Страница:
Большие надежды связывались с Викой Мильвид-ской, которая в 1984-м выиграла первенство СССР, но теннисисткой экстра-класса она не стала. Мне кажется, с самого начала не разгадали ее характер. Та техника, с какой она выросла, не соответствовала тому, как она хотела играть. Была еще одна причина: мышцы не всегда подчиняются разуму. Нельзя в игре досконально обдумывать, как головка твоей ракетки приходит к мячу, как действует предплечье, плечо... Чем больше ты анализируешь, тем хуже в итоге движение. Вика при хорошем ощущении мяча все переживала через мысль. Вот почему при сильном темпераменте и мудрой голове технически она оказалась оснащена беднее. И физические возможности Вики не соответствовали игроку суперкласса.
В 1985 году начала восходить новая звезда - Наташа Зверева.
Наташа познакомилась с теннисом в семь лет. Ее отец, Марат Зверев, неоднократный чемпион Белоруссии, к тому времени уже достаточно известный тренер. Мама тоже спортсменка, волейболистка. Обычно теннисисты своих детей отдают другим тренерам. Начальное обучение, если в ребенке видны способности и цель ставится высокая, требуют безжалостности, не все родители на нее способны. Зверев свою дочь не доверял никому и практически с ней не разлучался. Он считался в компании теннисистов чудаком со странными идеями. Наташа много играла в бадминтон, волейбол, занималась специальными упражнениями, придуманными отцом, и начала показывать такой теннис, в какой никто из ее сверстниц не играл. Десятилетняя Наташа на корте не выглядела вундеркиндом, но имела своеобразную технику. Она феноменально укорачивала мячи и легко бросала сверхкрученые свечи. У меня не только как у тренера, но и как у игрока вызывало восторг, когда Наташа во время матча совершенно спокойно с восходящего мяча бросает крученую свечу. Я, честно говоря, никогда этого не могла сделать. А для нее этот "топспин" - привычное дело, которому отец научил ее с детства.
Прошло несколько лет, и я поняла, что для осуществления своей программы нуждаюсь еще в одном тренере; надо создавать вторую сборную. Нам вдвоем с Женей не справиться, мы кого-то упускали или могли упустить, способную девочку отметить нетрудно, проследить за ее подготовкой куда сложнее. Никого не хочу обидеть, но у тренеров на периферии не было ни условий, ни знаний. Нельзя воспитать игрока на темпе 36 ударов в минуту, если ему на тренировку не давали больше трех мячей.
В Мукачеве жила подающая надежды девочка, и тренер у нее был хороший, но из-за отсутствия там закрытого корта девочка ездила два раза в неделю в Ужгород, тратя на дорогу три с половиной часа: в субботу и воскресенье. Остальные дни она ходила в школу. Самое поразительное - при таких условиях наши маленькие девочки играли не хуже своих западных сверстниц.
За эти годы у нас сложилась и своя тренерская команда. Я опиралась на Сашу Богомолова, Теймураза Какулию, Анатолия Волкова, Рамиза Ахмерова, Анатолия Тетерина. Ахмеров до сумасшествия преданный теннису человек, способный безостановочно "пахать" по пять-шесть часов в день. Рамиз выходил на корт с горящими глазами, а ведь такой партнер поднимает настроение. Если я видела, что у кого-то из девчонок начинается спад, я ставила на тренировку против нее Рамиза. Толя Волков, напротив, спокоен. Но если ему скажешь: надо делать с игроком такие-то упражнения, он будет их делать идеально. Если надо начать занятие в пять утра, без четверти пять Толя уже на корте. С Теймуразом мы могли сутки проспорить над техникой удара. Толе Тетерину, приведшему в сборную Савченко, наверное, было нелегко, когда он попал в нашу компанию. Толя полюбил теннис поздно. Он работал тренером по легкой атлетике. Но сумел изучить новый вид спорта так, как его не знают многие профессионалы. Свою прежнюю специальность он не забывает и такие кроссы устраивает девчонкам! Я бегала за ними, подстегивая себя: "Оля, если ты эту гору не пройдешь, они проиграют в ближайшем турнире". Я бежала, умирая на ходу, а Наташка Зверева плакала от страха, что я где-то потерялась.
В теннисе трудно оставаться незамеченным. Как только игрок из юношеских турниров переходит во взрослые, на него сразу обращают внимание. Оно удваивается, а то и утраивается в зависимости от таланта новичка. Игроку в теннисном мире трудно потеряться. Если кто-то играл с Коннорсом хорошо в первом или втором круге - это сразу становилось достоянием остальных. Каждый на собственный компьютер заносит новый результат. Или какая-то девочка из Флориды обыграла кого-то из первой десятки. Это означает, что остальные девять уже запомнили ее фамилию. Ведь общество профессионалов ограничено двумя сотнями игроков у женщин и трехстами у мужчин.
Бывают ситуации, когда игрок ведет себя недружественно. Вот типичный пример подобного поведения на туре. Тренировочное время распределяет тур-директор, и это всегда было головной болью. Часто обстоятельства складываются так, что игроку необходимо дополнительное время: самолет мог поздно прилететь, предыдущая тренировка сорвалась. Можно попросить полкорта у тех, кто уже разминается. Есть те, которые кортом делятся, есть те, к которым и не подойдешь. Существует джентльменское правило: с подобной просьбой можно обратиться только в самом крайнем случае. Однако находятся и такие, которые просят поделиться площадкой изо дня в день, никто их к себе на корт не пускает. Действия в ущерб кому-то не прощаются. Никакая нечестность на туре не может быть скрыта, все становится известным. Так же, как и характер любого игрока.
Я думаю, теннисисту-профессионалу, который относится к своему сопернику прежде всего как к человеку, стремящемуся делать свое дело хорошо, легче и проще живется в теннисном мире. Если же он каждый раз перед матчем вызывает в себе ненависть к сопернику, он быстро сгорает, его теннисная жизнь намного короче.
