Страница:
– Да, – повторил он с хриплым смехом, – теперь понятно, почему Ваниваки не хотел входить в жилище колдуна. Понятно, почему Пати была убеждена, что Вихауви отсюда не убежать.
Шквал темного, животного ужаса схлынул, будто спугнутый смехом землянина. Поставив ментальные блоки, он, начиная привыкать к темноте, сделал шаг вперед и с недоумением уставился на грубо раскрашенную циновку, с которой глядело на него диковинное чудище, отдаленно напоминавшее стилизованное изображение кракена с выложенными из кусочков перламутра глазами.
Угнетающее сознание излучение использовалось, помнится, в гигантских парках-заповедниках Земли автоматическими гидами, когда крупные хищники вроде львов или тигров начинали проявлять к посетителям гастрономический интерес. У Мафан-оука, по понятным причинам, подобной аппаратуры не было, и если сам он отсутствовал, то объяснить наличие в хижине подавляющего барьера можно было лишь уникальными способностями колдуна. Ни о чем подобном Тилорну слышать не доводилось, и он зябко поежился, представив, что, быть может, очень скоро ему придется столкнуться с Мафан-оуком лицом к лицу.
Дотронувшись пальцами до циновки с изображением кракена-прародителя, он удостоверился, что наведенное излучение исходит от нее, и, мельком оглядев каморку, по углам которой стояли древки копий, остроги, старые тамтамы, завешенные обрывками сетей весла, шагнул в глубину дома. Давление на мозг прекратилось и, разблокировав сознание, землянин с любопытством осмотрелся. Очаг из потрескавшихся камней, свешивающиеся с потолка пучки сухих трав и водорослей, лежанка, череп меч-рыбы, ярко раскрашенные бубны, тамтамы, гуделки, трещотки – Мафан-оук явно склонен был к использованию в своей ворожбе звуковых эффектов. Множество полок заполняли камни, раковины, куски кораллов и чучела рыб; на стенах были развешаны ожерелья из ягод, узорчатых косточек, вырезанных из дерева фигурок; тут же красовались диковинные фартуки, плащи, нагрудники и головные уборы из перьев, кожи и травы, расписанные пестрыми ритуальными знаками.
Бледный лунный свет, проникавший в хижину сквозь широкие горизонтальные щели, специально оставленные под потолком из пальмовых листьев, не позволял Тилорну как следует рассмотреть причудливое хозяйство колдуна. Бегло оглядев просторную комнату, землянин убедился, что пленника здесь нет и не было, и двинулся к следующему дверному проему, тоже занавешенному разрисованной циновкой.
Примыкавшее к жилищу колдуна помещение оказалось значительно меньше по размеру и служило, судя по обилию глиняных кувшинов и корчаг, мешков, связок рыбы и сосудов из кокосовых орехов и всевозможных форм и размеров сушеных тыкв, чем-то вроде кладовой или склада. Здесь же, по-видимому, некоторое время содержался и пленник, но сейчас его тут не было. На всякий случай Тилорн приподнял несколько циновок и прикрывавших стены старых акульих шкур и, обнаружив за одной из них второй вход, перекрытый, как и первый, подавляющим барьером, вышел из хижины.
Особого разочарования он не испытал, чего-то подобного следовало ожидать, уж слишком гладко все у них шло с момента высадки на Тин-Тонгре. Но если пленника нет в хижине колдуна, искать его следует в родовом доме вождя негонеро – ра-Сиуара. Можно было, конечно, предположить, что Вихауви удалось сбежать, но вероятность такой удачи ничтожна мала – поселок в этом случае давно бы уже гудел, как потревоженный улей. К тому же пустых колодок Тилорн не обнаружил, да и оба входа были защищены заклинаниями лишь от проникновения снаружи.
Землянин подошел к кустам, за которыми скрывались его спутники, и негромко защелкал языком, подражая крохотной ночной птичке – кауики.
Появившиеся из темноты Пати с Ваниваки взирали на Тилорна с трепетом и благоговением, которые в иное время изрядно повеселили бы его, но рассвет неумолимо приближался, вот-вот должны были вернуться участвовавшие в ночном лове мужчины, и каждая минута промедления уменьшала шансы спасателей покинуть Тин-Тонгру незамеченными. Ваниваки сознавал это не хуже землянина и сразу согласился, что искать Вихауви следует в доме ра-Сиуара. Родовой дом вождя находился в вершине подковы, образованной длинными хижинами, выходящими на площадь торцами с парадными входами, – этакими спицами в гигантском колесе, и если бы не плетни и грядки с овощами, дорога по задам поселка заняла бы совсем немного времени.
Огороды, однако, сильно замедляли движение. Следуя за Пати, преодолевавшей препятствия с неправдоподобной легкостью и быстротой, приятели, то и дело оступаясь и рискуя переломать ноги в ямах и канавах, возникавших, словно по волшебству, в самых неподходящих местах, в конце концов все же добрались до заднего торца родового дома вождя и тут, к своему разочарованию, услышали доносящийся изнутри шум женской перепалки.
– О, змеи морские! Ночь на исходе, солнце сейчас взойдет, Ланиукалари на носу, а эти неугомонные свары затевают! – возмутился Ваниваки, поспешно отходя от занавешенного входа, из-за полога которого неслись голоса по меньшей мере пяти женщин.
– Может быть, удастся проникнуть в дом в каком-нибудь другом месте? – предположил Тилорн. – Такую компанию мне не зачаровать. У меня сейчас и на двоих-то человек сил не хватит.
– Если Вихауви здесь и нам повезет отыскать незасыпанный ребячий лаз…
Пати, не тратя слов, двинулась вдоль сложенной из пальмовых отводов стены. Раз или два она останавливалась, прислушиваясь к доносившимся из дома звукам, прижималась лицом к щелям и наконец присела на корточки и махнула рукой, призывая товарищей присоединиться к ней.
– Там Вики, дочь ра-Сиуара. Ей лет тридцать с небольшим. Два года назад она овдовела и вернулась в дом отца, так как детей у нее не было. Она на что-то подбивает Вихауви, но что ей от него надо, я не поняла, – поведала Пати чуть слышным шепотом. Тилорн удивленно поднял бровь, а Ваниваки заглянул в щель между бревнами, силясь разглядеть, что же происходит в доме вождя негонеро, перегороженном циновками, подвешенными к поперечным балкам, на крохотные клетушки.
