Резник имел на этот счёт твёрдую точку зрения, и не раз становился оппонентом правительства. Он имел возможность выделить огромные средства на борьбу с терроризмом, но при этом ему хотелось бы быть уверенным, что эти деньги попадут по адресу, а не осядут в кармане очередного ненасытного чинуши. Он был патриотом, Родину любил, и ему искренне было обидно за когда-то сильную и великую державу, которую сейчас прогибает под себя какая-то кучка немытых террористов!
Его мысли вернулись к сыну.
Безусловно, если с Павлом что — то случится, он вырежет всю их азербайджанскую Семью, всех уничтожит, хотя всегда был противником подобных методов. Но всё равно Павла это уже не спасёт…
Резник снова вздрогнул и отогнал от себя жуткие мысли. Нет, с сыном всё будет в порядке. Ребята освободят его, и привезут домой. После этого случая Павел, наконец, возьмётся за ум, и не станет ускользать от охраны, как капризный ребёнок. Теперь наконец он понял, что дело слишком серьёзное, и не стоит пускать его по течению.
Он поднялся и стал расхаживать по кабинету, каждую минуту бросая взгляд на большие, красивые бронзовые напольные часы. В первый раз в жизни ему казалось, что время тянется очень медленно, как редко капает вода из протекающего крана: кап-кап-кап… Обычно ему не хватало времени даже на текущие дела, и он с сожалением думал, что ему не хватает двадцати четырёх часов в сутках. И, пожалуй, надо спать ещё меньше, вместо шести — пять, а то и четыре часа. И вот, пожалуйста, внезапно ему стало казаться, что время не несётся вприпрыжку, как обычно, а еле — еле тянется, как лакричная тянучка из американской рекламы, как жвачка, как…
Он схватился за сердце. С его нервной работой нитроглицерин всегда был под рукой, а теперь ещё и дома такие проблемы… Резник проглотил таблетку, даже не запивая, хотя обычно запивал водой даже те пилюли, которые рекомендовалось рассасывать под языком.
В дверь кабинета стучала жена, но он и не подумал впустить её. Если Люба будет рыдать, он не выдержит. А ему сейчас надо только потерпеть. Василий, начальник охраны дома, поехавший с ребятами, сказал, что им на всё про всё хватит часа. Дом Шахида находился за городом, так же, как и Резниковский, и ребятам хватило бы сорока минут, чтобы добраться до него. Сейчас прошло только тридцать. Значит, ещё десять минут — на дорогу. И, как заверял Василий, ещё минут десять — на спасение Павла. Они взяли с собой пластид, ведь ту мощную железную дверь, о которой говорила Настя, надо было взрывать. Значит, Василий позвонит не раньше чем через двадцать минут. И скажет, что с Павлом всё в порядке, и что он — с ними… Резник молился, чтобы он сказал именно так. Потому что начальник охраны мог также сообщить, что в том доме Павлика не обнаружили…
— Как ты могла такое подумать? — кричал Александр. — Ты понимаешь, что говоришь? Получается, что я — твой злейший враг!
— Ну, не утрируй, не злейший, — пробормотала Ира.
— Ладно, — он помолчал пару секунд. — Но, по твоим словам, я тебя обманываю и предаю на протяжении всего времени…
— Не всего, а последних месяцев, точнее — полугода, с того момента, как я очнулась и поняла, что всё забыла, — перебила его жена. — Согласись, это было очень удобно: ты мог сказать мне всё, что угодно, и я бы поверила. И до сегодняшнего дня слепо верила всему, что ты говорил.
— О Аллах, — простонал Саша, — не веришь мне, спроси у родителей. Давай, позвони им!
— Но они же не жили с нами, и могли многого не знать, — возразила Ирина. — Знал обо мне всё только ты, мой муж. И ты обязан был рассказать мне, что я отлично справляюсь с компьютером, и что даже умею… драться.
— Ладно. Прости меня, хорошо? Но сама подумай: как я мог сказать тебе, что до потери памяти ты была хакером? Как бы ты это восприняла? И вообще, ты отчасти права: я хотел видеть тебя такою, как при первой нашей встрече: милой, робкой, ласковой. А не крутой хакершей с замашками каратистки. Тем более что ты беременна… Сначала я хотел постепенно подготовить тебя к тому, чтобы ты могла спокойно выслушать о своей прошлой жизни. Но потом, каюсь, мне так понравился твой новый характер, и я…
Ирина почувствовала приступ раскаяния. И вправду, почему она сразу кинула ему в лицо, что он предатель и лгун? Ведь Сашей двигали самые лучшие побуждения. Он хотел мягко подготовить её к рассказу о том, что было. И кто будет его винить, что ему понравилась новая, то есть обновлённая жена, такая милая и домашняя, вместо хакера в юбке?
— Знаешь что, — она подошла к расстроенному мужу и обняла его. — Извини меня. Но ведь ты бы просто мог попросить, чтобы я изменилась и бросила свои … занятия на компьютере…
— Сколько раз я просил, — уныло ответил муж, — ты всё обещала, но даже и не думала об этом. Именно поэтому мы и уехали из нашего города, потому что стало слишком опасно. Ты была там известной личностью, тебе поступали заказы на взлом баз данных, и я каждую минуту боялся, что в дом ворвутся ФСБ или управление по борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий, группа «Р».
— Надо же… — Ирине даже польстила собственная значимость. Она была такой крутой? — Но теперь всё изменилось, у нас будет ребёнок, — она обняла мужа. — И я тоже хочу спокойной жизни. Обещаю, что не вернусь к прежним занятиям. А ты обещай, что расскажешь мне всё, что я делала раньше, договорились?
Лицо Саши просветлело. Он кивнул, крепко прижал голову к груди жены и вздохнул.
Мир в семье был восстановлен.
Мила болтала без умолку, с удовольствием рассматривая парижан. Они сидели в маленьком и уютном кафе и пили самый дорогой кофе в мире, «блю маунтин», что в переводе означает «голубая гора».
Вопреки названию, цвет напитка не был голубым.
Павел почти не слушал девушку, будучи занят своими мыслями. Отвлёкся он, лишь когда услышал знакомое имя.
— Что — что? — спросил он.
— Я говорю, что правильно писал Джордж Мур: «Настоящая французская академия — это не то официальное ведомство, о котором говорят газеты. Настоящая французская академия — это кафе.»
— Я не знал, что ты читала Мура, — удивился Павел и с интересом взглянул на Милу.
