- Нет никого, и слава Богу.
Нет, он не дошел еще до того, чтоб самому с собой разговаривать, просто человечья речь должна была успокоить Бурку. Впрочем, хозяин его не меньше нуждался в успокоении. Больно уж легко дался ему сей подвиг, ежели, конечно, он состоится...
Опасливо прокрался он по гладким, словно врытые в землю черепа, камням и соскользнул с седла. Кабы не цокот копыт, стояла б на подворье тишь, как в моги...
- Нет, нет, Боже избави!..- задушил свою мысль Иван-царевич.
Недаром говорил ему Ворон: "Не буди лихо, пока оно тихо". Кто знает, не разбудил ли он уже это лихо?.. Сколь раз ему пришлось каяться в своей глупости, не худо бы впредь и поостеречься.
Но благие намеренья развеялись как дым, едва увидал он на пороге Марью Моревну с фонарем - выглянула, сердешная, проверить, что там за шум. Тут уж всю Иванову мудрость как рукой сняло. Рванулся он через двор, дабы заключить жену в объятья, назвать всеми на свете ласковыми именами, и услышал нежный ее голосок:
- Ох, Ваня, что ж ты слово-то свое нарушил? Отпрянул царевич от укора горького, ровно по щеке она его хлестнула, а нежности в голоске ее и вовсе не было, аккурат он годился одергивать ратников, что плохо держат строй. Развел Иван руками, открыл было рот, да не шли с языка оправданья. Коль не лгать, оправдываться ему нечем, а солгать ей в такой миг - лучше язык себе вырвать.
- Виноват, Марья Моревна, прости,-тихо проронил он.- Повинную голову меч не сечет. Но простишь аль нет, в этом поганом месте нипочем тебя не оставлю.
Марья Моревна поглядела на мужа, не зная, смеяться ей иль плакать. Но не заплакала и не засмеялась, лишь молча подала ему руку, и подсадил он ее в седло коня, а сам позади вспрыгнул. Долго они ехали, ни слова не проронив, а когда Марья Моревна вновь заговорила, в голосе ее проснулась былая нежность:
- Хоть ты Иван-дурак, но не сменяю я тебя на Мудрейшего из Царевичей всея Руси.
Глава седьмая. О ТОМ, КАК ИВАН-ЦАРЕВИЧ СПАС МАРЬЮ МОРЕВНУ ОТ КОЩЕЯ БЕССМЕРТНОГО И КАК ТОТ ВЫРАЗИЛ СВОЕ НЕУДОВОЛЬСТВИЕ.
Полонив Марью Моревну, пустился Кощей Бессмертный по белу свету творить свои премерзкие дела. Где ни проезживал - всюду кровь лил да страх наводил. Но едва Иван-царевич с женою покинули мрачные пределы Кощеева царства, как начал конь спотыкаться под чернокнижником.
Споткнулся раз, споткнулся другой, а на третий сбросил хозяина с седла. Встал злодей, отряхнулся и давай нахлестывать кнутом вороного.
- Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься?! Аль позабыл, как надобно Кощея Бессмертного по свету возить?
Гневно всхрапнул конь от побоев да ругани, вовсе не заслуженной, выпустил пар из ноздрей, ударил в землю железными подковами потяжелей да поострей, чем палица иного богатыря, и молвил человечьим голосом:
- Я-то не позабыл. А ты никак позабыл, Кощеюшка, чего тебе стоило раздобыть этакого коня.
- Кощей Бессмертный отпустил поводья, заткнул за пояс окровавленную плеть.
- Отчего же, помню, как три дни пас бесовский ваш табун, как устерег его да выбрал себе самого резвого.
Вороной свесил голову, притушил огненный блеск в глазах.
- Вот и я помню, как гулял когда-то на воле и как в неволю попал.
- Куда денешься, коль мы с тобой об заклад побились да ты проиграл.Взялся Кощей за луку, вставил ногу в стремя и, невзирая на седины, по-молодецки легко вскочил на коня.- Чего ж тебя ноги не держат? Али чуешь какую невзгоду?
- Чую русский дух там, где русского духу слыхом не слыхано, видом не видано. Иван-царевич выкрал Марью Моревну и теперь поспешает к окраинам твоих владений.
- Ах, так-перетак! - взъярился Кощей, выдернул из-за пояса плетку и рассек воздух с таким треском, будто дерево заломал. Затем похлопал по холке вороного.- Дурак-то наш героем себя мнит! Что скажешь, верный мой конь? Нагоним беглецов аль нет?
- Нагоним,- молвил конь, поеживаясь от хозяйской ласки.- Можно льну посеять, подождать, пока вырастет, сжать-смолотить да счесать-спрясть и полотна наткать, платье сшить, до дыр износить да тогда в догонь ехать - и то поспеем.
- Ну, гляди, ежели не нагоним! - пригрозил Кощей Бессмертный и всадил шпоры коню под бока.
Иван-царевич с Марьей Моревною поспешали так споро, как только могли, чтоб шуму не наделать, и так бесшумно, как только могли на полном скаку. Большей частью молчали - все прислушивались, нет ли за ними погони. Лишь удостоверясь, что все спокойно, умерил Иван галоп своего скакуна и спрыгнул наземь отряхнуть комья грязи с ног его.
Поехали они дальше, уже не так быстро - к чему понапрасну животину гнать, притомился, поди, конь с двумя-то седоками на спине. По-доброму надо было б спешиться, дать ему роздых, да, не ровен час, доброта им боком выйдет. До Кощеевой крепости рукой подать, а конь, хоть и усталый, все скорей бежит, чем двое пеших. Не верилось Ивану, что Кощей спустит ему такую выходку.
Лишь когда выехали они на опушку леса, решил он, что настала пора словом перемолвиться. Знал, что нелегок тот разговор будет, но делать нечего: вопросов накопилось множество, да и по голосу ее стосковался, пусть уж корит, только б услыхать его вновь. Но Марья Моревна, против ожиданий, не его теперь корила, а себя.
- Надобно было тебя предварить о силе его и о слабости. Хотя, видит Бог, первая поболе второй будет. Ты мне вот что скажи, Иванушка, не наказывал ли тебе кто стеречься Кощея Бессмертного.
Усмехнулся Иван, а Марья Моревна все без слов поняла и легонько сжала руку его.
- Что ж я, неразумная, не растолковала тебе, как батюшка его изловил да в темницу заточил.
- Отчего ж только заточил, а не...- Иван запнулся, снова вспомнив Мишину присказку.- Отчего не расправился с ним, как ты с Мангую Темиром?
Уж на что отец его, царь Александр, мягкосерд, а и то не оставил бы Кощея в живых. Из любого заточенья вырваться можно, как ни крепки оковы да запоры. Все это напрямик выложил ей Иван и вознагражден был за прямоту серебристым смехом под стать лунному свету, серебрившему коня и обоих всадников.
