— Нет, — холодно ответила она. — Мы с тобой никогда не будем друзьями. Я не желаю с тобой мириться.
— Ладно же! — крикнул Джильберт, прыгая обратно в лодку. Его лицо вспыхнуло от гнева. — Больше я уже никогда не предложу тебе дружбу, Энн Ширли. И вообще, мне нет до тебя никакого дела!
Быстрыми сердитыми гребками он послал лодку вперед, а Энн пошла по крутой тропинке к дому Дианы. Она гордо несла голову, но в глубине души почему-то испытывала тайное сожаление. Может, надо было помириться с Джильбертом? Конечно, он тогда ее ужасно оскорбил, но все же… Странно, но почему-то захотелось сесть на траву и хорошенько выплакаться. Нельзя же забывать, какую встряску она перенесла, сначала чуть не утонув и потом еще так долго цепляясь за сваю.
На полпути ей встретились Джейн и Диана, которые бежали назад к пруду вне себя от ужаса, граничащего с умопомешательством. Родителей Дианы не оказалось дома. Узнав это, Руби Джиллис разрыдалась, а две другие девочки, предоставив Руби самой приходить в себя, побежали в Грингейбл. Но и там тоже не оказалось взрослых: Марилла уехала в Кармоди, а Мэтью косил сено на дальнем поле.
— Энн, ты жива?! — воскликнула Диана, бросаясь на шею подруге и заливаясь слезами — на этот раз уже от счастья. — Энн… мы думали… что ты… утонула… и чувствовали себя… убийцами… потому что… заставили тебя… изображать… Элейн. Руби в истерике… Энн, как же ты спаслась?
— Я вскарабкалась на сваю, — устало ответила Энн, — а потом мимо проплывал Джильберт Блайт в лодке мистера Эндрюса, и он отвез меня на берег.
— Ой, какой молодец! Как это романтично! — произнесла Джейн, наконец перестав плакать. — Ну, теперь-то ты с ним помиришься?
— И не подумаю! — сердито крикнула Энн, в которой на мгновение проснулся былой боевой дух. — И пожалуйста, Джейн, никогда больше не произноси при мне слово «романтично». Мне очень жаль, что вы так напугались, девочки. Я сама во всем виновата. Я, видимо, родилась под несчастливой звездой. Что бы я ни сделала, получается какая-нибудь глупость. Вот теперь мы утопили вашу плоскодонку, Диана, и у меня такое предчувствие, что мне уже больше никогда не позволят плавать на лодке.
Предчувствие Энн оказалось более точным, чем это обычно бывает с предчувствиями. Когда родители Дианы и Марилла с Мэтью узнали об этом новом происшествии, они пришли в ужас.
— Ты когда-нибудь возьмешься за ум, Энн? — простонала Марилла.
— Знаешь, Марилла, наверное, возьмусь, — оптимистично закивала Энн. Она успела выплакаться у себя в комнатке, успокоилась, и к ней вернулась обычная жизнерадостность. — По-моему, есть все основания надеяться, что я больше не буду делать глупости.
— Откуда ты это взяла?
— Понимаешь, Марилла, — объяснила Энн, — это происшествие послужило для меня хорошим уроком. С тех пор как я стала жить в Грингейбле, я постоянно делала одну ошибку за другой, но каждая ошибка помогала мне избавиться от какого-нибудь недостатка в моем характере. Например, случай с аметистовой брошью научил меня никогда не трогать чужое. Торт с болеутолителем научил быть внимательной, когда я что-нибудь готовлю. Случай с зелеными волосами — излечил от тщеславия. Я теперь никогда не думаю о своих волосах и своем носе — или почти никогда. А сегодняшний случай излечит меня от излишней романтичности. Я пришла к выводу, что нет смысла искать романтику в Эвонли. Хорошо им было в замке Камелот сотни лет назад, но в наши дни романтика никому не нужна. Вот увидишь, Марилла, ты скоро убедишься, что я исправилась — по крайней мере, в этом отношении.
— Дай-то Бог, — скептически отозвалась Марилла. Но когда Марилла вышла из кухни, Мэтью, который все это время молча сидел в своем углу, подошел к Энн и положил руку ей на плечо.
— Не надо совсем уж отказываться от романтики, Энн, — застенчиво прошептал он. — Немножко романтики — это не так уж плохо, главное, чтобы ее не было чересчур много. Но немножко все-таки оставь, Энн, немножко оставь…
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
— Ладно же! — крикнул Джильберт, прыгая обратно в лодку. Его лицо вспыхнуло от гнева. — Больше я уже никогда не предложу тебе дружбу, Энн Ширли. И вообще, мне нет до тебя никакого дела!
Быстрыми сердитыми гребками он послал лодку вперед, а Энн пошла по крутой тропинке к дому Дианы. Она гордо несла голову, но в глубине души почему-то испытывала тайное сожаление. Может, надо было помириться с Джильбертом? Конечно, он тогда ее ужасно оскорбил, но все же… Странно, но почему-то захотелось сесть на траву и хорошенько выплакаться. Нельзя же забывать, какую встряску она перенесла, сначала чуть не утонув и потом еще так долго цепляясь за сваю.
На полпути ей встретились Джейн и Диана, которые бежали назад к пруду вне себя от ужаса, граничащего с умопомешательством. Родителей Дианы не оказалось дома. Узнав это, Руби Джиллис разрыдалась, а две другие девочки, предоставив Руби самой приходить в себя, побежали в Грингейбл. Но и там тоже не оказалось взрослых: Марилла уехала в Кармоди, а Мэтью косил сено на дальнем поле.
— Энн, ты жива?! — воскликнула Диана, бросаясь на шею подруге и заливаясь слезами — на этот раз уже от счастья. — Энн… мы думали… что ты… утонула… и чувствовали себя… убийцами… потому что… заставили тебя… изображать… Элейн. Руби в истерике… Энн, как же ты спаслась?
— Я вскарабкалась на сваю, — устало ответила Энн, — а потом мимо проплывал Джильберт Блайт в лодке мистера Эндрюса, и он отвез меня на берег.
— Ой, какой молодец! Как это романтично! — произнесла Джейн, наконец перестав плакать. — Ну, теперь-то ты с ним помиришься?
— И не подумаю! — сердито крикнула Энн, в которой на мгновение проснулся былой боевой дух. — И пожалуйста, Джейн, никогда больше не произноси при мне слово «романтично». Мне очень жаль, что вы так напугались, девочки. Я сама во всем виновата. Я, видимо, родилась под несчастливой звездой. Что бы я ни сделала, получается какая-нибудь глупость. Вот теперь мы утопили вашу плоскодонку, Диана, и у меня такое предчувствие, что мне уже больше никогда не позволят плавать на лодке.
