Все молчали. Наконец Дани утерла набежавшие слезы и сказала:
– Ты мне об этом не рассказывал, когда я работала над твоей биографией. Вообще не рассказал мне, что участвовал в этих съемках.
– Прости меня, Дани. Я намеренно об этом не говорил. Эта тайна столько лет тревожила умы поклонников Конни, что они могли как-то докопаться до этих событий. Так что я решил привлекать поменьше внимания к этим съемкам.
Дани кивнула. А Лео продолжил:
– Они, конечно, пытались бороться со своими чувствами. Оба они – порядочные люди, и никогда не стали бы намеренно причинять боль другому человеку. Но любовь оказалась сильнее их. Я знал об их романе, конечно. И сочувствовал им. Один я, наверное, знал, чего стоило Тому оставаться рядом с Салли, хотя она ненавидела всех вокруг. А потом, роман Тома с Конни длился уже около трех месяцев... Салли, видимо, почувствовала, что ее брак под угрозой. И совершенно изменилась. Стала опять прежней Салли, доброй и нежной. И Том... он просто не мог бросить свою беспомощную жену. Тем более, когда она готова была дать их браку второй шанс.
Дани уже открыто плакала. Сколько боли пришлось пережить людям, которых она любила!
– Том очень любил Конни. Но причинить боль женщине, которой всю жизнь суждено быть прикованной к инвалидной коляске, он не мог. И он вернулся к жене. Конни в то время уже была беременна. Том об этом ничего не знал.
Оливер вздохнул.
– Мне она объяснила свое молчание так. Было бы жестоко и несправедливо, сказала она, ставить Тома перед новой проблемой. Он уже и так был эмоционально на пределе.
– Но это был его ребенок! – воскликнула Дани.
– Да. Но подумай сама, – тихо сказал Оливер. – Если бы он узнал об этом, он бы, конечно, ушел к Конни. Как ты думаешь, могли бы они быть счастливы хотя бы день, зная, что их счастье замешано на слезах женщины, которая и без того достаточно страдала? Женщины, которая никогда не сможет ходить, которой недоступно счастье материнства? И даже если бы Том знал, что внебрачный ребенок Конни – его сын? Что бы это изменило? Его жизнь в семье превратилась бы в ад. А его жизнь с Конни тоже вскоре превратилась бы в ад.
Дани задумалась. Она хорошо помнила тетю Салли. На семейных торжествах они с Томом всегда были вместе, и Дани всегда казалось, что Том и Салли – очень близкие и любящие люди, хорошие и преданные друзья.
– Но, когда Конни родила... неужели Том не догадался, что это его ребенок?
– После разрыва... а они с Конни договорились, что разрыв будет окончательный, без встреч, писем и звонков... После разрыва Том был в таком ужасном состоянии, что ничего вокруг не замечал и не понимал. Он больше никогда не ходил в кино, а телевизор в их доме был только в спальне у Салли. Сам Том никогда не включал его. А газеты и журналы... Салли сама просматривала почту и, думаю, уничтожала все, что было как-то связано с Конни. Первые года два после разрыва он был как в тумане. Думаю, он даже не слышал о том, что у Конни есть сын.
– Но ты-то знал, – прошептала Дани.
Лео вздохнул.
– Конни взяла с меня страшную клятву. Я молчал все эти годы. Но теперь решил взять грех на душу.
– Теперь он знает, – глухо проговорил Оливер. – И как он это воспринял?
Дани явственно различила дрожь в его голосе. Лео улыбнулся.
– Когда у вас будет сын, Оливер, вы поймете, что чувствует мужчина в такую минуту! В первые секунды он словно не в силах был осознать, что это правда. А потом... вы бы видели, какое гордое и счастливое у него было лицо!
Лео с улыбкой похлопал Оливера по плечу.
– Вы подружитесь, я уверен. Он очень хороший человек, Оливер. Я больше таких не встречал.
– Я всегда это знал, – глухо сказал Оливер. – Я знал, что если моя мать полюбила его, значит, он хороший человек. А теперь... Вы думаете, он и Конни теперь...
И он вопросительно взглянул на Лео.
– Я не знаю, Оливер, – пожал плечами Лео. – Люди меняются. Прошло почти сорок лет. Но в мире происходят и более невероятные вещи, – философски заметил Лео.
Оливер тяжело вздохнул.
– Мне бы хотелось, чтобы сейчас исполнились все ее желания, – сказал он, и голос его дрогнул.
Дани со страхом посмотрела на него. Неужели он что-то чувствует?