Любой выдающийся игрок - это индивидуальность, а роль тренера - как можно раньше найти ту особенность, которая его отличает от других, и дать возможность выразить ее на самом высоком уровне. В истории нашего тенниса был период, когда главные специалисты решили, что все теннисисты должны играть одинаково, даже выпустили рекомендации, которые обязывали всех выходить к сетке. Не могу утверждать, что это неправильно, но считаю, что такие действия могут быть только вынужденными. Время нас рассудит. Кое-кто уверяет, что благодаря таким рекомендациям появились Морозова и Метревели. Но я знаю, что это не так. Все равно я "качала". Наверное, все должны пройти через такую игру. Теннисист, который не может держать на задней линии мяч в игре, малыш, который не борется и не кидает свечки, профессионалом не станет. В большом спорте главное темперамент и характер бойца. Темперамент проявляется не только в атаке, но и в защите.
Казалось, у Крис Эверт большое сходство в игре с Мариной Крошиной, но Марина игрок нетемпераментный, неактивный, она терпеливо ждала ошибок своего противника. А Крис Эверт набирала очки, заставляя противника ошибаться. Марина редчайший стратег, она феноменально чувствовала мяч и красиво обводила и вынуждала атаковать, иначе матч при такой же спокойной игре соперницы выглядел просто неприлично. Марина любила чужие атаки, они ей давали возможность обводки, сама же практически никогда не атаковала, хотя наступать можно отовсюду - и с задней линии, и с хавкорта, и с лета. Совершенно необязательно после розыгрыша каждого мяча как сумасшедшей бежать к сетке, я презираю такой теннис. Надо действовать так, как необходимо против конкретного противника. У одного игра строится на сильной подаче, у другого - на активном розыгрыше мяча на задней линии. Моя задача как тренера сборной - не заставлять всех держать ракетку, как держала ее я, чтобы все играли с лета, как играла я.
Возможно, в 50-60-е годы австралийские центры выглядели не столь профессионально, как сейчас, где игра Штефи Граф с детства заложена в компьютер. Уже есть ответ, какими данными должен обладать "новый Беккер". Это не значит, что можно смоделировать нового чемпиона Уимблдона, но создана для такого опыта база. В то время мы только-только подходили к подобному моделированию, попытке вложить в компьютерную память все данные о спортсмене: его тренировках, скорости, ударах, результатах. Любую девочку десяти лет можно проверять на этом условном эталоне. Американцы начали такую же работу, и, как выяснилось, ею занимаются и шведы и французы. Американцы не любят уступать лидерство. А при том числе кортов, что у них есть, им не составит большого труда создать не один центр.
Обычно они одинаковые по набору удобств, и уровень их членов определяется по моделям машин, стоящих у клуба. Владеют клубами только очень состоятельные люди, все они без исключения поклонники тенниса. Как выглядит американский частный клуб, я могу рассказать.
Ламар Хант, миллиардер из Техаса, приобрел теннисный клуб в Лейк-Уэй под Остином, я там играла турнир. Даже бассейн в клубе сделан в форме теннисной ракетки.
Квалификация тренера определяется только одним - уровнем его учеников. Себя не обманешь. Тем более не обманешь общество. Если рождаются знаменитые музыканты, артисты, ученые, то, наверное, рождаются и теннисные тренеры. Положение тренера сборной всегда сложное. Я, например, не могу не учитывать мнение личного тренера игрока. Но личный тренер не знает того, что знаю я, а если приходят победы, он не хочет признавать, что в них есть и доля моего труда. К счастью, я спокойно относилась к тренерской славе. Я работала только для собственного удовольствия, хотя все друзья и родственники меня уверяли, что я не смогу жить без славы. Мне приходилось постоянно их убеждать в обратном. Я получала удовлетворение, когда видела, что мама и тренер сестер Малеевых повторяют мои манипуляции с календарем. Я знала, что после разговора с менеджером английской команды, когда я рассказываю ей о своем тренере по легкой атлетике, прочту в ее интервью о том, что она подписала контракт с легкоатлетом. Я осознавала свой тренерский уровень и в том, что со мной советовался Куки, известный тренер из Японии. В свое время игроки моей нынешней команды и его ученица Минора Ицуку начинали одновременно. Куки по шесть месяцев держал Минору в Штатах, а она все хуже и хуже играла. Как национальный тренер, я, конечно, не должна была давать советы, но у меня другая точка зрения на тренерскую этику. Я тогда сказала Куки: "Ицуку в Америке сходит с ума. Она же не собирается сюда переезжать. Ты вспомни, как ты чувствовал себя в этой стране после трех недель турниров?" Он начинает говорить, что ему и сейчас тяжело без японской пищи, без японских песен и японского языка.
"Посмотри, сколько турниров она держит, - сказала я ему, - а потом увози ее обратно домой". Куки меняет график, и с восьмидесятого места Ицуку поднимается до тридцатого. Наверно, я ненормальная, но я получаю от этого удовлетворение. Марат Николаевич Зверев упрекает меня в том, что я вмешиваюсь в его тренировочный процесс, хотя на протяжении четырех лет он делал все, что я ему говорила. И пока еще ничего не сработало наоборот. В 1988 году он ругался со мной, требовал поездки в Японию, а я отправляла их во Францию, уверенная в том, что на Ролан Гарросе Наташа должна сыграть лучше. Наташа вошла в финал, но Марат Николаевич первое, что сказал мне в "Шереметьеве" после возвращения: "Все равно надо было ехать в Японию".
Марат Николаевич продолжал высказывать недовольство по поводу замены Японии на Францию, а я думала: "Прошло всего лишь двадцать лет, а как все в нашем теннисе изменилось. Перед первой моей поезд-кой на Уимблдон меня пригласил к себе Виктор Владимирович Колегорский, начальник отдела тенниса. Он строго сказал: "Оля, ты знаешь, что едешь на Уимбл-дон?" Будто гром над головой грянул. Я обомлела. "Нет!" - "Как?" - удивился Колегорский. "Не знаю!" Он весомо повторил: "Ты едешь на детский турнир Уимблдона". Мои тогдашние шестнадцать - это не нынешние шестнадцать. Я встала по стойке "смирно". Остановила дыхание, задумавшись, как мне реагировать на окружающий мир. "У тебя форма есть?" - спросил Колегорский. Я с гордостью сказала: "Да". "Тапочки есть?" - "Есть!" Под тапочками подразумевались советские полукеды за пять шестьдесят на каучуковой подошве. "Носки есть?" Носки связаны Ниной Сергеевной, и еще пара, купленная в Таллинне. "Есть!" - сказала я. "Юбка есть?" Юбка сшита мною лично. "Есть!" - отрапортовала я. "А майка?" Майка с буквой "Д" на груди, предмет зависти ровесников. Я сказала, что у меня все есть. Виктор Владимирович обомлел. Я не сразу поняла, о чем меня спрашивал начальник отдела тенниса. Самострочная юбка и белая майка с голубой буквой "Д" мне казались верхом теннисной элегантности. Юбки с фирменным значком Фрэд Перри - зеленый веночек - на Ире Рязановой нами, девчонками, подающими мячи, рассматривались, как наряд манекенщицы. Мы сшили точно такие же, с тройными складками.
