Монро Люси. Благородство ни при чем

   – Я решила, что могла тебе не понравиться. Ведь я изменилась.
   Он кивнул, приблизился к кровати, к ней, встал так, что его голени уперлись в край матраса.
   – Я сказал тебе, что мне нравятся эти изменения. И теперь, когда я могу видеть тебя всю, мне это еще больше по вкусу.
   У нее был очаровательный маленький животик, и бедра стали полнее. Он не мог понять, как это могло случиться. Мать его всегда худела, когда переживала стресс, а Ронни, наоборот, поправилась – и это при том, что последние полтора года стали для нее настоящим адом. Но, как бы то ни было, он говорил правду – его еще больше возбуждала ее новая фигура. Он хотел изучить на ощупь каждый дюйм ее ставшего более пышным тела, каждую новую округлость. Прикоснуться к ним ладонями и губами.
   Но потом. Сейчас он хотел одного – войти в нее как можно скорее.
   Все, о чем он сейчас мечтал, – это примитивный акт совокупления.
   Он опустился на нее и задрожал от прикосновения к желанному нагому телу. Ему было так хорошо, что он испугался, что кончит, даже не войдя в нее. Она беспокойно задвигалась под ним, раздвинув ноги пошире. Кончик его пениса почувствовал вход в убежище. Нежное влажное тепло манило его, и он хотел войти в нее одним сильным толчком.
   Он остановил себя как раз вовремя, чтобы задать вопрос:
   – Ты принимаешь противозачаточные пилюли? Я должен тебя защитить?
   Он не собирался вести беседу насчет безопасного секса, когда сам восемнадцать месяцев хранил целомудрие и что-то ему подсказывало: и она тоже.
   Она часто задышала, приподнявшись ему навстречу.
   – Да. Я не подумала. У тебя что-то есть?
   Она подтвердила его догадку о том, что не занималась сексом, с тех пор как его оставила. Она перестала принимать пилюли – ей это было ни к чему. Он потянулся через нее к тумбочке, и кончик пениса проехал по шелковистой коже. Открыв выдвижной ящик стола, вытащил маленький пакетик.
   – На, сделай это сама. – У него руки дрожали.
   Она выгнулась ему навстречу, лаская телом его возбужденную плоть. Сама она сосредоточилась на том, чтобы открыть упаковку с презервативами.
   – Вот, – сказала она, разорвав пакетик.
   Он приподнялся над ней на колени, и она нежно надела на него кондом.
   Голова его откинулась при прикосновении, и он застонал.
   – О, детка! Так хорошо! Как давно этого не было! Как давно…
   – А как давно?
   При этом он вздрогнул, и глаза их встретились. В ее взгляде было беспокойство, смешанное со страхом. Она боялась того, что услышит.
   Он попытался ободрить ее улыбкой, насколько это вообще возможно, когда твоя плоть готова взорваться.
   – Восемнадцать долгих одиноких месяцев, крошка. Она вскрикнула от шока, но сейчас он не собиралсяобсуждать причины своего затянувшегося целомудрия. Он взял ее как раз так, как она того хотела – одним долгим толчком. Она вскрикнула, и он замер.
   – Я сделал тебе больно? – Ему дорогого стоило задать этот вопрос.
   – Нет. Просто там немного туго, вот и все. Ты большой мальчик, Маркус.
   Он засмеялся бы над этим комплиментом, тешащим мужское самолюбие, но дыхания не хватило. Он опустил голову и жадно овладел ее ртом, погружаясь раз за разом в ее тело. Когда она снова достигла пика наслаждения, он чувствовал, с какой силой она сжимается вокруг него – как удав, и, находясь внутри ее, взорвался сам, так что в глазах потемнело. Потом упал на нее, и мышцы его более не в силах были держать его вес.
   Смутная мысль о том, что он может ее раздавить, мелькнула в его голове, но Ронни, кажется, была не против. Она крепко держала его за шею.