Он знал её с детства, но в последнее время она стала открываться ему с другой стороны.
Мила тоже умолчала, что она вовсе не читала и не собиралась читать английского автора. Эту цитату она вырвала не из его книги «Исповедь молодого англичанина», а из брошюрки какой-то турфирмы, когда собиралась вместе с Павликом в Париж.
— Верно, — пробормотал Резник — младший, — за три века существования во Франции кафе они из питейных заведений превратились в настоящий социальный институт.
Мила махнула рукой официанту и обдала Павла свежим запахом духов, которыми её обрызгали бесплатно, в рекламных целях, когда они утром проходили мимо Галери де Лафайет.
Павел снова окунулся в воспоминания. Как чудесно было с Жанной в Лондоне! Он обещал свозить её в свой любимый Париж, но не успел… Он так хотел погулять с любимой по Монмартру, парижским бульварам, купить ей непременный букетик пармских фиалок, свежих, покрытых росой…
— Павлик, давай сделаем наш портрет, — Мила требовательно дёрнула его за руку.
Он вздохнул. Ему совсем не хотелось сидеть по парижской декабрьской слякоти перед мольбертом, но он никогда не умел отказывать девушкам. Только когда была жива Жанна, тогда он сумел сказать Миле, что любит только Жанну, и будет любить всегда…
А сейчас, когда прошло столько времени, и Жанна погибла, ему ничего не остаётся, как принять ухаживания Милы. Надо же, как забавно звучит — ухаживания Милы. Обычно ухаживают мужчины, а за ним ухаживает женщина…
Павел повернулся и посмотрел на неё внимательно. Наверное, зря он так обращается с ней. Всё-же Мила была рядом с ним все эти тяжёлые полгода, поддерживала его, утешала. Отдавалась ему, когда думала, что это ему поможет. Павел только недавно осознал, что после того, как Жанна ушла от него, он жил с Милой в одной комнате, спал с ней, разговаривал с ней…
Почему-то раньше он не обращал на это внимания, а теперь оказалось, что они жили, как муж и жена. Мила терпела его причуды, капризы, слёзы, разговоры о Жанне… Разве она не заслуживает хотя бы признательности, если уж не любви? Похоже, она действительно к нему неравнодушна, раз терпела такое полгода! Особенно если учесть, что она тоже обладает определённым характером, который не позволил бы ей унижаться всё это время.
Павел заставил себя слегка улыбнуться, чтобы выглядеть на портрете довольным жизнью. Он приобнял Милу за талию и взглянул на неё. Художник запротестовал: дескать, не двигайтесь, посидите двадцать минут спокойно, влюблённые…
Павла передёрнуло от этого слова — влюблённые. Он не был влюблён в Милу! Он любил только Жанну, и всегда будет её любить. Но Жанны больше нет, а Мила — есть. Вот она, рядом, живая, тёплая. Прижимается к нему, доверчиво заглядывает в глаза. Разве не заслуживает она своего счастья? И кто виноват, что это счастье может составить только Павел?
Он вздохнул в который раз за сегодняшнее утро. Несколько часов назад на личном самолёте отца они приземлились в Орли. Мила была оживлена и радостно болтала, стараясь загладить недавние переживания Павлика.
А он тоже смотрел по сторонам, хотя знал весь Париж чуть ли не вдоль и поперёк, и тоже старался не вспоминать о том, что было.
Но эти воспоминания сами лезли в его голову, вырывались из клетки, в которую он пытался их посадить, и снова вылезали наружу. Надо же ему было так опростоволоситься. Павел никогда не простит себе своей слабости!
Тогда, неделю назад, стоя у могилки Жанны, он увидел приближающегося Шахида, её дядю. И бросился на него с кулаками, хотя драться абсолютно не умел.
— Это ты убил Жанну, ты, — кричал Павел и хватал Шахида за лацканы пиджака, видневшиеся из-под расстегнутого щеголеватого пальто.
И как — то так получилось, что в одну секунду Павлу скрутили руки люди из охраны Шахида, которую он почему —то не увидел. Ему было очень больно, а потом очень неприятно и обидно, когда Шахид хлестал его по щекам лайковой перчаткой.
— Мальчишка, — презрительно сказал он, практически без акцента, — что ты знаешь о Жанне? Это она погубила моего брата, из-за того, что влюбилась в тебя, как сучка!
— Не называй её так, — заорал Павел, и получил очередной удар перчаткой по щеке.
Если бы его не держали два здоровых молодца, он бы бросился на Шахида и задушил его, так велика была его ненависть. Вместо этого ему пришлось корчиться от боли, которую доставляли ему охранники азербайджанца.
— Жанну убили, — выдохнул Павел. — Это мог сделать только ты! Тебе она не давала покоя!
— Я думал об этом, — невозмутимо ответил Шахид. — Но я не убивал её, дорогой.
После этого он вовсе перестал разговаривать с Павлом. Его запихнули в машину и недолго везли по дороге, завязав глаза его же шарфом.
А потом завели в какой-то дом и бросили в подвале.
А потом, спустя неизвестно какое время, Павел услышал автоматную очередь и испуганно прижался к стене. Что-то происходило за дверями подвала. Но что?
Об этом он узнал буквально через несколько минут.
— Паша, ты здесь? — в окошко заглянула голова в чёрной маске с прорезями для глаз и рта. Голос был знакомым.
— Отойди подальше, ляг на пол лицом вниз, — велела голова.
Как только Павел выполнил требование, раздался мощный взрыв. Едва рассеялась пыль, Павлика подхватили под руки, повели к машине и привезли домой.
Только тогда он понял, что зашёл уже слишком далеко. Что даже мёртвая, Жанна не даёт ему спокойно жить. Отец чуть ли не плакал и умолял его больше никуда не ездить без охраны.
Павел обещал и собирался выполнить обещание. После этого похищения он словно бы очнулся от долгой спячки. Он понял, что с Жанной или без неё, жизнь продолжается. Она умерла — но он-то жив! И должен жить дальше, уже своей жизнью, а не её. Он никогда не сможет узнать, кто же убил её. Следствие, которому неофициально дали ход, зашло в тупик. И Шахид, хоть и мразь, но, похоже, сказал правду. Он не убивал племянницу. Значит, надо всё забыть, и просто привыкнуть к мысли, что Жанна погибла не своей смертью.
А потом Мила предложила съездить в Европу, и он согласился на Париж, любимый город.
