Страница:
– Дело в том, что на президента, с одной стороны, идет давление тех людей, которые просто хотят возврата к старому, – сказал Полторанин. – Естественно, президент должен чувствовать давление и с другой стороны. Сегодня начинается с нашей стороны давление. Один уходит в отставку, другой, третий, потому что, когда два крыла не уравновешены, то вся реформа может рухнуть.
В этот день действительно произошла еще одна отставка: с поста госсекретаря при президенте на существенно более низкую должность руководителя группы советников при президенте был переведен Геннадий Бурбулис. Однако после этого Ельцин все же решил притормозить. 26 ноября он встретился с группой депутатов, входящих в Парламентскую коалицию реформ, и заверил их, что каких-либо других изменений на ключевых постах в правительстве, в том числе отставки Козырева, до съезда не будет. Президент пояснил: он принял отставку Геннадия Бурбулиса и Михаила Полторанина, понимая, что именно эти две фигуры станут главными мишенями на предстоящем съезде.
То же самое Ельцин повторил 30-го числа на встрече с главными редакторами двух телекомпаний и некоторых газет. Он сослался на то, что на него сейчас идет “очень мощный накат”. При этом, однако, несмотря на некоторые уступки оппозиционерам, правительство он “не отдал” и “не отдаст”.
К предсъездовским маневрам Ельцина отрицательно отнеслись не только его сторонники-демократы, но и сама оппозиция. Один из лидеров “Российского единства” Илья Константинов расценил увольнение Яковлева и уход по собственному желанию Полторанина как политическую игру: Ельцин просто бросил кость умеренной оппозиции на съезде, чтобы укротить ее порыв и облегчить свое положение. Константинов заявил, что им, “настоящим” оппозиционерам, таких подачек не надо.
Точно так же – как к “очередному предсъездовскому маневру” – отнеслись к отставкам Яковлева, Полторанина и Бурбулиса руководители “Гражданского союза”. Впрочем, эти отставки “центристы” (а по существу тоже противники реформ) оценили скорее положительно. Согласно их планам, вообще должно произойти постепенное “выдавливание” гайдаровцев из властных структур. По мнению этих деятелей, в данный момент из правительства следовало бы убрать еще две-три наиболее одиозные фигуры, в первую очередь Козырева (с таким требованием выступили, в частности, Руцкой и Травкин).
Безоговорочно положительные эмоции уход Яковлева, Полторанина, Бурбулиса вызвал разве что у Анпилова. Он поставил его в заслугу себе и своим единомышленникам, расценил как первый шаг на пути к победе над “антинародным режимом”.
Действительно ли это предсъездовское маневрирование пошло Ельцину на пользу, принесло какие-то ощутимые выгоды? Думаю, вряд ли. Уступки были, конечно, замечены, но в той ситуации для противников Ельцина этого было слишком мало. В тот момент Хасбулатов упорно “пробивал” Закон о правительстве. Согласно этому закону, не только премьер, но и вице-премьеры, а также ключевые министры могли назначаться лишь с согласия Верховного Совета. Вообще устанавливалась норма, по которой кабинет прежде всего был бы подотчетен Съезду и Верховному Совету, а потом уже президенту. Говорили, что между Ельциным и Хасбулатовым достигнута негласная договоренность: президент подписывает этот законопроект, принятый Верховным Советом, а в качестве платы за это Съезд продлевает до конца 1993 года дополнительные полномочия Ельцина.
Правда, сам Хасбулатов в канун съезда, 29 ноября, в интервью телепрограмме “Итоги” уверял, что никакого торга между ним и президентом нет. По его словам, он, Хасбулатов, в последнее время вполне самостоятельно пришел к выводу, что дополнительные полномочия президенту следует продлить: “у нас все-таки экономический процесс очень динамично развивается”, так что “очень часто нужны эффективные и быстрые решения” (этакое неодолимое желание всячески помогать реформам у спикера вдруг прорезалось!). Но такое продление, по словам Хасбулатова, не будет платой за Закон о правительстве. Дескать, соответствующую поправку к Конституции Съезд примет и так, без всякого торга с кем-либо.
Однако Ельцин отказался подписать Закон о правительстве, представленный ему депутатами, заявив, что он фактически ставит кабинет под контроль парламента и тем самым подрывает одну из основ конституционного строя России – принцип разделения властей. Документ был возвращен на повторное рассмотрение в ВС. Тогда Хасбулатов пошел напролом – распорядился непосредственно в период проведения VII съезда созвать еще и сессию Верховного Совета, так чтобы успеть повторно “проштамповать” на этой сессии отвергнутый президентом законопроект, после чего вынести на рассмотрение Съезда соответствующую поправку к Конституции.
Дальнейшие события показали: принять новый порядок утверждения правительства вопреки воле президента не так-то легко. Так что попытки его уломать, чтобы он согласился на этот порядок в обмен на некие встречные уступки, перед съездом скорее всего действительно были. Иными словами, противники Ельцина, надо полагать, в самом деле требовали от него более крупных жертв, нежели две-три наиболее ненавидимые ими политические фигуры – они требовали все правительство целиком…
Тем не менее, Ельцин, по-видимому, не считал и принесенные им жертвы напрасными. Он упорно составлял летопись своих уступок, компромиссных шагов, вероятно, надеясь, что рано или поздно он предъявит их список своим врагам.
Позже, во время съезда, Ельцин во имя компромисса пойдет и на ту, более крупную жертву, которой домогались от него Хасбулатов и Ко.
VII СЪЕЗД. СВЕРЖЕНИЕ ГАЙДАРА
Ельцин требует прекратить истерию
Первый же день съезда показал, что одна из главных целей оппозиции, а скорее всего самая главная – свергнуть Гайдара. Уже при формировании повестки дня то один, то другой депутат выступал с требованием исключить из нее доклад и.о. главы правительства о ходе экономической реформы: дескать, мы и так знаем все, что может сказать Гайдар, он уже не раз выступал на Верховном Совете. Да и вообще “и.о.” – это всего лишь “и.о.”, мы его не утверждали… Однако это требование не собрало нужного большинства голосов.