   Теплые слезы текли у нее по вискам, увлажняли волосы. Вес Маркуса давил на нее, но эта тяжесть была приятной. Она понимала, что должна как-то исправить ситуацию, что совершила ужасную глупость, но тело ее и чувства были не в ладах со здравым смыслом. Впервые за долгое время она ощущала блаженное удовлетворение, и о том, что выбор был ею сделан не самый лучший, думать совсем не хотелось. С точки зрения ее тела и ее чувств лучшего с ней не могло случиться.
   Маркус приподнял голову, вытер свою влажную щеку и прикоснулся к ее виску. Лицо его было в тени, и она не могла различить его выражения.
   – Ты сказала, что я не сделал тебе больно, – сказал он с поистине мужским участием.
   Она замотала головой – говорить она была пока не в состоянии. Сморгнув слезы, она все же сказала:
   – Нет, ты не причинил мне боли.
   – Тогда почему ты плачешь?
   – Я соскучилась по тебе, – сказала она не подумав. Но это было правдой.
   Восемнадцать месяцев она прожила без него, и не было дня, когда бы она физически не страдала от его отсутствия.
   – Ты меня бросила. – В словах его не было ни упрека, ни злости. Только недоумение. – Почему?
   – Я думала, у меня нет выбора.
   – Ты мне не доверяла.
   – Я не знала тебя. – Как можно доверять мужчине, после того как он заявил тебе, что все, на что она может рассчитывать с его стороны, – это секс?
   Он изменил положение, и она почувствовала, что его плоть, еще наполовину эрегированная, находится в ней.
   – Как ты можешь так говорить? Ты знала меня ближе, чем любая другая женщина.
   Она ошеломленно уставилась на него. Неужели он и в самом деле так думает?
   – Маркус, мне неизвестно даже, как зовут твоих родителей, живы ли они. Есть ли у тебя братья и сестры. Ты, настоящий, всегда прятался за дурацкими шуточками и сверхъестественной сексуальностью.
   Той самой сексуальностью, которая подвигла ее на то, чтобы, раздевшись донага, дожидаться его в кровати, несмотря на то что слишком уж долго он «спасал отбивные», словно услужливо предоставлял ей возможность передумать.
   Он поцеловал ее в уголок губ и снова шевельнул бедрами, в результате чего его наполовину уснувшая плоть вновь отвердела. Она пробормотала что-то насчет того, чтобы он с нее сползал, но замолкла на полуслове, когда увидела, что он снова открыл выдвижной ящик и деловито и быстро принялся менять использованный презерватив на новый.
   Он вернулся к ней, раздвинул ее бедра, чтобы вновь войти в нее, на этот раз медленно, дюйм за дюймом.
   Он улыбался, глядя ей в глаза с чувственным обещанием.
   – Мою мать зовут Шарон, а отца – Лайонел Маркус Данверс четвертый.
   Она с шумом вдохнула, аркой выгибаясь ему навстречу.
   – Потом…
   И снова потерялась в водовороте, который всегда увлекал ее, когда Маркус к ней прикасался. Его толчки были мучительно медленными и глубокими. Он целовал ее и ласкал, пока дыхание ее не стало сбивчивым и она не взмолилась о пощаде. Тогда он дал ей просимое серией жестких, сильных толчков, не прекращавшихся до того самого момента, как тело ее стало конвульсивно сжиматься, волна за волной, возвещая о разрядке.
   После этого она задремала. Она не знала, сколько времени проспала, но когда проснулась, лампа на тумбочке уже горела. Маркус сидел рядом с ней на кровати в одних черных трикотажных трусах. Она села, увлекая за собой простыню, прикрывая грудь.
   Он подоткнул подушки ей под спину, улыбнулся, подмигнул и многозначительно посмотрел на простыню.
   – Хорошая мысль. Иначе я рискую снова пропустить ужин.