– Она умирает, – глухо сказал Оливер, поймав ее взгляд. – Она умирает. Я заставил Мэтта сказать мне правду. Еще вчера.
Голос его дрогнул, и эмоциональная плотина рухнула. Он уронил голову на руки. Не раздумывая, Дани бросилась к нему, и обняла его, и прижала его голову к груди.
– Я тоже знаю, – выдохнула она и разрыдалась.
Он обнял ее и прижался щекой к ее залитой слезами щеке.
– Я люблю тебя, Дани. Я так старался бороться с собой, но не смог. Я люблю тебя.
Дани была счастлива. Как странно устроена жизнь... Как можно быть такой счастливой и одновременно такой несчастной? Как?
Но она твердо знала, что сейчас Оливеру нужна от нее только правда. А правда не бывает неуместной никогда.
– Я тоже люблю тебя, Оливер, – с чувством сказала она.
Он взглянул ей в глаза, и она видела, что его глаза еще блестят от слез.
– А ведь я дал тебе столько поводов ненавидеть меня, – грустно улыбнулся он.
– Должна признать, ты доставил мне много горьких минут, – счастливо улыбнулась она.
Он обнял ее и прижал к груди.
– Дело в том, что я сразу догадался, что замыслила Конни. Это была очередная попытка свести меня с моей семьей. Первая была, когда она убедила меня поехать к Лео по поводу этого сценария. – Он покачал головой. – Как только я понял, кто он такой, я сразу же сбежал. И, хочешь верь, хочешь не верь, мешая тебе работать, я пытался оградить тебя и твою семью от потрясений.
Дани поверила. Теперь, когда она знала, что Оливер – сын Тома, когда она узнала обстоятельства его появления на свет, когда стало известно о неизлечимой болезни Конни, – теперь она знала, какой замысел был у Конни. Знала и ничуть не осуждала ее. И не осуждала Оливера, который, не зная о том, что дни Конни сочтены, пытался воспрепятствовать ее планам...
Ни Дани, ни Оливер не заметили, как Лео Гарди прокрался к выходу и закрыл за собой дверь. Они были совершенно поглощены друг другом.
– Если бы ты знал, как я мучилась вчера! Я думала, что ты считаешь меня предательницей.
– Если бы ты знала, какое облегчение я испытал, когда знакомый репортер в газете открыл мне источник информации, – засмеялся Оливер. – Но еще большее облегчение я почувствовал, когда узнал, что ты указала этому типу на дверь.
– Я страшно разозлилась на него, – вздохнула Дани. – Он догадался, что я к тебе неравнодушна. И сказал... да какая разница, что он сказал.
И она зарылась лицом ему в грудь. Невероятно! День, который обещал стать самым отвратительным в ее жизни, стал самым счастливым днем!
– И что будет дальше? – прошептал Оливер.
– Твоя мама сказала, что она мечтает о внуках, – застенчиво сказала Дани.
И тут же пожалела о своих словах! Да, Оливер сказал, что любит ее, но больше он ничего не сказал!
– Знаешь, несмотря на то, что я рожден вне брака... а может, именно из-за этого... у меня очень старомодные идеи. И я убежден, что детей надо рожать в законном браке. Как ты на это смотришь?
– Я согласна, – выдохнула Дани.
– Согласна с моими старомодными идеями? – улыбнулся Оливер. – Или согласна выйти за меня замуж?
У нее пересохло в горле.
– Да. На оба вопроса, – твердо сказала она.
Он притянул ее к себе и зарылся лицом в ее волосы:
– Я до последней минуты не верил, что ты согласишься, – услышала она.
Прогнозы докторов не оправдались. Конни прожила еще почти два года. Точнее, двадцать два месяца. И это были чудесные месяцы. В семье Гарди произошло сразу три счастливых события в один год. Сначала сыграли свадьбу Дани и Оливера. А две недели спустя – Тома и Конни. Через десять месяцев на свет появилась маленькая Конни. А еще через год у Конни появился братик, Лео. Вся семья настояла на том, чтобы назвать детишек в честь их старших родственников.
Любовь, которую Конни всегда старалась запереть в своем сердце, теперь расцвела. И Том, после долгих лет одиночества, словно начал жить заново. Они были счастливы. И Конни-старшей все же довелось покачать на коленях внуков!
Она ушла из жизни такая же прекрасная, как и раньше. Только несравненно более счастливая! Ее последние слова были: «Желаю вам, дети мои, чтобы вы всегда были так же счастливы, как я сейчас!».