- Отчего не расправился? - переспросила она.- Али ты, ясноглазый мой, не понял прозвища Кощеева? Его ведь не шутки ради Бессмертным нарекли, сей титул он по такому же праву носит, что и ты - званье царевича. Смекаешь, отчего нет у него в крепости ни кованых врат, ни засовов, ни стражи? Ведь я по тем палатам вольно гуляла, да и ты беспрепятственно туда взошел. Отчего это все?.. Оттого, милый мой, что у Кощея в запасе вечность, чтоб выследить вора и воротить беглянку. Правда, самой бы мне оттуда не выбраться: он меня околдовал. Да еще забавлялся. "Проверим,- говорит,- достанет ли мужу твоему смелости да безрассудства, чтоб и далее тебя любить".
- Так он все знает? - обронил Иван.
- Теперь уж наверняка. Эта погоня ему вроде игры, в коей сам он устанавливает и сам нарушает правила. Потому как знает: нет у меня батюшкиной силы и без книг его волшебных не засадить мне его обратно в темницу. А книги так далеки, что непременно успеет он настичь нас прежде, чем я до них доберусь. Все это знает злодей да с нами тешится!
- Так убей его! - выкрикнул Иван.
- Ты слышишь, Ваня, да не слушаешь! - досадливо отмахнулась Марья Моревна.- Бессмертен он, бессмертен, пойми! Ведь чернокнижник - не человек. Оттого не убить его ни человеку, ни оружью, человеком сработанному.- Она содрогнулась всем телом и добавила отрывисто: - Никому на свете это не под силу. Богом клянусь, я пыталась!
Наконец до Ивана дошло. Не будь Кощей сильней всех на свете, разве осмелился б похитить прекрасную богатырку на виду у всего ее войска? Такого Прекраснейшая из Царевен всея Руси никому бы не спустила. Бессмертен иль нет уж она бы превратила его бессмертие в муку вечную.
- Он предлагал батюшке замириться, но ценой того мира должна была стать моя рука. А отец ответил, что за все блага земные не пожертвует счастием родимой дочери, не отдаст на поруганье мешку с костями, коему только и надобно, что два аршина земли да резной камень сверху, девицу во сто крат его моложе.
Иван присвистнул сквозь зубы. Коли отец без опаски плевал в лицо бессмертному чернокнижнику, немудрено, что дочь громит полчища татарские.
- А дальше?
- Кощей двинул на нас войско. Впервые поняла я, что в ратном искусстве батюшка не уступит римским полководцам. Одним словом, рать поганая была разбита, а сам Кощей в цепи закован. Но сколькими жизнями за то заплачено - и не счесть... Убить чернокнижника отец не мог, потому запер в темнице и все остатние годы, Богом отпущенные, положил на то, чтоб разузнать, в чем его погибель. Да не успел - преставился от лихорадки. А мне наказывал перед смертью никогда не отпирать дверь темницы...
Иван спешился, ссадил с коня Марью Моревну и до тех пор целовал очи ее и волосы, покуда не осушил горючих слез.
- Я держала его взаперти, ровно крысу в норе,- всхлипывала она.- Авось, думаю, подохнет. Что и говорить, не много чести. Узников положено хоть иногда выпускать на свет Божий...
- Ну, выпустила, и что бы вышло? - спросил Иван и сам же ответил: - А то, что и вышло, только не по твоей, а по моей глупости.
- Зато руки мои чисты были бы!
Иван-царевич с благоговеньем поднес к губам эти руки.
- Для меня чище твоих рук на свете нет. Будет, любушка, не трать слез на злодея, который их не заслуживает. Ты, что смогла, сделала, а чужую вину исправлять - не твоя печаль.
- Ну-ну, вини себя, нам обоим легче станет! - Марья Моревна обратила к мужу заплаканное лицо и смахнула рукавом слезы.- Дурачина! Да на тебе и вовсе вины никакой нет.
- Как это нет? А кто ж отпер дверь, кто дал ему напиться?!
- Дурачина! - повторила она и ласково потрепала его по щеке.-Да ведь ты один во всем царстве не знал про зло, запертое в темнице. Один ни сном ни духом не ведал, что старика морят заживо... Кстати, когда отпер ты дверь, не слыхал ли звона в ушах, будто пчелиный рой в них влетел?
Иван кивнул, чувствуя дрожь беспричинную.
- Ну так вот. С той минуты, Ваня, ты лишь волю его исполнял. Кощей сам себя освободил, а ты был игрушкой в руках его.
Как услыхал Иван эти слова, вся кровь ему в лицо бросилась. Он, царев сын, игрушка в чужих руках, и за то Кощей Бессмертный еще благодарить его должен?! Не будь рядом Марьи Моревны - она хоть и сама войском командует, а все ж таки жена его и благородных кровей,- извергнул бы он поток брани, коей немало наслышался от гвардии капитана Акимова. Но заместо брани лишь кулаки стиснул да зубами заскрежетал.
- Ох, попадись он мне, уж я ему все скажу, что об нем думаю!
Взревел тут ураганный ветер и топот копыт с собою принес. Протянулась рука холодная, костлявая да и выхватила Марью Моревну из мужниных объятий, а вслед за тем тонкий голос проскрипел:
- Что ж, Иван-царевич, говори, а мы послушаем.
В неверном свете месяца явилось ему жуткое виденье: сидит Кощей Бессмертный на черном коне, положил Марью Моревну поперек седла и смеется. Конские бока рубцами кровавыми исполосованы - это Кощей в бешеной скачке плетью да шпорами турецкими его охаживал. Черная морда вся в клочьях белой пены, а глаза багровым пламенем горят, будто наковальня кузнеца.
- Дважды предупреждал я тебя, Иван-царевич,- втолковывал ему Кощей Бессмертный, накручивая на палец окровавленную плеть.-Думал, третьего не понадобится. Ну, попомни, это уж последний! - И со всего размаху огрел его плеткою.
Иван-царевич вылетел из седла и грохнулся оземь. Студеная кровь черного коня хлестнула его по лицу и согрелася, с его кровью смешавшись. И хоть света не взвидел он от огненной боли да раскаленной добела ярости, все ж с трудом поднялся на ноги и вытащил из ножен меч.
- А это зачем? - удивился Кощей и локтями, как на стол, на спину Марьи Моревны оперся.
- Это для костлявой твоей шеи, чернокнижник! - проговорил Иван тихо (в крике всего гнева не выплеснешь).- Слезай, биться будем.
Кощей Бессмертный пригладил бороду, ощерился, и клыки его в лунном свете могильными камнями блеснули.
- Мне ли биться с тобой, Иван-царевич? Это вы, люди, смертны, а я не человек. Потому на меч твой и на угрозы мне - тьфу да растереть!
Одним прыжком прорвался Иван сквозь кровавую пелену, застившую очи. Меч свистнул в воздухе, и ударил царевич с такою силою, что пальцы от натуги занемели, слезы из глаз брызнули, а по хрусту костей догадался он, что в цель попал.
