У западной стены пещеры виднелись три больших коричневых кувшина характерной ханаанской формы. Я снял грязь с верхней части двух сосудов. У одного из них было четыре ручки, а другой покрыт чем-то вроде миски.
Пришло время возвращаться. Гиоре и Касему предстояла еще долгая дорога. Мы не засыпали раскоп. Мы надеялись, что никто не потрудится влезть в пещеру.
Я вернулся на это место через несколько недель. Было трудно без посторонней помощи убрать обломки породы из пещеры. Единственное, что было в моих силах, -- это перенести землю и камни с одного места в другое, очистить какой-нибудь участок и осмотреть то, что находилось там.
Большие кувшины стояли у стены пещеры на каменном уступе над полом. Это были сосуды из зернохранилища, и в них несомненно держали в свое время зерно, бобы или горох. В стороне от них на земле лежал тонкий базальтовый камень со слегка вогнутой поверхностью, а на нем цилиндрический пестик, тоже из базальта. Ими толкли хлебные зерна, готовя муку. В большой нише, выдолбленной в стене напротив, стояли два кувшина среднего размера и два маленьких. В больших, наверное, хранилось масло, которое отливалось в меньшие для повседневных нужд. Там было также пять мисок. Нижняя -- большая, а на ней -- четыре меньших. Они напоминали те миски, в которых мама подавала нам суп в нашем доме в Нахалале.
В другой нише, выдолбленной в скале, над кувшинами, стояли две масляные лампы и курильница. Возможно, курильница имела ритуальное назначение. Мне, однако, кажется, что на нее ставили лампы, когда их зажигали. На полу, в центре пещеры, были нагромождены в беспорядке черепки кухонных горшков, амфор и крупных мисок. Камни, падавшие через вытяжные трубы в пещеру, превратили в груду черепков сосуды, которые стояли внизу. Целым осталось лишь одно каменное изделие, большая, массивная тарелка с тремя выступами на нижней стороне, служащими ножками, держащими ее над землей.
Это все, что мне удалось обнаружить в тот день. Я рассчитывал вернуться в пещеру в ближайшем будущем и продолжить осмотр. Но этого не случилось. По возвращении домой в тот вечер я заметил, что ступни и икры моих ног были покрыты красными точками. Было нетрудно догадаться о причине этого: крошечные белые клещи ползали в складках моих брюк, и два из них присосались к коже. На следующее утро в больнице Тель-ха-Шомер доктор Гольдман спросил меня, слышал ли я когда-нибудь о пещерной лихорадке. Это не тяжелое заболевание, но от него очень трудно избавиться. Пещерные клещи переносят кровь некоторых больных животных, овец или коз, на человека и заражают его лихорадкой. Я спросил доктора, можно ли выработать иммунитет против этой болезни. 'Можно, -- ответил он, -- но лучшее средство -- это держаться подальше от пещер'. Как это принято в таких случаях, он прописал мне инъекции и пилюли. Я отправился домой, и со мной не случилось ничего дурного. От новой поездки в Адуллам меня удержало не предостережение доктора, а вид белых клещей, присосавшихся к моей ноге. Это было отвратительное зрелище.
Кто жил в этой пещере? Землепашцы? Пастухи? Воины? Единственное, что можно было сказать с уверенностью, что пещеру они покидали в большой спешке. Должно быть, они взяли с собой оружие и ценности, но домашняя утварь осталась на месте. Кухонные горшки, амфоры, в которые отливали масло из больших кувшинов, базальтовый камень, на котором мололи зерно, лампы. Обитатели пещеры не вернулись назад. Наступила зима. В пещеру нанесло земли и обломков камней. Мало-помалу ее и вовсе засыпало. Колючий кустарник покрыл ее, и только дикобразы с их особым чутьем знали, что под скальной породой лежит слой рыхлой земли. Лучше этого ничего не сыщешь, когда нужно вырыть нору и произвести в ней на свет новое поколение дикобразов.
Давид и его новое'войско впервые вступили в действие при Кеиле. Его известили, что филистимляне ворвались в Кеилу и 'расхищают гумна'. Они приехали в телегах и на ослах и начали грабить урожай, набивая свои мешки обмолоченным зерном и нагружая на свой скот снопы колосьев.
Кеила расположена на вершине холма в двух часах пешего перехода на юг от Адуллама. Вначале люди Давида не хотели вступать в бой. 'Вот, -- сказали они Давиду, -- мы живем в страхе здесь, в Иудее;
как же нам идти в Кеилу против ополчений филистимских?' Ими овладело уныние. Они присоединились к Давиду, потому что вынуждены были по той или иной причине бежать из дома или стана и нуждались в убежище. Они не знали друг друга, и им было неизвестно, кто был храбрецом, а кто трусом. Как же могли они вместе воевать, если они не были уверены друг в друге?
."Чтобы вселить в них уверенность, Давид сказал Эвьятару, сыну первосвященника Ахимелеха, который бежал от Саула и примкнул к нему, чтобы тот 'вопросил Господа'. Господь ответил тому: 'Встань, и иди в Кеилу, ибо я предам филистимлян в руки твои'. Давид и его люди пошли в Кеилу, воевали с филистимлянами, нанесли им великое поражение и угнали их скот. Жители Кеилы были спасены, и мораль в войске Давида поднялась. Беспорядочная толпа гонимых людей, которые спасали свою жизнь, превратилась в грозную военную силу.
Жители Кеилы отплатили неблагодарностью Давиду, который спас их. Они послали сказать Саулу, что Давид находится в их городе и что, если тот придет, они запрут городские ворота на запоры и выдадут Давида царю. Как и раньше в Гате, Давид понимал, что его дальнейшее пребывание в городе сопряжено с опасностью для жизни. Он счел за благо поскорее удалиться, уйти в Иудейскую пустыню и поискать надежное убежище в неприступных местах у Мертвого моря или в горах пустыни Зиф. К тому времени его отряд насчитывал уже 600 человек. Итак, собрав свои пожитки, они вышли из города и направились на восток, в пустыню.