Первым на съезде выступил Ельцин. Он начал свой доклад с того, что расшаркался перед депутатами: “Именно наш депутатский корпус сумел найти в себе мужество осознать необходимость и принять решение о начале реформ в России”. Ельцин также отметил, что за все время существования Съезда им не было принято ни одного решения, “которое создало бы угрозу гражданскому миру в стране”.
Однако затем президент обратился к материям, менее приятным для аудитории, заявив, что он не совсем удовлетворен работой Съезда как высшего органа законодательной власти.
– Порой, – сказал Ельцин, – слишком комфортно чувствуют себя в этом зале те, кому демагогия и интриги, дешевые политические эффекты от микрофона, собственная карьера дороже истины, интересов граждан государства.
Ельцин признал, что ситуация в стране достаточно сложная – это-то и дает многим основания для уничтожающей критики правительства реформаторов. Но ведь надо иметь в виду, что преобразования в России еще только-только начаты:
– Дом только строится, он еще весь в лесах, вокруг горы мусора, стройматериалов, к отделочным работам практически не приступали. И было бы большой ошибкой принимать текущие результаты за окончательные и на этой основе делать далеко идущие выводы.
По словам президента, реформы тормозят не только объективные обстоятельства. Мощным тормозом стала непримиримая борьба, конфронтация различных политических сил, неумение и нежелание находить компромиссы. Примером тому служат “крайне болезненные” отношения Верховного Совета и правительства. Скольких ошибок можно было бы избежать, если бы ВС отказался от отношения к правительству “как к младшему по чину”.
– Конфронтация принимает все более угрожающие, крайние формы… – продолжал Ельцин. – Дело дошло до формирования военизированных отрядов, так называемых гвардий… Политические авантюристы рассчитывают, что неуправляемая Россия снова может стать их легкой добычей. Если такое случится, их торжество, конечно, будет недолгим. Но они сделают страну полем боя гражданской войны. Допустить это было бы просто преступлением. С такими политическими силами никакой компромисс, никакие переговоры, никакое сотрудничество не только невозможно, но и недопустимо… Сегодня особенно очевидно, что страну нужно оградить от разнузданной, нагнетаемой антиреформистскими силами политической истерии. Тут России жизненно необходима передышка хотя бы на год-полтора.
Ельцин высказал пожелание, чтобы одним из основных итогов работы VII съезда стало введение такого “стабилизационного” периода.
Увы, депутаты не вняли этому призыву президента.
Отметив, что корень многих проблем кроется в устаревшей Конституции, где не прописано четко разделение властей, Ельцин предложил депутатам принять постановление о проведении всероссийского референдума по окончательному принятию новой конституции РФ.
Вслед за Ельциным выступил Хасбулатов. Этот с ходу стал мазать черной краской все сделанное правительством: “Спад производства, грозящий его остановкой”, после которого “впору будет говорить о воссоздании экономики практически с нуля”; “полный крах инвестиционной политики”, “абсолютное ухудшение качества жизни, обнищание людей”, “искусственное обесценивание рубля”, “потеря управляемости хозяйством”, “люмпенизация общества, включая интеллигенцию”…
И все это, как уверен спикер, подтверждает справедливость жестких оценок деятельности правительства, которые были даны на предыдущем VI съезде.
Что касается одного из главных негативных явлений – спада производства, – по словам Хасбулатова (он тут сослался на “оценку ведущих институтов и специалистов страны”), объективных причин для него нет – “преобладают факторы субъективного порядка, суть которых состоит в неадекватном отношении к реальностям экономической жизни”.
В общем, главная беда – неадекватность правительства. “Однозначный вывод” Хасбулатова: экономическая политика кабинета потерпела “полный крах” (как видим, слова “полный крах” спикер употребил в своем докладе не однажды).
Хасбулатов демонстрирует эрудицию
Одна из центральных тем хасбулатовского доклада – видимо, подсказанная ему кем-то из ученых мужей – тема двух экономических моделей, принятых сегодня в развитых странах мира. Первая – “так называемая неоклассическая либеральная модель”, полностью отрицающая государственную собственность и, соответственно, абсолютизирующая собственность частную. Она предполагает резкое сокращение социальной функции государства. Самый яркий пример этой модели демонстрируют США. Вторая модель – социально-ориентированная рыночная экономика, подразумевающая сосуществование различных форм собственности и “сильную” социальную функцию государства. Эта модель в основном характерна для европейских стран, в особенности для скандинавских, а также для таких государств, как Израиль и Канада. Так вот, правительство Гайдара, по утверждению Хасбулатова, пытается насадить в России первую модель, “американизировать” российскую экономику, в то время как Верховный Совет последовательно “развивал законодательный процесс” в направлении социально-ориентированного рынка. Так что на поверку выходит, все последние месяцы, начиная с января 1992 года, происходила вовсе не борьба между рыночниками и антирыночниками, а противостояние “между сторонниками двух направлений движения к рынку”.
Совершенно замечательный поворот дела! Оказывается, депутаты-оппозиционеры, вообще крайне слабо разбирающиеся в вопросах экономики, выступают против экономической политики Гайдара не потому, что так им подсказывает их “нутряное чувство”, инстинктивное тяготение к прошлым, советским представлениям о законах функционирования народного хозяйства (ну и, разумеется, их личные и групповые интересы), а потому, что им, видите ли, не нравится “американская модель” рыночной экономики, они предпочитают модель “шведскую”, ну, прямо душой к ней прикипели. Это как-то сразу приподнимает депутатов в собственных глазах. Ну, да, конечно, они не против рынка – они за социально-ориентированный рынок. А вот Гайдару наплевать на социальную ориентацию, ему наплевать на народные беды, он погряз в своих монетаристских бреднях…
Сам Гайдар позже так описывал впечатление депутатов от этого “глубокого” теоретического пассажа их начальника:
“Съезд заворожен. Как все, оказывается, просто и замечательно! И депутаты в зале многозначительно, с гордостью поглядывают друг на друга: выходит, они вовсе не отраслевые лоббисты, выколачивающие из казны ничем не обеспеченные деньги, и не демагоги, раздающие избирателям невыполнимые обещания. Они – последовательные борцы за установление в России хорошей, шведской модели рыночной экономики!”
