- Вот и гости на ужин спешат,- добавила Марья Моревна. Посмотрел Иван на закаченные в ужасе глаза вороного и упрямо сжал губы.
- Нет, не брошу его тут Немой аль говорящий, а все ж заслужил лучшей участи, нежели достаться волкам на съедение. Слышь, Марьюшка, ежели тебе на него глядеть противно, так я потом сбрую с него сыму да выпущу на волю, дай только вывести из волчьего леса.
Он опять взял под уздцы коня, и тот на сей раз не попятился. Но вдруг сзади раздался тонкий голос:
- Хочешь такого коня, добудь себе сам, а моего не трожь.
Иван застыл на месте, не желая оборачиваться на Марьин сдавленный вскрик. Никак не чаял он тот голос еще услышать, даже в самых темных снах, а тут наяву услыхал. И ни с кем его не спутаешь, ведь он принадлежал тому, чью жизнь только что оборвал Иван своею рукою, чью душу предоставил на милость Божию. Тому, кто пал первой его жертвой.
Собравшись с духом, оборотился он.
Кощей Бессмертный взирал на него поверх скрещенных мечей. Жгучую ненависть и то было б легче снести, чем это бесстрастное любопытство, полоснувшее Ивана, как бритвой. Чернокнижник медленно поднялся, скованный длиною и весом вонзенного в него оружия. Добрых пол-аршина пригвоздили его к земле, однако высвободился он из ядовитых стальных объятий и встал во весь рост.
- Возьми,- молвил он, вынимая меч и шашку из бескровного своего тела,- они твои.
Небрежно брошенные наземь клинки звякнули друг о друга и сверкнули в сумеречном свете. Ни кровиночки на них не было, ни пятнышка от менее благородных субстанций. Стало быть, яд, покрывавший лезвия, весь в Кощея ушел, но лишь на краткое время поверг его на землю и вреда большого не причинил.
Глянул Иван-царевич на мечи и вмиг узрел в них погибель свою.
Глянул на Кощея Бессмертного и узрел погибель в лице, с коего сбежала усмешка.
Наконец, глянул на Марью Моревну и в очах ее узрел единственную свою надежду.
Ворот на шее стал излишним весом, лежащие у ног мечи - ненужными железяками, хоть и надобно бы в руки их взять перед смертью: пусть поминающие его скажут, что почил он с оружьем в руке. Много раз читывал он сие речение в былинах, и теперь подумалось, что для почивших мало в нем утешения, он до сей поры и не ведал, как мало.
Когда еще в Хорлове присутствовал при свершении правосудия, то немало дивился, с каким легким сердцем осужденные на смерть принимают ее. Но в те разы никогда не хватало ему духу досмотреть казнь до конца, а ныне...
А ныне он все понял.
Ежели ничего тебе не остается, никакой надежды, ни единого средства избавления, тогда оным становится достоинство твое. И смерть сама мнится тебе пристанищем, к коему бросаешься не иначе как очертя голову.
"Восславим Господа за то,- припомнилась еще одна мудрость былинная,- что судил Он смерть нам в конце, а не в начале жизни".
Иван нагнулся проворно и стиснул пальцами рукоять шашки, а выпрямившись, нацелил острие в ухмылку, прятавшуюся в бороде Кощеевой. Вороненая сталь холодила и оттягивала руку его.
Потом услыхал он крик Марьи Моревны, вовсе не из тех, что привычно было ему слышать из уст своей царственной супруги. Что-то просвистало, прозвенело в воздухе, сталь врубилась в сталь, и боле ничего он не слышал - провалился в черноту.
Кощей Бессмертный потряс руками, словно чуял в них колотье. Лезвие кривой сабли его ушло целиком в землю, лишь резная рукоять как ни в чем не бывало торчала из стального ворота и шеи, которую тот призван был защитить.
- Так-то, царевич,- заключил чернокнижник.- Близок ты был, оченно близок, а не достиг.
Иван-царевич лежал на земле у ног его, разрубленный надвое - острая сабля отделила голову от тела. И крови-то пролилось немного совсем. Часть впиталась в алый, отороченным соболем кафтан, несколько брызг запеклося в льняных кудрях. Остальную приняла в себя мать-сыра земля, испустив облачко пара в прохладный вечерний воздух.
Сквозь этот напоенный горьким запахом пар удивленно взирали широко открытые голубые глаза: должно, и после кончины недоумевал царевич, как он мог положиться на столь неверную защиту, на железный ворот. Кощеева сабля взрезала его, словно пергамент.
Кощей Бессмертный постоял, поглядел на лежащие поврозь тело и голову, размежеванные не только лезвием сабли, но и пол-аршином земли русской, а еще той дальней далью, что отделяет жизнь от смерти, потом поднял глаза.
Марья Моревна бездвижно сидела подле чалого коня и сжимала в руке ненужную палицу. Конь топтался и раздувал ноздри, а Марья Моревна впилась зубами в костяшки пальцев, столь убитая горем, словно до нее не бывало вдов на Руси. Видит Бог, когда набегали татары с Востока да германцы с Запада, немало русских баб овдовело, да и впредь им это не заказано.
Кощей выдернул саблю, вытер ее пальцами и спрятал в ножны из человечьей кожи. А после заговорил, не глядя на слезы, тихо катившиеся по вдовьим щекам.
- Ну что, Марья Моревна, дорога к моим палатам тебе известная. Ступай туда и сиди в отведенных тебе покоях.
- А коль ослушаюсь? Мне тоже голову снесешь?
- Отсечь голову Прекраснейшей из Царевен всея Руси? - осклабился Кощей.Как можно? Нет, Марья Моревна, это уж слишком, к тому ж тогда ты едва ль упомнила б, как я в гневе поступаю со всяким татем.
- Пошто ж отсылаешь, коль мне от тебя все одно не сбежать?
- До чего все-таки женский род ваш неразумен! Отсылаю я тебя, чтоб не увидала ты полную силу моего гнева. Но можешь и оставаться, дело твое.
Отвязал Кощей топор, притороченный к седлу израненного коня, вновь достал саблю из ножен и потряс ими перед глазами у Марьи Моревны.
- Гляди, последний раз предлагаю уехать. Откажешься, так будешь до конца смотреть.
Увидала Марья Моревна топор да саблю, поняла, что далее последует, и только головушку свесила.
- Делай свое черное дело, Кощей. Но помни: до конца дней моих стану я сравнивать тебя с моим покойным мужем, и всякий раз не в твою пользу.
Потом распрямилась гордо и уставилась прямо перед собою, видя Ивана-царевича, каким он остался в памяти ее - веселым да смелым, дерзким да упрямым.
Долго трудился Кощей топором да саблею, покуда не осталась от Ивана лишь груда мяса да костей, поблескивающих в свете тонкого месяца. Отер убивец пот со лба, отвязал от седла бочонок с пивом и осушил его до дна, утоляя жажду. А после затолкал туда скорбные останки царевича, и притом без молитв, которые тот по доброте душевной прочел над его трупом. С плевком да проклятьем бросил он тот бочонок в быструю речку, что несла свои воды в Азовское море, и повлек рыдающую Марью Моревну обратно в черные свои палаты.
