Страница:
— Припоминаю, я читала что-то о «русском Босхе», — вяло промямлила мисс Вайдегрен.
— Так, может, вы вспомните и об Александре Скрипове — математике «милостью божьей», способности коего проявились в сорок три года, после длительного «лечения» в одной из клиник питерского МЦИМа? Став лауреатом пяти или шести международных премий, он умер в сорок восемь лет. после чего были опубликованы скандальные репортажи, в которых покойный якобы сообщал, что дар его является результатом эксперимента, а сам он — единственным выжившим из сорока подопытных интеллектуалов, которые, оказавшись без работы и средств к существованию, согласились сотрудничать с МЦИМом.
Фамилии Рудов, Тавкелян, Анастасии вам ни о чем не говорят? Ну так сядьте сегодня вечером к компьютеру и пошарьте по библиотекам. Случаи на первый взгляд непохожие друг на друга, но некие параллели прослеживаются. И самое характерное заключается в том, что неизменно находились, как в истории с Панчиным, искусствоведы и психологи, оправдывавшие и одобрявшие методы МЦИМа. Тут и рассуждения о преимуществах короткой, но яркой жизни перед прозябанием посредственности, и вдохновенные гимны «интеллектуальному возрождению» взамен растительного существования, и оправдание эвтаназии[14]... — придвинувший было к себе тарелку со столь милыми его сердцу фаршированными макаронами, Снегин в ярости оттолкнул ее и потянулся к графину с водкой.
— Я, помню, читала статьи о русских лозоходцах, находивших источники воды в самых немыслимых местах, — робко сказала мисс Вайдегрен, явно начавшая подумывать, что собеседник ее излишне возбужден и, усомнившись в справедливости данной им МЦИМу оценки, она, сама того не желая, нажала на его болевую точку.
— О лозоходцах, прорицателях и ясновидцах, выступавших под самыми разными псевдонимами, дабы не привлекать внимания к питерскому МЦИМу, — уточнил Снегин. — Крупным шрифтом газеты печатали об их выдающихся способностях, а мелким, через несколько лет, — о внезапной и преждевременной кончине. И только об одном они писали редко-редко, а написавши, извинялись и каялись. О том, что феномены эти, обладавшие от природы довольно слабыми паранормальными способностями, накачанные чудовищными дозами всевозможных метаболических и психостимулирующих препаратов, превращались в палатах клиник и лабораторий в диковинных монстров, мутантов, продолжительность жизни которых редко достигала шести-восьми лет...
Забыв о сидящей напротив Эвелине, Игорь Дмитриевич потянулся за салатом и, машинально ковыряя в нем вилкой, унесся мыслями далеко от МЦИМа, бывшего всего лишь следствием, проявлением некой изначально присущей человечеству болезни, не имевшей ничего общего с пресловутым первородным грехом и являвшейся адским сплавом равнодушия, трусости, злорадства, жадности и подлости. Сумасшедший художник под воздействием пыток мог, естественно, писать только страшные, душераздирающие картины, где царили кровь, мрак, огонь и смерть. Но они-то больше всего и возбуждали публику, их-то она и желала видеть, равнодушно проходя мимо гармоничных и прекрасных, возвышающих и облагораживающих душу полотен, создание которых требовало несравнимо большего таланта и мастерства, чем кошмары, порожденные больным воображением Панчина.
Ну как тут не вспомнить детскую сказку о мытарствах девушки, изо рта которой, когда она улыбалась, сыпались розы, а из глаз, когда плакала, катились жемчужины. Розам, ясное дело, ее родичи предпочитали жемчуга и колотили свое уникальное чадо почем зря. Но ведь жемчуг не едят, а розы они могли продавать с тем же успехом, на прокорм бы хватило...
— Мистер детектив, вы говорили столь горячо, что я готова уверовать в порочность вашего МЦИМа. Вернувшись в отель, я ознакомлюсь с перечисленными вами материалами, появлявшимися в периодических изданиях, однако не пора ли нам вспомнить о моей сестре? — с подчеркнутой вежливостью обратилась мисс Вайдегрен к Игорю Дмитриевичу, и тот с запоздалым раскаянием понял, что собеседница, умненько вычислив его слабость, подвела ему любимого конька и он не замедлил, взгромоздясь в седло, устремиться к цели, не разбирая дороги.
Худо ли, хорошо ли, но он заполнил предложенный ему тест, и бог с ним. А теперь и впрямь пора вернуться к исчезновению Эвридики и сообща решить, что могут они предпринять, дабы помочь бедной девушке, едва не убитой собственным мужем.
— В разговоре с Птициным он не называл товар, который ждут в Санкт-Петербурге. Но когда я заглядывала в один из скопированных мной файлов, то наткнулась, на список зашифрованных буквами и цифрами клеточных стимуляторов. Их-то коды Уиллард и называл Птицину. А когда я спросила, для каких целей их поставляют в ваш город и какое отношение его разговор с Птициным имеет к «Билдинг ассошиэйтед», он посоветовал мне не лезть не в свое дело и не забивать себе голову чужими заботами.
— Я-ас-нень-ко... — протянул Юрий Афанасьевич, только теперь начиная понимать, чем объяснялась оперативность, проявленная питерскими копами в отыскании Укрывища и вербовке Конягиной. Из-за того, что он с ребятами вызволил Оторву, мцимовцы бы такой шухер не подняли. Но если они подозревают, что Эвридика разжилась компрометирующими их сведениями, — тогда все становится на свои места. Особенно если Пархест этот не какой-нибудь прыщ на ровном месте, а шишка, способная вывести на мцимовских заказчиков и спонсоров.
Сообщение Эвридики о том, что ее хотел убить собственный муж, не особенно поразило Радова и, начав расспрашивать молодую женщину о причине, послужившей толчком к покушению, он не подозревал, какие неприятные вести ему предстоит услышать. Хотя более проницательный человек уже после посещения Чернова начал бы догадываться: не в одной Оторве тут дело. Оторва — это так, мелочь, дающая повод изловить и заставить молчать Эвридику.
— И надо же нам было встретить ее на пути из проклятого филиала! — пробормотал Юрий Афанасьевич по-русски, после чего обратился к миссис Пархест на ее родном языке: — Надеюсь, ты не стерла скопированные файлы? Шантаж — неблаговидное занятие, но если с его помощью тебе удастся сохранить жизнь, вступив в переговоры с мужем...