Саул не переставал преследовать Давида и покушаться на его жизнь. Дважды за этот период они встречались и даже беседовали Друг с другом. Первая встреча состоялась в Цурей ха-Иеэлим -- 'горах диких коз', в Иудейской пустыне около источника Эйн-Геди, на западном берегу Мертвого моря. Саул услышал, что Давид прячется в этом месте. Он взял три тысячи отборных воинов и пустился в погоню за ним. Давид и несколько наиболее доверенных его людей спрятались в пещере у скалы над главной дорогой и могли наблюдать за передвижениями войска Саула. Царь вошел в эту пещеру справить нужду, и хотя Давид мог убить его, он дал ему уйти целым и невредимым из пещеры. И только после того как Саул удалился и вернулся на дорогу, Давид крикнул ему вслед: 'Господин мой, царь!' Саул оглянулся и увидел Давида. Тот спросил царя, почему он преследует его, хотя он, Давид, никогда не имел злого умысла против царя. 'Узнай и убедись, что нет в руке моей зла, ни коварства, и я не согрешил против тебя, а ты ищешь души моей, чтоб отнять ее'. Тогда Саул возвысил голос свой, заплакал и сказал Давиду: 'Ты справедливее меня, ибо ты воздал мне добром, а я воздавал тебе злом'.
Саул отправился обратно, а Давид и его люди ушли в укрепленное место. Но прошло немного времени, и царь возобновил преследования Давида. Снова Давид мог убить его, но, как и прежде, не причинил ему зла. Саул и его воины выступили, чтобы схватить Давида в пустыне Зиф, и в пути разбили стан. Ночью Давид и его племянник Авишай прокрались в стан царя и набрели на спящего Саула. 'И взял Давид копье и сосуд с.водою у изголовья Саула, и пошли они к себе, и никто не видел, и никто не слышал, и никто не проснулся, но все спали, ибо сон от Господа напал на них'.
И снова Давид с вершины горы воззвал к Саулу:
'За что господин мой преследует раба своего? что я сделал? какое зло в руке моей?' И Саул отвечал, как в прошлый раз: 'Согрешил я, возвратись, сын мой Давид, ибо я не буду больше делать тебе зла, потому что душа моя была дорога ныне в глазах твоих; безумно поступал я, и очень много погрешал'.
После этих слов Давид пошел своим путем, а Саул возвратился домой. Давид на основе личного опыта знал переменчивый характер Саула и не отозвался на приглашение царя вернуться к нему. Он решил уйти от Саула еще дальше. 'И сказал Давид в сердце своем: нет для меня ничего лучшего, как убежать в землю филистимскую, и отстанет от меня Саул, и не будет искать меня более по всем пределам Израильским, и я спасусь от руки его'.
Больше Давид не скрывался в пещерах и пустынях. Он не просил больше убежища и приюта у своих братьев израильтян и даже в уделе своего колена -Иудее. Вместе с двумя своими женами, Ахиноам Изреелиткой и Авигаил Кармелиткой, вдовой Навала, и 600 воинами, он ушел в страну филистимскую и отправился к Ахишу, сыну Маоха, царю Гатскому. Ахиш дал ему Циклаг как место для поселения. На этом кончается рассказ о преследовании Давида Саулом. 'И донесли Саулу, что Давид бежал в Гат, и не стал он больше искать его'.
'Горы диких коз' (козерогов) в пустыне около Эйн-Геди, где Давид скрывался от Саула, всегда служили убежищем для преследуемых. Узкие тропинки, петляющие по крутым склонам, ведут в этот край, гористый и пустынный. С горных вершин легко заметить приближение врага, а утесы служат отличным укрытием.
Не только название гор свидетельствует о присутствии диких коз в этих местах. Возможно, и Эйн-Геди ( Источник козленка ) обязан своим названием тому, что горные козы пьют из него воду. Ныне, как и во времена Давида, пустыня Эйн-Геди является ареалом диких коз. Подобно людям, которые бежали от преследований, дикие козы искали укрытия от охотников и находили его в пустыне, простирающейся между Мертвым морем и Иудейскими горами.
Ареал козлотуров начинается на севере от Эйн-Фехиш, источника, впадающего в Мертвое море, в 15 километрах южнее Иерихона. От него эта область продолжается на юг по побережью Мертвого моря и по Араве до Эйлата, а затем дальше по побережью Эйлатского залива до южной оконечности Синайского полуострова.
Козероги селятся около источников питьевой воды, которые находятся в оазисах. В этих оазисах достаточно воды даже в засушливые летние месяцы. Зимой и весной, по мере расширения зоны растительности, произрастающей один раз в год, козероги тоже перемещаются, расширяя пределы своего обитания. Но с наступлением жары, когда источники воды в пустыне пересыхают и растительность выгорает, они возвращаются в горы и на скалистые утесы, неподалеку от источников.
Козероги-самцы отличаются бородой и длинными рогами в форме серпов. У самок рога короткие. Я не встречал козерогов в других странах, но наблюдая за нашими, когда они на заре спускались с гор к источнику, или нечаянно вспугивая их, когда они искали пищу между скал, я не сомневался ни на мгновение, что наша израильская дикая коза -- прекраснейшая из всех. Израильский козерог -- крупное животное с кожей коричнево-шоколадного цвета, и самое великолепное в нем -- рога. Только художник с необычайно тонким чувством красоты мог бы придать небольшой голове козла такие рога: очень крупные, но не грубые, которые изгибаются сначала вперед, а потом назад, пока их острия не заворачиваются к спине.
Если у меня и были когда-нибудь сомнения в том, что козерог принадлежит к семейству коз, то его рассеял бедуинский пастух из племени Мезаима, которое обитает в Дахаве, на берегу Эйлатского залива. Осенью 1970 года, когда он пас своих коз в долине в Синае, которая ведет к монастырю Святой Екатерины, у него пропала одна козочка. Несколько дней он искал ее, но не смог найти. Мало ли их поглотила пустыня? Но через три месяца, когда он пас свое стадо в той же долине, он услышал блеяние, и несколько мгновений спустя между скал появилась пропавшая козочка и присоединилась к своему стаду. Пастух обследовал ее и с удивлением обнаружил, что она не только не была ранена или изнурена, но, напротив, что она пришла со вздутым животом. Она покинула стадо 'девственницей', а вернувшись, собиралась дать приплод.
Весной 1971 года она благополучно произвела на свет детеныша, помесь козерога и домашней козы, прелестное маленькое животное со шкурой шоколадного цвета и крупнее других козлят в стаде. Козленок рос необычайно быстро, как дикие козы, и через два дня после рождения карабкался и прыгал со скалы на скалу, как взрослый козерог.
Нелегко было козерогам выжить и не исчезнуть с лица земли. Их шкуры, рога и, прежде всего, вкусное мясо привлекали охотников. В древности на них охотились с луком и стрелами, а в наши времена -- с ружьем. Наиболее уязвимы они, когда идут утром к водопою. При первом луче света спускаются они к источнику. Это было известно охотникам с незапамятных времен. Еще с ночи они приходили к водопою и залегали в засаде с южной стороны, чтобы дующий с севера ветер не донес их запаха до будущей жертвы. Когда томимые жаждой козероги приникали к воде, охотник поражал их стрелой.