Предчувствие Энн оказалось более точным, чем это обычно бывает с предчувствиями. Когда родители Дианы и Марилла с Мэтью узнали об этом новом происшествии, они пришли в ужас.
— Ты когда-нибудь возьмешься за ум, Энн? — простонала Марилла.
— Знаешь, Марилла, наверное, возьмусь, — оптимистично закивала Энн. Она успела выплакаться у себя в комнатке, успокоилась, и к ней вернулась обычная жизнерадостность. — По-моему, есть все основания надеяться, что я больше не буду делать глупости.
— Откуда ты это взяла?
— Понимаешь, Марилла, — объяснила Энн, — это происшествие послужило для меня хорошим уроком. С тех пор как я стала жить в Грингейбле, я постоянно делала одну ошибку за другой, но каждая ошибка помогала мне избавиться от какого-нибудь недостатка в моем характере. Например, случай с аметистовой брошью научил меня никогда не трогать чужое. Торт с болеутолителем научил быть внимательной, когда я что-нибудь готовлю. Случай с зелеными волосами — излечил от тщеславия. Я теперь никогда не думаю о своих волосах и своем носе — или почти никогда. А сегодняшний случай излечит меня от излишней романтичности. Я пришла к выводу, что нет смысла искать романтику в Эвонли. Хорошо им было в замке Камелот сотни лет назад, но в наши дни романтика никому не нужна. Вот увидишь, Марилла, ты скоро убедишься, что я исправилась — по крайней мере, в этом отношении.
— Дай-то Бог, — скептически отозвалась Марилла. Но когда Марилла вышла из кухни, Мэтью, который все это время молча сидел в своем углу, подошел к Энн и положил руку ей на плечо.
— Не надо совсем уж отказываться от романтики, Энн, — застенчиво прошептал он. — Немножко романтики — это не так уж плохо, главное, чтобы ее не было чересчур много. Но немножко все-таки оставь, Энн, немножко оставь…
Глава двадцать седьмая
ЭПОХА В ЖИЗНИ ЭНН
Энн гнала коров домой с пастбища через ближний лесок. Наступал сентябрьский вечер, и все прогалины и полянки в лесочке были заполнены розовым закатным светом. Вдруг из калитки, ведущей на ферму Барри, вышла Диана. По ее виду Энн сразу догадалась — у Дианы важные новости. Но она сдержала свое любопытство.
— Какой вечер, Диана, розовая мечта! В такой вечер становится радостно, что живешь. По утрам я всегда думаю, что самое лучшее время дня — утро, а когда приходит вечер, то кажется, что вечер еще красивее.
— Да, сегодня чудесный вечер, — отозвалась Диана. — но ты не представляешь, Энн, какие у меня для тебя новости. Мама сегодня получила письмо от тети Жозефины, она приглашает нас с тобой в город в следующий вторник. Она сводит нас на сельскохозяйственную ярмарку, и мы будем ночевать у нее в доме.
— О Диана, — прошептала Энн, бессильно прислонившись к стволу клена, — неужели правда? Только Марилла меня, наверное, не отпустит.
— А мы попросим, чтобы мама ее уговорила. Ее она скорее послушает. А если она тебя отпустит, представляешь, что это будет за поездка! Я ни разу не была на ярмарке, и так обидно слушать, как другие девочки рассказывают о ней. Джейн и Руби были уже два раза, и в этом году родители их тоже возьмут.
— Я вообще не буду про это думать, пока не узнаю, отпустит ли меня Марилла, — твердо заявила Энн. — Так вот настроишься — а потом узнаешь, что не едешь, — это выше моих сил. Но если она мне все-таки разрешит поехать, то все складывается удачно — к тому времени будет готово мое новое пальто. Марилла считала, что мне не нужно новое пальто — проходишь, дескать, еще зиму в старом. «Хватит с тебя и того, что ты получила новое платье», — сказала она. А платье очень красивое, Диана, — синее и сшито по последней моде. Марилла теперь шьет мне модные платья — не хочет, чтобы Мэтью обращался за помощью к миссис Линд. Я так этому рада. Но Мэтью сказал, что мне нужно новое пальто, и Марилла, не говоря ни слова, купила отрез синего сукна, и теперь настоящая портниха из Кармоди шьет мне пальто. И когда мы с Мэтью ездили в Кармоди, он купил мне очень хорошенькую шляпку. Знаешь, какие сейчас носят — из синего бархата, отделанную золотым шнуром с кисточками. А твоя новая шляпка, Диана, просто чудо как элегантна и очень тебе идет. Как ты думаешь, это грех — так много думать о нарядах? Марилла считает, что грех. Но ведь это такая интересная тема, правда?..
Марилла позволила Энн поехать на ярмарку; договорились, что во вторник мистер Барри отвезет девочек в Шарлоттаун. Поскольку до города было тридцать миль, а мистер Барри хотел вернуться домой в тот же день, решили выехать ранним утром. Энн вскочила с постели еще до восхода солнца. Глянув в окно, она убедилась, что день обещает быть погожим — небо за елками серебристого цвета и без единого облачка. В доме Барри в комнате Дианы горел свет — значит, она тоже встала.
Мэтью разжег очаг, и к тому времени, когда Марилла спустилась в кухню, завтрак был уже готов. Но Энн от волнения почти ничего не ела. После завтрака она надела изящную новую шапочку, новое пальто и поспешила по тропинке к дому Барри. Мистер Барри и Диана уже ждали ее, и через несколько минут они отправились в путь.
Путь был не близкий, но Энн с Дианой он доставил огромное удовольствие. Какое блаженство ехать в коляске по влажной от росы дороге и смотреть, как рдеет восток и солнце заливает убранные поля! Воздух был свежий и бодрящий, ветерок шевелил голубоватую дымку, окутывающую долины и курившуюся на вершинах холмов. Иногда дорога шла через лесок, где клены уже надели свой золотисто-красный наряд, порой выходила к морскому берегу и посеревшим от вечных ветров рыбацким домикам. Когда они переезжали мосты через реки, сердце Энн замирало от полузабытого восторженного страха. Но где бы ни проходила дорога, кругом была масса всего интересного, и девочки болтали без умолку. В полдень они уже достигли Шарлоттауна и подъехали к великолепному особняку Бичвуд, скрытому от взглядов могучими вязами и буками. Мисс Барри встретила их в дверях. Ее черные глазки весело поблескивали.
— Наконец-то ты приехала ко мне в гости, Энн-плутовка, — обрадовалась она. — Господи, как ты выросла! Уже выше меня. И так похорошела! Но ты, наверное, и сама это знаешь.