Внезапно он отшатнулся от стены, а из щелей, прямо напротив того места, где они сидели, хлынул теплый свет.
– Зажгла масляный светильник, – прошептала Пати. И через мгновение они услышали низкий женский голос:
– Посмотри на меня внимательно! Можешь жениться на мне и тем избежать смерти. Я не шучу. Соглашайся, и отец выкупит твою жизнь у Мафан-оука за две великолепные жемчужины.
– Уйди, женщина, – негромко произнес Вихауви безо всякого выражения.
– Если я уйду, тебе придется встретиться со служанкой Госпожи Рыбы. Мафан-оук уже приготовил Зовущие тамтамы и с первыми лучами солнца отправится к озеру Панакави, – продолжала женщина терпеливо. – Взгляни на меня, разве я хуже Итиви?
– Она довольно красива, и Вихауви ей по-настоящему нравится, – заметила Пати, не отрывая глаз от щели. – Если он согласится, его не от чего будет спасать, и все решится само собой.
– Он не согласится быть купленным даже самой лучшей женщиной! – сухо ответил Ваниваки.
На его вкус, Вики была совсем недурна собой: правильный овал лица, аккуратный носик, вот только рот несколько великоват и возраст… Но все это не имеет никакого значения. Кто возьмет в жены вдову, если можно выбирать из молоденьких девушек? Кто из мекамбо согласится выкупить свою жизнь, уступив домогательствам нелюбимой женщины?
Вики между тем не собиралась отступать. Сбросив фартук, она склонилась над Вихауви, руки и ноги которого были зажаты двумя связанными обрубками бревен со специально прорезанными отверстиями.
– Разве моя кожа не мягка и не ароматна? Груди не упруги, а бедра не тяжелы? Разве у меня смрадное дыхание или горькие губы? – Женщина нагнулась над юношей так низко, что распущенные черные волосы, подобно занавеси, закрыли ее и Вихауви от посторонних глаз.
– Без шума нам его отсюда не вытащить. – Пати легонько тронула Тилорна за плечо. – Сейчас самое время навестить мою мать, а когда Вики уйдет, мы вернемся и попробуем сделать подкоп. Пошли, мой дом совсем недалеко отсюда, через один от этого…
– Эй, кто там по земле ползает? – окликнул их мужчина, неожиданно появившийся между хижинами. Силуэт его был отчетливо виден на фоне горящих на площади костров, однако сам он едва ли мог что-нибудь толком рассмотреть.
– Идите к моему дому, я встречу вас там, – коротко бросила Пати и, поднявшись на ноги, неспешно направилась к обнаружившему их мужчине.
– Как улов? Остались ли еще креветки для Ланиукалари или Мафан-оук забрал все для своих приношений богам? – спросила она игривым голосом.
– Улов богатый, всем хватит набить брюхо. Но что тебе понадобилось возле дома вождя? – поинтересовался рыбак.
– Хотела взглянуть, как дрожит перед испытанием горе-жених. Ты слышал, что его перетащили из хижины колдуна в дом ра-Сиуара?
– Нет, даже не подозревал, что он может зачем-то понадобиться вождю. Ну и как, посмотрела? Дрожит?
– Я не решилась войти в дом. Алалалаки опять с невестками ругается. Увидит – хуже клеща прицепится…
– Да уж, ей на глаза лучше лишний раз не попадаться…
Голоса Пати и ее собеседника стихли, и Тилорн с Ваниваки бесшумно отползли к противоположному торцу хижины.
– Плохо, что рыбаки уже вернулись с лова. Как бы нам не столкнуться с кем-нибудь из них в доме Пати, – озабоченно пробормотал Тилорн, осторожно пробираясь между корчагами и грудами ореховой скорлупы. – А ты чего ждешь? Или у тебя появилась мысль, как нам вызволить Вихауви?
– Нет, но, надеюсь, еще появится. Иди-ка ты к матери Пати один, а я покручусь тут, осмотрюсь, может, что и придет в голову, – нехотя отозвался Ваниваки.
Тилорн пожал плечами, но спорить не стал. Теперь вся эта затея представилась ему делом почти безнадежным. Вытащить парня из пустой, стоящей на отшибе хижины колдуна – это одно, а извлечь из полного народу дома вождя, не подняв тревоги, – совсем другое. Интересно, как это Пати собирается незаметно провести его к своей матушке?..
Вопрос этот казался землянину неразрешимым лишь до тех пор, пока он не приблизился к торцу родового дома Таваруки. По тяжелому запаху он сразу понял, что эта часть хижины отведена для больных, и вряд ли ему здесь встретится кто-нибудь, кроме старух, ухаживающих за матушкой Пати в отсутствие дочери. А их она скорее всего отошлет спать сразу же, как вернется.
Тошнотворный запах сообщил ему и еще об одном пренеприятнейшем обстоятельстве – мать Пати гнила заживо, и едва ли он сможет чем-нибудь помочь. На Тулалаоки Тилорну не приходилось сталкиваться с серьезными инфекционными заболеваниями, и его нехитрые колдовские приемы сводились, как правило, к растормаживанию дремлющих защитных сил пациентов, что в общем-то не требовало особых медицинских знаний и навыков, каковых у наладчика магно-систем, естественно, не было. Захвати он из спасательного модуля мини-диагност с комплектом лекарственных препаратов, тогда, быть может… Но если уж мечтать, то почему бы не пожелать реанимационный центр с Земли, где специалисты способны оживить человека, умершего более суток назад?..