Лето за летом охотники производили опустошение среди козерогов, и все же те не были полностью истреблены. Львы, медведи и леопарды, бродившие некогда по горам и лесам Израиля и обитавшие в зарослях Иорданской долины, были истреблены. Но козероги не исчезли совершенно. Возможно, в некоторой степени им помогла природа. Их самки рожают одного детеныша в первый год и по двойне в последующие годы. Хотя некоторые из них погибают от руки охотников, естественный прирост покрывает потери. Главной защитой им служит, однако, их крайняя осторожность. В окрестностях Эйлата имеется несколько стад козерогов, но их трудно заметить. В дневные часы они находят убежище и укрытие в расселинах скал и только ночью выходят пастись. Они не трусливы, но знают, что это единственный путь уцелеть. В заповеднике Эйн-Геди, где никто не причиняет им вреда, они свободно разгуливают, спускаются днем к лужайкам около домов, жуют свежую траву и безбоязненно подходят к молодым людям, которые лежат, растянувшись на земле неподалеку, или даже поют -лишь бы те не кричали.
Но живут козероги не на лужайках, а на высотах над каньоном Аругот на западном берегу Мертвого моря. Здесь появились они на свет Божий, здесь пасутся, здесь укрываются от своих преследователей и здесь рождают детенышей. К этому краю обратил свой взор и Давид со своими людьми, спасаясь от ищущих его душу, -- к стране диких коз, к горам.
19. БРАТ ПРОТИВ БРАТА
После смерти царя Саула и трех его сыновей в сражении у горы Гилбоа пришло время Давида. Когда Давид услышал о поражении Саула, он понял, что его гонитель погиб и что царский трон свободен. Но он не праздновал это событие. Юному амалекитянину, который принес ему весть о смерти Саула (утверждавшему, что помог добить умирающего царя по его просьбе), Давид сказал: 'Как не побоялся ты поднять руку, чтоб убить помазанника Господня?' Затем он призвал одного из своих отроков и велел ему: 'Подойди, убей его'. И когда амалекитянин умирал, он продолжил: 'Кровь твоя на голове твоей, ибо твои уста свидетельствовали на тебя, когда ты говорил: 'Я убил помазанника Господня'.
Давид и все люди, бывшие с ним, разорвали на себе одежды, рыдали, плакали и постились в память о Сауле и его сыне Ионатане, о народе Господнем и о доме Израилевом, что пали от меча. Давид оплакал погибших песней-плачем. Эта песнь должна была 'научить сынов Иехудиных владеть луком', и можно ее отнести к военным гимнам. Нет войны без потерь, но нельзя допустить, чтобы неизбывное горе родителей, потерявших своих сыновей, подорвало дух народа. Надо ковать оружие для будущих войн. Песнь начинается словами: 'Краса твоя, о, Израиль, поражена на высотах твоих! Как пали сильные!' В ней сливаются воедино нежность и любовь с печалью и восхищением. В ней сочетается боль поражения -- 'Не рассказывайте в Гате' -- с красотой и величием. Конец песни напоминает ее начало: 'Как пали сильные, погибло оружие бранное'.
Песня-плач Давида по Саулу и Ионатану 'была записана в Книге Праведного', чтобы сохранить ее для будущих поколений. Она действительно дошла до нас -- непревзойденный шедевр из летописей нашего народа.
По окончании траура Давид и его люди оставили Циклаг и возвратились в удел Иехуды. Давид не вернулся в Бет-Лехем, свой родной город. Местом своего пребывания он избрал Хеврон, в центре Иудеи. Люди, бывшие с ним, вместе со своими домочадцами, обосновались в окрестных селениях. Представители колена Иехуды, к которому принадлежал Давид, приняли его как своего вождя и 'помазали Давида на царство над домом Иехудиным'. Давид пытался также привлечь на свою сторону жителей Явеша Гиладского, но те остались верными дому Саула и отослали посланцев Давида ни с чем.
Царство распалось. Ишбошет (он же Эшбаал), сын Саула, правил 'над Гиладом и Ашуром, и Изреелем, и Эфраимом, и Биньямином, и над всем Израилем... Только дом Иехудин остался с Давидом'.
Конфликт между двумя царствами все более обострялся. Множились столкновения и стычки между ними. 'И была продолжительная распря между домом Сауловым и домом Давидовым. Давид все более усиливался, а дом Саулов ослабевал'.
Эта 'распря' между двумя домами была вызвана главным образом соперничеством между двумя военачальниками: Иоавом, сыном Цруи, который командовал войском Давида, и Авнером, сыном Нера, предводительствовавшим войском дома Саула. Давид сам был мужем брани с молодых лет, но он никогда не проливал крови своих братьев. В начале своего пути, когда он был с Саулом, он сражался против филистимлян. Впоследствии, когда он бежал от Саула и поселился у Ахиша, филистимского царя Гата, он всячески избегал нанести вред коленам Израилевым. Даже когда он жил разбоем и грабежом, он повернул на юг и 'нападал на гешурян, гизриян и амалекитян' -- чужие народы, которые жили в Негеве и Синае, между страной филистимской и Египтом. Будучи помазан на царство в Иудее, он стремился привести другие колена Израилевы под свой скипетр. Но достигнуть этого он пытался мирными средствами. Нападения Иоава на сторонников Саула причиняли ему огорчение и осуществлялись против его воли. Иоав не спрашивал его согласия. Оба они принадлежали к роду Ишая: мать Иоава Цруя была сестрой Давида. Положение Иоава в их роде и в колене Иехуды было более прочным, чем положение самого Давида. Войско было под начальством Иоава, и никто не решался прекословить ему. Впоследствии Давид сказал: 'Я теперь слаб, хотя и помазан на царство'. Он признавался своим слугам:
'Эти люди, сыновья Цруи, сильнее меня'.
Давид царствовал семь лет и шесть месяцев над Иудеей, прежде чем стал царем над всем Израилем, от Дана до Беер-Шевы. Это были годы междоусобиц, и братоубийственная война продолжалась до восстановления единого царства Израильского. В эти годы произошло убийство Асаэля, брата Иоава, Авнером, сыном Нера, и Иоав отомстил Авнеру: заманил его за ворота Хеврона и поразил его мечом в живот. Ишбошет, царь Израиля, бьет умерщвлен на своем ложе Рехавом и Бааной, сыновьями Риммона, и Давид приказал своим отрокам казнить их.