— Вот, пожалуйста, — художник протянул им лист ватмана.
Мила на рисунке получилась особенно хорошо, свежо. Её глаза сияли, она улыбалась, и этот локон, небрежно упавший на лицо…
Павел повернулся к девушке. Она утверждает, что любит его. Чего же он медлит?
— Не хочу больше тебя мучить, — произнёс он и постарался улыбнуться. — Думаю, что нам стоит пожениться. Как ты считаешь?
Мила широко распахнула глаза и даже заскулила от радости. Она бросилась на шею Павлу и он закружил её по мокрому серому асфальту, едва присыпанному снегом.
Он изо всех сил старался почувствовать подъём сил, радость или приятное возбуждение от своего поступка, но, как ни силился, не смог этого сделать.
Резник зевнул и, пошатываясь, направился в спальню. Жена уже давно легла, а он всё не мог прийти в себя от радости. Правильно говорят, что жизнь — полосатая. Чёрная полоса сменяется белой, и наоборот. Конечно, было бы лучше, если бы жизнь состояла из разноцветных полос, как радуга, но здесь мы, увы, не властны.
После долгой и тяжёлой чёрной полосы в жизни Резника наконец — то настала белая. Всё так замечательно: во-первых, Павел вернулся домой живым и здоровым. Не понадобилось даже отдавать азербайджанскому вымогателю нефтяную скважину. Конечно, Анатолий Максимович отдал бы её без слов, за сына, но он очень переживал, что после подписания документов и передачи акций Шахид убьёт Павла.
Тьфу-тьфу, это всё в прошлом. Теперь Павлик будет более осмотрителен. У них состоялся серьёзный разговор, и сын обещал без охраны и носа на улицу не казать. И ещё обещал забыть свою Жанну, которая принесла ему столько горя и страданий.
Вчера из Парижа позвонила Мила и рассказала, захлёбываясь радостью, что Павлик сделал ей предложение. Любовь Андреевна, которой она всё это рассказывала, была просто счастлива. Она давно хотела этой свадьбы. Вообще-то Резнику Мила не очень нравилась. Было что-то неприятное в этой девушке. Уж слишком она была шустрой и пронырливой. Но всё-же это лучше, чем если бы Павел продолжал страдать по погибшей подруге.
И самое главное: вчера наконец в предвыборном штабе был произведён подсчёт голосов. Ковалёв победил! Ценой незначительного отрыва от других претендентов на депутатское кресло, но всё же победил!
Сегодня они шумно отмечали успех новоиспечённого депутата, шампанское лилось рекой, гостей было предостаточно. Последние гости только час назад покинули гостеприимный дом Резника, а сам виновник торжества мирно храпит в одной из комнат для гостей.
На радостях, что всё так отлично вышло, Резник разрешил Насте остаться в доме. Она плакала и просила прощения, говорила, что ни за что не предала бы его. И что в компьютер не лазила… И, если её кто и использовал, то она об этом ничего не знала.
Резник, безусловно, не верил племяннице жены. Но она помогла спасти Павла, и жена так просила, чтобы Настенька осталась… Конечно, теперь он принял все меры к тому, чтобы информация, которая хранится в ноутбуке, была запаролена. И сам ноутбук находился под замком в кабинете, а ключ от кабинета — от нового замка, хранился у самого Резника, и был всегда при нём. К тому же, как говорят, в одну и ту же воронку снаряд не попадает. Настенька, едва избежавшая печальной участи позорного возвращения домой, на Украину, не посмеет даже приблизиться к его кабинету.
Заодно Резник поменял мобильный телефон и поставил в него маленькое противоподслушивающее устройство. Подстраховался, словом.
К тому же теперь, после того, как Ковалёв стал-таки депутатом, у него появилось гораздо больше шансов воздействовать на азербайджанскую группировку, которая уже давно не даёт ему покоя. Так что с Нового года этот Шахид крепко пожалеет, что ввязался в войну с ним, главой «Терра — нефть».
В принципе, Резник и так мог бы задавить эту азербайджанскую вошь, но он не любил силовых методов и старался не привлекать к своей особе пристального внимания, особенно теперь. Когда государство вменило в свою обязанность наблюдать за корпорацией с целью не допустить слияния двух нефтяных холдингов. К тому же Анатолий Максимович думал, что Шахиду скоро надоест играть в войнушки, и он отвлечётся на другой объект, поняв, что здесь ему ловить нечего. Но тот оказался упорный до дури. Именно поэтому Резник и изменил своё решение не высовываться и не ввязываться в войну с ним. Теперь он начнёт действовать — посредством своего друга, ставшего депутатом. Резник, перепивший в этот вечер шампанского, даже пустился в пляс, но выдохся на полдороге к спальне.
Ирина задумчиво смотрела на камни. В последнее время у неё был особенно большой наплыв клиентов. Самое странное, что, не имея дизайнерского образования и даже толком не умея рисовать, она спокойно могла набросать эскиз украшения, и клиент практически всегда оставался доволен.
Она очень быстро понимала, какой именно камень требуется определённому человеку. Любому человеку, кроме себя.
Почему-то для себя она не могла выбрать камень, как ни старалась. Когда она прикидывала, из чего делать украшение, допустим, для женщины или амулет для ребёнка, то она первым делом прислушивалась к своей интуиции, и давала волю чувствам. Ассоциации, неуловимые образы, вот что давало ей пищу для создания эскизов. Но себя она ассоциировать не могла ни с чем, вообще, когда думала о своих украшениях, её интуиция молчала, так же, как и сердце. Она перебрала много камней и минералов, в её руках побывали алмазы и рубины, изумруды и сапфиры. Почему же для себя она так и не смогла подобрать оберег — амулет? Неужели оттого, что её нынешняя жизнь вступила в противоречие с прошлой, той, которая была до амнезии? Неужели она нынешняя и она годовалой давности настолько отличаются друг от друга? Правда, было это малахитовое кольцо, но Ира всего лишь придумала его дизайн, а это вовсе не означало, что оно является оберегом!
После того, что Ирина узнала о себе той, другой, она изменилась. Тревога и непонятная ностальгия стали её постоянными спутниками. Ире очень хотелось узнать абсолютно всё о себе. Она мечтала встретить старых подруг, которые могли бы ей рассказать много интересного. Парня, которого звали Павел, и у которого её отбил Саша. Она хотела поговорить с родителями, которым за много месяцев даже не позвонила. Они тоже звонили редко, и в основном, когда её не было дома. Саша рассказывал ей об их жизни и передавал привет от них.
