Страница:
У нас, в отличие от них, есть золотое правило — информировать клиентов только о том, что они действительно хотят узнать. Никаких гидских замашек. Никаких обязательных программ — все индивидуальное, соответствующее вкусам и желаниям клиента. Он обратился к нам, чтобы мы помогли ему отдохнуть, и путешествие — только предлог, повод. Гостье — я имею дело исключительно с женщинами, у каждого своя специфика — может быть, наплевать на сокровища Эрмитажа и прочие достопримечательности Санкт-Петербурга и окрестностей. Хотя случается такое не часто — надо же по приезде домой рассказать подругам о том, что видела, дабы они поахали и поохали от зависти. Ей незачем засорять себе голову тем, что рассказывают обычные гиды на групповых экскурсиях. Забавные истории о местных диковинах — дело другое. Они и душу веселят, и запоминаются лучше. Но в меру, господа, в меру, от анекдотов человек со временем устает, точно так же, как от перечисления статистических данных!
Наши гостьи приезжают в Питер не для того, чтобы пополнить свой интеллектуальный багаж, такие встречаются редко. В большинстве своем они просто хотят пожить, не думая о делах, без забот и хлопот. Они хотят комфорта, внимания, ласки, уюта. Для этого им нужен спутник-мужчина, который будет предупредителен, заботлив и нежен. Разумеется, это дорогая игра, но раз гостьи соглашаются в нее играть, значит, она того стоит. С тех пор, как я понял эти простенькие правила, проблем с гостьями у меня не возникает, ведь даже взбалмошным, избалованным, капризным стервам — попадаются и такие — необходимо иногда забыть о своей стервозности, отдохнуть от нее, выйти из привычного образа. Бывает, конечно, что клиентки, по тем или иным причинам, отказываются от услуг своего гида и получают замену. У меня было всего два таких прокола, в самом начале работы в БДУ, и я считаюсь одним из лучших гидов Питерского отделения фирмы.
После экскурсии мы все же зашли в ресторанчик с названием «Тихая ночь». Здесь было действительно тихо и можно было говорить о чем угодно или молчать под звуки ненавязчивых мелодий, которые тоже можно было слышать или не слышать в зависимости от настроения.
— С вами уютно молчать, — сказала Александра, после того как мы прослушали несколько композиций Фауста Папетти, выпили по коктейлю и поковыряли вилками в салатах из овощей и морепродуктов.
— Болтать можно с кем угодно, уютно молчать — только с людьми, близкими по духу, — глубокомысленно изрек я и порадовался девичьим ямочкам, возникавшим на щеках Александры, когда она улыбалась.
— Цитата?
— Экспромт! Но могу и цитату, — сказал я и бахнул: — «Утратившие связь с землей и не вознагражденные за это приобщением к мировой культуре, психически искалеченные вечной возней с машинами люди становятся жертвами одуряющей скуки, как только оказываются наедине с самими собой. Они, как огня, боятся тишины, ибо тишина ставит их лицом к лицу с душевной опустошенностью. Природа для них мертва, философия смертельно скучна, искусство и литература доступны лишь в самых сниженных проявлениях, религия возбуждает высокомерную насмешку, и только наука вызывает чувство уважения». Даниил Андреев, «Роза мира». За точность расстановки слов не отвечаю, но, думаю, воспроизвел достаточно близко к тексту.
— Здорово! Даже не верится, что полвека назад писано!
— Читали? — спросил я. приятно удивленный, что госпожа Иванцева знает, кто такой Даниил Андреев и в какие годы творил.
— Не скажу, что запоем, от корки до корки, но читала. Случайно как-то открыла на том месте, где он пишет о Женской сущности Бога, и увлеклась.
— О Женской сущности Бога? А, там, где он пытается доказать, что произошла ошибка или подмена, в результате которой Святой Дух был отделен от Бога Отца, а Женская ипостась Создателя незаконно утрачена?
— По-моему, в этом есть определенный смысл. Впрочем, я никогда не интересовалась богословскими вопросами, — Александра с улыбкой развела руками, давая понять, что не слишком сожалеет об этом, — однако мысль о том, что «Божественная комедия» является детищем не только Данте, но и Беатриче, показалась мне убедительной. Приятно, знаете ли, сознавать, что духовное семя бессмертных творений было брошено в глубину подсознания гениев их женами, любовницами или просто знакомыми. Андреев писал о том, что в Веймаре собираются установить памятник Ульрике Левенцоф, вдохновившей Гете на прекрасные стихи. Не знаете, был ли осуществлен этот проект?
— Понятия не имею, — признался я. — На меня-то идея об оплодотворяющей роли женщин в творчестве мужчин не произвела особого впечатления. Образ музы, стоящей за спиной Орфея или Гомера, традиционен, а констатация очевидного факта...
— Но не общепризнанного! — прервала меня Александра, шутливо погрозив пальчиком.
— «Для истины достаточный триумф, когда ее принимают немногие, но достойные; быть угодной всем не ее удел», — изрек я. И, чтобы не присваивать чужих лавров, пояснил: — Мысль эта принадлежит Дени Дидро и кажется мне разумной.
— Ну, если уж на то пошло, новых идей в «Розе мира» вообще немного, и они показались мне, мягко говоря, сомнительными. Мысль о Вечной Женственности как одной из ипостасей Бога тоже ведь не нова. Она ярко выражена в религии индуистов, это одна из краеугольных основ уикканской веры.
— Какой? — спросил я, чувствуя себя полным профаном.
— Уикканской. Приверженцы Уикки полагают, что нынешние религии негармоничны, поскольку провозглашают единственным божеством Бога Созидателя. Они считают, что если большинство растений и животных, не говоря уже о людях, двуполы, то это отражает природу создавших их божеств. Или одного божества, которое имеет две ипостаси — мужскую и женскую. Поэтому уикканцы поклоняются Богу и Богине. По существу, они вернулись к древней языческой традиции, где в пантеонах божеств были особи как мужского, так и женского пола. Не смотрите на меня так, я знаю кое-что об Уикке только благодаря своей подруге, которую от избытка свободного времени потянуло к божественному. И вот нашла себе веру по вкусу. Пыталась и меня приобщить, да без толку.
— Почему?
