Он ей небезразличен? Знающий и опытный майор Ультина Фрейер испытывает к нему нежные чувства?
– Конечно, – медленно отозвался он, ерзая на стуле. Затем встал и положил на сиденье свою папку.
– Вы из тех школ и мест, где я когда-то твердо решила стать лучше, чем… – она остановилась. – В моих словах нет смысла, да это и неважно, верно?
Тристин согласно наклонил голову.
– Тристин, я не сторонник любви перед боем. Мне не нравится выражение: «Давай займемся любовью, завтра мы можем умереть, а нынче будем веселиться». – Она стиснула кулаки.
– Это трудно. Очень трудно. Но я… но вы можете…
Тристин подался вперед и обвил ее талию, а ее руки охватили его шею. Они молча обнимали друг друга, прижимаясь все плотней. Затем она отступила на полшага, не разрывая объятий.
– Не знаю, что случится. Не могу ничего тебе обещать. И не буду. Но я не могу просто расстаться с тобой без… чтобы ты как-то… не дав тебе знать, что я… наши дела не такие, какими кажутся. Я не могла бы снова… – она запнулась. – Я не могу ничего обещать, но я… Ты понимаешь?
Тристин через силу улыбнулся.
– Вероятно, не все. Думаю, ты чувствовала что-то такое, что и я.
– А что ты чувствовал? – Она казалась удивленной.
– Когда я лежал в постели в медцентре и услышал от офицера что ты остановила все мини-танки, и даже заранее определила, что у ревяк будут танки и догадалась, как с ними справиться, то подумал, какая же ты умница и какой я болван. И что мне просто-напросто повезло, когда я сумел остановить танки. Вот что я почувствовал – восхищение твоими способностями. А когда ты объясняла насчет эндшпиля на Бете, ты, вероятно, спасла мою шкуру. Во всяком случае, я чувствовал восхищение и благодарность.
Ультина небрежно рассмеялась.
– Мне хотелось отлупить тебя, когда ты так по-дурацки вякнул о том, что уже потренировался час на беговой дорожке при высоком «же». Ты выглядел таким… таким англо… таким невозмутимым…
– Я вспотел и устал, а ты вошла такая чистенькая и аккуратненькая, – возразил Тристин.
– Чистенькая? – она фыркнула.
– Чистенькая, – повторил он.
– Мы можем начать все сначала, но… – ее руки опять обвили его шею, и она договорила: – Это уже в прошлом.
Он притянул ее к себе. Она прижалась грудью, но через минуту или две, пролетевших как мгновение, положила руки ему на плечи и негрубо, но настойчиво отстранилась, разорвав объятия.
– Глупо. И нет. Но я сказала тебе. – Она пытливо заглянула ему в глаза: не обиделся? Только не обижайся…
– Ты, так сказать, не сторонница любви перед боем, – повторил он ее слова.
Она кивнула и закрыла глаза.
– Глупо. Я майор и командую судном. Но кое-что не меняется. Я – женщина.
– Хотел бы я узнать раньше, что небезразличен тебе.
– Ты и теперь не узнал бы. Но ваша техник спросила Гейлира, не поможет ли он сделать тебе прощальный подарок. От Гейлира я случайно услышала, что тебя отзывают, и никто не знает, куда. – Она замолчала, и серые глаза ее засияли от непролитых слез. – Хотела бы я, чтобы у нас было больше времени. Хотела бы я иметь больше времени.
– Задний ум – никчемный садовник, как всегда говорил мой отец. – Он вновь обнимал ее, более бережно, чем раньше. Затем его левая рука погладила ее короткие темные волосы, а правая легла на грудь. – Я не знал, как выразить чувства, и рад, что ты поняла… И неважно все это насчет любви перед боем, потому что… – он умолк и проглотил комок. – Знаешь, я, правду сказать, думаю, не прокололся ли где.
– Недобрая шутка, – она встревожилась.
– А что еще могло стрястись?
– Больше, чем ты знаешь.
Опять долго-долго они просто прижимались друг к другу. Позднее, сказав много новых слов и ни разу не упомянув любовь, они стали целоваться. Но когда он расстегнул форменные пуговицы и обнажил ее грудь, Ультина вырвалась и принялась застегиваться.
– Долг, треклятый долг призывает.
– Как всегда. – Тристин тоже уловил предупреждение по имплантату.
– Береги себя, Тристин.
– Я? Ты еще здесь, на передовой. Ты береги себя.
Последнее скорое объятие и долгий-долгий поцелуй, и оба поправили свою одежду: он – комбинезон, она – повседневную форму. Ультина проводила Тристина до шканцев.
– Вот ваши вещи, мистер Десолл, – напомнил дежурный техник, когда Тристин уже стоял у выхода. Глаза техника были серьезными и задумчивыми, когда она добавила:
– Нам вас будет не хватать. Удачи.
– Спасибо. – Его улыбка предназначалась обеим: технику и капитану. Улыбка, которой ответила Ультина, была полна нежности, почти интимной, но все-таки сдержанной. Только теперь он начал понимать, что теряет.
Торопясь к челночному шлюзу, чтобы лететь на станцию Мары, Тристин бросил последний взгляд через плечо. Еще один шлюз, и только. Еще одна закрытая дверь. Он стиснул зубы и двинулся в сторону перехода на другой уровень. Мешки оттягивали его руки. Почему он раньше не заметил ее чувств? Почему она вела себя подчеркнуто независимо? Неужели не могла хотя бы намекнуть? Он остановил себя. А это что-нибудь изменило бы? Служба расставляет людей, даже не спрашивая их согласия. Целесообразно, рационально и… бездушно. Тебя – туда, ее – сюда, словно фигурки на шахматной доске. Ну, хотя бы… хотя бы, он узнал, что она не просто умна, она женщина. В другой раз…
Он поперхнулся. А будет ли другой раз? Или однажды он, просматривая подбор данных, наткнется на короткое сообщение об исчезновении корабля Коалиции «Мисима»? Он попытался отогнать эту мысль. Они обязательно встретятся. Неужели нет? Неужели люди, которые ему дороги, так и будут исчезать без следа? Как пропала Салья… У нее тоже был какой-то майор…
Он крепко сжал губы и зашагал дальше. Челнок его ждать не станет.