В цель-то попал, да цели не достиг. Приподнял Кощей Марью Моревну за волосы - пусть, мол, полюбуется на дела мужа. Иванов меч пришелся аккурат в то место, где шея с плечом сходится, и рассек туловище до пояса. Рукоять серебряная медалью на груди красовалась. Ухватился за нее Кощей костлявыми пальцами да и вытащил меч из тела, ровно из ножен. А смех его ни на миг не смолкал.
- Ну что, Иван-царевич, убедился наконец али еще попробуешь? - Кощей бросил ему под ноги не запятнанный кровью меч.
Глянул Иван сперва на сверкающее лезвие, потом на рану, им нанесенную (она и не кровоточила ничуть, лишь порванная рубаха след ее обозначила), и понял: ежели теперь к мечу потянется - смерть ему. Медленно опустился он на колени и голову склонил.
- Вот и ладно,- одобрил Кощей Бессмертный.- А то уж наскучили мне игры эти. Ступай своей дорогой, царский сын, да забудь про Марью Моревну. Лучше о своей душе помолись. Вперед предупреждать не стану.- Развернулся он, дал шпоры коню и был таков.
Лишь когда топот конский растворился в ночной тиши, упал царевич ничком на землю. Случись о ту пору в лесу прохожий-проезжий, подумал бы: спит добрый молодец в лохмотьях царских иль плачет с горя. А Иван не спал и не плакал, лишь обнимал руками мать-сыру землю, будто друга своего сердечного. И задержись подольше тот прохожий-проезжий, увидал бы, как встает молодец, глядит на острие меча, и такая улыбка кривит уста его, какой добрым молодцам улыбаться не пристало. Завидя ее, осенил бы себя путник крестным знамением да поспешил прочь, радуясь, что не ему та улыбка назначена.
Налетели с севера ветры буйные, нагнали на Русь-матушку холоду сибирского. Иван-царевич окоченел в изодранном кафтане, но с места не сошел. Опять хоронился он в густом лесу, на подступах к темному царству Кощееву, где томится прекрасная Марья Моревна. Хоронился, следил, выжидал своего часу.
Все как в прошлый раз, только над головой уж не месяц, а полная луна светит. Ничто не шелохнется, окромя травы, ветром причесанной, никто не дохнет, окромя самого Ивана.
Вроде не углядел он, чтоб Кощей выезжал из крепости, но и духу его там не чуялось. Куда ж он подевался?..
Царевич покрепче стиснул рукоять шашки, той самой, что взял он с собой в дорогу, однако иной. А тяжелый кладенец, что сослужил ему плохую службу, вроде и передавался от отца к сыну в хорловской династии, но опять-таки другим стал. Теперь от них веет смертию, чего прежде не бывало. Запах тот щекочет ноздри Ивану и душу бередит. Смешалися в нем цветы, да травы, да снадобья всякие, а к ним еще добавился дух гнилостный.
Все свое серебро извел Иван, чтоб добыть ядовитое зелье, умастившее лезвия обоих мечей. Но и за все золото мира не купишь чести, коей пришлось ему поступиться. Прежде ни за какие сокровища не взял бы в руки отравленного меча... Но сделанного не воротишь.
Часы летят, ровно ветер по широкой степи, а ведь ни у Ивана, ни у Марьи Моревны часу лишнего в запасе нет. Поспешал он и все твердил в уме слова Кощея Бессмертного:
"Забудь про Марью Моревну. Лучше о душе своей помолись". Но каким ни назови Ивана-царевича - беззаботным, безрассудным, беспамятным, безмозглым,трусом он отродясь не бывал. Будь у него час до того, как луна взойдет во тьме ночной, вестимо, и поехал бы в другую сторону разыскивать своих зятьев, сыновей Чародеевых, звать их на подмогу. Но времени у него нету. А есть лишь свои доморощенные чары да в придачу храбрость, любовью подхлестнутая. Оттого и последовал совету чернокнижника - помолился и осенил себя трижды крестным знамением в надежде, что не подведет оно, как никогда не подводило богатырей русских, убережет его от кровавой бездны. Для верности разыскал он попа в Богом забытой деревушке и, перепугав насмерть, вымолил у него исповедь и святое причастие. Тот, поди, и не понял толком, какие грехи отпустил.
Затем отправился он к сельскому кузнецу и заказал ему ворот железный. Старуха, Кузнецова мать, подавая Ивану сей ворот на вытянутых руках, тихо молвила:
- Да оборонит он тебя во имя твоей матушки. Дай Бог, моему сыночку никогда такой не понадобится.
Разуму вопреки Иван понадеялся, что этого благословенья с него довольно. День медленно клонился к вечеру, а как смерклось, Иван-царевич сказал себе, что мешкать боле нечего. Ежели Кощей поблизости, тем лучше, а коль далече отъехал, чему быть, того все одно не миновать. С Божьей помощью успеет Марья Моревна добраться до своих волшебных книг, тогда кровавой схватки вовсе избежать удастся. Отвязал он Буркин повод от дерева и поехал выручать жену свою.
В крепости было пусто, лишь эхо необмотанных копыт разносилось от стены к стене. Иван сообразил, что, ежели в первый раз Кощей его не проморгал, так и незачем трудиться, топот приглушать. Новые подковы грохотали громом, когда въезжал он под крепостную ограду. И, не прячась более под сенью ее, он спрыгнул с седла, взял в одну руку палицу, в другую меч отравленный и пошел Марью Моревну искать.
Отыскал в башне высокой, где, согласно сказкам, и должны содержаться пленные царевны. Сидя у окошка, ждала она, когда покажется мил друг, чтоб спасти ее, и молилась в душе, что не сделает он более подобной глупости, потому как на сей раз Кощей Бессмертный непременно выполнит угрозу свою.
Когда Иван ступил через порог, она поднялась, точно во сне, приникла к нему, дрожа от страха, и тут же учуяла смертный дух, хоть меч и шашка оставались в ножнах.
- Свет Иванушка,- прошептала она,- это что ж ты затеял, дурачок мой милый?
- Заклятое зелье у ведьмы купил,- признался он с неохотою.- Спросил самое сильное средство против житейской злобы, она мне и дала... Убьет оно Кощея поделом ему, повергнет в беспамятство - тоже неплохо: авось успеем добраться до твоих чародейских книг.
- Да ведь он сразу прознает, как только мы покинем эти стены,- возразила Марья Моревна.
- Вот и славно: пущай нагонит, найдет боле, чем ожидал.- Иван тронул рукоять шашки, и новая волна ядовитого духа разлилась по горнице.
- Да хватит ли твоего яду на этакого злодея?
- Там видно будет, голубушка. Пока я одно знаю: ежели мы тут промешкаем, то биться мне с ним на его земле. А отъедем подале, тогда уж я буду место выбирать - все надежнее.
- Надеешься?
Иван взял жену за белы руки.
- Молюсь. Что мне еще остается?
Поспешили они вниз по винтовой лестнице, стараясь потише ступать. Хоть и не видать в крепости ни души, сие не значит, что за ними догляду нет. На подворье дожидал их верный Бурка.
Марья Моревна погладила чалого по морде, а он в ладонь ей дыхнул.