– Ты тут? – позвала Пати Тилорна, откидывая входной полог. – Пошли, я отослала Ратики спать. Опасаться нам некого, больше сюда никто не зайдет, чувствуешь запах? Это все язвы. И, сам понимаешь, она не встает уже много дней…
Землянин молча нырнул под прикрывающий вход полог, отметив царившую в доме тишину – ни шороха, ни всхрапа не слыхать; здесь и вправду осталось немного обитателей. Пройдя в отгороженную циновками каморку, он в тусклом свете разглядел неестественно скрючившуюся женщину. Исходивший от нее запах смерти перебивал вонь горящего в светильнике масла и аромат развешанных под потолком душистых трав. Подумав о том, что надо будет, когда выдастся свободная минута, осмотреть Пати, Тилорн бросил взгляд на лежавшие поверх плетеного покрывала руки больной, испещренные сочащимися гноем язвами, и опустился на корточки. Стараясь не глядеть на превратившееся в сплошной нарыв лицо женщины, протянул над ним раскрытую ладонь. Несколько мгновений прислушивался к своим ощущениям, пытаясь уловить биение жизни в этом потерявшем человеческий облик существе, и понял, что опоздал. К стыду своему, он должен был признать, что почувствовал нечто похожее на облегчение и, стараясь не встречаться с Пати глазами, произнес:
– Мне очень жаль, но она умерла. Я ничем не могу ей помочь. Даже колдуны не в состоянии вернуть сюда тех, кто отправился в Светлый мир Тунарунга.
Кажется, он сказал все именно так, как полагается говорить в подобных случаях, однако застывшее было лицо девушки неожиданно исказилось, она выкрикнула что-то невнятное и бросилась на землянина, норовя выцарапать глаза В первое мгновение Тилорн опешил, инстинктивно попятился, уходя от скрюченных пальцев истерически визжащей девицы, а потом, выкинув ладони вперед, приказал:
– Стой! Замри! Стань камнем! – И подхватил падающее, словно одеревеневшее тело потерявшей сознание Пати, и осторожно положил на одну из валявшихся поблизости циновок. – Спи. Спи спокойно. Спи долго и спокойно. Все плохое осталось позади.
Землянин слышал, как зашевелились, закашляли, заворчали в противоположном конце хижины. Он послал сильнейший импульс расслабления, надеясь, что временное оцепенение сменится чуть позже глубоким, навеянным усталостью сном. Больше в создавшемся положении Тилорн ничего не мог сделать и, прислушавшись к приближающимся шагам, выскочил из родового дома Таваруки.
8
Шквал темного, животного ужаса схлынул, будто спугнутый смехом землянина. Поставив ментальные блоки, он, начиная привыкать к темноте, сделал шаг вперед и с недоумением уставился на грубо раскрашенную циновку, с которой глядело на него диковинное чудище, отдаленно напоминавшее стилизованное изображение кракена с выложенными из кусочков перламутра глазами.
Угнетающее сознание излучение использовалось, помнится, в гигантских парках-заповедниках Земли автоматическими гидами, когда крупные хищники вроде львов или тигров начинали проявлять к посетителям гастрономический интерес. У Мафан-оука, по понятным причинам, подобной аппаратуры не было, и если сам он отсутствовал, то объяснить наличие в хижине подавляющего барьера можно было лишь уникальными способностями колдуна. Ни о чем подобном Тилорну слышать не доводилось, и он зябко поежился, представив, что, быть может, очень скоро ему придется столкнуться с Мафан-оуком лицом к лицу.
Дотронувшись пальцами до циновки с изображением кракена-прародителя, он удостоверился, что наведенное излучение исходит от нее, и, мельком оглядев каморку, по углам которой стояли древки копий, остроги, старые тамтамы, завешенные обрывками сетей весла, шагнул в глубину дома. Давление на мозг прекратилось и, разблокировав сознание, землянин с любопытством осмотрелся. Очаг из потрескавшихся камней, свешивающиеся с потолка пучки сухих трав и водорослей, лежанка, череп меч-рыбы, ярко раскрашенные бубны, тамтамы, гуделки, трещотки – Мафан-оук явно склонен был к использованию в своей ворожбе звуковых эффектов. Множество полок заполняли камни, раковины, куски кораллов и чучела рыб; на стенах были развешаны ожерелья из ягод, узорчатых косточек, вырезанных из дерева фигурок; тут же красовались диковинные фартуки, плащи, нагрудники и головные уборы из перьев, кожи и травы, расписанные пестрыми ритуальными знаками.
Бледный лунный свет, проникавший в хижину сквозь широкие горизонтальные щели, специально оставленные под потолком из пальмовых листьев, не позволял Тилорну как следует рассмотреть причудливое хозяйство колдуна. Бегло оглядев просторную комнату, землянин убедился, что пленника здесь нет и не было, и двинулся к следующему дверному проему, тоже занавешенному разрисованной циновкой.
Примыкавшее к жилищу колдуна помещение оказалось значительно меньше по размеру и служило, судя по обилию глиняных кувшинов и корчаг, мешков, связок рыбы и сосудов из кокосовых орехов и всевозможных форм и размеров сушеных тыкв, чем-то вроде кладовой или склада. Здесь же, по-видимому, некоторое время содержался и пленник, но сейчас его тут не было. На всякий случай Тилорн приподнял несколько циновок и прикрывавших стены старых акульих шкур и, обнаружив за одной из них второй вход, перекрытый, как и первый, подавляющим барьером, вышел из хижины.
Особого разочарования он не испытал, чего-то подобного следовало ожидать, уж слишком гладко все у них шло с момента высадки на Тин-Тонгре. Но если пленника нет в хижине колдуна, искать его следует в родовом доме вождя негонеро – ра-Сиуара. Можно было, конечно, предположить, что Вихауви удалось сбежать, но вероятность такой удачи ничтожна мала – поселок в этом случае давно бы уже гудел, как потревоженный улей. К тому же пустых колодок Тилорн не обнаружил, да и оба входа были защищены заклинаниями лишь от проникновения снаружи.
Землянин подошел к кустам, за которыми скрывались его спутники, и негромко защелкал языком, подражая крохотной ночной птичке – кауики.
Появившиеся из темноты Пати с Ваниваки взирали на Тилорна с трепетом и благоговением, которые в иное время изрядно повеселили бы его, но рассвет неумолимо приближался, вот-вот должны были вернуться участвовавшие в ночном лове мужчины, и каждая минута промедления уменьшала шансы спасателей покинуть Тин-Тонгру незамеченными. Ваниваки сознавал это не хуже землянина и сразу согласился, что искать Вихауви следует в доме ра-Сиуара. Родовой дом вождя находился в вершине подковы, образованной длинными хижинами, выходящими на площадь торцами с парадными входами, – этакими спицами в гигантском колесе, и если бы не плетни и грядки с овощами, дорога по задам поселка заняла бы совсем немного времени.