Глава 47
– Конечно, – медленно отозвался он, ерзая на стуле. Затем встал и положил на сиденье свою папку.
– Вы из тех школ и мест, где я когда-то твердо решила стать лучше, чем… – она остановилась. – В моих словах нет смысла, да это и неважно, верно?
Тристин согласно наклонил голову.
– Тристин, я не сторонник любви перед боем. Мне не нравится выражение: «Давай займемся любовью, завтра мы можем умереть, а нынче будем веселиться». – Она стиснула кулаки.
– Это трудно. Очень трудно. Но я… но вы можете…
Тристин подался вперед и обвил ее талию, а ее руки охватили его шею. Они молча обнимали друг друга, прижимаясь все плотней. Затем она отступила на полшага, не разрывая объятий.
– Не знаю, что случится. Не могу ничего тебе обещать. И не буду. Но я не могу просто расстаться с тобой без… чтобы ты как-то… не дав тебе знать, что я… наши дела не такие, какими кажутся. Я не могла бы снова… – она запнулась. – Я не могу ничего обещать, но я… Ты понимаешь?
Тристин через силу улыбнулся.
– Вероятно, не все. Думаю, ты чувствовала что-то такое, что и я.
– А что ты чувствовал? – Она казалась удивленной.
– Когда я лежал в постели в медцентре и услышал от офицера что ты остановила все мини-танки, и даже заранее определила, что у ревяк будут танки и догадалась, как с ними справиться, то подумал, какая же ты умница и какой я болван. И что мне просто-напросто повезло, когда я сумел остановить танки. Вот что я почувствовал – восхищение твоими способностями. А когда ты объясняла насчет эндшпиля на Бете, ты, вероятно, спасла мою шкуру. Во всяком случае, я чувствовал восхищение и благодарность.
Ультина небрежно рассмеялась.
– Мне хотелось отлупить тебя, когда ты так по-дурацки вякнул о том, что уже потренировался час на беговой дорожке при высоком «же». Ты выглядел таким… таким англо… таким невозмутимым…
– Я вспотел и устал, а ты вошла такая чистенькая и аккуратненькая, – возразил Тристин.
– Чистенькая? – она фыркнула.
– Чистенькая, – повторил он.
– Мы можем начать все сначала, но… – ее руки опять обвили его шею, и она договорила: – Это уже в прошлом.
Он притянул ее к себе. Она прижалась грудью, но через минуту или две, пролетевших как мгновение, положила руки ему на плечи и негрубо, но настойчиво отстранилась, разорвав объятия.
– Глупо. И нет. Но я сказала тебе. – Она пытливо заглянула ему в глаза: не обиделся? Только не обижайся…
– Ты, так сказать, не сторонница любви перед боем, – повторил он ее слова.
Она кивнула и закрыла глаза.
– Глупо. Я майор и командую судном. Но кое-что не меняется. Я – женщина.
– Хотел бы я узнать раньше, что небезразличен тебе.
– Ты и теперь не узнал бы. Но ваша техник спросила Гейлира, не поможет ли он сделать тебе прощальный подарок. От Гейлира я случайно услышала, что тебя отзывают, и никто не знает, куда. – Она замолчала, и серые глаза ее засияли от непролитых слез. – Хотела бы я, чтобы у нас было больше времени. Хотела бы я иметь больше времени.
– Задний ум – никчемный садовник, как всегда говорил мой отец. – Он вновь обнимал ее, более бережно, чем раньше. Затем его левая рука погладила ее короткие темные волосы, а правая легла на грудь. – Я не знал, как выразить чувства, и рад, что ты поняла… И неважно все это насчет любви перед боем, потому что… – он умолк и проглотил комок. – Знаешь, я, правду сказать, думаю, не прокололся ли где.
– Недобрая шутка, – она встревожилась.
– А что еще могло стрястись?
– Больше, чем ты знаешь.
Опять долго-долго они просто прижимались друг к другу. Позднее, сказав много новых слов и ни разу не упомянув любовь, они стали целоваться. Но когда он расстегнул форменные пуговицы и обнажил ее грудь, Ультина вырвалась и принялась застегиваться.
– Долг, треклятый долг призывает.
– Как всегда. – Тристин тоже уловил предупреждение по имплантату.
– Береги себя, Тристин.
– Я? Ты еще здесь, на передовой. Ты береги себя.
Последнее скорое объятие и долгий-долгий поцелуй, и оба поправили свою одежду: он – комбинезон, она – повседневную форму. Ультина проводила Тристина до шканцев.
– Вот ваши вещи, мистер Десолл, – напомнил дежурный техник, когда Тристин уже стоял у выхода. Глаза техника были серьезными и задумчивыми, когда она добавила:
– Нам вас будет не хватать. Удачи.
– Спасибо. – Его улыбка предназначалась обеим: технику и капитану. Улыбка, которой ответила Ультина, была полна нежности, почти интимной, но все-таки сдержанной. Только теперь он начал понимать, что теряет.