— Я спрятала масс-диск с записями в черепаховую пудреницу, — безучастно ответила Эвридика, не поднимая на Радова глаз. — Однако не представляю, чем это мне поможет?
— Пока я тоже не представляю, но информация порой дороже денег. И, раз мистер Пархест пошел из-за нее на убийство жены, ему есть чего бояться. Как полагаешь, Сан Ваныч?
— Есть-то, оно, конешно, есть, — мягко отозвался старик, похожий на врубелевского «Пана» — лысенький, седенький, сухонький, с бледно-голубыми, пронзительными глазками. — Да что пользы слепому от красных зорь, а глухому — от соловьиного пения? Впрочем, диск надо добыть и ознакомиться с его содержанием. Тогда и видно будет, стоит порося выкармливать или сразу на мясо пустить.
— Угу, — сказал Радов, испытывая некоторое облегчение от одного только вида лысого мыслителя, призванного присматривать за сохранностью подводных коммуникаций.
После визита к Чернову и посещения логова Хитрого Яна на душе у него было на редкость пакостно. А радость по поводу того, что Эвридика вспомнила обстоятельства, предшествовавшие и сопутствовавшие произошедшему с ней «несчастному случаю», была омрачена пониманием того, что положение группы теперь еще хуже, чем ему представлялось. Ссориться с МЦИМом Юрию Афанасьевичу очень не хотелось, и решение вытащить из лап тамошних вивисекторов Оторву далось ему не без внутренней борьбы. До известной степени он отважился совершить набег на Первый филиал МЦИМа в расчете на Чернова, для которого честь мундира была не пустым звуком. Теперь же ситуация складывалась так, что между ним и осколками его «дюжины» с одной стороны и МЦИМом и полицией с другой началась настоящая война.
— Как полагаешь, Сан Ваныч, может инструктор-наставник с полудюжиной раздолбаев-курсантов выиграть войну с МЦИМом и его присными?
— Война — это грозовая туча, возникающая из эманаций зла, — глубокомысленно изрек «Пан». — Выиграть войну невозможно. Приобретения и выгоды несоизмеримы с понесенными потерями. Но, если война неизбежна, если ты защищаешь то, что считаешь необходимым защищать, то в любом случае окажешься победителем. Ибо мертвые сраму не имут. А с религиозной точки зрения, смерть не есть зло. Это всего лишь порог между двумя мирами, момент перехода из одной формы бытия в другую.
— Утешил. Переход в другую форму бытия — именно то, чего мне не хватало для полноты счастья!
— Этак можно оправдать и убийство, — заметила, поежившись, Эвридика. — Если представить дело так, что Уиллард старался помочь мне перейти в иную, лучшую форму бытия, его еще и поблагодарить следует! Звучит, по крайней мере, пристойнее, чем неудавшаяся попытка убийства.
— Тебя уму-разуму учат — хлыстом охаживают, а ты уму-разуму набирайся — от хлыста уворачивайся! — вставил Радов.
— Любое насильственное отъятие жизни нарушает план Божий, преждевременно и произвольно вырывая человека из тех условий, которые Господь создает для его спасения. Таким образом, убийство есть грех не только против человека, но и против Бога. Это дерзкое и грубое вмешательство в деятельность Всевышнего, ведущего человека к вечному блаженству. — Сан Ваныч неодобрительно уставился на Эвридику прозрачными, льдистыми глазками и торжественно закончил: — Убийство — величайший грех, ибо есть грех непоправимый!
— Эта сентенция поможет нам справиться с нашими проблемами?
Радов уже открыл рот, собираясь сообщить молодой женщине, что, кабы не сентенции Сан Ваныча, она бы осталась у «Ворот смерти», и у них вообще не было бы проблем, но, вовремя вспомнив слова того же Сан Ваныча о том, что Господь не зря дал человеку два уха и всего один рот, промолчал.
Напряженную тишину нарушило появление в комнате Сыча, взволнованно выпалившего прямо с порога:
— Шеф, вы как в воду глядели! Надыбал я в Интернете некоего Снегина, который Эвридику разыскивает! Частный детектив, нанят якобы ее старшей сестрой.
— Ага! Новая карта в игре! — Радов поднялся из видавшего виды кресла, им же самим и притащенного в хоромы Сан Ваныча, и прошелся по комнате. — Собери о нем сведения. Разузнай все, что можно и нельзя, вдруг это та ниточка, которая выведет нас из лабиринта!
— Или веревка, на которой нас повесят, — пробормотала Эвридика, неприятно пораженная тем, что Эвелине стало известно об ее исчезновении.
— Бу сде, шеф! Это я мигом! Начну с полицейского архива, если не возражаете? — предложил Сыч и, не дожидаясь ответа, скрылся за дверью.
— Он что, действительно может проникнуть в полицейский архив?
— Может. Это входит в курс спецподготовки курсантов с соответствующими способностями. Тем более служебные тайны полиция в своем архиве не хранит, — ответил Радов, вновь опускаясь в кресло напротив Эвридики. — А не связаться ли нам с твоими родителями? Догадываюсь, что тебе не хочется втягивать их в это дело, однако поговорить с ними стоит. Хотя бы ради того, чтобы они не наломали дров. Из лучших побуждений, разумеется.
— Если это необходимо... — с сомнением протянула Эвридика, покосившись на Сан Ваныча.
— Ладно, вы тут воркуйте, а мне пора на обход моих владений, — старик ухмыльнулся и заковылял к двери, а Радов внезапно подумал, что ему и в голову не пришло спрашивать у Сан Ваныча позволения привести к нему ребят и Эвридику. Не потому, что он такой бестактный и толстокожий — отнюдь! Просто если уж Сан Ваныч не приютит, значит, мир вовсе скурвился, и иного пути, как переход в другую форму бытия, у попавшего в скверную переделку действительно нет.
Темно-русые волосы ее были тщательно уложены в высокую прическу, оставлявшую открытыми длинную загорелую шею и маленькие аккуратные ушки. Серьги — «серебряный дождь» тоже призваны были подчеркнуть изящество шеи, а губы и глаза она подкрасила искусно и неброско. Рот все же оказался великоват, но в этом был даже какой-то шарм. Сине-зеленая блузка и темная, в меру короткая юбка «металлик» ненавязчиво подчеркивали то, что надобно подчеркнуть, или, лучше сказать, не скрывали того, что обладательница их считала возможным продемонстрировать миру. Двойная нитка жемчуга на шее, перламутровый браслет с часами на левой руке, серебряное колечко-змейка — на правой дополняли ее наряд, и Снегин заключил, что напрасно приписал мисс Вайдегрен отсутствие вкуса. Упоминание о бывшем супруге пробудило его любопытство и навело на мысль, что неудачное замужество Эвелины могло испортить ее характер и заставить относиться предвзято к мистеру Пархесту. Впрочем, собственная его супруга, разведясь с ним лет восемь-девять назад, не стала мужененавистницей, а Пархест, похоже, и впрямь был отъявленным мерзавцем.