Огороды, однако, сильно замедляли движение. Следуя за Пати, преодолевавшей препятствия с неправдоподобной легкостью и быстротой, приятели, то и дело оступаясь и рискуя переломать ноги в ямах и канавах, возникавших, словно по волшебству, в самых неподходящих местах, в конце концов все же добрались до заднего торца родового дома вождя и тут, к своему разочарованию, услышали доносящийся изнутри шум женской перепалки.
– О, змеи морские! Ночь на исходе, солнце сейчас взойдет, Ланиукалари на носу, а эти неугомонные свары затевают! – возмутился Ваниваки, поспешно отходя от занавешенного входа, из-за полога которого неслись голоса по меньшей мере пяти женщин.
– Может быть, удастся проникнуть в дом в каком-нибудь другом месте? – предположил Тилорн. – Такую компанию мне не зачаровать. У меня сейчас и на двоих-то человек сил не хватит.
– Если Вихауви здесь и нам повезет отыскать незасыпанный ребячий лаз…
Пати, не тратя слов, двинулась вдоль сложенной из пальмовых отводов стены. Раз или два она останавливалась, прислушиваясь к доносившимся из дома звукам, прижималась лицом к щелям и наконец присела на корточки и махнула рукой, призывая товарищей присоединиться к ней.
– Там Вики, дочь ра-Сиуара. Ей лет тридцать с небольшим. Два года назад она овдовела и вернулась в дом отца, так как детей у нее не было. Она на что-то подбивает Вихауви, но что ей от него надо, я не поняла, – поведала Пати чуть слышным шепотом. Тилорн удивленно поднял бровь, а Ваниваки заглянул в щель между бревнами, силясь разглядеть, что же происходит в доме вождя негонеро, перегороженном циновками, подвешенными к поперечным балкам, на крохотные клетушки.
Внезапно он отшатнулся от стены, а из щелей, прямо напротив того места, где они сидели, хлынул теплый свет.
– Зажгла масляный светильник, – прошептала Пати. И через мгновение они услышали низкий женский голос:
– Посмотри на меня внимательно! Можешь жениться на мне и тем избежать смерти. Я не шучу. Соглашайся, и отец выкупит твою жизнь у Мафан-оука за две великолепные жемчужины.
– Уйди, женщина, – негромко произнес Вихауви безо всякого выражения.
– Если я уйду, тебе придется встретиться со служанкой Госпожи Рыбы. Мафан-оук уже приготовил Зовущие тамтамы и с первыми лучами солнца отправится к озеру Панакави, – продолжала женщина терпеливо. – Взгляни на меня, разве я хуже Итиви?
– Она довольно красива, и Вихауви ей по-настоящему нравится, – заметила Пати, не отрывая глаз от щели. – Если он согласится, его не от чего будет спасать, и все решится само собой.
– Он не согласится быть купленным даже самой лучшей женщиной! – сухо ответил Ваниваки.
На его вкус, Вики была совсем недурна собой: правильный овал лица, аккуратный носик, вот только рот несколько великоват и возраст… Но все это не имеет никакого значения. Кто возьмет в жены вдову, если можно выбирать из молоденьких девушек? Кто из мекамбо согласится выкупить свою жизнь, уступив домогательствам нелюбимой женщины?
Вики между тем не собиралась отступать. Сбросив фартук, она склонилась над Вихауви, руки и ноги которого были зажаты двумя связанными обрубками бревен со специально прорезанными отверстиями.
– Разве моя кожа не мягка и не ароматна? Груди не упруги, а бедра не тяжелы? Разве у меня смрадное дыхание или горькие губы? – Женщина нагнулась над юношей так низко, что распущенные черные волосы, подобно занавеси, закрыли ее и Вихауви от посторонних глаз.
– Без шума нам его отсюда не вытащить. – Пати легонько тронула Тилорна за плечо. – Сейчас самое время навестить мою мать, а когда Вики уйдет, мы вернемся и попробуем сделать подкоп. Пошли, мой дом совсем недалеко отсюда, через один от этого…
– Эй, кто там по земле ползает? – окликнул их мужчина, неожиданно появившийся между хижинами. Силуэт его был отчетливо виден на фоне горящих на площади костров, однако сам он едва ли мог что-нибудь толком рассмотреть.
– Идите к моему дому, я встречу вас там, – коротко бросила Пати и, поднявшись на ноги, неспешно направилась к обнаружившему их мужчине.
– Как улов? Остались ли еще креветки для Ланиукалари или Мафан-оук забрал все для своих приношений богам? – спросила она игривым голосом.
– Улов богатый, всем хватит набить брюхо. Но что тебе понадобилось возле дома вождя? – поинтересовался рыбак.
– Хотела взглянуть, как дрожит перед испытанием горе-жених. Ты слышал, что его перетащили из хижины колдуна в дом ра-Сиуара?
– Нет, даже не подозревал, что он может зачем-то понадобиться вождю. Ну и как, посмотрела? Дрожит?
– Я не решилась войти в дом. Алалалаки опять с невестками ругается. Увидит – хуже клеща прицепится…
– Да уж, ей на глаза лучше лишний раз не попадаться…
Голоса Пати и ее собеседника стихли, и Тилорн с Ваниваки бесшумно отползли к противоположному торцу хижины.
– Плохо, что рыбаки уже вернулись с лова. Как бы нам не столкнуться с кем-нибудь из них в доме Пати, – озабоченно пробормотал Тилорн, осторожно пробираясь между корчагами и грудами ореховой скорлупы. – А ты чего ждешь? Или у тебя появилась мысль, как нам вызволить Вихауви?
– Нет, но, надеюсь, еще появится. Иди-ка ты к матери Пати один, а я покручусь тут, осмотрюсь, может, что и придет в голову, – нехотя отозвался Ваниваки.
Тилорн пожал плечами, но спорить не стал. Теперь вся эта затея представилась ему делом почти безнадежным. Вытащить парня из пустой, стоящей на отшибе хижины колдуна – это одно, а извлечь из полного народу дома вождя, не подняв тревоги, – совсем другое. Интересно, как это Пати собирается незаметно провести его к своей матушке?..
Вопрос этот казался землянину неразрешимым лишь до тех пор, пока он не приблизился к торцу родового дома Таваруки. По тяжелому запаху он сразу понял, что эта часть хижины отведена для больных, и вряд ли ему здесь встретится кто-нибудь, кроме старух, ухаживающих за матушкой Пати в отсутствие дочери. А их она скорее всего отошлет спать сразу же, как вернется.