Торопясь к челночному шлюзу, чтобы лететь на станцию Мары, Тристин бросил последний взгляд через плечо. Еще один шлюз, и только. Еще одна закрытая дверь. Он стиснул зубы и двинулся в сторону перехода на другой уровень. Мешки оттягивали его руки. Почему он раньше не заметил ее чувств? Почему она вела себя подчеркнуто независимо? Неужели не могла хотя бы намекнуть? Он остановил себя. А это что-нибудь изменило бы? Служба расставляет людей, даже не спрашивая их согласия. Целесообразно, рационально и… бездушно. Тебя – туда, ее – сюда, словно фигурки на шахматной доске. Ну, хотя бы… хотя бы, он узнал, что она не просто умна, она женщина. В другой раз…
Он поперхнулся. А будет ли другой раз? Или однажды он, просматривая подбор данных, наткнется на короткое сообщение об исчезновении корабля Коалиции «Мисима»? Он попытался отогнать эту мысль. Они обязательно встретятся. Неужели нет? Неужели люди, которые ему дороги, так и будут исчезать без следа? Как пропала Салья… У нее тоже был какой-то майор…
Он крепко сжал губы и зашагал дальше. Челнок его ждать не станет.
Глава 47
Бросив торопливый взгляд на подземный порт, Тристин сунул новую личную карточку в прорезь считывателя и прошел через турникет. Людей на платформе собралось немного. Школьники, рабочие, несколько офицеров Службы, все они неторопливо заполняли капсулу трубочелнока. Имплантат сообщил ему стандартное космическое время Коалиции и тут же – местное. Вот-вот начнется рассвет, прикинул Десолл. Год и сутки ни на одной из планет, освоенных Эколого-Технократической Коалицией, не совпадали со стандартными, принятыми в память о древней Земле. Погрешности перехода добавляли путаницы в календари, но Тристин был опытным межзвездным путешественником и научился без раздражения приспосабливаться к местным условиям.
К тому времени, когда трубочелнок, зашипев, остановился у станции Восточный Конец, наступило утро. Тристин поднял свой багаж и вслед за другими пассажирами вышел на покрытый серыми и зелеными плитками перрон. Газоразрядные трубки окрашивали помещение станции всеми оттенками желтого – от бледно-лимонного до темно-янтарного. В воздухе пахло теплым летним дождем. Тристин глубоко вздохнул, счастливый, что не чувствует запахов горячего пластика, аммиака, рециклированной воды и усталых людей в замкнутом пространстве отсеков… И тут же его нос учуял едкий запах пота. Тристин невольно приостановился, ожидая, пока пожилой майор не растворится в толпе.
Два юнца в школьной форме, похожей на военную, неприязненно взглянули на Десолла и быстро отвели взгляды. Седовласый мужчина с безупречной выправкой учтиво кивнул, и Тристин ответил на приветствие. На выходе Тристин сунул карточку в считыватель и подивился, заметив, что поездка стоит пять кредиток. Со времени последнего посещения Перльи цена проезда от порта до Восточного Конца увеличилась в два с половиной раза. Но при его жаловании не стоило обращать внимания на такие мелочи.
Накрапывал легкий дождик, и Тристин подставил ладони под невесомые капли, стоя на верхней площадке лестницы. Низкиетускло-серые облака плыли на восток, стирая пурпурные краски восхода. Он поспешил по дорожке мимо клумб с кедрами бонсаи, чтобы сесть на электропоезд. Как только он вошел, два темноволосых парнишки в более привычной Десоллу школьной форме демонстративно отвернулись, пока он проходил к свободному месту. Один ткнул сложенным зонтиком в пол. Тристину не потребовалось обострять слух, чтобы разобрать шепот.
– Ревяка в нашей форме.
– Не просто в вашей форме, юный господин. Я родился здесь, мой прапрадедушка тоже. И все мы служили.
Оба мальчика оцепенели, но ни один ничего не сказал.
– Ревяки отвергают людей, которые выглядят и думают не так, как они. Я всегда думал, что мы выше этого.
Ни один из двоих не обернулся и не произнес ни слова.
– Конечно, я не сомневаюсь, что вы лучше знаете, как нужно бороться с врагами. В конце концов, я всего-навсего отслужил срок, сражаясь с ними на Периметре, а затем еще один, истребляя тройды.
Электропоезд зашипел у следующей станции. Здесь в вагон, тщательно складывая зонтики, вошли две девочки. Они заняли места через проход от мальчиков. Девочка с темно-русыми волосами взглянула на Тристина и неуверенно улыбнулась. Тристин кивнул ей, меж тем как поезд отошел от платформы. Девочка с волосами цвета темного красного дерева поглядела искоса на мальчика, который постукивал зонтиком о пол. Стайка солнечников, почти птенцов, пролетела, снизившись, мимо окон поезда, пока тот тормозил у следующей станции. Вошли еще два мальчика. Один, долговязый, со светло-русыми волосами, застенчиво улыбнулся Тристину.
– Еще один, – прошептал мальчик перед Тристаном. Тристин улыбнулся долговязому, тот сел через проход от него позади двух девочек, а затем тихо произнес, ни к кому в особенности не обращаясь:
– Воистину поразительно, что некоторые молодые люди считают, будто малый рост и невеликий ум – это знак превосходства. Хотел бы я знать, что случилось с достоинством и учтивостью.
Оба юнца перед Тристином напряглись. Долговязый подмигнул пилоту, мол, как я их уел, а темно-русая девочка кивнула, пусть едва заметно. На следующей станции Тристину надо было выходить. Он вежливо кивнул юным расистам, прежде чем провести карточку через считыватель. Никто из них не ответил.
Как и на трубочелноке, плата за электропоезд более чем удвоилась. Тристин развел руками. Покидая электричку, он расслышал, как один из мальчиков шипит: «…все равно грязный ревяка…»
– Заткнись, Горен, – огрызнулся долговязый. – Не видел, сколько у него наград?
Тристин только хмыкнул. Награды здесь, собственно, ни при чем Но он не стал никому ничего объяснять, только покрепче ухватил свои мешки.
– Сэр? – Офицер Внутренней Службы двинулся в сторону Тристина под все усиливающимся дождем. Его глаза пробежали по голосимволам над жетоном с именем Тристина. – Они за истинные дела, майор? Шесть сражений с тройдами? Как пилоту?
Тристин кивнул.
– Ни разу еще не встречал никого, кто пережил бы шесть схваток. Я был техником на «Идзанаги».