— Зачем это мне, Иван? Религия — она ведь как посох хромому. А я на ногах крепко стою. В подпорках и костылях не нуждаюсь. В жизнь вечную не верю, да и не хочу ни в христианский бесполый рай, ни в мусульманский, где от гурий-лесбиянок, как на зоне, не отбиться. — В лице Александры что-то дрогнуло, и на миг проступили все ее тщательно скрываемые четыре десятка не слишком-то легких и сладких лет. — Что это мы, Ваня, все «выкаем» и «выкаем»? Может, пора уже на «ты» перейти? Без брудершафтов, в рабочем порядке? Ваня и Саша, это как-то душевнее, чем Иван и Александра.
— Хорошо... Саша. Можно и на «ты», — согласился я, в полной уверенности, что без брудершафтов мы все равно не обойдемся.
Внештатных сотрудников БДУ называют порой «хахалями напрокат», «кобелями навынос», «альфонсами» — и это еще самые пристойные ярлыки, которые на нас клеют. Доля истины в них имеется, потому что любовная составляющая является важным элементом нашего общения с клиентами. И это закономерно, ведь любовь — сильнейшее из чувств, и даже суррогат его лучше, чем полное отсутствие оного. Альбер Камю в «Возвращении в Типаса» писал: «Если вам посчастливилось однажды испытать сильную любовь, всю свою жизнь вы будете снова и снова искать этот жар и свет». Ну что ж, наши гостьи, как и все обделенные любовью люди, ищут ее и, не находя, вынуждены довольствоваться тем, что им предлагает жизнь. Мудрец Леонардо да Винчи замечательно сказал некогда: «Если не можешь иметь то, что любишь, — люби, что имеешь». Проще всего это осудить, но осуждать вообще проще всего. Однако осуждать, не предлагая позитивного решения, — занятие пустое и неблагодарное.
Решение, которое предлагает состоятельным клиентам БДУ, — не идеальное, оно лишь одно из многих возможных, тоже, увы, далеких от совершенства. Во всяком случае, клиент не покупает кота в мешке. Ему предлагается файл с фотографиями и кратким досье внештатных сотрудников, из которых он может выбрать то, что его заинтересовало. Причем выбор делается, как я понимаю, не только и, может быть, даже не столько исходя из внешней привлекательности гида, сколько из суммы факторов, в которые входят: место работы, должность, хобби, круг интересов и привычек. Среди моих коллег из БДУ есть ученые, художники, артисты театра и цирка, подводники и преподаватели вузов. Я не знаю, по какому принципу администрация БДУ набирает внештатных сотрудников, но одно могу сказать с полной уверенностью — дураков среди них нет. Как нет, по понятным причинам, верующих, больных, чиновников госструктур и представителей нашей славной милиции.
У каждого из нас свои методы развлекать клиентов, своя манера общения, и я лично предпочитаю не форсировать события, предоставляя гостье решать, что и когда она хочет получить. По-видимому, Саша это поняла и, когда мы покончили с ужином в «Тихой ночи», сказала, что хочет напроситься ко мне в гости. Идти до гостиницы далеко, за руль мне после выпитых коктейлей лучше не садиться, а раз уж я живу неподалеку, какой смысл вызывать такси?
Я согласился, что лучше пройтись по городу пешком, и мы двинулись в путь. Помнится, я даже читал ей стихи. Всякие. Разные. Если мужчина бессознательно не втягивает живот и не распускает павлиний хвост при виде хорошенькой женщины — можете быть уверены: у него проблемы либо со здоровьем, либо с половой ориентацией.
— Недурное гнездышко, — промурлыкала Саша, осмотревшись в моем двухкомнатном логове. — Очень даже...
Я не стал говорить, что, дабы расплатиться за это гнездышко, мне пришлось устроиться работать в БДУ, и работа эта поначалу меня не слишком радовала. Вместо этого я достал бутылку токайского, бокалы, свечи в тяжелых, медных подсвечниках и принялся рыться в дисках, выбирая что-нибудь умиротворяющее.
К тому времени, как я сервировал стол, подходящий для последнего возлияния, Саша вышла из ванной, закутанная после душа в пушистый тигровый халат. Я горжусь тем, что в шкафу у меня висит больше двух дюжин халатов. Любезно предлагая гостье принять после дороги, прогулки по городу или посещения театра душ, я раскрываю шкаф и, глядя, как она перебирает халаты, чувствую себя наверху блаженства. Что может быть приятнее, чем сделать человеку маленький сюрприз?
Моя коллекция халатов кладет обычно конец всяким колебаниям, ежели таковые имеются. И позволяет лучше понять характер гостьи. Одна необыкновенно милая дама, заглянув в мой шкаф, с испугом спросила: «Неужели вы всех их убили?» — после чего мы хохотали минут десять, и шутка эта явилась камертоном, задавшим тон всему нашему последующему общению. Другая, взглянув на мое собрание халатов, заявила, что среди них нет подходящего ей: алого с золотыми драконами — и вышла из душа голышом, разрисованная губной помадой, зубной пастой и карандашом для подведения глаз. Алый, с золотыми драконами халат она прислала мне через месяц после того, как я отвез ее в аэропорт.
Саша, выбрав тигровый халат, задумчиво сказала:
— Рано или поздно это случится. Но если поздно, то лучше не надо.
— Ну почему же? Лучше поздно, чем никогда, — оптимистично отозвался я, не слишком понимая, что она имеет в виду.
— Спорное утверждение. Порой бывает, что лучше никогда, чем поздно. Желание, исполнившееся после времени, приносит горечь вместо радости.
— Ну например?
— Вспомни хоть «Руслана и Людмилу». Наина в конце концов полюбила Финна, и это сильно осложнило и попортило ему жизнь. Ну, я пошла в душ...
Выйдя из ванной в тигровом халате, Саша продолжила осмотр моего логова и, когда я появился после душа в темно-синем, искрящемся мелкими звездочками халате, как раз добралась до полок, на которых стояла подборка «ЧАДа» за десять с чем-то лет.
— Неужели, дав подписку о неразглашении, ты больше не возвращался к тому случаю в Мартыновке?
— Нет, — сказал я, разливая токайское по бокалам.
Разумеется, я лгал. Но после того, как в Мартыновке начались аресты и по городу поползли нехорошие слухи, я зарекся говорить с кем-либо о моей злосчастной статье и всем, что имело к ней хоть какое-то отношение.