— Ну хорошо, мистер Снегин, возможно, вы правы. В конце концов, вы профессионал и вам виднее, кто виноват в исчезновении Эвридики...
— Можете звать меня Игорем. Насколько я понимаю, это больше соответствует западной манере общения, да и «мистер Снегин» в ваших устах звучит как-то уж очень иронично, — прервал Игорь Дмитриевич собеседницу, которая, утолив голод, решила, по-видимому, снова взять инициативу в свои руки.
— Ладно, зовите меня Эвелиной. Можете даже называть Евой, как мои друзья и коллеги. Вопрос в другом: что нам предпринять и как вызволить Рику из лап ваш их курсантов? Как отыскать их в кратчайшие сроки? Ведь на помощь полиции нам рассчитывать не приходится, не так ли?
— Так. Мцимовская служба безопасности спелась с администрацией Маринленда и сумела убедить полицию, что состряпанная ими версия является единственно верной. Но, если я верно интерпретирую события, полиция нам не понадобится. Четырехпалый или его приятели сами выйдут на меня и будут требовать, чтобы я избавил их от вашей сестрицы, ставшей для них обузой.
— Верится с трудом! — вырвалось из груди мисс Вайдегрен вместе с тяжелым вздохом. — Будет чудом, коли они не потребуют с нас выкуп и вообще не попытаются нагреть руки на чужом горе!
— Наставник, плюнувший на карьеру и отказавшийся от теплого местечка ради того, чтобы выручить своего подопечного, — тоже чудо. Не менее удивительно, что он пошел на риск, оказав помощь совершенно не лакомому человеку. Однако, раз уж это случилось, почему бы вам не уверовать в возможность подобного рода чудес?
— Чудеса и аномалии по части Рики. Я твердо стою ногами на земле и в рыцарей без страха и упрека не верю, — с горечью произнесла Эвелина. Указала на пустую рюмку и поинтересовалась: — Почему бы вам не наполнить ее вашей фирменной «огненной водой»?
— Я, видите ли, жду, когда вы приметесь за свой вермут, а с водкой предоставите разобраться мне.
— И не надейтесь! Вермут не совместим с чудесами, а водка помогает поверить в невозможное, — категорически заявила мисс Вайдегрен. — Кстати, это ведь не итальянский напиток?
— Нет, но хозяин кафе знает вкусы посетителей.
— Не жмотничайте, наливайте. И закажите ещё один графинчик этого пойла.
— Правильно, я бы тоже не рискнул пить после водки вермут. А пока нам подвезут боеприпасы, позвольте поведать весьма поучительную историю про чудеса, в которые вы не верите, — предложил Снегин, знаком подзывая официантку.
Когда заказ был сделан, рюмки опустошены, и мисс Вайдегрен потянулась к снегинским сигаретам, тот откинулся на спинку кресла и промолвил:
— Неверие ваше в то, что вы называете чудом, напомнило мне историю о священнике и скептике. «Один мой знакомый, — рассказывал скептику священник, — упал с колокольни и, представьте себе, остался жив. Разве это не чудо?»
«Нет, это случай!» — возразил невер.
«Ну, допустим, — хитро прищурившись, согласился священник. — Но потом этот же человек второй раз упал с той же колокольни и отделался переломами конечностей. В этом вы тоже не признаете чуда?»
«Нет, это счастье!» — не колеблясь ответствовал скептик.
«Любопытно, что знакомый мой, бывший звонарем и любивший приложиться к бутылке, ухитрился упасть со своей колокольни и третий раз. Причем вновь остался жив. Что скажете на это?»
«Скажу, что это... привычка», — поразмыслив, сообщил невер.
— Из вашей притчи следует, что водка обладает поистине чудодейственными свойствами, — усмехнулась мисс Вайдегрен, и Снегин, хмыкнув, согласился, что такой вывод из его байки напрашивался сам собой, хотя раньше ему это в голову как-то не приходило.
— Я вижу, вы несколько повеселели, и должен предупредить, что радоваться пока нечему. Вызволить Эвридику будет, я полагаю, не трудно, ибо Четырехпалый не злодей и торговать вашей сестрой не станет. Более того, он с радостью снимет с себя заботу о ней, но тут-то у нас и начнутся проблемы.
— Моя безрассудная сестрица влюбится в благородного разбойника и не пожелает уходить из его шайки? — предположила Эвелина, щеки которой порозовели от выпитого, а глаза оживленно заблестели.
— Насколько я могу судить, Четырехпалый достоин любви и уважения несравнимо больше мистера Пархеста, — сухо произнес Игорь Дмитриевич, почувствовавший себя почему-то задетым последними словами собеседницы. — Но беспокоят меня не чувства, которые могут возникнуть у вашей сестры к спасшему ее человеку, а то, что она объявлена вне закона и будет упрятана за решетку, едва только полиция до неё доберётся.
— Ах вот оно что... — протянула мисс Вайдегрен, сообразив наконец, в чем усматривает детектив угрожавшую Рике опасность. — Но если она явится в полицию сама, им придется ее выслушать...
— Вам понадобилось выпить полграфина водки и заслушать проникновенную речь недурного в прошлом юриста в пользу Четырехпалого, дабы уверовать в возможность существования благородного разбойника. При этом, учтите, вам выгодно было мне поверить. Допускаете ли вы, что полиция захочет разбираться в этом деле и признает Эвридику жертвой на основании её слов, подтвердить которые будет скорее всего нечем и некому?
— Но ведь и против нее нет никаких улик! Обвинение ее в сговоре с террористами голословно! Доказательством могла бы служить видеозапись, о которой писали газеты, но раз нам с вами ее не показали...
— Святые угодники! Запись, на которой один человек в гидрокостюме и «бабочке» присоединяется к четырем другим, может состряпать кто угодно! Наблюдатель за безопасностью туристов подтвердит соответствие записи тому, что он видел собственными глазами — и вот уже статья по обвинению в соучастии готова. Согласно закону, человек, знавший о готовящемся террористическом акте и не уведомивший о нем полицию, «является соучастником злоумышленников и несет равную с ними ответственность за содеянное». А если присовокупить к этому торговлю наркотиками...