Когда мне перед поездкой в Лондон выдали синий, из чистой шерсти костюм с надписью "СССР", я легла в нем спать - так не хотелось его с себя снимать. Чувство приподнятости от качественной одежды или ракеток есть у каждого теннисиста. Сколько ракеток было мною получено! Для себя, для спортсменок, для Вити, для Кати. Но каждый раз, когда я расчехляю ракетку и раскручиваю целлофан с ее ручки, у меня тот же трепет, как от синего костюмчика.
В Англии Аня Дмитриева дала мне в руки "Шлезингер" и спросила: "Оля, тебе нравится эта ракетка?" Что я могла ответить? С придыханием я сказала: "Конечно". - "Ты хочешь играть такими ракетками?" Совершенно не обязательно было отвечать на этот вопрос: хочу я или не хочу было написано на моем лице.
Через неделю мне принесли две ракетки. Как я сейчас понимаю, принадлежали они Ане, но она решила за мое хорошее выступление на детском Уимблдоне поделиться ими со мной! "Шлезингер", и как у Дмитриевой! Даже сейчас я помню, как их опробовала. Желтые натуральные струны, на них кошечка нарисована, черная нитка перетягивает струны, чтобы они не двигались. Прозрачный целлофановый чехольчик и золотой чехол сверху. Белая сумка с кошкой. Сносу ей не было, через двадцать три года я отдала ее папе.
ЧАСТЬ II
ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
I. АНГЛИЙСКИЙ ТРЕНЕР
ОТЪЕЗД
Конец восьмидесятых для меня, как для тренера сборной СССР, складывался более чем удачно. Начался невероятный расцвет женского тенниса в стране. Наташа Зверева играла блестяще, Лариса Савченко играла очень хорошо. У всех появились надежды, у меня тем более, - очень скоро к ним придут самые большие победы. Более того, за моими девочками, входящими в сборную, поднималась плеяда молодых игроков. Так оно и получилось, потому что, например, лидер сборной России Елена Лиховцева - одна из тех, кто сегодня наиболее заметна, тогда как раз оказалась на подходе, ей было тринадцать-четырнадцать лет. Однажды мой муж Витя позвал меня к себе на тренировку на Ширяево поле, где он занимался с группой детей, а в ней начинала играть семилетняя Аня Курникова. Возникала цепочка, когда один тянет другого, тот третьего и все они поднимаются на высокий уровень. Такая цепочка и есть система, а система самое главное для развития любого вида спорта. Ее еще можно назвать преемственностью.
И тут, когда казалось, что все в сборной уже стабильно поднимается, у меня начался стресс. Теннис действительно наладился, зато все остальное в стране разваливалось, включая и саму страну. Стали возникать вопросы, которых раньше избегали, так как ответов на них никто не давал. Система подготовки игрока еще существовала и работала. Но сложившаяся ситуация и эту систему начала расшатывать. Я понимала, что ту должность, которую я занимаю - старший тренер сборной СССР, - теперь надо называть по-другому. Выходило, что я и менеджер и тренер в одном лице. Прежде об этом никто не задумывался, а теперь такое положение вещей меня напрягало, потому что в нормальных странах это абсолютно разные профессии. А я занималась, получая одну зарплату, одновременно двумя делами, но в общем-то справлялась и с первым и со вторым. Надо сказать, что моя власть в сборной стала постепенно таять, причем с каждым днем все быстрее и быстрее, так как начали исчезать привычные рычаги управления. Добившись получения настоящих гонораров, мои знаменитые девочки приобрели своеобразный психологический настрой. Никто из них не думал о том, как нужно тренироваться. Зверева и Савченко желали только одного - получить наконец причитающиеся им деньги, и чихать они на всех хотели. Сами они уже играли в лучших турнирах, они уже входили в компанию звезд, а то что рвется "цепочка", кого это волновало?
К тому же вокруг них еще и накручивались страсти не без участия их личных тренеров и новой свободной прессы. Мужья, мамы, папы твердили: "На кой черт нам нужна советская система подготовки, мы сами все можем, сами наймем кого хотим..." Результаты поспешного развода со сборной налицо. Зверева, которая, как я считала и считаю, десятилетие должна была провести в первой тройке мира, так туда и не попала. Мое же положение с каждым днем становилось все более и более невыносимым. И морально и материально. Игроки получали все свои западные призовые деньги, моя же зарплата оставалась прежней, советской, и разница наших жизненных уровней становилась не просто все больше и больше, а катастрофической. Они уже получали какие-то невероятные по советским понятиям гонорары, а я приезжала с ними на турниры и жила на суточные командировочного за границей. Это выглядело совершенно унизительно. Они действительно были звездами, талантливыми девочками, но до моих спортивных результатов им еще предстояло расти и расти, а я, находясь рядом, превращалась из Ольги Морозовой, которую знал и уважал весь теннисный мир, в бедную родственницу.
И тогда я тоже подумала: а ради чего мне все это нужно терпеть и испытывать? Так у меня родилась и постепенно развивалась некая задумка о том, что пора уже и мне что-то в своей жизни менять. Как раз в это время моя дочь Катя переходила от детского тенниса к настоящему, с серьезными, ежедневными тренировками, и я не без оснований предполагала, что, уехав из Москвы, где, кстати, ребенка с каждым днем было все труднее и труднее хорошо покормить, я каким-то образом помогу ей в ее теннисном становлении. Как позже выяснилось, тут сказалась моя не-опытность, потому что я никогда не занималась дет-ским спортом, и тот период, в котором находилась Катя со своим теннисом, для меня, естественно, оказался полностью неизвестным.