Разумеется, я знал кое-что, ибо именно любопытство или, лучше сказать, природная любознательность как раз и удерживала меня в «ЧАДе». И это «кое-что» мне решительно не нравилось. Еще меньше мне нравилось то, что о случае в Мартыновке меня спрашивала чуть ли не каждая гостья, и в конце концов это должно было кончиться плохо.
— Ладно, парубок, не журысь! Прости мне девичье любопытство и расскажи что-нибудь, например, про снежного человека. Или про восточносибирскую Несси. А лучше, — легкомысленно махнула рукой Саша, — выпьем-ка мы за стольный град Петров, где водятся мужчины, имеющие сногшибательные коллекции халатов!
Меня разбудила тихая и мелодичная трель ноутбука. Обычно я сплю крепко, особенно после нескольких коктейлей и бурных постельных танцев с симпатичной женщиной, да и легли мы вчера не рано. Но что-то в поведении Саши меня, видимо, сильно встревожило, раз подсознание дало команду проснуться. Несколько минут я лежал неподвижно, не открывая глаз, прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты звукам. Определенно это был нежный шелест клавиатуры. Итак, Саша решила подоить мой ноутбук на предмет интересующей ее информации. Естественно, ей нужны были файлы о происшествии в Мартыновке.
«Забавно!» — мысленно сказал я, пытаясь сообразить, чьи интересы представляет госпожа Иванцева. Она явно не из органов госбезопасности: они меня уже трясли и отпустили с миром, а новых поводов для беспокойства я им не давал. Да и действуют они совсем другими методами.
Слухи об умножителях, безусловно, просочились в народ, и умненькие богатенькие деятели, желающие стать еще богаче и влиятельней, безусловно, разыскивают их. Однако методы их тоже не отличаются изощренностью: заволочь в темный уголок и бить, бить, бить носителя информации до потери человеческого облика. Или отрезать ему ежечасно по пальцу. Не стали бы они огород городить, если бы заподозрили, что я знаю что-то об умножителях. У меня ведь железное алиби: раз уж органы отпустили — значит, ни сном ни духом о дарах пришельцев не ведаю. А трясти пустышку — кому охота?
С другой стороны — факт налицо. Мой верный ноутбук потрошит дама, прилетевшая давеча из славного города Тулы. Интересное получается кино!
Единственный человек, которому я решился рассказать об умножителе и даже показать его, — профессор Вениамин Петрович Берестов. Отец Стаса — институтского моего дружка, убитого какими-то подонками одиннадцать лет назад в ЦПКиО. Но Берестов, ясное дело, никому ничего не скажет. Это железный старик из уходящего поколения тех, кто еще во что-то верил и, как это ни странно, продолжает верить. Да и зачем ему, если уж на то пошло, болтать? Я оставил ему дубликат умножителя, и он может ломать над ним голову до полного умопомрачения. К тому же, если кто-то расколол Берестова, я ему уже без нужды, так что этот вариант тоже отпадает.
Остается предположить, что госпожа Иванцева действительно та, за кого себя выдает. Хозяйка некой преуспевающей фирмы, решившая совместить приятное с Полезным. Пообщаться с симпатичным молодым человеком и разнюхать, не знает ли он что-нибудь об умножителях. Ведь мог же этот хитрец утаить что-то от органов? А ежели утаил, то ломать его бесполезно — спастись он может, только твердя: знать ни о чем не знаю, ведать не ведаю. Но, растаяв в объятиях неотразимого творения талантливого биоскульптора, он вполне способен проболтаться — история знает подобные примеры. Можно попытаться уговорить его поделиться информацией, пообещав взять в долю, или, воспользовавшись удобным моментом, пошарить в ноутбуке и списать обнаруженные там сведения на дискету.
Это предположение похоже на правду, решил я. Выбрался из постели, накинул халат и вышел в гостиную.
Госпожа Иванцева услышала мои шаги и встретила мое появление милой улыбкой:
— Привет! Тоже не спится?
— Сигнал включаемого ноутбука действует на меня, как пение горна. Я забываю о сне и бросаюсь дописывать незавершенные статьи. Привет! — Я подошел к Саше и заглянул ей через плечо. Она просматривала файл с серией очерков, шедших в рубрике «Кто вы, таинственные атланты?».
— Ничего, что я залезла в твой ноутбук без разрешения? Одни говорят: скажи мне. кто твой друг, и я скажу, кто ты. Другие — покажи мне твой дом, и я скажу, кто ты. А я убеждена, что больше всего о характере человека говорит содержание его компа.
— Естественно, — согласился я, отметив, что без водных процедур и последующего нанесения макияжа госпожа Иванцева выглядит значительно более потрепанной жизнью, чем ей бы того хотелось. Истинный возраст гостий я, впрочем, давно научился определять по рукам. Как ни ухаживай за ними, они выдают хозяйку, если можно так выразиться, с головой.
— Мне тоже всегда казалось, что заглянуть в мастерскую художника — значительно интереснее, чем любоваться его картинами на выставке. Пока ты роешься в моих файлах, я сварю кофе. Тебе молотый или растворимый?
Мы оба понимали, что Саша поймана с поличным, но время для откровенного разговора еще не настало. Я был бы рад, если бы госпожа Иванцева отказалась от намерения начинать его вообще, но, боюсь, она не способна столь кардинально изменить свои планы. А жаль, ведь поначалу все складывалось так мило!
Оставив старенький «Вольво» около дома, я отправился в булочную за свежим хлебом в том самом настроении, которое изысканнейшим Александром Александровичем Блоком было описано следующими словами:
Я понимаю, что большая часть литературы должна быть дерьмом — журналы-пустышки и незатейливые книжки-однодневки для проветривания мозгов, утомленных восьмичасовым рабочим днем. Что фильмы, становящиеся год от года эффектнее и глупее, иными быть и не могут, коль скоро штампуются для самой невзыскательной публики. Но выставлять беспардонную халтуру в Эрмитаже — это уже кощунство! И рассуждать о ней с глубокомысленным видом могут лишь подвергнутые лоботомии кретины, которым в Эрмитаже делать нечего.