— Нет, я этого не знала, — просияла Энн. — Я знаю, что у меня стало меньше веснушек, и благодарна судьбе хотя бы за это. И даже не осмеливалась надеяться, что стала красивее. Я очень рада, раз вы так думаете, мисс Барри.
Дом мисс Барри выглядел роскошно, как Энн впоследствии рассказывала Марилле. Две девочки из захолустья пришли в некоторую растерянность, оставшись одни в великолепной гостиной, пока мисс Барри ушла распорядиться насчет обеда.
— Прямо как дворец, — прошептала Диана. — Я никогда раньше не бывала у тети Жозефины и не представляла себе, что у нее такой импозантный дом. Вот бы на него посмотрела Джулия Бэлл — перестала бы тогда хвастаться своей гостиной.
— Бархатные ковры, — восторженно проговорила Энн, — и шелковые занавески! Я всегда мечтала о таком убранстве. Но знаешь, Диана, я чувствую себя тут не очень уютно. В этой комнате столько прекрасных вещей, что не остается простора для воображения. Когда ты беден, у тебя есть по крайней мере одно утешение — тебе есть о чем мечтать.
Девочки надолго запомнили эту поездку в Шарлоттаун.
В среду мисс Барри поехала с ними на ярмарку, и там они провели весь день.
— Это было восхитительно, — рассказывала потом Энн Марилле. — Я не представляла себе, что там может быть так интересно. Я даже не могу сказать, какой отдел лучше всех. Пожалуй, мне больше всего понравились лошади, цветы и рукоделие. Джози Пайн получила первый приз за свое кружево. Я за нее от души порадовалась. И еще я порадовалась, что рада за Джози — это значит, что у меня исправляется характер. Правда, Марилла, если я способна радоваться успеху Джози, значит у меня появляются христианские добродетели? Мистер Хармон Эндрюс получил второй приз за яблоки сорта Гравенстейн, а мистер Бэлл — первый приз за свинью. Диана сказала, что это просто смешно — чтобы директор воскресной школы получал приз за свинью, а по мне, почему бы и нет? А ты как думаешь? Диана сказала, что теперь она будет вспоминать эту свинью. А миссис Линд получила первый приз за масло и сыр домашнего изготовления. Так что Эвонли не упал лицом в грязь. Я и не подозревала, как люблю миссис Линд, пока не увидела ее лицо среди этой толпы незнакомых людей. Ой, Марилла, там были просто тысячи посетителей! От этого я почувствовала себя какой-то маленькой мошкой. Мисс Барри взяла нас с собой на главную трибуну смотреть скачки. Диана так увлеклась, что предложила мне пари: она ставила десять центов на рыжую лошадь. Я думала, что вряд ли эта лошадь выиграет забег, но от пари отказалась, потому что собиралась рассказать миссис Аллан обо всем, что происходило на ярмарке, и решила, что она не одобрит игру на скачках. Потом я обрадовалась, что отказалась от пари, потому что рыжая лошадь таки выиграла забег, и я бы потеряла десять центов. Так что добродетель была вознаграждена. И еще там запустили воздушный шар с человеком в корзине. Как бы мне хотелось полетать на воздушном шаре, Марилла! Это же так интересно — поглядеть на все сверху, но и страшно, наверное, тоже! А один человек продавал бумажки с предсказаниями судьбы. Даешь ему десять центов — и попугай выбирает для тебя скатанную роликом бумажку. Мисс Барри дала нам с Дианой по десять центов, чтобы мы узнали нашу судьбу. На моей бумажке было написано, что я выйду замуж за брюнета и уеду с ним за океан. После этого я внимательно вглядывалась во всех брюнетов, какие встречались, но ни один мне не понравился, а потом я решила, что, наверно, еще рано его высматривать — надо подождать несколько лет. Ой, Марилла, это был незабываемый день! Я так устала, что ночью не могла уснуть. Мисс Барри, как и обещала, поместила нас в комнату для гостей. Это была очень красивая комната, Марилла, но оказалось, что спать в комнате для гостей вовсе не так уж интересно, как я думала раньше. Это самое плохое во взрослении. То, о чем ты мечтала ребенком, оказывается вовсе не таким замечательным, как представлялось.
В четверг девочки катались в коляске мисс Барри в парке, а вечером она взяла их на концерт в Музыкальную академию, где выступала известная певица. Энн вспоминала этот вечер как волшебную сказку.
— Марилла, это просто не поддается описанию. Я пришла в такое волнение, что даже не могла говорить — одно это должно тебе многое сказать. Я сидела затаив дыхание, и у меня голова кружилась от восторга. Мадам Селицка — необыкновенная красавица. На ней было белое атласное платье и бриллиантовое колье. Но когда она запела, я про все забыла. У меня на глазах выступили слезы, но это были слезы восторга. Я ужасно огорчилась, когда концерт окончился, и сказала мисс Барри, что не представляю, как смогу теперь вернуться к повседневной жизни. А она ответила, что вот если мы сейчас пойдем в ресторан на другой стороне улицы и съедим там по порции мороженого, то я, наверное, легче вернусь к повседневной жизни. Это звучало так прозаически, Марилла, но, к моему удивлению, она оказалась права. Мороженое было замечательно вкусное, и сидеть в ресторане в одиннадцать часов вечера и есть мороженое казалось мне верхом шика городской жизни. Диана сказала, что хотела бы всегда жить в городе. Мисс Барри спросила меня, где мне нравится больше — в городе или в деревне, но я ответила, что мне надо об этом серьезно подумать. Так вот, когда я легла спать и подумала, я пришла к выводу, что не рождена для жизни в городе и что я этому очень рада. Конечно, приятно есть мороженое в одиннадцать часов вечера в сверкающем огнями ресторане, но это хорошо только как праздник; а в будни мне больше нравится в одиннадцать часов крепко спать у себя в комнатке и даже сквозь сон чувствовать, что над крышей светят звезды и ветерок шевелит ветки елок за мостиком. Так я и сказала мисс Барри за завтраком на следующее утро, и она очень смеялась. Она вообще смеялась, что бы я ни говорила, даже когда я касалась самых серьезных вещей, и это мне не очень нравилось. Я ведь совсем не старалась ее рассмешить. Но все равно она принимала нас с царским гостеприимством.
В пятницу мистер Барри приехал, чтобы отвезти девочек домой.
— Надеюсь, вам у меня понравилось, — улыбнулась мисс Барри при расставании.
— Очень, — просто ответила Диана.
— А тебе, мой дружочек Энн?