   Он взял с тумбочки поднос и поставил его на кровать между ними. Ужин. Аромат жареного мяса и острой итальянской приправы ударил в ноздри. В животе заурчало от голода.
   Он насмешливо приподнял бровь:
   – Нагуляла аппетит, как я погляжу?
   Она покраснела и успела кивнуть как раз перед тем, как он положил ей в рот немного салата. Чуточку майонеза осталось на губах, и она слизнула его. Глаза его зажглись уже знакомым желанием, и она почувствовала, как тепло изнутри разливается по телу.
   Не важно, сколько раз они занимались любовью. Ей всегда хотелось еще. Ее любовь, ее потребность в этом мужчине были неутолимыми. Она бы отложила ужин, если бы процесс приема пищи из его рук не был исключительно приятным сам по себе.
   Она жевала кусочек хорошо прожаренного мяса, когда он сказал:
   – У меня есть сводные брат и сестра, ни тот, ни другая не питают ко мне особой любви.
   Торопливо проглотив еду, она спросила:
   – Что?
   Все еще несколько дезориентированная после сна, уже находясь под отупляющим действием вновь накатившего желания, она не сразу поняла, о чем он говорит. И лишь с некоторой задержкой до нее дошло. Он говорит о своей семье.
   – Как их зовут?
   – Лайонел Маркус пятый и Патриция.
   – Выходит, твой брат старше тебя.
   – Да, на несколько лет.
   – А сестра? – У нее до сих пор не укладывалось в голове то, что он говорил о своей семье.
   Он всегда обходил эту тему молчанием, будто боялся раскрыть государственную тайну.
   – Она тоже старше.
   – Так ты самый младший. Поэтому они тебя недолюбливают? Потому что родители тебя избаловали? – Она улыбнулась и потянулась, чтобы погладить его по щеке.
   Но в его глазах не отразилось ее нежное изумление.
   – Нет.
   Она ждала дальнейших объяснений, но их не последовало. Похоже, нужны наводящие вопросы.
   – Не слишком ли это сложно – иметь в семье столько мужчин с одинаковыми именами? Я хочу сказать, твоего папу, наверное, звали в семье Лайонел. А как же тогда звали твоего брата? Лайонел-младший?
   В ответ он рассмеялся густым смешком.
   – Лайонел взбесился бы, если бы кто-то посмел назвать его таким недостойным титулом.
   – Лайонел?
   – Моего отца зовут Марк.
   Итак, его мать – очевидно, вторая жена, потому что брат и сестра у него сводные – застолбила для Маркуса достойное место на семейном древе, дав ему среднее имя отца.
   – Я все еще думаю, что это очень сложно.
   – Поскольку я редко там появляюсь, проблем не возникает.
   – Ты говорил Сэнди, что ездил недавно домой, чтобы с ними повидаться. Какое-то происшествие в семье? – осторожно спросила Вероника.
   – У Марка был сердечный приступ. Маме потребовалась моя поддержка.
   – Марк? – Теперь она запуталась. Она решила, что Марк приходился Маркусу отцом.
   – Мой отец.
   – Ты называешь отца по имени?
   – Вообще-то я стараюсь обращаться к нему как можно реже. Насколько это возможно.
   Забыв об ужине, она смотрела на Маркуса.
   – Но почему?
   Он промолчал, и после нескольких секунд полной тишины Вероника решила, что он и не собирается отвечать.
   Она отвернулась. Конечно, она чувствовала себя обиженной, но удивлена не была.
   – Не мое дело. Я знаю. Случайная партнерша не обсуждает животрепещущие проблемы в семейных отношениях партнера.
   Маркус схватил ее за плечи:
   – Ты не просто партнерша, черт возьми! Ты всегда была для меня чем-то большим.
   – Именно поэтому ты в первый же вечер объяснил мне, чтобы я не путала секс с любовью?
