это, не здорово.
   Часть бойцов не захочет бежать, испугается, вот тогда и придется их пинками вытаскивать. Кстати, а бронежилета у меня нет. Надо позаботиться о нем. Я обратился к Сереге:
   — Замполит, ты должен или нет заботиться о личном составе?
   — Что тебе надо, прохиндей? — Серега насторожился.
   — Как что! Бронежилет мне надо. Где взять?
   — Дуракам везет. В БМП, на которой мы ехали, у меня под ногами валялся.
   — Дырявый, наверное?
   — Не проверял. Хоть дырявый, чем вообще без оного.
   — Будем вместе держаться?
   — Придется.
   — Ты, Серега, постоянно обещаешь, что будешь с нами, а в последний момент тебя рядом не оказывается.
   — Так получается.
   — Ладно, получается. Сам филонишь, наверное.
   — Я?! Филоню?!
   — А то нет? — мы начали раззадоривать Серегу. Хороший парень и, несмотря на разницу в возрасте, мы считали его своим товарищем.
   — Да я… — Сергей начинал злиться, — на Северном, вы помните?!
   — Помним, Сергей, помним. Шутим. Не заводись.
   — Шутим, Серега, мы. Пойдем лучше «броник» посмотрим. А то снова «голым» наступать не хочется. Пусть и не спасет, зато как-то душу греет, да от шальных осколков убережет.
   — От осколков убережет, а от прямой пули — вряд ли.
   — Знаю, сами сколько раз пробовали. Из пяти-семи пластин только одна и держит, а остальные — в прах.
   Так, обсуждая достоинства одних бронежилетов перед другими, мы подошли к трем БМП, на которых подъехали Сан Саныч и его команда. Серега постучал стволом автомата по броне. Показалась голова бойца. Судя по его помятой физиономии, тот спал.
   — Царство Божие проспишь, воин! — приветствовал его Серега. — Там бронежилет валялся в десантном отсеке, я его на броню под зад подкладывал. Чей он?
   — Ничей, — боец начинал просыпаться.
   — Отдай его капитану. А то на Дворец «голым» пойдет.
   — Сейчас, — боец спрыгнул на землю, открыл десантный отсек и, покопавшись, извлек на свет бронежилет.
   Он был грязный, засаленный, прожженный в нескольких местах, покрытый бурыми потеками, похожими на кровь. Но, судя по всему, целый.
   — Откуда он? — спросил я у солдата.
   — Во время штурма Северного перевозили раненого, вот от него и осталось.
   — Куда он был ранен?
   — В голову. Оттуда и потеки. А так он целый. Грязный, правда, но целый. Я сам пару раз его надевал. Свой где-то потерял. Вот его и таскал, пока кевларовым не разжился, — боец с гордостью достал кевларовый жилет. Судя по покрою — импортный.
   — Откуда?
   — Трофейный.
   — Молодец! — мы с восхищением смотрели на красивую, легкую вещь.
   — Попадали?
   — Осколки только.
   — И как?
   — Нормально. Держит.
   — А пули?
   — Пока бог миловал.
   — Говорят, что ребра ломает здорово.
   — Не пробовал.
   — Махнемся?
   — Нет. Вещь трофейная. Лично добыл.
   — Молодец. Спасибо и за этот, — я начал пригонять бронежилет по бушлату, Серега и Юра мне помогали.
   Не мог приказать бойцу, чтобы он отдал мне свой трофей. Не мог и просто отобрать. Его вещь. Он сам жизнью рисковал, чтобы добыть его. Его гордость. Предмет тихой зависти товарищей. А я буду наглеть. Ни к чему все это.
   Надел бронежилет. Сидел он хорошо. Не топорщился, не свисал, не мешал при ходьбе, не стеснял движения. Снова закурили. Странно, от Дворца нас отделяло всего какое-то хлипкое здание Госбанка, но казалось, что не менее тысячи километров.
   — Знаете, как на Ханкале называют нас? — спросил Сергей.
   — Кого?
   — Нас всех. Всю группировку.
   — Как?
   — Ангелы-истребители. Какой-то печатный штамп, для придания ореола божественности нашей дьявольской миссии.
   — Скорее, нас надо называть мудаками-камикадзе.
   — Точно.
   — Хорошо сказано.
   — Летают там еще на катапультах бойцы?
   — Летают. Хватает еще идиотов. Садятся в самолет, дергают за рычаг катапульты, срабатывают пороховые ускорители. И все. Один был хитрый, попытался дернуть за рычаг, не садясь в кресло. Руку оторвало.
   — Это мы уже слышали неоднократно, а что-нибудь новое было?
   — Нет. Новых случаев я не слышал.
   — Смотри, нам машут.
   — Никак решили наступать. А почему вы, как офицеры штаба, не принимаете никакого участия в разработке операции?
   — Какая операция, Сергей?
   — Самоубийство одно.
   — Никакого планирования. Как в гражданскую все. Вперед и все. Вот и вся операция. Для этого не надо заканчивать академию. Как Гайдар. Захватить в плен побольше врагов. И под лед их. Не читал книгу Солоухина «Соленое озеро»?