Почитай, уж три месяца не имели сестры вестей от Ивана-царевича. А последнее письмецо поведало им о том, что они и без того знали: писать братец не мастак, и лишь такая основательная причина, как чрезмерное внимание Настасьи Федоровны Соловьевой к его особе, могла подвигнуть его на столь адский труд. Финист, Василий да Михаил, сыновья Чародеевы, чего уж только не измышляли, чтоб объяснить женам долгое сие молчание. И то сказать, судили да рядили они, до писем ли тому, кто женился на Прекраснейшей из Царевен всея Руси. Да и сыскать их почте нелегко, ведь то и знай адрес меняют.
На такие рассужденья Катерина, да Лизавета, да Елена отвечали презрительной насмешкою. Мол, смена адресов не мешает им регулярно переписываться с царем и царицей хорловскими, отчего ж братнины письма не доходят? И, возражая мужьям, все, как одна, многозначительно поглядывали на крепостной ров с темною водою. И так им уши прожужжали, что пришлось втихомолку открыть сундучки заветные, дабы удостовериться...
Ох, лучше б им вовек их не открывать!
Ежели помните, попросили братья Ивана-царевича оставить им серебряные памятки. Когда оставлял, были они памятками, и только. А ныне живым укором стали.
В тех частях света, где живут еретики, где вместо церковно-славянского попы проповедуют на латыни, именуют черненое серебро memento mori - "помни о смерти". Каждому в свой срок предупрежденье сие приходит. Так и серебряные ложка, вилка и ножик, Иваном оставленные, теперь почернели.
Михаил Воронов, князь Темного Леса, неотрывно глядел на ложку Ивана-царевича. Помнится, была блестящая, будто звездочка темной ночью, а ныне могильной чернотой покрылася.
Всю ночь просидел Ворон над волшебными книгами, искал в них судьбу шурина. Ничего не сказали ему книги, окромя того, что и так явно было.
Вдруг грянул гром средь ясного неба, и вот уже братец Василий сидит по ту сторону заваленного книгами стола, а ноги по молодецкой привычке на стол возложил.
- Книги эти,- молвил Михаил с укоризною, высвобождая их из-под братниных сапог,- гораздо старше тебя.
- И нудней не в пример!
Фыркнул Орел, глядя на кожаные переплеты. Потом всплеснул руками, будто крыльями, и вытащил из сумы почернелую серебряную вилку.
- С Иваном беда!
- Нету боле Ивана,- уточнил Ворон.- А Кощей Бессмертный вновь гуляет на воле.
Князь Василий сорвал с головы меховую шапку и осенил себя крестным знамением.
- Ах, юнец несмышленый! - воскликнул он, хоть был Иван всего-то четырьмя годами его моложе.- Ведь сам, поди, и выпустил злодея, верно угадал?
Михаил вновь за книги принялся.
- Коротка память у Ванюши. Да где ж это видано - смертью карать за одну забывчивость?.. Я, Вася, так мыслю: дождемся Феника да полетим дело исправлять.
- И где ж шатается ясной ночкой наш востроглазый братец?
- Да по моей просьбе глаза-то и навострил.
- Кого ищет?
- Ивана.- Темные очи Михаила Воронова сверкнули в золотистом свете лампады, и добавил он с горечью: - Иль то, что Кощей Бессмертный от него оставил.
Василий содрогнулся при этих словах.
- Ну довольно, Миша. Душу-то не трави!
- Ладно, не буду.- Ворон посмеялся над чувствительностью своего дюжего братца.- Только ведь, когда Феник отыщет Ивановы останки, тащить их тебе придется. Ты ж из нас троих самый сильный, ежели желудок твой в покое оставить.
- Ах, как смешно! - Князь Василий опасливо указал перстом на одну из книг.- А ты что делать станешь? Книжки читать?
Михаил и не подумал обидеться, лишь кивнул согласно.
- Это уж кому что лучше дается. Хотя мне от моего дела тож радости не много.
- Еще бы! Колдовство до добра не доводит.
- Кому ты говоришь! Чего доброго, чернокнижие еще в привычку войдет, как потом избавишься? Да делать нечего - Иван мне как родной.
- Небось Кощей поначалу тоже хотел как лучше.
- Скажешь тоже! Какое там "лучше", коль он душу дьяволу продал?
- А мы чем занимаемся?
Князь Михаил Ворон долго не отвечал, все глядел в книгу, где среди прочего сказано, как смерть вспять повернуть. Несмотря на умудренность в колдовских делах, содрогался он при одной мысли о такой темной ворожбе и знай осенял себя животворящим крестом.
Наконец, видно найдя то, что надобно, он тихо повторил:
- Будем ждать от Феника вестей.
Долго ль, коротко длилось ожидание, но вот разошелся потолок терема - и предстал братьям Финист Ясный Сокол. Лицо его осунулось, волосы слиплись от морской соли, но взгляд светел был и остер, как всегда. Порылся он в поясном мешке и выложил на стол почернелый серебряный ножик.
- Много верст пролетел я над морем, над сушею и, мнится, нашел наконец то, что нам нужно.- С этими словами он уселся, взял кубок с вином да промочил саднящее горло.
Братья дали ему дух перевести, потом Василий Орел подался вперед и спросил:
- И чего ж ты эдакого нашел?
- Бочка по морю Азовскому плывет. В соколином обличье опустился я на нее, шибко тяжела оказалась. Не сумел я ее на брег вытащить, так до сей поры и гоняют ее волны.
- А ты уверен, что там Ванюшино тело? - спросил Ворон. Финист угрюмо глянул на брата.
- Телом едва ли это назовешь. Кощей Бессмертный - жестокий враг.
- Да-а.- Ворон отодвинул от себя все книги, кроме одной.- Так я и думал. Отдохни маленько, Финист Чародеевич, да и в путь опять сбирайся. Проводишь Васю к той бочке. А ты, Василий, уж расстарайся - в небо ее подыми аль на землю выкати. Но живота своего ради не вскрывай, не смотри, что там.
- Нашел дурака! Да меня мутит от одной мысли, что там может быть опосля столь долгого плаванья!
- Там брат наш Ванюша! - одернул его Финист Ясный Сокол.- Изволь об нем с почтеньем отзываться. Не знаю, как для кого, а для меня память его священна!
Василий заметно смутился, но Финист глядел уж не на него, а на Ворона.
- Из твоих слов, Миша, надобно понимать, что ты с нами не полетишь. И далеко ль собрался? Скоро ль воротишься?
Вместо ответа князь Михаил взял черную свою книгу и сунул в мешок поясной.
- Вытащите бочку и подле нее ждите. Я не промешкаю. Хоть дорога моя и неблизкая, к западу от солнца, к востоку от луны...
Встал он из-за стола, раскинул руки - и вот уже взмыл к потолку ворон, хлопая крыльями, что чернее ночи. Один миг - и нету его.