Она погладила себя по животу, призывая успокоиться не в меру расшалившегося малыша, и приняла решение. Пора бы ей уже собраться с силами и узнать всю правду. Поговорить с мамой и папой, и съездить в город своего детства. Конечно, Саша говорил, что это опасно, что её разыскивают. Но они уже давно уехали сюда, поэтому за сроком давности никто на неё не покусится, тем более что ей скоро рожать.
Ира открыла свою сумочку, достала оттуда записную книжку и нашла номер телефона родителей.
Его она тайком списала из блокнота Саши, сама не зная, зачем это делает. В конце концов, она всегда могла попросить его набрать номер, или спросить телефон у мужа. Тем не менее, она это сделала, и сейчас это пригодилось.
Ира, помедлив, набрала код города, и номер, и стала ждать вызова. Пошли гудки. Трубку взял отец.
— Привет, — сказала Ира. Слова застряли у неё в горле.
— Здравствуйте, — откликнулся он. — А кто это?
— Это я, Ирина…
— Ирина? Какая? — удивился мужчина.
В тот же момент трубку у него выхватила мать и запричитала:
— Ирочка, родная, наконец — то! Я уж думала, что ты никогда нас не вспомнишь!
— Я не вспомнила, — прошептала она, жалея, что позвонила. — Знаешь, я хотела бы узнать о своей прошлой жизни…
Мать выдержала паузу. А потом неуверенно спросила:
— А разве тебе… Саша не рассказал?
— Он не хочет меня травмировать. Но, мама, — это слово ей далось крайне тяжело, — мама, я хочу знать всё.
— Знаешь, Ирочка, — заторопилась мать, — с этими вопросами ты лучше обращайся к Саше. Он общался с врачом, и он более умный, чем мы с отцом. Я тоже боюсь тебе навредить, поэтому лучше слушайся мужа. Он тебе плохого не посоветует!
— Да при чём тут его советы, — взорвалась Ирина.
В последнее время приступы агрессии настигали её очень часто. В такие моменты ей хотелось крушить всё подряд, кричать, ругаться, и говорить мужу гадости. Почему мужу — потому что, кроме него, она ни с кем не общалась, если не считать заказчиков. Но на тех особо не поругаешься, к тому же они ни в чём не виноваты.
— Я хочу, чтобы вы с папой мне всё рассказали, вашу версию моей жизни, понятно? — крикнула она.
— Но, Ирочка, — залепетала мать, — я не знаю…
И вдруг кто-то там, в доме её родителей, крикнул:
— Ма, дай поесть!
Ира опешила. Она и не знала, что у неё есть брат.
— Кто это? — изумилась она. — Кто называет тебя мамой?
В трубке послышался шорох, а потом сдавленный, изменённый голос матери вымученно произнёс:
— Вот видишь, Ирочка, у тебя уже галлюцинации. У нас только ты одна, единственная дочь!
— Но ведь кто-то только что сказал: «Мама, дай поесть!» — настаивала Ира. — Что вы все от меня скрываете? И почему папа меня не узнал, спросил, какая Ирина?
— Он просто… просто выпил, — буркнула мать. — Доченька, давай поговорим позже, мне надо… мне надо уходить. Целую тебя! Я позвоню.
Трубка запищала.
Ира снова набрала номер. К телефону никто не подходил. Она упорно набирала уже заученные наизусть цифры, но теперь там было занято.
Ира в сердцах бросила трубку на рычаг. Что происходит? Почему отец её не узнал? Если он был пьян, то почему тогда он не путался в словах, и интонация у него была, как у совершенно трезвого? Во всяком случае, у Иры создалось впечатление, что он был трезв. И что это за история с её братом? Судя по голосу, тот принадлежал юноше лет пятнадцати — шестнадцати, этакий ломкий басок.
Что ещё они от неё скрывают? И почему?
Она так разнервничалась, что вдруг ощутила жуткую боль в животе. Он словно сжимался, сокращался, и возвращался в обратное положение. Ира откинулась на спинку стула, и задышала так, как учили на курсах, но это не помогло. Дикая боль вновь пронзила её. Стараясь не потерять сознание, она вновь схватила телефонную трубку и набрала «03».
Шахид озабоченно поглядывал в окно. После этого случая с неудавшимся похищением сына олигарха, он всё время опасался за свою жизнь. И в самом деле, что-то он заигрался. Думал, что шуточки всё, решил, что эта скважина достанется ему так легко, играючи. Не тут-то было. Он понял, насколько всё серьёзно, когда обнаружил трупы четырёх своих людей, охраняющих дом и Павла. Дверь была взорвана, и, конечно же, мальчишка исчез. Его спас спецназ или кто там ещё, кого вызвал Резник.
Только увидев трупы, Шахид сообразил, что эта печальная участь ждёт его в будущем. На кого он поднял хвост? Что вообще ему в голову стукнуло, что он был так безрассуден? Ему просто повезло, что Резник не стёр его в порошок при первой же возможности! А теперь нефтяному магнату ничего не стоит «заказать» его. Люди такого полёта не прощают покушений на жизнь или свободу своих близких.
В тот же день Шахид съехал на съёмную квартиру, и не выезжал в офис, который тоже решил сменить. Пусть всё утрясётся, устаканится, как говорят русские.
Он прошёл на кухню и налил себе кофе. Чай, который считается традиционным азербайджанским напитком, он терпеть не мог. Вот Малик, тот да, был приверженцем старых традиций. А Шахид предпочитает другой стиль во всём — в одежде, в интерьере, да вообще другой стиль жизни! Он и в мечеть — то ходит только потому, что так положено. А на самом деле он столько лет живёт в России, что забывает, что азербайджанец! Но очень скоро ему об этом напомнят! Где бы он ни появился, он чувствует на себе косые взгляды. Люди боятся. Вчера прогремел очередной взрыв — в самом центре Москвы, напротив Кремля, у гостиницы «Националь». Смертница подорвала на себе около 5 кг тротила. И где только их берут, этих террористок? Молодые девчонки, погибают сами и забирают с собой ещё нескольких человек. Вот и в этот раз погибли пять человек, а ранены семь.