В шестидесятых годах прошлого века Герберт Маркузе писал, что массовое индустриальное общество не просто удовлетворяет потребности своих членов, но, в значительной степени, искусственно создает их благодаря рекламе. И вот наглядный пример того, как процесс этот переносится в область искусства, то есть в духовную область. Увы, гонка создаваемых и удовлетворяемых потребностей должна захватывать человека, не позволяя ему осознать, что широкий выбор продукции материального и духовного производства жестко ограничен рамками того, что соответствует целям общества. Следуя навязанным стандартам, человек неизбежно интегрируется в общество и утрачивает критическое отношение к принципам, исповедуемым этим обществом, поскольку мышление его деформируется в соответствии с повсеместно распространяемыми стереотипами. Мобильник, импортная тачка, престижная работа, отдых на Канарах становятся целью и смыслом жизни. «Гарри Поттер» признается книгой века, «Космополитен» — журналом журналов, «Молчание ягнят» собирает всех мыслимых «Оскаров», а «Мумий Тролль» затмевает своим паскудством все прочие рок-группы. Противно, однако логично. Но если уж в Эрмитаже...
— Эй, кореш, закурить не найдется?
Догнавший меня парень был, как водится, коротко пострижен, морда — ящиком, кулаки-кувалды.
— Не курю, — коротко ответил я с нехорошим предчувствием.
— Скверно, — изрек детина. Заступил мне дорогу и, оглядев с ног до головы, добавил, совершив невероятное умственное усилие: — Пострижен ты как-то погано.
— Убивать таких надо, — поддакнул его подельщик — тоже крепенький, кожаный и без той единственной извилины, которую оставляет на голове фуражка.
Смекнув, что сейчас меня будут бить, я рванул через улицу, но мордатый успел-таки вмазать мне левой. Удар пришелся в левое плечо, я закрутился волчком, и тут же на меня набросился второй — крепенький и пупырчатый, как огурчик. Я уклонился от одного удара, другого, удачно вмазал огурчику в челюсть и пропустил удар мордатого в солнечное сплетение. На миг у меня перехватило дух, и, воспользовавшись этим, костоломы принялись колотить меня, как боксерскую грушу.
Двое, встретившие меня на подходе к булочной, дрались на редкость умело и больно. Свалив меня с ног и старательно отпинав, они исчезли, а я потерял сознание.
Придя в себя, я увидел квохчущую надо мной старушку. От причитаний ее мне стало совсем худо, но тут подъехала «Скорая». Фельдшерица с сонным унылым лицом сделала мне пару уколов, шофер и мужик в белом халате — медбрат, надобно думать, — помогли забраться в машину, уложили на носилки и повезли в дежурную больницу.
В приемном покое я убедился, что ключи мне оставили, а бумажник украли — без этого версия об ограблении выглядела бы неубедительно. Кроме того, я, несмотря на некоторое помутнение сознания, отметил, что били меня, если можно так выразиться, гуманно — щадя голову и пах. Из чего следовало, что госпожа Иванцева еще появится, и намерение ее совмещать приятное с полезным осталось неизменным.
— Ничего страшного, — утешил меня угрюмый, равнодушный к людским страданиям врач. — Синяки, ссадины, ушибы, шок. Кости целы. Дешево отделался. Хотя денька три-четыре придется полежать. Дома, — уточнил он и скучным голосом проинструктировал: — Не пить, не курить, никаких женщин. Завтра вызовите врача из поликлиники. Регулярно принимайте лекарства. Вот рецепты.
Он протянул мне пачку рецептов, выписанных шустрой медсестрой, и меня выпроводили в длинный полутемный коридор.
После битья, уколов, перевязки, посещения рентгеновского кабинета и напутствий отправившего меня на амбулаторное лечение эскулапа я туго соображал и долго плутал по коридорам, пока не выбрался на больничный двор, где стояло несколько машин «Скорой помощи». И тут меня осенило.
Подойдя к курившему у машины парню в старомодных очках, делавших его похожим на Шурика из «Операции „Ы“, я попросил его подбросить меня до дома, объяснив, что деньги у меня украли, такси я вызвать не могу, потому что мобильник мой костоломы разбили всмятку, а чтобы позвонить по единственному обнаруженному телефону, необходимо иметь телефонную карту и...
— Адрес? — строго спросил Шурик и, досадуя на собственную покладистость, скомандовал: — Загружайся, довезем.
Я забрался в салон и сел на откидной стульчик, тупо разглядывая зажатые в кулаке рецепты с крупной фиолетовой печатью «Городская больница №18, наб. р. Фонтанки, 148». Так, с рецептами в руке, я и заснул, и снился мне странный сказочный сон про кентавров, плещущихся у подножия величественного водопада, над которым сияла удивительно яркая и сочная радуга.
— Подъем, мужик, приехали, — тронул меня за плечо похожий на главреда лупоглазый толстяк в белом халате.
— Спасибо, — просипел я и начал выбираться из машины.
Ввалившись в квартиру, я выпил два стакана воды, полюбовался в зеркало на свою осунувшуюся физиономию с мутными, словно после великого бодуна, глазами и хотел было позвонить Саше — интересы клиента превыше всего! — но вовремя одумался.
После посещения Эрмитажа я отвез ее в «Маршал», где она намеревалась отдохнуть перед вечерним походом в БДТ. Мы договорились, что я заеду за ней часов в пять, а сейчас была уже половина седьмого. Следовательно, в театр мы все равно опоздали, а доклад госпоже Иванцевой о работе ее костоломов мог подождать до лучших времен. Если только я вообще буду его делать.
Прислушавшись к собственным ощущениям, я решил, что прежде всего должен соснуть минуток семьсот-восемьсот, а там видно будет. Мысль показалась мне настолько разумной, что я, вырубив телефон, поплелся в спальню и, кое-как раздевшись, нырнул под одеяло.
Разбудил меня звонок в дверь и резкий солнечный свет, льющийся из незашторенного окна.
Стрелки на часах показывали десять минут двенадцатого, полуденный визитер продолжал терзать дверной звонок.
Чертыхаясь, я выбрался из-под одеяла, накинул халат и полез в нижний ящик прикроватного столика. Пистолет был на месте, зато обойма предусмотрительно опустошена.
— Вот ведь ублюдки! — пробормотал я, прикидывая, кто бы это мог сделать: госпожа Иванцева или посланные ею громилы.
По всему выходило — громилы, хотя в общем-то это было не важно.