- Кощеев конь никогда не ласкается, хоть и говорит человечьим голосом,заметила она.
- Неужто говорит?! - поразился Иван.
- Говорит,- откликнулась она и, помолчав, прибавила: - И говорит, и чует, ежели замышляется что супротив его хозяина.
- Как в ворота въедешь, так сразу и чует?
- Нет, как выедешь да увезешь с собой то, что он своим почитает.
- Вот оно что...- Иван подсадил в седло Марью Моревну.- Ну и Бог с ним, пущай чует.
Он пришпорил коня и галопом умчался из ненавистной крепости.
Тут черный Кощеев конь и пошел спотыкаться.
Плеть завизжала в воздухе, ровно комар, и вытянул ею Кощей своего одра промеж спины.
- Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься? Тот, бедный, и хрипел, и пятился, грозя сбросить седока, и головою тряс, ровно под дождем, и летели с него капли, только не дождевые, а кровавые.
Наконец притомился Кощей, опустил плетку.
- Коли предварить меня об чем хочешь, на то язык у тебя есть, отчего ж сам себя под плеть подставляешь?
- Так уж моему племени на роду написано,- отвечал конь,- спотыкаться, коли пропажу чуешь. Не моя в том вина, Кощей Смерти Тощей, что всякий раз, как я споткнуся, ты брякнуться можешь.
Подумал Кощей, подумал: дело ведь говорит скотина, а все ж огрел его плеткой еще разок, чтобы наперед не забывался. Утер хорошенько кровь с перевитых ремней да и говорит:
- Выходит, Иван-царевич еще глупей оказался, чем я думал?
- Выходит, ежели ты под этим разумеешь, что нагрянул он в твои палаты. Чую русский дух там, где русского духу быть не должно. Опять выкрал Иван-царевич Марью Моревну и увез.
- А можно ль их догнать?
Тряхнул добрый конь головой и покосился красным глазом на хозяина.
- Можно ячменю насеять, подождать, пока вырастет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяну напиться, до отвалу выспаться, да тогда в догонь ехать - и то поспеем.
Засмеялся Кощей, стеганул коня по крупу: нечего подневольному забываться да над хозяином насмехаться.
- И на что глупой такой животине речь дадена?
А после спрятал плетку и заместо нее саблю вытащил.
Иван-царевич уж знал, что за гром с ясного неба грянул. Натянул он поводья, застопорил Бурку да и спрыгнул с высокого седла. А на лету успел выхватить из ножен и кривую шашку, и меч богатырский. Вдругорядь Кощею не застичь его врасплох.
Марья Моревна отстегнула от седла тяжелую палицу и тоже изготовилась биться, а другою рукой коня оглаживала, чтоб не шарахался.
Долго после грома тишина стояла, лишь ветер завывал в степи, рвал с них одежу да швырял в глаза пучки жухлой травы. Иван-царевич навесил на руку щит свой круглый и в который раз пожалел, что не поддался уговорам Людмилы-царицы, матушки своей любезной, да не взял с собой в странствия кованую кольчугу. Правда, теперь на нем ворот железный, но в кольчуге, ясно дело, было б ему способнее.
Наконец Кощей Бессмертный выехал к ним из вечернего сумрака.
Кривая сабля в руке его - не меч булатный, не казачья шашка, а тесак мясницкий, разве что величиной поболе. Но поигрывал он тяжелым этим тесаком, ровно своею плеткою. Первый удар отразил Иван, скрестив пред собой меч и шашку, однако ж не устоял - упал на колена, и руки мелкой дрожью затряслися.
Кощей рывком осадил коня, и, едва тот, всхрапнув да зарывшись копытами в сыру землю, остановился, глянул чернокнижник на добра молодца. Но глядел не как честный воин глядит на соперника, а как садовник на мошку надоедную.
- Слазь, Кощей,- заговорил Иван-царевич,- сойди на землю, давай силою померимся.
- Да какая твоя сила! - засмеялся колдун.- Вон руки-то ходуном ходят.
Вспыхнул Иван от этакой насмешки, ведь не со страху руки дрожали, а от натуги.
- Живого дрожь пробирает,- ответствовал он,- зато мертвый смирно лежит. Слезай, Бессмертный, быть тебе упокойником.
Кощей проворно соскочил с коня.
- Что правда, то правда, мертвые смирно лежат. Но и живой не дрогнет, коли смерти не убоится. Иди ко мне, храбрец, я твою дрожь навеки уйму.
- Нашему бы теляти да волка поймати,- усмехнулся царевич.- Опосля бахвалиться будешь.
Скакнул Иван вперед, ровно серый волк из чащи, да ни у одного серого волка отродясь клыков таких не бывало. И угодил Кощей Бессмертный аккурат промеж двух мечей, и врубились они в тело его, и принял он в себя довольно яду, чтоб отравить всю орду татарскую. Завертелся, задергался да и затих.
- Ан вышло! - тихо, как бы про себя, вымолвил Иван.
То ли яд поразил Кощея, то ль заклятье - никому не ведомо да и знать не надобно.
Смерил царевич взглядом костлявое тело, на земле распростертое, и только головой покачал. Никогда прежде ни рубить, ни казнить ему не доводилося и, даст Бог, не доведется более. Отнять жизнь легче легкого, поди вороти ее потом! А потому стал он на колена и осенил крестным знаменьем сперва себя, затем Кощея Бессмертного, завещая Богу душу его в надежде, что примет он ее, как принял, говорят, даже черную душу Иуды
"Да убоится всяк пламени адова,- внушал ему владыка Левон Попович,- но коли милость Господня так велика, что и предела не имеет, стало быть, в аду шаром покати".
Покосился Иван на Марью Моревну да на черного Кощеева одра, так исхлестанного плетью да исколотого шпорами, что чудом в остов не превратился.
- Ах ты, бедняга! - пожалел его царевич и погладил по взмыленной морде.
Мог тот говорить человечьим голосом иль нет, порой и человеку, и зверю никаких слов не надобно, одного вздоха довольно. Взял Иван его под уздцы, а конь как взвейся на дыбы, лишь передние копыта в воздухе замелькали. Увернулся Иван от копыт, но не испугался - понял, что вороной только грозится, а топтать не станет.
Лицо Марьи Моревны было бледно, а голос тверд:
- Он с хозяином остаться хочет. Предоставь его судьбе аль волкам лесным.
Иван расслышал в голосе жены ту же беспощадность, что подвигла ее взмахом руки положить пять тысяч татар. Теперь в голосе этом не одна беспощадность была, а и мстительность. И впрямь, могла ль она жалеть коня, дважды в неволю ее увозившего?
- Воля твоя,- пожал плечами царевич.
- Мечи не забудь.
Иван поглядел на свое оружье, пригвоздившее к земле труп Кощея, и качнул головой.
- Пущай тут остаются.
- Воля твоя,- повторила Марья Моревна его слова и привязала палицу к седлу Бурки.- Садись, мешкать недосуг.
Издали донесся заунывный вой, и оба коня уши навострили.