Обещался Михаил не промешкать, а ждать его долгонько пришлось. На студеном ветру сидели братья возле бочки. Неприметная на вид бочка, разве что побелела вся от соленых вод Азовского моря. Но дух от нее такой шел, что не больно-то им весело было в такой компании.
Василий все на нее косился, а потом, уж в третий раз, с тех пор как сменил орлиное обличье на человеческое, пошел к морю руки ополоснуть. Финист Ясный Сокол, сидя на песке, жевал травинку и насмешливо поглядывал на брата.
- Что ж ты, Вася, ноги-то не моешь? Ты ведь не крыльями ее тащил.
- Нишкни! - гневно зыркнул на него князь Орел.- Тебе ее тащить и вовсе не пришлося, так что сиди да помалкивай! - Он потер песком руки и дочиста вымыл их соленой водою.
Зорким взглядом из-под длинных ресниц озирал Сокол морскую гладь. Василий не совсем прав в своем укоре, ведь не кто иной, как Финист, первым нашел бочку средь волн и первым учуял трупное зловоние. Такой маленький бочонок не может столько весить, разве что те, которые матросы берут с собою в плаванье, а они чем наполнены? Рубленою солониной!..
Долго глядел Финист Ясный Сокол на бочку, потом вдруг выплюнул травинку изо рта, будто лишь теперь ощутив ее гадкий привкус, и отодвинулся подале.
Тут гром отдаленный раскатился, и в короткой вспышке молнии возник из ниоткуда Ворон с двумя каменными флягами в руках.
Финист помахал ему рукою, а Василий резко выпрямился да шапку в волны и уронил. Поспешно подхватив ее, он пробурчал:
- Взял забаву как вор подкрадываться!
Михаил одарил рослого брата лукавой усмешкою, глядя, как тот отряхивает шапку, ставшую похожей на промокшего зверька.
- А ты хотел, чтоб я на крылах бури примчался? По крайности, отвлек тебя от невеселых дум твоих.
Василий покосился на бочонок и стал еще яростней шапку выжимать. Дело свое он с честью исполнил, а второй раз попадаться на острый как бритва язычок брата Михаила охоты не было. Вася, несмотря на рост и силу богатырскую, простая душа. Нахлобучил он мокрую шапку на голову, как ни выжимал, с нее все капало.
- К западу от солнца, к востоку от луны...- повторил Финист сказанные при прощании слова.- Что же ты, Миша, там нашел?
- А вот что...- Михаил поднял кверху фляги.- Мертвую и живую воду.
- Ну? Как же ты их добыл? - удивился Финист.
Михаил смерил взглядом Василия в мокрой шапке и загадочно улыбнулся.
- Да уж вот, подкрался!
Василий стряхнул с носа каплю, поглядел на меньшого брата и ничего не сказал, хотя все мысли на лице были написаны.
А Финист рассмеялся и опять рукой махнул.
- Теперь Мишин черед пришел дело делать. Тебе, Василий, едва ль на то глядеть захочется. Да и мне, признаться, тоже.
Повернулся он и резво зашагал к дальним дюнам, прочь от Михаила и от бочонка.
Василий проводил глазами старшего брата, потом перевел их на Михаила, усердно трудившегося над крышкой бочонка. А как отскочила крышка, не утерпел-таки, заглянул. Вылезли глаза его из орбит, зажал он рот руками и бегом припустил за Финистом.
Михаил Чародеевич Ворон распрямился полюбоваться делом рук своих. Пять часов старался он без устали, ползал на коленях по сырому колкому песку, чтоб собрать по кускам тело зятя - жилочка к жилочке, мускул к мускулу,- благодаря Всевышнего за то, что Ванюша не видит, не чувствует трудов сих тяжких. Лишь под самый конец терпенья ему не хватило - прибег к ворожбе, не то запутался б совсем в этих кусках. И вот, Иван Александрович, царевич Хорловский, лежит пред ним в чем мать родила, и все тело его саблею да топором порубано. И еще возносил Ворон хвалы Господу, Творцу нашему, за то, что чернокнижник оказался столь мстителен и не оставил ни единой части врага своего на сырой земле. А ну как недосчитался б Иван пальца либо почки, легкого либо сердца?! Чего греха таить - головы мог бы лишиться, имей Бессмертный обыкновение брать себе такие трофеи.
Окровавленные лохмотья одежи лежали на груди Ивана, а искромсанный железный ворот вновь опоясывал шею его. Долго вертел Михаил так и эдак искореженные куски железа, покуда не сложил, как было, а про себя все клял этого дурака - лезет очертя голову в самое пекло, нет чтоб спросить, посоветоваться с умными людьми!
К примеру, с мужьями сестриными...
Вновь опустился на колена борон, моля Бога, чтоб явил милосердие к балбесу, чья доброта злом обернулась, и для него самого прежде всех. Окончив молитвы, откупорил он первую каменную флягу, осенил Ивана и себя крестным знамением и окропил чистейшей мертвой водою обезображенный труп. С головы до пят окропил, потом от плеча к плечу.
- Крещу тебя и сам крещусь, будь снова целым во славу Божию! - твердил он, опустошая флягу.
Затаил он дыханье, когда серебристая дымка окутала Ивановы останки, ровно туман в сумерках. И не надо бы глядеть, да не мог отвести очей зачарованных при виде того, как исчезают багровые шрамы на коже, как благодаря искусной ворожбе его делается тело целехонько, как одевается оно в полотно, да в бархат, да в шелка, да в меха, словно б никогда и не заносил над ним Кощей топора своего.
Покамест надежды сбываются. Теперь осталось окропить зятя живою водой. Отчего бы и ей не исполнить все его чаянья, как мертвая исполнила? Поднес Ворон к глазам вторую флягу, будто мог видеть сквозь камень и прочесть в воде, не напрасны ль труды его. Весь взопрел, покуда вытащил тугую пробку, и повеяло на него пряным земным духом. Может ли навредить человеку запах полевых цветов, да зеленеющего ковыля степного, да животворного дождя? Ворон еще раз перекрестился и, помолясь, начал кропить Ивана живой водой.
Черна была вода и так холодна, что пар из фляги шел. Брызнул на руки, на ноги, повыше сердца да промеж бровей, тут вода вся и вышла.
Но ничего не стряслось.
Уставился Михаил, князь Темного Леса, на флягу, и едва не сорвалось с уст его такое словцо, какие добрым христианам вовек произносить заказано.
Да не успел, благодаренье Богу, потому открыл Иван-царевич очи и зевнул, точно пробудившись от долгого сладкого сна.
- Мать моя,- вымолвил он,- шея-то как болит, аж в голове отдается!
Михаил хотел обнять дорогого зятя, сказать ему, что все дурное позади, что вырвал он его из ледяных объятий смерти, но, услыхав такие речи, откинулся на прибрежный песок соленого Азовского моря и хохотал, покуда челюсти не свело.
Глава восьмая. О ТОМ, КАК ИВАН-ЦАРЕВИЧ ПРИИСКАЛ СЕБЕ РЕЗВОГО КОНЯ.