Наши гостьи приезжают в Питер не для того, чтобы пополнить свой интеллектуальный багаж, такие встречаются редко. В большинстве своем они просто хотят пожить, не думая о делах, без забот и хлопот. Они хотят комфорта, внимания, ласки, уюта. Для этого им нужен спутник-мужчина, который будет предупредителен, заботлив и нежен. Разумеется, это дорогая игра, но раз гостьи соглашаются в нее играть, значит, она того стоит. С тех пор, как я понял эти простенькие правила, проблем с гостьями у меня не возникает, ведь даже взбалмошным, избалованным, капризным стервам — попадаются и такие — необходимо иногда забыть о своей стервозности, отдохнуть от нее, выйти из привычного образа. Бывает, конечно, что клиентки, по тем или иным причинам, отказываются от услуг своего гида и получают замену. У меня было всего два таких прокола, в самом начале работы в БДУ, и я считаюсь одним из лучших гидов Питерского отделения фирмы.
После экскурсии мы все же зашли в ресторанчик с названием «Тихая ночь». Здесь было действительно тихо и можно было говорить о чем угодно или молчать под звуки ненавязчивых мелодий, которые тоже можно было слышать или не слышать в зависимости от настроения.
— С вами уютно молчать, — сказала Александра, после того как мы прослушали несколько композиций Фауста Папетти, выпили по коктейлю и поковыряли вилками в салатах из овощей и морепродуктов.
— Болтать можно с кем угодно, уютно молчать — только с людьми, близкими по духу, — глубокомысленно изрек я и порадовался девичьим ямочкам, возникавшим на щеках Александры, когда она улыбалась.
— Цитата?
— Экспромт! Но могу и цитату, — сказал я и бахнул: — «Утратившие связь с землей и не вознагражденные за это приобщением к мировой культуре, психически искалеченные вечной возней с машинами люди становятся жертвами одуряющей скуки, как только оказываются наедине с самими собой. Они, как огня, боятся тишины, ибо тишина ставит их лицом к лицу с душевной опустошенностью. Природа для них мертва, философия смертельно скучна, искусство и литература доступны лишь в самых сниженных проявлениях, религия возбуждает высокомерную насмешку, и только наука вызывает чувство уважения». Даниил Андреев, «Роза мира». За точность расстановки слов не отвечаю, но, думаю, воспроизвел достаточно близко к тексту.
— Здорово! Даже не верится, что полвека назад писано!
— Читали? — спросил я. приятно удивленный, что госпожа Иванцева знает, кто такой Даниил Андреев и в какие годы творил.
— Не скажу, что запоем, от корки до корки, но читала. Случайно как-то открыла на том месте, где он пишет о Женской сущности Бога, и увлеклась.
— О Женской сущности Бога? А, там, где он пытается доказать, что произошла ошибка или подмена, в результате которой Святой Дух был отделен от Бога Отца, а Женская ипостась Создателя незаконно утрачена?
— По-моему, в этом есть определенный смысл. Впрочем, я никогда не интересовалась богословскими вопросами, — Александра с улыбкой развела руками, давая понять, что не слишком сожалеет об этом, — однако мысль о том, что «Божественная комедия» является детищем не только Данте, но и Беатриче, показалась мне убедительной. Приятно, знаете ли, сознавать, что духовное семя бессмертных творений было брошено в глубину подсознания гениев их женами, любовницами или просто знакомыми. Андреев писал о том, что в Веймаре собираются установить памятник Ульрике Левенцоф, вдохновившей Гете на прекрасные стихи. Не знаете, был ли осуществлен этот проект?
— Понятия не имею, — признался я. — На меня-то идея об оплодотворяющей роли женщин в творчестве мужчин не произвела особого впечатления. Образ музы, стоящей за спиной Орфея или Гомера, традиционен, а констатация очевидного факта...
— Но не общепризнанного! — прервала меня Александра, шутливо погрозив пальчиком.
— «Для истины достаточный триумф, когда ее принимают немногие, но достойные; быть угодной всем не ее удел», — изрек я. И, чтобы не присваивать чужих лавров, пояснил: — Мысль эта принадлежит Дени Дидро и кажется мне разумной.
— Ну, если уж на то пошло, новых идей в «Розе мира» вообще немного, и они показались мне, мягко говоря, сомнительными. Мысль о Вечной Женственности как одной из ипостасей Бога тоже ведь не нова. Она ярко выражена в религии индуистов, это одна из краеугольных основ уикканской веры.
— Какой? — спросил я, чувствуя себя полным профаном.
— Уикканской. Приверженцы Уикки полагают, что нынешние религии негармоничны, поскольку провозглашают единственным божеством Бога Созидателя. Они считают, что если большинство растений и животных, не говоря уже о людях, двуполы, то это отражает природу создавших их божеств. Или одного божества, которое имеет две ипостаси — мужскую и женскую. Поэтому уикканцы поклоняются Богу и Богине. По существу, они вернулись к древней языческой традиции, где в пантеонах божеств были особи как мужского, так и женского пола. Не смотрите на меня так, я знаю кое-что об Уикке только благодаря своей подруге, которую от избытка свободного времени потянуло к божественному. И вот нашла себе веру по вкусу. Пыталась и меня приобщить, да без толку.
— Почему?
— Зачем это мне, Иван? Религия — она ведь как посох хромому. А я на ногах крепко стою. В подпорках и костылях не нуждаюсь. В жизнь вечную не верю, да и не хочу ни в христианский бесполый рай, ни в мусульманский, где от гурий-лесбиянок, как на зоне, не отбиться. — В лице Александры что-то дрогнуло, и на миг проступили все ее тщательно скрываемые четыре десятка не слишком-то легких и сладких лет. — Что это мы, Ваня, все «выкаем» и «выкаем»? Может, пора уже на «ты» перейти? Без брудершафтов, в рабочем порядке? Ваня и Саша, это как-то душевнее, чем Иван и Александра.
— Хорошо... Саша. Можно и на «ты», — согласился я, в полной уверенности, что без брудершафтов мы все равно не обойдемся.