Поэтому я выпустила из своих предположений одну простую вещь: в принципе, для подготовки высококлассного спортсмена, как я всегда говорила, нужна соответствующая среда и нужна соответствующая система. А лучшая система оказалась та, которая в нашей стране уже была отработана, как часы-хронометр, и, как потом выяснилось, совершенно отсутствующая в Англии. Но это, к сожалению, выяснилось не сразу.
Почему я уехала - понятно. Пресс, который давил на меня, становился нетерпимым, но все равно на первое место в этом решении я ставлю волнение за судьбу дочки. Я искренне полагала, что жизнь в стране, которая своими теннисными традициями куда богаче чем наша, позволит мне сделать из Кати хорошую теннисистку. Но вернемся ненадолго к тому, что в любом деле очень важно иметь отработанную систему. Система - это то, что ты делаешь каждый день. Пишешь ли ты каждый день статью, ежедневно ли занимаешься теннисом, или каждое утро едешь на телевидение, ты уже создаешь систему. Ежедневная работа ее основа. И вот как раз эта основа, которую я считаю правильной и необходимой, в английском теннисе для детей отсутствовала почти полностью. И поэтому я свою дочь как бы из системы правильной перевезла в систему неправильную.
Первые несколько лет все шло хорошо. Катя легко побеждала своих сверстниц, в пятнадцать выиграла национальный чемпионат среди восемнадцатилетних. Но позже, когда девочки подросли и стали девушками и тут должна была начаться страшная конкуренция, которая всегда присутствовала у нас в стране, причем не только на соревнованиях, но даже и на тренировках, в Англии она и близко не наблюдалась. И тогда Катя немножко надломилась. Точнее, в ней проявилась раздвоенность. Она, будучи русским ребенком, так и не стала ребенком английским. Но желание оказаться частью той жизни, в которую ее окунули, желание быть равной среди своих подружек, которые были не лучше и не умнее ее, но жили у себя в стране, не позволило ей стать сильной спортивной личностью. Наконец, ее замучили травмы. Сначала в 15 лет ей удалили часть мениска, а после этого и до сих пор ее мучают незаживаемые трещины в стопе.
Почему я выбрала именно Англию, а не в Швейцарию, Америку или Италию? Все очень просто. У меня было три предложения для будущей работы. Первое - из Германии, второе - из Австралии и третье - из Великобритании. То есть мне предлагали на выбор три приличных контракта. Надо сказать, каждый из трех контрактов был по-своему хорош. Но Австралия ужасно как далеко, а мама моя оставалась в Москве - поэтому зеленый континент отпадал сразу. Германия для меня казалась страной недоступной, я не знала и трех слов по-немецки. С другой стороны, я свободно говорила по-английски, да и Катя училась в английской спецшколе. И потом, Англия - это Уимбл-дон. Это страна, про которую я наивно думала, что все знаю.
Мне казалось, что там я больше, чем где-либо, смогу себя проявить. Я выбрала для себя самую тяжелую по возрасту группу детей - тринадцать лет, исходя из того, что он близок к Кате, следовательно, и дочь будет рядом. Но это возраст, когда наступает созревание - пьюбети, как говорят англичане, - и дети в это время становятся трудноуправляемыми.
Только на себе можно испытать, что чувствует иностранец, работающий в чужом государстве. Очень точную статью написал Марк Маккормик, основатель знаменитой фирмы "IMG" (агентство, занимающееся адвокатскими услугами для спортивных звезд). Марк объяснял в ней, что когда он открывает в некой стране офис, то сколько бы там не работало людей из его центральной конторы, обязательно начальник должен быть из аборигенов (как раньше у нас в республиках, первый секретарь - представитель коренной нации). Таким образом Маккормик всегда знал все подводные камни в местных взаимоотношениях. Я же, попав в Англию, даже отдаленно не представляла, как там работает английский теннис. Я предполагала, играя в свое время на Уимблдоне или на турнире в графстве Кент, или тренируясь в каком-нибудь клубе, что в Англии существует и, наверное, неплохо действует клубная система. Но что она собой представляет, а главное - ради чего в Великобритании занимаются спортом, я понятия не имела.
Подведем итог. Во-первых, я уехала из-за Кати - это было главное.
Во-вторых, и это тоже немаловажная причина, появилась возможность, пусть уже не в молодые годы, но пожить, имея такой заработок, о котором я, будучи долгие годы первой ракеткой советского женского тенниса, мечтать не могла.
Я выбрала Англию, потому что она располагалась ближе всего к моей маме. Я знала в Англии всех игроков, мне было легче налаживать там жизнь, так как многие из них стали, как и я, тренерами, то есть мы оставались коллегами. Здесь, в Англии, жизнь, конечно, спокойная. И на фоне этого спокойствия невольно возникала третья причина моего отъезда - развал страны и от этого мое психологическое состояние. Я же не просто так была старшим тренером сборной Советского Союза. Для меня честь флага - не пустые слова, как и для моей соседки по московскому дому Иры Родниной. Мы не раз с ней вспоминали то время, конец восьмидесятых. Для нас все, что произошло - ужасный удар. Реакция у многих была возбужденной, у нас - нулевая. Я не хотела унижаться, а чувствовала унижение. Я хотела себя уважать, а уважение уходило.
ПЕРВЫЕ ГОДЫ В АНГЛИИ
Теннис, он, как говорится, и в Англии теннис. Различия были в другом и большие. Самым приятным вначале оказалось то, что мне не надо дергаться, что, в какую смету и сколько закладывать. Все упрощено и организовано. С самого начала - полное доверие. Я очутилась в сказке. Я впервые ездила по соревнованиям и не записывала каждую копейку в специальную графу.
И как полный контраст - наши сборы в Ташкенте. Мы жили на даче Совета Министров, в правительственной резиденции! Но в то же время неожиданно исчезал автобус, пропадал бензин, отсутствовали полагающиеся продукты... И вдруг все эти проблемы уходят. Я почему-то быстро забыла советскую жизнь, когда полагалось яйца покупать не меньше чем тридцать штук, рискованно брать всего лишь десяток. Непозволительное разгильдяйство купить одну курицу - если их продавали, надо хватать как минимум три. Сколько можешь впихнуть еды в холодильник, столько ее и покупали. И вдруг это продовольственное напряжение исчезло. Я приносила свежие продукты, которые таяли во рту. Я могла приготовить любой обед, какой я хотела. Двенадцатилетняя Катя ходила с широко открытыми глазами, а рот у нее постоянно был занят бананами, в то время большой редкостью в Москве (смешно сейчас это звучит!). Везде чисто, везде аккуратно, никто на тебя не орет, все спокойно отвечают, продавцы в магазине мило пытаются убедить тебя, что нужно у них что-то обязательно купить. В один прекрасный день я поняла, что у меня успокаивается нервная система.