Шахиду такие акты совсем не нравились. Во-первых, он живёт в Москве уже давно, и чувствует себя русским. Во-вторых, из-за этих исламистов на весь мусульманский мир смотрят косо, с ненавистью. Он сам постоянно ловит на себе такие взгляды, а это опасно. Это создаёт определённую угрозу для его жизни, так же, впрочем, как и сам теракт. Он отставил чашку с остывшим кофе в сторону.
Его мысли вернулись к сыну.
Безусловно, если с Павлом что — то случится, он вырежет всю их азербайджанскую Семью, всех уничтожит, хотя всегда был противником подобных методов. Но всё равно Павла это уже не спасёт…
Резник снова вздрогнул и отогнал от себя жуткие мысли. Нет, с сыном всё будет в порядке. Ребята освободят его, и привезут домой. После этого случая Павел, наконец, возьмётся за ум, и не станет ускользать от охраны, как капризный ребёнок. Теперь наконец он понял, что дело слишком серьёзное, и не стоит пускать его по течению.
Он поднялся и стал расхаживать по кабинету, каждую минуту бросая взгляд на большие, красивые бронзовые напольные часы. В первый раз в жизни ему казалось, что время тянется очень медленно, как редко капает вода из протекающего крана: кап-кап-кап… Обычно ему не хватало времени даже на текущие дела, и он с сожалением думал, что ему не хватает двадцати четырёх часов в сутках. И, пожалуй, надо спать ещё меньше, вместо шести — пять, а то и четыре часа. И вот, пожалуйста, внезапно ему стало казаться, что время не несётся вприпрыжку, как обычно, а еле — еле тянется, как лакричная тянучка из американской рекламы, как жвачка, как…
Он схватился за сердце. С его нервной работой нитроглицерин всегда был под рукой, а теперь ещё и дома такие проблемы… Резник проглотил таблетку, даже не запивая, хотя обычно запивал водой даже те пилюли, которые рекомендовалось рассасывать под языком.
В дверь кабинета стучала жена, но он и не подумал впустить её. Если Люба будет рыдать, он не выдержит. А ему сейчас надо только потерпеть. Василий, начальник охраны дома, поехавший с ребятами, сказал, что им на всё про всё хватит часа. Дом Шахида находился за городом, так же, как и Резниковский, и ребятам хватило бы сорока минут, чтобы добраться до него. Сейчас прошло только тридцать. Значит, ещё десять минут — на дорогу. И, как заверял Василий, ещё минут десять — на спасение Павла. Они взяли с собой пластид, ведь ту мощную железную дверь, о которой говорила Настя, надо было взрывать. Значит, Василий позвонит не раньше чем через двадцать минут. И скажет, что с Павлом всё в порядке, и что он — с ними… Резник молился, чтобы он сказал именно так. Потому что начальник охраны мог также сообщить, что в том доме Павлика не обнаружили…
— Как ты могла такое подумать? — кричал Александр. — Ты понимаешь, что говоришь? Получается, что я — твой злейший враг!
— Ну, не утрируй, не злейший, — пробормотала Ира.
— Ладно, — он помолчал пару секунд. — Но, по твоим словам, я тебя обманываю и предаю на протяжении всего времени…
— Не всего, а последних месяцев, точнее — полугода, с того момента, как я очнулась и поняла, что всё забыла, — перебила его жена. — Согласись, это было очень удобно: ты мог сказать мне всё, что угодно, и я бы поверила. И до сегодняшнего дня слепо верила всему, что ты говорил.
— О Аллах, — простонал Саша, — не веришь мне, спроси у родителей. Давай, позвони им!
— Но они же не жили с нами, и могли многого не знать, — возразила Ирина. — Знал обо мне всё только ты, мой муж. И ты обязан был рассказать мне, что я отлично справляюсь с компьютером, и что даже умею… драться.
— Ладно. Прости меня, хорошо? Но сама подумай: как я мог сказать тебе, что до потери памяти ты была хакером? Как бы ты это восприняла? И вообще, ты отчасти права: я хотел видеть тебя такою, как при первой нашей встрече: милой, робкой, ласковой. А не крутой хакершей с замашками каратистки. Тем более что ты беременна… Сначала я хотел постепенно подготовить тебя к тому, чтобы ты могла спокойно выслушать о своей прошлой жизни. Но потом, каюсь, мне так понравился твой новый характер, и я…
Ирина почувствовала приступ раскаяния. И вправду, почему она сразу кинула ему в лицо, что он предатель и лгун? Ведь Сашей двигали самые лучшие побуждения. Он хотел мягко подготовить её к рассказу о том, что было. И кто будет его винить, что ему понравилась новая, то есть обновлённая жена, такая милая и домашняя, вместо хакера в юбке?
— Знаешь что, — она подошла к расстроенному мужу и обняла его. — Извини меня. Но ведь ты бы просто мог попросить, чтобы я изменилась и бросила свои … занятия на компьютере…
— Сколько раз я просил, — уныло ответил муж, — ты всё обещала, но даже и не думала об этом. Именно поэтому мы и уехали из нашего города, потому что стало слишком опасно. Ты была там известной личностью, тебе поступали заказы на взлом баз данных, и я каждую минуту боялся, что в дом ворвутся ФСБ или управление по борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий, группа «Р».
— Надо же… — Ирине даже польстила собственная значимость. Она была такой крутой? — Но теперь всё изменилось, у нас будет ребёнок, — она обняла мужа. — И я тоже хочу спокойной жизни. Обещаю, что не вернусь к прежним занятиям. А ты обещай, что расскажешь мне всё, что я делала раньше, договорились?
Лицо Саши просветлело. Он кивнул, крепко прижал голову к груди жены и вздохнул.
Мир в семье был восстановлен.
Мила болтала без умолку, с удовольствием рассматривая парижан. Они сидели в маленьком и уютном кафе и пили самый дорогой кофе в мире, «блю маунтин», что в переводе означает «голубая гора».
Вопреки названию, цвет напитка не был голубым.
Павел почти не слушал девушку, будучи занят своими мыслями. Отвлёкся он, лишь когда услышал знакомое имя.
— Что — что? — спросил он.
— Я говорю, что правильно писал Джордж Мур: «Настоящая французская академия — это не то официальное ведомство, о котором говорят газеты. Настоящая французская академия — это кафе.»
— Я не знал, что ты читала Мура, — удивился Павел и с интересом взглянул на Милу.
Он знал её с детства, но в последнее время она стала открываться ему с другой стороны.