Уже в начале борьбы между двумя царскими домами, домом Саула и домом Давида, прозвучал призыв прекратить братоубийственную войну. Сыны колена Биньямина собрались у военачальника Авнера, встали на вершине одного холма, и Авнер воззвал к Иоаву:
'Вечно ли будет пожирать меч? Или ты не знаешь, что последствия будут горестные? И доколе ты не скажешь людям, чтобы они перестали преследовать братьев своих?' Иоав протрубил в рог и повернул назад своих людей. Но война не прекратилась. Лишь через семь лет после смерти Авнера и Ишбошета все старейшины Израиля пришли к Давиду и сказали ему: 'Вот, мы кость твоя и плоть твоя' (то есть 'все мы родичи').
Братоубийственные войны, вспыхивавшие среди нашего народа, -- это наиболее мучительные главы в нашей истории, особенно больно вспоминать о них в моменты, когда Израиль атакуют со всех сторон вражеские силы, чьей целью является его уничтожение.
Наше поколение во время Войны за Независимость тоже не смогло избежать этого. Речь идет об инциденте с 'Альталеной'. Это было лишь одно столкновение, продолжалось оно недолго и потери были незначительными. Но потребовались годы, чтобы утихла ненависть между братьями и затянулась глубокая рана, нанесенная этим кровавым столкновением нашему национальному здоровью.
Я тоже принимал участие в этом бою, который произошел в июне 1948 года, через месяц после провозглашения государства Израиль. Я был в этот период командиром только что сформированного батальона командос 89. Однажды меня вызвал командир бригады Ицхак Саде. Он сказал мне, что неожиданно разразился серьезный кризис в отношениях между Эцелом, руководимым Бегином, и правительством, возглавляемым Давидом Бен-Гурионом. Ицхак Саде сообщил мне, что Эцел доставил к берегам Израиля судно с грузом оружия на борту и что руководство этой организации намеревалось распределить это оружие между своими людьми и создать независимые вооруженные силы, которые не станут согласовывать своих действий с правительством. Началась выгрузка оружия с 'Альталены'.
Армия получила приказ конфисковать это оружие, а в случае необходимости применить силу и открыть огонь. Но эти приказы не были выполнены частями центрального военного округа, на которые возлагалось их осуществление. Обнаружились симптомы деморализации и в других частях. Многие члены Эцела, которые вступили в армию, покидали свои подразделения, чтобы присоединиться к людям Бегина. Поэтому было решено поручить выполнение этого задания моему батальону. Мы должны были выйти к морю в районе Кфар-Виткина и захватить склад оружия. Сам Кфар-Виткин был в то время в руках Эцела, и мы должны были ворваться в него с боем. Я заверил командира бригады, что мы выполним приказ правительства, выйдем к берегу у Кфар-Виткина и займем селение.
У меня было тяжело на сердце. Мне никогда не могло прийти на ум, что может сложиться ситуация, при которой армия Израиля будет вынуждена воевать против евреев. Но я не сомневался в том, что должен выполнить этот приказ. Бен-Гурион был не только наделен высшей властью в стране в качестве главы правительства. В моих глазах он обладал также непререкаемым личным авторитетом.
Мой батальон командос был еще в стадии организации. Он был сформирован лишь за четыре недели до этого, еще не участвовал в боях, и новобранцы не окончили курса боевой подготовки. Он состоял из трех рот механизированной пехоты на джипах и бронетранспортерах и одной вспомогательной. Три роты состояли из добровольцев, принадлежавших к разным слоям общества. Одна из них, которой командовал Ури Барон из Нахалала, была укомплектована исключительно мошавниками, киббуцниками и фермерами. Другая состояла из тельавивцев, и ею командовал Акива Саар. Командиром третьей был Дов (Яаков) Гранек по прозвищу 'Блондин'. Он был членом Лехи, и все его люди были членами Лехи или Эцела. Понятно, что я не мог послать эту роту участвовать в операции, направленной против Эцела, и мы ограничились двумя ротами.
К Кфар-Виткину мы подошли к вечеру и застали ворота запертыми. Поселение было погружено .в непроницаемую темноту. Стояла полная тишина. Мы взломали ворота, продвинулись до центра поселения и вошли в канцелярию секретариата. Здесь мы увидели членов совета, озабоченных и растерянных. Они сидели понурившись за столом, на котором горела керосиновая лампа. По их словам, командиры отряда Эцела объявили, что если они не обеспечат их людей всем необходимым, то те возьмут все сами, и притом силой. Секретарь совета Свердлов открыл пекарню и склад и отдал им все продукты питания, какие у него были. Но не это удручало их. Они опасались, что произойдет столкновение между Эцелом и регулярными войсками, и приказали всем жителям поселения потушить свет и спать на полу.
Я не верил своим ушам и глазам. Люди Кфар-Виткина были очень близки нам, нахалалцам. Многие из них учились крестьянскому труду в Нахалале, и я хорошо знал их. Я сказал им, чтобы они зажгли свет, вышли из своих домов и вернулись к нормальной жизни. Им нечего и некого бояться. Эцел, сказал я, мы берем на себя.
Мы повернули к берегу моря. Командиры рот установили места сосредоточения сил Эцела и местонахождение их складов оружия и расположили свои роты полукругом. Завершив окружение сил Эцела, мы предложили им сдаться. Формального ответа на свое обращение мы не получили, но по одному из наших бронетранспортеров был открыт огонь из базук. Двое наших солдат были убиты. Мы открыли ответный огонь, и перестрелка велась по всей линии.
За эту ночь мой батальон потерял двоих убитыми и шестерых ранеными, а Эцел двоих убитыми и восемнадцать ранеными.
Ночью 'Альталена' снялась с якоря и отплыла на юг, к Тель-Авиву. Утром триста бойцов Эцела, которые были на берегу, заявили нашим солдатам, что они готовы передать оружие армии. Было достигнуто соглашение. Две роты моего батальона вернулись на базу в Бет-Левинский. Бой за Кфар-Виткин длился недолго, но с прибытием 'Альталены' столкновения перекинулись на Тель-Авив и приняли ожесточенный характер. Судно село на мель неподалеку от торговой части города, против гостиницы 'Риц'. На нем все еще оставалась половина груза: ружья, автоматы, авиационные бомбы, динамит, снаряжение. Большинство репатриантов, прибывших на 'Альталене' -- их было 850 человек -- сошли у Кфар-Виткина на берег.
Когда занялся день и 'Альталена' предстала взорам горожан, на набережную стали стекаться толпы людей. Многие из них были праздными зеваками, но попадались бойцы и сторонники Эцела, которые спешили на помощь своим товарищам. На берегу, против 'Альталены', было развернуто подразделение израильской армии. Вскоре вспыхнул бой, сопровождавшийся перестрелкой между солдатами и бойцами Эцела, которые находились на судне и на берегу. В центре Тель-Авива евреи сражались против евреев. Наблюдатели ООН и иностранные журналисты следили за происходящим с удовольствием, а израильские граждане и школьники -- с болью и слезами.