   Она не понимала, почему он пытается переписать историю их отношений. Возможно, он это делает для того, чтобы полностью свалить вину за разрыв на нее. Но у него не получится. Она и так несла достаточный груз вины, чтобы взваливать на себя еще и эту – за отсутствие настоящей близости между ними.
   – Но так все и было – вначале.
   Она знала это. И все равно слышать об этом из его уст было больно.
   – Но все изменилось. Я поймал себя на том, что мне хочется, чтобы ты проводила со мной всю ночь, но только ты никогда не оставалась. Я начал подумывать о том, чтобы попросить тебя переехать ко мне, но тут ты ушла. Не сказав ни слова.
   Боль и растерянность в его голосе полностью соответствовали тому, что чувствовала она. Вероника резко повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза. Глаза эти потемнели от переполнявших его чувств. Он смотрел на нее с почти отчаянной пристальностью.
   – Прости, что не сказала тебе «до свидания».
   – Мне больно не от того, что ты даже не попрощалась. Гораздо больнее то, что ты ушла.
   – Я объяснила, почему должна была исчезнуть из той жизни.
   Он кивнул.
   – Теперь, полагаю, пришла моя очередь объясняться, верно?
   – Только если ты сам этого хочешь.
   – Моя мать была любовницей Маркуса целых пятнадцать лет. Они были вместе всего чуть больше года, когда она забеременела. Я думаю, она верила в то, что он оставит свою респектабельную жену и даст их отношениям законное основание. Но так не случилось. Он перевез ее в город поменьше, неподалеку от того, где жил сам, и помогал материально, но отказался развестись с женой. Он не считал, что развод – это хорошо, и, кроме того, не мог позволить себе это из соображений карьеры. И он не хотел, чтобы двое его детей, рожденных в браке, пострадали.
   Вероника почувствовала, как у нее все сжалось внутри. Как сильно, должно быть, страдал Маркус ребенком, если и сейчас в голосе его слышалась такая горечь!
   – Он приезжал навестить тебя?
   – Дважды в неделю.
   И тут она вспомнила, что Маркус сказал о матери, будто она была любовницей отца пятнадцать лет.
   – Ты хочешь сказать, что их внебрачный роман длился пятнадцать лет?
   Она не могла себе представить, что такое возможно. Она находила ситуацию отвратительной. Что чувствовал по этому поводу Маркус? Неужели то же, что и она? И каково ему было жить во всем этом?
   – Да, – сказал он, отвечая на ее вопрос. – Когда я был маленьким, я не понимал, что мой папа жил с нами только два вечера в неделю. Я не задавался вопросом о том, почему он никогда не оставался у нас дольше, чем до утра. Моя мама как-то решила его бросить, когда мне было лет пять. Я помню, как я умолял ее вернуться к папочке и как она плакала.
   – И она вернулась?
   – Да. Потом, когда мне исполнилось десять, она снова решила покончить с этим и уехать из города. Но к тому времени я уже понял, что являюсь незаконным ребенком и мой отец принадлежит двум другим детям.
   – И она снова вернулась? – Вероника пыталась понять.
   – Марк нанял частного детектива, и он нас разыскал. В один прекрасный день он появился и привез нас обратно. Я не хотел уезжать с ним. В новой школе я не был чьим-то там бастардом, я был просто собой. Мы с мамой переехали тогда в Сиэтл, и все там было по-другому. Наше прошлое никого не интересовало.
   – Но теперь твои родители поженились.
   – Когда мне было двенадцать, жена Марка умерла. Он подождал год ради приличия и затем женился на маме. Мои старшие брат и сестра уже учились в колледже. Он подумал, что мы трое можем составить счастливую семью.
   – Но так не получилось? – Иначе и быть не могло после стольких лет.
   Человек, способный чувствовать так, как Маркус, ни за что не простил бы того, кто причинил столько боли его матери. И с его гордостью он не мог забыть того унизительного положения, в которое отец его поставил, – сына только на два дня в неделю.
   – Нет, не получилось.