В 1985 году начала восходить новая звезда - Наташа Зверева.
Наташа познакомилась с теннисом в семь лет. Ее отец, Марат Зверев, неоднократный чемпион Белоруссии, к тому времени уже достаточно известный тренер. Мама тоже спортсменка, волейболистка. Обычно теннисисты своих детей отдают другим тренерам. Начальное обучение, если в ребенке видны способности и цель ставится высокая, требуют безжалостности, не все родители на нее способны. Зверев свою дочь не доверял никому и практически с ней не разлучался. Он считался в компании теннисистов чудаком со странными идеями. Наташа много играла в бадминтон, волейбол, занималась специальными упражнениями, придуманными отцом, и начала показывать такой теннис, в какой никто из ее сверстниц не играл. Десятилетняя Наташа на корте не выглядела вундеркиндом, но имела своеобразную технику. Она феноменально укорачивала мячи и легко бросала сверхкрученые свечи. У меня не только как у тренера, но и как у игрока вызывало восторг, когда Наташа во время матча совершенно спокойно с восходящего мяча бросает крученую свечу. Я, честно говоря, никогда этого не могла сделать. А для нее этот "топспин" - привычное дело, которому отец научил ее с детства.
Прошло несколько лет, и я поняла, что для осуществления своей программы нуждаюсь еще в одном тренере; надо создавать вторую сборную. Нам вдвоем с Женей не справиться, мы кого-то упускали или могли упустить, способную девочку отметить нетрудно, проследить за ее подготовкой куда сложнее. Никого не хочу обидеть, но у тренеров на периферии не было ни условий, ни знаний. Нельзя воспитать игрока на темпе 36 ударов в минуту, если ему на тренировку не давали больше трех мячей.
В Мукачеве жила подающая надежды девочка, и тренер у нее был хороший, но из-за отсутствия там закрытого корта девочка ездила два раза в неделю в Ужгород, тратя на дорогу три с половиной часа: в субботу и воскресенье. Остальные дни она ходила в школу. Самое поразительное - при таких условиях наши маленькие девочки играли не хуже своих западных сверстниц.
За эти годы у нас сложилась и своя тренерская команда. Я опиралась на Сашу Богомолова, Теймураза Какулию, Анатолия Волкова, Рамиза Ахмерова, Анатолия Тетерина. Ахмеров до сумасшествия преданный теннису человек, способный безостановочно "пахать" по пять-шесть часов в день. Рамиз выходил на корт с горящими глазами, а ведь такой партнер поднимает настроение. Если я видела, что у кого-то из девчонок начинается спад, я ставила на тренировку против нее Рамиза. Толя Волков, напротив, спокоен. Но если ему скажешь: надо делать с игроком такие-то упражнения, он будет их делать идеально. Если надо начать занятие в пять утра, без четверти пять Толя уже на корте. С Теймуразом мы могли сутки проспорить над техникой удара. Толе Тетерину, приведшему в сборную Савченко, наверное, было нелегко, когда он попал в нашу компанию. Толя полюбил теннис поздно. Он работал тренером по легкой атлетике. Но сумел изучить новый вид спорта так, как его не знают многие профессионалы. Свою прежнюю специальность он не забывает и такие кроссы устраивает девчонкам! Я бегала за ними, подстегивая себя: "Оля, если ты эту гору не пройдешь, они проиграют в ближайшем турнире". Я бежала, умирая на ходу, а Наташка Зверева плакала от страха, что я где-то потерялась.
В теннисе трудно оставаться незамеченным. Как только игрок из юношеских турниров переходит во взрослые, на него сразу обращают внимание. Оно удваивается, а то и утраивается в зависимости от таланта новичка. Игроку в теннисном мире трудно потеряться. Если кто-то играл с Коннорсом хорошо в первом или втором круге - это сразу становилось достоянием остальных. Каждый на собственный компьютер заносит новый результат. Или какая-то девочка из Флориды обыграла кого-то из первой десятки. Это означает, что остальные девять уже запомнили ее фамилию. Ведь общество профессионалов ограничено двумя сотнями игроков у женщин и трехстами у мужчин.
Бывают ситуации, когда игрок ведет себя недружественно. Вот типичный пример подобного поведения на туре. Тренировочное время распределяет тур-директор, и это всегда было головной болью. Часто обстоятельства складываются так, что игроку необходимо дополнительное время: самолет мог поздно прилететь, предыдущая тренировка сорвалась. Можно попросить полкорта у тех, кто уже разминается. Есть те, которые кортом делятся, есть те, к которым и не подойдешь. Существует джентльменское правило: с подобной просьбой можно обратиться только в самом крайнем случае. Однако находятся и такие, которые просят поделиться площадкой изо дня в день, никто их к себе на корт не пускает. Действия в ущерб кому-то не прощаются. Никакая нечестность на туре не может быть скрыта, все становится известным. Так же, как и характер любого игрока.
Я думаю, теннисисту-профессионалу, который относится к своему сопернику прежде всего как к человеку, стремящемуся делать свое дело хорошо, легче и проще живется в теннисном мире. Если же он каждый раз перед матчем вызывает в себе ненависть к сопернику, он быстро сгорает, его теннисная жизнь намного короче.
Любой выдающийся игрок - это индивидуальность, а роль тренера - как можно раньше найти ту особенность, которая его отличает от других, и дать возможность выразить ее на самом высоком уровне. В истории нашего тенниса был период, когда главные специалисты решили, что все теннисисты должны играть одинаково, даже выпустили рекомендации, которые обязывали всех выходить к сетке. Не могу утверждать, что это неправильно, но считаю, что такие действия могут быть только вынужденными. Время нас рассудит. Кое-кто уверяет, что благодаря таким рекомендациям появились Морозова и Метревели. Но я знаю, что это не так. Все равно я "качала". Наверное, все должны пройти через такую игру. Теннисист, который не может держать на задней линии мяч в игре, малыш, который не борется и не кидает свечки, профессионалом не станет. В большом спорте главное темперамент и характер бойца. Темперамент проявляется не только в атаке, но и в защите.