Тошнотворный запах сообщил ему и еще об одном пренеприятнейшем обстоятельстве – мать Пати гнила заживо, и едва ли он сможет чем-нибудь помочь. На Тулалаоки Тилорну не приходилось сталкиваться с серьезными инфекционными заболеваниями, и его нехитрые колдовские приемы сводились, как правило, к растормаживанию дремлющих защитных сил пациентов, что в общем-то не требовало особых медицинских знаний и навыков, каковых у наладчика магно-систем, естественно, не было. Захвати он из спасательного модуля мини-диагност с комплектом лекарственных препаратов, тогда, быть может… Но если уж мечтать, то почему бы не пожелать реанимационный центр с Земли, где специалисты способны оживить человека, умершего более суток назад?..
– Ты тут? – позвала Пати Тилорна, откидывая входной полог. – Пошли, я отослала Ратики спать. Опасаться нам некого, больше сюда никто не зайдет, чувствуешь запах? Это все язвы. И, сам понимаешь, она не встает уже много дней…
Землянин молча нырнул под прикрывающий вход полог, отметив царившую в доме тишину – ни шороха, ни всхрапа не слыхать; здесь и вправду осталось немного обитателей. Пройдя в отгороженную циновками каморку, он в тусклом свете разглядел неестественно скрючившуюся женщину. Исходивший от нее запах смерти перебивал вонь горящего в светильнике масла и аромат развешанных под потолком душистых трав. Подумав о том, что надо будет, когда выдастся свободная минута, осмотреть Пати, Тилорн бросил взгляд на лежавшие поверх плетеного покрывала руки больной, испещренные сочащимися гноем язвами, и опустился на корточки. Стараясь не глядеть на превратившееся в сплошной нарыв лицо женщины, протянул над ним раскрытую ладонь. Несколько мгновений прислушивался к своим ощущениям, пытаясь уловить биение жизни в этом потерявшем человеческий облик существе, и понял, что опоздал. К стыду своему, он должен был признать, что почувствовал нечто похожее на облегчение и, стараясь не встречаться с Пати глазами, произнес:
– Мне очень жаль, но она умерла. Я ничем не могу ей помочь. Даже колдуны не в состоянии вернуть сюда тех, кто отправился в Светлый мир Тунарунга.
Кажется, он сказал все именно так, как полагается говорить в подобных случаях, однако застывшее было лицо девушки неожиданно исказилось, она выкрикнула что-то невнятное и бросилась на землянина, норовя выцарапать глаза В первое мгновение Тилорн опешил, инстинктивно попятился, уходя от скрюченных пальцев истерически визжащей девицы, а потом, выкинув ладони вперед, приказал:
– Стой! Замри! Стань камнем! – И подхватил падающее, словно одеревеневшее тело потерявшей сознание Пати, и осторожно положил на одну из валявшихся поблизости циновок. – Спи. Спи спокойно. Спи долго и спокойно. Все плохое осталось позади.
Землянин слышал, как зашевелились, закашляли, заворчали в противоположном конце хижины. Он послал сильнейший импульс расслабления, надеясь, что временное оцепенение сменится чуть позже глубоким, навеянным усталостью сном. Больше в создавшемся положении Тилорн ничего не мог сделать и, прислушавшись к приближающимся шагам, выскочил из родового дома Таваруки.
8
С утеса, расположенного в северо-западной части Тин-Тонгры, Маути хорошо было видно озеро Панакави, поселок негонеро и южную бухту с вытащенными на песок лодками и развешанными на копьях сетями. Вихауви с Тилорном выбрали это место из-за хорошего обзора, но Маути очень скоро убедилась, что наблюдать ей особенно не за чем. После того как Мафан-оук и половина сопровождавших его мужчин вернулись с мыса Зовущих тамтамов, из поселка никто не выходил. Рыбаки отсыпались после лова креветок, с ними разбрелась по родовым домам и часть женщин, ночь напролет занимавшихся стряпней; однако остальные в окружении оравы ребятишек продолжали суетиться у костров. Приготовления к празднику должны были закончиться в полдень, после чего начнутся ритуальные величания Панакави, которые продлятся до полуночи.
Ловко сшивая бронзовой иглой раскрашенные перья с полосками кожи, Маути без особого интереса поглядывала то на поселок, то на солнце, медленно приближавшееся к зениту. К тому времени, как Тилорн с Ваниваки вернулись к каноэ, она успела выспаться и чувствовала себя свежей и бодрой. К тому же она, как это ни странно, была, в отличие от мужчин, уверена, что, несмотря на временные неудачи, им все же удастся совершить задуманное и выбраться с Тин-Тонгра целыми и невредимыми.
На Ваниваки посещение поселка негонеро произвело самое тягостное впечатление, а известие о смерти матери Пати вовсе лишило надежды на благополучный исход дела. Он воспринял ее смерть как дурное предзнаменование, как предупреждение о тщетности их попыток освободить Вихауви и прямо заявил, что Тилорну с Маути следует немедленно покинуть остров.
– Друг, ты совершил невозможное, обратив кракена в бегство, – обратился он к Тилорну, сделав несколько глотков вина и с отвращением пожевав ломтик вяленой дыни. – Теперь тебе лучше всего сесть вместе с Маути в каноэ и плыть на Манахаш. Мне совестно, что я вовлек тебя в это предприятие, ведь один раз ты уже спас Вихауви, и долг дружбы выплачен сполна. Мой план провалился, боги не хотят даровать нам удачу, и нет смысла испытывать их терпение.
Юноша говорил правду, и Маути подумала, что Тилорн может без ущерба для чести покинуть Тин-Тонгру. Между ним и Вихауви не был совершен обряд "дружбы на крови", а добрые отношения и взаимная симпатия – недостаточно веская причина, чтобы лезть в пекло и противиться воле богов. Иное дело Ваниваки – клятва обязывала юношу оставаться здесь до конца и, если понадобится, отдать за друга собственную жизнь, даже не имея особой надежды спасти его.