— Это был самый замечательный праздник в моей жизни! — воскликнула Энн, бросилась мисс Барри на шею и чмокнула ее в сморщенную щеку. Диана никогда бы не осмелилась сделать что-либо подобное и даже испугалась смелости Энн. Но мисс Барри была очень довольна. Она долго стояла на веранде, глядя вслед коляске, которая увозила девочек, а потом со вздохом пошла в свой огромный дом. Без молодых щебечущих голосов он показался ей одиноким и унылым. Говоря по правде, мисс Барри была довольно эгоистичной леди и никогда никого особенно не любила, заботясь исключительно о своем комфорте. Она ценила только тех людей, которые были ей полезны или развлекали ее, как Энн. Потому старая леди весьма благоволила девочке. Но в последнее время мисс Барри заметила, что думает не столько о смешных высокопарных речах Энн, сколько о ее восторженном отношении к жизни, ее прозрачно-чистой душе, искренности, милых веселых глазах.
«Я-то считала, что Марилла совершила большую глупость, удочерив девочку из приюта, — сказала она сама себе, — но теперь мне кажется, что она поступила правильно. Если бы у меня в доме жила такая девочка, как Энн, моя жизнь была бы гораздо счастливее».
Обратная поездка понравилась Энн и Диане даже больше, чем поездка в город — ведь теперь они ехали домой. Перейдя по мостику через ручей, Энн заметила, как из окна кухни ей приветливо мигает родной огонек. Подойдя поближе, она увидела, что дверь раскрыта, а огонь в очаге озаряет жарким светом холодный осенний вечер, и бегом побежала по дорожке навстречу ожидающему ее дому и горячему ужину, который уже стоял на столе.
— А-а, приехала, — без всяких эмоций, спокойно сказала Марилла, складывая вязанье.
— Да, приехала, и ты не представляешь себе, Марилла, как хорошо вернуться домой. Мне хочется всех перецеловать, даже ходики на стене. Ой, Марилла, жареная курица! Неужели ты зажарила ее специально для меня?
— Да, — кивнула Марилла. — Я считала, что ты проголодаешься в дороге и тебе надо приготовить что-нибудь вкусное. Раздевайся, сейчас придет Мэтью, и мы сядем ужинать. Я рада, что ты вернулась, Энн. Без тебя в доме было как-то пусто. Эти четыре дня показались мне бесконечно долгими.
После ужина Энн села перед очагом между Мэтью и Мариллой и рассказала им все, что видела и делала в городе.
— Там было ужасно весело, — сказала она, заканчивая свой рассказ. — Я считаю, что это была целая эпоха в моей жизни. И все-таки лучше всего вернуться домой.
— Какой вечер, Диана, розовая мечта! В такой вечер становится радостно, что живешь. По утрам я всегда думаю, что самое лучшее время дня — утро, а когда приходит вечер, то кажется, что вечер еще красивее.
— Да, сегодня чудесный вечер, — отозвалась Диана. — но ты не представляешь, Энн, какие у меня для тебя новости. Мама сегодня получила письмо от тети Жозефины, она приглашает нас с тобой в город в следующий вторник. Она сводит нас на сельскохозяйственную ярмарку, и мы будем ночевать у нее в доме.
— О Диана, — прошептала Энн, бессильно прислонившись к стволу клена, — неужели правда? Только Марилла меня, наверное, не отпустит.
— А мы попросим, чтобы мама ее уговорила. Ее она скорее послушает. А если она тебя отпустит, представляешь, что это будет за поездка! Я ни разу не была на ярмарке, и так обидно слушать, как другие девочки рассказывают о ней. Джейн и Руби были уже два раза, и в этом году родители их тоже возьмут.
— Я вообще не буду про это думать, пока не узнаю, отпустит ли меня Марилла, — твердо заявила Энн. — Так вот настроишься — а потом узнаешь, что не едешь, — это выше моих сил. Но если она мне все-таки разрешит поехать, то все складывается удачно — к тому времени будет готово мое новое пальто. Марилла считала, что мне не нужно новое пальто — проходишь, дескать, еще зиму в старом. «Хватит с тебя и того, что ты получила новое платье», — сказала она. А платье очень красивое, Диана, — синее и сшито по последней моде. Марилла теперь шьет мне модные платья — не хочет, чтобы Мэтью обращался за помощью к миссис Линд. Я так этому рада. Но Мэтью сказал, что мне нужно новое пальто, и Марилла, не говоря ни слова, купила отрез синего сукна, и теперь настоящая портниха из Кармоди шьет мне пальто. И когда мы с Мэтью ездили в Кармоди, он купил мне очень хорошенькую шляпку. Знаешь, какие сейчас носят — из синего бархата, отделанную золотым шнуром с кисточками. А твоя новая шляпка, Диана, просто чудо как элегантна и очень тебе идет. Как ты думаешь, это грех — так много думать о нарядах? Марилла считает, что грех. Но ведь это такая интересная тема, правда?..
Марилла позволила Энн поехать на ярмарку; договорились, что во вторник мистер Барри отвезет девочек в Шарлоттаун. Поскольку до города было тридцать миль, а мистер Барри хотел вернуться домой в тот же день, решили выехать ранним утром. Энн вскочила с постели еще до восхода солнца. Глянув в окно, она убедилась, что день обещает быть погожим — небо за елками серебристого цвета и без единого облачка. В доме Барри в комнате Дианы горел свет — значит, она тоже встала.
Мэтью разжег очаг, и к тому времени, когда Марилла спустилась в кухню, завтрак был уже готов. Но Энн от волнения почти ничего не ела. После завтрака она надела изящную новую шапочку, новое пальто и поспешила по тропинке к дому Барри. Мистер Барри и Диана уже ждали ее, и через несколько минут они отправились в путь.
Путь был не близкий, но Энн с Дианой он доставил огромное удовольствие. Какое блаженство ехать в коляске по влажной от росы дороге и смотреть, как рдеет восток и солнце заливает убранные поля! Воздух был свежий и бодрящий, ветерок шевелил голубоватую дымку, окутывающую долины и курившуюся на вершинах холмов. Иногда дорога шла через лесок, где клены уже надели свой золотисто-красный наряд, порой выходила к морскому берегу и посеревшим от вечных ветров рыбацким домикам. Когда они переезжали мосты через реки, сердце Энн замирало от полузабытого восторженного страха. Но где бы ни проходила дорога, кругом была масса всего интересного, и девочки болтали без умолку. В полдень они уже достигли Шарлоттауна и подъехали к великолепному особняку Бичвуд, скрытому от взглядов могучими вязами и буками. Мисс Барри встретила их в дверях. Ее черные глазки весело поблескивали.