Пришло время возвращаться. Гиоре и Касему предстояла еще долгая дорога. Мы не засыпали раскоп. Мы надеялись, что никто не потрудится влезть в пещеру.
Я вернулся на это место через несколько недель. Было трудно без посторонней помощи убрать обломки породы из пещеры. Единственное, что было в моих силах, -- это перенести землю и камни с одного места в другое, очистить какой-нибудь участок и осмотреть то, что находилось там.
Большие кувшины стояли у стены пещеры на каменном уступе над полом. Это были сосуды из зернохранилища, и в них несомненно держали в свое время зерно, бобы или горох. В стороне от них на земле лежал тонкий базальтовый камень со слегка вогнутой поверхностью, а на нем цилиндрический пестик, тоже из базальта. Ими толкли хлебные зерна, готовя муку. В большой нише, выдолбленной в стене напротив, стояли два кувшина среднего размера и два маленьких. В больших, наверное, хранилось масло, которое отливалось в меньшие для повседневных нужд. Там было также пять мисок. Нижняя -- большая, а на ней -- четыре меньших. Они напоминали те миски, в которых мама подавала нам суп в нашем доме в Нахалале.
В другой нише, выдолбленной в скале, над кувшинами, стояли две масляные лампы и курильница. Возможно, курильница имела ритуальное назначение. Мне, однако, кажется, что на нее ставили лампы, когда их зажигали. На полу, в центре пещеры, были нагромождены в беспорядке черепки кухонных горшков, амфор и крупных мисок. Камни, падавшие через вытяжные трубы в пещеру, превратили в груду черепков сосуды, которые стояли внизу. Целым осталось лишь одно каменное изделие, большая, массивная тарелка с тремя выступами на нижней стороне, служащими ножками, держащими ее над землей.
Это все, что мне удалось обнаружить в тот день. Я рассчитывал вернуться в пещеру в ближайшем будущем и продолжить осмотр. Но этого не случилось. По возвращении домой в тот вечер я заметил, что ступни и икры моих ног были покрыты красными точками. Было нетрудно догадаться о причине этого: крошечные белые клещи ползали в складках моих брюк, и два из них присосались к коже. На следующее утро в больнице Тель-ха-Шомер доктор Гольдман спросил меня, слышал ли я когда-нибудь о пещерной лихорадке. Это не тяжелое заболевание, но от него очень трудно избавиться. Пещерные клещи переносят кровь некоторых больных животных, овец или коз, на человека и заражают его лихорадкой. Я спросил доктора, можно ли выработать иммунитет против этой болезни. 'Можно, -- ответил он, -- но лучшее средство -- это держаться подальше от пещер'. Как это принято в таких случаях, он прописал мне инъекции и пилюли. Я отправился домой, и со мной не случилось ничего дурного. От новой поездки в Адуллам меня удержало не предостережение доктора, а вид белых клещей, присосавшихся к моей ноге. Это было отвратительное зрелище.
Кто жил в этой пещере? Землепашцы? Пастухи? Воины? Единственное, что можно было сказать с уверенностью, что пещеру они покидали в большой спешке. Должно быть, они взяли с собой оружие и ценности, но домашняя утварь осталась на месте. Кухонные горшки, амфоры, в которые отливали масло из больших кувшинов, базальтовый камень, на котором мололи зерно, лампы. Обитатели пещеры не вернулись назад. Наступила зима. В пещеру нанесло земли и обломков камней. Мало-помалу ее и вовсе засыпало. Колючий кустарник покрыл ее, и только дикобразы с их особым чутьем знали, что под скальной породой лежит слой рыхлой земли. Лучше этого ничего не сыщешь, когда нужно вырыть нору и произвести в ней на свет новое поколение дикобразов.
Давид и его новое'войско впервые вступили в действие при Кеиле. Его известили, что филистимляне ворвались в Кеилу и 'расхищают гумна'. Они приехали в телегах и на ослах и начали грабить урожай, набивая свои мешки обмолоченным зерном и нагружая на свой скот снопы колосьев.
Кеила расположена на вершине холма в двух часах пешего перехода на юг от Адуллама. Вначале люди Давида не хотели вступать в бой. 'Вот, -- сказали они Давиду, -- мы живем в страхе здесь, в Иудее;
как же нам идти в Кеилу против ополчений филистимских?' Ими овладело уныние. Они присоединились к Давиду, потому что вынуждены были по той или иной причине бежать из дома или стана и нуждались в убежище. Они не знали друг друга, и им было неизвестно, кто был храбрецом, а кто трусом. Как же могли они вместе воевать, если они не были уверены друг в друге?
."Чтобы вселить в них уверенность, Давид сказал Эвьятару, сыну первосвященника Ахимелеха, который бежал от Саула и примкнул к нему, чтобы тот 'вопросил Господа'. Господь ответил тому: 'Встань, и иди в Кеилу, ибо я предам филистимлян в руки твои'. Давид и его люди пошли в Кеилу, воевали с филистимлянами, нанесли им великое поражение и угнали их скот. Жители Кеилы были спасены, и мораль в войске Давида поднялась. Беспорядочная толпа гонимых людей, которые спасали свою жизнь, превратилась в грозную военную силу.
Жители Кеилы отплатили неблагодарностью Давиду, который спас их. Они послали сказать Саулу, что Давид находится в их городе и что, если тот придет, они запрут городские ворота на запоры и выдадут Давида царю. Как и раньше в Гате, Давид понимал, что его дальнейшее пребывание в городе сопряжено с опасностью для жизни. Он счел за благо поскорее удалиться, уйти в Иудейскую пустыню и поискать надежное убежище в неприступных местах у Мертвого моря или в горах пустыни Зиф. К тому времени его отряд насчитывал уже 600 человек. Итак, собрав свои пожитки, они вышли из города и направились на восток, в пустыню.
Саул не переставал преследовать Давида и покушаться на его жизнь. Дважды за этот период они встречались и даже беседовали Друг с другом. Первая встреча состоялась в Цурей ха-Иеэлим -- 'горах диких коз', в Иудейской пустыне около источника Эйн-Геди, на западном берегу Мертвого моря. Саул услышал, что Давид прячется в этом месте. Он взял три тысячи отборных воинов и пустился в погоню за ним. Давид и несколько наиболее доверенных его людей спрятались в пещере у скалы над главной дорогой и могли наблюдать за передвижениями войска Саула. Царь вошел в эту пещеру справить нужду, и хотя Давид мог убить его, он дал ему уйти целым и невредимым из пещеры. И только после того как Саул удалился и вернулся на дорогу, Давид крикнул ему вслед: 'Господин мой, царь!' Саул оглянулся и увидел Давида. Тот спросил царя, почему он преследует его, хотя он, Давид, никогда не имел злого умысла против царя. 'Узнай и убедись, что нет в руке моей зла, ни коварства, и я не согрешил против тебя, а ты ищешь души моей, чтоб отнять ее'. Тогда Саул возвысил голос свой, заплакал и сказал Давиду: 'Ты справедливее меня, ибо ты воздал мне добром, а я воздавал тебе злом'.