– Вас сместили? Я был там, когда…
– Где?
– На «Уиллисе».
– После меня, майор. Это было пять стэнов назад.
– А, я тогда заправлял станцией Периметра. – Тристин стер влагу с лица. Берет не очень-то защищал, а о дождевике он не позаботился. На кораблях и орбитальных станциях дожди не льют. – Капитан провел корабль через девять встреч с тройдами.
– Должно быть, он был нечто.
– Он и теперь нечто. Его сделали субкомандиром.
– Приятно знать. Куда вас теперь?
Тристин пожал плечами и растерянно улыбнулся.
– Простите, мне не следовало спрашивать.
– Все в порядке.
Офицер Внутренней Службы помедлил.
– Будьте осторожны сэр. Кое-кто из молодежи нынче несколько одичал. – Он рассмеялся. – Уверен, с вами ничего плохого не случится.
– Я бы предпочел, чтобы не случилось, – признался Десолл.
– Вы домой?
Тристин кивнул.
– Мои живут тут рядом в Кедровых Садах.
– Вы из этих Десоллов?
– Я в отпуске для встречи с родными.
– Ну что же… смотрите в оба, майор. – Офицер Внутренней Службы опять кивнул Тристину, зашагавшему вверх по плавному склону.
Тристину еще не случалось видеть офицера Внутренней Службы близ дома, да еще и с шокером, неважно – в кобуре или без. Он пошел дальше, перехватывая мешки поудобней. Со временем они стали казаться тяжелыми. Дождь усиливался. Теперь вместо отдельных теплых капель низвергались потоки, пробивая себе путь через летнюю листву, нависающую над тропой, и иголки симметричных ветвей норфолкских сосен.
Парадные садовые ворота были заперты, небольшое переговорное устройство возвышалось над одним из каменных столбиков. Близ динамика виднелась кнопка. Тристин нажал ее.
– Привет, это Тристин… – Пришлось ждать. Несколько минут спустя раздался ответ:
– Да?
– Это Тристин.
– Тристин?
– Он самый. Ты знаешь своего сына? Майор. Меня повысили. Я тот, кто выстроил каменную оградку вокруг шалфея.
– Прости. Я выходил из кабинета. – Раздалось гудение. – Как следует запри ворота, когда войдешь.
– Закрою. – Тристин нахмурился, но, пройдя в ворота, запер их и проверил, не распахнутся ли, если посильней надавить. Их никогда не запирали, по крайней мере, он такого не помнил.
Бархатцы в нижнем саду хорошо разрослись, часть оградки клумбы недавно заменяли. На других участках, похоже, прибавилось новых цветов и пряностей, но сильный дождь мешал Тристину разглядеть все как следует. Элсин отворил дверь, и сын влетел внутрь, бухая сапогами. Спохватился и вернулся к порогу. Заметил лужи вокруг мешков, которые второпях бросил на пол.
– Ой, прости за беспорядок.
– Я рад тебя видеть, – Элсин шагнул вперед, и сын обнял его, внезапно обнаружив, что отец, всегда такой мускулистый, похудел и стал почти слаб.
– Ты здоров? – вырвалось у него.
Элсин робко улыбнулся.
– Настолько, насколько можно ожидать в мои годы и в эти непростые времена. Что творится!..
– Я заметил. Я встретил больше чем несколько неприязненных взглядов по пути домой. И даже наткнулся на офицера Внутренней Службы у подножия холма.
– Готов спорить, это был Юсаки. Он добрый малый.
– Он был дружелюбен, но… – Тристин огляделся. – А мама?
– Она… Ее нет.
– Не слишком ли рано она ушла? – Тристин не понял, что речь идет не об уходе на работу.
– Давай-ка выпьем чайку. Я как раз заварил. Я не сплю допоздна эти дни, Тристин. – Элсин поглядел на мешки на полу. – Оставь их пока здесь. Они не повредят плитки. – И потащился на кухню. Тристин с упавшим сердцем последовал за отцом.
Элсин указал на один из стульев в углу, затем извлек из буфета посуду. Подняв чехол с чайника, он наполнил кружку и подхватил другую. Вручив первую сыну, подтянул к себе стул и упал на него. Тристин сидел напротив отца и ждал.
– Полагаю… Полагаю, я должен был послать тебе кое-какие сообщения. Но я не знал, дойдут ли они в нынешние времена, да и что бы ты мог сделать? Разве что принялся бы беспокоиться, а тебе это ни к чему, да еще и теперь. – Элсин поглядел на стол. – Когда я получил твое послание позавчера… не было способа дать тебе знать…
– Что случилось? Когда?
– Почти четыре месяца назад… прибыла погостить Квиэлла…
Тристин смутно помнил свою кузину Квиэллу тихой маленькой белокурой девчуркой, вечно уткнувшей нос в книги. Она любила старомодные бумажные книги в кабинете его отца.
– … они выбрались за покупками… тогда разразились первые беспорядки…
– Беспорядки?
– О, да. У нас было несколько случаев антиревячьих волнений. Прошел месяц со времени последних. Кое-кто из бесчинствующих юнцов заметил Квиэллу, ее светлые волосы. Она очень красивая, и при этом, как и прежде, робкая. – Элсин вздохнул. – Они опрокинули машину и пытались уволочь Квиэллу. Твоя мать взвела старые боевые рефлексы и подключила модуль боя без оружия. Она покалечила и убила нескольких юнцов и отгоняла их, пока не подоспели патрули Внутренней Службы. – Элсин помедлил и глотнул еще чаю. – Ее система не выдержала. Она умерла в ту же ночь.
– Имплантаты положено дезактивировать, – Тристин ощутил что готов расплакаться. Мамы больше нет. – Положено, чтобы…
– Мы их реактивировали около двух лет назад. Это нетяжело, если знать системы. Мы опасались чего-то в этом роде.