— Наконец-то ты приехала ко мне в гости, Энн-плутовка, — обрадовалась она. — Господи, как ты выросла! Уже выше меня. И так похорошела! Но ты, наверное, и сама это знаешь.
— Нет, я этого не знала, — просияла Энн. — Я знаю, что у меня стало меньше веснушек, и благодарна судьбе хотя бы за это. И даже не осмеливалась надеяться, что стала красивее. Я очень рада, раз вы так думаете, мисс Барри.
Дом мисс Барри выглядел роскошно, как Энн впоследствии рассказывала Марилле. Две девочки из захолустья пришли в некоторую растерянность, оставшись одни в великолепной гостиной, пока мисс Барри ушла распорядиться насчет обеда.
— Прямо как дворец, — прошептала Диана. — Я никогда раньше не бывала у тети Жозефины и не представляла себе, что у нее такой импозантный дом. Вот бы на него посмотрела Джулия Бэлл — перестала бы тогда хвастаться своей гостиной.
— Бархатные ковры, — восторженно проговорила Энн, — и шелковые занавески! Я всегда мечтала о таком убранстве. Но знаешь, Диана, я чувствую себя тут не очень уютно. В этой комнате столько прекрасных вещей, что не остается простора для воображения. Когда ты беден, у тебя есть по крайней мере одно утешение — тебе есть о чем мечтать.
Девочки надолго запомнили эту поездку в Шарлоттаун.
В среду мисс Барри поехала с ними на ярмарку, и там они провели весь день.
— Это было восхитительно, — рассказывала потом Энн Марилле. — Я не представляла себе, что там может быть так интересно. Я даже не могу сказать, какой отдел лучше всех. Пожалуй, мне больше всего понравились лошади, цветы и рукоделие. Джози Пайн получила первый приз за свое кружево. Я за нее от души порадовалась. И еще я порадовалась, что рада за Джози — это значит, что у меня исправляется характер. Правда, Марилла, если я способна радоваться успеху Джози, значит у меня появляются христианские добродетели? Мистер Хармон Эндрюс получил второй приз за яблоки сорта Гравенстейн, а мистер Бэлл — первый приз за свинью. Диана сказала, что это просто смешно — чтобы директор воскресной школы получал приз за свинью, а по мне, почему бы и нет? А ты как думаешь? Диана сказала, что теперь она будет вспоминать эту свинью. А миссис Линд получила первый приз за масло и сыр домашнего изготовления. Так что Эвонли не упал лицом в грязь. Я и не подозревала, как люблю миссис Линд, пока не увидела ее лицо среди этой толпы незнакомых людей. Ой, Марилла, там были просто тысячи посетителей! От этого я почувствовала себя какой-то маленькой мошкой. Мисс Барри взяла нас с собой на главную трибуну смотреть скачки. Диана так увлеклась, что предложила мне пари: она ставила десять центов на рыжую лошадь. Я думала, что вряд ли эта лошадь выиграет забег, но от пари отказалась, потому что собиралась рассказать миссис Аллан обо всем, что происходило на ярмарке, и решила, что она не одобрит игру на скачках. Потом я обрадовалась, что отказалась от пари, потому что рыжая лошадь таки выиграла забег, и я бы потеряла десять центов. Так что добродетель была вознаграждена. И еще там запустили воздушный шар с человеком в корзине. Как бы мне хотелось полетать на воздушном шаре, Марилла! Это же так интересно — поглядеть на все сверху, но и страшно, наверное, тоже! А один человек продавал бумажки с предсказаниями судьбы. Даешь ему десять центов — и попугай выбирает для тебя скатанную роликом бумажку. Мисс Барри дала нам с Дианой по десять центов, чтобы мы узнали нашу судьбу. На моей бумажке было написано, что я выйду замуж за брюнета и уеду с ним за океан. После этого я внимательно вглядывалась во всех брюнетов, какие встречались, но ни один мне не понравился, а потом я решила, что, наверно, еще рано его высматривать — надо подождать несколько лет. Ой, Марилла, это был незабываемый день! Я так устала, что ночью не могла уснуть. Мисс Барри, как и обещала, поместила нас в комнату для гостей. Это была очень красивая комната, Марилла, но оказалось, что спать в комнате для гостей вовсе не так уж интересно, как я думала раньше. Это самое плохое во взрослении. То, о чем ты мечтала ребенком, оказывается вовсе не таким замечательным, как представлялось.
В четверг девочки катались в коляске мисс Барри в парке, а вечером она взяла их на концерт в Музыкальную академию, где выступала известная певица. Энн вспоминала этот вечер как волшебную сказку.
— Марилла, это просто не поддается описанию. Я пришла в такое волнение, что даже не могла говорить — одно это должно тебе многое сказать. Я сидела затаив дыхание, и у меня голова кружилась от восторга. Мадам Селицка — необыкновенная красавица. На ней было белое атласное платье и бриллиантовое колье. Но когда она запела, я про все забыла. У меня на глазах выступили слезы, но это были слезы восторга. Я ужасно огорчилась, когда концерт окончился, и сказала мисс Барри, что не представляю, как смогу теперь вернуться к повседневной жизни. А она ответила, что вот если мы сейчас пойдем в ресторан на другой стороне улицы и съедим там по порции мороженого, то я, наверное, легче вернусь к повседневной жизни. Это звучало так прозаически, Марилла, но, к моему удивлению, она оказалась права. Мороженое было замечательно вкусное, и сидеть в ресторане в одиннадцать часов вечера и есть мороженое казалось мне верхом шика городской жизни. Диана сказала, что хотела бы всегда жить в городе. Мисс Барри спросила меня, где мне нравится больше — в городе или в деревне, но я ответила, что мне надо об этом серьезно подумать. Так вот, когда я легла спать и подумала, я пришла к выводу, что не рождена для жизни в городе и что я этому очень рада. Конечно, приятно есть мороженое в одиннадцать часов вечера в сверкающем огнями ресторане, но это хорошо только как праздник; а в будни мне больше нравится в одиннадцать часов крепко спать у себя в комнатке и даже сквозь сон чувствовать, что над крышей светят звезды и ветерок шевелит ветки елок за мостиком. Так я и сказала мисс Барри за завтраком на следующее утро, и она очень смеялась. Она вообще смеялась, что бы я ни говорила, даже когда я касалась самых серьезных вещей, и это мне не очень нравилось. Я ведь совсем не старалась ее рассмешить. Но все равно она принимала нас с царским гостеприимством.
В пятницу мистер Барри приехал, чтобы отвезти девочек домой.