Выслушав предложение Ваниваки, колдун задумался, а Маути обрадовалась. Обрадовалась за Тилорна, потому что самой ей смерть ни при каких обстоятельствах не грозила. Женщина обязана подчиняться мужу, поэтому совершенный им проступок не может быть вменен ей в вину, и, разумеется, никто из негонеро не станет в случае чего разбираться, женаты они или нет, приказал он Маути плыть с ним или она сама вызвалась сопровождать его… И все же к радости по поводу того, что Тилорн избежит смертельной опасности, примешивалось зародавшееся где-то в глубине души ощущение, что колдуну не надо принимать великодушного предложения юноши.
Одолеваемая столь противоречивыми чувствами, Маути нахмурилась, выжидающе поглядывая на Тилорна. Он мужчина, притом колдун – ему виднее, что надобно делать; как скажет, так и будет. И тот, словно уловив ее мысли, произнес с обычной своей мягкой улыбкой, подобно лучу солнца озарившей его осунувшееся, вымазанное драконьей кровью и потому казавшееся чужим лицо:
– Долг дружбы не может быть выплачен никогда, тем он и отличается от любого другого долга. На моей родине не принято бросать в беде даже незнакомцев, и сейчас я меньше чем когда-либо склонен отказываться от этого обычая своей земли.
Ваниваки скорчил неодобрительную гримасу и потянулся за кувшином. Больше говорить было не о чем, мнение Маути его не волновало, да она и не собиралась оспаривать решение Тилорна. Девушка не знала обычаев его родины, и, по правде сказать, они не сильно ее интересовали. Для нее важно было другое – услышав ответ колдуна, она вдруг поняла: дальше все у них пойдет хорошо. Они освободят Вихауви и благополучно уплывут с Тин-Тонгры. Но теперь она отправится вместе с мужчинами, и пусть только Тилорн попробует ее отговаривать! Он еще не знает, какой упрямой может быть Маути…
Колдун, однако, не стал возражать. Пожав плечами, он сказал, что девушка вольна поступить, как считает нужным: плана у них нет, и особой разницы в том, где она будет прятаться – в каноэ или посреди острова, – он не видит. И тут Маути, просияв, поднесла им корзину, разглядев содержимое которой Ваниваки заметно приободрился, а в глазах Тилорна зажегся охотничий азарт. Три плотно свернутых куска кожи губарей, веревки из кокосового волокна и охапка разноцветных перьев – прекрасный материал для изготовления ритуальных одеяний, в которых хираолы по традиции встречают Ланиукалари. Все это вместе с обломками разноцветного мела и глины Маути давно уже приготовила для праздника, но лишь счастливым наитием можно было объяснить, что из множества значительно более ценных и необходимых предметов она выбрала и взяла с собой именно эти, совершенно бесполезные в повседневной жизни.
Надев праздничные одеяния, они могли рассчитывать остаться неузнанными среди негонеро и попробовать похитить Вихауви во время обрядов, предшествующих смертоносному испытанию. Замысел был чрезвычайно рискованным, но ничего лучшего ни Тилорн, ни Ваниваки придумать не сумели и после недолгих обсуждений решили подождать подходящего момента, наблюдая за негонеро с Золотого Рога. Название это облюбованный ими утес получил за то, что, возвышаясь над островом, оставался освещенным лучами заходящего солнца уже после того, как весь Тин-Тонгру окутывали сумерки, а по утрам, возвещая приход нового дня, он сиял подобно гигантскому золотому рогу, когда костер рассвета еще только начинал разгораться.
Прихватив несколько пальмовых листьев, отличавшихся исключительной прочностью, и собрав на берегу обрывки сетей, друзья отправились на утес, и здесь Маути настояла, чтобы мужчины доверили ей работу над праздничными одеяниями, а сами хоть немного поспали. Прекрасно понимая, что их жизнь будет зависеть от того, насколько они сумеют восстановить силы, Тилорн с Ваниваки не заставили себя долго упрашивать и, предоставив девушке возможность поупражняться в костюмерном искусстве, завалились спать среди росших на вершине Золотого Рога кустов.
Работая над праздничными одеяниями, которые должны были сделать их хозяев неузнаваемыми, Маути с любопытством рассматривала остров негонеро и особенно озеро Панакави, выбранное Мафан-оуком для испытания Вихауви.
Расположенное на восточном берегу Тин-Тонтры, озерцо это находилось в неглубокой котловине и соединялось с морем коротким узким каналом, едва не пересыхавшим во время отлива и достаточно глубоким, когда приливы, особенно высокие в полнолуние, набирали силу. Если бы даже Ваниваки не передал ей слова Вики о том, что Вихауви предстоит встретиться со служанкой Госпожи Рыбы, при виде этого странного озерка Маути вспомнила бы, конечно, зловещие рассказы старух-мекамбо о бытовавшем прежде у негонеро обычае приносить Панакави человеческие жертвы в канун Ланиукалари. Вспомнила хотя бы потому, что почти во всех этих рассказах, потрясших некогда ее до глубины души, жертвоприношения связывались с озером Панакави, а главным действующим лицом в них были акулы, служанки Госпожи Рыбы – Матери всех акул, которую жители островов Хаоху считали своей прародительницей.
Большинство женщин мекамбо родились на Тин-Тонгре или Манахаше и хорошо знали легенды своего племени. Они любили рассказывать их по вечерам или даже днем в сезон дождей, так что Маути, хотя и не часто засиживалась в родовых домах обитателей Тулалаоки, достаточно хорошо знала истории о жертвоприношениях. Отношения мекамбо и негонеро к акулам настолько разнились между собой, что это не могло не привлечь внимание девушки, чьи сородичи почитали стремительных морских хищниц своими сестрами.
Рыбаки с Тулалаоки не столько боялись, сколько ненавидели акул, считая их самыми отвратительными, свирепыми и коварными тварями, которых Тиураол не уничтожает лишь потому, что они являются желанной добычей для мекамбо. Акулы рвали сети, нападали на ныряльщиков и купающихся детей, и этого было более чем достаточно, чтобы не любить их. Однако причины старинной ненависти к ним коренились еще и в том, что акулы были извечными врагами китов и, не отваживаясь сражаться с ними открыто, не упускали случая растерзать старого или больного гиганта, глубоко чтимого мекамбо как носителя духа Кита-прародителя.