Сын опустил глаза, тупо рассматривая парок над чаем. После долгого молчания он спросил:
– А как Квиэлла?
– Благополучно. Навещает меня каждую неделю. Милое дитя. – Отец еще раз глубоко вздохнул. – И по-своему храброе. Не знаю, смог бы я на ее месте навещать дядю. Она мила. Мне от этого легче, я ей так и сказал. Боюсь, я эгоистичный старик.
Тристин встал и обошел вокруг стола. Он положил руки отцу на плечи.
– Нет, что ты. Прости меня, что я так лихо ворвался. Я же ничего не знал.
– Да ты и не мог.
Тристин сжал отцовские плечи, молча постоял, потом отошел к окну и долго разглядывал, как дождь падает в сад. Он боялся задать следующий вопрос, наполовину догадываясь об ответе. До рези в глазах он всматривался, как дождь льет на сосны, цветы и травы, как бьют по листьям тяжелые капли. Затем оглянулся на пустое место рядом с отцовским. Его мать… Она никогда много не говорила. Только о том, что нужно сделать. Он прочистил горло и стал опять глядеть на дождь. Хотелось ударить кого-нибудь. Что-нибудь. Но толку-то? В конце концов, как иронически сказал ему внутренний голос, не это ли делают все и каждый.
– Во что же превращаются люди? – пробормотал он.
– Что ты сказал? – спросил отец.
– Ничего. Я просто разговариваю сам с собой. – Он сглотнул новый комок и собрался с духом, прежде чем отвернуться от окна. Уж лучше все узнать сразу.
Элсин сделал маленький глоток из кружки, словно чего-то обреченно ждал.
– А Салья? Она была на Хелконье? – Тристин подошел к отцу.
– Ты знаешь о Хелконье?
– Только то, что было нападение. Никаких подробностей мне разузнать не удалось. Даже в главной администрации на орбитальной станции Мары мне ничего не сказали… О Салье.
– Мы тоже не могли ничего узнать. Пока не вернулся кузен майора Шинджи. Мы только и получили… потом, много позднее… формальное письмо и медали. И кое-какие деньги.
Тристин ждал. Элсин печально глядел в сторону окна, его глаза задержались на чем-то ином: не на окне, не на стене, не на дожде снаружи. Он затерялся в каком-то другом времени и месте.
– Салья всегда хотела строить, создавать. Когда она прилетала домой, мы много говорили о работе, о технических подробностях, о том, как она разрабатывает свои споры. – Он уставился в полупустую кружку. – Мне недостает ее. И Нинки.
– Ты знаешь, что случилось на Хелконье? – Тристин постарался говорить ровно и тихо.
– Не вполне. Кое-кто из них прыгнул в планетолеты, в атмосферные буксиры и вступил в бой. Именно это спасло станцию. Это и героическое поведение одного майора. Женщины. Она тоже погибла. И все остальные… Большинство, во всяком случае… Не знаю, села ли Салья в летательный аппарат. Не думаю, что узнаю когда-нибудь, да это и неважно. Знаю, что так поступил Шинджи. Некоторые… Кое-кого не нашли. Его не нашли. И ее.
Тристин снова прошел к окну. Тяжелый дождь продолжал низвергаться на сад, облака как будто стали темней. Элсин допил последний глоток из своей кружки, затем отодвинул стул и заковылял к чайнику.
– Здесь холодно. Давно мне не бывало так холодно. Тристин обернулся, следя за отцовской походкой, и заметил, что тот слегка шаркает, увидел, как еще сильней поредели и засеребрились отцовские волосы.
– Все изменилось.
– Такое случается… – Элсин опять поставил на плиту большой чайник.
– Беспорядки. Поверить не могу. Здесь? Что происходит?
Элсин вздохнул.
– То же, что и всегда. Люди ищут виновных. Наше наследие происходит от двух групп, которые всегда отрицали, что они часть проблемы. Ранние экологисты обвиняли индустриализацию в разрушении окружающей среды, а между тем не отказывались приобретать все новые товары и услуги, производимые индустрией. А предшественники парасинто всегда презирали чужестранцев и стремились их изолировать. Под давлением обстоятельств люди зачастую вынуждены возвращаться к своим корням. Они словно спускаются по лестнице цивилизации. А Коалиция находится под огромным давлением.
Тристин облизал губы. Он ощущал это давление.
– Цены растут и растут, трудно покупать новое оборудование, особенно электронейронное, сложную электронику или микротронику. Говорят о призыве с целью заполнить все места в Службе… – Слова Элсина мало-помалу затихли. – Хочешь еще чаю?
– Пожалуй, немного налей. – Тристин отвернулся от окна и от проливного дождя. Взял со стола свою кружку.
– Тебе теперь следует остерегаться, – продолжал отец. – И всегда ходить в форме… В Камбрии для тебя теперь не так безопасно, как прежде. Особенно вблизи молодых. Пожилые люди верят в сдерживание, но не молодежь. Она просто видит потери и не может понять, почему правительство ничего не делает.
Тристин кивнул.
– Форма ничего не значит для них. Я в этом уже убедился. – Он поднял кружку и держал ее, пока отец наливал ему горячий чай.
– Дела все хуже. Все политики ищут, на кого бы свалить неудачи, и валят на ревяк.: «Если бы не алчные Ревенанты…» – Отец фыркнул. – Ревяки таковы, какими были всегда. Они экспансионисты и авантюристы с высоким уровнем рождаемости. С ними все давно ясно. Мы просто не захотели заплатить нужную цену, остановив их раньше, и оказались удобной мишенью, так как пытались лишь сдерживать их, а не перенести войну в их пределы. Арджентяне начали бы с того, что разрушили бы Уистух, а нам мешает ужас перед полным разрушением.
Тристин осторожно отпил чаю, и все-таки обжег себе язык.