Нет, он не дошел еще до того, чтоб самому с собой разговаривать, просто человечья речь должна была успокоить Бурку. Впрочем, хозяин его не меньше нуждался в успокоении. Больно уж легко дался ему сей подвиг, ежели, конечно, он состоится...
Опасливо прокрался он по гладким, словно врытые в землю черепа, камням и соскользнул с седла. Кабы не цокот копыт, стояла б на подворье тишь, как в моги...
- Нет, нет, Боже избави!..- задушил свою мысль Иван-царевич.
Недаром говорил ему Ворон: "Не буди лихо, пока оно тихо". Кто знает, не разбудил ли он уже это лихо?.. Сколь раз ему пришлось каяться в своей глупости, не худо бы впредь и поостеречься.
Но благие намеренья развеялись как дым, едва увидал он на пороге Марью Моревну с фонарем - выглянула, сердешная, проверить, что там за шум. Тут уж всю Иванову мудрость как рукой сняло. Рванулся он через двор, дабы заключить жену в объятья, назвать всеми на свете ласковыми именами, и услышал нежный ее голосок:
- Ох, Ваня, что ж ты слово-то свое нарушил? Отпрянул царевич от укора горького, ровно по щеке она его хлестнула, а нежности в голоске ее и вовсе не было, аккурат он годился одергивать ратников, что плохо держат строй. Развел Иван руками, открыл было рот, да не шли с языка оправданья. Коль не лгать, оправдываться ему нечем, а солгать ей в такой миг - лучше язык себе вырвать.
- Виноват, Марья Моревна, прости,-тихо проронил он.- Повинную голову меч не сечет. Но простишь аль нет, в этом поганом месте нипочем тебя не оставлю.
Марья Моревна поглядела на мужа, не зная, смеяться ей иль плакать. Но не заплакала и не засмеялась, лишь молча подала ему руку, и подсадил он ее в седло коня, а сам позади вспрыгнул. Долго они ехали, ни слова не проронив, а когда Марья Моревна вновь заговорила, в голосе ее проснулась былая нежность:
- Хоть ты Иван-дурак, но не сменяю я тебя на Мудрейшего из Царевичей всея Руси.
Глава седьмая. О ТОМ, КАК ИВАН-ЦАРЕВИЧ СПАС МАРЬЮ МОРЕВНУ ОТ КОЩЕЯ БЕССМЕРТНОГО И КАК ТОТ ВЫРАЗИЛ СВОЕ НЕУДОВОЛЬСТВИЕ.
Полонив Марью Моревну, пустился Кощей Бессмертный по белу свету творить свои премерзкие дела. Где ни проезживал - всюду кровь лил да страх наводил. Но едва Иван-царевич с женою покинули мрачные пределы Кощеева царства, как начал конь спотыкаться под чернокнижником.
Споткнулся раз, споткнулся другой, а на третий сбросил хозяина с седла. Встал злодей, отряхнулся и давай нахлестывать кнутом вороного.
- Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься?! Аль позабыл, как надобно Кощея Бессмертного по свету возить?
Гневно всхрапнул конь от побоев да ругани, вовсе не заслуженной, выпустил пар из ноздрей, ударил в землю железными подковами потяжелей да поострей, чем палица иного богатыря, и молвил человечьим голосом:
- Я-то не позабыл. А ты никак позабыл, Кощеюшка, чего тебе стоило раздобыть этакого коня.
- Кощей Бессмертный отпустил поводья, заткнул за пояс окровавленную плеть.
- Отчего же, помню, как три дни пас бесовский ваш табун, как устерег его да выбрал себе самого резвого.
Вороной свесил голову, притушил огненный блеск в глазах.
- Вот и я помню, как гулял когда-то на воле и как в неволю попал.
- Куда денешься, коль мы с тобой об заклад побились да ты проиграл.Взялся Кощей за луку, вставил ногу в стремя и, невзирая на седины, по-молодецки легко вскочил на коня.- Чего ж тебя ноги не держат? Али чуешь какую невзгоду?
- Чую русский дух там, где русского духу слыхом не слыхано, видом не видано. Иван-царевич выкрал Марью Моревну и теперь поспешает к окраинам твоих владений.
- Ах, так-перетак! - взъярился Кощей, выдернул из-за пояса плетку и рассек воздух с таким треском, будто дерево заломал. Затем похлопал по холке вороного.- Дурак-то наш героем себя мнит! Что скажешь, верный мой конь? Нагоним беглецов аль нет?
- Нагоним,- молвил конь, поеживаясь от хозяйской ласки.- Можно льну посеять, подождать, пока вырастет, сжать-смолотить да счесать-спрясть и полотна наткать, платье сшить, до дыр износить да тогда в догонь ехать - и то поспеем.
- Ну, гляди, ежели не нагоним! - пригрозил Кощей Бессмертный и всадил шпоры коню под бока.
Иван-царевич с Марьей Моревною поспешали так споро, как только могли, чтоб шуму не наделать, и так бесшумно, как только могли на полном скаку. Большей частью молчали - все прислушивались, нет ли за ними погони. Лишь удостоверясь, что все спокойно, умерил Иван галоп своего скакуна и спрыгнул наземь отряхнуть комья грязи с ног его.
Поехали они дальше, уже не так быстро - к чему понапрасну животину гнать, притомился, поди, конь с двумя-то седоками на спине. По-доброму надо было б спешиться, дать ему роздых, да, не ровен час, доброта им боком выйдет. До Кощеевой крепости рукой подать, а конь, хоть и усталый, все скорей бежит, чем двое пеших. Не верилось Ивану, что Кощей спустит ему такую выходку.
Лишь когда выехали они на опушку леса, решил он, что настала пора словом перемолвиться. Знал, что нелегок тот разговор будет, но делать нечего: вопросов накопилось множество, да и по голосу ее стосковался, пусть уж корит, только б услыхать его вновь. Но Марья Моревна, против ожиданий, не его теперь корила, а себя.
- Надобно было тебя предварить о силе его и о слабости. Хотя, видит Бог, первая поболе второй будет. Ты мне вот что скажи, Иванушка, не наказывал ли тебе кто стеречься Кощея Бессмертного.
Усмехнулся Иван, а Марья Моревна все без слов поняла и легонько сжала руку его.
- Что ж я, неразумная, не растолковала тебе, как батюшка его изловил да в темницу заточил.
- Отчего ж только заточил, а не...- Иван запнулся, снова вспомнив Мишину присказку.- Отчего не расправился с ним, как ты с Мангую Темиром?
Уж на что отец его, царь Александр, мягкосерд, а и то не оставил бы Кощея в живых. Из любого заточенья вырваться можно, как ни крепки оковы да запоры. Все это напрямик выложил ей Иван и вознагражден был за прямоту серебристым смехом под стать лунному свету, серебрившему коня и обоих всадников.