Заканчивая свое рассуждение о двух моделях, Хасбулатов ставит перед Съездом одну из главных задач, которую тот, по мнению спикера, должен решить: “Осуществить четкий выбор между этими двумя моделями рыночного хозяйства”. И, соответственно, переводя разговор уже в практическую, кадровую плоскость, оратор напоминает, что “выбор Съездом модели рынка должен быть непосредственно связан с составом правительства и его главой”.
Поскольку и.о. главы правительства, по мнению Хасбулатова, тяготеет к неприемлемой для спикера “американской” модели, ясно, что его следует заменить. Оправдываются подозрения, что предвыборные реверансы председателя ВС в адрес Гайдара были всего лишь тактическим приемом, призванным усыпить бдительность как самого Егора Тимуровича, так и президента.
“Российский народ оказался умнее
и прозорливее…”
Вслед за Хасбулатовым неожиданно, вне намеченной повестки дня, выступил председатель Конституционного Суда Валерий Зорькин. Еще более неожиданным было то, что он, по сути дела, оказал довольно мощную поддержку спикеру. Зорькин пригрозил, что, если “развал общества” будет продолжаться, Конституционный Суд вынужден будет пойти на крайний, вынужденный шаг – привлечь к ответственности высших должностных лиц. Кто именно эти должностные лица, не было расшифровано, однако к тому времени развал общества, развал государства уже были стандартным обвинением, прилепленным к президенту и правительству. Мало кто сомневался, что их в первую очередь и имел в виду и Зорькин.
По существу, это было первое выступление председателя Конституционного Суда в пользу одной из конфликтующих сторон, хотя “по чину” ему вроде бы полагался строгий нейтралитет. Зорькин выбрал антипрезидентскую сторону.
На второй день съезда выступил Гайдар (поначалу его доклад планировался на 1 декабря, но из-за незапланированного выступления Зорькина был перенесен на 2-е). И.о. главы правительства подвел основные итоги первых месяцев начавшихся в стране преобразований. По его словам, главное, что удалось сделать, – “сдвинуть реформы с мертвой точки, запустить рыночный механизм”. Да, он еще несовершенен, обременен болячками старой командно-административной системы, но уже очевидно: производство начинает реагировать на изменяющийся спрос, первоочередной проблемой для директоров становится сбыт, на первый план выходят не вечно дефицитные товары, а деньги, исчезают традиционные огромные очереди в магазинах…
Гайдар напомнил, о чем шла речь в дискуссиях осени 1991 года, когда начинало работать новое правительство. Речь шла вовсе не о спаде производства, не о том, насколько сократится в 1992 году выпуск танков, минеральных удобрений или даже хлопчатобумажных тканей, – говорили об угрозе голода, холода, транспортного паралича, полного развала государства… Ничего этого не произошло. “Мы прошли этот тяжелейший период адаптации к реформам, – сказал Гайдар, – без крупных социальных катаклизмов. При всех разговорах о массовом недовольстве реформами нам удалось сохранить социальную стабильность в стране”. По словам и.о. главы правительства, “при всей огромной тяжести преобразований… российский народ оказался намного умнее и прозорливее, чем о нем думают не очень уважающие его политики. Он точно понимает необходимость преобразований и готов трудиться, готов работать, а не раскачивать лодку нашего собственного благополучия”.
Здесь Гайдар, конечно, несколько преувеличил понимание народом необходимости преобразований и готовность терпеть связанные с ними тяжести и невзгоды. Всякому терпению есть предел. И уже тогда этот предел был близок. Да, голода и холода удалось избежать, однако период неразберихи, хаоса, тотального воровства и связанных со всем этим тягот, которые легли на простых людей, затянулся на долгие годы. В этом, конечно, виновато не правительство Гайдара. Страна такая. Такова властвующая чиновничья “элита”.
Центральной проблемой в прошедшие месяцы, по словам Гайдара, была проблема валюты. Реформы пришлось начинать с нулевыми валютными резервами, абсолютно неуправляемым союзным долгом и обязательствами выплатить иностранным кредиторам в 1992 году фантастическую сумму – около 20 миллиардов долларов. Платить по долгам было нечем. Как и финансировать импорт, в котором остро нуждалась страна. В результате тяжелых переговоров долги удалось отсрочить и получить примерно 14 миллиардов долларов новых кредитов, оплатить критически необходимый импорт (зерно, медикаменты, важнейшие комплектующие изделия). Если бы не это, в стране действительно мог бы разразиться голод…
Сказал Гайдар и о неудачах. Главная – не удалось добиться финансовой стабилизации и укрепить рубль. В первые месяцы, когда проводилась довольно жесткая финансовая и денежная политика, была надежда, что это позволит постепенно понизить темпы инфляции, повысить курс рубля, зафиксировать его на реалистичном уровне и сделать рубль конвертируемым. Увы, начиная с июня было допущено существенное ослабление кредитно-денежной и финансовой политики, резко увеличился рост денежной массы… Со второй половины августа взмыли вверх цены…
Из понятных тактических соображений, чтобы не дразнить гусей, Гайдар не обмолвился, что ослабление кредитно-денежной политики допустил никто иной как Центробанк, подотчетный Верховному Совету.
Вместе с тем Гайдар не смог отказать себе в удовольствии отметить, что в своем выступлении Хасбулатов, стремясь представить положение еще хуже, чем оно было на самом деле, переврал ряд цифр: в действительности спад жилищного строительства за десять месяцев составил не две трети, а лишь 27 процентов, капитальные вложения в народное хозяйство составляют не 17 миллиардов, а триллион пятьсот миллионов, на образование выделен не 21 миллиард, а 600 миллиардов и т. д. По словам докладчика, реальные цифры приведены не где-нибудь, а в официальном статистическом сборнике.