– Ни один политик не желает признать этот ужас, объяснить наше нежелание перенести к ним войну. Поэтому нарастает истерия. Демократические Капиталисты почти захватили ассамблею на выборах в этом месяце, и Фьюзели проталкивает решение о тотальном преобразовании промышленности на военный лад. Зеленые шуганули его, но они утрачивают свои позиции. Сомневаюсь, что новое правительство продержится еще три месяца. – Элсин вымыл под краном свою кружку, прежде чем опять наполнить ее. – Политика. Она ничего не решает, и никому не может помочь. – Он выглянул в сад, где по-прежнему шел дождь. – Ясней ясного, нет, не может.
– Нет, – сын стоял плечом к плечу с отцом, и они наблюдали за дождем и тучами. – Нет, может.
К тому времени, когда трубочелнок, зашипев, остановился у станции Восточный Конец, наступило утро. Тристин поднял свой багаж и вслед за другими пассажирами вышел на покрытый серыми и зелеными плитками перрон. Газоразрядные трубки окрашивали помещение станции всеми оттенками желтого – от бледно-лимонного до темно-янтарного. В воздухе пахло теплым летним дождем. Тристин глубоко вздохнул, счастливый, что не чувствует запахов горячего пластика, аммиака, рециклированной воды и усталых людей в замкнутом пространстве отсеков… И тут же его нос учуял едкий запах пота. Тристин невольно приостановился, ожидая, пока пожилой майор не растворится в толпе.
Два юнца в школьной форме, похожей на военную, неприязненно взглянули на Десолла и быстро отвели взгляды. Седовласый мужчина с безупречной выправкой учтиво кивнул, и Тристин ответил на приветствие. На выходе Тристин сунул карточку в считыватель и подивился, заметив, что поездка стоит пять кредиток. Со времени последнего посещения Перльи цена проезда от порта до Восточного Конца увеличилась в два с половиной раза. Но при его жаловании не стоило обращать внимания на такие мелочи.
Накрапывал легкий дождик, и Тристин подставил ладони под невесомые капли, стоя на верхней площадке лестницы. Низкиетускло-серые облака плыли на восток, стирая пурпурные краски восхода. Он поспешил по дорожке мимо клумб с кедрами бонсаи, чтобы сесть на электропоезд. Как только он вошел, два темноволосых парнишки в более привычной Десоллу школьной форме демонстративно отвернулись, пока он проходил к свободному месту. Один ткнул сложенным зонтиком в пол. Тристину не потребовалось обострять слух, чтобы разобрать шепот.
– Ревяка в нашей форме.
– Не просто в вашей форме, юный господин. Я родился здесь, мой прапрадедушка тоже. И все мы служили.
Оба мальчика оцепенели, но ни один ничего не сказал.
– Ревяки отвергают людей, которые выглядят и думают не так, как они. Я всегда думал, что мы выше этого.
Ни один из двоих не обернулся и не произнес ни слова.
– Конечно, я не сомневаюсь, что вы лучше знаете, как нужно бороться с врагами. В конце концов, я всего-навсего отслужил срок, сражаясь с ними на Периметре, а затем еще один, истребляя тройды.
Электропоезд зашипел у следующей станции. Здесь в вагон, тщательно складывая зонтики, вошли две девочки. Они заняли места через проход от мальчиков. Девочка с темно-русыми волосами взглянула на Тристина и неуверенно улыбнулась. Тристин кивнул ей, меж тем как поезд отошел от платформы. Девочка с волосами цвета темного красного дерева поглядела искоса на мальчика, который постукивал зонтиком о пол. Стайка солнечников, почти птенцов, пролетела, снизившись, мимо окон поезда, пока тот тормозил у следующей станции. Вошли еще два мальчика. Один, долговязый, со светло-русыми волосами, застенчиво улыбнулся Тристину.
– Еще один, – прошептал мальчик перед Тристаном. Тристин улыбнулся долговязому, тот сел через проход от него позади двух девочек, а затем тихо произнес, ни к кому в особенности не обращаясь:
– Воистину поразительно, что некоторые молодые люди считают, будто малый рост и невеликий ум – это знак превосходства. Хотел бы я знать, что случилось с достоинством и учтивостью.
Оба юнца перед Тристином напряглись. Долговязый подмигнул пилоту, мол, как я их уел, а темно-русая девочка кивнула, пусть едва заметно. На следующей станции Тристину надо было выходить. Он вежливо кивнул юным расистам, прежде чем провести карточку через считыватель. Никто из них не ответил.
Как и на трубочелноке, плата за электропоезд более чем удвоилась. Тристин развел руками. Покидая электричку, он расслышал, как один из мальчиков шипит: «…все равно грязный ревяка…»
– Заткнись, Горен, – огрызнулся долговязый. – Не видел, сколько у него наград?
Тристин только хмыкнул. Награды здесь, собственно, ни при чем Но он не стал никому ничего объяснять, только покрепче ухватил свои мешки.
– Сэр? – Офицер Внутренней Службы двинулся в сторону Тристина под все усиливающимся дождем. Его глаза пробежали по голосимволам над жетоном с именем Тристина. – Они за истинные дела, майор? Шесть сражений с тройдами? Как пилоту?
Тристин кивнул.
– Ни разу еще не встречал никого, кто пережил бы шесть схваток. Я был техником на «Идзанаги».
– Вас сместили? Я был там, когда…
– Где?
– На «Уиллисе».
– После меня, майор. Это было пять стэнов назад.
– А, я тогда заправлял станцией Периметра. – Тристин стер влагу с лица. Берет не очень-то защищал, а о дождевике он не позаботился. На кораблях и орбитальных станциях дожди не льют. – Капитан провел корабль через девять встреч с тройдами.
– Должно быть, он был нечто.
– Он и теперь нечто. Его сделали субкомандиром.
– Приятно знать. Куда вас теперь?
Тристин пожал плечами и растерянно улыбнулся.
– Простите, мне не следовало спрашивать.