— Вы меня пугаете!
— Нет, я всего лишь хочу, чтобы вы хорошенько уяснили ситуацию, в которой оказалась ваша сестра. Отыскать для суда какого-нибудь завязавшего наркотолкача, который за скромное вознаграждение подтвердит, что Эвридика предлагала ему партию синт-героина или лабби, совсем не сложно, а показаниям его, как вы понимаете, поверят больше, чем заверениям вашей сестры о ее невиновности.
Мисс Вайдегрен охватила тонкими пальцами подбородок и надолго задумалась.
— И на все это МЦИМ пойдет, чтобы угодить мистеру Пархесту? — промолвила она наконец, недоверчиво качая головой. — Вы ведь даже не знаете наверняка, связан ли он с этим центром, а уверяете, будто...
— Теперь знаю. Сегодня Пархест дважды беседовал с сотрудниками МЦИМа. Я попросил одного парня повисеть на его трубке, и, хотя из сказанной абракадабры извлечь что-либо полезное невозможно, сами звонки подтверждают мою версию. Защищая Пархеста, МЦИМ будет защищать себя, по-моему, это очевидно. — Снегин нахмурился, чувствуя, что собеседница упорно не желает понять всю серьезность положения, в коем оказалась Эвридика, и отчасти виноват в этом он сам. Не надо было создавать у нее ложных иллюзий. — Однако помимо того, что сестре вашей надо надежно заткнуть рот, существует и еще одна причина, по которой, в случае ареста, ее ждут большие неприятности.
— Погодите! Если она добровольно сдастся местным властям и согласится на «промывание мозгов», невиновность ее будет полностью доказана!
— Отлично! Вот мы и дошли до «промывания мозгов». — Игорь Дмитриевич осушил рюмку и начал сосредоточенно постукивать сигаретой по столу, готовясь сказать мисс Вайдегрен то, о чем предпочел бы умолчать. — Вам не кажется, что мцимовцам было бы очень полезно изловить Четырехпалого и его товарищей? Для того, чтобы вернуть похищенного из клиники экстрасенса и не создавать прецедент безнаказанного вторжения на их территорию? Как должны они поступить, предположив, что сведениями этими ваша сестра, волей случая, располагает, но делиться не хочет? Не хочет по той причине, что предавать спасших тебе жизнь людей — поступок неблаговидный, с какой стороны на него ни посмотри. Или вы думаете иначе, и Эвридика сделает это с радостью?
— Она этого не сделает, если они будут обращаться с ней по-человечески, — упавшим голосом произнесла мисс Вайдегрен, глядя на Снегина с таким затравленным выражением, что можно было не сомневаться: она уже догадалась, о чем он скажет в следующий момент.
— Мцимовцы, безусловно, настоят на «промывании мозгов». Хотя Четырехпалый наверняка позаботится о собственной безопасности и либо сменит убежище, либо поставит вашей сестре временной блок памяти. Вам известно, что это такое?
— Человека накачивают какой-то дрянью, после чего он не помнит, что с ним происходило в течение последних суток, а то и целого месяца, — с отвращением прошептала Эвелина:
— Таким образом, отыскать Четырехпалого «промывание мозгов» не поможет, но зато оно даст им возможность, не доводя дело до суда, запечатать вашей сестре рот самым надежным способом.
— Но если этот ваш... Четырехпалый не поставит блок...
— Тогда мцимовцы сами поставят его и обвинят в этом террористов, — прервал собеседницу Снегин. — Имейте кроме того в виду, что пять процентов людей, прошедших «промывание», навсегда превращаются в клинических идиотов. Принимая во внимание обстоятельства этого дела, Эвридика вполне может попасть в группу несчастных пятипроцентников.
— Вы говорите об этом так спокойно...
— Я говорю об этом спокойно потому, что никогда не посоветовал бы вашей сестре сдаться на милость продажных властей и искать справедливости там, где ее нет и быть не может. Мне не доставляет удовольствия пугать вас, рассказывая о мцимовских методах достижения цели, но без этого нам невозможно было бы перейти к обсуждению того единственного способа помочь Эвридике, который приходит мне на ум в создавшемся положении.
— В чем же он состоит? — мисс Вайдегрен прищурилась от попавшего ей в глаза дыма и поспешно ткнула окурок в хрустальную пепельницу.
— В том, что Эвридика должна пересечь границу и либо жить по фальшивым документам, где ей заблагорассудится, стараясь не привлекать к своей особе внимания прессы и полиции, либо вступить в борьбу с МЦИМом, используя те сведения, из-за которых мистер Пархест пытался спровадить ее на тот свет.
— Господи Иисусе, ну и перспективы! Неужели с этими людьми нельзя как-то договориться?
— Зачем льву договариваться с ягненком? Или человеку с муравьем? — поинтересовался Игорь Дмитриевич, наблюдая за Эвелиной со смешанным чувством восхищения и жалости. Эта красивая и мужественная женщина не могла принять ни один из предложенных им вариантов. Гордость и стремление к справедливости не позволяли ей признать, что жизнь под чужим именем является для Эвридики лучшим способом исчезнуть из поля зрения службы безопасности МЦИМа и финансировавших его деятельность корпораций. Здравый смысл восставал против заведомо обреченной борьбы с ними, и она тщетно искала несуществующее решение, позволяющее насытить волков и уберечь овец от их острых зубов.
— Хорошо, давайте не будем ставить телегу впереди лошади и заглядывать слишком далеко в будущее, — отступилась наконец Эвелина от намерения решить задачу с наскоку. — Если Четырехпалый свяжется с вами, в чем вы, по-видимому, не сомневаетесь, и передаст нам Эвридику с рук на руки, сумеете ли вы переправить ее за границу Свободной Зоны?
— Дельный вопрос, — одобрительно кивнул Игорь Дмитриевич, любуясь мисс Вайдегрен, вновь почти спокойную и уверенную в себе. — Но не кажется ли вам, что в компетенцию частного детектива не входит отправка найденного клиента за границу? Тем паче нелегально.