- Мертвый? - переспросил Иван.- Как так - мертвый? Он уже успел словом перемолвиться с Михаилом, когда вернулись Финист и Василий. Братья вмиг смекнули, что он ни сном, ни духом не помнит, как очутился на берегу в окруженье зятьев. Три сына Чародеевых обступили его в надежде, что он им все обскажет, а он нес всякую околесицу - видать, еще не в себе был. Тер занемевшую шею, сыпал проклятьями. Они изо всех сил удерживали смех, да как тут удержишь, когда он с каждым разом такое отмочит, что поневоле за живот хватаешься. Самое страшное уж было позади, и братья пришли в доброе расположенье духа, какое бывает после обильных возлияний.
А Ворона дурацкая смешливость братьев забавляла не менее, чем тех неведенье бедного Ивана.
- Мертвый, Ваня, мертвый. Да и то сказать, затруднительно в живых остаться опосля того, как башку тебе снесут.
Иван-царевич глаза выпучил - не иначе, шутят над ним зятья. Он окончательно в том утвердился, увидав, что Финист с Васильем усердно рты рукой прикрывают. Михаил, однако, и бровью не повел.
- Насмешки строить вздумали! Да на мне был железный ворот, который ни один меч...
- Он и теперь на тебе,- нетерпеливо перебил князь Темного Леса.- Разуй глаза-то, прежде чем дураком себя выставлять.
Что-то страшное расслышал он в голосе зятя, оттого, несмотря на боль в шее, не захотелось боле Ивану до нее дотрагиваться. А когда рука все ж нащупала рубец на железном вороте, побелел царевич, будто пена морская, что плескалась позади них, и опять стал похож на мертвеца, каким был, покуда Ворон не окропил его живой водою.
Глянул он на зятьев невидящим взором и ничего не сказал, а с трудом поднялся на ноги и медленно побрел по берегу, шелестя высохшею травой под ногами. Братья двинулись было за ним, да отстали, повинуясь знаку Михаила. Долго ждали они, но вот Иван вернулся, только ворот уж не украшал его шею, но нес его царевич двумя пальцами, будто змею ядовитую. Рассеченные половинки звякали друг о друга, как звон погребальный, ежели не учитывать, что на сей раз покойник из гроба восстал и пошел прочь с погоста.
- Хоть разум велит, а не верится,- прохрипел он, тараща глаза на ворот горькое напоминанье обо всем, что с ним сталося.- Неужто я был покойником? Неужто Кощей меня убил?
- А мы тебя воскресили, чтоб ты с ним расквитался,- добавил Василий, позабыв про то, как животом маялся, и обретя всегдашнюю свою веселость.- Чтоб той же монетой ему отплатил.
- Так, да не так, Вася,- возразил Финист Ясный Сокол.- Кто ж его теперь пустит в темное Кощеево царство? Ведь нету у него иной защиты, чем возвращенная жизнь? А ну Кощей опять ее отымет? Нам ли не знать, как он это умеет!
- И верно,- согласился Орел.- Ты, Ванюша, мог бы многих бед избежать, кабы разум имел и наперед к нам обратился.
- Золотые слова! - кивнул Финист.
- Никакого "наперед" у меня не было! - отрезал Иван.- Кощей мне сам сказал, что опосля нового месяца уж не будет спасенья Марье Моревне, навеки останется она его пленницей. Жена моя до сих пор там, а вы мне о разуме талдычите!
Чародеи смущенно переглянулись. Михаил головешкой чертил какие-то фигуры на песке - вроде ничего не значащие фигуры, но, как поглядишь на них, боязно делается и либо сразу взор отводишь, либо уж боле не оторвешься. Иван сумел отвести и встретился со спокойным взглядом зятя.
- Не кипятись, Иванушка,- вымолвил Ворон.- Никто тебе не предлагает бросить Марью Моревну в беде. Ты побереги свой гнев да свою гордость до той поры, пока мы не придумаем, что дале делать. Вчера полнолунье было, так что уж на разговор-то времени у нас хватит.
Разговор длился по малой мере час. Сперва князья долго расспрашивали Ивана, потом стали промеж собой совещаться. Ивану казалось, однако, что ни Финист, ни Василий, ни даже мудрый Михаил не видят и не понимают, в чем загвоздка. Иначе хоть один из них сказал бы, где таится погибель Кощея. По-ихнему выходило, что его надобно снова в подземелье запереть, но как это сделать, опять-таки никто не обмолвился.
Неловко было Ивану-царевичу признаваться в том, что не мыслит он иного пути, кроме убийства. Но когда поделился он своей мыслью с зятьями, те лишь посмеялись над его щепетильностью.
- Да в своем ли ты уме, Ваня?! - воскликнул Финист.- Старый хрыч тебе голову снес! Отплатить ему тем же было б только справедливо, но как этого достичь, чтоб он заново не воскрес?
- Ну спасибо, зятюшка, утешил! - осердился Иван.- Что толку в твоих мудрых речах, коль у меня все одно руки связаны?
Василий посмеялся над оплошавшим Финистом. А Михаил сидел свесив голову и теребил головешку в руках, покуда всю не раскрошил.
- Тут ты прав, Иванушка. Уж не помню, сказывал я вам али нет, что, ежели и смогу набрать еще две фляги воды из колодцев, что к западу от солнца и к востоку от луны, так не для Ивана-царевича. Дважды воскрешать одного человека ни одному чародею не дозволено. Ежели Ивана опять убьют, навсегда он мертвым останется!
Сего пророчества, подтвержденного угрюмым взглядом князя Михаила, было довольно, чтоб на корню обрубить смех братьев.
- Так что нам делать? - Василий сжал в бессильной ярости огромные, как молоты, кулачища.- Средство-то есть какое?
- Нам делать нечего,- отвечал Ворон.- А совет отчего не подать? В этом, сдается мне, мы уже к согласью пришли.
- Да скорей спор промеж нас вышел, нежели согласье,- возразил Василий.
А Финист Ясный Сокол в сердцах ладонью хлопнул по сырому песку.
- Согласье али спор - все одно, была бы польза! Говори, Миша!
- Ежели сумеет Иван раздобыть коня резвей, чем у Кощея Бессмертного, то от погони спасется.
- И только-то? - Князь Василий смерил брата презрительным взглядом.Хороша помощь, нечего сказать! Стоило из-за этого битый час глотки драть! Где ж он раздобудет этакого коня?.. И совет хорош: заместо того, чтоб навовсе с Кощеем расправиться, советуем, как ему половчей пятки смазать! - Сорвал Орел с головы промокшую шапку и выбросил в море, что, по разуму-то, давно сделать следовало.- Да чем такой совет, лучше никакого!
- Остальное жена ему доскажет,- промолвил Финист, не повышая голоса, и тем пресек спор, готовый разгореться с новой силою.
- Кощей много лет провел в подземелье у Марьи Моревны,- продолжал Финист.Я так мыслю: он ее в неволю взял не столь из мести, сколь потому, что знает она, как его в подземелье воротить. Что, ежели ее знанье и есть то оружие, коего страшится Кощей?