– Ты мне об этом не рассказывал, когда я работала над твоей биографией. Вообще не рассказал мне, что участвовал в этих съемках.
– Прости меня, Дани. Я намеренно об этом не говорил. Эта тайна столько лет тревожила умы поклонников Конни, что они могли как-то докопаться до этих событий. Так что я решил привлекать поменьше внимания к этим съемкам.
Дани кивнула. А Лео продолжил:
– Они, конечно, пытались бороться со своими чувствами. Оба они – порядочные люди, и никогда не стали бы намеренно причинять боль другому человеку. Но любовь оказалась сильнее их. Я знал об их романе, конечно. И сочувствовал им. Один я, наверное, знал, чего стоило Тому оставаться рядом с Салли, хотя она ненавидела всех вокруг. А потом, роман Тома с Конни длился уже около трех месяцев... Салли, видимо, почувствовала, что ее брак под угрозой. И совершенно изменилась. Стала опять прежней Салли, доброй и нежной. И Том... он просто не мог бросить свою беспомощную жену. Тем более, когда она готова была дать их браку второй шанс.
Дани уже открыто плакала. Сколько боли пришлось пережить людям, которых она любила!
– Том очень любил Конни. Но причинить боль женщине, которой всю жизнь суждено быть прикованной к инвалидной коляске, он не мог. И он вернулся к жене. Конни в то время уже была беременна. Том об этом ничего не знал.
Оливер вздохнул.
– Мне она объяснила свое молчание так. Было бы жестоко и несправедливо, сказала она, ставить Тома перед новой проблемой. Он уже и так был эмоционально на пределе.
– Но это был его ребенок! – воскликнула Дани.
– Да. Но подумай сама, – тихо сказал Оливер. – Если бы он узнал об этом, он бы, конечно, ушел к Конни. Как ты думаешь, могли бы они быть счастливы хотя бы день, зная, что их счастье замешано на слезах женщины, которая и без того достаточно страдала? Женщины, которая никогда не сможет ходить, которой недоступно счастье материнства? И даже если бы Том знал, что внебрачный ребенок Конни – его сын? Что бы это изменило? Его жизнь в семье превратилась бы в ад. А его жизнь с Конни тоже вскоре превратилась бы в ад.
Дани задумалась. Она хорошо помнила тетю Салли. На семейных торжествах они с Томом всегда были вместе, и Дани всегда казалось, что Том и Салли – очень близкие и любящие люди, хорошие и преданные друзья.
– Но, когда Конни родила... неужели Том не догадался, что это его ребенок?
– После разрыва... а они с Конни договорились, что разрыв будет окончательный, без встреч, писем и звонков... После разрыва Том был в таком ужасном состоянии, что ничего вокруг не замечал и не понимал. Он больше никогда не ходил в кино, а телевизор в их доме был только в спальне у Салли. Сам Том никогда не включал его. А газеты и журналы... Салли сама просматривала почту и, думаю, уничтожала все, что было как-то связано с Конни. Первые года два после разрыва он был как в тумане. Думаю, он даже не слышал о том, что у Конни есть сын.
– Но ты-то знал, – прошептала Дани.
Лео вздохнул.
– Конни взяла с меня страшную клятву. Я молчал все эти годы. Но теперь решил взять грех на душу.
– Теперь он знает, – глухо проговорил Оливер. – И как он это воспринял?
Дани явственно различила дрожь в его голосе. Лео улыбнулся.
– Когда у вас будет сын, Оливер, вы поймете, что чувствует мужчина в такую минуту! В первые секунды он словно не в силах был осознать, что это правда. А потом... вы бы видели, какое гордое и счастливое у него было лицо!
Лео с улыбкой похлопал Оливера по плечу.
– Вы подружитесь, я уверен. Он очень хороший человек, Оливер. Я больше таких не встречал.
– Я всегда это знал, – глухо сказал Оливер. – Я знал, что если моя мать полюбила его, значит, он хороший человек. А теперь... Вы думаете, он и Конни теперь...
И он вопросительно взглянул на Лео.
– Я не знаю, Оливер, – пожал плечами Лео. – Люди меняются. Прошло почти сорок лет. Но в мире происходят и более невероятные вещи, – философски заметил Лео.
Оливер тяжело вздохнул.
– Мне бы хотелось, чтобы сейчас исполнились все ее желания, – сказал он, и голос его дрогнул.
Дани со страхом посмотрела на него. Неужели он что-то чувствует?