— Так, может, вы вспомните и об Александре Скрипове — математике «милостью божьей», способности коего проявились в сорок три года, после длительного «лечения» в одной из клиник питерского МЦИМа? Став лауреатом пяти или шести международных премий, он умер в сорок восемь лет. после чего были опубликованы скандальные репортажи, в которых покойный якобы сообщал, что дар его является результатом эксперимента, а сам он — единственным выжившим из сорока подопытных интеллектуалов, которые, оказавшись без работы и средств к существованию, согласились сотрудничать с МЦИМом.
Фамилии Рудов, Тавкелян, Анастасии вам ни о чем не говорят? Ну так сядьте сегодня вечером к компьютеру и пошарьте по библиотекам. Случаи на первый взгляд непохожие друг на друга, но некие параллели прослеживаются. И самое характерное заключается в том, что неизменно находились, как в истории с Панчиным, искусствоведы и психологи, оправдывавшие и одобрявшие методы МЦИМа. Тут и рассуждения о преимуществах короткой, но яркой жизни перед прозябанием посредственности, и вдохновенные гимны «интеллектуальному возрождению» взамен растительного существования, и оправдание эвтаназии[14]... — придвинувший было к себе тарелку со столь милыми его сердцу фаршированными макаронами, Снегин в ярости оттолкнул ее и потянулся к графину с водкой.
— Я, помню, читала статьи о русских лозоходцах, находивших источники воды в самых немыслимых местах, — робко сказала мисс Вайдегрен, явно начавшая подумывать, что собеседник ее излишне возбужден и, усомнившись в справедливости данной им МЦИМу оценки, она, сама того не желая, нажала на его болевую точку.
— О лозоходцах, прорицателях и ясновидцах, выступавших под самыми разными псевдонимами, дабы не привлекать внимания к питерскому МЦИМу, — уточнил Снегин. — Крупным шрифтом газеты печатали об их выдающихся способностях, а мелким, через несколько лет, — о внезапной и преждевременной кончине. И только об одном они писали редко-редко, а написавши, извинялись и каялись. О том, что феномены эти, обладавшие от природы довольно слабыми паранормальными способностями, накачанные чудовищными дозами всевозможных метаболических и психостимулирующих препаратов, превращались в палатах клиник и лабораторий в диковинных монстров, мутантов, продолжительность жизни которых редко достигала шести-восьми лет...
Забыв о сидящей напротив Эвелине, Игорь Дмитриевич потянулся за салатом и, машинально ковыряя в нем вилкой, унесся мыслями далеко от МЦИМа, бывшего всего лишь следствием, проявлением некой изначально присущей человечеству болезни, не имевшей ничего общего с пресловутым первородным грехом и являвшейся адским сплавом равнодушия, трусости, злорадства, жадности и подлости. Сумасшедший художник под воздействием пыток мог, естественно, писать только страшные, душераздирающие картины, где царили кровь, мрак, огонь и смерть. Но они-то больше всего и возбуждали публику, их-то она и желала видеть, равнодушно проходя мимо гармоничных и прекрасных, возвышающих и облагораживающих душу полотен, создание которых требовало несравнимо большего таланта и мастерства, чем кошмары, порожденные больным воображением Панчина.
Ну как тут не вспомнить детскую сказку о мытарствах девушки, изо рта которой, когда она улыбалась, сыпались розы, а из глаз, когда плакала, катились жемчужины. Розам, ясное дело, ее родичи предпочитали жемчуга и колотили свое уникальное чадо почем зря. Но ведь жемчуг не едят, а розы они могли продавать с тем же успехом, на прокорм бы хватило...
— Мистер детектив, вы говорили столь горячо, что я готова уверовать в порочность вашего МЦИМа. Вернувшись в отель, я ознакомлюсь с перечисленными вами материалами, появлявшимися в периодических изданиях, однако не пора ли нам вспомнить о моей сестре? — с подчеркнутой вежливостью обратилась мисс Вайдегрен к Игорю Дмитриевичу, и тот с запоздалым раскаянием понял, что собеседница, умненько вычислив его слабость, подвела ему любимого конька и он не замедлил, взгромоздясь в седло, устремиться к цели, не разбирая дороги.
Худо ли, хорошо ли, но он заполнил предложенный ему тест, и бог с ним. А теперь и впрямь пора вернуться к исчезновению Эвридики и сообща решить, что могут они предпринять, дабы помочь бедной девушке, едва не убитой собственным мужем.
2
— Стало быть, по-твоему, господин Пархест связан с доставкой в питерский МЦИМ ментопрепаратов, психотрансферов и прочей пакости, необходимой для создания паралюдей? — уточнил Радов, приглаживая волосы, чтобы убедиться, не встали ли они у него дыбом.— В разговоре с Птициным он не называл товар, который ждут в Санкт-Петербурге. Но когда я заглядывала в один из скопированных мной файлов, то наткнулась, на список зашифрованных буквами и цифрами клеточных стимуляторов. Их-то коды Уиллард и называл Птицину. А когда я спросила, для каких целей их поставляют в ваш город и какое отношение его разговор с Птициным имеет к «Билдинг ассошиэйтед», он посоветовал мне не лезть не в свое дело и не забивать себе голову чужими заботами.
— Я-ас-нень-ко... — протянул Юрий Афанасьевич, только теперь начиная понимать, чем объяснялась оперативность, проявленная питерскими копами в отыскании Укрывища и вербовке Конягиной. Из-за того, что он с ребятами вызволил Оторву, мцимовцы бы такой шухер не подняли. Но если они подозревают, что Эвридика разжилась компрометирующими их сведениями, — тогда все становится на свои места. Особенно если Пархест этот не какой-нибудь прыщ на ровном месте, а шишка, способная вывести на мцимовских заказчиков и спонсоров.
Сообщение Эвридики о том, что ее хотел убить собственный муж, не особенно поразило Радова и, начав расспрашивать молодую женщину о причине, послужившей толчком к покушению, он не подозревал, какие неприятные вести ему предстоит услышать. Хотя более проницательный человек уже после посещения Чернова начал бы догадываться: не в одной Оторве тут дело. Оторва — это так, мелочь, дающая повод изловить и заставить молчать Эвридику.
— И надо же нам было встретить ее на пути из проклятого филиала! — пробормотал Юрий Афанасьевич по-русски, после чего обратился к миссис Пархест на ее родном языке: — Надеюсь, ты не стерла скопированные файлы? Шантаж — неблаговидное занятие, но если с его помощью тебе удастся сохранить жизнь, вступив в переговоры с мужем...
— Я спрятала масс-диск с записями в черепаховую пудреницу, — безучастно ответила Эвридика, не поднимая на Радова глаз. — Однако не представляю, чем это мне поможет?