Не правда ли, ничего себе неточности!
В своем докладе, среди прочего, Гайдар остановился и на спикерском пассаже, касающемся двух экономических моделей. Может, по прошествии скольких-то лет, сказал он, “если будем хорошо работать”, перед Россией и возникнет выбор, по какому пути идти – американскому или скандинавскому, но пока что дилемма состоит совсем в другом:
– Преступное промедление с давно назревшей структурной перестройкой экономики, с проведением давно назревших экономических реформ тянет, тянет нашу экономику вниз, в пучину слаборазвитости. Мощная, но страшно милитаризованная, обремененная архаичной структурой экономика пытается выбраться из этого кризиса. Куда мы пойдем? Сумеем ли вытащить нашу страну из слаборазвитости, сумеем ли взять твердый курс на присоединение к сообществу цивилизованных рыночных государств?.. Или все-таки инерция спада, инерция развала потащит нас дальше вниз, к хронически нестабильной финансовой системе, и из-за этого – к предельно низким сбережениям и низким инвестициям, к хиреющему за протекционистским барьером собственному промышленному комплексу, к хронической бедности, а потому – и политической нестабильности, к чередующейся, столь привычной для “третьего мира” плеяде популистских политиков и авторитарных диктаторов. В этом состоит, по моему глубокому убеждению, реальная, гораздо более суровая альтернатива сегодняшней социально-экономической жизни в России.
Далее Гайдар в общих чертах изложил программу дальнейших действий своего правительства (если он останется во главе его), – что оно собирается делать по торможению инфляции и укреплению рубля, привлечению инвестиций, стимулированию коммерческих банков, взбадриванию агропромышленного комплекса, развертыванию приватизации… Подробнее всего Гайдар изложил свой взгляд на проблемы социальной сферы.
Коснулся он и той части выступления Хасбулатова, где говорилось, что не следует, мол, сосредотачиваться на одной только правительственной программе – существует множество других, альтернативных программ, только в парламент их поступило около ста (спикер предложил создать своего рода “круглый стол” для обсуждения наиболее перспективных из них). Возражая Хасбулатову, Гайдар отверг такой “плюралистический” подход как крайне наивный.
– Мы не на широкой площади, – сказал он, – где можно спокойно обсуждать, каким путем идти в счастливое будущее. Мы на тоненькой узенькой тропинке. Только четкое продвижение по ней и может вывести нас из тяжелейшего кризиса, поможет войти в содружество цивилизованных народов. Сорваться с этой тропинки очень просто, если не будет конкретной, конструктивной, созидательной и ответственной работы всех органов власти России.
К сожалению, как раз этой повсеместной ответственной работы не было ни тогда, ни после. Было море безответственности и своекорыстия, которое и привело к тому, что реформы пошли через пень-колоду. И при этом все могли “с чистой совестью” указывать пальцем на самого Гайдара – он, он все это затеял, он во всем и виноват.
Нищета критики
Как всегда, на депутатском сборище, в ходе “обсуждения” – разливанное море демагогии, временами совершенно фантастической. Депутат Владимир Тихонов:
– Наши женщины перестали рожать детей потому, что они не имеют средств для их содержания, они не могут их вырастить людьми, они не видят их будущего. Народ, Россию лишили будущего, обрекли на вымирание и уничтожение. Проводимая правительством политика – это политика геноцида против собственного народа. Ради этой политики и осуществляется невиданное в истории человеческой цивилизации ограбление собственного народа.
Словосочетание “геноцид против собственного народа” – стандартное обвинение в адрес реформаторов, которое все годы реформ бросали им особенно ярые их противники. “Наши женщины перестали рожать…”. Это, пожалуй, самый убийственный упрек, который не раз приходилось слышать Гайдару чуть ли не с первых дней его работы в правительстве: благодаря его антинародной политике в стране резко снизилась рождаемость. На это Егор Тимурович отвечал с усмешкой, что, насколько ему известно, цикл рождения ребенка – девять месяцев, а правительство реформ еще не просуществовало и трех (четырех, пяти…).
Будь депутаты немножко пообразованней, они бы знали, что существуют демографические волны: за периодом увеличения рождаемости следует провал; потом кривая снова идет вверх… В России XX века эти колебания были возбуждены такими тектоническими катаклизмами, как Первая мировая война, гражданская война, Отечественная… Каждая из этих войн выбивала огромное число россиян, прежде всего мужчин детородного возраста. В результате сначала провал в рождаемости следовал непосредственно после кровавой мясорубки, потом он проявлялся, когда приходило время рожать неродившимся матерям и отцам, и т.д. Специалистам-демографам это хорошо известно, они описывают это с математической точностью. Невежественные политики ничего этого не знают, а пуще того делают вид, что не знают: очень удобно обвинять своих противников в геноциде, вопить на всех углах, что это именно из-за их политики “женщины перестали рожать” и именно вот с этого года Россия поставлена на грань вымирания.
Об уровне депутатской критики можно судить и по выступлению известного агрария Михаила Лапшина. Упрекнув и.о. премьера в том, что он, дескать, “к великому сожалению, очень много сделал для того, чтобы аграрный сектор нашей экономики ухудшил свои показатели”, Лапшин проиллюстрировал это таким примером: “В этом году крестьяне собрали 110 миллионов тонн зерна. Это неплохо, но эти 110 миллионов тонн зерна взяли из почвы 10 миллионов тонн азота, фосфора и калия, а мы ничего не вернули в почву. Идет деградация, обеднение почвы…”.
Вот ведь, оказывается, как: единомышленники Лапшина – коммунисты – десятилетиями измывались над российским сельским хозяйством, под корень вырубили самый активный слой крестьян-хозяев (“кулаков”), реставрировали с колхозами крепостническое рабство, загнали село в глубочайшую дыру, а теперь можно все свалить на Гайдара, исполняющего обязанности главы правительства менее полугода, в том числе назначить его главным виноватым за недостаточное внесение удобрений.