Мила тоже умолчала, что она вовсе не читала и не собиралась читать английского автора. Эту цитату она вырвала не из его книги «Исповедь молодого англичанина», а из брошюрки какой-то турфирмы, когда собиралась вместе с Павликом в Париж.
— Верно, — пробормотал Резник — младший, — за три века существования во Франции кафе они из питейных заведений превратились в настоящий социальный институт.
Мила махнула рукой официанту и обдала Павла свежим запахом духов, которыми её обрызгали бесплатно, в рекламных целях, когда они утром проходили мимо Галери де Лафайет.
Павел снова окунулся в воспоминания. Как чудесно было с Жанной в Лондоне! Он обещал свозить её в свой любимый Париж, но не успел… Он так хотел погулять с любимой по Монмартру, парижским бульварам, купить ей непременный букетик пармских фиалок, свежих, покрытых росой…
— Павлик, давай сделаем наш портрет, — Мила требовательно дёрнула его за руку.
Он вздохнул. Ему совсем не хотелось сидеть по парижской декабрьской слякоти перед мольбертом, но он никогда не умел отказывать девушкам. Только когда была жива Жанна, тогда он сумел сказать Миле, что любит только Жанну, и будет любить всегда…
А сейчас, когда прошло столько времени, и Жанна погибла, ему ничего не остаётся, как принять ухаживания Милы. Надо же, как забавно звучит — ухаживания Милы. Обычно ухаживают мужчины, а за ним ухаживает женщина…
Павел повернулся и посмотрел на неё внимательно. Наверное, зря он так обращается с ней. Всё-же Мила была рядом с ним все эти тяжёлые полгода, поддерживала его, утешала. Отдавалась ему, когда думала, что это ему поможет. Павел только недавно осознал, что после того, как Жанна ушла от него, он жил с Милой в одной комнате, спал с ней, разговаривал с ней…
Почему-то раньше он не обращал на это внимания, а теперь оказалось, что они жили, как муж и жена. Мила терпела его причуды, капризы, слёзы, разговоры о Жанне… Разве она не заслуживает хотя бы признательности, если уж не любви? Похоже, она действительно к нему неравнодушна, раз терпела такое полгода! Особенно если учесть, что она тоже обладает определённым характером, который не позволил бы ей унижаться всё это время.
Павел заставил себя слегка улыбнуться, чтобы выглядеть на портрете довольным жизнью. Он приобнял Милу за талию и взглянул на неё. Художник запротестовал: дескать, не двигайтесь, посидите двадцать минут спокойно, влюблённые…
Павла передёрнуло от этого слова — влюблённые. Он не был влюблён в Милу! Он любил только Жанну, и всегда будет её любить. Но Жанны больше нет, а Мила — есть. Вот она, рядом, живая, тёплая. Прижимается к нему, доверчиво заглядывает в глаза. Разве не заслуживает она своего счастья? И кто виноват, что это счастье может составить только Павел?
Он вздохнул в который раз за сегодняшнее утро. Несколько часов назад на личном самолёте отца они приземлились в Орли. Мила была оживлена и радостно болтала, стараясь загладить недавние переживания Павлика.
А он тоже смотрел по сторонам, хотя знал весь Париж чуть ли не вдоль и поперёк, и тоже старался не вспоминать о том, что было.
Но эти воспоминания сами лезли в его голову, вырывались из клетки, в которую он пытался их посадить, и снова вылезали наружу. Надо же ему было так опростоволоситься. Павел никогда не простит себе своей слабости!
Тогда, неделю назад, стоя у могилки Жанны, он увидел приближающегося Шахида, её дядю. И бросился на него с кулаками, хотя драться абсолютно не умел.
— Это ты убил Жанну, ты, — кричал Павел и хватал Шахида за лацканы пиджака, видневшиеся из-под расстегнутого щеголеватого пальто.
И как — то так получилось, что в одну секунду Павлу скрутили руки люди из охраны Шахида, которую он почему —то не увидел. Ему было очень больно, а потом очень неприятно и обидно, когда Шахид хлестал его по щекам лайковой перчаткой.
— Мальчишка, — презрительно сказал он, практически без акцента, — что ты знаешь о Жанне? Это она погубила моего брата, из-за того, что влюбилась в тебя, как сучка!
— Не называй её так, — заорал Павел, и получил очередной удар перчаткой по щеке.
Если бы его не держали два здоровых молодца, он бы бросился на Шахида и задушил его, так велика была его ненависть. Вместо этого ему пришлось корчиться от боли, которую доставляли ему охранники азербайджанца.
— Жанну убили, — выдохнул Павел. — Это мог сделать только ты! Тебе она не давала покоя!
— Я думал об этом, — невозмутимо ответил Шахид. — Но я не убивал её, дорогой.
После этого он вовсе перестал разговаривать с Павлом. Его запихнули в машину и недолго везли по дороге, завязав глаза его же шарфом.
А потом завели в какой-то дом и бросили в подвале.
А потом, спустя неизвестно какое время, Павел услышал автоматную очередь и испуганно прижался к стене. Что-то происходило за дверями подвала. Но что?
Об этом он узнал буквально через несколько минут.
— Паша, ты здесь? — в окошко заглянула голова в чёрной маске с прорезями для глаз и рта. Голос был знакомым.
— Отойди подальше, ляг на пол лицом вниз, — велела голова.
Как только Павел выполнил требование, раздался мощный взрыв. Едва рассеялась пыль, Павлика подхватили под руки, повели к машине и привезли домой.
Только тогда он понял, что зашёл уже слишком далеко. Что даже мёртвая, Жанна не даёт ему спокойно жить. Отец чуть ли не плакал и умолял его больше никуда не ездить без охраны.
Павел обещал и собирался выполнить обещание. После этого похищения он словно бы очнулся от долгой спячки. Он понял, что с Жанной или без неё, жизнь продолжается. Она умерла — но он-то жив! И должен жить дальше, уже своей жизнью, а не её. Он никогда не сможет узнать, кто же убил её. Следствие, которому неофициально дали ход, зашло в тупик. И Шахид, хоть и мразь, но, похоже, сказал правду. Он не убивал племянницу. Значит, надо всё забыть, и просто привыкнуть к мысли, что Жанна погибла не своей смертью.
А потом Мила предложила съездить в Европу, и он согласился на Париж, любимый город.
— Вот, пожалуйста, — художник протянул им лист ватмана.
Мила на рисунке получилась особенно хорошо, свежо. Её глаза сияли, она улыбалась, и этот локон, небрежно упавший на лицо…
Павел повернулся к девушке. Она утверждает, что любит его. Чего же он медлит?