— Пока я тоже не представляю, но информация порой дороже денег. И, раз мистер Пархест пошел из-за нее на убийство жены, ему есть чего бояться. Как полагаешь, Сан Ваныч?
— Есть-то, оно, конешно, есть, — мягко отозвался старик, похожий на врубелевского «Пана» — лысенький, седенький, сухонький, с бледно-голубыми, пронзительными глазками. — Да что пользы слепому от красных зорь, а глухому — от соловьиного пения? Впрочем, диск надо добыть и ознакомиться с его содержанием. Тогда и видно будет, стоит порося выкармливать или сразу на мясо пустить.
— Угу, — сказал Радов, испытывая некоторое облегчение от одного только вида лысого мыслителя, призванного присматривать за сохранностью подводных коммуникаций.
После визита к Чернову и посещения логова Хитрого Яна на душе у него было на редкость пакостно. А радость по поводу того, что Эвридика вспомнила обстоятельства, предшествовавшие и сопутствовавшие произошедшему с ней «несчастному случаю», была омрачена пониманием того, что положение группы теперь еще хуже, чем ему представлялось. Ссориться с МЦИМом Юрию Афанасьевичу очень не хотелось, и решение вытащить из лап тамошних вивисекторов Оторву далось ему не без внутренней борьбы. До известной степени он отважился совершить набег на Первый филиал МЦИМа в расчете на Чернова, для которого честь мундира была не пустым звуком. Теперь же ситуация складывалась так, что между ним и осколками его «дюжины» с одной стороны и МЦИМом и полицией с другой началась настоящая война.
— Как полагаешь, Сан Ваныч, может инструктор-наставник с полудюжиной раздолбаев-курсантов выиграть войну с МЦИМом и его присными?
— Война — это грозовая туча, возникающая из эманаций зла, — глубокомысленно изрек «Пан». — Выиграть войну невозможно. Приобретения и выгоды несоизмеримы с понесенными потерями. Но, если война неизбежна, если ты защищаешь то, что считаешь необходимым защищать, то в любом случае окажешься победителем. Ибо мертвые сраму не имут. А с религиозной точки зрения, смерть не есть зло. Это всего лишь порог между двумя мирами, момент перехода из одной формы бытия в другую.
— Утешил. Переход в другую форму бытия — именно то, чего мне не хватало для полноты счастья!
— Этак можно оправдать и убийство, — заметила, поежившись, Эвридика. — Если представить дело так, что Уиллард старался помочь мне перейти в иную, лучшую форму бытия, его еще и поблагодарить следует! Звучит, по крайней мере, пристойнее, чем неудавшаяся попытка убийства.
— Тебя уму-разуму учат — хлыстом охаживают, а ты уму-разуму набирайся — от хлыста уворачивайся! — вставил Радов.
— Любое насильственное отъятие жизни нарушает план Божий, преждевременно и произвольно вырывая человека из тех условий, которые Господь создает для его спасения. Таким образом, убийство есть грех не только против человека, но и против Бога. Это дерзкое и грубое вмешательство в деятельность Всевышнего, ведущего человека к вечному блаженству. — Сан Ваныч неодобрительно уставился на Эвридику прозрачными, льдистыми глазками и торжественно закончил: — Убийство — величайший грех, ибо есть грех непоправимый!
— Эта сентенция поможет нам справиться с нашими проблемами?
Радов уже открыл рот, собираясь сообщить молодой женщине, что, кабы не сентенции Сан Ваныча, она бы осталась у «Ворот смерти», и у них вообще не было бы проблем, но, вовремя вспомнив слова того же Сан Ваныча о том, что Господь не зря дал человеку два уха и всего один рот, промолчал.
Напряженную тишину нарушило появление в комнате Сыча, взволнованно выпалившего прямо с порога:
— Шеф, вы как в воду глядели! Надыбал я в Интернете некоего Снегина, который Эвридику разыскивает! Частный детектив, нанят якобы ее старшей сестрой.
— Ага! Новая карта в игре! — Радов поднялся из видавшего виды кресла, им же самим и притащенного в хоромы Сан Ваныча, и прошелся по комнате. — Собери о нем сведения. Разузнай все, что можно и нельзя, вдруг это та ниточка, которая выведет нас из лабиринта!
— Или веревка, на которой нас повесят, — пробормотала Эвридика, неприятно пораженная тем, что Эвелине стало известно об ее исчезновении.
— Бу сде, шеф! Это я мигом! Начну с полицейского архива, если не возражаете? — предложил Сыч и, не дожидаясь ответа, скрылся за дверью.
— Он что, действительно может проникнуть в полицейский архив?
— Может. Это входит в курс спецподготовки курсантов с соответствующими способностями. Тем более служебные тайны полиция в своем архиве не хранит, — ответил Радов, вновь опускаясь в кресло напротив Эвридики. — А не связаться ли нам с твоими родителями? Догадываюсь, что тебе не хочется втягивать их в это дело, однако поговорить с ними стоит. Хотя бы ради того, чтобы они не наломали дров. Из лучших побуждений, разумеется.
— Если это необходимо... — с сомнением протянула Эвридика, покосившись на Сан Ваныча.
— Ладно, вы тут воркуйте, а мне пора на обход моих владений, — старик ухмыльнулся и заковылял к двери, а Радов внезапно подумал, что ему и в голову не пришло спрашивать у Сан Ваныча позволения привести к нему ребят и Эвридику. Не потому, что он такой бестактный и толстокожий — отнюдь! Просто если уж Сан Ваныч не приютит, значит, мир вовсе скурвился, и иного пути, как переход в другую форму бытия, у попавшего в скверную переделку действительно нет.