* * *
Внештатных сотрудников БДУ называют порой «хахалями напрокат», «кобелями навынос», «альфонсами» — и это еще самые пристойные ярлыки, которые на нас клеют. Доля истины в них имеется, потому что любовная составляющая является важным элементом нашего общения с клиентами. И это закономерно, ведь любовь — сильнейшее из чувств, и даже суррогат его лучше, чем полное отсутствие оного. Альбер Камю в «Возвращении в Типаса» писал: «Если вам посчастливилось однажды испытать сильную любовь, всю свою жизнь вы будете снова и снова искать этот жар и свет». Ну что ж, наши гостьи, как и все обделенные любовью люди, ищут ее и, не находя, вынуждены довольствоваться тем, что им предлагает жизнь. Мудрец Леонардо да Винчи замечательно сказал некогда: «Если не можешь иметь то, что любишь, — люби, что имеешь». Проще всего это осудить, но осуждать вообще проще всего. Однако осуждать, не предлагая позитивного решения, — занятие пустое и неблагодарное.
Решение, которое предлагает состоятельным клиентам БДУ, — не идеальное, оно лишь одно из многих возможных, тоже, увы, далеких от совершенства. Во всяком случае, клиент не покупает кота в мешке. Ему предлагается файл с фотографиями и кратким досье внештатных сотрудников, из которых он может выбрать то, что его заинтересовало. Причем выбор делается, как я понимаю, не только и, может быть, даже не столько исходя из внешней привлекательности гида, сколько из суммы факторов, в которые входят: место работы, должность, хобби, круг интересов и привычек. Среди моих коллег из БДУ есть ученые, художники, артисты театра и цирка, подводники и преподаватели вузов. Я не знаю, по какому принципу администрация БДУ набирает внештатных сотрудников, но одно могу сказать с полной уверенностью — дураков среди них нет. Как нет, по понятным причинам, верующих, больных, чиновников госструктур и представителей нашей славной милиции.
У каждого из нас свои методы развлекать клиентов, своя манера общения, и я лично предпочитаю не форсировать события, предоставляя гостье решать, что и когда она хочет получить. По-видимому, Саша это поняла и, когда мы покончили с ужином в «Тихой ночи», сказала, что хочет напроситься ко мне в гости. Идти до гостиницы далеко, за руль мне после выпитых коктейлей лучше не садиться, а раз уж я живу неподалеку, какой смысл вызывать такси?
Я согласился, что лучше пройтись по городу пешком, и мы двинулись в путь. Помнится, я даже читал ей стихи. Всякие. Разные. Если мужчина бессознательно не втягивает живот и не распускает павлиний хвост при виде хорошенькой женщины — можете быть уверены: у него проблемы либо со здоровьем, либо с половой ориентацией.
— Недурное гнездышко, — промурлыкала Саша, осмотревшись в моем двухкомнатном логове. — Очень даже...
Я не стал говорить, что, дабы расплатиться за это гнездышко, мне пришлось устроиться работать в БДУ, и работа эта поначалу меня не слишком радовала. Вместо этого я достал бутылку токайского, бокалы, свечи в тяжелых, медных подсвечниках и принялся рыться в дисках, выбирая что-нибудь умиротворяющее.
К тому времени, как я сервировал стол, подходящий для последнего возлияния, Саша вышла из ванной, закутанная после душа в пушистый тигровый халат. Я горжусь тем, что в шкафу у меня висит больше двух дюжин халатов. Любезно предлагая гостье принять после дороги, прогулки по городу или посещения театра душ, я раскрываю шкаф и, глядя, как она перебирает халаты, чувствую себя наверху блаженства. Что может быть приятнее, чем сделать человеку маленький сюрприз?
Моя коллекция халатов кладет обычно конец всяким колебаниям, ежели таковые имеются. И позволяет лучше понять характер гостьи. Одна необыкновенно милая дама, заглянув в мой шкаф, с испугом спросила: «Неужели вы всех их убили?» — после чего мы хохотали минут десять, и шутка эта явилась камертоном, задавшим тон всему нашему последующему общению. Другая, взглянув на мое собрание халатов, заявила, что среди них нет подходящего ей: алого с золотыми драконами — и вышла из душа голышом, разрисованная губной помадой, зубной пастой и карандашом для подведения глаз. Алый, с золотыми драконами халат она прислала мне через месяц после того, как я отвез ее в аэропорт.
Саша, выбрав тигровый халат, задумчиво сказала:
— Рано или поздно это случится. Но если поздно, то лучше не надо.
— Ну почему же? Лучше поздно, чем никогда, — оптимистично отозвался я, не слишком понимая, что она имеет в виду.
— Спорное утверждение. Порой бывает, что лучше никогда, чем поздно. Желание, исполнившееся после времени, приносит горечь вместо радости.
— Ну например?
— Вспомни хоть «Руслана и Людмилу». Наина в конце концов полюбила Финна, и это сильно осложнило и попортило ему жизнь. Ну, я пошла в душ...
Выйдя из ванной в тигровом халате, Саша продолжила осмотр моего логова и, когда я появился после душа в темно-синем, искрящемся мелкими звездочками халате, как раз добралась до полок, на которых стояла подборка «ЧАДа» за десять с чем-то лет.
— Неужели, дав подписку о неразглашении, ты больше не возвращался к тому случаю в Мартыновке?
— Нет, — сказал я, разливая токайское по бокалам.
Разумеется, я лгал. Но после того, как в Мартыновке начались аресты и по городу поползли нехорошие слухи, я зарекся говорить с кем-либо о моей злосчастной статье и всем, что имело к ней хоть какое-то отношение.
Разумеется, я знал кое-что, ибо именно любопытство или, лучше сказать, природная любознательность как раз и удерживала меня в «ЧАДе». И это «кое-что» мне решительно не нравилось. Еще меньше мне нравилось то, что о случае в Мартыновке меня спрашивала чуть ли не каждая гостья, и в конце концов это должно было кончиться плохо.
— Ладно, парубок, не журысь! Прости мне девичье любопытство и расскажи что-нибудь, например, про снежного человека. Или про восточносибирскую Несси. А лучше, — легкомысленно махнула рукой Саша, — выпьем-ка мы за стольный град Петров, где водятся мужчины, имеющие сногшибательные коллекции халатов!