— Не хочу больше тебя мучить, — произнёс он и постарался улыбнуться. — Думаю, что нам стоит пожениться. Как ты считаешь?
Мила широко распахнула глаза и даже заскулила от радости. Она бросилась на шею Павлу и он закружил её по мокрому серому асфальту, едва присыпанному снегом.
Он изо всех сил старался почувствовать подъём сил, радость или приятное возбуждение от своего поступка, но, как ни силился, не смог этого сделать.
Резник зевнул и, пошатываясь, направился в спальню. Жена уже давно легла, а он всё не мог прийти в себя от радости. Правильно говорят, что жизнь — полосатая. Чёрная полоса сменяется белой, и наоборот. Конечно, было бы лучше, если бы жизнь состояла из разноцветных полос, как радуга, но здесь мы, увы, не властны.
После долгой и тяжёлой чёрной полосы в жизни Резника наконец — то настала белая. Всё так замечательно: во-первых, Павел вернулся домой живым и здоровым. Не понадобилось даже отдавать азербайджанскому вымогателю нефтяную скважину. Конечно, Анатолий Максимович отдал бы её без слов, за сына, но он очень переживал, что после подписания документов и передачи акций Шахид убьёт Павла.
Тьфу-тьфу, это всё в прошлом. Теперь Павлик будет более осмотрителен. У них состоялся серьёзный разговор, и сын обещал без охраны и носа на улицу не казать. И ещё обещал забыть свою Жанну, которая принесла ему столько горя и страданий.
Вчера из Парижа позвонила Мила и рассказала, захлёбываясь радостью, что Павлик сделал ей предложение. Любовь Андреевна, которой она всё это рассказывала, была просто счастлива. Она давно хотела этой свадьбы. Вообще-то Резнику Мила не очень нравилась. Было что-то неприятное в этой девушке. Уж слишком она была шустрой и пронырливой. Но всё-же это лучше, чем если бы Павел продолжал страдать по погибшей подруге.
И самое главное: вчера наконец в предвыборном штабе был произведён подсчёт голосов. Ковалёв победил! Ценой незначительного отрыва от других претендентов на депутатское кресло, но всё же победил!
Сегодня они шумно отмечали успех новоиспечённого депутата, шампанское лилось рекой, гостей было предостаточно. Последние гости только час назад покинули гостеприимный дом Резника, а сам виновник торжества мирно храпит в одной из комнат для гостей.
На радостях, что всё так отлично вышло, Резник разрешил Насте остаться в доме. Она плакала и просила прощения, говорила, что ни за что не предала бы его. И что в компьютер не лазила… И, если её кто и использовал, то она об этом ничего не знала.
Резник, безусловно, не верил племяннице жены. Но она помогла спасти Павла, и жена так просила, чтобы Настенька осталась… Конечно, теперь он принял все меры к тому, чтобы информация, которая хранится в ноутбуке, была запаролена. И сам ноутбук находился под замком в кабинете, а ключ от кабинета — от нового замка, хранился у самого Резника, и был всегда при нём. К тому же, как говорят, в одну и ту же воронку снаряд не попадает. Настенька, едва избежавшая печальной участи позорного возвращения домой, на Украину, не посмеет даже приблизиться к его кабинету.
Заодно Резник поменял мобильный телефон и поставил в него маленькое противоподслушивающее устройство. Подстраховался, словом.
К тому же теперь, после того, как Ковалёв стал-таки депутатом, у него появилось гораздо больше шансов воздействовать на азербайджанскую группировку, которая уже давно не даёт ему покоя. Так что с Нового года этот Шахид крепко пожалеет, что ввязался в войну с ним, главой «Терра — нефть».
В принципе, Резник и так мог бы задавить эту азербайджанскую вошь, но он не любил силовых методов и старался не привлекать к своей особе пристального внимания, особенно теперь. Когда государство вменило в свою обязанность наблюдать за корпорацией с целью не допустить слияния двух нефтяных холдингов. К тому же Анатолий Максимович думал, что Шахиду скоро надоест играть в войнушки, и он отвлечётся на другой объект, поняв, что здесь ему ловить нечего. Но тот оказался упорный до дури. Именно поэтому Резник и изменил своё решение не высовываться и не ввязываться в войну с ним. Теперь он начнёт действовать — посредством своего друга, ставшего депутатом. Резник, перепивший в этот вечер шампанского, даже пустился в пляс, но выдохся на полдороге к спальне.
Ирина задумчиво смотрела на камни. В последнее время у неё был особенно большой наплыв клиентов. Самое странное, что, не имея дизайнерского образования и даже толком не умея рисовать, она спокойно могла набросать эскиз украшения, и клиент практически всегда оставался доволен.
Она очень быстро понимала, какой именно камень требуется определённому человеку. Любому человеку, кроме себя.
Почему-то для себя она не могла выбрать камень, как ни старалась. Когда она прикидывала, из чего делать украшение, допустим, для женщины или амулет для ребёнка, то она первым делом прислушивалась к своей интуиции, и давала волю чувствам. Ассоциации, неуловимые образы, вот что давало ей пищу для создания эскизов. Но себя она ассоциировать не могла ни с чем, вообще, когда думала о своих украшениях, её интуиция молчала, так же, как и сердце. Она перебрала много камней и минералов, в её руках побывали алмазы и рубины, изумруды и сапфиры. Почему же для себя она так и не смогла подобрать оберег — амулет? Неужели оттого, что её нынешняя жизнь вступила в противоречие с прошлой, той, которая была до амнезии? Неужели она нынешняя и она годовалой давности настолько отличаются друг от друга? Правда, было это малахитовое кольцо, но Ира всего лишь придумала его дизайн, а это вовсе не означало, что оно является оберегом!
После того, что Ирина узнала о себе той, другой, она изменилась. Тревога и непонятная ностальгия стали её постоянными спутниками. Ире очень хотелось узнать абсолютно всё о себе. Она мечтала встретить старых подруг, которые могли бы ей рассказать много интересного. Парня, которого звали Павел, и у которого её отбил Саша. Она хотела поговорить с родителями, которым за много месяцев даже не позвонила. Они тоже звонили редко, и в основном, когда её не было дома. Саша рассказывал ей об их жизни и передавал привет от них.