— Надеюсь, вам у меня понравилось, — улыбнулась мисс Барри при расставании.
— Очень, — просто ответила Диана.
— А тебе, мой дружочек Энн?
— Это был самый замечательный праздник в моей жизни! — воскликнула Энн, бросилась мисс Барри на шею и чмокнула ее в сморщенную щеку. Диана никогда бы не осмелилась сделать что-либо подобное и даже испугалась смелости Энн. Но мисс Барри была очень довольна. Она долго стояла на веранде, глядя вслед коляске, которая увозила девочек, а потом со вздохом пошла в свой огромный дом. Без молодых щебечущих голосов он показался ей одиноким и унылым. Говоря по правде, мисс Барри была довольно эгоистичной леди и никогда никого особенно не любила, заботясь исключительно о своем комфорте. Она ценила только тех людей, которые были ей полезны или развлекали ее, как Энн. Потому старая леди весьма благоволила девочке. Но в последнее время мисс Барри заметила, что думает не столько о смешных высокопарных речах Энн, сколько о ее восторженном отношении к жизни, ее прозрачно-чистой душе, искренности, милых веселых глазах.
«Я-то считала, что Марилла совершила большую глупость, удочерив девочку из приюта, — сказала она сама себе, — но теперь мне кажется, что она поступила правильно. Если бы у меня в доме жила такая девочка, как Энн, моя жизнь была бы гораздо счастливее».
Обратная поездка понравилась Энн и Диане даже больше, чем поездка в город — ведь теперь они ехали домой. Перейдя по мостику через ручей, Энн заметила, как из окна кухни ей приветливо мигает родной огонек. Подойдя поближе, она увидела, что дверь раскрыта, а огонь в очаге озаряет жарким светом холодный осенний вечер, и бегом побежала по дорожке навстречу ожидающему ее дому и горячему ужину, который уже стоял на столе.
— А-а, приехала, — без всяких эмоций, спокойно сказала Марилла, складывая вязанье.
— Да, приехала, и ты не представляешь себе, Марилла, как хорошо вернуться домой. Мне хочется всех перецеловать, даже ходики на стене. Ой, Марилла, жареная курица! Неужели ты зажарила ее специально для меня?
— Да, — кивнула Марилла. — Я считала, что ты проголодаешься в дороге и тебе надо приготовить что-нибудь вкусное. Раздевайся, сейчас придет Мэтью, и мы сядем ужинать. Я рада, что ты вернулась, Энн. Без тебя в доме было как-то пусто. Эти четыре дня показались мне бесконечно долгими.
После ужина Энн села перед очагом между Мэтью и Мариллой и рассказала им все, что видела и делала в городе.
— Там было ужасно весело, — сказала она, заканчивая свой рассказ. — Я считаю, что это была целая эпоха в моей жизни. И все-таки лучше всего вернуться домой.
Глава двадцать восьмая
ГРУППА ПОДГОТОВКИ В КОЛЛЕДЖ
Марилла положила вязанье на колени и откинулась на спинку кресла.
«Что-то стали очень уставать глаза: надо в следующий раз, когда буду в городе, выписать себе новые очки», — подумала она.
Уже сгустились ранние сумерки ноябрьского дня, и кухню освещали только языки пламени в очаге. Энн сидела перед очагом на коврике и смотрела в огонь. Книга, которую она читала, лежала на полу, а на губах Энн блуждала мечтательная улыбка.
Марилла с нежностью глядела на нее. Сейчас она могла не прятать свои чувства под напускной строгостью — в комнате было почти темно. Как же она полюбила эту тоненькую рыжеволосую девочку — и эта любовь была тем сильнее, чем старательнее Марилла прятала ее от людского глаза. Сама Энн и понятия не имела, что Марилла так глубоко к ней привязана. Иногда она с грустью думала, что Марилле трудно угодить и от нее не дождешься понимания. Но она всегда с укором обрывала эти мысли, напоминая себе, чем обязана Марилле.
— Энн, — вдруг нарушила молчание Марилла, — когда ты гуляла с Дианой, к нам приходила мисс Стэси. Она хотела сообщить, что решила организовать группу из старших учеников, которых будет готовить к вступительным экзаменам в Куинс-колледж. Она будет заниматься с ними после уроков еще один дополнительный час. Вот и пришла спросить нас с Мэтью, собираемся ли мы посылать тебя в Куинс-колледж. Что ты об этом думаешь, Энн? Ты хотела бы поступить туда и получить диплом учительницы младших классов?
— О Марилла! — воскликнула Энн, становясь на колени и сжимая руки на груди. — Я только об этом и мечтаю — вот уже полгода — с тех пор как Руби и Джейн стали говорить, что будут готовиться к вступительным экзаменам. Но я об этом даже не заикалась, думая, что колледж, наверное, стоит очень дорого и вам не по средствам. Мне бы очень хотелось стать учительницей. Но мистер Эндрюс говорит, что учеба Присси обошлась ему в сто пятьдесят долларов, а Присси к тому же не так глупа в геометрии, как я.
— Ну, о деньгах тебе нечего беспокоиться. Когда мы с Мэтью тебя удочерили, мы решили, что дадим тебе хорошее образование. Я считаю, девушка должна быть в состоянии сама зарабатывать себе на жизнь — еще ведь неизвестно, выйдет она замуж или нет. Пока мы с Мэтью живы, ты, конечно, можешь жить с нами в Грингейбле, но лучше быть готовой ко всему. Так что, если хочешь, мы запишем тебя в эту группу.
— Спасибо, Марилла. — Энн обняла Мариллу за талию и посмотрела ей в лицо снизу вверх. — Как я благодарна вам с Мэтью! Я постараюсь хорошо учиться, чтобы вы могли мной гордиться. В геометрии, правда, много не могу обещать, но думаю, что я и с ней в конце концов справлюсь.
— Конечно, справишься. Мисс Стэси говорит, что ты способная и старательная. — Марилла ни за какие коврижки не сказала бы Энн, о чем еще говорила мисс Стэси — нечего потакать ее самомнению. — И не надо так уж убивать себя учебой. Спешки никакой нет. Все равно тебе до вступительных экзаменов еще полтора года. Но мисс Стэси говорит, что имеет смысл начать готовиться заранее, чтобы прийти к экзаменам во всеоружии.