В этот день действительно произошла еще одна отставка: с поста госсекретаря при президенте на существенно более низкую должность руководителя группы советников при президенте был переведен Геннадий Бурбулис. Однако после этого Ельцин все же решил притормозить. 26 ноября он встретился с группой депутатов, входящих в Парламентскую коалицию реформ, и заверил их, что каких-либо других изменений на ключевых постах в правительстве, в том числе отставки Козырева, до съезда не будет. Президент пояснил: он принял отставку Геннадия Бурбулиса и Михаила Полторанина, понимая, что именно эти две фигуры станут главными мишенями на предстоящем съезде.
То же самое Ельцин повторил 30-го числа на встрече с главными редакторами двух телекомпаний и некоторых газет. Он сослался на то, что на него сейчас идет “очень мощный накат”. При этом, однако, несмотря на некоторые уступки оппозиционерам, правительство он “не отдал” и “не отдаст”.
К предсъездовским маневрам Ельцина отрицательно отнеслись не только его сторонники-демократы, но и сама оппозиция. Один из лидеров “Российского единства” Илья Константинов расценил увольнение Яковлева и уход по собственному желанию Полторанина как политическую игру: Ельцин просто бросил кость умеренной оппозиции на съезде, чтобы укротить ее порыв и облегчить свое положение. Константинов заявил, что им, “настоящим” оппозиционерам, таких подачек не надо.
Точно так же – как к “очередному предсъездовскому маневру” – отнеслись к отставкам Яковлева, Полторанина и Бурбулиса руководители “Гражданского союза”. Впрочем, эти отставки “центристы” (а по существу тоже противники реформ) оценили скорее положительно. Согласно их планам, вообще должно произойти постепенное “выдавливание” гайдаровцев из властных структур. По мнению этих деятелей, в данный момент из правительства следовало бы убрать еще две-три наиболее одиозные фигуры, в первую очередь Козырева (с таким требованием выступили, в частности, Руцкой и Травкин).
Безоговорочно положительные эмоции уход Яковлева, Полторанина, Бурбулиса вызвал разве что у Анпилова. Он поставил его в заслугу себе и своим единомышленникам, расценил как первый шаг на пути к победе над “антинародным режимом”.
Действительно ли это предсъездовское маневрирование пошло Ельцину на пользу, принесло какие-то ощутимые выгоды? Думаю, вряд ли. Уступки были, конечно, замечены, но в той ситуации для противников Ельцина этого было слишком мало. В тот момент Хасбулатов упорно “пробивал” Закон о правительстве. Согласно этому закону, не только премьер, но и вице-премьеры, а также ключевые министры могли назначаться лишь с согласия Верховного Совета. Вообще устанавливалась норма, по которой кабинет прежде всего был бы подотчетен Съезду и Верховному Совету, а потом уже президенту. Говорили, что между Ельциным и Хасбулатовым достигнута негласная договоренность: президент подписывает этот законопроект, принятый Верховным Советом, а в качестве платы за это Съезд продлевает до конца 1993 года дополнительные полномочия Ельцина.
Правда, сам Хасбулатов в канун съезда, 29 ноября, в интервью телепрограмме “Итоги” уверял, что никакого торга между ним и президентом нет. По его словам, он, Хасбулатов, в последнее время вполне самостоятельно пришел к выводу, что дополнительные полномочия президенту следует продлить: “у нас все-таки экономический процесс очень динамично развивается”, так что “очень часто нужны эффективные и быстрые решения” (этакое неодолимое желание всячески помогать реформам у спикера вдруг прорезалось!). Но такое продление, по словам Хасбулатова, не будет платой за Закон о правительстве. Дескать, соответствующую поправку к Конституции Съезд примет и так, без всякого торга с кем-либо.
Однако Ельцин отказался подписать Закон о правительстве, представленный ему депутатами, заявив, что он фактически ставит кабинет под контроль парламента и тем самым подрывает одну из основ конституционного строя России – принцип разделения властей. Документ был возвращен на повторное рассмотрение в ВС. Тогда Хасбулатов пошел напролом – распорядился непосредственно в период проведения VII съезда созвать еще и сессию Верховного Совета, так чтобы успеть повторно “проштамповать” на этой сессии отвергнутый президентом законопроект, после чего вынести на рассмотрение Съезда соответствующую поправку к Конституции.
Дальнейшие события показали: принять новый порядок утверждения правительства вопреки воле президента не так-то легко. Так что попытки его уломать, чтобы он согласился на этот порядок в обмен на некие встречные уступки, перед съездом скорее всего действительно были. Иными словами, противники Ельцина, надо полагать, в самом деле требовали от него более крупных жертв, нежели две-три наиболее ненавидимые ими политические фигуры – они требовали все правительство целиком…
Тем не менее, Ельцин, по-видимому, не считал и принесенные им жертвы напрасными. Он упорно составлял летопись своих уступок, компромиссных шагов, вероятно, надеясь, что рано или поздно он предъявит их список своим врагам.
Позже, во время съезда, Ельцин во имя компромисса пойдет и на ту, более крупную жертву, которой домогались от него Хасбулатов и Ко.
VII СЪЕЗД. СВЕРЖЕНИЕ ГАЙДАРА
Ельцин требует прекратить истерию
Первый же день съезда показал, что одна из главных целей оппозиции, а скорее всего самая главная – свергнуть Гайдара. Уже при формировании повестки дня то один, то другой депутат выступал с требованием исключить из нее доклад и.о. главы правительства о ходе экономической реформы: дескать, мы и так знаем все, что может сказать Гайдар, он уже не раз выступал на Верховном Совете. Да и вообще “и.о.” – это всего лишь “и.о.”, мы его не утверждали… Однако это требование не собрало нужного большинства голосов.