* * *
Меня разбудила тихая и мелодичная трель ноутбука. Обычно я сплю крепко, особенно после нескольких коктейлей и бурных постельных танцев с симпатичной женщиной, да и легли мы вчера не рано. Но что-то в поведении Саши меня, видимо, сильно встревожило, раз подсознание дало команду проснуться. Несколько минут я лежал неподвижно, не открывая глаз, прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты звукам. Определенно это был нежный шелест клавиатуры. Итак, Саша решила подоить мой ноутбук на предмет интересующей ее информации. Естественно, ей нужны были файлы о происшествии в Мартыновке.
«Забавно!» — мысленно сказал я, пытаясь сообразить, чьи интересы представляет госпожа Иванцева. Она явно не из органов госбезопасности: они меня уже трясли и отпустили с миром, а новых поводов для беспокойства я им не давал. Да и действуют они совсем другими методами.
Слухи об умножителях, безусловно, просочились в народ, и умненькие богатенькие деятели, желающие стать еще богаче и влиятельней, безусловно, разыскивают их. Однако методы их тоже не отличаются изощренностью: заволочь в темный уголок и бить, бить, бить носителя информации до потери человеческого облика. Или отрезать ему ежечасно по пальцу. Не стали бы они огород городить, если бы заподозрили, что я знаю что-то об умножителях. У меня ведь железное алиби: раз уж органы отпустили — значит, ни сном ни духом о дарах пришельцев не ведаю. А трясти пустышку — кому охота?
С другой стороны — факт налицо. Мой верный ноутбук потрошит дама, прилетевшая давеча из славного города Тулы. Интересное получается кино!
Единственный человек, которому я решился рассказать об умножителе и даже показать его, — профессор Вениамин Петрович Берестов. Отец Стаса — институтского моего дружка, убитого какими-то подонками одиннадцать лет назад в ЦПКиО. Но Берестов, ясное дело, никому ничего не скажет. Это железный старик из уходящего поколения тех, кто еще во что-то верил и, как это ни странно, продолжает верить. Да и зачем ему, если уж на то пошло, болтать? Я оставил ему дубликат умножителя, и он может ломать над ним голову до полного умопомрачения. К тому же, если кто-то расколол Берестова, я ему уже без нужды, так что этот вариант тоже отпадает.
Остается предположить, что госпожа Иванцева действительно та, за кого себя выдает. Хозяйка некой преуспевающей фирмы, решившая совместить приятное с Полезным. Пообщаться с симпатичным молодым человеком и разнюхать, не знает ли он что-нибудь об умножителях. Ведь мог же этот хитрец утаить что-то от органов? А ежели утаил, то ломать его бесполезно — спастись он может, только твердя: знать ни о чем не знаю, ведать не ведаю. Но, растаяв в объятиях неотразимого творения талантливого биоскульптора, он вполне способен проболтаться — история знает подобные примеры. Можно попытаться уговорить его поделиться информацией, пообещав взять в долю, или, воспользовавшись удобным моментом, пошарить в ноутбуке и списать обнаруженные там сведения на дискету.
Это предположение похоже на правду, решил я. Выбрался из постели, накинул халат и вышел в гостиную.
Госпожа Иванцева услышала мои шаги и встретила мое появление милой улыбкой:
— Привет! Тоже не спится?
— Сигнал включаемого ноутбука действует на меня, как пение горна. Я забываю о сне и бросаюсь дописывать незавершенные статьи. Привет! — Я подошел к Саше и заглянул ей через плечо. Она просматривала файл с серией очерков, шедших в рубрике «Кто вы, таинственные атланты?».
— Ничего, что я залезла в твой ноутбук без разрешения? Одни говорят: скажи мне. кто твой друг, и я скажу, кто ты. Другие — покажи мне твой дом, и я скажу, кто ты. А я убеждена, что больше всего о характере человека говорит содержание его компа.
— Естественно, — согласился я, отметив, что без водных процедур и последующего нанесения макияжа госпожа Иванцева выглядит значительно более потрепанной жизнью, чем ей бы того хотелось. Истинный возраст гостий я, впрочем, давно научился определять по рукам. Как ни ухаживай за ними, они выдают хозяйку, если можно так выразиться, с головой.
— Мне тоже всегда казалось, что заглянуть в мастерскую художника — значительно интереснее, чем любоваться его картинами на выставке. Пока ты роешься в моих файлах, я сварю кофе. Тебе молотый или растворимый?
Мы оба понимали, что Саша поймана с поличным, но время для откровенного разговора еще не настало. Я был бы рад, если бы госпожа Иванцева отказалась от намерения начинать его вообще, но, боюсь, она не способна столь кардинально изменить свои планы. А жаль, ведь поначалу все складывалось так мило!
* * *
Оставив старенький «Вольво» около дома, я отправился в булочную за свежим хлебом в том самом настроении, которое изысканнейшим Александром Александровичем Блоком было описано следующими словами:
Тернер был великолепен — слов нет! Зато потом мы с Сашей забрели на выставку какого-то импортного Заплюйкина, и настроение было испорчено окончательно и бесповоротно. Причепуренные дамы и господа любовались омерзительной, беспомощной мазней с таким видом, словно перед ними были фрески Джотто или полотна Веронезе! Мир явно сошел с ума. Тысячу раз прав был Василий Розанов, писавший в предисловии к своим ежемесячным выпускам «Апокалипсиса нашего времени», что «в европейском человечестве образовались колоссальные пустоты от былого христианства, и в эти пустоты проваливается все: троны, классы, сословия, труд, богатство». Десять тысяч раз прав, говоря, что «все проваливается в пустоту души, которая лишилась древнего содержания».
И встретившись лицом с прохожим,
Ему бы в рожу наплевал,
Когда б желания того же
В его глазах не прочитал.
Я понимаю, что большая часть литературы должна быть дерьмом — журналы-пустышки и незатейливые книжки-однодневки для проветривания мозгов, утомленных восьмичасовым рабочим днем. Что фильмы, становящиеся год от года эффектнее и глупее, иными быть и не могут, коль скоро штампуются для самой невзыскательной публики. Но выставлять беспардонную халтуру в Эрмитаже — это уже кощунство! И рассуждать о ней с глубокомысленным видом могут лишь подвергнутые лоботомии кретины, которым в Эрмитаже делать нечего.