– Она умирает, – глухо сказал Оливер, поймав ее взгляд. – Она умирает. Я заставил Мэтта сказать мне правду. Еще вчера.
Голос его дрогнул, и эмоциональная плотина рухнула. Он уронил голову на руки. Не раздумывая, Дани бросилась к нему, и обняла его, и прижала его голову к груди.
– Я тоже знаю, – выдохнула она и разрыдалась.
Он обнял ее и прижался щекой к ее залитой слезами щеке.
– Я люблю тебя, Дани. Я так старался бороться с собой, но не смог. Я люблю тебя.
Дани была счастлива. Как странно устроена жизнь... Как можно быть такой счастливой и одновременно такой несчастной? Как?
Но она твердо знала, что сейчас Оливеру нужна от нее только правда. А правда не бывает неуместной никогда.
– Я тоже люблю тебя, Оливер, – с чувством сказала она.
Он взглянул ей в глаза, и она видела, что его глаза еще блестят от слез.
– А ведь я дал тебе столько поводов ненавидеть меня, – грустно улыбнулся он.
– Должна признать, ты доставил мне много горьких минут, – счастливо улыбнулась она.
Он обнял ее и прижал к груди.
– Дело в том, что я сразу догадался, что замыслила Конни. Это была очередная попытка свести меня с моей семьей. Первая была, когда она убедила меня поехать к Лео по поводу этого сценария. – Он покачал головой. – Как только я понял, кто он такой, я сразу же сбежал. И, хочешь верь, хочешь не верь, мешая тебе работать, я пытался оградить тебя и твою семью от потрясений.
Дани поверила. Теперь, когда она знала, что Оливер – сын Тома, когда она узнала обстоятельства его появления на свет, когда стало известно о неизлечимой болезни Конни, – теперь она знала, какой замысел был у Конни. Знала и ничуть не осуждала ее. И не осуждала Оливера, который, не зная о том, что дни Конни сочтены, пытался воспрепятствовать ее планам...
Ни Дани, ни Оливер не заметили, как Лео Гарди прокрался к выходу и закрыл за собой дверь. Они были совершенно поглощены друг другом.
– Если бы ты знал, как я мучилась вчера! Я думала, что ты считаешь меня предательницей.
– Если бы ты знала, какое облегчение я испытал, когда знакомый репортер в газете открыл мне источник информации, – засмеялся Оливер. – Но еще большее облегчение я почувствовал, когда узнал, что ты указала этому типу на дверь.
– Я страшно разозлилась на него, – вздохнула Дани. – Он догадался, что я к тебе неравнодушна. И сказал... да какая разница, что он сказал.
И она зарылась лицом ему в грудь. Невероятно! День, который обещал стать самым отвратительным в ее жизни, стал самым счастливым днем!
– И что будет дальше? – прошептал Оливер.
– Твоя мама сказала, что она мечтает о внуках, – застенчиво сказала Дани.
И тут же пожалела о своих словах! Да, Оливер сказал, что любит ее, но больше он ничего не сказал!
– Знаешь, несмотря на то, что я рожден вне брака... а может, именно из-за этого... у меня очень старомодные идеи. И я убежден, что детей надо рожать в законном браке. Как ты на это смотришь?
– Я согласна, – выдохнула Дани.
– Согласна с моими старомодными идеями? – улыбнулся Оливер. – Или согласна выйти за меня замуж?
У нее пересохло в горле.
– Да. На оба вопроса, – твердо сказала она.
Он притянул ее к себе и зарылся лицом в ее волосы:
– Я до последней минуты не верил, что ты согласишься, – услышала она.
Прогнозы докторов не оправдались. Конни прожила еще почти два года. Точнее, двадцать два месяца. И это были чудесные месяцы. В семье Гарди произошло сразу три счастливых события в один год. Сначала сыграли свадьбу Дани и Оливера. А две недели спустя – Тома и Конни. Через десять месяцев на свет появилась маленькая Конни. А еще через год у Конни появился братик, Лео. Вся семья настояла на том, чтобы назвать детишек в честь их старших родственников.
Любовь, которую Конни всегда старалась запереть в своем сердце, теперь расцвела. И Том, после долгих лет одиночества, словно начал жить заново. Они были счастливы. И Конни-старшей все же довелось покачать на коленях внуков!
Она ушла из жизни такая же прекрасная, как и раньше. Только несравненно более счастливая! Ее последние слова были: «Желаю вам, дети мои, чтобы вы всегда были так же счастливы, как я сейчас!».