Она погладила себя по животу, призывая успокоиться не в меру расшалившегося малыша, и приняла решение. Пора бы ей уже собраться с силами и узнать всю правду. Поговорить с мамой и папой, и съездить в город своего детства. Конечно, Саша говорил, что это опасно, что её разыскивают. Но они уже давно уехали сюда, поэтому за сроком давности никто на неё не покусится, тем более что ей скоро рожать.
Ира открыла свою сумочку, достала оттуда записную книжку и нашла номер телефона родителей.
Его она тайком списала из блокнота Саши, сама не зная, зачем это делает. В конце концов, она всегда могла попросить его набрать номер, или спросить телефон у мужа. Тем не менее, она это сделала, и сейчас это пригодилось.
Ира, помедлив, набрала код города, и номер, и стала ждать вызова. Пошли гудки. Трубку взял отец.
— Привет, — сказала Ира. Слова застряли у неё в горле.
— Здравствуйте, — откликнулся он. — А кто это?
— Это я, Ирина…
— Ирина? Какая? — удивился мужчина.
В тот же момент трубку у него выхватила мать и запричитала:
— Ирочка, родная, наконец — то! Я уж думала, что ты никогда нас не вспомнишь!
— Я не вспомнила, — прошептала она, жалея, что позвонила. — Знаешь, я хотела бы узнать о своей прошлой жизни…
Мать выдержала паузу. А потом неуверенно спросила:
— А разве тебе… Саша не рассказал?
— Он не хочет меня травмировать. Но, мама, — это слово ей далось крайне тяжело, — мама, я хочу знать всё.
— Знаешь, Ирочка, — заторопилась мать, — с этими вопросами ты лучше обращайся к Саше. Он общался с врачом, и он более умный, чем мы с отцом. Я тоже боюсь тебе навредить, поэтому лучше слушайся мужа. Он тебе плохого не посоветует!
— Да при чём тут его советы, — взорвалась Ирина.
В последнее время приступы агрессии настигали её очень часто. В такие моменты ей хотелось крушить всё подряд, кричать, ругаться, и говорить мужу гадости. Почему мужу — потому что, кроме него, она ни с кем не общалась, если не считать заказчиков. Но на тех особо не поругаешься, к тому же они ни в чём не виноваты.
— Я хочу, чтобы вы с папой мне всё рассказали, вашу версию моей жизни, понятно? — крикнула она.
— Но, Ирочка, — залепетала мать, — я не знаю…
И вдруг кто-то там, в доме её родителей, крикнул:
— Ма, дай поесть!
Ира опешила. Она и не знала, что у неё есть брат.
— Кто это? — изумилась она. — Кто называет тебя мамой?
В трубке послышался шорох, а потом сдавленный, изменённый голос матери вымученно произнёс:
— Вот видишь, Ирочка, у тебя уже галлюцинации. У нас только ты одна, единственная дочь!
— Но ведь кто-то только что сказал: «Мама, дай поесть!» — настаивала Ира. — Что вы все от меня скрываете? И почему папа меня не узнал, спросил, какая Ирина?
— Он просто… просто выпил, — буркнула мать. — Доченька, давай поговорим позже, мне надо… мне надо уходить. Целую тебя! Я позвоню.
Трубка запищала.
Ира снова набрала номер. К телефону никто не подходил. Она упорно набирала уже заученные наизусть цифры, но теперь там было занято.
Ира в сердцах бросила трубку на рычаг. Что происходит? Почему отец её не узнал? Если он был пьян, то почему тогда он не путался в словах, и интонация у него была, как у совершенно трезвого? Во всяком случае, у Иры создалось впечатление, что он был трезв. И что это за история с её братом? Судя по голосу, тот принадлежал юноше лет пятнадцати — шестнадцати, этакий ломкий басок.
Что ещё они от неё скрывают? И почему?
Она так разнервничалась, что вдруг ощутила жуткую боль в животе. Он словно сжимался, сокращался, и возвращался в обратное положение. Ира откинулась на спинку стула, и задышала так, как учили на курсах, но это не помогло. Дикая боль вновь пронзила её. Стараясь не потерять сознание, она вновь схватила телефонную трубку и набрала «03».
Шахид озабоченно поглядывал в окно. После этого случая с неудавшимся похищением сына олигарха, он всё время опасался за свою жизнь. И в самом деле, что-то он заигрался. Думал, что шуточки всё, решил, что эта скважина достанется ему так легко, играючи. Не тут-то было. Он понял, насколько всё серьёзно, когда обнаружил трупы четырёх своих людей, охраняющих дом и Павла. Дверь была взорвана, и, конечно же, мальчишка исчез. Его спас спецназ или кто там ещё, кого вызвал Резник.
Только увидев трупы, Шахид сообразил, что эта печальная участь ждёт его в будущем. На кого он поднял хвост? Что вообще ему в голову стукнуло, что он был так безрассуден? Ему просто повезло, что Резник не стёр его в порошок при первой же возможности! А теперь нефтяному магнату ничего не стоит «заказать» его. Люди такого полёта не прощают покушений на жизнь или свободу своих близких.
В тот же день Шахид съехал на съёмную квартиру, и не выезжал в офис, который тоже решил сменить. Пусть всё утрясётся, устаканится, как говорят русские.
Он прошёл на кухню и налил себе кофе. Чай, который считается традиционным азербайджанским напитком, он терпеть не мог. Вот Малик, тот да, был приверженцем старых традиций. А Шахид предпочитает другой стиль во всём — в одежде, в интерьере, да вообще другой стиль жизни! Он и в мечеть — то ходит только потому, что так положено. А на самом деле он столько лет живёт в России, что забывает, что азербайджанец! Но очень скоро ему об этом напомнят! Где бы он ни появился, он чувствует на себе косые взгляды. Люди боятся. Вчера прогремел очередной взрыв — в самом центре Москвы, напротив Кремля, у гостиницы «Националь». Смертница подорвала на себе около 5 кг тротила. И где только их берут, этих террористок? Молодые девчонки, погибают сами и забирают с собой ещё нескольких человек. Вот и в этот раз погибли пять человек, а ранены семь.
Шахиду такие акты совсем не нравились. Во-первых, он живёт в Москве уже давно, и чувствует себя русским. Во-вторых, из-за этих исламистов на весь мусульманский мир смотрят косо, с ненавистью. Он сам постоянно ловит на себе такие взгляды, а это опасно. Это создаёт определённую угрозу для его жизни, так же, впрочем, как и сам теракт. Он отставил чашку с остывшим кофе в сторону.