В шестидесятых годах прошлого века Герберт Маркузе писал, что массовое индустриальное общество не просто удовлетворяет потребности своих членов, но, в значительной степени, искусственно создает их благодаря рекламе. И вот наглядный пример того, как процесс этот переносится в область искусства, то есть в духовную область. Увы, гонка создаваемых и удовлетворяемых потребностей должна захватывать человека, не позволяя ему осознать, что широкий выбор продукции материального и духовного производства жестко ограничен рамками того, что соответствует целям общества. Следуя навязанным стандартам, человек неизбежно интегрируется в общество и утрачивает критическое отношение к принципам, исповедуемым этим обществом, поскольку мышление его деформируется в соответствии с повсеместно распространяемыми стереотипами. Мобильник, импортная тачка, престижная работа, отдых на Канарах становятся целью и смыслом жизни. «Гарри Поттер» признается книгой века, «Космополитен» — журналом журналов, «Молчание ягнят» собирает всех мыслимых «Оскаров», а «Мумий Тролль» затмевает своим паскудством все прочие рок-группы. Противно, однако логично. Но если уж в Эрмитаже...
— Эй, кореш, закурить не найдется?
Догнавший меня парень был, как водится, коротко пострижен, морда — ящиком, кулаки-кувалды.
— Не курю, — коротко ответил я с нехорошим предчувствием.
— Скверно, — изрек детина. Заступил мне дорогу и, оглядев с ног до головы, добавил, совершив невероятное умственное усилие: — Пострижен ты как-то погано.
— Убивать таких надо, — поддакнул его подельщик — тоже крепенький, кожаный и без той единственной извилины, которую оставляет на голове фуражка.
Смекнув, что сейчас меня будут бить, я рванул через улицу, но мордатый успел-таки вмазать мне левой. Удар пришелся в левое плечо, я закрутился волчком, и тут же на меня набросился второй — крепенький и пупырчатый, как огурчик. Я уклонился от одного удара, другого, удачно вмазал огурчику в челюсть и пропустил удар мордатого в солнечное сплетение. На миг у меня перехватило дух, и, воспользовавшись этим, костоломы принялись колотить меня, как боксерскую грушу.
* * *
Двое, встретившие меня на подходе к булочной, дрались на редкость умело и больно. Свалив меня с ног и старательно отпинав, они исчезли, а я потерял сознание.
Придя в себя, я увидел квохчущую надо мной старушку. От причитаний ее мне стало совсем худо, но тут подъехала «Скорая». Фельдшерица с сонным унылым лицом сделала мне пару уколов, шофер и мужик в белом халате — медбрат, надобно думать, — помогли забраться в машину, уложили на носилки и повезли в дежурную больницу.
В приемном покое я убедился, что ключи мне оставили, а бумажник украли — без этого версия об ограблении выглядела бы неубедительно. Кроме того, я, несмотря на некоторое помутнение сознания, отметил, что били меня, если можно так выразиться, гуманно — щадя голову и пах. Из чего следовало, что госпожа Иванцева еще появится, и намерение ее совмещать приятное с полезным осталось неизменным.
— Ничего страшного, — утешил меня угрюмый, равнодушный к людским страданиям врач. — Синяки, ссадины, ушибы, шок. Кости целы. Дешево отделался. Хотя денька три-четыре придется полежать. Дома, — уточнил он и скучным голосом проинструктировал: — Не пить, не курить, никаких женщин. Завтра вызовите врача из поликлиники. Регулярно принимайте лекарства. Вот рецепты.
Он протянул мне пачку рецептов, выписанных шустрой медсестрой, и меня выпроводили в длинный полутемный коридор.
После битья, уколов, перевязки, посещения рентгеновского кабинета и напутствий отправившего меня на амбулаторное лечение эскулапа я туго соображал и долго плутал по коридорам, пока не выбрался на больничный двор, где стояло несколько машин «Скорой помощи». И тут меня осенило.
Подойдя к курившему у машины парню в старомодных очках, делавших его похожим на Шурика из «Операции „Ы“, я попросил его подбросить меня до дома, объяснив, что деньги у меня украли, такси я вызвать не могу, потому что мобильник мой костоломы разбили всмятку, а чтобы позвонить по единственному обнаруженному телефону, необходимо иметь телефонную карту и...
— Адрес? — строго спросил Шурик и, досадуя на собственную покладистость, скомандовал: — Загружайся, довезем.
Я забрался в салон и сел на откидной стульчик, тупо разглядывая зажатые в кулаке рецепты с крупной фиолетовой печатью «Городская больница №18, наб. р. Фонтанки, 148». Так, с рецептами в руке, я и заснул, и снился мне странный сказочный сон про кентавров, плещущихся у подножия величественного водопада, над которым сияла удивительно яркая и сочная радуга.
— Подъем, мужик, приехали, — тронул меня за плечо похожий на главреда лупоглазый толстяк в белом халате.
— Спасибо, — просипел я и начал выбираться из машины.
* * *
Ввалившись в квартиру, я выпил два стакана воды, полюбовался в зеркало на свою осунувшуюся физиономию с мутными, словно после великого бодуна, глазами и хотел было позвонить Саше — интересы клиента превыше всего! — но вовремя одумался.
После посещения Эрмитажа я отвез ее в «Маршал», где она намеревалась отдохнуть перед вечерним походом в БДТ. Мы договорились, что я заеду за ней часов в пять, а сейчас была уже половина седьмого. Следовательно, в театр мы все равно опоздали, а доклад госпоже Иванцевой о работе ее костоломов мог подождать до лучших времен. Если только я вообще буду его делать.
Прислушавшись к собственным ощущениям, я решил, что прежде всего должен соснуть минуток семьсот-восемьсот, а там видно будет. Мысль показалась мне настолько разумной, что я, вырубив телефон, поплелся в спальню и, кое-как раздевшись, нырнул под одеяло.
Разбудил меня звонок в дверь и резкий солнечный свет, льющийся из незашторенного окна.
Стрелки на часах показывали десять минут двенадцатого, полуденный визитер продолжал терзать дверной звонок.
Чертыхаясь, я выбрался из-под одеяла, накинул халат и полез в нижний ящик прикроватного столика. Пистолет был на месте, зато обойма предусмотрительно опустошена.
— Вот ведь ублюдки! — пробормотал я, прикидывая, кто бы это мог сделать: госпожа Иванцева или посланные ею громилы.
По всему выходило — громилы, хотя в общем-то это было не важно.