Первым на съезде выступил Ельцин. Он начал свой доклад с того, что расшаркался перед депутатами: “Именно наш депутатский корпус сумел найти в себе мужество осознать необходимость и принять решение о начале реформ в России”. Ельцин также отметил, что за все время существования Съезда им не было принято ни одного решения, “которое создало бы угрозу гражданскому миру в стране”.
Однако затем президент обратился к материям, менее приятным для аудитории, заявив, что он не совсем удовлетворен работой Съезда как высшего органа законодательной власти.
– Порой, – сказал Ельцин, – слишком комфортно чувствуют себя в этом зале те, кому демагогия и интриги, дешевые политические эффекты от микрофона, собственная карьера дороже истины, интересов граждан государства.
Ельцин признал, что ситуация в стране достаточно сложная – это-то и дает многим основания для уничтожающей критики правительства реформаторов. Но ведь надо иметь в виду, что преобразования в России еще только-только начаты:
– Дом только строится, он еще весь в лесах, вокруг горы мусора, стройматериалов, к отделочным работам практически не приступали. И было бы большой ошибкой принимать текущие результаты за окончательные и на этой основе делать далеко идущие выводы.
По словам президента, реформы тормозят не только объективные обстоятельства. Мощным тормозом стала непримиримая борьба, конфронтация различных политических сил, неумение и нежелание находить компромиссы. Примером тому служат “крайне болезненные” отношения Верховного Совета и правительства. Скольких ошибок можно было бы избежать, если бы ВС отказался от отношения к правительству “как к младшему по чину”.
– Конфронтация принимает все более угрожающие, крайние формы… – продолжал Ельцин. – Дело дошло до формирования военизированных отрядов, так называемых гвардий… Политические авантюристы рассчитывают, что неуправляемая Россия снова может стать их легкой добычей. Если такое случится, их торжество, конечно, будет недолгим. Но они сделают страну полем боя гражданской войны. Допустить это было бы просто преступлением. С такими политическими силами никакой компромисс, никакие переговоры, никакое сотрудничество не только невозможно, но и недопустимо… Сегодня особенно очевидно, что страну нужно оградить от разнузданной, нагнетаемой антиреформистскими силами политической истерии. Тут России жизненно необходима передышка хотя бы на год-полтора.
Ельцин высказал пожелание, чтобы одним из основных итогов работы VII съезда стало введение такого “стабилизационного” периода.
Увы, депутаты не вняли этому призыву президента.
Отметив, что корень многих проблем кроется в устаревшей Конституции, где не прописано четко разделение властей, Ельцин предложил депутатам принять постановление о проведении всероссийского референдума по окончательному принятию новой конституции РФ.
Вслед за Ельциным выступил Хасбулатов. Этот с ходу стал мазать черной краской все сделанное правительством: “Спад производства, грозящий его остановкой”, после которого “впору будет говорить о воссоздании экономики практически с нуля”; “полный крах инвестиционной политики”, “абсолютное ухудшение качества жизни, обнищание людей”, “искусственное обесценивание рубля”, “потеря управляемости хозяйством”, “люмпенизация общества, включая интеллигенцию”…
И все это, как уверен спикер, подтверждает справедливость жестких оценок деятельности правительства, которые были даны на предыдущем VI съезде.
Что касается одного из главных негативных явлений – спада производства, – по словам Хасбулатова (он тут сослался на “оценку ведущих институтов и специалистов страны”), объективных причин для него нет – “преобладают факторы субъективного порядка, суть которых состоит в неадекватном отношении к реальностям экономической жизни”.
В общем, главная беда – неадекватность правительства. “Однозначный вывод” Хасбулатова: экономическая политика кабинета потерпела “полный крах” (как видим, слова “полный крах” спикер употребил в своем докладе не однажды).
Хасбулатов демонстрирует эрудицию
Одна из центральных тем хасбулатовского доклада – видимо, подсказанная ему кем-то из ученых мужей – тема двух экономических моделей, принятых сегодня в развитых странах мира. Первая – “так называемая неоклассическая либеральная модель”, полностью отрицающая государственную собственность и, соответственно, абсолютизирующая собственность частную. Она предполагает резкое сокращение социальной функции государства. Самый яркий пример этой модели демонстрируют США. Вторая модель – социально-ориентированная рыночная экономика, подразумевающая сосуществование различных форм собственности и “сильную” социальную функцию государства. Эта модель в основном характерна для европейских стран, в особенности для скандинавских, а также для таких государств, как Израиль и Канада. Так вот, правительство Гайдара, по утверждению Хасбулатова, пытается насадить в России первую модель, “американизировать” российскую экономику, в то время как Верховный Совет последовательно “развивал законодательный процесс” в направлении социально-ориентированного рынка. Так что на поверку выходит, все последние месяцы, начиная с января 1992 года, происходила вовсе не борьба между рыночниками и антирыночниками, а противостояние “между сторонниками двух направлений движения к рынку”.
Совершенно замечательный поворот дела! Оказывается, депутаты-оппозиционеры, вообще крайне слабо разбирающиеся в вопросах экономики, выступают против экономической политики Гайдара не потому, что так им подсказывает их “нутряное чувство”, инстинктивное тяготение к прошлым, советским представлениям о законах функционирования народного хозяйства (ну и, разумеется, их личные и групповые интересы), а потому, что им, видите ли, не нравится “американская модель” рыночной экономики, они предпочитают модель “шведскую”, ну, прямо душой к ней прикипели. Это как-то сразу приподнимает депутатов в собственных глазах. Ну, да, конечно, они не против рынка – они за социально-ориентированный рынок. А вот Гайдару наплевать на социальную ориентацию, ему наплевать на народные беды, он погряз в своих монетаристских бреднях…
Сам Гайдар позже так описывал впечатление депутатов от этого “глубокого” теоретического пассажа их начальника:
“Съезд заворожен. Как все, оказывается, просто и замечательно! И депутаты в зале многозначительно, с гордостью поглядывают друг на друга: выходит, они вовсе не отраслевые лоббисты, выколачивающие из казны ничем не обеспеченные деньги, и не демагоги, раздающие избирателям невыполнимые обещания. Они – последовательные борцы за установление в России хорошей, шведской модели рыночной экономики!”