– Все в порядке.
Офицер Внутренней Службы помедлил.
– Будьте осторожны сэр. Кое-кто из молодежи нынче несколько одичал. – Он рассмеялся. – Уверен, с вами ничего плохого не случится.
– Я бы предпочел, чтобы не случилось, – признался Десолл.
– Вы домой?
Тристин кивнул.
– Мои живут тут рядом в Кедровых Садах.
– Вы из этих Десоллов?
– Я в отпуске для встречи с родными.
– Ну что же… смотрите в оба, майор. – Офицер Внутренней Службы опять кивнул Тристину, зашагавшему вверх по плавному склону.
Тристину еще не случалось видеть офицера Внутренней Службы близ дома, да еще и с шокером, неважно – в кобуре или без. Он пошел дальше, перехватывая мешки поудобней. Со временем они стали казаться тяжелыми. Дождь усиливался. Теперь вместо отдельных теплых капель низвергались потоки, пробивая себе путь через летнюю листву, нависающую над тропой, и иголки симметричных ветвей норфолкских сосен.
Парадные садовые ворота были заперты, небольшое переговорное устройство возвышалось над одним из каменных столбиков. Близ динамика виднелась кнопка. Тристин нажал ее.
– Привет, это Тристин… – Пришлось ждать. Несколько минут спустя раздался ответ:
– Да?
– Это Тристин.
– Тристин?
– Он самый. Ты знаешь своего сына? Майор. Меня повысили. Я тот, кто выстроил каменную оградку вокруг шалфея.
– Прости. Я выходил из кабинета. – Раздалось гудение. – Как следует запри ворота, когда войдешь.
– Закрою. – Тристин нахмурился, но, пройдя в ворота, запер их и проверил, не распахнутся ли, если посильней надавить. Их никогда не запирали, по крайней мере, он такого не помнил.
Бархатцы в нижнем саду хорошо разрослись, часть оградки клумбы недавно заменяли. На других участках, похоже, прибавилось новых цветов и пряностей, но сильный дождь мешал Тристину разглядеть все как следует. Элсин отворил дверь, и сын влетел внутрь, бухая сапогами. Спохватился и вернулся к порогу. Заметил лужи вокруг мешков, которые второпях бросил на пол.
– Ой, прости за беспорядок.
– Я рад тебя видеть, – Элсин шагнул вперед, и сын обнял его, внезапно обнаружив, что отец, всегда такой мускулистый, похудел и стал почти слаб.
– Ты здоров? – вырвалось у него.
Элсин робко улыбнулся.
– Настолько, насколько можно ожидать в мои годы и в эти непростые времена. Что творится!..
– Я заметил. Я встретил больше чем несколько неприязненных взглядов по пути домой. И даже наткнулся на офицера Внутренней Службы у подножия холма.
– Готов спорить, это был Юсаки. Он добрый малый.
– Он был дружелюбен, но… – Тристин огляделся. – А мама?
– Она… Ее нет.
– Не слишком ли рано она ушла? – Тристин не понял, что речь идет не об уходе на работу.
– Давай-ка выпьем чайку. Я как раз заварил. Я не сплю допоздна эти дни, Тристин. – Элсин поглядел на мешки на полу. – Оставь их пока здесь. Они не повредят плитки. – И потащился на кухню. Тристин с упавшим сердцем последовал за отцом.
Элсин указал на один из стульев в углу, затем извлек из буфета посуду. Подняв чехол с чайника, он наполнил кружку и подхватил другую. Вручив первую сыну, подтянул к себе стул и упал на него. Тристин сидел напротив отца и ждал.
– Полагаю… Полагаю, я должен был послать тебе кое-какие сообщения. Но я не знал, дойдут ли они в нынешние времена, да и что бы ты мог сделать? Разве что принялся бы беспокоиться, а тебе это ни к чему, да еще и теперь. – Элсин поглядел на стол. – Когда я получил твое послание позавчера… не было способа дать тебе знать…
– Что случилось? Когда?
– Почти четыре месяца назад… прибыла погостить Квиэлла…
Тристин смутно помнил свою кузину Квиэллу тихой маленькой белокурой девчуркой, вечно уткнувшей нос в книги. Она любила старомодные бумажные книги в кабинете его отца.
– … они выбрались за покупками… тогда разразились первые беспорядки…
– Беспорядки?
– О, да. У нас было несколько случаев антиревячьих волнений. Прошел месяц со времени последних. Кое-кто из бесчинствующих юнцов заметил Квиэллу, ее светлые волосы. Она очень красивая, и при этом, как и прежде, робкая. – Элсин вздохнул. – Они опрокинули машину и пытались уволочь Квиэллу. Твоя мать взвела старые боевые рефлексы и подключила модуль боя без оружия. Она покалечила и убила нескольких юнцов и отгоняла их, пока не подоспели патрули Внутренней Службы. – Элсин помедлил и глотнул еще чаю. – Ее система не выдержала. Она умерла в ту же ночь.
– Имплантаты положено дезактивировать, – Тристин ощутил что готов расплакаться. Мамы больше нет. – Положено, чтобы…
– Мы их реактивировали около двух лет назад. Это нетяжело, если знать системы. Мы опасались чего-то в этом роде.
Сын опустил глаза, тупо рассматривая парок над чаем. После долгого молчания он спросил:
– А как Квиэлла?
– Благополучно. Навещает меня каждую неделю. Милое дитя. – Отец еще раз глубоко вздохнул. – И по-своему храброе. Не знаю, смог бы я на ее месте навещать дядю. Она мила. Мне от этого легче, я ей так и сказал. Боюсь, я эгоистичный старик.
Тристин встал и обошел вокруг стола. Он положил руки отцу на плечи.
– Нет, что ты. Прости меня, что я так лихо ворвался. Я же ничего не знал.
– Да ты и не мог.