Негонеро смертельно боялись акул и никогда не охотились на них. Более того, видя в акулах посланцев Панакави, они всячески старались через них задобрить Ночного бога. Одним из вернейших способов снискать его расположение было принесение ему жертв, которые бросали в озеро Панакави, известив предварительно Госпожу Рыбу специальными зовущими тамтамами о том, что она может присылать служанок за приношениями.
Кровавый обычай кидать людей в озеро Панакави, куда во время прилива, случалось, и без призывов тамтамов заплывали акулы, с годами сменился приношением в жертву части улова, но Ночной бог, ясное дело, предпочитал человечину, и если появлялась такая возможность, колдуны негонеро охотно шли навстречу его желаниям. А чтобы показать Панакави, что посылают ему не каких-нибудь доходяг, и в то же время порадовать соплеменников любопытным зрелищем, жертву стали снабжать оружием – палкой с примотанным к ней вместо наконечника акульим зубом. Таким-то образом и сформировался самый жестокий из способов испытания незадачливых женихоа С одной стороны, он придал жертвоприношению характер справедливого воздаяния за проступок и избавил обитателей Тин-Тонгры от необходимости отдавать на съедение акулам людей своего племени, с другой – сократил количество похищений невест, повысив тем самым статус жениха-похитителя, превратив его в героя, желанного каждой девушке.
Размышляя над этим, Маути вынуждена был признать, что какой-то смысл во всем этом определенно есть, и все же принять столь страшный обычай она не могла. Точно так же, как не могла примириться с тем, что мекамбо ловят акул, потрошат их, вялят и варят, будто это самые обыкновенные рыбы. В поедании акульего мяса, продаже шкур и зубов она видела еще большее кощунство, чем в жертвоприношениях негонеро, и сама, конечно же, не принимала участия в разделке акул, привезенных рыбаками-мекамбо, не говоря уж об употреблении их в пищу…
Глядя на шестерых мужчин, оставленных Мафан-оуком у канала, соединявшего озерцо с морем, девушка думала, что акулы, безусловно, заслуживают поклонения, но не в такой дикой форме. У нее еще оставалась слабая надежда, что служанка Госпожи Рыбы не откликнется на призыв колдовских тамтамов и не приплывет в озеро Панакави, но почему-то в такую удачу не очень верилось.
Ловко сшивая бронзовой иглой раскрашенные перья с полосками кожи, Маути без особого интереса поглядывала то на поселок, то на солнце, медленно приближавшееся к зениту. К тому времени, как Тилорн с Ваниваки вернулись к каноэ, она успела выспаться и чувствовала себя свежей и бодрой. К тому же она, как это ни странно, была, в отличие от мужчин, уверена, что, несмотря на временные неудачи, им все же удастся совершить задуманное и выбраться с Тин-Тонгра целыми и невредимыми.
На Ваниваки посещение поселка негонеро произвело самое тягостное впечатление, а известие о смерти матери Пати вовсе лишило надежды на благополучный исход дела. Он воспринял ее смерть как дурное предзнаменование, как предупреждение о тщетности их попыток освободить Вихауви и прямо заявил, что Тилорну с Маути следует немедленно покинуть остров.
– Друг, ты совершил невозможное, обратив кракена в бегство, – обратился он к Тилорну, сделав несколько глотков вина и с отвращением пожевав ломтик вяленой дыни. – Теперь тебе лучше всего сесть вместе с Маути в каноэ и плыть на Манахаш. Мне совестно, что я вовлек тебя в это предприятие, ведь один раз ты уже спас Вихауви, и долг дружбы выплачен сполна. Мой план провалился, боги не хотят даровать нам удачу, и нет смысла испытывать их терпение.
Юноша говорил правду, и Маути подумала, что Тилорн может без ущерба для чести покинуть Тин-Тонгру. Между ним и Вихауви не был совершен обряд "дружбы на крови", а добрые отношения и взаимная симпатия – недостаточно веская причина, чтобы лезть в пекло и противиться воле богов. Иное дело Ваниваки – клятва обязывала юношу оставаться здесь до конца и, если понадобится, отдать за друга собственную жизнь, даже не имея особой надежды спасти его.
Выслушав предложение Ваниваки, колдун задумался, а Маути обрадовалась. Обрадовалась за Тилорна, потому что самой ей смерть ни при каких обстоятельствах не грозила. Женщина обязана подчиняться мужу, поэтому совершенный им проступок не может быть вменен ей в вину, и, разумеется, никто из негонеро не станет в случае чего разбираться, женаты они или нет, приказал он Маути плыть с ним или она сама вызвалась сопровождать его… И все же к радости по поводу того, что Тилорн избежит смертельной опасности, примешивалось зародавшееся где-то в глубине души ощущение, что колдуну не надо принимать великодушного предложения юноши.
Одолеваемая столь противоречивыми чувствами, Маути нахмурилась, выжидающе поглядывая на Тилорна. Он мужчина, притом колдун – ему виднее, что надобно делать; как скажет, так и будет. И тот, словно уловив ее мысли, произнес с обычной своей мягкой улыбкой, подобно лучу солнца озарившей его осунувшееся, вымазанное драконьей кровью и потому казавшееся чужим лицо:
– Долг дружбы не может быть выплачен никогда, тем он и отличается от любого другого долга. На моей родине не принято бросать в беде даже незнакомцев, и сейчас я меньше чем когда-либо склонен отказываться от этого обычая своей земли.
Ваниваки скорчил неодобрительную гримасу и потянулся за кувшином. Больше говорить было не о чем, мнение Маути его не волновало, да она и не собиралась оспаривать решение Тилорна. Девушка не знала обычаев его родины, и, по правде сказать, они не сильно ее интересовали. Для нее важно было другое – услышав ответ колдуна, она вдруг поняла: дальше все у них пойдет хорошо. Они освободят Вихауви и благополучно уплывут с Тин-Тонгры. Но теперь она отправится вместе с мужчинами, и пусть только Тилорн попробует ее отговаривать! Он еще не знает, какой упрямой может быть Маути…
Колдун, однако, не стал возражать. Пожав плечами, он сказал, что девушка вольна поступить, как считает нужным: плана у них нет, и особой разницы в том, где она будет прятаться – в каноэ или посреди острова, – он не видит. И тут Маути, просияв, поднесла им корзину, разглядев содержимое которой Ваниваки заметно приободрился, а в глазах Тилорна зажегся охотничий азарт. Три плотно свернутых куска кожи губарей, веревки из кокосового волокна и охапка разноцветных перьев – прекрасный материал для изготовления ритуальных одеяний, в которых хираолы по традиции встречают Ланиукалари. Все это вместе с обломками разноцветного мела и глины Маути давно уже приготовила для праздника, но лишь счастливым наитием можно было объяснить, что из множества значительно более ценных и необходимых предметов она выбрала и взяла с собой именно эти, совершенно бесполезные в повседневной жизни.