   — Нет.
   — Рекомендую. Почитай, как дедушка бывшего нашего вице-премьера спускал под лед противников. Если крыша не тронется с места, то все в порядке. Ты уже до этого стал сумасшедшим.
   — Мне кажется, что после этого пекла, если выберемся, то меня уже ничем не удивить, не испугать.
   — Ты прав, наверное. Ну что, пойдем послушаем.
   — Пошли.
   — Смотри, кто-то на крыше Госбанка установил красный флаг, — я удивился, наверху полоскалось красное полотнище.
   — А вы что, не видели?
   — Нет. Мы же тебе объясняли, что проспали сутки.
   — Сильны вы, мужики.
   — А ты как думал! Флаг, прямо как над Рейхстагом.
   — Да.
   — Интересно, а почему не Российский флаг?
   — Во-первых, их нет просто. А во-вторых, нынешний Российский флаг в глазах, в сознании бойцов еще не овеял себя большими воинскими победами, ну, а в-третьих, пацанам, воспитанным с детства на героике Великой Отечественной войны, хочется быть причастными к победам своих дедов. Они-то воевали под красным знаменем.
   — Ты прав. Коммунистические идеи здесь ни причем.
   — Ладно, пошли, послушаем, что нам предстоит.
   — Ничего хорошего, можешь в этом ни секунды не сомневаться.
   — Ты как всегда прав. Пошли.
   Мы вошли опять в здание. Возле Сан Саныча собрались офицеры, он им что-то объяснял. Смысл атаки не изменился. Только соседи, которым уже надавали по шее, предлагали нам выступить первыми и отвлечь внимание на себя. А они потом уже подключатся. Сан Саныч послал их подальше. Он сам предложил такой вариант:
   — Смысл такой, что через час начинаем наступление. Идут все, без исключения. Все, кто может держать оружие. Все тыловики, саперы, связисты, ремонтники, экипажи танков. Я сам пойду. Если мы останемся там… — Сан Саныч помолчал, — то не нужны уже будут ни связисты, ни тыловики. Прямо как в песне у коммунистов: «Это есть наш последний и решительный бой…» Вопросы?
   — Как пойдем — валом, одним потоком?
   — Да, разрывать силы не имеет смысла. И так их мало.
   — А может, ночью?
   — Тогда они повесят осветительные ракеты, и нам будет еще хуже, они-то будут в темноте.
   — А дымы?
   — Пока ветер нам в лицо. Если переменится, то попытаемся. А сейчас нет смысла. И помните, пожалуйста, что там в окнах наши ребята.
   — Вот то-то и плохо. Так бы завалили духов вместе с их зданием, а сейчас осторожничать!
   — Они все равно погибнут! — кто то из молодых командиров взводов выкрикнул. Обычное дело — истерика перед боем.
   — А если бы ты был на их месте, то как оно было бы? — спросил Серега.
   — Я бы застрелился.
   — Ага, с прикованными руками. Тоже мне герой. Потом жить-то сможешь, когда будешь знать, что из-за тебя парни погибли?
   — Ладно, в другом месте будете ссориться, — прервал дискуссию Сан Саныч. — Примерно час на подготовку, а затем вперед. Все свободны.
   Разошлись по углам здания, кто-то пошел на крышу, чтобы еще раз посмотреть на площадь, по которой через час придется бегать. У кого-то наступала истерика, он психовал, нервничал, некоторые начинали судорожно писать письма домой. В них они клялись в любви женам, а детям наказывали быть хорошими. Кто знает, может, это письмо дойдет вместе с написавшим его. В комплекте.
   Многие бурно обсуждали, где какое подразделение пойдет. Никому не хотелось самому со своими людьми идти по воронкам от бомб и снарядов, которые не могли прикрыть от огня духов. В конце концов решили тянуть жребий. Спички решили, кто пойдет на верную гибель, а кому предоставляется отсрочка. Случай и Бог руководили этими спичками. Судьба. Кысмет. Каждому свое.
   Ни у меня, ни у Юрки не было настроения спорить, писать письма. Хотелось просто собраться с мыслями, успокоиться. Отдохнуть морально. Можно было и выпить грамм по пятьдесят, но когда вспомнили отвратительный вкус разведенного спирта, желание пропало. Да и реакция может подвести, и живот тоже. Мы с Юрой вышли на улицу, легли на камни и молча курили, рассматривая облака. Черт побери, как мало для счастья надо человеку. Нормальная семья, работа, вот это небо, природа. Не стоит гнаться за призрачным счастьем в виде денежных знаков. Из-за них одни проблемы. И иногда смотреть на эту вечную природу. Если ты попадешь в тюрьму, тьфу, тьфу, тьфу, из-за какого-то идиота или денег, то будешь на какое-то время лишен этой красоты, этого счастья. Зато, если тебя убьют через несколько часов, минут, метров, ты будешь лишен навсегда этого удовольствия смотреть на природу. Сам станешь ее частью.