- Отчего не расправился? - переспросила она.- Али ты, ясноглазый мой, не понял прозвища Кощеева? Его ведь не шутки ради Бессмертным нарекли, сей титул он по такому же праву носит, что и ты - званье царевича. Смекаешь, отчего нет у него в крепости ни кованых врат, ни засовов, ни стражи? Ведь я по тем палатам вольно гуляла, да и ты беспрепятственно туда взошел. Отчего это все?.. Оттого, милый мой, что у Кощея в запасе вечность, чтоб выследить вора и воротить беглянку. Правда, самой бы мне оттуда не выбраться: он меня околдовал. Да еще забавлялся. "Проверим,- говорит,- достанет ли мужу твоему смелости да безрассудства, чтоб и далее тебя любить".
- Так он все знает? - обронил Иван.
- Теперь уж наверняка. Эта погоня ему вроде игры, в коей сам он устанавливает и сам нарушает правила. Потому как знает: нет у меня батюшкиной силы и без книг его волшебных не засадить мне его обратно в темницу. А книги так далеки, что непременно успеет он настичь нас прежде, чем я до них доберусь. Все это знает злодей да с нами тешится!
- Так убей его! - выкрикнул Иван.
- Ты слышишь, Ваня, да не слушаешь! - досадливо отмахнулась Марья Моревна.- Бессмертен он, бессмертен, пойми! Ведь чернокнижник - не человек. Оттого не убить его ни человеку, ни оружью, человеком сработанному.- Она содрогнулась всем телом и добавила отрывисто: - Никому на свете это не под силу. Богом клянусь, я пыталась!
Наконец до Ивана дошло. Не будь Кощей сильней всех на свете, разве осмелился б похитить прекрасную богатырку на виду у всего ее войска? Такого Прекраснейшая из Царевен всея Руси никому бы не спустила. Бессмертен иль нет уж она бы превратила его бессмертие в муку вечную.
- Он предлагал батюшке замириться, но ценой того мира должна была стать моя рука. А отец ответил, что за все блага земные не пожертвует счастием родимой дочери, не отдаст на поруганье мешку с костями, коему только и надобно, что два аршина земли да резной камень сверху, девицу во сто крат его моложе.
Иван присвистнул сквозь зубы. Коли отец без опаски плевал в лицо бессмертному чернокнижнику, немудрено, что дочь громит полчища татарские.
- А дальше?
- Кощей двинул на нас войско. Впервые поняла я, что в ратном искусстве батюшка не уступит римским полководцам. Одним словом, рать поганая была разбита, а сам Кощей в цепи закован. Но сколькими жизнями за то заплачено - и не счесть... Убить чернокнижника отец не мог, потому запер в темнице и все остатние годы, Богом отпущенные, положил на то, чтоб разузнать, в чем его погибель. Да не успел - преставился от лихорадки. А мне наказывал перед смертью никогда не отпирать дверь темницы...
Иван спешился, ссадил с коня Марью Моревну и до тех пор целовал очи ее и волосы, покуда не осушил горючих слез.
- Я держала его взаперти, ровно крысу в норе,- всхлипывала она.- Авось, думаю, подохнет. Что и говорить, не много чести. Узников положено хоть иногда выпускать на свет Божий...
- Ну, выпустила, и что бы вышло? - спросил Иван и сам же ответил: - А то, что и вышло, только не по твоей, а по моей глупости.
- Зато руки мои чисты были бы!
Иван-царевич с благоговеньем поднес к губам эти руки.
- Для меня чище твоих рук на свете нет. Будет, любушка, не трать слез на злодея, который их не заслуживает. Ты, что смогла, сделала, а чужую вину исправлять - не твоя печаль.
- Ну-ну, вини себя, нам обоим легче станет! - Марья Моревна обратила к мужу заплаканное лицо и смахнула рукавом слезы.- Дурачина! Да на тебе и вовсе вины никакой нет.
- Как это нет? А кто ж отпер дверь, кто дал ему напиться?!
- Дурачина! - повторила она и ласково потрепала его по щеке.-Да ведь ты один во всем царстве не знал про зло, запертое в темнице. Один ни сном ни духом не ведал, что старика морят заживо... Кстати, когда отпер ты дверь, не слыхал ли звона в ушах, будто пчелиный рой в них влетел?
Иван кивнул, чувствуя дрожь беспричинную.
- Ну так вот. С той минуты, Ваня, ты лишь волю его исполнял. Кощей сам себя освободил, а ты был игрушкой в руках его.
Как услыхал Иван эти слова, вся кровь ему в лицо бросилась. Он, царев сын, игрушка в чужих руках, и за то Кощей Бессмертный еще благодарить его должен?! Не будь рядом Марьи Моревны - она хоть и сама войском командует, а все ж таки жена его и благородных кровей,- извергнул бы он поток брани, коей немало наслышался от гвардии капитана Акимова. Но заместо брани лишь кулаки стиснул да зубами заскрежетал.
- Ох, попадись он мне, уж я ему все скажу, что об нем думаю!
Взревел тут ураганный ветер и топот копыт с собою принес. Протянулась рука холодная, костлявая да и выхватила Марью Моревну из мужниных объятий, а вслед за тем тонкий голос проскрипел:
- Что ж, Иван-царевич, говори, а мы послушаем.
В неверном свете месяца явилось ему жуткое виденье: сидит Кощей Бессмертный на черном коне, положил Марью Моревну поперек седла и смеется. Конские бока рубцами кровавыми исполосованы - это Кощей в бешеной скачке плетью да шпорами турецкими его охаживал. Черная морда вся в клочьях белой пены, а глаза багровым пламенем горят, будто наковальня кузнеца.
- Дважды предупреждал я тебя, Иван-царевич,- втолковывал ему Кощей Бессмертный, накручивая на палец окровавленную плеть.-Думал, третьего не понадобится. Ну, попомни, это уж последний! - И со всего размаху огрел его плеткою.
Иван-царевич вылетел из седла и грохнулся оземь. Студеная кровь черного коня хлестнула его по лицу и согрелася, с его кровью смешавшись. И хоть света не взвидел он от огненной боли да раскаленной добела ярости, все ж с трудом поднялся на ноги и вытащил из ножен меч.
- А это зачем? - удивился Кощей и локтями, как на стол, на спину Марьи Моревны оперся.
- Это для костлявой твоей шеи, чернокнижник! - проговорил Иван тихо (в крике всего гнева не выплеснешь).- Слезай, биться будем.
Кощей Бессмертный пригладил бороду, ощерился, и клыки его в лунном свете могильными камнями блеснули.
- Мне ли биться с тобой, Иван-царевич? Это вы, люди, смертны, а я не человек. Потому на меч твой и на угрозы мне - тьфу да растереть!
Одним прыжком прорвался Иван сквозь кровавую пелену, застившую очи. Меч свистнул в воздухе, и ударил царевич с такою силою, что пальцы от натуги занемели, слезы из глаз брызнули, а по хрусту костей догадался он, что в цель попал.