3
Еще раз, уже более подробно и доказательно излагая свою версию связанных с Эвридикой событий, Снегин в то же время исподтишка разглядывал мисс Вайдегрен, производившую при личной встрече несравнимо лучшее впечатление, чем при разговоре по визору.Темно-русые волосы ее были тщательно уложены в высокую прическу, оставлявшую открытыми длинную загорелую шею и маленькие аккуратные ушки. Серьги — «серебряный дождь» тоже призваны были подчеркнуть изящество шеи, а губы и глаза она подкрасила искусно и неброско. Рот все же оказался великоват, но в этом был даже какой-то шарм. Сине-зеленая блузка и темная, в меру короткая юбка «металлик» ненавязчиво подчеркивали то, что надобно подчеркнуть, или, лучше сказать, не скрывали того, что обладательница их считала возможным продемонстрировать миру. Двойная нитка жемчуга на шее, перламутровый браслет с часами на левой руке, серебряное колечко-змейка — на правой дополняли ее наряд, и Снегин заключил, что напрасно приписал мисс Вайдегрен отсутствие вкуса. Упоминание о бывшем супруге пробудило его любопытство и навело на мысль, что неудачное замужество Эвелины могло испортить ее характер и заставить относиться предвзято к мистеру Пархесту. Впрочем, собственная его супруга, разведясь с ним лет восемь-девять назад, не стала мужененавистницей, а Пархест, похоже, и впрямь был отъявленным мерзавцем.
— Ну хорошо, мистер Снегин, возможно, вы правы. В конце концов, вы профессионал и вам виднее, кто виноват в исчезновении Эвридики...
— Можете звать меня Игорем. Насколько я понимаю, это больше соответствует западной манере общения, да и «мистер Снегин» в ваших устах звучит как-то уж очень иронично, — прервал Игорь Дмитриевич собеседницу, которая, утолив голод, решила, по-видимому, снова взять инициативу в свои руки.
— Ладно, зовите меня Эвелиной. Можете даже называть Евой, как мои друзья и коллеги. Вопрос в другом: что нам предпринять и как вызволить Рику из лап ваш их курсантов? Как отыскать их в кратчайшие сроки? Ведь на помощь полиции нам рассчитывать не приходится, не так ли?
— Так. Мцимовская служба безопасности спелась с администрацией Маринленда и сумела убедить полицию, что состряпанная ими версия является единственно верной. Но, если я верно интерпретирую события, полиция нам не понадобится. Четырехпалый или его приятели сами выйдут на меня и будут требовать, чтобы я избавил их от вашей сестрицы, ставшей для них обузой.
— Верится с трудом! — вырвалось из груди мисс Вайдегрен вместе с тяжелым вздохом. — Будет чудом, коли они не потребуют с нас выкуп и вообще не попытаются нагреть руки на чужом горе!
— Наставник, плюнувший на карьеру и отказавшийся от теплого местечка ради того, чтобы выручить своего подопечного, — тоже чудо. Не менее удивительно, что он пошел на риск, оказав помощь совершенно не лакомому человеку. Однако, раз уж это случилось, почему бы вам не уверовать в возможность подобного рода чудес?
— Чудеса и аномалии по части Рики. Я твердо стою ногами на земле и в рыцарей без страха и упрека не верю, — с горечью произнесла Эвелина. Указала на пустую рюмку и поинтересовалась: — Почему бы вам не наполнить ее вашей фирменной «огненной водой»?
— Я, видите ли, жду, когда вы приметесь за свой вермут, а с водкой предоставите разобраться мне.
— И не надейтесь! Вермут не совместим с чудесами, а водка помогает поверить в невозможное, — категорически заявила мисс Вайдегрен. — Кстати, это ведь не итальянский напиток?
— Нет, но хозяин кафе знает вкусы посетителей.
— Не жмотничайте, наливайте. И закажите ещё один графинчик этого пойла.
— Правильно, я бы тоже не рискнул пить после водки вермут. А пока нам подвезут боеприпасы, позвольте поведать весьма поучительную историю про чудеса, в которые вы не верите, — предложил Снегин, знаком подзывая официантку.
Когда заказ был сделан, рюмки опустошены, и мисс Вайдегрен потянулась к снегинским сигаретам, тот откинулся на спинку кресла и промолвил:
— Неверие ваше в то, что вы называете чудом, напомнило мне историю о священнике и скептике. «Один мой знакомый, — рассказывал скептику священник, — упал с колокольни и, представьте себе, остался жив. Разве это не чудо?»
«Нет, это случай!» — возразил невер.
«Ну, допустим, — хитро прищурившись, согласился священник. — Но потом этот же человек второй раз упал с той же колокольни и отделался переломами конечностей. В этом вы тоже не признаете чуда?»
«Нет, это счастье!» — не колеблясь ответствовал скептик.
«Любопытно, что знакомый мой, бывший звонарем и любивший приложиться к бутылке, ухитрился упасть со своей колокольни и третий раз. Причем вновь остался жив. Что скажете на это?»
«Скажу, что это... привычка», — поразмыслив, сообщил невер.
— Из вашей притчи следует, что водка обладает поистине чудодейственными свойствами, — усмехнулась мисс Вайдегрен, и Снегин, хмыкнув, согласился, что такой вывод из его байки напрашивался сам собой, хотя раньше ему это в голову как-то не приходило.
— Я вижу, вы несколько повеселели, и должен предупредить, что радоваться пока нечему. Вызволить Эвридику будет, я полагаю, не трудно, ибо Четырехпалый не злодей и торговать вашей сестрой не станет. Более того, он с радостью снимет с себя заботу о ней, но тут-то у нас и начнутся проблемы.
— Моя безрассудная сестрица влюбится в благородного разбойника и не пожелает уходить из его шайки? — предположила Эвелина, щеки которой порозовели от выпитого, а глаза оживленно заблестели.
— Насколько я могу судить, Четырехпалый достоин любви и уважения несравнимо больше мистера Пархеста, — сухо произнес Игорь Дмитриевич, почувствовавший себя почему-то задетым последними словами собеседницы. — Но беспокоят меня не чувства, которые могут возникнуть у вашей сестры к спасшему ее человеку, а то, что она объявлена вне закона и будет упрятана за решетку, едва только полиция до неё доберётся.
— Ах вот оно что... — протянула мисс Вайдегрен, сообразив наконец, в чем усматривает детектив угрожавшую Рике опасность. — Но если она явится в полицию сама, им придется ее выслушать...
— Вам понадобилось выпить полграфина водки и заслушать проникновенную речь недурного в прошлом юриста в пользу Четырехпалого, дабы уверовать в возможность существования благородного разбойника. При этом, учтите, вам выгодно было мне поверить. Допускаете ли вы, что полиция захочет разбираться в этом деле и признает Эвридику жертвой на основании её слов, подтвердить которые будет скорее всего нечем и некому?
— Но ведь и против нее нет никаких улик! Обвинение ее в сговоре с террористами голословно! Доказательством могла бы служить видеозапись, о которой писали газеты, но раз нам с вами ее не показали...