Саул отправился обратно, а Давид и его люди ушли в укрепленное место. Но прошло немного времени, и царь возобновил преследования Давида. Снова Давид мог убить его, но, как и прежде, не причинил ему зла. Саул и его воины выступили, чтобы схватить Давида в пустыне Зиф, и в пути разбили стан. Ночью Давид и его племянник Авишай прокрались в стан царя и набрели на спящего Саула. 'И взял Давид копье и сосуд с.водою у изголовья Саула, и пошли они к себе, и никто не видел, и никто не слышал, и никто не проснулся, но все спали, ибо сон от Господа напал на них'.
И снова Давид с вершины горы воззвал к Саулу:
'За что господин мой преследует раба своего? что я сделал? какое зло в руке моей?' И Саул отвечал, как в прошлый раз: 'Согрешил я, возвратись, сын мой Давид, ибо я не буду больше делать тебе зла, потому что душа моя была дорога ныне в глазах твоих; безумно поступал я, и очень много погрешал'.
После этих слов Давид пошел своим путем, а Саул возвратился домой. Давид на основе личного опыта знал переменчивый характер Саула и не отозвался на приглашение царя вернуться к нему. Он решил уйти от Саула еще дальше. 'И сказал Давид в сердце своем: нет для меня ничего лучшего, как убежать в землю филистимскую, и отстанет от меня Саул, и не будет искать меня более по всем пределам Израильским, и я спасусь от руки его'.
Больше Давид не скрывался в пещерах и пустынях. Он не просил больше убежища и приюта у своих братьев израильтян и даже в уделе своего колена -Иудее. Вместе с двумя своими женами, Ахиноам Изреелиткой и Авигаил Кармелиткой, вдовой Навала, и 600 воинами, он ушел в страну филистимскую и отправился к Ахишу, сыну Маоха, царю Гатскому. Ахиш дал ему Циклаг как место для поселения. На этом кончается рассказ о преследовании Давида Саулом. 'И донесли Саулу, что Давид бежал в Гат, и не стал он больше искать его'.
'Горы диких коз' (козерогов) в пустыне около Эйн-Геди, где Давид скрывался от Саула, всегда служили убежищем для преследуемых. Узкие тропинки, петляющие по крутым склонам, ведут в этот край, гористый и пустынный. С горных вершин легко заметить приближение врага, а утесы служат отличным укрытием.
Не только название гор свидетельствует о присутствии диких коз в этих местах. Возможно, и Эйн-Геди ( Источник козленка ) обязан своим названием тому, что горные козы пьют из него воду. Ныне, как и во времена Давида, пустыня Эйн-Геди является ареалом диких коз. Подобно людям, которые бежали от преследований, дикие козы искали укрытия от охотников и находили его в пустыне, простирающейся между Мертвым морем и Иудейскими горами.
Ареал козлотуров начинается на севере от Эйн-Фехиш, источника, впадающего в Мертвое море, в 15 километрах южнее Иерихона. От него эта область продолжается на юг по побережью Мертвого моря и по Араве до Эйлата, а затем дальше по побережью Эйлатского залива до южной оконечности Синайского полуострова.
Козероги селятся около источников питьевой воды, которые находятся в оазисах. В этих оазисах достаточно воды даже в засушливые летние месяцы. Зимой и весной, по мере расширения зоны растительности, произрастающей один раз в год, козероги тоже перемещаются, расширяя пределы своего обитания. Но с наступлением жары, когда источники воды в пустыне пересыхают и растительность выгорает, они возвращаются в горы и на скалистые утесы, неподалеку от источников.
Козероги-самцы отличаются бородой и длинными рогами в форме серпов. У самок рога короткие. Я не встречал козерогов в других странах, но наблюдая за нашими, когда они на заре спускались с гор к источнику, или нечаянно вспугивая их, когда они искали пищу между скал, я не сомневался ни на мгновение, что наша израильская дикая коза -- прекраснейшая из всех. Израильский козерог -- крупное животное с кожей коричнево-шоколадного цвета, и самое великолепное в нем -- рога. Только художник с необычайно тонким чувством красоты мог бы придать небольшой голове козла такие рога: очень крупные, но не грубые, которые изгибаются сначала вперед, а потом назад, пока их острия не заворачиваются к спине.
Если у меня и были когда-нибудь сомнения в том, что козерог принадлежит к семейству коз, то его рассеял бедуинский пастух из племени Мезаима, которое обитает в Дахаве, на берегу Эйлатского залива. Осенью 1970 года, когда он пас своих коз в долине в Синае, которая ведет к монастырю Святой Екатерины, у него пропала одна козочка. Несколько дней он искал ее, но не смог найти. Мало ли их поглотила пустыня? Но через три месяца, когда он пас свое стадо в той же долине, он услышал блеяние, и несколько мгновений спустя между скал появилась пропавшая козочка и присоединилась к своему стаду. Пастух обследовал ее и с удивлением обнаружил, что она не только не была ранена или изнурена, но, напротив, что она пришла со вздутым животом. Она покинула стадо 'девственницей', а вернувшись, собиралась дать приплод.
Весной 1971 года она благополучно произвела на свет детеныша, помесь козерога и домашней козы, прелестное маленькое животное со шкурой шоколадного цвета и крупнее других козлят в стаде. Козленок рос необычайно быстро, как дикие козы, и через два дня после рождения карабкался и прыгал со скалы на скалу, как взрослый козерог.
Нелегко было козерогам выжить и не исчезнуть с лица земли. Их шкуры, рога и, прежде всего, вкусное мясо привлекали охотников. В древности на них охотились с луком и стрелами, а в наши времена -- с ружьем. Наиболее уязвимы они, когда идут утром к водопою. При первом луче света спускаются они к источнику. Это было известно охотникам с незапамятных времен. Еще с ночи они приходили к водопою и залегали в засаде с южной стороны, чтобы дующий с севера ветер не донес их запаха до будущей жертвы. Когда томимые жаждой козероги приникали к воде, охотник поражал их стрелой.