В цель-то попал, да цели не достиг. Приподнял Кощей Марью Моревну за волосы - пусть, мол, полюбуется на дела мужа. Иванов меч пришелся аккурат в то место, где шея с плечом сходится, и рассек туловище до пояса. Рукоять серебряная медалью на груди красовалась. Ухватился за нее Кощей костлявыми пальцами да и вытащил меч из тела, ровно из ножен. А смех его ни на миг не смолкал.
- Ну что, Иван-царевич, убедился наконец али еще попробуешь? - Кощей бросил ему под ноги не запятнанный кровью меч.
Глянул Иван сперва на сверкающее лезвие, потом на рану, им нанесенную (она и не кровоточила ничуть, лишь порванная рубаха след ее обозначила), и понял: ежели теперь к мечу потянется - смерть ему. Медленно опустился он на колени и голову склонил.
- Вот и ладно,- одобрил Кощей Бессмертный.- А то уж наскучили мне игры эти. Ступай своей дорогой, царский сын, да забудь про Марью Моревну. Лучше о своей душе помолись. Вперед предупреждать не стану.- Развернулся он, дал шпоры коню и был таков.
Лишь когда топот конский растворился в ночной тиши, упал царевич ничком на землю. Случись о ту пору в лесу прохожий-проезжий, подумал бы: спит добрый молодец в лохмотьях царских иль плачет с горя. А Иван не спал и не плакал, лишь обнимал руками мать-сыру землю, будто друга своего сердечного. И задержись подольше тот прохожий-проезжий, увидал бы, как встает молодец, глядит на острие меча, и такая улыбка кривит уста его, какой добрым молодцам улыбаться не пристало. Завидя ее, осенил бы себя путник крестным знамением да поспешил прочь, радуясь, что не ему та улыбка назначена.
Налетели с севера ветры буйные, нагнали на Русь-матушку холоду сибирского. Иван-царевич окоченел в изодранном кафтане, но с места не сошел. Опять хоронился он в густом лесу, на подступах к темному царству Кощееву, где томится прекрасная Марья Моревна. Хоронился, следил, выжидал своего часу.
Все как в прошлый раз, только над головой уж не месяц, а полная луна светит. Ничто не шелохнется, окромя травы, ветром причесанной, никто не дохнет, окромя самого Ивана.
Вроде не углядел он, чтоб Кощей выезжал из крепости, но и духу его там не чуялось. Куда ж он подевался?..
Царевич покрепче стиснул рукоять шашки, той самой, что взял он с собой в дорогу, однако иной. А тяжелый кладенец, что сослужил ему плохую службу, вроде и передавался от отца к сыну в хорловской династии, но опять-таки другим стал. Теперь от них веет смертию, чего прежде не бывало. Запах тот щекочет ноздри Ивану и душу бередит. Смешалися в нем цветы, да травы, да снадобья всякие, а к ним еще добавился дух гнилостный.
Все свое серебро извел Иван, чтоб добыть ядовитое зелье, умастившее лезвия обоих мечей. Но и за все золото мира не купишь чести, коей пришлось ему поступиться. Прежде ни за какие сокровища не взял бы в руки отравленного меча... Но сделанного не воротишь.
Часы летят, ровно ветер по широкой степи, а ведь ни у Ивана, ни у Марьи Моревны часу лишнего в запасе нет. Поспешал он и все твердил в уме слова Кощея Бессмертного:
"Забудь про Марью Моревну. Лучше о душе своей помолись". Но каким ни назови Ивана-царевича - беззаботным, безрассудным, беспамятным, безмозглым,трусом он отродясь не бывал. Будь у него час до того, как луна взойдет во тьме ночной, вестимо, и поехал бы в другую сторону разыскивать своих зятьев, сыновей Чародеевых, звать их на подмогу. Но времени у него нету. А есть лишь свои доморощенные чары да в придачу храбрость, любовью подхлестнутая. Оттого и последовал совету чернокнижника - помолился и осенил себя трижды крестным знамением в надежде, что не подведет оно, как никогда не подводило богатырей русских, убережет его от кровавой бездны. Для верности разыскал он попа в Богом забытой деревушке и, перепугав насмерть, вымолил у него исповедь и святое причастие. Тот, поди, и не понял толком, какие грехи отпустил.
Затем отправился он к сельскому кузнецу и заказал ему ворот железный. Старуха, Кузнецова мать, подавая Ивану сей ворот на вытянутых руках, тихо молвила:
- Да оборонит он тебя во имя твоей матушки. Дай Бог, моему сыночку никогда такой не понадобится.
Разуму вопреки Иван понадеялся, что этого благословенья с него довольно. День медленно клонился к вечеру, а как смерклось, Иван-царевич сказал себе, что мешкать боле нечего. Ежели Кощей поблизости, тем лучше, а коль далече отъехал, чему быть, того все одно не миновать. С Божьей помощью успеет Марья Моревна добраться до своих волшебных книг, тогда кровавой схватки вовсе избежать удастся. Отвязал он Буркин повод от дерева и поехал выручать жену свою.
В крепости было пусто, лишь эхо необмотанных копыт разносилось от стены к стене. Иван сообразил, что, ежели в первый раз Кощей его не проморгал, так и незачем трудиться, топот приглушать. Новые подковы грохотали громом, когда въезжал он под крепостную ограду. И, не прячась более под сенью ее, он спрыгнул с седла, взял в одну руку палицу, в другую меч отравленный и пошел Марью Моревну искать.
Отыскал в башне высокой, где, согласно сказкам, и должны содержаться пленные царевны. Сидя у окошка, ждала она, когда покажется мил друг, чтоб спасти ее, и молилась в душе, что не сделает он более подобной глупости, потому как на сей раз Кощей Бессмертный непременно выполнит угрозу свою.
Когда Иван ступил через порог, она поднялась, точно во сне, приникла к нему, дрожа от страха, и тут же учуяла смертный дух, хоть меч и шашка оставались в ножнах.
- Свет Иванушка,- прошептала она,- это что ж ты затеял, дурачок мой милый?
- Заклятое зелье у ведьмы купил,- признался он с неохотою.- Спросил самое сильное средство против житейской злобы, она мне и дала... Убьет оно Кощея поделом ему, повергнет в беспамятство - тоже неплохо: авось успеем добраться до твоих чародейских книг.
- Да ведь он сразу прознает, как только мы покинем эти стены,- возразила Марья Моревна.
- Вот и славно: пущай нагонит, найдет боле, чем ожидал.- Иван тронул рукоять шашки, и новая волна ядовитого духа разлилась по горнице.
- Да хватит ли твоего яду на этакого злодея?
- Там видно будет, голубушка. Пока я одно знаю: ежели мы тут промешкаем, то биться мне с ним на его земле. А отъедем подале, тогда уж я буду место выбирать - все надежнее.
- Надеешься?
Иван взял жену за белы руки.
- Молюсь. Что мне еще остается?
Поспешили они вниз по винтовой лестнице, стараясь потише ступать. Хоть и не видать в крепости ни души, сие не значит, что за ними догляду нет. На подворье дожидал их верный Бурка.
Марья Моревна погладила чалого по морде, а он в ладонь ей дыхнул.