Заканчивая свое рассуждение о двух моделях, Хасбулатов ставит перед Съездом одну из главных задач, которую тот, по мнению спикера, должен решить: “Осуществить четкий выбор между этими двумя моделями рыночного хозяйства”. И, соответственно, переводя разговор уже в практическую, кадровую плоскость, оратор напоминает, что “выбор Съездом модели рынка должен быть непосредственно связан с составом правительства и его главой”.
Поскольку и.о. главы правительства, по мнению Хасбулатова, тяготеет к неприемлемой для спикера “американской” модели, ясно, что его следует заменить. Оправдываются подозрения, что предвыборные реверансы председателя ВС в адрес Гайдара были всего лишь тактическим приемом, призванным усыпить бдительность как самого Егора Тимуровича, так и президента.
“Российский народ оказался умнее
и прозорливее…”
Вслед за Хасбулатовым неожиданно, вне намеченной повестки дня, выступил председатель Конституционного Суда Валерий Зорькин. Еще более неожиданным было то, что он, по сути дела, оказал довольно мощную поддержку спикеру. Зорькин пригрозил, что, если “развал общества” будет продолжаться, Конституционный Суд вынужден будет пойти на крайний, вынужденный шаг – привлечь к ответственности высших должностных лиц. Кто именно эти должностные лица, не было расшифровано, однако к тому времени развал общества, развал государства уже были стандартным обвинением, прилепленным к президенту и правительству. Мало кто сомневался, что их в первую очередь и имел в виду и Зорькин.
По существу, это было первое выступление председателя Конституционного Суда в пользу одной из конфликтующих сторон, хотя “по чину” ему вроде бы полагался строгий нейтралитет. Зорькин выбрал антипрезидентскую сторону.
На второй день съезда выступил Гайдар (поначалу его доклад планировался на 1 декабря, но из-за незапланированного выступления Зорькина был перенесен на 2-е). И.о. главы правительства подвел основные итоги первых месяцев начавшихся в стране преобразований. По его словам, главное, что удалось сделать, – “сдвинуть реформы с мертвой точки, запустить рыночный механизм”. Да, он еще несовершенен, обременен болячками старой командно-административной системы, но уже очевидно: производство начинает реагировать на изменяющийся спрос, первоочередной проблемой для директоров становится сбыт, на первый план выходят не вечно дефицитные товары, а деньги, исчезают традиционные огромные очереди в магазинах…
Гайдар напомнил, о чем шла речь в дискуссиях осени 1991 года, когда начинало работать новое правительство. Речь шла вовсе не о спаде производства, не о том, насколько сократится в 1992 году выпуск танков, минеральных удобрений или даже хлопчатобумажных тканей, – говорили об угрозе голода, холода, транспортного паралича, полного развала государства… Ничего этого не произошло. “Мы прошли этот тяжелейший период адаптации к реформам, – сказал Гайдар, – без крупных социальных катаклизмов. При всех разговорах о массовом недовольстве реформами нам удалось сохранить социальную стабильность в стране”. По словам и.о. главы правительства, “при всей огромной тяжести преобразований… российский народ оказался намного умнее и прозорливее, чем о нем думают не очень уважающие его политики. Он точно понимает необходимость преобразований и готов трудиться, готов работать, а не раскачивать лодку нашего собственного благополучия”.
Здесь Гайдар, конечно, несколько преувеличил понимание народом необходимости преобразований и готовность терпеть связанные с ними тяжести и невзгоды. Всякому терпению есть предел. И уже тогда этот предел был близок. Да, голода и холода удалось избежать, однако период неразберихи, хаоса, тотального воровства и связанных со всем этим тягот, которые легли на простых людей, затянулся на долгие годы. В этом, конечно, виновато не правительство Гайдара. Страна такая. Такова властвующая чиновничья “элита”.
Центральной проблемой в прошедшие месяцы, по словам Гайдара, была проблема валюты. Реформы пришлось начинать с нулевыми валютными резервами, абсолютно неуправляемым союзным долгом и обязательствами выплатить иностранным кредиторам в 1992 году фантастическую сумму – около 20 миллиардов долларов. Платить по долгам было нечем. Как и финансировать импорт, в котором остро нуждалась страна. В результате тяжелых переговоров долги удалось отсрочить и получить примерно 14 миллиардов долларов новых кредитов, оплатить критически необходимый импорт (зерно, медикаменты, важнейшие комплектующие изделия). Если бы не это, в стране действительно мог бы разразиться голод…
Сказал Гайдар и о неудачах. Главная – не удалось добиться финансовой стабилизации и укрепить рубль. В первые месяцы, когда проводилась довольно жесткая финансовая и денежная политика, была надежда, что это позволит постепенно понизить темпы инфляции, повысить курс рубля, зафиксировать его на реалистичном уровне и сделать рубль конвертируемым. Увы, начиная с июня было допущено существенное ослабление кредитно-денежной и финансовой политики, резко увеличился рост денежной массы… Со второй половины августа взмыли вверх цены…
Из понятных тактических соображений, чтобы не дразнить гусей, Гайдар не обмолвился, что ослабление кредитно-денежной политики допустил никто иной как Центробанк, подотчетный Верховному Совету.
Вместе с тем Гайдар не смог отказать себе в удовольствии отметить, что в своем выступлении Хасбулатов, стремясь представить положение еще хуже, чем оно было на самом деле, переврал ряд цифр: в действительности спад жилищного строительства за десять месяцев составил не две трети, а лишь 27 процентов, капитальные вложения в народное хозяйство составляют не 17 миллиардов, а триллион пятьсот миллионов, на образование выделен не 21 миллиард, а 600 миллиардов и т. д. По словам докладчика, реальные цифры приведены не где-нибудь, а в официальном статистическом сборнике.