Лето за летом охотники производили опустошение среди козерогов, и все же те не были полностью истреблены. Львы, медведи и леопарды, бродившие некогда по горам и лесам Израиля и обитавшие в зарослях Иорданской долины, были истреблены. Но козероги не исчезли совершенно. Возможно, в некоторой степени им помогла природа. Их самки рожают одного детеныша в первый год и по двойне в последующие годы. Хотя некоторые из них погибают от руки охотников, естественный прирост покрывает потери. Главной защитой им служит, однако, их крайняя осторожность. В окрестностях Эйлата имеется несколько стад козерогов, но их трудно заметить. В дневные часы они находят убежище и укрытие в расселинах скал и только ночью выходят пастись. Они не трусливы, но знают, что это единственный путь уцелеть. В заповеднике Эйн-Геди, где никто не причиняет им вреда, они свободно разгуливают, спускаются днем к лужайкам около домов, жуют свежую траву и безбоязненно подходят к молодым людям, которые лежат, растянувшись на земле неподалеку, или даже поют -лишь бы те не кричали.
Но живут козероги не на лужайках, а на высотах над каньоном Аругот на западном берегу Мертвого моря. Здесь появились они на свет Божий, здесь пасутся, здесь укрываются от своих преследователей и здесь рождают детенышей. К этому краю обратил свой взор и Давид со своими людьми, спасаясь от ищущих его душу, -- к стране диких коз, к горам.
19. БРАТ ПРОТИВ БРАТА
После смерти царя Саула и трех его сыновей в сражении у горы Гилбоа пришло время Давида. Когда Давид услышал о поражении Саула, он понял, что его гонитель погиб и что царский трон свободен. Но он не праздновал это событие. Юному амалекитянину, который принес ему весть о смерти Саула (утверждавшему, что помог добить умирающего царя по его просьбе), Давид сказал: 'Как не побоялся ты поднять руку, чтоб убить помазанника Господня?' Затем он призвал одного из своих отроков и велел ему: 'Подойди, убей его'. И когда амалекитянин умирал, он продолжил: 'Кровь твоя на голове твоей, ибо твои уста свидетельствовали на тебя, когда ты говорил: 'Я убил помазанника Господня'.
Давид и все люди, бывшие с ним, разорвали на себе одежды, рыдали, плакали и постились в память о Сауле и его сыне Ионатане, о народе Господнем и о доме Израилевом, что пали от меча. Давид оплакал погибших песней-плачем. Эта песнь должна была 'научить сынов Иехудиных владеть луком', и можно ее отнести к военным гимнам. Нет войны без потерь, но нельзя допустить, чтобы неизбывное горе родителей, потерявших своих сыновей, подорвало дух народа. Надо ковать оружие для будущих войн. Песнь начинается словами: 'Краса твоя, о, Израиль, поражена на высотах твоих! Как пали сильные!' В ней сливаются воедино нежность и любовь с печалью и восхищением. В ней сочетается боль поражения -- 'Не рассказывайте в Гате' -- с красотой и величием. Конец песни напоминает ее начало: 'Как пали сильные, погибло оружие бранное'.
Песня-плач Давида по Саулу и Ионатану 'была записана в Книге Праведного', чтобы сохранить ее для будущих поколений. Она действительно дошла до нас -- непревзойденный шедевр из летописей нашего народа.
По окончании траура Давид и его люди оставили Циклаг и возвратились в удел Иехуды. Давид не вернулся в Бет-Лехем, свой родной город. Местом своего пребывания он избрал Хеврон, в центре Иудеи. Люди, бывшие с ним, вместе со своими домочадцами, обосновались в окрестных селениях. Представители колена Иехуды, к которому принадлежал Давид, приняли его как своего вождя и 'помазали Давида на царство над домом Иехудиным'. Давид пытался также привлечь на свою сторону жителей Явеша Гиладского, но те остались верными дому Саула и отослали посланцев Давида ни с чем.
Царство распалось. Ишбошет (он же Эшбаал), сын Саула, правил 'над Гиладом и Ашуром, и Изреелем, и Эфраимом, и Биньямином, и над всем Израилем... Только дом Иехудин остался с Давидом'.
Конфликт между двумя царствами все более обострялся. Множились столкновения и стычки между ними. 'И была продолжительная распря между домом Сауловым и домом Давидовым. Давид все более усиливался, а дом Саулов ослабевал'.
Эта 'распря' между двумя домами была вызвана главным образом соперничеством между двумя военачальниками: Иоавом, сыном Цруи, который командовал войском Давида, и Авнером, сыном Нера, предводительствовавшим войском дома Саула. Давид сам был мужем брани с молодых лет, но он никогда не проливал крови своих братьев. В начале своего пути, когда он был с Саулом, он сражался против филистимлян. Впоследствии, когда он бежал от Саула и поселился у Ахиша, филистимского царя Гата, он всячески избегал нанести вред коленам Израилевым. Даже когда он жил разбоем и грабежом, он повернул на юг и 'нападал на гешурян, гизриян и амалекитян' -- чужие народы, которые жили в Негеве и Синае, между страной филистимской и Египтом. Будучи помазан на царство в Иудее, он стремился привести другие колена Израилевы под свой скипетр. Но достигнуть этого он пытался мирными средствами. Нападения Иоава на сторонников Саула причиняли ему огорчение и осуществлялись против его воли. Иоав не спрашивал его согласия. Оба они принадлежали к роду Ишая: мать Иоава Цруя была сестрой Давида. Положение Иоава в их роде и в колене Иехуды было более прочным, чем положение самого Давида. Войско было под начальством Иоава, и никто не решался прекословить ему. Впоследствии Давид сказал: 'Я теперь слаб, хотя и помазан на царство'. Он признавался своим слугам:
'Эти люди, сыновья Цруи, сильнее меня'.
Давид царствовал семь лет и шесть месяцев над Иудеей, прежде чем стал царем над всем Израилем, от Дана до Беер-Шевы. Это были годы междоусобиц, и братоубийственная война продолжалась до восстановления единого царства Израильского. В эти годы произошло убийство Асаэля, брата Иоава, Авнером, сыном Нера, и Иоав отомстил Авнеру: заманил его за ворота Хеврона и поразил его мечом в живот. Ишбошет, царь Израиля, бьет умерщвлен на своем ложе Рехавом и Бааной, сыновьями Риммона, и Давид приказал своим отрокам казнить их.
Уже в начале борьбы между двумя царскими домами, домом Саула и домом Давида, прозвучал призыв прекратить братоубийственную войну. Сыны колена Биньямина собрались у военачальника Авнера, встали на вершине одного холма, и Авнер воззвал к Иоаву:
'Вечно ли будет пожирать меч? Или ты не знаешь, что последствия будут горестные? И доколе ты не скажешь людям, чтобы они перестали преследовать братьев своих?' Иоав протрубил в рог и повернул назад своих людей. Но война не прекратилась. Лишь через семь лет после смерти Авнера и Ишбошета все старейшины Израиля пришли к Давиду и сказали ему: 'Вот, мы кость твоя и плоть твоя' (то есть 'все мы родичи').