   Вероника похолодела при мысли о том, что ей предстояло сообщить Маркусу об их общем ребенке. Узнав об истории его семьи, Вероника сомневалась, что он адекватно воспримет известие о том, что она родила от него ребенка вне брака, даже не соизволив ему об этом сообщить.
   Вероника глубоко вдохнула.
   – Маркус, я должна кое-что тебе рассказать.

Глава 12

   Маркус почувствовал, что каждая жилка в его теле напряглась при словах Ронни. Она еще вчера утром собиралась ему что-то сообщить, но он не захотел слушать.
   Из страха.
   Пора было в этом себе признаться. Он не хотел знать о том, что она взялась за старое. И он не мог морочить себе голову, считая, что ее откровенность имеет отношение к попытке шантажом заманить ее в постель.
   С этим они разобрались.
   Но сейчас он понял, что лучше выслушать правду и покончить с этим раз и навсегда. Он сумеет как-нибудь защитить ее от последствий ее же действий. Он не знал, насколько это ему удастся, но полагал, что если они сразу пойдут к Клайну и она признает перед ним свою вину, его клиент проявит благоразумие.
   Особенно если Ронни расскажет ему о том, что пришлось ей пережить после смерти родителей. Туги камень бы разжалобился.
   Он поставил поднос с ужином на пол и посмотрел ей прямо в глаза. Она нервничала, но во взгляде ее читалась решимость.
   Черт! Он хотел построить будущее с женщиной, которая служит тому, кто больше заплатит. Это не слишком обнадеживало.
   – Ладно, Ронни. Я тебя слушаю. – В голосе его слышалась горькая решимость. Но его можно было понять.
   Она отпрянула, прищурилась, поджала губы. Вздохнув, устремила взгляд за его плечо.
   – Это нелегко. Не знаю, с чего начинать и как об этом сказать.
   – Лучше сказать правду, даже если, как я понимаю, она будет горькой. – Он не хотел вкладывать в свои слова столько скорби.
   Ему захотелось выругаться, потому что она разом побледнела как полотно.
   – Да. Ну, дело не в том, что я тебе лгала. Я не сказала тебе о чем-то очень важном.
   Ее сбивчивые объяснения не улучшили его настроения. Он уже все давно понял. Он ведь не спрашивал ее в лоб, не занимается ли она промышленным шпионажем у Клайна. Да, она ему не лгала. Ему лично.
   – Выкладывай, – приказал он хрипло.
   Он просто хотел, чтобы эта стадия была завершена, а дальше можно будет собирать осколки.
   Она снова посмотрела ему в глаза. Нехорошо посмотрела.
   – Не торопи меня. Мне и так нелегко.
   Маркус был вдвойне раздражен, ибо этот ее непонятный взгляд возбуждал его непостижимым образом. Возможно, причину следовало искать в генетической природе особи мужского пола. Вероятно, та самая мужская хромосома издревле побуждала самца искать примирения со своей самкой не в драке, а в физической близости —к обоюдному удовольствию. Ответная реакция его организма была примитивной, и он слышал, что женщины не считают такой метод решения конфликтов самым действенным. Он не был так уж уверен в их правоте. Он даже был склонен проверить эффективность этого метода примирения на практике, после того как она скажет ему правду.
   Он ждал, стараясь быть терпеливым, и с каждой секундой волновался все сильнее. Секунда за секундой проходили в напряженном молчании, он уже подошел совсем близко к тому, чтобы выложить всю правду за нее, чтобы разом с этим покончить.
   – Маркус, я…
   Зазвонил телефон. Резко и противно. Она замолчала.
   Маркус нахмурился:
   – Не отвлекайся. Закончи то, что начала. Вероника покачала головой:
   – Нет, пожалуйста, не заставляй меня. Я дала Дженни твой номер на случай, если ей что-то понадобится.
   Маркус не желал понимать такого трогательного внимания к потребностям некогда тяжелобольной, но уже успевшей выздороветь сестры.