Казалось, у Крис Эверт большое сходство в игре с Мариной Крошиной, но Марина игрок нетемпераментный, неактивный, она терпеливо ждала ошибок своего противника. А Крис Эверт набирала очки, заставляя противника ошибаться. Марина редчайший стратег, она феноменально чувствовала мяч и красиво обводила и вынуждала атаковать, иначе матч при такой же спокойной игре соперницы выглядел просто неприлично. Марина любила чужие атаки, они ей давали возможность обводки, сама же практически никогда не атаковала, хотя наступать можно отовсюду - и с задней линии, и с хавкорта, и с лета. Совершенно необязательно после розыгрыша каждого мяча как сумасшедшей бежать к сетке, я презираю такой теннис. Надо действовать так, как необходимо против конкретного противника. У одного игра строится на сильной подаче, у другого - на активном розыгрыше мяча на задней линии. Моя задача как тренера сборной - не заставлять всех держать ракетку, как держала ее я, чтобы все играли с лета, как играла я.
Возможно, в 50-60-е годы австралийские центры выглядели не столь профессионально, как сейчас, где игра Штефи Граф с детства заложена в компьютер. Уже есть ответ, какими данными должен обладать "новый Беккер". Это не значит, что можно смоделировать нового чемпиона Уимблдона, но создана для такого опыта база. В то время мы только-только подходили к подобному моделированию, попытке вложить в компьютерную память все данные о спортсмене: его тренировках, скорости, ударах, результатах. Любую девочку десяти лет можно проверять на этом условном эталоне. Американцы начали такую же работу, и, как выяснилось, ею занимаются и шведы и французы. Американцы не любят уступать лидерство. А при том числе кортов, что у них есть, им не составит большого труда создать не один центр.
Обычно они одинаковые по набору удобств, и уровень их членов определяется по моделям машин, стоящих у клуба. Владеют клубами только очень состоятельные люди, все они без исключения поклонники тенниса. Как выглядит американский частный клуб, я могу рассказать.
Ламар Хант, миллиардер из Техаса, приобрел теннисный клуб в Лейк-Уэй под Остином, я там играла турнир. Даже бассейн в клубе сделан в форме теннисной ракетки.
Квалификация тренера определяется только одним - уровнем его учеников. Себя не обманешь. Тем более не обманешь общество. Если рождаются знаменитые музыканты, артисты, ученые, то, наверное, рождаются и теннисные тренеры. Положение тренера сборной всегда сложное. Я, например, не могу не учитывать мнение личного тренера игрока. Но личный тренер не знает того, что знаю я, а если приходят победы, он не хочет признавать, что в них есть и доля моего труда. К счастью, я спокойно относилась к тренерской славе. Я работала только для собственного удовольствия, хотя все друзья и родственники меня уверяли, что я не смогу жить без славы. Мне приходилось постоянно их убеждать в обратном. Я получала удовлетворение, когда видела, что мама и тренер сестер Малеевых повторяют мои манипуляции с календарем. Я знала, что после разговора с менеджером английской команды, когда я рассказываю ей о своем тренере по легкой атлетике, прочту в ее интервью о том, что она подписала контракт с легкоатлетом. Я осознавала свой тренерский уровень и в том, что со мной советовался Куки, известный тренер из Японии. В свое время игроки моей нынешней команды и его ученица Минора Ицуку начинали одновременно. Куки по шесть месяцев держал Минору в Штатах, а она все хуже и хуже играла. Как национальный тренер, я, конечно, не должна была давать советы, но у меня другая точка зрения на тренерскую этику. Я тогда сказала Куки: "Ицуку в Америке сходит с ума. Она же не собирается сюда переезжать. Ты вспомни, как ты чувствовал себя в этой стране после трех недель турниров?" Он начинает говорить, что ему и сейчас тяжело без японской пищи, без японских песен и японского языка.
"Посмотри, сколько турниров она держит, - сказала я ему, - а потом увози ее обратно домой". Куки меняет график, и с восьмидесятого места Ицуку поднимается до тридцатого. Наверно, я ненормальная, но я получаю от этого удовлетворение. Марат Николаевич Зверев упрекает меня в том, что я вмешиваюсь в его тренировочный процесс, хотя на протяжении четырех лет он делал все, что я ему говорила. И пока еще ничего не сработало наоборот. В 1988 году он ругался со мной, требовал поездки в Японию, а я отправляла их во Францию, уверенная в том, что на Ролан Гарросе Наташа должна сыграть лучше. Наташа вошла в финал, но Марат Николаевич первое, что сказал мне в "Шереметьеве" после возвращения: "Все равно надо было ехать в Японию".
Марат Николаевич продолжал высказывать недовольство по поводу замены Японии на Францию, а я думала: "Прошло всего лишь двадцать лет, а как все в нашем теннисе изменилось. Перед первой моей поезд-кой на Уимблдон меня пригласил к себе Виктор Владимирович Колегорский, начальник отдела тенниса. Он строго сказал: "Оля, ты знаешь, что едешь на Уимбл-дон?" Будто гром над головой грянул. Я обомлела. "Нет!" - "Как?" - удивился Колегорский. "Не знаю!" Он весомо повторил: "Ты едешь на детский турнир Уимблдона". Мои тогдашние шестнадцать - это не нынешние шестнадцать. Я встала по стойке "смирно". Остановила дыхание, задумавшись, как мне реагировать на окружающий мир. "У тебя форма есть?" - спросил Колегорский. Я с гордостью сказала: "Да". "Тапочки есть?" - "Есть!" Под тапочками подразумевались советские полукеды за пять шестьдесят на каучуковой подошве. "Носки есть?" Носки связаны Ниной Сергеевной, и еще пара, купленная в Таллинне. "Есть!" - сказала я. "Юбка есть?" Юбка сшита мною лично. "Есть!" - отрапортовала я. "А майка?" Майка с буквой "Д" на груди, предмет зависти ровесников. Я сказала, что у меня все есть. Виктор Владимирович обомлел. Я не сразу поняла, о чем меня спрашивал начальник отдела тенниса. Самострочная юбка и белая майка с голубой буквой "Д" мне казались верхом теннисной элегантности. Юбки с фирменным значком Фрэд Перри - зеленый веночек - на Ире Рязановой нами, девчонками, подающими мячи, рассматривались, как наряд манекенщицы. Мы сшили точно такие же, с тройными складками.