Братоубийственные войны, вспыхивавшие среди нашего народа, -- это наиболее мучительные главы в нашей истории, особенно больно вспоминать о них в моменты, когда Израиль атакуют со всех сторон вражеские силы, чьей целью является его уничтожение.
Наше поколение во время Войны за Независимость тоже не смогло избежать этого. Речь идет об инциденте с 'Альталеной'. Это было лишь одно столкновение, продолжалось оно недолго и потери были незначительными. Но потребовались годы, чтобы утихла ненависть между братьями и затянулась глубокая рана, нанесенная этим кровавым столкновением нашему национальному здоровью.
Я тоже принимал участие в этом бою, который произошел в июне 1948 года, через месяц после провозглашения государства Израиль. Я был в этот период командиром только что сформированного батальона командос 89. Однажды меня вызвал командир бригады Ицхак Саде. Он сказал мне, что неожиданно разразился серьезный кризис в отношениях между Эцелом, руководимым Бегином, и правительством, возглавляемым Давидом Бен-Гурионом. Ицхак Саде сообщил мне, что Эцел доставил к берегам Израиля судно с грузом оружия на борту и что руководство этой организации намеревалось распределить это оружие между своими людьми и создать независимые вооруженные силы, которые не станут согласовывать своих действий с правительством. Началась выгрузка оружия с 'Альталены'.
Армия получила приказ конфисковать это оружие, а в случае необходимости применить силу и открыть огонь. Но эти приказы не были выполнены частями центрального военного округа, на которые возлагалось их осуществление. Обнаружились симптомы деморализации и в других частях. Многие члены Эцела, которые вступили в армию, покидали свои подразделения, чтобы присоединиться к людям Бегина. Поэтому было решено поручить выполнение этого задания моему батальону. Мы должны были выйти к морю в районе Кфар-Виткина и захватить склад оружия. Сам Кфар-Виткин был в то время в руках Эцела, и мы должны были ворваться в него с боем. Я заверил командира бригады, что мы выполним приказ правительства, выйдем к берегу у Кфар-Виткина и займем селение.
У меня было тяжело на сердце. Мне никогда не могло прийти на ум, что может сложиться ситуация, при которой армия Израиля будет вынуждена воевать против евреев. Но я не сомневался в том, что должен выполнить этот приказ. Бен-Гурион был не только наделен высшей властью в стране в качестве главы правительства. В моих глазах он обладал также непререкаемым личным авторитетом.
Мой батальон командос был еще в стадии организации. Он был сформирован лишь за четыре недели до этого, еще не участвовал в боях, и новобранцы не окончили курса боевой подготовки. Он состоял из трех рот механизированной пехоты на джипах и бронетранспортерах и одной вспомогательной. Три роты состояли из добровольцев, принадлежавших к разным слоям общества. Одна из них, которой командовал Ури Барон из Нахалала, была укомплектована исключительно мошавниками, киббуцниками и фермерами. Другая состояла из тельавивцев, и ею командовал Акива Саар. Командиром третьей был Дов (Яаков) Гранек по прозвищу 'Блондин'. Он был членом Лехи, и все его люди были членами Лехи или Эцела. Понятно, что я не мог послать эту роту участвовать в операции, направленной против Эцела, и мы ограничились двумя ротами.
К Кфар-Виткину мы подошли к вечеру и застали ворота запертыми. Поселение было погружено .в непроницаемую темноту. Стояла полная тишина. Мы взломали ворота, продвинулись до центра поселения и вошли в канцелярию секретариата. Здесь мы увидели членов совета, озабоченных и растерянных. Они сидели понурившись за столом, на котором горела керосиновая лампа. По их словам, командиры отряда Эцела объявили, что если они не обеспечат их людей всем необходимым, то те возьмут все сами, и притом силой. Секретарь совета Свердлов открыл пекарню и склад и отдал им все продукты питания, какие у него были. Но не это удручало их. Они опасались, что произойдет столкновение между Эцелом и регулярными войсками, и приказали всем жителям поселения потушить свет и спать на полу.
Я не верил своим ушам и глазам. Люди Кфар-Виткина были очень близки нам, нахалалцам. Многие из них учились крестьянскому труду в Нахалале, и я хорошо знал их. Я сказал им, чтобы они зажгли свет, вышли из своих домов и вернулись к нормальной жизни. Им нечего и некого бояться. Эцел, сказал я, мы берем на себя.
Мы повернули к берегу моря. Командиры рот установили места сосредоточения сил Эцела и местонахождение их складов оружия и расположили свои роты полукругом. Завершив окружение сил Эцела, мы предложили им сдаться. Формального ответа на свое обращение мы не получили, но по одному из наших бронетранспортеров был открыт огонь из базук. Двое наших солдат были убиты. Мы открыли ответный огонь, и перестрелка велась по всей линии.
За эту ночь мой батальон потерял двоих убитыми и шестерых ранеными, а Эцел двоих убитыми и восемнадцать ранеными.
Ночью 'Альталена' снялась с якоря и отплыла на юг, к Тель-Авиву. Утром триста бойцов Эцела, которые были на берегу, заявили нашим солдатам, что они готовы передать оружие армии. Было достигнуто соглашение. Две роты моего батальона вернулись на базу в Бет-Левинский. Бой за Кфар-Виткин длился недолго, но с прибытием 'Альталены' столкновения перекинулись на Тель-Авив и приняли ожесточенный характер. Судно село на мель неподалеку от торговой части города, против гостиницы 'Риц'. На нем все еще оставалась половина груза: ружья, автоматы, авиационные бомбы, динамит, снаряжение. Большинство репатриантов, прибывших на 'Альталене' -- их было 850 человек -- сошли у Кфар-Виткина на берег.
Когда занялся день и 'Альталена' предстала взорам горожан, на набережную стали стекаться толпы людей. Многие из них были праздными зеваками, но попадались бойцы и сторонники Эцела, которые спешили на помощь своим товарищам. На берегу, против 'Альталены', было развернуто подразделение израильской армии. Вскоре вспыхнул бой, сопровождавшийся перестрелкой между солдатами и бойцами Эцела, которые находились на судне и на берегу. В центре Тель-Авива евреи сражались против евреев. Наблюдатели ООН и иностранные журналисты следили за происходящим с удовольствием, а израильские граждане и школьники -- с болью и слезами.