Тристин сжал отцовские плечи, молча постоял, потом отошел к окну и долго разглядывал, как дождь падает в сад. Он боялся задать следующий вопрос, наполовину догадываясь об ответе. До рези в глазах он всматривался, как дождь льет на сосны, цветы и травы, как бьют по листьям тяжелые капли. Затем оглянулся на пустое место рядом с отцовским. Его мать… Она никогда много не говорила. Только о том, что нужно сделать. Он прочистил горло и стал опять глядеть на дождь. Хотелось ударить кого-нибудь. Что-нибудь. Но толку-то? В конце концов, как иронически сказал ему внутренний голос, не это ли делают все и каждый.
– Во что же превращаются люди? – пробормотал он.
– Что ты сказал? – спросил отец.
– Ничего. Я просто разговариваю сам с собой. – Он сглотнул новый комок и собрался с духом, прежде чем отвернуться от окна. Уж лучше все узнать сразу.
Элсин сделал маленький глоток из кружки, словно чего-то обреченно ждал.
– А Салья? Она была на Хелконье? – Тристин подошел к отцу.
– Ты знаешь о Хелконье?
– Только то, что было нападение. Никаких подробностей мне разузнать не удалось. Даже в главной администрации на орбитальной станции Мары мне ничего не сказали… О Салье.
– Мы тоже не могли ничего узнать. Пока не вернулся кузен майора Шинджи. Мы только и получили… потом, много позднее… формальное письмо и медали. И кое-какие деньги.
Тристин ждал. Элсин печально глядел в сторону окна, его глаза задержались на чем-то ином: не на окне, не на стене, не на дожде снаружи. Он затерялся в каком-то другом времени и месте.
– Салья всегда хотела строить, создавать. Когда она прилетала домой, мы много говорили о работе, о технических подробностях, о том, как она разрабатывает свои споры. – Он уставился в полупустую кружку. – Мне недостает ее. И Нинки.
– Ты знаешь, что случилось на Хелконье? – Тристин постарался говорить ровно и тихо.
– Не вполне. Кое-кто из них прыгнул в планетолеты, в атмосферные буксиры и вступил в бой. Именно это спасло станцию. Это и героическое поведение одного майора. Женщины. Она тоже погибла. И все остальные… Большинство, во всяком случае… Не знаю, села ли Салья в летательный аппарат. Не думаю, что узнаю когда-нибудь, да это и неважно. Знаю, что так поступил Шинджи. Некоторые… Кое-кого не нашли. Его не нашли. И ее.
Тристин снова прошел к окну. Тяжелый дождь продолжал низвергаться на сад, облака как будто стали темней. Элсин допил последний глоток из своей кружки, затем отодвинул стул и заковылял к чайнику.
– Здесь холодно. Давно мне не бывало так холодно. Тристин обернулся, следя за отцовской походкой, и заметил, что тот слегка шаркает, увидел, как еще сильней поредели и засеребрились отцовские волосы.
– Все изменилось.
– Такое случается… – Элсин опять поставил на плиту большой чайник.
– Беспорядки. Поверить не могу. Здесь? Что происходит?
Элсин вздохнул.
– То же, что и всегда. Люди ищут виновных. Наше наследие происходит от двух групп, которые всегда отрицали, что они часть проблемы. Ранние экологисты обвиняли индустриализацию в разрушении окружающей среды, а между тем не отказывались приобретать все новые товары и услуги, производимые индустрией. А предшественники парасинто всегда презирали чужестранцев и стремились их изолировать. Под давлением обстоятельств люди зачастую вынуждены возвращаться к своим корням. Они словно спускаются по лестнице цивилизации. А Коалиция находится под огромным давлением.
Тристин облизал губы. Он ощущал это давление.
– Цены растут и растут, трудно покупать новое оборудование, особенно электронейронное, сложную электронику или микротронику. Говорят о призыве с целью заполнить все места в Службе… – Слова Элсина мало-помалу затихли. – Хочешь еще чаю?
– Пожалуй, немного налей. – Тристин отвернулся от окна и от проливного дождя. Взял со стола свою кружку.
– Тебе теперь следует остерегаться, – продолжал отец. – И всегда ходить в форме… В Камбрии для тебя теперь не так безопасно, как прежде. Особенно вблизи молодых. Пожилые люди верят в сдерживание, но не молодежь. Она просто видит потери и не может понять, почему правительство ничего не делает.
Тристин кивнул.
– Форма ничего не значит для них. Я в этом уже убедился. – Он поднял кружку и держал ее, пока отец наливал ему горячий чай.
– Дела все хуже. Все политики ищут, на кого бы свалить неудачи, и валят на ревяк.: «Если бы не алчные Ревенанты…» – Отец фыркнул. – Ревяки таковы, какими были всегда. Они экспансионисты и авантюристы с высоким уровнем рождаемости. С ними все давно ясно. Мы просто не захотели заплатить нужную цену, остановив их раньше, и оказались удобной мишенью, так как пытались лишь сдерживать их, а не перенести войну в их пределы. Арджентяне начали бы с того, что разрушили бы Уистух, а нам мешает ужас перед полным разрушением.
Тристин осторожно отпил чаю, и все-таки обжег себе язык.
– Ни один политик не желает признать этот ужас, объяснить наше нежелание перенести к ним войну. Поэтому нарастает истерия. Демократические Капиталисты почти захватили ассамблею на выборах в этом месяце, и Фьюзели проталкивает решение о тотальном преобразовании промышленности на военный лад. Зеленые шуганули его, но они утрачивают свои позиции. Сомневаюсь, что новое правительство продержится еще три месяца. – Элсин вымыл под краном свою кружку, прежде чем опять наполнить ее. – Политика. Она ничего не решает, и никому не может помочь. – Он выглянул в сад, где по-прежнему шел дождь. – Ясней ясного, нет, не может.
– Нет, – сын стоял плечом к плечу с отцом, и они наблюдали за дождем и тучами. – Нет, может.