Класс абитуриентов в Куинс-колледж вскоре был организован. В него вошли Джильберт Блайт, Энн Ширли, Руби Джиллис, Джейн Эндрюс, Джози Пайн, Чарли Слоун и зануда Сперджен Макферсон. Диану Барри родители не собирались посылать учиться дальше. Для Энн это был страшный удар. С той ночи, когда Минни заболела крупом, Энн и Диана были неразлучны. Когда группа абитуриентов впервые осталась после уроков и Энн увидела, как Диана медленно выходит из школы и направляется домой одна — по Березовой аллее через Фиалковую долину, — она едва удержалась от того, чтобы не сорваться с места и не броситься вслед за подругой. В горле у нее стоял ком, и она спрятала лицо в книгу, чтобы никто не заметил ее слез. Еще не хватало, чтобы Джильберт Блайт и Джози Пайн увидели, как она плачет!
— Когда Диана пошла домой одна, Марилла, я вкусила горечь смерти, как выразился в прошлое воскресенье в своей проповеди мистер Аллан, — грустно поведала Энн Марилле вечером. — Как это было бы замечательно, если бы Диана тоже готовилась к экзаменам в Куинс-колледж! Но, как говорит миссис Линд, в этом несовершенном мире нет ничего совершенного. От высказываний миссис Линд на душе легче не становится, но нельзя отрицать, что она часто оказывается права. А наши занятия, видимо, будут очень интересными. Джейн и Руби просто хотят стать учительницами. На большее они не претендуют. Руби собирается поработать года два учительницей, а потом выйти замуж. Джейн говорит, что посвятит школе всю свою жизнь и никогда не выйдет замуж, потому что учительнице платят жалованье, а муж ничего жене не платит да еще и рычит на нее, если она попросит для себя немного денег из тех, что он выручил на продаже яиц и масла. Наверное, Джейн исходит из своего горького опыта: ее отец, по словам миссис Линд, старый скряга, у которого зимой снега не выпросишь. Джози утверждает, что идет в колледж просто для того, чтобы расширить свой кругозор, потому что ей никогда не понадобится зарабатывать на жизнь: это приютским, которых кормят из милости, надо пошустрее поворачиваться. Зануда Сперджен хочет стать пастором. Ой, Марилла, наверное, это грех, но когда я пытаюсь представить себе нашего Зануду пастором, меня разбирает смех. До чего же он чудно выглядит: толстая физиономия, маленькие глазки и уши, как лопухи. Чарли Слоун надеется стать членом парламента, но миссис Линд говорит, что из этого ничего не получится, потому что все Слоуны — честные люди, а в политике нынче преуспевают только ловкачи да жулики.
— А что собирается делать Джильберт Блайт? — спросила Марилла, видя, что Энн открывает учебник латыни.
— Я не знаю, каковы жизненные устремления Джильберта Блайта и есть ли они у него вообще, — презрительно ответствовала Энн.
Меж тем соперничество между Энн и Джильбертом из тайного сделалось явным. Раньше оно было односторонним, но теперь стало очевидно, что Джильберт не собирается уступать Энн положение первого ученика в классе. С таким противником было не зазорно скрестить мечи. Остальные ученики молча признавали их превосходство и даже не пытались с ними состязаться.
С того дня, когда Энн у пруда отвергла его дружбу, Джильберт, не считая вышеупомянутого соперничества в классе, как бы забыл про сам факт ее существования. Он разговаривал и шутил с другими девочками, обсуждал уроки и развлечения, иногда провожал домой кого-нибудь из них. Но Энн Ширли он полностью игнорировал. И Энн вдруг обнаружила, что это довольно неприятно — когда тебя игнорируют. Напрасно она снова и снова повторяла себе, гордо вскинув голову, что это ей совершенно безразлично. В глубине души Энн знала, что ей вовсе не безразлично, как относится к ней Джильберт, и что если бы ей вновь представился случай, как тогда на пруду, она поступила бы иначе. Она вдруг с удивлением и тайным огорчением обнаружила, что больше вовсе не сердится на Джильберта. Напрасно вспоминала она тот злополучный инцидент, напрасно пыталась распалить в себе былой гнев. В тот день на пруду он вспыхнул в последний раз и погас. Энн поняла, что простила Джильберта и забыла обиду. Однако было уже слишком поздно.
Но уж, во всяком случае, ни Джильберт, ни кто-либо другой, даже Диана, никогда не узнают, как она жалеет о том, что так надменно и отвратительно вела себя с ним. Она, Энн Ширли, решила, что «скроет свои чувства под саваном забвения», и надо признать, это ей удалось, так что Джильберт, который, возможно, был вовсе не так к ней равнодушен, как хотел показать, даже не подозревал, что Энн хоть сколько-нибудь задета его презрением. Единственное, чем он мог утешиться, — это ее пренебрежительным отношением к Чарли Слоуну, над которым она постоянно, беспощадно и порой незаслуженно насмехалась.
Во всех остальных отношениях зима, заполненная приятными и увлекательными делами, прошла для Энн очень быстро, и не успела она оглянуться, как в Грингейбл опять пришла весна, зацвели вишни, яблони и вообще все, что может цвести.
«Что-то стали очень уставать глаза: надо в следующий раз, когда буду в городе, выписать себе новые очки», — подумала она.
Уже сгустились ранние сумерки ноябрьского дня, и кухню освещали только языки пламени в очаге. Энн сидела перед очагом на коврике и смотрела в огонь. Книга, которую она читала, лежала на полу, а на губах Энн блуждала мечтательная улыбка.
Марилла с нежностью глядела на нее. Сейчас она могла не прятать свои чувства под напускной строгостью — в комнате было почти темно. Как же она полюбила эту тоненькую рыжеволосую девочку — и эта любовь была тем сильнее, чем старательнее Марилла прятала ее от людского глаза. Сама Энн и понятия не имела, что Марилла так глубоко к ней привязана. Иногда она с грустью думала, что Марилле трудно угодить и от нее не дождешься понимания. Но она всегда с укором обрывала эти мысли, напоминая себе, чем обязана Марилле.
— Энн, — вдруг нарушила молчание Марилла, — когда ты гуляла с Дианой, к нам приходила мисс Стэси. Она хотела сообщить, что решила организовать группу из старших учеников, которых будет готовить к вступительным экзаменам в Куинс-колледж. Она будет заниматься с ними после уроков еще один дополнительный час. Вот и пришла спросить нас с Мэтью, собираемся ли мы посылать тебя в Куинс-колледж. Что ты об этом думаешь, Энн? Ты хотела бы поступить туда и получить диплом учительницы младших классов?
— О Марилла! — воскликнула Энн, становясь на колени и сжимая руки на груди. — Я только об этом и мечтаю — вот уже полгода — с тех пор как Руби и Джейн стали говорить, что будут готовиться к вступительным экзаменам. Но я об этом даже не заикалась, думая, что колледж, наверное, стоит очень дорого и вам не по средствам. Мне бы очень хотелось стать учительницей. Но мистер Эндрюс говорит, что учеба Присси обошлась ему в сто пятьдесят долларов, а Присси к тому же не так глупа в геометрии, как я.