- Кощеев конь никогда не ласкается, хоть и говорит человечьим голосом,заметила она.
- Неужто говорит?! - поразился Иван.
- Говорит,- откликнулась она и, помолчав, прибавила: - И говорит, и чует, ежели замышляется что супротив его хозяина.
- Как в ворота въедешь, так сразу и чует?
- Нет, как выедешь да увезешь с собой то, что он своим почитает.
- Вот оно что...- Иван подсадил в седло Марью Моревну.- Ну и Бог с ним, пущай чует.
Он пришпорил коня и галопом умчался из ненавистной крепости.
Тут черный Кощеев конь и пошел спотыкаться.
Плеть завизжала в воздухе, ровно комар, и вытянул ею Кощей своего одра промеж спины.
- Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься? Тот, бедный, и хрипел, и пятился, грозя сбросить седока, и головою тряс, ровно под дождем, и летели с него капли, только не дождевые, а кровавые.
Наконец притомился Кощей, опустил плетку.
- Коли предварить меня об чем хочешь, на то язык у тебя есть, отчего ж сам себя под плеть подставляешь?
- Так уж моему племени на роду написано,- отвечал конь,- спотыкаться, коли пропажу чуешь. Не моя в том вина, Кощей Смерти Тощей, что всякий раз, как я споткнуся, ты брякнуться можешь.
Подумал Кощей, подумал: дело ведь говорит скотина, а все ж огрел его плеткой еще разок, чтобы наперед не забывался. Утер хорошенько кровь с перевитых ремней да и говорит:
- Выходит, Иван-царевич еще глупей оказался, чем я думал?
- Выходит, ежели ты под этим разумеешь, что нагрянул он в твои палаты. Чую русский дух там, где русского духу быть не должно. Опять выкрал Иван-царевич Марью Моревну и увез.
- А можно ль их догнать?
Тряхнул добрый конь головой и покосился красным глазом на хозяина.
- Можно ячменю насеять, подождать, пока вырастет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяну напиться, до отвалу выспаться, да тогда в догонь ехать - и то поспеем.
Засмеялся Кощей, стеганул коня по крупу: нечего подневольному забываться да над хозяином насмехаться.
- И на что глупой такой животине речь дадена?
А после спрятал плетку и заместо нее саблю вытащил.
Иван-царевич уж знал, что за гром с ясного неба грянул. Натянул он поводья, застопорил Бурку да и спрыгнул с высокого седла. А на лету успел выхватить из ножен и кривую шашку, и меч богатырский. Вдругорядь Кощею не застичь его врасплох.
Марья Моревна отстегнула от седла тяжелую палицу и тоже изготовилась биться, а другою рукой коня оглаживала, чтоб не шарахался.
Долго после грома тишина стояла, лишь ветер завывал в степи, рвал с них одежу да швырял в глаза пучки жухлой травы. Иван-царевич навесил на руку щит свой круглый и в который раз пожалел, что не поддался уговорам Людмилы-царицы, матушки своей любезной, да не взял с собой в странствия кованую кольчугу. Правда, теперь на нем ворот железный, но в кольчуге, ясно дело, было б ему способнее.
Наконец Кощей Бессмертный выехал к ним из вечернего сумрака.
Кривая сабля в руке его - не меч булатный, не казачья шашка, а тесак мясницкий, разве что величиной поболе. Но поигрывал он тяжелым этим тесаком, ровно своею плеткою. Первый удар отразил Иван, скрестив пред собой меч и шашку, однако ж не устоял - упал на колена, и руки мелкой дрожью затряслися.
Кощей рывком осадил коня, и, едва тот, всхрапнув да зарывшись копытами в сыру землю, остановился, глянул чернокнижник на добра молодца. Но глядел не как честный воин глядит на соперника, а как садовник на мошку надоедную.
- Слазь, Кощей,- заговорил Иван-царевич,- сойди на землю, давай силою померимся.
- Да какая твоя сила! - засмеялся колдун.- Вон руки-то ходуном ходят.
Вспыхнул Иван от этакой насмешки, ведь не со страху руки дрожали, а от натуги.
- Живого дрожь пробирает,- ответствовал он,- зато мертвый смирно лежит. Слезай, Бессмертный, быть тебе упокойником.
Кощей проворно соскочил с коня.
- Что правда, то правда, мертвые смирно лежат. Но и живой не дрогнет, коли смерти не убоится. Иди ко мне, храбрец, я твою дрожь навеки уйму.
- Нашему бы теляти да волка поймати,- усмехнулся царевич.- Опосля бахвалиться будешь.
Скакнул Иван вперед, ровно серый волк из чащи, да ни у одного серого волка отродясь клыков таких не бывало. И угодил Кощей Бессмертный аккурат промеж двух мечей, и врубились они в тело его, и принял он в себя довольно яду, чтоб отравить всю орду татарскую. Завертелся, задергался да и затих.
- Ан вышло! - тихо, как бы про себя, вымолвил Иван.
То ли яд поразил Кощея, то ль заклятье - никому не ведомо да и знать не надобно.
Смерил царевич взглядом костлявое тело, на земле распростертое, и только головой покачал. Никогда прежде ни рубить, ни казнить ему не доводилося и, даст Бог, не доведется более. Отнять жизнь легче легкого, поди вороти ее потом! А потому стал он на колена и осенил крестным знаменьем сперва себя, затем Кощея Бессмертного, завещая Богу душу его в надежде, что примет он ее, как принял, говорят, даже черную душу Иуды
"Да убоится всяк пламени адова,- внушал ему владыка Левон Попович,- но коли милость Господня так велика, что и предела не имеет, стало быть, в аду шаром покати".
Покосился Иван на Марью Моревну да на черного Кощеева одра, так исхлестанного плетью да исколотого шпорами, что чудом в остов не превратился.
- Ах ты, бедняга! - пожалел его царевич и погладил по взмыленной морде.
Мог тот говорить человечьим голосом иль нет, порой и человеку, и зверю никаких слов не надобно, одного вздоха довольно. Взял Иван его под уздцы, а конь как взвейся на дыбы, лишь передние копыта в воздухе замелькали. Увернулся Иван от копыт, но не испугался - понял, что вороной только грозится, а топтать не станет.
Лицо Марьи Моревны было бледно, а голос тверд:
- Он с хозяином остаться хочет. Предоставь его судьбе аль волкам лесным.
Иван расслышал в голосе жены ту же беспощадность, что подвигла ее взмахом руки положить пять тысяч татар. Теперь в голосе этом не одна беспощадность была, а и мстительность. И впрямь, могла ль она жалеть коня, дважды в неволю ее увозившего?
- Воля твоя,- пожал плечами царевич.
- Мечи не забудь.
Иван поглядел на свое оружье, пригвоздившее к земле труп Кощея, и качнул головой.
- Пущай тут остаются.
- Воля твоя,- повторила Марья Моревна его слова и привязала палицу к седлу Бурки.- Садись, мешкать недосуг.
Издали донесся заунывный вой, и оба коня уши навострили.