- Нет, не брошу его тут Немой аль говорящий, а все ж заслужил лучшей участи, нежели достаться волкам на съедение. Слышь, Марьюшка, ежели тебе на него глядеть противно, так я потом сбрую с него сыму да выпущу на волю, дай только вывести из волчьего леса.
Он опять взял под уздцы коня, и тот на сей раз не попятился. Но вдруг сзади раздался тонкий голос:
- Хочешь такого коня, добудь себе сам, а моего не трожь.
Иван застыл на месте, не желая оборачиваться на Марьин сдавленный вскрик. Никак не чаял он тот голос еще услышать, даже в самых темных снах, а тут наяву услыхал. И ни с кем его не спутаешь, ведь он принадлежал тому, чью жизнь только что оборвал Иван своею рукою, чью душу предоставил на милость Божию. Тому, кто пал первой его жертвой.
Собравшись с духом, оборотился он.
Кощей Бессмертный взирал на него поверх скрещенных мечей. Жгучую ненависть и то было б легче снести, чем это бесстрастное любопытство, полоснувшее Ивана, как бритвой. Чернокнижник медленно поднялся, скованный длиною и весом вонзенного в него оружия. Добрых пол-аршина пригвоздили его к земле, однако высвободился он из ядовитых стальных объятий и встал во весь рост.
- Возьми,- молвил он, вынимая меч и шашку из бескровного своего тела,- они твои.
Небрежно брошенные наземь клинки звякнули друг о друга и сверкнули в сумеречном свете. Ни кровиночки на них не было, ни пятнышка от менее благородных субстанций. Стало быть, яд, покрывавший лезвия, весь в Кощея ушел, но лишь на краткое время поверг его на землю и вреда большого не причинил.
Глянул Иван-царевич на мечи и вмиг узрел в них погибель свою.
Глянул на Кощея Бессмертного и узрел погибель в лице, с коего сбежала усмешка.
Наконец, глянул на Марью Моревну и в очах ее узрел единственную свою надежду.
Ворот на шее стал излишним весом, лежащие у ног мечи - ненужными железяками, хоть и надобно бы в руки их взять перед смертью: пусть поминающие его скажут, что почил он с оружьем в руке. Много раз читывал он сие речение в былинах, и теперь подумалось, что для почивших мало в нем утешения, он до сей поры и не ведал, как мало.
Когда еще в Хорлове присутствовал при свершении правосудия, то немало дивился, с каким легким сердцем осужденные на смерть принимают ее. Но в те разы никогда не хватало ему духу досмотреть казнь до конца, а ныне...
А ныне он все понял.
Ежели ничего тебе не остается, никакой надежды, ни единого средства избавления, тогда оным становится достоинство твое. И смерть сама мнится тебе пристанищем, к коему бросаешься не иначе как очертя голову.
"Восславим Господа за то,- припомнилась еще одна мудрость былинная,- что судил Он смерть нам в конце, а не в начале жизни".
Иван нагнулся проворно и стиснул пальцами рукоять шашки, а выпрямившись, нацелил острие в ухмылку, прятавшуюся в бороде Кощеевой. Вороненая сталь холодила и оттягивала руку его.
Потом услыхал он крик Марьи Моревны, вовсе не из тех, что привычно было ему слышать из уст своей царственной супруги. Что-то просвистало, прозвенело в воздухе, сталь врубилась в сталь, и боле ничего он не слышал - провалился в черноту.
Кощей Бессмертный потряс руками, словно чуял в них колотье. Лезвие кривой сабли его ушло целиком в землю, лишь резная рукоять как ни в чем не бывало торчала из стального ворота и шеи, которую тот призван был защитить.
- Так-то, царевич,- заключил чернокнижник.- Близок ты был, оченно близок, а не достиг.
Иван-царевич лежал на земле у ног его, разрубленный надвое - острая сабля отделила голову от тела. И крови-то пролилось немного совсем. Часть впиталась в алый, отороченным соболем кафтан, несколько брызг запеклося в льняных кудрях. Остальную приняла в себя мать-сыра земля, испустив облачко пара в прохладный вечерний воздух.
Сквозь этот напоенный горьким запахом пар удивленно взирали широко открытые голубые глаза: должно, и после кончины недоумевал царевич, как он мог положиться на столь неверную защиту, на железный ворот. Кощеева сабля взрезала его, словно пергамент.
Кощей Бессмертный постоял, поглядел на лежащие поврозь тело и голову, размежеванные не только лезвием сабли, но и пол-аршином земли русской, а еще той дальней далью, что отделяет жизнь от смерти, потом поднял глаза.
Марья Моревна бездвижно сидела подле чалого коня и сжимала в руке ненужную палицу. Конь топтался и раздувал ноздри, а Марья Моревна впилась зубами в костяшки пальцев, столь убитая горем, словно до нее не бывало вдов на Руси. Видит Бог, когда набегали татары с Востока да германцы с Запада, немало русских баб овдовело, да и впредь им это не заказано.
Кощей выдернул саблю, вытер ее пальцами и спрятал в ножны из человечьей кожи. А после заговорил, не глядя на слезы, тихо катившиеся по вдовьим щекам.
- Ну что, Марья Моревна, дорога к моим палатам тебе известная. Ступай туда и сиди в отведенных тебе покоях.
- А коль ослушаюсь? Мне тоже голову снесешь?
- Отсечь голову Прекраснейшей из Царевен всея Руси? - осклабился Кощей.Как можно? Нет, Марья Моревна, это уж слишком, к тому ж тогда ты едва ль упомнила б, как я в гневе поступаю со всяким татем.
- Пошто ж отсылаешь, коль мне от тебя все одно не сбежать?
- До чего все-таки женский род ваш неразумен! Отсылаю я тебя, чтоб не увидала ты полную силу моего гнева. Но можешь и оставаться, дело твое.
Отвязал Кощей топор, притороченный к седлу израненного коня, вновь достал саблю из ножен и потряс ими перед глазами у Марьи Моревны.
- Гляди, последний раз предлагаю уехать. Откажешься, так будешь до конца смотреть.
Увидала Марья Моревна топор да саблю, поняла, что далее последует, и только головушку свесила.
- Делай свое черное дело, Кощей. Но помни: до конца дней моих стану я сравнивать тебя с моим покойным мужем, и всякий раз не в твою пользу.
Потом распрямилась гордо и уставилась прямо перед собою, видя Ивана-царевича, каким он остался в памяти ее - веселым да смелым, дерзким да упрямым.
Долго трудился Кощей топором да саблею, покуда не осталась от Ивана лишь груда мяса да костей, поблескивающих в свете тонкого месяца. Отер убивец пот со лба, отвязал от седла бочонок с пивом и осушил его до дна, утоляя жажду. А после затолкал туда скорбные останки царевича, и притом без молитв, которые тот по доброте душевной прочел над его трупом. С плевком да проклятьем бросил он тот бочонок в быструю речку, что несла свои воды в Азовское море, и повлек рыдающую Марью Моревну обратно в черные свои палаты.