   – Сильно сомневаюсь, что звонит твоя сестра. Телефон не умолкал.
   В глазах Ронни читалась мольба.
   – Прошу тебя, Маркус.
   Маркус резко снял трубку. Телефон стоял на прикроватной тумбочке.
   – Маркус слушает.
   – Добрый вечер, мистер Данверс. Это Дженни Ричардс. Моя сестра все еще у вас?
   Глядя на обнаженную женщину, вжавшуюся в подушки, он вздохнул так, словно не верил тому, что услышал. Он протянул трубку Ронни:
   – Это твоя сестра.
   Глаза ее на мгновение округлились от страха, но она быстро сумела взять себя в руки.
   – Дженни?
   Ее сестра что-то сказала.
   – Нет. Все в порядке. Не волнуйся. Он не против. – Она бросила на Маркуса еще один умоляющий взгляд, и он понял намек.
   Забрав поднос с ужином, он вышел на кухню.
   Веронике стало немного стыдно за то чувство облегчения, что она испытала, когда телефон помешал ей продолжить фразу и Маркус вышел из комнаты. Ему не пришлось бы никуда идти, расскажи она об Эроне сразу по прибытии, как и планировала. Она смогла бы спокойно общаться с сестрой в его присутствии. Но нужные слова не приходили на ум. Она не знала легкого способа рассказать бывшему возлюбленному о том, что у них есть совместный ребенок.
   Вероника поежилась под простыней, и прикосновение мягкой ткани к обнаженному телу напомнило ей, что Маркус больше не попадал под категорию экс-любовника. Хотя она не знала, как именно ей следует его называть. Они снова любовники? Можно ли сказать, что между ними вновь установились близкие отношения? Имел ли он это в виду, когда в понедельник вечером говорил о будущем, или то было лишь гипотетическое предположение?
   – Вероника, ты меня слышишь? Голос сестры вернул ее к реальности.
   – Да, конечно. Дженни, неужели ты думаешь, что я могу повесить трубку, не выслушав тебя?
   – Я не знала, что и думать, – ответила Дженни явно с насмешливой интонацией. – Я болтала с Эроном несколько минут кряду, а ты даже не удосужилась кашлянуть в трубку. Там у вас что-то совершилось, о чем мне следует знать?
   Материнский инстинкт взял свое. Вероника проигнорировала издевательский тон сестры. Дженни упомянула об Эроне, и только он теперь был в фокусе ее внимания.
   – С Эроном ничего не случилось?
   – Нет, он в порядке, но капризничает – зубы режутся. О чем я тебе сказала минуту назад.
   – Должно быть, я это упустила. Дженни засмеялась:
   – Могу представить. Что там у вас происходит с этим Маркусом? Ты какая-то сама не своя.
   Вероника украдкой взглянула на свою одежду, валявшуюся в ногах постели, и на одежду Маркуса на полу. Ни за что она не сказала бы младшей сестренке, что прыгнула к Маркусу в постель с энтузиазмом шокоголика, попавшего в Херши-лэнд, шоколадное царство в Пенсильвании.
   – Я просто задумалась о чем-то на минутку.
   – О чем-то высоком, светловолосом и, если верить тебе, чертовски сексуальном?
   – Дженни!
   – Тебя так легко раздразнить. Ты об этом знаешь, Вероника?
   Маркус тоже ей раньше так говорил. Он смеялся над тем, что она воспринимает жизнь слишком серьезно и ее до постыдного легко завести. Но все же были времена, еще при жизни родителей, когда некоторые полагали, будто у Вероники есть чувство юмора. Вероника поморщилась.
   – Как я понимаю, ты еще не рассказала ему об Эроне, верно?
   Вероника вжалась в подушки у себя за спиной, словно могла спрятаться от собственной трусости.