Когда мне перед поездкой в Лондон выдали синий, из чистой шерсти костюм с надписью "СССР", я легла в нем спать - так не хотелось его с себя снимать. Чувство приподнятости от качественной одежды или ракеток есть у каждого теннисиста. Сколько ракеток было мною получено! Для себя, для спортсменок, для Вити, для Кати. Но каждый раз, когда я расчехляю ракетку и раскручиваю целлофан с ее ручки, у меня тот же трепет, как от синего костюмчика.
В Англии Аня Дмитриева дала мне в руки "Шлезингер" и спросила: "Оля, тебе нравится эта ракетка?" Что я могла ответить? С придыханием я сказала: "Конечно". - "Ты хочешь играть такими ракетками?" Совершенно не обязательно было отвечать на этот вопрос: хочу я или не хочу было написано на моем лице.
Через неделю мне принесли две ракетки. Как я сейчас понимаю, принадлежали они Ане, но она решила за мое хорошее выступление на детском Уимблдоне поделиться ими со мной! "Шлезингер", и как у Дмитриевой! Даже сейчас я помню, как их опробовала. Желтые натуральные струны, на них кошечка нарисована, черная нитка перетягивает струны, чтобы они не двигались. Прозрачный целлофановый чехольчик и золотой чехол сверху. Белая сумка с кошкой. Сносу ей не было, через двадцать три года я отдала ее папе.
ЧАСТЬ II
ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
I. АНГЛИЙСКИЙ ТРЕНЕР
ОТЪЕЗД
Конец восьмидесятых для меня, как для тренера сборной СССР, складывался более чем удачно. Начался невероятный расцвет женского тенниса в стране. Наташа Зверева играла блестяще, Лариса Савченко играла очень хорошо. У всех появились надежды, у меня тем более, - очень скоро к ним придут самые большие победы. Более того, за моими девочками, входящими в сборную, поднималась плеяда молодых игроков. Так оно и получилось, потому что, например, лидер сборной России Елена Лиховцева - одна из тех, кто сегодня наиболее заметна, тогда как раз оказалась на подходе, ей было тринадцать-четырнадцать лет. Однажды мой муж Витя позвал меня к себе на тренировку на Ширяево поле, где он занимался с группой детей, а в ней начинала играть семилетняя Аня Курникова. Возникала цепочка, когда один тянет другого, тот третьего и все они поднимаются на высокий уровень. Такая цепочка и есть система, а система самое главное для развития любого вида спорта. Ее еще можно назвать преемственностью.
И тут, когда казалось, что все в сборной уже стабильно поднимается, у меня начался стресс. Теннис действительно наладился, зато все остальное в стране разваливалось, включая и саму страну. Стали возникать вопросы, которых раньше избегали, так как ответов на них никто не давал. Система подготовки игрока еще существовала и работала. Но сложившаяся ситуация и эту систему начала расшатывать. Я понимала, что ту должность, которую я занимаю - старший тренер сборной СССР, - теперь надо называть по-другому. Выходило, что я и менеджер и тренер в одном лице. Прежде об этом никто не задумывался, а теперь такое положение вещей меня напрягало, потому что в нормальных странах это абсолютно разные профессии. А я занималась, получая одну зарплату, одновременно двумя делами, но в общем-то справлялась и с первым и со вторым. Надо сказать, что моя власть в сборной стала постепенно таять, причем с каждым днем все быстрее и быстрее, так как начали исчезать привычные рычаги управления. Добившись получения настоящих гонораров, мои знаменитые девочки приобрели своеобразный психологический настрой. Никто из них не думал о том, как нужно тренироваться. Зверева и Савченко желали только одного - получить наконец причитающиеся им деньги, и чихать они на всех хотели. Сами они уже играли в лучших турнирах, они уже входили в компанию звезд, а то что рвется "цепочка", кого это волновало?
К тому же вокруг них еще и накручивались страсти не без участия их личных тренеров и новой свободной прессы. Мужья, мамы, папы твердили: "На кой черт нам нужна советская система подготовки, мы сами все можем, сами наймем кого хотим..." Результаты поспешного развода со сборной налицо. Зверева, которая, как я считала и считаю, десятилетие должна была провести в первой тройке мира, так туда и не попала. Мое же положение с каждым днем становилось все более и более невыносимым. И морально и материально. Игроки получали все свои западные призовые деньги, моя же зарплата оставалась прежней, советской, и разница наших жизненных уровней становилась не просто все больше и больше, а катастрофической. Они уже получали какие-то невероятные по советским понятиям гонорары, а я приезжала с ними на турниры и жила на суточные командировочного за границей. Это выглядело совершенно унизительно. Они действительно были звездами, талантливыми девочками, но до моих спортивных результатов им еще предстояло расти и расти, а я, находясь рядом, превращалась из Ольги Морозовой, которую знал и уважал весь теннисный мир, в бедную родственницу.
И тогда я тоже подумала: а ради чего мне все это нужно терпеть и испытывать? Так у меня родилась и постепенно развивалась некая задумка о том, что пора уже и мне что-то в своей жизни менять. Как раз в это время моя дочь Катя переходила от детского тенниса к настоящему, с серьезными, ежедневными тренировками, и я не без оснований предполагала, что, уехав из Москвы, где, кстати, ребенка с каждым днем было все труднее и труднее хорошо покормить, я каким-то образом помогу ей в ее теннисном становлении. Как позже выяснилось, тут сказалась моя не-опытность, потому что я никогда не занималась дет-ским спортом, и тот период, в котором находилась Катя со своим теннисом, для меня, естественно, оказался полностью неизвестным.
Поэтому я выпустила из своих предположений одну простую вещь: в принципе, для подготовки высококлассного спортсмена, как я всегда говорила, нужна соответствующая среда и нужна соответствующая система. А лучшая система оказалась та, которая в нашей стране уже была отработана, как часы-хронометр, и, как потом выяснилось, совершенно отсутствующая в Англии. Но это, к сожалению, выяснилось не сразу.