Не правда ли, ничего себе неточности!
В своем докладе, среди прочего, Гайдар остановился и на спикерском пассаже, касающемся двух экономических моделей. Может, по прошествии скольких-то лет, сказал он, “если будем хорошо работать”, перед Россией и возникнет выбор, по какому пути идти – американскому или скандинавскому, но пока что дилемма состоит совсем в другом:
– Преступное промедление с давно назревшей структурной перестройкой экономики, с проведением давно назревших экономических реформ тянет, тянет нашу экономику вниз, в пучину слаборазвитости. Мощная, но страшно милитаризованная, обремененная архаичной структурой экономика пытается выбраться из этого кризиса. Куда мы пойдем? Сумеем ли вытащить нашу страну из слаборазвитости, сумеем ли взять твердый курс на присоединение к сообществу цивилизованных рыночных государств?.. Или все-таки инерция спада, инерция развала потащит нас дальше вниз, к хронически нестабильной финансовой системе, и из-за этого – к предельно низким сбережениям и низким инвестициям, к хиреющему за протекционистским барьером собственному промышленному комплексу, к хронической бедности, а потому – и политической нестабильности, к чередующейся, столь привычной для “третьего мира” плеяде популистских политиков и авторитарных диктаторов. В этом состоит, по моему глубокому убеждению, реальная, гораздо более суровая альтернатива сегодняшней социально-экономической жизни в России.
Далее Гайдар в общих чертах изложил программу дальнейших действий своего правительства (если он останется во главе его), – что оно собирается делать по торможению инфляции и укреплению рубля, привлечению инвестиций, стимулированию коммерческих банков, взбадриванию агропромышленного комплекса, развертыванию приватизации… Подробнее всего Гайдар изложил свой взгляд на проблемы социальной сферы.
Коснулся он и той части выступления Хасбулатова, где говорилось, что не следует, мол, сосредотачиваться на одной только правительственной программе – существует множество других, альтернативных программ, только в парламент их поступило около ста (спикер предложил создать своего рода “круглый стол” для обсуждения наиболее перспективных из них). Возражая Хасбулатову, Гайдар отверг такой “плюралистический” подход как крайне наивный.
– Мы не на широкой площади, – сказал он, – где можно спокойно обсуждать, каким путем идти в счастливое будущее. Мы на тоненькой узенькой тропинке. Только четкое продвижение по ней и может вывести нас из тяжелейшего кризиса, поможет войти в содружество цивилизованных народов. Сорваться с этой тропинки очень просто, если не будет конкретной, конструктивной, созидательной и ответственной работы всех органов власти России.
К сожалению, как раз этой повсеместной ответственной работы не было ни тогда, ни после. Было море безответственности и своекорыстия, которое и привело к тому, что реформы пошли через пень-колоду. И при этом все могли “с чистой совестью” указывать пальцем на самого Гайдара – он, он все это затеял, он во всем и виноват.
Нищета критики
Как всегда, на депутатском сборище, в ходе “обсуждения” – разливанное море демагогии, временами совершенно фантастической. Депутат Владимир Тихонов:
– Наши женщины перестали рожать детей потому, что они не имеют средств для их содержания, они не могут их вырастить людьми, они не видят их будущего. Народ, Россию лишили будущего, обрекли на вымирание и уничтожение. Проводимая правительством политика – это политика геноцида против собственного народа. Ради этой политики и осуществляется невиданное в истории человеческой цивилизации ограбление собственного народа.
Словосочетание “геноцид против собственного народа” – стандартное обвинение в адрес реформаторов, которое все годы реформ бросали им особенно ярые их противники. “Наши женщины перестали рожать…”. Это, пожалуй, самый убийственный упрек, который не раз приходилось слышать Гайдару чуть ли не с первых дней его работы в правительстве: благодаря его антинародной политике в стране резко снизилась рождаемость. На это Егор Тимурович отвечал с усмешкой, что, насколько ему известно, цикл рождения ребенка – девять месяцев, а правительство реформ еще не просуществовало и трех (четырех, пяти…).
Будь депутаты немножко пообразованней, они бы знали, что существуют демографические волны: за периодом увеличения рождаемости следует провал; потом кривая снова идет вверх… В России XX века эти колебания были возбуждены такими тектоническими катаклизмами, как Первая мировая война, гражданская война, Отечественная… Каждая из этих войн выбивала огромное число россиян, прежде всего мужчин детородного возраста. В результате сначала провал в рождаемости следовал непосредственно после кровавой мясорубки, потом он проявлялся, когда приходило время рожать неродившимся матерям и отцам, и т.д. Специалистам-демографам это хорошо известно, они описывают это с математической точностью. Невежественные политики ничего этого не знают, а пуще того делают вид, что не знают: очень удобно обвинять своих противников в геноциде, вопить на всех углах, что это именно из-за их политики “женщины перестали рожать” и именно вот с этого года Россия поставлена на грань вымирания.
Об уровне депутатской критики можно судить и по выступлению известного агрария Михаила Лапшина. Упрекнув и.о. премьера в том, что он, дескать, “к великому сожалению, очень много сделал для того, чтобы аграрный сектор нашей экономики ухудшил свои показатели”, Лапшин проиллюстрировал это таким примером: “В этом году крестьяне собрали 110 миллионов тонн зерна. Это неплохо, но эти 110 миллионов тонн зерна взяли из почвы 10 миллионов тонн азота, фосфора и калия, а мы ничего не вернули в почву. Идет деградация, обеднение почвы…”.
Вот ведь, оказывается, как: единомышленники Лапшина – коммунисты – десятилетиями измывались над российским сельским хозяйством, под корень вырубили самый активный слой крестьян-хозяев (“кулаков”), реставрировали с колхозами крепостническое рабство, загнали село в глубочайшую дыру, а теперь можно все свалить на Гайдара, исполняющего обязанности главы правительства менее полугода, в том числе назначить его главным виноватым за недостаточное внесение удобрений.