Почитай, уж три месяца не имели сестры вестей от Ивана-царевича. А последнее письмецо поведало им о том, что они и без того знали: писать братец не мастак, и лишь такая основательная причина, как чрезмерное внимание Настасьи Федоровны Соловьевой к его особе, могла подвигнуть его на столь адский труд. Финист, Василий да Михаил, сыновья Чародеевы, чего уж только не измышляли, чтоб объяснить женам долгое сие молчание. И то сказать, судили да рядили они, до писем ли тому, кто женился на Прекраснейшей из Царевен всея Руси. Да и сыскать их почте нелегко, ведь то и знай адрес меняют.
На такие рассужденья Катерина, да Лизавета, да Елена отвечали презрительной насмешкою. Мол, смена адресов не мешает им регулярно переписываться с царем и царицей хорловскими, отчего ж братнины письма не доходят? И, возражая мужьям, все, как одна, многозначительно поглядывали на крепостной ров с темною водою. И так им уши прожужжали, что пришлось втихомолку открыть сундучки заветные, дабы удостовериться...
Ох, лучше б им вовек их не открывать!
Ежели помните, попросили братья Ивана-царевича оставить им серебряные памятки. Когда оставлял, были они памятками, и только. А ныне живым укором стали.
В тех частях света, где живут еретики, где вместо церковно-славянского попы проповедуют на латыни, именуют черненое серебро memento mori - "помни о смерти". Каждому в свой срок предупрежденье сие приходит. Так и серебряные ложка, вилка и ножик, Иваном оставленные, теперь почернели.
Михаил Воронов, князь Темного Леса, неотрывно глядел на ложку Ивана-царевича. Помнится, была блестящая, будто звездочка темной ночью, а ныне могильной чернотой покрылася.
Всю ночь просидел Ворон над волшебными книгами, искал в них судьбу шурина. Ничего не сказали ему книги, окромя того, что и так явно было.
Вдруг грянул гром средь ясного неба, и вот уже братец Василий сидит по ту сторону заваленного книгами стола, а ноги по молодецкой привычке на стол возложил.
- Книги эти,- молвил Михаил с укоризною, высвобождая их из-под братниных сапог,- гораздо старше тебя.
- И нудней не в пример!
Фыркнул Орел, глядя на кожаные переплеты. Потом всплеснул руками, будто крыльями, и вытащил из сумы почернелую серебряную вилку.
- С Иваном беда!
- Нету боле Ивана,- уточнил Ворон.- А Кощей Бессмертный вновь гуляет на воле.
Князь Василий сорвал с головы меховую шапку и осенил себя крестным знамением.
- Ах, юнец несмышленый! - воскликнул он, хоть был Иван всего-то четырьмя годами его моложе.- Ведь сам, поди, и выпустил злодея, верно угадал?
Михаил вновь за книги принялся.
- Коротка память у Ванюши. Да где ж это видано - смертью карать за одну забывчивость?.. Я, Вася, так мыслю: дождемся Феника да полетим дело исправлять.
- И где ж шатается ясной ночкой наш востроглазый братец?
- Да по моей просьбе глаза-то и навострил.
- Кого ищет?
- Ивана.- Темные очи Михаила Воронова сверкнули в золотистом свете лампады, и добавил он с горечью: - Иль то, что Кощей Бессмертный от него оставил.
Василий содрогнулся при этих словах.
- Ну довольно, Миша. Душу-то не трави!
- Ладно, не буду.- Ворон посмеялся над чувствительностью своего дюжего братца.- Только ведь, когда Феник отыщет Ивановы останки, тащить их тебе придется. Ты ж из нас троих самый сильный, ежели желудок твой в покое оставить.
- Ах, как смешно! - Князь Василий опасливо указал перстом на одну из книг.- А ты что делать станешь? Книжки читать?
Михаил и не подумал обидеться, лишь кивнул согласно.
- Это уж кому что лучше дается. Хотя мне от моего дела тож радости не много.
- Еще бы! Колдовство до добра не доводит.
- Кому ты говоришь! Чего доброго, чернокнижие еще в привычку войдет, как потом избавишься? Да делать нечего - Иван мне как родной.
- Небось Кощей поначалу тоже хотел как лучше.
- Скажешь тоже! Какое там "лучше", коль он душу дьяволу продал?
- А мы чем занимаемся?
Князь Михаил Ворон долго не отвечал, все глядел в книгу, где среди прочего сказано, как смерть вспять повернуть. Несмотря на умудренность в колдовских делах, содрогался он при одной мысли о такой темной ворожбе и знай осенял себя животворящим крестом.
Наконец, видно найдя то, что надобно, он тихо повторил:
- Будем ждать от Феника вестей.
Долго ль, коротко длилось ожидание, но вот разошелся потолок терема - и предстал братьям Финист Ясный Сокол. Лицо его осунулось, волосы слиплись от морской соли, но взгляд светел был и остер, как всегда. Порылся он в поясном мешке и выложил на стол почернелый серебряный ножик.
- Много верст пролетел я над морем, над сушею и, мнится, нашел наконец то, что нам нужно.- С этими словами он уселся, взял кубок с вином да промочил саднящее горло.
Братья дали ему дух перевести, потом Василий Орел подался вперед и спросил:
- И чего ж ты эдакого нашел?
- Бочка по морю Азовскому плывет. В соколином обличье опустился я на нее, шибко тяжела оказалась. Не сумел я ее на брег вытащить, так до сей поры и гоняют ее волны.
- А ты уверен, что там Ванюшино тело? - спросил Ворон. Финист угрюмо глянул на брата.
- Телом едва ли это назовешь. Кощей Бессмертный - жестокий враг.
- Да-а.- Ворон отодвинул от себя все книги, кроме одной.- Так я и думал. Отдохни маленько, Финист Чародеевич, да и в путь опять сбирайся. Проводишь Васю к той бочке. А ты, Василий, уж расстарайся - в небо ее подыми аль на землю выкати. Но живота своего ради не вскрывай, не смотри, что там.
- Нашел дурака! Да меня мутит от одной мысли, что там может быть опосля столь долгого плаванья!
- Там брат наш Ванюша! - одернул его Финист Ясный Сокол.- Изволь об нем с почтеньем отзываться. Не знаю, как для кого, а для меня память его священна!
Василий заметно смутился, но Финист глядел уж не на него, а на Ворона.
- Из твоих слов, Миша, надобно понимать, что ты с нами не полетишь. И далеко ль собрался? Скоро ль воротишься?
Вместо ответа князь Михаил взял черную свою книгу и сунул в мешок поясной.
- Вытащите бочку и подле нее ждите. Я не промешкаю. Хоть дорога моя и неблизкая, к западу от солнца, к востоку от луны...
Встал он из-за стола, раскинул руки - и вот уже взмыл к потолку ворон, хлопая крыльями, что чернее ночи. Один миг - и нету его.