Почему я уехала - понятно. Пресс, который давил на меня, становился нетерпимым, но все равно на первое место в этом решении я ставлю волнение за судьбу дочки. Я искренне полагала, что жизнь в стране, которая своими теннисными традициями куда богаче чем наша, позволит мне сделать из Кати хорошую теннисистку. Но вернемся ненадолго к тому, что в любом деле очень важно иметь отработанную систему. Система - это то, что ты делаешь каждый день. Пишешь ли ты каждый день статью, ежедневно ли занимаешься теннисом, или каждое утро едешь на телевидение, ты уже создаешь систему. Ежедневная работа ее основа. И вот как раз эта основа, которую я считаю правильной и необходимой, в английском теннисе для детей отсутствовала почти полностью. И поэтому я свою дочь как бы из системы правильной перевезла в систему неправильную.
Первые несколько лет все шло хорошо. Катя легко побеждала своих сверстниц, в пятнадцать выиграла национальный чемпионат среди восемнадцатилетних. Но позже, когда девочки подросли и стали девушками и тут должна была начаться страшная конкуренция, которая всегда присутствовала у нас в стране, причем не только на соревнованиях, но даже и на тренировках, в Англии она и близко не наблюдалась. И тогда Катя немножко надломилась. Точнее, в ней проявилась раздвоенность. Она, будучи русским ребенком, так и не стала ребенком английским. Но желание оказаться частью той жизни, в которую ее окунули, желание быть равной среди своих подружек, которые были не лучше и не умнее ее, но жили у себя в стране, не позволило ей стать сильной спортивной личностью. Наконец, ее замучили травмы. Сначала в 15 лет ей удалили часть мениска, а после этого и до сих пор ее мучают незаживаемые трещины в стопе.
Почему я выбрала именно Англию, а не в Швейцарию, Америку или Италию? Все очень просто. У меня было три предложения для будущей работы. Первое - из Германии, второе - из Австралии и третье - из Великобритании. То есть мне предлагали на выбор три приличных контракта. Надо сказать, каждый из трех контрактов был по-своему хорош. Но Австралия ужасно как далеко, а мама моя оставалась в Москве - поэтому зеленый континент отпадал сразу. Германия для меня казалась страной недоступной, я не знала и трех слов по-немецки. С другой стороны, я свободно говорила по-английски, да и Катя училась в английской спецшколе. И потом, Англия - это Уимбл-дон. Это страна, про которую я наивно думала, что все знаю.
Мне казалось, что там я больше, чем где-либо, смогу себя проявить. Я выбрала для себя самую тяжелую по возрасту группу детей - тринадцать лет, исходя из того, что он близок к Кате, следовательно, и дочь будет рядом. Но это возраст, когда наступает созревание - пьюбети, как говорят англичане, - и дети в это время становятся трудноуправляемыми.
Только на себе можно испытать, что чувствует иностранец, работающий в чужом государстве. Очень точную статью написал Марк Маккормик, основатель знаменитой фирмы "IMG" (агентство, занимающееся адвокатскими услугами для спортивных звезд). Марк объяснял в ней, что когда он открывает в некой стране офис, то сколько бы там не работало людей из его центральной конторы, обязательно начальник должен быть из аборигенов (как раньше у нас в республиках, первый секретарь - представитель коренной нации). Таким образом Маккормик всегда знал все подводные камни в местных взаимоотношениях. Я же, попав в Англию, даже отдаленно не представляла, как там работает английский теннис. Я предполагала, играя в свое время на Уимблдоне или на турнире в графстве Кент, или тренируясь в каком-нибудь клубе, что в Англии существует и, наверное, неплохо действует клубная система. Но что она собой представляет, а главное - ради чего в Великобритании занимаются спортом, я понятия не имела.
Подведем итог. Во-первых, я уехала из-за Кати - это было главное.
Во-вторых, и это тоже немаловажная причина, появилась возможность, пусть уже не в молодые годы, но пожить, имея такой заработок, о котором я, будучи долгие годы первой ракеткой советского женского тенниса, мечтать не могла.
Я выбрала Англию, потому что она располагалась ближе всего к моей маме. Я знала в Англии всех игроков, мне было легче налаживать там жизнь, так как многие из них стали, как и я, тренерами, то есть мы оставались коллегами. Здесь, в Англии, жизнь, конечно, спокойная. И на фоне этого спокойствия невольно возникала третья причина моего отъезда - развал страны и от этого мое психологическое состояние. Я же не просто так была старшим тренером сборной Советского Союза. Для меня честь флага - не пустые слова, как и для моей соседки по московскому дому Иры Родниной. Мы не раз с ней вспоминали то время, конец восьмидесятых. Для нас все, что произошло - ужасный удар. Реакция у многих была возбужденной, у нас - нулевая. Я не хотела унижаться, а чувствовала унижение. Я хотела себя уважать, а уважение уходило.
ПЕРВЫЕ ГОДЫ В АНГЛИИ
Теннис, он, как говорится, и в Англии теннис. Различия были в другом и большие. Самым приятным вначале оказалось то, что мне не надо дергаться, что, в какую смету и сколько закладывать. Все упрощено и организовано. С самого начала - полное доверие. Я очутилась в сказке. Я впервые ездила по соревнованиям и не записывала каждую копейку в специальную графу.
И как полный контраст - наши сборы в Ташкенте. Мы жили на даче Совета Министров, в правительственной резиденции! Но в то же время неожиданно исчезал автобус, пропадал бензин, отсутствовали полагающиеся продукты... И вдруг все эти проблемы уходят. Я почему-то быстро забыла советскую жизнь, когда полагалось яйца покупать не меньше чем тридцать штук, рискованно брать всего лишь десяток. Непозволительное разгильдяйство купить одну курицу - если их продавали, надо хватать как минимум три. Сколько можешь впихнуть еды в холодильник, столько ее и покупали. И вдруг это продовольственное напряжение исчезло. Я приносила свежие продукты, которые таяли во рту. Я могла приготовить любой обед, какой я хотела. Двенадцатилетняя Катя ходила с широко открытыми глазами, а рот у нее постоянно был занят бананами, в то время большой редкостью в Москве (смешно сейчас это звучит!). Везде чисто, везде аккуратно, никто на тебя не орет, все спокойно отвечают, продавцы в магазине мило пытаются убедить тебя, что нужно у них что-то обязательно купить. В один прекрасный день я поняла, что у меня успокаивается нервная система.