— Святые угодники! Запись, на которой один человек в гидрокостюме и «бабочке» присоединяется к четырем другим, может состряпать кто угодно! Наблюдатель за безопасностью туристов подтвердит соответствие записи тому, что он видел собственными глазами — и вот уже статья по обвинению в соучастии готова. Согласно закону, человек, знавший о готовящемся террористическом акте и не уведомивший о нем полицию, «является соучастником злоумышленников и несет равную с ними ответственность за содеянное». А если присовокупить к этому торговлю наркотиками...
— Вы меня пугаете!
— Нет, я всего лишь хочу, чтобы вы хорошенько уяснили ситуацию, в которой оказалась ваша сестра. Отыскать для суда какого-нибудь завязавшего наркотолкача, который за скромное вознаграждение подтвердит, что Эвридика предлагала ему партию синт-героина или лабби, совсем не сложно, а показаниям его, как вы понимаете, поверят больше, чем заверениям вашей сестры о ее невиновности.
Мисс Вайдегрен охватила тонкими пальцами подбородок и надолго задумалась.
— И на все это МЦИМ пойдет, чтобы угодить мистеру Пархесту? — промолвила она наконец, недоверчиво качая головой. — Вы ведь даже не знаете наверняка, связан ли он с этим центром, а уверяете, будто...
— Теперь знаю. Сегодня Пархест дважды беседовал с сотрудниками МЦИМа. Я попросил одного парня повисеть на его трубке, и, хотя из сказанной абракадабры извлечь что-либо полезное невозможно, сами звонки подтверждают мою версию. Защищая Пархеста, МЦИМ будет защищать себя, по-моему, это очевидно. — Снегин нахмурился, чувствуя, что собеседница упорно не желает понять всю серьезность положения, в коем оказалась Эвридика, и отчасти виноват в этом он сам. Не надо было создавать у нее ложных иллюзий. — Однако помимо того, что сестре вашей надо надежно заткнуть рот, существует и еще одна причина, по которой, в случае ареста, ее ждут большие неприятности.
— Погодите! Если она добровольно сдастся местным властям и согласится на «промывание мозгов», невиновность ее будет полностью доказана!
— Отлично! Вот мы и дошли до «промывания мозгов». — Игорь Дмитриевич осушил рюмку и начал сосредоточенно постукивать сигаретой по столу, готовясь сказать мисс Вайдегрен то, о чем предпочел бы умолчать. — Вам не кажется, что мцимовцам было бы очень полезно изловить Четырехпалого и его товарищей? Для того, чтобы вернуть похищенного из клиники экстрасенса и не создавать прецедент безнаказанного вторжения на их территорию? Как должны они поступить, предположив, что сведениями этими ваша сестра, волей случая, располагает, но делиться не хочет? Не хочет по той причине, что предавать спасших тебе жизнь людей — поступок неблаговидный, с какой стороны на него ни посмотри. Или вы думаете иначе, и Эвридика сделает это с радостью?
— Она этого не сделает, если они будут обращаться с ней по-человечески, — упавшим голосом произнесла мисс Вайдегрен, глядя на Снегина с таким затравленным выражением, что можно было не сомневаться: она уже догадалась, о чем он скажет в следующий момент.
— Мцимовцы, безусловно, настоят на «промывании мозгов». Хотя Четырехпалый наверняка позаботится о собственной безопасности и либо сменит убежище, либо поставит вашей сестре временной блок памяти. Вам известно, что это такое?
— Человека накачивают какой-то дрянью, после чего он не помнит, что с ним происходило в течение последних суток, а то и целого месяца, — с отвращением прошептала Эвелина:
— Таким образом, отыскать Четырехпалого «промывание мозгов» не поможет, но зато оно даст им возможность, не доводя дело до суда, запечатать вашей сестре рот самым надежным способом.
— Но если этот ваш... Четырехпалый не поставит блок...
— Тогда мцимовцы сами поставят его и обвинят в этом террористов, — прервал собеседницу Снегин. — Имейте кроме того в виду, что пять процентов людей, прошедших «промывание», навсегда превращаются в клинических идиотов. Принимая во внимание обстоятельства этого дела, Эвридика вполне может попасть в группу несчастных пятипроцентников.
— Вы говорите об этом так спокойно...
— Я говорю об этом спокойно потому, что никогда не посоветовал бы вашей сестре сдаться на милость продажных властей и искать справедливости там, где ее нет и быть не может. Мне не доставляет удовольствия пугать вас, рассказывая о мцимовских методах достижения цели, но без этого нам невозможно было бы перейти к обсуждению того единственного способа помочь Эвридике, который приходит мне на ум в создавшемся положении.
— В чем же он состоит? — мисс Вайдегрен прищурилась от попавшего ей в глаза дыма и поспешно ткнула окурок в хрустальную пепельницу.
— В том, что Эвридика должна пересечь границу и либо жить по фальшивым документам, где ей заблагорассудится, стараясь не привлекать к своей особе внимания прессы и полиции, либо вступить в борьбу с МЦИМом, используя те сведения, из-за которых мистер Пархест пытался спровадить ее на тот свет.
— Господи Иисусе, ну и перспективы! Неужели с этими людьми нельзя как-то договориться?
— Зачем льву договариваться с ягненком? Или человеку с муравьем? — поинтересовался Игорь Дмитриевич, наблюдая за Эвелиной со смешанным чувством восхищения и жалости. Эта красивая и мужественная женщина не могла принять ни один из предложенных им вариантов. Гордость и стремление к справедливости не позволяли ей признать, что жизнь под чужим именем является для Эвридики лучшим способом исчезнуть из поля зрения службы безопасности МЦИМа и финансировавших его деятельность корпораций. Здравый смысл восставал против заведомо обреченной борьбы с ними, и она тщетно искала несуществующее решение, позволяющее насытить волков и уберечь овец от их острых зубов.
— Хорошо, давайте не будем ставить телегу впереди лошади и заглядывать слишком далеко в будущее, — отступилась наконец Эвелина от намерения решить задачу с наскоку. — Если Четырехпалый свяжется с вами, в чем вы, по-видимому, не сомневаетесь, и передаст нам Эвридику с рук на руки, сумеете ли вы переправить ее за границу Свободной Зоны?
— Дельный вопрос, — одобрительно кивнул Игорь Дмитриевич, любуясь мисс Вайдегрен, вновь почти спокойную и уверенную в себе. — Но не кажется ли вам, что в компетенцию частного детектива не входит отправка найденного клиента за границу? Тем паче нелегально.