Обещался Михаил не промешкать, а ждать его долгонько пришлось. На студеном ветру сидели братья возле бочки. Неприметная на вид бочка, разве что побелела вся от соленых вод Азовского моря. Но дух от нее такой шел, что не больно-то им весело было в такой компании.
Василий все на нее косился, а потом, уж в третий раз, с тех пор как сменил орлиное обличье на человеческое, пошел к морю руки ополоснуть. Финист Ясный Сокол, сидя на песке, жевал травинку и насмешливо поглядывал на брата.
- Что ж ты, Вася, ноги-то не моешь? Ты ведь не крыльями ее тащил.
- Нишкни! - гневно зыркнул на него князь Орел.- Тебе ее тащить и вовсе не пришлося, так что сиди да помалкивай! - Он потер песком руки и дочиста вымыл их соленой водою.
Зорким взглядом из-под длинных ресниц озирал Сокол морскую гладь. Василий не совсем прав в своем укоре, ведь не кто иной, как Финист, первым нашел бочку средь волн и первым учуял трупное зловоние. Такой маленький бочонок не может столько весить, разве что те, которые матросы берут с собою в плаванье, а они чем наполнены? Рубленою солониной!..
Долго глядел Финист Ясный Сокол на бочку, потом вдруг выплюнул травинку изо рта, будто лишь теперь ощутив ее гадкий привкус, и отодвинулся подале.
Тут гром отдаленный раскатился, и в короткой вспышке молнии возник из ниоткуда Ворон с двумя каменными флягами в руках.
Финист помахал ему рукою, а Василий резко выпрямился да шапку в волны и уронил. Поспешно подхватив ее, он пробурчал:
- Взял забаву как вор подкрадываться!
Михаил одарил рослого брата лукавой усмешкою, глядя, как тот отряхивает шапку, ставшую похожей на промокшего зверька.
- А ты хотел, чтоб я на крылах бури примчался? По крайности, отвлек тебя от невеселых дум твоих.
Василий покосился на бочонок и стал еще яростней шапку выжимать. Дело свое он с честью исполнил, а второй раз попадаться на острый как бритва язычок брата Михаила охоты не было. Вася, несмотря на рост и силу богатырскую, простая душа. Нахлобучил он мокрую шапку на голову, как ни выжимал, с нее все капало.
- К западу от солнца, к востоку от луны...- повторил Финист сказанные при прощании слова.- Что же ты, Миша, там нашел?
- А вот что...- Михаил поднял кверху фляги.- Мертвую и живую воду.
- Ну? Как же ты их добыл? - удивился Финист.
Михаил смерил взглядом Василия в мокрой шапке и загадочно улыбнулся.
- Да уж вот, подкрался!
Василий стряхнул с носа каплю, поглядел на меньшого брата и ничего не сказал, хотя все мысли на лице были написаны.
А Финист рассмеялся и опять рукой махнул.
- Теперь Мишин черед пришел дело делать. Тебе, Василий, едва ль на то глядеть захочется. Да и мне, признаться, тоже.
Повернулся он и резво зашагал к дальним дюнам, прочь от Михаила и от бочонка.
Василий проводил глазами старшего брата, потом перевел их на Михаила, усердно трудившегося над крышкой бочонка. А как отскочила крышка, не утерпел-таки, заглянул. Вылезли глаза его из орбит, зажал он рот руками и бегом припустил за Финистом.
Михаил Чародеевич Ворон распрямился полюбоваться делом рук своих. Пять часов старался он без устали, ползал на коленях по сырому колкому песку, чтоб собрать по кускам тело зятя - жилочка к жилочке, мускул к мускулу,- благодаря Всевышнего за то, что Ванюша не видит, не чувствует трудов сих тяжких. Лишь под самый конец терпенья ему не хватило - прибег к ворожбе, не то запутался б совсем в этих кусках. И вот, Иван Александрович, царевич Хорловский, лежит пред ним в чем мать родила, и все тело его саблею да топором порубано. И еще возносил Ворон хвалы Господу, Творцу нашему, за то, что чернокнижник оказался столь мстителен и не оставил ни единой части врага своего на сырой земле. А ну как недосчитался б Иван пальца либо почки, легкого либо сердца?! Чего греха таить - головы мог бы лишиться, имей Бессмертный обыкновение брать себе такие трофеи.
Окровавленные лохмотья одежи лежали на груди Ивана, а искромсанный железный ворот вновь опоясывал шею его. Долго вертел Михаил так и эдак искореженные куски железа, покуда не сложил, как было, а про себя все клял этого дурака - лезет очертя голову в самое пекло, нет чтоб спросить, посоветоваться с умными людьми!
К примеру, с мужьями сестриными...
Вновь опустился на колена борон, моля Бога, чтоб явил милосердие к балбесу, чья доброта злом обернулась, и для него самого прежде всех. Окончив молитвы, откупорил он первую каменную флягу, осенил Ивана и себя крестным знамением и окропил чистейшей мертвой водою обезображенный труп. С головы до пят окропил, потом от плеча к плечу.
- Крещу тебя и сам крещусь, будь снова целым во славу Божию! - твердил он, опустошая флягу.
Затаил он дыханье, когда серебристая дымка окутала Ивановы останки, ровно туман в сумерках. И не надо бы глядеть, да не мог отвести очей зачарованных при виде того, как исчезают багровые шрамы на коже, как благодаря искусной ворожбе его делается тело целехонько, как одевается оно в полотно, да в бархат, да в шелка, да в меха, словно б никогда и не заносил над ним Кощей топора своего.
Покамест надежды сбываются. Теперь осталось окропить зятя живою водой. Отчего бы и ей не исполнить все его чаянья, как мертвая исполнила? Поднес Ворон к глазам вторую флягу, будто мог видеть сквозь камень и прочесть в воде, не напрасны ль труды его. Весь взопрел, покуда вытащил тугую пробку, и повеяло на него пряным земным духом. Может ли навредить человеку запах полевых цветов, да зеленеющего ковыля степного, да животворного дождя? Ворон еще раз перекрестился и, помолясь, начал кропить Ивана живой водой.
Черна была вода и так холодна, что пар из фляги шел. Брызнул на руки, на ноги, повыше сердца да промеж бровей, тут вода вся и вышла.
Но ничего не стряслось.
Уставился Михаил, князь Темного Леса, на флягу, и едва не сорвалось с уст его такое словцо, какие добрым христианам вовек произносить заказано.
Да не успел, благодаренье Богу, потому открыл Иван-царевич очи и зевнул, точно пробудившись от долгого сладкого сна.
- Мать моя,- вымолвил он,- шея-то как болит, аж в голове отдается!
Михаил хотел обнять дорогого зятя, сказать ему, что все дурное позади, что вырвал он его из ледяных объятий смерти, но, услыхав такие речи, откинулся на прибрежный песок соленого Азовского моря и хохотал, покуда челюсти не свело.
Глава восьмая. О ТОМ, КАК ИВАН-ЦАРЕВИЧ ПРИИСКАЛ СЕБЕ РЕЗВОГО КОНЯ.