— Ну, о деньгах тебе нечего беспокоиться. Когда мы с Мэтью тебя удочерили, мы решили, что дадим тебе хорошее образование. Я считаю, девушка должна быть в состоянии сама зарабатывать себе на жизнь — еще ведь неизвестно, выйдет она замуж или нет. Пока мы с Мэтью живы, ты, конечно, можешь жить с нами в Грингейбле, но лучше быть готовой ко всему. Так что, если хочешь, мы запишем тебя в эту группу.
— Спасибо, Марилла. — Энн обняла Мариллу за талию и посмотрела ей в лицо снизу вверх. — Как я благодарна вам с Мэтью! Я постараюсь хорошо учиться, чтобы вы могли мной гордиться. В геометрии, правда, много не могу обещать, но думаю, что я и с ней в конце концов справлюсь.
— Конечно, справишься. Мисс Стэси говорит, что ты способная и старательная. — Марилла ни за какие коврижки не сказала бы Энн, о чем еще говорила мисс Стэси — нечего потакать ее самомнению. — И не надо так уж убивать себя учебой. Спешки никакой нет. Все равно тебе до вступительных экзаменов еще полтора года. Но мисс Стэси говорит, что имеет смысл начать готовиться заранее, чтобы прийти к экзаменам во всеоружии.
Класс абитуриентов в Куинс-колледж вскоре был организован. В него вошли Джильберт Блайт, Энн Ширли, Руби Джиллис, Джейн Эндрюс, Джози Пайн, Чарли Слоун и зануда Сперджен Макферсон. Диану Барри родители не собирались посылать учиться дальше. Для Энн это был страшный удар. С той ночи, когда Минни заболела крупом, Энн и Диана были неразлучны. Когда группа абитуриентов впервые осталась после уроков и Энн увидела, как Диана медленно выходит из школы и направляется домой одна — по Березовой аллее через Фиалковую долину, — она едва удержалась от того, чтобы не сорваться с места и не броситься вслед за подругой. В горле у нее стоял ком, и она спрятала лицо в книгу, чтобы никто не заметил ее слез. Еще не хватало, чтобы Джильберт Блайт и Джози Пайн увидели, как она плачет!
— Когда Диана пошла домой одна, Марилла, я вкусила горечь смерти, как выразился в прошлое воскресенье в своей проповеди мистер Аллан, — грустно поведала Энн Марилле вечером. — Как это было бы замечательно, если бы Диана тоже готовилась к экзаменам в Куинс-колледж! Но, как говорит миссис Линд, в этом несовершенном мире нет ничего совершенного. От высказываний миссис Линд на душе легче не становится, но нельзя отрицать, что она часто оказывается права. А наши занятия, видимо, будут очень интересными. Джейн и Руби просто хотят стать учительницами. На большее они не претендуют. Руби собирается поработать года два учительницей, а потом выйти замуж. Джейн говорит, что посвятит школе всю свою жизнь и никогда не выйдет замуж, потому что учительнице платят жалованье, а муж ничего жене не платит да еще и рычит на нее, если она попросит для себя немного денег из тех, что он выручил на продаже яиц и масла. Наверное, Джейн исходит из своего горького опыта: ее отец, по словам миссис Линд, старый скряга, у которого зимой снега не выпросишь. Джози утверждает, что идет в колледж просто для того, чтобы расширить свой кругозор, потому что ей никогда не понадобится зарабатывать на жизнь: это приютским, которых кормят из милости, надо пошустрее поворачиваться. Зануда Сперджен хочет стать пастором. Ой, Марилла, наверное, это грех, но когда я пытаюсь представить себе нашего Зануду пастором, меня разбирает смех. До чего же он чудно выглядит: толстая физиономия, маленькие глазки и уши, как лопухи. Чарли Слоун надеется стать членом парламента, но миссис Линд говорит, что из этого ничего не получится, потому что все Слоуны — честные люди, а в политике нынче преуспевают только ловкачи да жулики.
— А что собирается делать Джильберт Блайт? — спросила Марилла, видя, что Энн открывает учебник латыни.
— Я не знаю, каковы жизненные устремления Джильберта Блайта и есть ли они у него вообще, — презрительно ответствовала Энн.
Меж тем соперничество между Энн и Джильбертом из тайного сделалось явным. Раньше оно было односторонним, но теперь стало очевидно, что Джильберт не собирается уступать Энн положение первого ученика в классе. С таким противником было не зазорно скрестить мечи. Остальные ученики молча признавали их превосходство и даже не пытались с ними состязаться.
С того дня, когда Энн у пруда отвергла его дружбу, Джильберт, не считая вышеупомянутого соперничества в классе, как бы забыл про сам факт ее существования. Он разговаривал и шутил с другими девочками, обсуждал уроки и развлечения, иногда провожал домой кого-нибудь из них. Но Энн Ширли он полностью игнорировал. И Энн вдруг обнаружила, что это довольно неприятно — когда тебя игнорируют. Напрасно она снова и снова повторяла себе, гордо вскинув голову, что это ей совершенно безразлично. В глубине души Энн знала, что ей вовсе не безразлично, как относится к ней Джильберт, и что если бы ей вновь представился случай, как тогда на пруду, она поступила бы иначе. Она вдруг с удивлением и тайным огорчением обнаружила, что больше вовсе не сердится на Джильберта. Напрасно вспоминала она тот злополучный инцидент, напрасно пыталась распалить в себе былой гнев. В тот день на пруду он вспыхнул в последний раз и погас. Энн поняла, что простила Джильберта и забыла обиду. Однако было уже слишком поздно.
Но уж, во всяком случае, ни Джильберт, ни кто-либо другой, даже Диана, никогда не узнают, как она жалеет о том, что так надменно и отвратительно вела себя с ним. Она, Энн Ширли, решила, что «скроет свои чувства под саваном забвения», и надо признать, это ей удалось, так что Джильберт, который, возможно, был вовсе не так к ней равнодушен, как хотел показать, даже не подозревал, что Энн хоть сколько-нибудь задета его презрением. Единственное, чем он мог утешиться, — это ее пренебрежительным отношением к Чарли Слоуну, над которым она постоянно, беспощадно и порой незаслуженно насмехалась.
Во всех остальных отношениях зима, заполненная приятными и увлекательными делами, прошла для Энн очень быстро, и не успела она оглянуться, как в Грингейбл опять пришла весна, зацвели вишни, яблони и вообще все, что может цвести.