   – Ну… нет. – Прежде всего она не нашла подходящих слов, а потом он буквально выбил почву у нее из-под ног своим страстным натиском. Она все еще не вполне пришла в себя после любовного соития, а после того как он рассказал ей о своем прошлом, ситуация еще более усложнилась.
   – Может, тебе просто стоит пригласить его в гости? Он увидит Эрона и сложит два плюс два, раз уж у тебя не получается выдавить из себя это «четыре». – Дженни говорила насмешливо, даже с издевкой.
   Но мозги Вероники, изрядно потрепанные эмоциональной бурей, уцепились за предложение Дженни с силой, достойной урагана, рожденного у берегов Флориды. Почему бы нет? Что, если просто представить Маркуса его собственному сыну? И ничего не говорить. Она не знала, как сообщить этому светловолосому гиганту, что они вместе сделали ребенка, особенно после его откровений о собственном прошлом.
   Одно время она думала, что самой большой трудностью, с которой она столкнется, будет его желание избежать ответственности за произошедшее. Теперь она опасалась его реакции по совсем иным причинам.
   Будет ли Маркус возмущен и оскорблен тем, что она родила от него незаконнорожденного ребенка, то есть поступила так же, как в свое время его мать? Решит ли он, что она оттягивала момент истины специально, чтобы причинить ему боль?
   Она думала, что от ее исчезновения ему плохо не станет – в личном плане. А он вел себя так, словно этот аспект ее предательства оказался для него самым болезненным.
   Пригласив его к себе, она закроет себе путь к отступлению – в пещеру внутренних страхов и предположений. Правда вылезет наружу, как только он увидит их ребенка. Эрон сильно похож на Маркуса, и тот знает, чтобыл ее единственным мужчиной. Мозги у него проворные – его не затруднит понять все.
   – Вероника, ты снова замолчала.
   – Я просто подумала, что ты у меня умница.
   – Спасибо. Что это ты вдруг так решила?
   – Ты всегда была умницей, но сейчас я просто потрясена твоим провидением. Показать Эрона Маркусу будет куда проще, чем рассказать ему о его сыне.
   – Я просто шутила!
   – Я знаю, но мысль и в самом деле неплохая. Жаль, что я раньше до этого не додумалась.
   – Но, Вероника…
   Она не дала Дженни закончить.
   – Никаких «но». Я, кажется, не в силах выдавить из себя нужные слова. Никогда не считала себя трусихой, но теперь думаю, не написано ли это слово у меня на спине несмываемой краской. Если я его приглашу, у меня не будет иного выхода, как сказать ему о том, что он – отец Эрона. Разве ты не понимаешь?
   Повисла напряженная тишина.
   – Дженни?
   – Да, понимаю. – Дженни вздохнула и рассмеялась. – Может, ты и права. Кроме того, когда он увидит нашего ангелочка, он просто не сможет злиться на тебя долго.
   Вероника об этом не думала, но у нее было смутное ощущение, что так оно и будет, и еще она поняла, что ее собственное подсознание ухватилось за эту правду. Именно поэтому идея показать Эрона отцу показалась ей такой удачной.
   – Только сегодня его не приводи. У Эрона зубы режутся, а ты знаешь, какой он становится капризный, когда ему больно или он устал, – увидев чужого, он расплачется, и все.
   Да, сейчас Эрон был не в лучшей форме. Он плохо спал, у него слегка поднялась температура, и он тянул в рот все подряд – можно себе представить, как у него чесались и ныли десны. И это могло продолжаться еще несколько дней.
   – Ладно. Я приглашу его на ужин вечером в понедельник.
   – Отлично. Хочешь, я исчезну на этот вечер? В библиотеку, например, могу сходить.
   Вероника задумалась.
   – Да, пожалуй, так будет лучше. Я думаю, что Маркус оценит возможность познакомиться с Эроном без свидетелей.
   Наверное, он был бы не против, чтобы его заранее предупредили о том, что ему предстоит. Но не все коту масленица.