- Мертвый? - переспросил Иван.- Как так - мертвый? Он уже успел словом перемолвиться с Михаилом, когда вернулись Финист и Василий. Братья вмиг смекнули, что он ни сном, ни духом не помнит, как очутился на берегу в окруженье зятьев. Три сына Чародеевых обступили его в надежде, что он им все обскажет, а он нес всякую околесицу - видать, еще не в себе был. Тер занемевшую шею, сыпал проклятьями. Они изо всех сил удерживали смех, да как тут удержишь, когда он с каждым разом такое отмочит, что поневоле за живот хватаешься. Самое страшное уж было позади, и братья пришли в доброе расположенье духа, какое бывает после обильных возлияний.
А Ворона дурацкая смешливость братьев забавляла не менее, чем тех неведенье бедного Ивана.
- Мертвый, Ваня, мертвый. Да и то сказать, затруднительно в живых остаться опосля того, как башку тебе снесут.
Иван-царевич глаза выпучил - не иначе, шутят над ним зятья. Он окончательно в том утвердился, увидав, что Финист с Васильем усердно рты рукой прикрывают. Михаил, однако, и бровью не повел.
- Насмешки строить вздумали! Да на мне был железный ворот, который ни один меч...
- Он и теперь на тебе,- нетерпеливо перебил князь Темного Леса.- Разуй глаза-то, прежде чем дураком себя выставлять.
Что-то страшное расслышал он в голосе зятя, оттого, несмотря на боль в шее, не захотелось боле Ивану до нее дотрагиваться. А когда рука все ж нащупала рубец на железном вороте, побелел царевич, будто пена морская, что плескалась позади них, и опять стал похож на мертвеца, каким был, покуда Ворон не окропил его живой водою.
Глянул он на зятьев невидящим взором и ничего не сказал, а с трудом поднялся на ноги и медленно побрел по берегу, шелестя высохшею травой под ногами. Братья двинулись было за ним, да отстали, повинуясь знаку Михаила. Долго ждали они, но вот Иван вернулся, только ворот уж не украшал его шею, но нес его царевич двумя пальцами, будто змею ядовитую. Рассеченные половинки звякали друг о друга, как звон погребальный, ежели не учитывать, что на сей раз покойник из гроба восстал и пошел прочь с погоста.
- Хоть разум велит, а не верится,- прохрипел он, тараща глаза на ворот горькое напоминанье обо всем, что с ним сталося.- Неужто я был покойником? Неужто Кощей меня убил?
- А мы тебя воскресили, чтоб ты с ним расквитался,- добавил Василий, позабыв про то, как животом маялся, и обретя всегдашнюю свою веселость.- Чтоб той же монетой ему отплатил.
- Так, да не так, Вася,- возразил Финист Ясный Сокол.- Кто ж его теперь пустит в темное Кощеево царство? Ведь нету у него иной защиты, чем возвращенная жизнь? А ну Кощей опять ее отымет? Нам ли не знать, как он это умеет!
- И верно,- согласился Орел.- Ты, Ванюша, мог бы многих бед избежать, кабы разум имел и наперед к нам обратился.
- Золотые слова! - кивнул Финист.
- Никакого "наперед" у меня не было! - отрезал Иван.- Кощей мне сам сказал, что опосля нового месяца уж не будет спасенья Марье Моревне, навеки останется она его пленницей. Жена моя до сих пор там, а вы мне о разуме талдычите!
Чародеи смущенно переглянулись. Михаил головешкой чертил какие-то фигуры на песке - вроде ничего не значащие фигуры, но, как поглядишь на них, боязно делается и либо сразу взор отводишь, либо уж боле не оторвешься. Иван сумел отвести и встретился со спокойным взглядом зятя.
- Не кипятись, Иванушка,- вымолвил Ворон.- Никто тебе не предлагает бросить Марью Моревну в беде. Ты побереги свой гнев да свою гордость до той поры, пока мы не придумаем, что дале делать. Вчера полнолунье было, так что уж на разговор-то времени у нас хватит.
Разговор длился по малой мере час. Сперва князья долго расспрашивали Ивана, потом стали промеж собой совещаться. Ивану казалось, однако, что ни Финист, ни Василий, ни даже мудрый Михаил не видят и не понимают, в чем загвоздка. Иначе хоть один из них сказал бы, где таится погибель Кощея. По-ихнему выходило, что его надобно снова в подземелье запереть, но как это сделать, опять-таки никто не обмолвился.
Неловко было Ивану-царевичу признаваться в том, что не мыслит он иного пути, кроме убийства. Но когда поделился он своей мыслью с зятьями, те лишь посмеялись над его щепетильностью.
- Да в своем ли ты уме, Ваня?! - воскликнул Финист.- Старый хрыч тебе голову снес! Отплатить ему тем же было б только справедливо, но как этого достичь, чтоб он заново не воскрес?
- Ну спасибо, зятюшка, утешил! - осердился Иван.- Что толку в твоих мудрых речах, коль у меня все одно руки связаны?
Василий посмеялся над оплошавшим Финистом. А Михаил сидел свесив голову и теребил головешку в руках, покуда всю не раскрошил.
- Тут ты прав, Иванушка. Уж не помню, сказывал я вам али нет, что, ежели и смогу набрать еще две фляги воды из колодцев, что к западу от солнца и к востоку от луны, так не для Ивана-царевича. Дважды воскрешать одного человека ни одному чародею не дозволено. Ежели Ивана опять убьют, навсегда он мертвым останется!
Сего пророчества, подтвержденного угрюмым взглядом князя Михаила, было довольно, чтоб на корню обрубить смех братьев.
- Так что нам делать? - Василий сжал в бессильной ярости огромные, как молоты, кулачища.- Средство-то есть какое?
- Нам делать нечего,- отвечал Ворон.- А совет отчего не подать? В этом, сдается мне, мы уже к согласью пришли.
- Да скорей спор промеж нас вышел, нежели согласье,- возразил Василий.
А Финист Ясный Сокол в сердцах ладонью хлопнул по сырому песку.
- Согласье али спор - все одно, была бы польза! Говори, Миша!
- Ежели сумеет Иван раздобыть коня резвей, чем у Кощея Бессмертного, то от погони спасется.
- И только-то? - Князь Василий смерил брата презрительным взглядом.Хороша помощь, нечего сказать! Стоило из-за этого битый час глотки драть! Где ж он раздобудет этакого коня?.. И совет хорош: заместо того, чтоб навовсе с Кощеем расправиться, советуем, как ему половчей пятки смазать! - Сорвал Орел с головы промокшую шапку и выбросил в море, что, по разуму-то, давно сделать следовало.- Да чем такой совет, лучше никакого!
- Остальное жена ему доскажет,- промолвил Финист, не повышая голоса, и тем пресек спор, готовый разгореться с новой силою.
- Кощей много лет провел в подземелье у Марьи Моревны,- продолжал Финист.Я так мыслю: он ее в неволю взял не столь из мести, сколь потому, что знает она, как его в подземелье воротить. Что, ежели ее знанье и есть то оружие, коего страшится Кощей?