Надев праздничные одеяния, они могли рассчитывать остаться неузнанными среди негонеро и попробовать похитить Вихауви во время обрядов, предшествующих смертоносному испытанию. Замысел был чрезвычайно рискованным, но ничего лучшего ни Тилорн, ни Ваниваки придумать не сумели и после недолгих обсуждений решили подождать подходящего момента, наблюдая за негонеро с Золотого Рога. Название это облюбованный ими утес получил за то, что, возвышаясь над островом, оставался освещенным лучами заходящего солнца уже после того, как весь Тин-Тонгру окутывали сумерки, а по утрам, возвещая приход нового дня, он сиял подобно гигантскому золотому рогу, когда костер рассвета еще только начинал разгораться.
Прихватив несколько пальмовых листьев, отличавшихся исключительной прочностью, и собрав на берегу обрывки сетей, друзья отправились на утес, и здесь Маути настояла, чтобы мужчины доверили ей работу над праздничными одеяниями, а сами хоть немного поспали. Прекрасно понимая, что их жизнь будет зависеть от того, насколько они сумеют восстановить силы, Тилорн с Ваниваки не заставили себя долго упрашивать и, предоставив девушке возможность поупражняться в костюмерном искусстве, завалились спать среди росших на вершине Золотого Рога кустов.
Работая над праздничными одеяниями, которые должны были сделать их хозяев неузнаваемыми, Маути с любопытством рассматривала остров негонеро и особенно озеро Панакави, выбранное Мафан-оуком для испытания Вихауви.
Расположенное на восточном берегу Тин-Тонтры, озерцо это находилось в неглубокой котловине и соединялось с морем коротким узким каналом, едва не пересыхавшим во время отлива и достаточно глубоким, когда приливы, особенно высокие в полнолуние, набирали силу. Если бы даже Ваниваки не передал ей слова Вики о том, что Вихауви предстоит встретиться со служанкой Госпожи Рыбы, при виде этого странного озерка Маути вспомнила бы, конечно, зловещие рассказы старух-мекамбо о бытовавшем прежде у негонеро обычае приносить Панакави человеческие жертвы в канун Ланиукалари. Вспомнила хотя бы потому, что почти во всех этих рассказах, потрясших некогда ее до глубины души, жертвоприношения связывались с озером Панакави, а главным действующим лицом в них были акулы, служанки Госпожи Рыбы – Матери всех акул, которую жители островов Хаоху считали своей прародительницей.
Большинство женщин мекамбо родились на Тин-Тонгре или Манахаше и хорошо знали легенды своего племени. Они любили рассказывать их по вечерам или даже днем в сезон дождей, так что Маути, хотя и не часто засиживалась в родовых домах обитателей Тулалаоки, достаточно хорошо знала истории о жертвоприношениях. Отношения мекамбо и негонеро к акулам настолько разнились между собой, что это не могло не привлечь внимание девушки, чьи сородичи почитали стремительных морских хищниц своими сестрами.
Рыбаки с Тулалаоки не столько боялись, сколько ненавидели акул, считая их самыми отвратительными, свирепыми и коварными тварями, которых Тиураол не уничтожает лишь потому, что они являются желанной добычей для мекамбо. Акулы рвали сети, нападали на ныряльщиков и купающихся детей, и этого было более чем достаточно, чтобы не любить их. Однако причины старинной ненависти к ним коренились еще и в том, что акулы были извечными врагами китов и, не отваживаясь сражаться с ними открыто, не упускали случая растерзать старого или больного гиганта, глубоко чтимого мекамбо как носителя духа Кита-прародителя.
Негонеро смертельно боялись акул и никогда не охотились на них. Более того, видя в акулах посланцев Панакави, они всячески старались через них задобрить Ночного бога. Одним из вернейших способов снискать его расположение было принесение ему жертв, которые бросали в озеро Панакави, известив предварительно Госпожу Рыбу специальными зовущими тамтамами о том, что она может присылать служанок за приношениями.
Кровавый обычай кидать людей в озеро Панакави, куда во время прилива, случалось, и без призывов тамтамов заплывали акулы, с годами сменился приношением в жертву части улова, но Ночной бог, ясное дело, предпочитал человечину, и если появлялась такая возможность, колдуны негонеро охотно шли навстречу его желаниям. А чтобы показать Панакави, что посылают ему не каких-нибудь доходяг, и в то же время порадовать соплеменников любопытным зрелищем, жертву стали снабжать оружием – палкой с примотанным к ней вместо наконечника акульим зубом. Таким-то образом и сформировался самый жестокий из способов испытания незадачливых женихоа С одной стороны, он придал жертвоприношению характер справедливого воздаяния за проступок и избавил обитателей Тин-Тонгры от необходимости отдавать на съедение акулам людей своего племени, с другой – сократил количество похищений невест, повысив тем самым статус жениха-похитителя, превратив его в героя, желанного каждой девушке.
Размышляя над этим, Маути вынуждена был признать, что какой-то смысл во всем этом определенно есть, и все же принять столь страшный обычай она не могла. Точно так же, как не могла примириться с тем, что мекамбо ловят акул, потрошат их, вялят и варят, будто это самые обыкновенные рыбы. В поедании акульего мяса, продаже шкур и зубов она видела еще большее кощунство, чем в жертвоприношениях негонеро, и сама, конечно же, не принимала участия в разделке акул, привезенных рыбаками-мекамбо, не говоря уж об употреблении их в пищу…
Глядя на шестерых мужчин, оставленных Мафан-оуком у канала, соединявшего озерцо с морем, девушка думала, что акулы, безусловно, заслуживают поклонения, но не в такой дикой форме. У нее еще оставалась слабая надежда, что служанка Госпожи Рыбы не откликнется на призыв колдовских тамтамов и не приплывет в озеро Панакави, но почему-то в такую удачу не очень верилось.